(Героическая мелодекламация)

 

Самое печальное, что есть в жизни – то, что ее нет.

Сколько раз уж бывало: кажется, вот оно, счастье! А протянешь доверчиво руку – пыль, тлен и прах тихо текут между пальцев…

Да, коротка и эфемерна жизнь человеческая, а еще мимолетней в ней радость и не умеют люди ни найти, ни узнать, ни удержать ее.

Лишь гениальный писатель может проникнуть в истоки и разрешить все загадки. Вскроет, бывало, бесстрашно пласт нашей жизни огромный, или копнет так глубоко, что самого уж не видно… Где ты, писатель, откликнись, миру о тайнах поведай! Поздно – не слышит, не слышит, тихо шуршит под землею да что-то бормочет из ямы…

Один великий русский писатель мудро сказал о тщете всех наших упований:

Глупый пингвин робко прячет

Тело жирное в утесе –

Так никто и не узнает,

Где Чапаева могилка…

И разве можно удержать то, что любишь? Никак, никак нельзя удержать того, что любишь!

Промелькнет, пробежит время, глядишь, и ты уж не тот, и в объятьях твоих – не счастье, о нет, не счастие вовсе, а Вера Ивановна Кузькина из четырнадцатой квартиры, которая не только на счастье, а вообще ни на что не похожа.

Прав, прав был один великий японский писатель, заметивший:

Чтобы сегодняшний вечер

Не показался печален –

Утро начни с харакири.

И лишь в светлой сказке… Хотя, и в сказке счастье не удержишь:

 

- Наконец, ах, наконец-то, - воскликнула счастливая Золушка, - я смогу жить во дворце, плевать в потолок и бить баклуши! Да ради этого я согласна умываться хоть каждую неделю…

- Наконец, ах, наконец-то, - просиял Принц, - я нашел вторую хрустальную туфельку! Сами понимаете, любому фетишисту обидно, когда у него только один башмак, да и то чуть больше наперстка. Это уже не фетишизм, а прямо извращение какое-то!

- Наконец, ах, наконец-то, - захлопали в ладоши родные дочки Мачехи, - мы сможем причесываться у настоящего парикмахера, а платья шить у приличного портного, не боясь этой ненормальной, которая себя почему-то считает великим кутюрье!

- Наконец, ах, наконец-то, - блаженно вздохнула сама Мачеха, - в кои-то веки я смогу попробовать свою любимую тыквенную кашу! Между нами, девочками: все эти годы я растила тыкву вовсе не для того, чтобы эта фифа раскатывала в ней по своим бесконечным танцулькам.

- Наконец, ах, наконец-то, - радостно просияли мыши, - мы будем друг друга любить и нарожаем мышат! Ясно ведь, что не до секса будет двум маленьким мышкам, если они ежедневно с места на место таскают аж до полуночи самой тыкву огромных размеров с кучером, парой лакеев и здоровенной кобылой!

… и только Добрая Фея сверху зудела, как муха: - Помните! Memento more! Помните, тайм – это бабки!

Горе вам, люди и звери! Вы отмахнулись от Феи, но разве можно от жизни вам отмахнуться? Куда там!..

Вся наша жизнь – юдоль с коркой. Вы позабыли про время, но уже близятся сроки!

Чу! Три минуты восьмого гулко часы отбивают! С их предпоследним ударом Золушка стала вдруг мышкой, Мачеха – Феей, а Фея стала ливрейным лакеем.

И остальные герои, метаморфозы изведав, вновь беспредельно несчастны: Золушка снова, как Чацкий, требует: «Тыкву мне, тыкву!»; новые Дочки, как прежде, ходят с дурацкой прической; тот, кто стал принцем – почти что так же невинен, как мышки…

 

Об этом великий немецкий писатель хоть ничего не сказал, но, подняв назидательно палец, трижды качнул головой медленно справа налево. И тогда всем вокруг стало стыдно, неловко, светло и печально, так что они покраснели, будто помидоры, побелели, как репчатый лук, позеленели, словно огурцы и пожелтели вроде постного масла… А соль была вот в чем:

 

Люди!

Хватайте в охапку Мачеху, Кучера, Дочек, Фею и мышек и туфли – все, что годится для секса – и уже больше до смерти ни за какие коврижки НЕ ПОДНИМАЙТЕСЬ С ПОСТЕЛИ!

Ибо - кто знает, кто знает, кем суждено Вам вернуться –

Золушкой,

Принцем

иль Тыквой?

 

… как одному великому африканскому писателю, который неожиданно приехал из командировки…