«До чего холодно. Спиной не повернешься, а так – живот мерзнет. Может, подставить ветру бок?»

Черный глянул на Хозяина. Тот, укутанный в теплую куртку, подняв воротник, стоял вполоборота к ветру. Перекур трех товарищей, патрулирующих восточную зону старого парка, затянулся.

«Не заметит.»

Черный медленно и аккуратно, чтобы не привлечь к себе внимание, повернулся.

«Так лучше. И все равно, чего встали? Бежал бы сейчас среди деревьев – и теплее, и интереснее.»

Он снова посмотрел на Хозяина. Мимо, с остановки трамвая у входа в парк, шли люди. Черный привычно не обращал на них внимания. Он был на службе и не отвлекался на мелочи. Он выполнял команду «Сидеть». Хозяин не дал ему команду искать, не определил Цель. Не было никакого срочного дела.

«Есть хочется. Скорее бы домой.»

Домом Черный называл просторный утепленный вольер питомника. Он представил себе миску теплого супа, особенно приятного после долгого дежурства зимним вечером. Рот наполнился слюной, и он кашлянул.

- Замерз, бродяга? Пойдем, пройдемся.

Черный в готовности встал и, видя расположение и неторопливость Хозяина, потянулся. Может быть, если на аллеях не будет людей, ему покидают палку, и, дождавшись команды «Апорт», он обязательно найдет ее, даже в снегу, в темноте за границами дорожки. И принесет Хозяину. И получит одобрение и ласку. И – совсем уж хорошо – кусочек зажаристого, чуть подсоленного сухарика. Черный потянул носом, снова удостоверившись, что сухарики были в наличии, в левом кармане куртки.

Они пошли в парк. Черный, не получив команду «Рядом», вышел вперед, выбрав слабину поводка, но не натягивая его. Чуть слышно, высоким звуком обозначал себя ветер в голых ветвях. С дороги доносился постоянный шум машин. Изредка раздавался треск дерева на морозе. На пороге восприятия, то сильнее, то тише, отдавались шаги ног с тротуара, с остановки. Все эти звуки воспринимались Черным, но не задевали сознания, не трогали инстинктов, будучи всегдашними, привычными.

Они спускались по широкой лестнице к главной аллее. Стало теплее оттого, что ветер не так донимал здесь, в искусственной ложбинке. Стало теплее и оттого, что начали двигаться.

Черный втянул носом воздух. Остро пахло свежестью, еще не слежавшимся, выпавшем под утро снегом.

«Хорошо пахнет, чисто… Побегать бы по этому снегу, покувыркаться…»

Он вспомнил, как бегал с Хозяином в прошлом году за городом, как они барахтались в снегу. Как кувыркались, покрываясь белыми, чуть влажными снежинками. Он растянул почти черные губы в оскале. Он редко позволял себе такую гримасу – мало кто, кроме Хозяина, понимал, что это его улыбка. Подумав о Хозяине, он обернулся.

«Не отпустит – служба. И снег здесь другой.»

Но побегать очень хотелось. И, увлекшись, он натянул поводок. Резкого окрика не последовало.

- Не торопись, спокойно, - все-таки сказал Хозяин.

И Черный, виновато глянув назад, умерил шаг.

«Сейчас – служба.»

Он прислушался. Впереди, из-за деревьев, донеслись громкие – для него – голоса.

«Не опасно. Просто веселые голоса.»

Он снова втянул носом воздух. Если донесется запах спиртного, то опасность все-таки существует. Но ветер дул сбоку и не доносил никаких запахов оттуда, из-за поворота.

И вдруг он насторожился. Издалека, спереди и слева, донесся неясный звук. Он не разобрал его, восприняв лишь тембр, интонацию. Звук донес боль, отчаяние. Черный утробно заворчал. И сразу стих веселый разговор его Хозяина с товарищами – они знали этот рык.

- Не торопись, слушай!

Именно это он и делал, не нуждаясь в команде. Но слова означали, что Хозяин понял его беспокойство и, не слыша ничего сам, надеется на него. Черный стоял, настороженно поводя ушами. Теперь смех и голоса впереди мешали. Он был уверен, что ему не почудилось. Он мог отвести Хозяина на то место, откуда возник звук. Но он должен был знать – надо ли идти туда. И он слушал.

Спустя долгую минуту он снова различил звуки оттуда. Гораздо более тихие. Он напрягся. Плачь. Он точно слышал плачь. И рыкнул теперь уже в голос, громко, давая понять, что там – не ладно.

- Вперед!

Черный рванул с места, тут же натянув поводок. Он бежал туда, откуда слышался звук, пропадающий временами, но возникающий снова. Из опыта он знал, что Хозяин, скорее всего, ничего не слышит и полагается сейчас на него, только на него. И сознание этого заставляло его заботится о бегущих следом Хозяине и его товарищах, выбирать более проходимую дорогу между аллеями, обращать внимание на скрытые снегом, но ощущаемые им ямы, камни, колдобины. Он не знал, что ему понадобилось всего полторы минуты, чтобы вывести милицейский патруль к нужному месту, к юной девушке, в джинсах и свитере, охватившей руками плечи и плачущей на краю скамейки.

Черный остановился рядом с девушкой, понимая, что проблема не здесь, но сейчас очередь Хозяина выяснить, что случилось. Он сел рядом со скамейкой, и ему стало жалко плачущую девушку. Но сейчас-то была настоящая служба, работа. И, чуть напрягшись, он ждал команду. Он чувствовал, знал – сейчас предстоит искать, потом преследовать. И, он был уверен, что обнаружит Цель.

Непроизвольно Черный принюхивался к окружающим запахам, выделяя и стараясь запомнить каждый. Он внимательно слушал отдаленные звуки, пропуская разговор Хозяина с девушкой, но отслеживая его интонацию.

«Неужели поздно? Ничего необычного не слышно. Никто не бежит. И только три ярких запаха…»

- Нюхай, ищи, - прозвучала долгожданная команда. Хозяин указал на затоптанное место чуть в стороне.

Те же три запаха. Он потянул носом в сторону девушки. Один – точно ее. Два других, он был уверен, мужские. К одному из них примешивался какой-то дополнительный и, кажется, зимний, смутно знакомый запах. Он напрягся и вспомнил, что очень давно, когда он был переваливающимся на неловких ножках маленьким щенком, его угощали вкусными сочными дольками с таким же запахом. И потом, в последующую зиму, он тоже слышал этот запах из сумок прохожих. Ему предстояло принять решение – ориентироваться на запах этих вкусностей или, наоборот, на другой, сторонний, более стертый запах. Он прошел круг по указанному месту, как учили. И встал в стойку, натянув поводок. Он определил для себя, что искать.

- Вперед! – прозвучала команда Хозяина. – Останься с девочкой, Володя!

Итак, за ним – двое. Краем сознания он отметил, как самый младший, Володя, стаскивает теплую куртку с себя, чтобы укутать девчонку. Уже не видя, он еще слышал его голос, вызывающий по рации машину-подкрепление. Он отметил это, тут же забыв, по крайней мере, до поры. Он рвал вперед, по слышимому следу, натягивая все более отпускаемый длинный поводок.

Сейчас существовал только след. И, там, на другой стороне следа – Цель.

Здесь, в начале, Цель бежала быстро. И запах был такой же неровный, как и широкие размашистые следы. Потом Цель заколебалась, то ускоряя, то замедляя бег. Потом – перешла на быстрый шаг.

Черный мог бы рассказать все это Хозяину, если бы тот его понял. Но это было его понимание, собственное, собачье. И это была его работа. Он должен был слышать, видеть и ощущать то, что не мог различить Хозяин. И Черный ответственно выполнял свою работу.

Коротким высоким звуком Черный дал понять Хозяину, что вот здесь Цель успокоилась и пошла медленно, неторопливо – к боковому выходу из парка, не избегая освещенных мест.

- Вперед, Черный!

Хозяин понял его и заставлял ускорить бег. Пожалуйста! И они бежали быстрее.

Ближе к выходу из парка Хозяин раньше заметил Цель, чем полагающийся больше на обоняние и слух Черный.

- Стой!

Затормозив всеми четырьмя, Черный напряг зрение. Единственная движущаяся тень была уже за калиткой, на тротуаре за пределами парка. Быстро оказавшийся рядом Хозяин отщелкнул карабин поводка.

- Фас!

Широкими мощными прыжками Черный устремился вперед. Ступени. Калитка. Не терять запаха. Тротуар. Вот она – Цель.

Идущий вдалеке, впереди мужчина обернулся. Черный не знал, как далеко сзади бегут Хозяин и его напарник, увидел ли их преследуемый. Но то, что он – Цель, мужчина, к удовольствию Черного, понял. Он отбросил в сторону большой сверток, оказавшийся – потом – шубкой и шапкой девушки, и побежал. Не ему было тягаться с Черным. И, глубоко дыша, обнажив в оскале-улыбке клыки, пес быстро настигал Цель.

Он уже прикинул, что в прыжке, всей своей массой, ударит Цель в спину, свалит ее и, наступив сверху, возьмет, только возьмет – к сожалению, зубами за шею у основания головы. И, в ответ на любое, тем более резкое, движение, он сможет сжать зубы.

Но Цель обманула его ожидания. В последний момент, когда он уже готовился к завершающему прыжку, мужчина обернулся, останавливаясь, поворачиваясь лицом к преследователю. Чуть сбившись, успев заметить вынимаемую из-за пазуху руку с блестящим в отдаленном свете фонарей длинным лезвием, Черный в последний момент отказался от прыжка. С лета, наоборот пригибаясь к земле, Черный преодолел последний метр и ткнулся мордой между ног, сжимая зубами мошонку. Он настиг Цель! И он уже не увидел, как, одновременно с криком боли, человек, уже неверной рукой, ударил его ножом. Удар пришелся не вбок, между ребер, к сердцу, а в лопаточную кость, распоров вдоль нее кожу и мышцы на трети спины. Черный не выдал голосом боли, считая это недостойным себя. Он лишь инстинктивно сжал зубы, прокусывая клыками до сих пор защищавшую человека ткань штанов. И тот закричал за двоих, падая на бок и увлекая за собой пса.

Черный не знал, сколько прошло времени. Он воспринимал сильный, высокий крик человека и чуть разжал зубы. Он сосредоточился только на том, чтобы фиксировать Цель. Только на этом. Потому, что ему было очень больно. Бок, передняя часть спины горели огнем. Он чувствовал, что шкуру, лапы заливает горячая жидкость. И только по острому, неповторимому запаху понял, что это кровь. И еще позже, почувствовав, что ему трудно отслеживать движения жертвы, понял – это его кровь.

А потом сознание стало ускользать. Но он дождался Хозяина. Он еще услышал команду «Фу» и разжал зубы. И с удовлетворением отметил, как лежащему, свернувшемуся калачиком человеку завернули за спину руки и, не обращая внимания на плачь и стоны, защелкнули наручники. Он еще хотел лизнуть склонившегося над ним Хозяина, приговаривающего «умница, молодец», показать, что Цель повержена. Но этого он не успел.

Дальше были только обрывки ощущений. Он вдруг очнулся от острой боли и дернулся туда, к плечу, но от этого движения снова потерял сознание. Он не видел, как Хозяин руками стягивает расходящиеся края раны, пытается прижать их, остановить кровь носовыми платками и шерстяными перчатками. Потом он очнулся от сильного холода, который проникал в тело вместо уходящих сил. А потом стало больно и тепло. И он снова ушел в небытие. Он не видел, как, разомкнув наручники, с по-прежнему плачущего человека сдернули куртку и снова уложили его на снежный асфальт. Но Черному, завернутому в искусственный мех, стало теплее. Он не чувствовал, как Хозяин бережно укладывал его на заднем сидении подошедшего УАЗика ПМГ. Лишь, когда его голову тот положил себе на колени, Черный снова ощутил любимый запах сухариков. В своем небытии он лишь иногда угадывал знакомый, служебный, резкий звук сирены, когда УАЗик, распугивая машины, несся по осевой к ближайшей ветклинике для питомцев новых русских, ибо кто еще работает поздним зимним вечером. Тогда ему казалось, что он на службе, что погоня и Цель еще впереди. И он беспокоился – где Хозяин. И, напрягшись, разгоняя шумный туман в голове, угадывал знакомый ласковый голос рядом. И не чувствовал рук, по-прежнему стягивающих, сжимающих окровавленными тряпками рану. Не видел родное лицо, измазанное смесью пота, слез и крови.

И успевал подумать – «Не дамся…»