В его поисках мы обошли весь город. Каждый закоулок был обследован с величайшей тщательностью и наиболее подходящие места были обведены жирным кругом на карте. Отдельно, в толстую тетрадь, заносились попутные наблюдения, могущие иметь отношение к нашим изысканиям, и, к вящему нашему удовольствию, страницы податливо исписывались одна за другой, пополняя наш дневник бесценной информацией. Мы записывали всё, что могло показаться необычным, всё, к чему можно было прикрепить ярлык отличия от обыденного. К примеру, было замечено, что в недавно сгоревший дом с обугленными, чёрными как смоль стенами и широченными дырами в чудом державшейся крыше, повадился ходить хромой бутылочник, известный в округе своей нелюдимостью и угрюмым поведением. Громыхая собранной за день тарой, он бесстрашно вступал в угрюмый полумрак зловещего чертога и постепенно исчезал где-то в глубине, отмечая своё присутствие лишь далёким перезвоном пустых склянок и бутылок. Через некоторое время он выходил безо всякой ноши и, жмурясь на непривычный солнечный свет, неспешно ковылял прочь. Затаившись в густых кустах напротив, мы не пытались дойти до логического умозаключения, способного объяснить эти странные посещения. Мы предпочитали усмотреть в них толику тайного и загадочного, некую сверхъестественную закономерность, подтверждающую наши догадки. Гораздо легче верилось в причастность бутылочника к силам тьмы в качестве этакого внештатного сомелье, разливающего вино по кружкам объёмистым чеп-

раком, чем в то, что он просто обустроил в заброшенном доме бесплатный склад. Сам дом, в качестве предположительного входа в загробный мир, был одним из первых занесён в наш чёрный список. Прежде всего, мы руководствовались фактом объятия пламе-

нем, признанным нами условием первостепенной важности для любого прохода в подземный Эреб. Пылающее пламя, рождающее бесконечное множество дьявольских ликов, густой пепельный дым, скрывающиий манящую синеву неба, действовали на пылкое мальчишеское воображение уж очень убедительно. Когда-то мы видели, как бригады пожарников отчаянно тушили огонь, яростно шипевший от соприкосновения с водой. Две стихии пожирали друг друга в смертельной схватке, треск и клокотание слились в единый рёв; для нас происходила очередная битва сил добра и зла, воплощая в реальность древнее пророчество об ужасах апокалипсиса в урезанных масштабах. А что же будет, когда огненное дхание сатаны обрушится на землю испепеляющим жаром чистилища! И разыграв

шаяся фантазия уносила нас на своих могучих крыльях в иные миры, иные времена, иные сферы волшебной и таинственной фантасмагории.

 

Идея найти ад принадлежала Яну. До этого мы уже имели определённый опыт в похожих приключенческих авантюрах: безуспешно искали следы пребывания пришельцев на земле, золотое руно аргонавтов, несметные сокровища царицы Тамары и даже попытались как-то обнаружить рай, но своевременно догадались оставить сие заведомо гиблое предприятие. Эдем по разным данным располагался одновременно во всех частях света: в Армении, Чили, Палестине, Эфиопии, Месопотамии, Абиссинии и даже на далёком острове Пасхи, затерявшимся в бескрайних просторах Тихого океана. И чем глубже мы вникали в этот вопрос, тем больше запутывались в географической неразберихе, начавшейся ещё с туманного указания на восток, приведённого в Библии. Ян глубокомысленно заявил

об исключительно технических трудностях, возникших в поисках paradeisos. – Отложим до лучших времён, когда сможем съездить на берега Тигра и Ефрата и, кто знает, быть может даже выйдем к берегам утерянных Геона и Фисона . Мечтательно закрывая глаза, он представлял себя в далёком краю нетленной красоты и неиссякающего плодородия, с диковинными птицами в разноцветном оперенье, поющими очаровывающим голосом Орфея, исполненного нежной любви к Евридике. Я был полностью согласен, что сперва было бы разумнее взяться за некую более осуществимую идею, не выходящую за пределы нашего городка и, вскоре, с неослабевающей энергией молодости мы включились в погоню за другой частью потустороннего мира, предназначенную для преступников, блудниц, неве-

рующих, нераскаявшихся,- одним словом, для всех грешников, навеки отчуждённых от созерцания Божьего света и блаженства.

 

Из многочисленных книг, написанных про царство теней, следовало, что искать его можно на солнце, в ядре земли, на вершине неизвестного вулкана, в среднем небе, на далёких звёздах и где-то на дне океана. Но на сей раз у нас имелась своя обособленная теория, согласно которой вне зависимости от того, где находится ад, на поверхности земли у него есть многие тысячи входов, ведущих в самое пекло преисподней. Обнаружение тех самых дверей, открывающихся лишь в одну сторону, и стало навязчивым идефиксом, столь легко завладевшим юношескими помыслами. Предположение, кстати, довольно интересное, способное заинтересовать профессиональных инфернологов и предложить альтернативный подход к их затянувшимся поискам кромешной бездны Аида. К чести моего друга следует отметить, что теория целиком принадлежала ему, а я с удовольствием играл роль вспомогательную, выступая в качестве бессменного спутника и первого, к тому же и единственного, благодарного слушателя, безоговорочно верившего в учёность и полную компетентность Яна. Для начала он высчитал приблизительное количество безбожников, накопившихся со времён Адама, и пришёл к совершенно невероятной цифре с двадцатью четырьмя нулями, наделённой звучным математическим термином- квадриллион. Очень много и с трудом поддаётся воображению, да и вообще, существует ли материя, исчисляемая столь грандиозной величиной. И где уместиться подобному tartaros со всеми душами умерших, обречённых на вечное поругание и посрамление, вместилищу полному пламенем и серой, сотрясаемого душераздирающим плачем и скрежетом зубов. Здесь мы оказались в том же тупике полного отсутствия картографических координат и возвратились к изначальной проблеме месторасположения ада. Вот тогда Ян и заявил, что, - Учитывая бесчисленные легионы нечестивцев, ежедневно пополняющие жилище сатаны со всех концов света, вход в него не может быть единственным и располагаться должен в любых местах обитания людей. Не отправится же душа в далёкую страну за тысячи миль через сёла, города, другие страны, океаны, создавая один сплошной поток осуждённых, тянущийся в Гинном. Что ж, то был, несомненно, детский взгляд, подпитанный романтикой молодости, но не через него ли проходит путь к истине, через искреннюю, где-то наивную любознательность, не обременённую оковами многочисленных фолиантов, придавивших своим весом еле пробивающийся росток познания.

Почему ж одному из этих проходов не скрываться в заброшенной усадьбе с заколоченными окнами и тяжёлым замком на воротах. О самом доме уже давно ходили слухи о призраках, гремящих по ночам железными цепями и леденящем кровь скрипе, вселявшем ужас в припозднившихся прохожих. В нашем дневнике мы отметили два иных наблюдения, подтверждавших, что мы на правильном пути. Во-первых, единственные ворота в высоком узорчатом заборе, устремившем острые копьеобразные шпики ввысь, были необычайно широки и невольно задавлся вопрос,- зачем нужен в частном доме, столь непрактично растянутый в стороны вход. А тут Ян вычитал в одной из книг фразу, способную объяснить эту загадку. – Входите тесными вратами; потому что широки врата, ведущие к погибели, и многие идут ими. Так завещал праведник Матфей и в этой тёмной для истолкования рекомендации мы, не вникая в подстрочный смысл, усмотрели явный намёк. Ну а во-вторых, в пустынном дворе, поросшим неизвестным низким сорняком цвета гиацинта, стояло дерево, голое, с кривыми ветками, устрашающе торчащими в разные стороны, и словно преграждало путь к крыльцу. Оно давно сбросило последние листья и на протяжение всех последних лет, вопреки законам природы, отказывалось наряжаться в зелёный покров. Мы были твёрдо уверены, что это была яблоня, символ соблазна и греха, символ первой челевеческой слабости к различного рода искушениям. Её долг напоминать всем проходящим мимо об истоках создания ада и причинах, из-за которых люди теряют невинность и нравственное совершенство. Хотя со времён первого человека мы все изначально грешны, и пытаемся прожить отпущенные нам годы, доказывая обратное.

Дальше в списке шли канализационные люки, ведущие в мир многокилометровых туннелей, непроглядной тьмы, зловония спёртого воздуха, нескончаемой возни огромных жирных крыс, сырых прогнивших стен, покрытых испариной набухших капель. Где-то там, в конце одного из приземистых ходов, походящих на гигантские кротовые норы, в самом чёрном, скрытом от лучей света углу есть дверь, на которой висит табличка с горящими буквами – inferno*. За ней шагает в ногу – демонская рать, фалангой строгой, под согласный свист дорийских флейт*. Нам хотелось в это верить и мы верили, давно считая себя приобщёнными к тайне, известной лишь нам. С каждой новой подробностью, отмеченной в тетради, мы приближались к разгадке. Fortis imaginato generat casum, сильное воображение порождает событие; по ночам, отправляясь в очередной поход к сомнительным местам, нам мерещились дьявольские духи, преследующие отважных смертных, покусившихся на святая святых потусторонней бездны. Образы Сведенборга, обитающие в неиссякающем мраке, безобразные от прыщей, нарывов и язв, с уродливыми костлявыми телами, тусклыми застывшими глазами, светящимися фосфорическим светом, зрачками, выражающими лишь злость и жестокость, идущих из их внутренних начал. О, как страшно было обернуться, чувствуя чей-то пристальный взгляд, обжигающий спину и, между тем, продвигаться вперёд, ступая по длинным бороздам тьмя неосвещённых улиц, убегающих далеко вперёд. Шёпот, вздохи, доносящиеся издалека завывания давно превратились в наших неотступных спутников, смешивая миры реального и подсознательного, тем самым лишь разжигая в нас азарт. Мы обследовали десятки зданий, побывали среди развалин древнего дворца, облазили кучу чердаков и крыш, провели ночь на кладбище, жутко сверкавшем гранитным блеском могильных плит. Чёрные кошки, зловещие вороны, печальные асфодели*, свирепый лай собак, навевающий мысли о Цербере*, и много других деталей были замечены и прилежно записаны. Тетрадь заканчивалась и торжественное открытие новой было делом совсем близкого будущего.

Юл перешёл в нышу школу совсем недавно. Вернее пришёл; до этого он не учился вообще. В то время это не считалось чем то из ряда вон выходящим. Большинство детей из цыганских семей заполняли вакуум длинных дней в четырёх стенах дома, если таковой имелся. Иные, с отроческого возраста следовали по пятам за матерью, в большинстве случаев скитающейся торговкой, звонким голосом расхваливающей свой товар: дезодоранты, бритвы, заколки, дешёвые кольца, серьги, браслеты, деревянные амулеты с выжженнным поверх них именем Алако*. Ну и конечно же, они умели гадать, не брезгуя ни одним из общепризнанных способов заглядывать в грядущее. По пристальному взгляду королей, дам, вальтов, грозным шестёркам, сулящим несчастья, словно пиратская чёрная метка; по мутно-тёмным, сглаженным, как раскалённый свинец, образам на дне чашки, по переплитающимся линиям ладони, паутинкой покрывающих кожу и создающих неповторимый, единственный в мире узор, таящий в себе все жизненные перепетии. Они умели вызывать духов, приворожить, снять или наслать порчу, заговорить на удачу. Мать Юла была одной из них, и мы не раз встречали её на улицах города с оравой детей, вцепившихся в её длинную цветастую юбку. Я помню Юла среди них. Он был старшим и в помощь матери катил за собой небольшую тележку, - кочующий магазинчик, набитый дешёвыми безделушками на продажу. Почти все цыгане жили в продолговатых деревянных караванах, похожих на вагончики прошлого века; далеко, на окраине города. Мы с Яном хаживали туда, но ничего интересного для нас так и не нашли.

Не трудно догадаться, почему мы решили обратиться к Юлу. Уже чувствовалось, что впереди нас ждёт безнадёжный тупик, несмотря на две толстые тетради наблюдений, подробную карту всех обследованных мест и внутреннюю интуицию, твердившую, что мы на правильном пути. Этого было явно недостаточно, и воспользоваться услугами цыганского оракула было очень даже вовремя. Ощущение бессмысленности целого года затраченных усилий было решающим доводом, подтолкнувшим нас к этому шагу. Вера в незримые способности людей, обладающих необходимыми знаниями, была всё ещё непоколебима в умах двух мистически настроенных юнцов. Иногда казалось, что разгадка уже близка, но каждый раз горечь разочарования настигала в последнюю минуту и мефистотельским смехом обрушивалась на хрупкие надежды.

Было ощущение, что Юл был готов к вопросу и заранее приготовил ответ. – Да, она знает, и сможет помочь вам найти обиталище Бэнга*. В его плотно сжатых скулах и решительном взгляде читалась безграничная уверенность в сказанном, и мы ни на минуту не сомневались, что там, на окраине города, в одном из тесных вагончиков нам откроется сокровенная тайна. – Приходите к шести, мать будет ждать вас.

На потолке горела одинокая лампочка, отбрасывая бледный жёлтый свет на скудную обстановку каравана. Круглый стол, покрытый изношенной бархатной скатертью красного цвета, гудящий в углу холодильник с отломанной ручкой, заменённой куском деревян-

ной палки, кровать, заваленная хламом старьёвщика, несколько старомодных стульев с плетёными спинками и беспорядочно нагромождённые у стены картоновые коробки, наполненные, вероятно, всё тем же старьём.

Мы расселись вокруг стола: я, Ян и Юл с матерью. Я пытался угадать, каким способом она воспользуется на этот раз, и в душе надеялся увидеть круглый хрустальный шар с несколькими уровнями внутри, с зеркальными вставками, вглядываясь в которые можно открыть суть неизвестного. Но, к нашему удивлению, в руках у цыганки были лишь красные леденцы в виде петушков на тонких палочках, - самое популярное и дешёвое лакомство среди детворы. Они имели вкус подгоревшего сахара и надолго окрашивали полость рта и губы в красный малиновый цвет. Она неспеша раздала каждому из нас по леденцу и внимательно посмотрела на меня. Цыганка была смуглой женщиной лет сорока пяти, с большими зелёными глазами; прямые от природы, не удлинённые карандашём брови, тонкая полоска губ, чуть заострённый подбородок с еле заметной ямочкой посередине. Волнистые, рыжеватые волосы падали на плечи. Её взор был неповторим, завораживал и гипнотизировал, смущал и рассеивал мысли. Я предпочёл отвернуться и почувствовал густую краску, залившую лицо.

Юл, видно, предупредил мать о причине нашего посещения, и она начала свой рассказ сама, не дожидаясь вопроса. – Когда-то я тоже искала ад. Я была немного младше вас и такая же искра любознательности не давала спать по ночам. Однажды, я решила обратиться к любимому для меня человеку, моей бабушке. Её звали Ромала. Она была самой ува-

жаемой женщиной в таборе; давала людям советы, помогала добрым словом, за что получила второе имя – Мод, в переводе значившее мудрая. Я ей задала этот же вопрос, зная, что полученный ответ будет единственно верным из всех возможных ответов на этом све-

те. И вы знаете, что она мне ответила?! – Любимая внучка, ты пытаешься познать невозможное, перешагнуть через человеческую сущность и обнажить вовеки недоступную нам тайну. Если ад и есть, то он достаточно хорошо спрятан Господом и никто не попадёт туда раньше времени. Мы можем его выдумать, поселить в нём наиужаснейших чудовищ и описать жесточайшие кары, но он так и останется выдумкой, быть может и близкой к ис-тине, но никогда не станет самой истиной. Я не хочу, чтобы ты тратила на это драгоценные минуты, часы, дни и недели.

- Я не знаю, есть ли жизнь после смерти, но навсегда запомнила слова моей бабушки, - И ад, и рай существуют на земле, каждый способен и наделён необходимыми качествами, чтобы выбрать место своего пребывания и уйти в потусторонний мир со словами: моя жизнь была земным воплощением рая, или, наоборот, сущим адом. Все свои помыслы с малых лет следует посвятить достижению искреннего духовного счастья, и пусть каждый выбирает свой путь согласно вере и совести.

Юл, напряжённо ожидавший окончания монолога матери, улыбнулся, - В нашем роду все бабушки мудрые и, когда-нибудь, мои дети с уважением и любовью вспомнят о тебе.

По дороге обратно мы молчали. Смеркалось. Мелкий дождь то и дело покрывал асфальт крупинками капель и земля пестрела на глазах. Сквозь тонкую завесу туч высоко в небе висела прозрачная луна, сменив жаркие лучи солнца на холодный белый свет. – Я думаю, она права, - задумчиво сказал Ян. Я был согласен с ним и кивнул головой. Не знаю отчего, но на сердце стало особенно легко и весело, хотелось бежать вплоть до дома и петь песни. Петушок оказался чертовски вкусным, и я обещал себе купить завтра несколь-ко. Жизнь только начиналась.