ЖИЛ ДА БЫЛ ОДИН ЧЕЛОВЕК...

(трагисказка)

 

Можно ли заснуть маленькому и очаровательному ангелу пяти лет с двумя русыми косичками вместо крылышек и сладкой парой небесно-голубых глаз, для которого день пролетел так быстро, что ангел не успел и чихнуть, а сил ещё столько, что можно выслу-шать хотя бы одну сказку, лёжа в уютной и тёплой кроватке под одеяльцем. И хочется ус-лышать волшебное слово не от кого-нибудь, а от самого очаровательного и близкого в мире мужчины – от своего папы.

– Па-ап! Папуля!

– Минутку, Котёночек, вот только вынесу маму на улицу.

Но Катюше не терпится. Часы отбили взрослое время десять раз, и она торопится и зовёт его, тоненьким, как звон серебряного колокольца, голоском. И вот появляется папа, по дороге вытирая руки по локоть в крови о белоснежную сорочку.

– Ну что тебе, милая? – спрашивает он, нежно улыбаясь в синюю бороду. Катя прыснула в кулачок при виде такого зрелища, вспомнив, как папа, закрашивая кровь сосе-да, убитого им на прошлой неделе, влез бородой в банку масляной краски. Но вот ангел в нетерпении требует:

– Папочка, хочу сказку, а то не засну!

– Я же вчера рассказывал про смерть дяди Степана.

– Так это было не смешно: он так скучно дрыгал ногами. Хочу интересную!

Папа сделал недовольное лицо – ведь он так старался, но по доброте душевной долго обижаться не мог. Не прошло и минуты, как папа сдался.

– Хорошо, слушай, Котик. Э-э, жил да был один человек…

– Пап, а нашей воспитательнице аборт сделали!

– Доченька, не перебивай: сама же просила сказку. Хм, словом, пожил он чуть-чуть и умер.

– Как бабушка Тоня? – восхищенно спрашивает Катюша.

– Наверно, – вяло соглашается папа, пытаясь проглотить зевок. – А как умер этот че-ловек, тут и сказочке конец.

– Не-ко-нец! А кто же дальше будет жить?

– А дальше… – но тут папа насторожился, – подожди, Котёночек, что-то мне не нра-вятся шорохи на улице. Я выйду и посмотрю.

Папа ушёл, а маленькая Катюша пыталась представить этого человека, который должен был умереть за то, что он жил. Человек был невообразимо длинный и почему-то с зелёной кастрюлей на голове вместо шляпы. Но, оборвав её иллюзии, вернулся папа, ра-достно потирая руки уже по плечи в крови и, присев аккуратно на кроватку, продолжил:

– Так вот, сделали этому человеку аборт за то, что он был воспитателем, и он поэто-му умер.

– Что с тобой? Ты же не так начинал!

– Это нервы: расчувствовался немножко при последнем ударе. Скажи лучше, откуда ты про аборт у своей воспитательницы знаешь?

– Да Ленка рассказывала, моя подружка из старшей группы. Они вместе и делали.

– Безобразие! – нахмурился папа, вспоминая про свои “амуры” с воспитательницей. – А она о себе что-нибудь рассказывала? – волнуясь, допытывался он.

– Я не помню, знаю только, что сказки очень любила.

– Надо же! Это интересно! – папа побледнел, вскочил и начал быстро расхаживать по комнате, – и всё нормально с ней?

– А как же? – удивился ангел. – Как только вышла из клиники – сразу под машину – и насмерть. Ты не отвлекайся, рассказывай сказку дальше.

– Дальше, – начал послушно папа, – ещё жил да был один человек, который тоже немного пожил и умер, а потом ещё и ещё, и ещё…

– Пап, а в квартиру соседа, из-за которого ты бороду измазал, вселились новые квар-тиранты. Такие грустные…

– Не знал, не знал! – приятно удивился папа, поглаживая свою синюю бороду. – Пойду, навещу, повеселю их, а то не нравится мне, как они тихо сидят.

Он вновь ушёл, прихватив с собою топор, а Катюше оставалось лишь тяжко вздох-нуть. Из-за работы по «скользящему» графику папа часто отвлекался и никак не мог за-помнить сказку. Вдобавок, завтра надо было идти в клинику. Ленка договорилась. Про-шло всего три минуты, и папа вернулся, неся бережно, словно скрипку, на плече топор. От новых соседей доносилась симфония тлеющих криков.

– Я им ноги отрубил, – устало произнёс папа. – Надеюсь, до утра песен нам хватит, – завершил он и движением факира скинул теперь уже полностью алую рубашку на пол.

Часы пробили одиннадцать раз, одиннадцать раз грациозно зевнула Катюша и уже с закрытыми глазами напоследок спросила:

– Но не могут же человечки без конца умирать? Им это надоест, их станет много!

– Нет, милая, – мягко возразил папа, – человек должен жить один и понемножку. То-гда он никому никогда мешать не будет. Даже себе…

Катя не слышала последних слов самого доброго и умного в мире папы – она крепко спала. Катя не слышала и того, как он ушёл в ванную и долго там гремел, пытаясь отмыть от краски синюю бороду, терпеливо держа её в зелёной кастрюльке с растворителем. Но у него ничего не получалось. Он нервничал, курил, опять нервничал и снова курил, пока «отмокала» борода. Катюша не слышала и того, как папа случайно поджёг бороду сигаре-той, и как она вспыхнула, находясь в растворителе. И как обугленные вонючие кусочки кожи медленно сползали с подрумянившегося лица под дымные хрипы надорванных го-лосовых связок. Она не слышала, наконец, главного: того, как папу забирали в Ад красно-рожие черти…

Катя крепко спала. Её здоровый сон охраняли стальные детские нервы. На этот раз ей снилось про одинокого маленького человечка, которого звали так же, как и её.… И сказка продолжалась.