До чего же красивый у мальчика пенис. Многие мужчины позавидовали бы. Я целую его тощий живот, разгибаю и укладываю на кровать ноги. От него пахнет дорогим одеколоном. Шикарная шёлкова постель шелестит и нежит слух. Очень красивая постель. Он смотрит на меня с выражением безнадёжности. Так смотрят только те, кто не может выразить мысли словами. Я касаюсь его пениса, он твёрд и упруг, как молодая ветвь тополя. Становлюсь на колени, пододвигаюсь и медленно опускаюсь на него.

 

… и вечная любовь… и вечное лето. Я двигаюсь, не спеша, как из предрассветного воздуха образуется над землёй тонкая ткань тумана.

 

Он смотрит на меня сверху вниз, в его взгляде улыбка и благословение. И благодать… Я вижу себя его глазами: белая кожа, не тронутая тлением загара, мягкие бёдра. Я двигаюсь, впуская в себя тепло чужого тела. Формы мои округлы, маленькие ступни чисты и красивы. Я почти совершенство, несмотря на возраст.

Закрываю глаза, и веки мои начинают дрожать. Стекая с век, дрожь падает на соски, сжимает их трепетными пальцами, растворяется в коже и плывёт вниз. И плывёт вверх… Сейчас она захватит меня полностью, и я сопротивляюсь, чтобы это не произошло слишком быстро. Из тумана возникает Его рука. Он протягивает её медленно, словно заканчивается долгим закатом тёплый летний день. Словно я на высоком берегу реки, что течёт лениво. Я сплю, и дыхание её колышет волоски на моём теле. Просыпаюсь, и мир приглушает звуки, чтобы ласкать ими моё пробуждающееся сознание. А вдали солнце ложится за дугу горизонта. По мне разливаются волны его красного тепла. Я качаюсь на них, и ветер доносит в такт:

«Я здесь. Я в тебе. Ты во мне».

Река поднимает воды, пытаясь меня коснуться …

«Я в тебе…»

Запах скошенных лугов…

«Ты во мне…»

Его рука приближается, и я целую её, умоляя: «Не начинайся, - застывает на миг, - длись в предвкушении».

Солнце учащает ритм. Я учащаю ритм. Ещё мгновение, и Он касается меня. Тепло смешивается с дрожью и превращается в крик:

«Я твоя!»

Воздух становится горячим. Дыхание рвётся:

«Тво -я!!»

Во мне взрывается кокон, куколка превращается в бабочку, и я лечу, расправив душу:

«…тво-яааа!!!!»

 

Дрожь постепенно стихает, тепло иссякает, растворяясь в воздухе.

Открываю глаза и смотрю на Костю. Он не успел кончить, глаза его кричат об этом и губы. Я ложусь у него между ног и целую пенис. Вторая волна блаженства накатывает, не такая жадная, но долгая в своей истоме. Он снова со мной, я в Его руках вся, каждый сантиметр тела.

Костя не кончает. Бедный мальчик, знаю, как тебе трудно достичь оргазма. Я осторожно проникаю в него и нащупываю мягкий, величиной с лесной орех, холмик. Бережно ласкаю его, не отрывая губ от пениса. Костя стонет и извергает в меня несколько фонтанчиков. Я кончаю вместе с ним.

Подношу к губам дорогую салфетку, заботливо приготовленную матерью, и внимательно смотрю на мальчика. У него повышенная судорожная готовность и нужно следить, чтобы не случился приступ. Но с ним всё нормально. Он дышит часто, но лицо его выражает блаженство.

Не торопясь, я одеваюсь и сажусь на край кровати.

- Паас… пааас… ааа, - произносит Костя.

- Что ты хочешь, милый?

Я вытираю его салфеткой, глажу по щеке и укрываю одеялом.

- Саааа…

- Тебе было хорошо?

Он едва заметно кивает.

- Пааа.

Я целую Костю в губы и выхожу из комнаты. Его мать в богато обставленной зале сидит на диване и нервно грызёт заусенцы.

- Он хочет что-то сказать, - произношу я.

Она вскидывает на меня удивлённый взгляд, быстро встаёт и почти бежит к сыну.

- Что ты хочешь, котенька, родной мой? – В голосе её тревога и усталая любовь.

- Ааас … иии… ооо… - с трудом выговаривает мальчик. Каждый звук стоит ему невероятных усилий.

- Он говорит «спасибо»!

Теперь на лице матери радость и просветление. Костя закрывает глаза и, кажется, засыпает. Женщина берёт меня под руку и увлекает в соседнюю комнату. Там, протягивая деньги, произносит смущённо:

- Спасибо Вам огромное. Вы не представляете, как помогаете нам. Костя стал намного спокойнее. Скажите, как Вам это удаётся? - и дальше, помолчав, глядя то в пол, то мне в глаза. – Я ведь и сама пыталась, когда врач сказал мне. Но у меня ничего не получалось. Он никак… не кончал, а после этого страшно был возбуждён и агрессивен.

- Не знаю, - честно признаюсь я. – Это всё Он.

- Кто? – не понимает женщина.

- Он, - я смотрю верх и немного в сторону, туда, откуда Он протягивает руку, касаясь меня.

Женщина глядит недоумённо. Затем непонимание на её лице сменяется снисхождением.

- Вы, и вправду, блаженная, - говорит она. - Как доктор… - она осекается и замолкает.

- Следующая встреча через неделю? – уточняю я, чтобы снять неловкость.

- Да. Вы придёте?

- Конечно.

Направляюсь к двери. Она смотрит мне вслед, прикрыв рот ладонью.

- Спасибо, что готовите его, - говорю я, оборачиваясь у порога. Мать Костика кивает. Она, по-прежнему, выглядит напряжённой.

Я спускаюсь в лифте, миную пост охраны в подъезде, затем ещё один у ворот. Охранники провожают меня профессионально-угрюмыми взглядами, не лишёнными, впрочем, интереса. Сажусь в свою крошку Дэо и выруливаю на проспект.

Блаженная, значит? Да, конечно, так и есть. Я блаженная. Я не могу заниматься сексом со здоровыми мужчинами. Вернее, могу, но при этом ничего не чувствую.

Но каждая близость с мужчиной обделённым, убогим, с инвалидом или душевно больным, для меня освящена Богом. Потому что Бог хочет дать счастья всем поровну. А без секса разве может быть человек счастливым? Не знаю, может быть, но, по-моему, это будет не полное счастье, не окончательное. Все хотят любви, и все должны получить её, иначе мир никогда не станет добрым. Он будет жестоким, как сейчас. А любовь без секса – что костёр без огня. Один дым.

Хотя бы этот Костик. Когда я пришла к нему в первый раз, он крушил своей электрической коляской мебель в квартире. Он был вне себя. А всё потому, что мальчик достиг зрелости, но удовлетворить желание сам никак не может. Он не может даже мастурбировать, настолько слабы его руки. Тяжёлая форма ДЦП, а половая система – в норме, и интеллект почти сохранен. Постоянная эрекция приводила его в бешенство. Почему же человек должен страдать? Он и так несчастен. А Бог хочет дать счастья всем поровну.

Или Ваня. Разве он не достоин любви? Он прикрыл своим телом командира, когда их бомбили в Чечне. Так требует устав. Ване ампутировали обе руки и ногу. «Он, ненормальный», - говорят многие, в том числе, этот спасённый командир. Но хоть и говорит так, человеком оказался. Спасителю своему помогает: квартиру оплачивает, лечение, и мои визиты. Он в Чечне здорово нажился, вернулся - дело раскрутил.

Я бы и вовсе денег не брала, но жить-то надо на что-то. В Голландии услуги таких, как я, считаются социальными, медицинскими. Их оплачивает муниципалитет. Это здорово и правильно. В нашей стране до этого, конечно, далеко. Да беру-то я не много, меньше, чем другие женщины, работающие с инвалидами. Но тянутся ко мне не поэтому. Блаженная...

На сегодня заказов больше нет, и я направляюсь домой. Подъезжаю, паркуюсь между барбосом-мерседесом и серебряной десяткой. Немного устала – было четыре встречи. Поднимаюсь в лифте, открываю замки бронированной двери. В квартире - тепло и уютно, негромко бормочет о чём-то телевизор. Сынок мой уснул в своей коляске, уронив на грудь кудрявую голову. Надо бы постричь его.

«Здравствуй, мой мальчик. Прости, что оставила тебя одного так надолго…»