Immortal.

Она была бессмертна.

Отчего так случилось? Может, случайная прихоть природы, может, ее же ошибка, может, виновата дурная наследственность или пресловутое ухудшение экологии. Кто знает?

Во всяком случае, ее родители, простые и малообразованные люди выяснить причину не могли.

"Повезло девке", - ворчал отец, с удивлением заметив, что единственная дочь не старится. "Горе-то какое", - по той же причине рыдала мать. "Ведьма", - шептали колючие языки соседок, завидовавших не потускневшей со временем свежести и молодости ее лица.

Пришлось ей, скрепя сердце, попрощаться с родителями и, точно зная, что не увидит больше ни их, ни родные места, уехать в другой город.

Начинать жизнь с чистого листа всегда тяжело. И вдвойне труднее, если понимаешь, насколько отличаешься от других людей. Знаешь, что второй такой нет и не будет на свете, что долгую, вечную, жизнь, словно бурлацкую лямку, придется влачить одной. Скрывая от всех мысли, желания и мечты. Грезы о друге, возлюбленном, о сестре или брате, способном разделить с ней эту вечность.

Но она сумела, если и не изжить подобные чаяния, то скрыть их на самом дне черной, беспросветной тьмы, ставшей ее душой. Усилием воли подавила, спрятала себя, настоящую, от нескромных взглядов и прикосновений.

И жила. Существовала. Всегда одна. Недоступная и далекая. "Снежная королева", - с восхищением и досадой говорили мужчины. Она никому не отдавала предпочтения, относясь ровно и к высоким чинам, и к обычному мастеровому. "Фригидная стерва", - шипели сослуживицы, знакомые и "подруги". Ну не может женская душа простить и принять совершенное превосходство соперницы. Нужно ужалить, исподтишка кольнуть в ответ.

Она знала. И плакала ночами, поверяя подушке свои терзания. Каждый новый день становился испытанием, где она, словно андерсеновская Русалочка, гордо шла по лезвиям незримых ножей, полосовавшим – нет, не ноги. Как это было бы просто! – саму душу.

Но она шла. Гордо. Не опуская голову. Долго. Невыносимо долго.

И лишь в самые черные минуты посещала ее такая притягательная и все более желанная мысль – оборвать бессмысленное существование. Один взмах бритвы. Один пузырек крошечных таблеток. Один поворот газового крана. Один шаг с крыши.

Но что-то всякий раз удерживало ее от этого, последнего, шага. Быть может, страх боли, может, кара за самоубийство, которую пророчили исполненные достоинства священники. А может, глаза матери, молившие дочь прожить жизнь не зря, выпить сладкий и горький яд бытия и за нее тоже.

Может быть. Но летели годы, и все меньше смысла находила она в бессмысленном своем существовании. Существовании – не жизни. Ни разу не позволила она себе расслабиться. Подружиться хоть с одной из женщин, влюбиться и позволить любить себя ни одному мужчине. Родить ребенка, опасаясь, что ему доведется испытать все те муки, которые испытала она.

Меняла дома и города. Уезжала из страны, не задерживаясь долго ни в одном месте. Боясь, что кто-нибудь узнает о ее даре. Или проклятии. Пугаясь врачей и ученых, способных разгадать ее тщательно скрываемую тайну.

Убегала от судьбы.

Но колесо переменчивой, лукавой, жестокой Фортуны настигло ее в тот момент, когда она меньше всего ждала.

Темный дождливый вечер, разбавленный лишь мутными желтыми кляксами фонарей, оказался самым светлым в ее проклятой жизни.

Она влюбилась.

"Растаяла", - со вздохами констатировали отвергнутые ею мужчины, тайком разглядывая более счастливого соперника. "Не такая уж и недотрога. Ишь, какого ухватила", - язвили дамы, чьи мужья и любовники не однажды обращали внимание на нее.

А она летала, как на крыльях. Не помня себя то счастья, замирая от ужаса при мысли о собственной тайне.

Он был высок, красив, молод и умен. Он дарил ей розы, нежные лепестки которых влажно блестели в свете огней ночного города. А утром приносил букет только что сорванных, хрупких и трепещущих ромашек. Он приглашал ее в дорогие рестораны. А потом, радостные, они купались в городском фонтане, и случайные прохожие останавливались, смеясь вместе с ними.

И еще он любил ее. Без вопросов о ее прошлом, без громких слов, без нелепых клятв и неуместных требований. Любил так, словно не смог бы дышать, лишившись единственного источника воздуха – ее. Каждое утро, просыпаясь, она видела два сияющих солнца – его глаза.

Она забыла обо всем: о жестоком и завистливом мире, оставшемся где-то там, за окнами их квартиры, о людях, населяющих этот мир, глупых и злобных созданиях. Во всей Вселенной не осталось никого, кроме них двоих. И когда он говорил, что увезет ее далеко-далеко, туда, где будут только они, и никого более, она верила и смеялась звонким счастливым смехом.

Судьба, рок и взбесившееся, не до конца прирученное людьми железо взорвали их уютный мирок.

Она рыдала, прижавшись к его истерзанному телу. Она кричала, в ужасе глядя на свои руки, перепачканные кровью, его кровью. Она молила.

Молила бога, прося его вернуть отнятую жизнь. Молила дьявола, прося забрать и ее тоже. Молила…

Проклинала. Всех и вся. Себя, свою судьбу, саму свою жизнь. И тех богов и демонов, что не откликнулись на ее зов.

Звезды холодно и неприветливо взглянули на нее, когда она взобралась на крышу. Резкий ветер взметнул волосы, рванул платье. Она бесстрастно обратила лицо к далекой бледной луне, изредка прикрывавшейся прозрачной вуалью облаков.

И шагнула. Без страха, без раздумий, без сомнений.

Ветер диким зверем взвыл в ее ушах. Она летела. Каждый миг тянулся вязким потоком. Она закрыла глаза.

"Не верь, – сказали ей его обескровленные бледные губы. – Не верь. Здесь, по эту сторону нет ничего. Ни рая, ни ада. Ни меня".

Но она не закричала. Она и так знала, что ничего нет.

Ни жизни, ни смерти, ни бессмертия.

Ничего.