Она потеряла свое имя.

Дети называли ее: «Ма» - бессмысленный и нелепый слог, состоящий из двух букв.

Гости и слуги: «Хозяйка» или «Госпожа».

Муж говорил просто: «Жена».

Но ведь было же имя. Было вместе с позвякиваньем браслетов на запястье, шелестом легкой ткани и длинными, струящимися по плечам темными волосами.

Иногда к ней забегала сестра, наполняя жилище бессмысленным щебетом, звоном разных дорогих безделушек, и улыбаясь бесконечно всем и вся, как улыбается только ребенок, когда понимает, что в этом мире ему принадлежит все.

Она, та самая она, без имени, иногда доставала спрятанные в укромном месте браслетики и надевала их на руку, любуясь. Хотя, когда это было в последний раз?!

Там же в укромном месте лежали и массивные серебряные серьги с какими-то стекляшками, брошь.

Остальные богатства, сокровища уже были вынесены, проданы, как ненужные и бесполезные, даже мешающие проникновению в смысл, в истину.

Она делала лепешки, когда по городу разнеслась весть, что пришли странники. Опять странники, в стоптанной обуви, пыльные и грязные, с дурно пахнущими заплечными сумками.

«Опять они придут, - подумала она, - Будут пить вино, есть лепешки».

И муж встанет завтра и скажет принести заветные драгоценности и отдать серьги странникам: «Во спасение души».

Она вздохнула: «Какая может быть душа, когда нет имени».

Солнце как раз застряло над крышей соседнего дома, когда она услышала громкие голоса на улице.

Так и есть, муж привел их сюда.

И они пришли и пили вино, и ели пресные лепешки.

А к вечеру, раздался стук в дверь.

- Жена, открой. Узнай, что им нужно…

И она побежала открывать.

На улице собралась толпа молодых людей и женщин. Они жаждали веселья:

- Эй, Лот, - кричали они, - Пусть к нам идут твои чужестранцы. И пусть не только тебе поют они свои песни.

- Лот, Лот, - сказала жена, - Отправь к ним чужестранцев. Они не уходят.

Лот на мгновенье прикрыл глаза. Потом глянул на жену и издал какой-то звук, схожий с рыком, от которого она вздрогнула, как вздрагивала всегда, согнулась и быстро-быстро побежала на кухню.

Вино приятно разливалось по телу Лота, и от этого он чувствовал себя немного даже солиднее и увереннее, чем обычно.

Он вышел из дома. Оглядел толпу веселой молодежи скучным взглядом.

Потом вытер со лба несуществующий пот.

- Возьмите моих дочерей. Они Вам и споют.

- Нет, - кричала толпа, - Дочерей твоих мы еще успеем взять. А чужестранцы покинут наш город утром. Зачем нам твои неотесанные дочки? Ведь ты забрал у них все украшения.

Из толпы выскочила молодая женщина. Она протянула к Лоту руки:

- Смотри, Лот, смотри. Ведь я старше твоих дочерей. А ткань, которая обтекает мое тело, делает его прекрасным. Слышишь, как звенят мои браслеты? Их звон наполняет тоской мужские сердца. А серьги? Смотри, как они скользят вдоль моей шеи, будто тонкие змейки, и видно, как она стройна, моя шея. Скажи, зачем им твои неотесанные дочери?

Жена Лота плакала на кухне. Она смотрела на свои огрубевшие руки.

Она слышала слова женщины. И ей жаль было дочерей, предложенных в обмен на чужестранцев.

Правда, все правда, что сказала эта женщина.

«Лот, что ты с нами делаешь?!», - думала она.

Лот попытался уйти в дом, но какой-то молодой человек уцепился за дверь и не дал закрыть ее.

- Они гости мои, - уже в отчаянье крикнул Лот, покраснев. И он почувствовал себя маленьким и слабым.

- Жена, - крикнул он, надеясь хоть там найти поддержку, - Закрой дверь.

Но она боялась выйти с кухни. Она боялась услышать те же, а то и хуже, оскорбления, чем те, которые достались ее дочерям.

Ведь сестра, ее сестра, приходя в ее дом, улыбалась и щебетала с нежным укором:

- Смотри, смотри, как ты состарилась. Возьми эти травки, завари их в чане и спрячь седину под краской. Хочешь, я подарю тебе бусы? Свои старые. Но они все-таки очень красивые.

И сестра приносила бусы из красных круглых камешков, похожих на спелые ягоды, но Лот заставлял вернуть их обратно.

Лот вбежал в дом, так и не закрыв дверь.

Чужестранцы встали и вышли к толпе. Они не говорили ничего.

Лот сел в угол, закрыв лицо руками. Позор, позор на весь его дом. Он не смог защитить своих гостей.

Но чужестранцы каким-то неуловимым движением оттеснили толпу и легко захлопнули дверь, заперли ее и вернулись к трапезе.

Они успокоили Лота. Тот выпил немного вина и почувствовал себя лучше.

Постепенно их беседа вошла в какое-то мирное русло.

Жена Лота прислушивалась к разговору.

- Утром бери жену, дочерей и беги прочь из города, - говорили чужестранцы.

Лот смутился. Оставить дом свой. Нужно было хотя бы несколько дней на сборы. Но чужестранцы торопили его.

Жена Лота пошла спать, не дослушав возражений мужа. Разбудил ее крик.

- Жена, - звал Лот, - Мы уходим.

Жена Лота, сонная, не понимала.

- Идем, - говорил Лот.

- Куда Вы ночью? Разве вино кончилось? – спрашивала она.

Лот, оставив ее в недоумении, сам пошел за дочерьми.

И вдруг весь дом озарился ярким светом. Но свет не обжигал. Свет этот шел от чужестранцев.

Не успела жена Лота понять, что произошло, как она увидела вокруг себя пустыню. Не было родных стен, предметов.

- Иди на гору, - сказали чужестранцы.

Жена Лота огляделась и увидела мужа и двух дочерей рядом. Девочки терли глаза, не понимая, что случилось.

Лот взглянул на них: сонные, растерянные. На гору идти. Спать среди колючек, камней и диких зверей.

- Но, может быть, мы пойдем в город, - спросил Лот.

- Идите, идите. Но не оглядывайтесь, - ответили чужестранцы и исчезли, будто растворились в предрассветном сумраке.

И они побрели на гору, которая виднелась невдалеке.

Лот торопил спутниц. Уже рассвело, когда они, наконец-то, достигли цели. Вдруг сзади раздался страшный грохот, небо засверкало зарницами.

- Только не оглядывайтесь, - говорил Лот, обнимая дочек.

Жене Лота вдруг показалось, что сзади, за спиной, сквозь грохот слышит она нежный звон, будто звенят тоненькие серебряные браслеты на запястьях, и счастливый смех. Так могла смеяться только ее сестра.

- Сестра? – крикнула жена Лота и обернулась.

Она еще успела увидеть город и огненный дождь и услышать крики людей…

И наступила тишина.

И все будто замерло.

Она почувствовала лишь мелкую дрожь в кончиках пальцев. Это был единственный звук в мире. И надо было коснуться губ, обязательно поднять пальцы, поднести их к лицу и коснуться губ, чтобы появился звук. И ватные руки с трудом поднялись, и дрожание кончиков пальцев передалось губам, глазам…

Мир тоже задрожал и рассыпался толи каплями слез, дождя; толи разлетелся искрами от вспышки сверхновой звезды, появившейся в самой грудной ямке, сверхновой у которой еще не было имени…

Как же все-таки звали ее: Сара, Рахиль или Соломея, ту, которая потеряла свое имя и обернулась?