НЕПОГРЕБЕННАЯ ИЗ ПАИТЫ элегия, посвященная памяти Мануэлы Саэнс, возлюбленной Симона Боливара. (фрагмент) ПРОЛОГ Из Вальпараисо – по морю. Тихий – дорога суровых ножей. Мертвое солнце, плывущее небо. Корабль, насекомое высохшее, на воде. Ночь рассеивает, рассыпает. О день, о ночь, о шхуны теней и лучей, корабли- близнецы! О время, прерывистый плаванья след! Медленно воздух плывет, достигая Панамы. О море, покоя протяжный цветок! Не идем, не возвращаемся, не знаем. Существуем с закрытыми глазами. 1. ПЕРУАНСКОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ Сверкнула, будто кинжал, Меж двух лазурных врагов Смутная тень, молчание, и сопровождала корабль, ночью – прервана тьмою, днем – все та же, все там же. Немая, как те уста, что навеки секрет свой скрыли, тягуча и одинока, с одной лишь угрозой – безмолвьем. О длинная кордильера песчаного и беззубого одиночества, о нагая и сонная, угрюмая статуя, с кем, с кем ты попрощалась, в море, в моря отпуская, кого из морей сейчас ожидаешь? Что за цветок ушел, что за цветущая лодка, чтобы в море зачать весну, и тебе оставила гор отроги, пещеру металлической смерти, горы, что яростно соль разъедает? И не вернулись ни цвет, ни весна - все утекло с волнами, с ветрами. Когда сквозь долгое время стынешь, пустынное побережье, песчаное одиночество, железная гибель – странник растрачивает свое сирое сердце: ему не дало ты ни ветки – свежести листьев, ни пенья потоков, ни крыши, что укрывала бы союз мужчины и женщины. Только соленый полет птицы морской, что осыпала скалы пеной, и крик прощания удаляла от холода планеты. В путь; прощай, тебя оставляю, берег горький. В каждом мужчине дрожит семя, что ищет влагу небес или добрую почву. Увидев лишь чашу большую гор минеральных, голубизну, натянутую на неприступную крепость, курс изменяет странник, свой путь продолжает, позади оставляя пустынное побережье, позади оставляя забвение. 2. НЕПОГРЕБЕННАЯ Расспрашиваем в Паите о ней, о той, Ушедшей: касаться, трогать землю прекрасной Погребенной… Не знали. Седые балюстрады, небесные балконы, старинный город вьющихся растений, что так душисты – будто бы корзина непобедимых манго и сочной чиримойи. Мухи на рынке гудят над беспорядочным запустеньем, среди отрезанных рыбьих голов и индианок, что продают внушающее подозренья мясо с величьем диким – правительницы королевства подземной меди. А день был туманный, а день был усталый, а день был – забытый странник на длинной дороге, запутанной и запыленной. Спросил у ребенка я, у мужчины, у старика, и не узнал я, где погибла Мануэлита, и дом ее неведом, и где покой свой встретил сегодня прах ее. Вверх уходили желтые холмы, сухие, как верблюды, в том странствии, где было все недвижно, в дороге всех умерших, ибо лишь воды полны движенья; источник убегает, река струится песней, а там – суровый камень застыл, продолжив время: и то был век, недвижный путь безжизненных холмов, и я спросил их о Мануэлите; они не знали, они не знали имени цветов. У моря мы спросили, у океана. И море перуанское раскрыло в пене очи древних инков, шептало бирюзовыми устами: 3. МОРЕ И МАНУЭЛИТА Да, здесь она вошла в меня, морячка, Колана шлюпка дикая, я помню, она, красавица, по мне скользила, сирена ружей и вдова сетей, та маленькая странница-креолка из меда, ананасов, пистолетов. Заснула между бочек и прислонилась к пороху повстанцев и к рыбе свежей, что еще недавно по лодке кольца дрожи рассыпала, и к золоту неуловимых дней, к мерцающему сновиденью рейда. Да, помню черный нард душистой кожи, суровый взгляд и рук холодных твердость. Потерянного командира помню, что здесь жила, на этих самых волнах, но я не ведаю, куда ушла, ни где последний поцелуй дарила, ни где пришла последняя волна. 4. МЫ НЕ НАЙДЕМ ЕЕ Нет, но на море нет земной могилы, нет Мануэлы без звезды, без курса, без лодки, одинокой меж штормами. Ее из хлеба было сердце – и оно мукою стало и песками; протянутая по объятьям гор, сменила одиночество на вечность – и нет ее, и есть лишь оболочка. Нет отдыха руке ее, не сможем найти ее колец, грудей точеных, ни губ ее, что по лучам проплыли тонким всплеском апельсинным. Не встретить пилигриму той, уснувшей из Паиты в этом склепе, окруженной изъеденными копьями, ненужным мрамором на кладбище угрюмом, что мертвецов своих хранит от моря, на том холме высоком – нет, здесь нет гробницы для Мануэлиты, нет погребенья для цветка, для шири нет кургана, нет имени ее на древесине, нет на плите из яростного камня. Она ушла и растворилась в суровой, твердой кордильере, и потеряла меж утесов глаза – печальнейшие в мире. Тугие косы превратились в теченья перуанских рек, и поцелуи, рассыпаясь, растаяли в ветрах высоких, а здесь – земля и сны остались, и шум трепещущих знамен, и здесь она, но никому вновь красоту ее не видеть. |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
