Физрук Степа шел по лесной тропинке от остановки автобуса в пионерский лагерь. Физрук Степа пионерский лагерь очень любил.

- Природа и спорт! – тихо бормотал он, наступая на мелкие корни.

- Спорт и природа! – повторял Степа, перешагивая корни побольше.

Компот, бег по утрам и плотные пионерки – вот залог хорошего настроения Степана.

Хлестко взлетела из кустов массивная птица.

- Спорт и природа! – сказал ей вслед Степан. – Худеть надо!

Птица презрительно каркнула, обнаружив себя вороной.

 

Музрук Кеша, повелитель баяна, шел по лесной тропинке от остановки автобуса в пионерский лагерь. Музрук Кеша пионерский лагерь очень любил.

- Но еще больше я люблю музыку! – сказал он вороне, которая только успокоилась после Степана.

Ворона затравленно каркнула и отлетела в сторону.

- Фальшиво, мадам! – крикнул ей Иннокентий. – Это уже не фа диез, но еще не соль!

Ворона каркнула еще раз.

- Да, именно! – воскликнул Кеша.

 

Сумерки в пионерлагере дополнительно обезобразили гипсовых горнистов. Ряды бежевых, с коричневыми потеками, раковин помнили Хрущева. Из стальных рупоров приказом надрывался отбой.

- Ну что, Степан, спать? Завтра утром детишки приезжают… - сказал музрук Иннокентий, взбивая практически несуществующую подушку.

- Да, мля… Надо… - сказал физрук Степан, и хрустко промял кровать.

После чего, еще сидя, молодецки захрапел.

Стон кровати от рухнувшего на нее физрука потонул в септаккордах храпа.

Именно так подумал Иннокентий.

Физрук храпел, презирая попсу. Отрицая простоту мелодий и повторяемость припевов.

Это был напористый джаз, основанный на тотальной импровизации. А такое вряд ли родит равнодушие.

Физруку подпевали стаканы. В самые напряженные моменты вступали оконные стекла. Мелкая штукатурка, падая с потолка, брала на себя партию маракасов.

Но музрук не любил джаз. Под него не могли стройно маршировать пионеры.

Он попытался уснуть. Но сон не приходил. Сон Иннокентия слушал агрессивный джаз физрука…

Тогда Кеша начал переворачивать физрука.

Возникал антракт, за который нельзя было сходить в буфет. Физрук сливал воду из мундштука и его саксофон начинал звучать новыми нотами.

Тогда музрук начал резко кричать.

- А! – орал Кеша, и физрук ненадолго замолкал.

Но Иннокентий не успевал уснуть до начала следующего отделения. Поэтому он снова кричал: «А-а-а!».

Казалось, что музрук выкрикивал название композиции, а физрук, немного помедлив, ее исполнял…

 

Начальник пионерского лагеря ласково осматривал разнокалиберных детей. Пионеры резво выбегали из автобуса и начинали носиться мимо одинаковых портретов разных героев. Бодрый звук баяна задавал пионерам ритм жизни. У музрука были красные глаза. Он зевал.

- В чем дело, Иннокентий Васильевич? – спросил начальник. – Пили?

- Если бы… - ответил музрук. – Поселили с дураком. Он храпит так, что стекла вылетают… Я только под утро уснул…

- Бывает… - безучастно ответил начальник лагеря. Он увидел, как из корпуса выходит физрук.

У физрука тоже были красные глаза.

И он тоже зевал.

- В чем дело, Степан Семенович? – строго спросил начальник лагеря. – Дети уже здесь, а вы еще спите?

- Это невозможно… Поселили с каким-то дебилом… Он кричит по ночам… Я только под утро уснул…

Дети стройными рядами шли в столовую, ложками размазывать кубики масла по хлебу. Поварешка с длинной ручкой тонула в подернутом пленкой ведре с какао. Манная каша с желтой масляной прорубью мелькает в руках дежурных.

Красота!