Комната была с камином, большим окном и огромной хрустальной люстрой, которую зажигали редко. Сейчас в ней отражались язычки пламени. Окно с тяжелыми портьерами не было задернуто. Но темнота не проникала в комнату с улицы – на стеклах мороз вывел какие-то свои фантазии – деревья, листья и белые дорожки.

Комната была вся в темно-зеленых оттенках – стены, портьеры, ковер на полу. И громоздкая темного дерева мебель – буфет, стол, массивные стулья, обитые темно-зеленым бархатом.

Камин немного дымил, освещая пространство вокруг неровным светом.

На диване лежало, укутавшись в коричневый клетчатый плед маленькое существо.

Только от камина к окну нервно двигалась большая тень.

- Ты хочешь воды? – спросил низкий мужской голос.

Ему никто не ответил.

Большая тяжелая дверь скрипнула и в комнату проник свет из гостиной.

Кто-то быстро вошел.

- Она опять молчит? – спросил мужчина лет тридцати, маленький и толстый.

Большая тень покачалась из стороны в сторону и двинулась к камину. В его свете обрисовался мужчина высокого роста и больших габаритов. Вошедший подошел к нему. Он оказался уменьшенной копией первого.

- Она молчит. Не ест, не пьет, - горестно пожаловался первый.

- Странно, - удивился второй, когда она, наконец-то, получила все, что хотела, она собралась умирать…

- Да… Она всю жизнь мечтала о комнате с камином…

Второй перебил:

- И ты решил раскошелиться на ее капризы. Купил ей этот дом с этой комнатой далеко от города. Она поселилась здесь одна. Ей стало казаться, что все ее бросили, забыли.

- Но мы приезжали сюда каждые выходные, - попробовал возразить первый.

Второй только махнул рукой, так сильно, что сноп искр взвился в камине.

Первый подошел к буфету. Из недр его извлек темную бутыль и два хрустальных бокала. Плеснул темно-красной жидкости и подошел ко второму. Тот быстро глотнул.

- Я тоже хорош. Зачем я купил ей эту яхту? Пять дней в неделю она ходила на ней по озеру, одна…

Первый успокоил:

- Нет, не вини себя…

Но второй перебил:

- Кому теперь все достанется? Она написала завещание? Зачем я вбухал столько денег в эту яхту? Ты в этот дом? Не ради же ее прекрасных глаз.

Первый усмехнулся:

- Конечно, нет. Она сама могла себе это позволить. Но ей так нравилось получать подарки.

- Ты просто рассчитывал, что когда-нибудь она подарит тебе больше, чем эта развалюха на отшибе, - сказал второй и быстрыми, судорожными глотками допил свой бокал.

- Ты будто на это не рассчитывал, - отрезал первый. И пошел к окну. Он долго смотрел на морозные узоры. Он ждал, когда второй уйдет. Но тот, видимо, не собирался. Тогда он повернулся и примирительно сказал:

- Нам уже нечего делить. Теперь она, - он указал рукой в сторону дивана, - нас рассудит.

Второй подошел к дивану, поправил плед. Дотронулся рукой до лба маленькой женщины, пробуя, есть ли температура.

Раздался бой часов.

- Опять эти часы, - вскипел первый. – Она всегда их ненавидела. Она говорила, что они отнимают у нее дни ее жизни.

- Она любила эти часы, - ответил второй. – Она говорила, что когда они бьют, она вспоминает, что хорошего случилось с ней когда-то в этот час… Пойдем, ужин готов. – Примирительно сказал второй. – Я пришел сюда не спорить, а позвать тебя перекусить.

Опять заскрипела тяжелая дверь. Полоска яркого света появилась на полу. Мужчины ушли.

Тогда женщина на диване шевельнулась, сбросила плед и легко, как тень скользнула к столу. Налила себе стакан воды, выпила и вернулась на диван.

Она села обхватив колени руками, и повернувшись к камину.

Язычки пламени отражались в ее глазах…

 

ПЕРВЫЙ

Он вывел из гаража машину и медленно поехал по заснеженной дороге. Кругом была сплошная тьма, ни огонька впереди, деревья сплошной стеной по обеим сторонам дороги. Только фары освещали небольшой участок пути.

Ему не хотелось уезжать, не сегодня. Но его ждали дома.

Обычно ему нравилось вести машину. Он концентрировался на дороге, вслушивался в ровное гудение мотора. И удавалось освободиться от всяких мыслей. Но не сегодня.

Он злился. Злился на эту маленькую женщину в комнате с камином. На то, что сегодня она не сказала ему ни слова. На то, что ему пришлось уехать, и на самого себя. Чем она привязала его? Почему, как только выпадает свободная минута, он мчится сюда, чтобы принести ей воды, укрыть пледом?

Он поймал себя на том, что видит ее совсем другой. Легкой, элегантной, как в день его тридцатилетия, в каком-то немыслимом темно-зеленом платье. Про это платье его жена сказала: «Это же неприлично». И долго еще шипела где-то в стороне, когда он одернул ее. Он с удивление понял, что жена ревнует. Потом у них была крупная ссора, которая чуть не привела к разводу.

В тот вечер маленькая женщина выкрасила волосы в ярко рыжий цвет, и они были уложены: «как у королевы Виктории», почему-то подумал он тогда.

Это был лучший день в его жизни.

Она благоухала экзотическим восточным ароматом, изящно держала двумя пальцами невероятно длинный мундштук. Курила, смеялась, танцевала.

«Это же было каких-то пять лет назад», -удивленно подумал он.

Тут замелькали огни. Он выехал с проселочной дороги на широкую трассу. И видение исчезло.

Он ехал домой, к своим повседневным делам, ругани, орущим детям, компьютеру. Хотя ему так хотелось вернуться в комнату с камином.

 

ВТОРОЙ

Он поставил на маленький железный столик на колесах, какие бывают у официантов, тарелку с кусочками сыра, маленький заварочный чайник, чашку, потом подумал и поставил тарелку с кусочком кекса.

Когда он вошел в комнату, она все еще сидела, обхватив колени руками, и смотрела на пламя.

Он подвез столик к дивану.

- Зачем ты его мучаешь? Почему не хочешь с ним говорить? – спросил он.

Она пожала плечами. Помолчала, но потом сказала:

- Из вас двоих ему будет тяжелее расстаться со мной. Пусть злится. Пусть заранее вычеркнет меня, пока я живая.

- Ты не настолько больна, - возразил он.

Она засмеялась. Взяла кусочек сыра, согнула пополам и быстрым движением отправила в рот.

Он подошел к камину, взял, оставленный там бокал. Пошел к буфету и из темной бутылки налил еще портвейну.

- Вы опять делили наследство? Спросила она строго.

Он пожал плечами.

- Так делают на похоронах. Подождите немного. Вы вечно торопитесь. И мне это не нравится, - сказала она.

Он улыбнулся ее менторскому тону.

- Знаешь, поставь какую-нибудь музыку. Грустную, красивую, - она попросила.

Он пошел куда-то в угол. Там мигнул красный огонек. И медленные волны звука разлились по комнате. Она спрыгнула с дивана, и поплыла по ковру, вальсируя.

- Может быть, глоток портвейна, - спросил он, усмехнувшись, и не дожидаясь ответа достал из буфета бокал. Она взяла его, сама налила доверху, и продолжала вальсировать по комнате, отпивая из него. Облилась, расхохоталась и устало опустилась на диван.

Он помог снять ей халат, надеть другой, такой же темный, бархатный.

Она уютно устроилась на диване, поджав под себя ноги. И потягивала из бокала портвейн, периодически отправляя в рот кусочек сыра.

- Рассказывай, рассказывай, - повторяла она. – Я не видела тебя вечность.

- Неделю, - поправил он.

- Неважно. Как твои дела? Семья? Все ли здоровы.

Он стал скучно перечислять свои еженедельные обязанности, каких-то общих знакомых.

Она слушала, не перебивая. Потом спросила:

- А как ты? Сам?

Он покачал головой. Он не знал, что сказать. Ведь, если он скажет, что неделю думал только о том, как приедет сюда, как поставит на поднос нехитрую еду, включит музыку, она будет смеяться над ним. Она всегда смеется над ним. Хотя он и пытался забыть о ней. Никак. Ничего не получалось.

Ее смех, голос. Постоянно звучали у него в голове. Если возникало какое-то затруднение, он мысленно спрашивал у нее совета. И она отвечала.

Он помнил, как несколько лет назад, когда привезли яхту, она прыгала, как девчонка. Кричала на весь пустынный берег: «Отдать швартовы!»

Он вытягивался по стойке смирно, и тоже кричал так, что утки взлетали вверх, испугавшись его крика: «Есть отдать швартовы!».

Тогда, она прыгала в воду прямо с борта яхты и легко скользила по ровной глади.

Потом вылезала, куталась в махровое полотенце и закуривала, держа в тонких пальцах невероятно длинный мундштук.

Он оторвался от своих мыслей, когда часы пробили одиннадцать.

- Ладно, дорогая, пора спать, - сказал он. Поцеловал ее в щеку и вышел.

 

ОНА

Она сладко потянулась. Секунду поразмышляла, стоит ли идти ложиться в кровать или остаться в комнате с камином.

Потом решила, что ночью ее все равно будет мучить бессонница, и тогда придется возвращаться обратно. Она налила себе еще половину бокала портвейна. Выпила его, усевшись на ковре у камина и зябко кутаясь в бархатный халат.

Легла на диван, и стала смотреть на огоньки на люстре. Она вспомнила, как бабушка говорила ей, что в комнате должны быть обои с узором. И, когда не можешь заснуть, надо мысленно брести по этой узорной дорожке, и сон придет сам.

Она еще подумала о том, что сильно любит этих двоих, которые так трогательно заботятся о ней. О том, как страшно то, что ждет ее впереди. И в эту минуту порыв ветра распахнул форточку. В комнату влетел рой снежинок, закружился.

Он хотела встать, закрыть… Но тут будто холодная рука сжала все внутри. Темнота навалилась. Ей было страшно. Она хотела позвать на помощь, но голоса не было.

Она подумала: «Даже, если тебя любят, умираешь –одна». И улыбнулась.

 

P.S. 1.

Хоронили ее на деревенском кладбище.

Мужики, копавшие могилу продрогли, матерились и прикладывались к бутылке. Гроб уже вынесли из церкви, а они все еще не закончили.

На похороны приехала вся родня: тети, племянники, двоюродные, троюродные…

Два мужчины стояли где-то позади. И молчали. Наконец, гроб опустили в яму, и они первые бросили по горсти земли. Но слушать прощальные речи у них не хватило сил, и они, не дожидаясь, пока закидают могилу мерзлой землей пополам со снегом, пошли прочь.

Через несколько дней зачитали завещание. Она оставила все поровну им, кого любила больше всего на свете и кто любил ее.

 

P.S. 2.

Через год они поставили на ее могиле памятник, но не мраморную плиту, а что-то больше напоминающее огромный булыжник. Так хотела она, и приговаривала, чтобы не вставала. Одна сторона булыжника была гладкой. Туда поместили овальную фотография – ее молодой и красивой, и золотыми буквами они сделали надпись: «Любимой и незабвенной. От внуков».