Сегодня изумительная погода, под стать моему настроению. Какое все-таки блаженство - взять летом отпуск и поехать к родителям. Мы очень давно не виделись, и моя душенька истосковалась. Но, вот я уже в пути, и скоро встреча. Как там мама? По-прежнему ворчит на отца за его утренние походы на рыбалку? Он же в всегда забывает надеть теплые вещи, а ему простужаться нельзя. Места у них живописные: Днепр, островки зеленые в серой воде, хатенки белые по крутым берегам разбросаны подобно жемчугу на бильярдном столе. Старенький паром в это время суток почти пуст, и тишина нарушается только плеском волн о борта да скрипом стального троса. В который раз виню себя за мальчишество: опять не сообщил родным о своем приезде. Конечно, сюрприз для них приятный, но волнительный - я могу отчий дом посещать только во время отпуска.

 

Солнечные зайчики бегают по широкой реке, заигрывают с моими зрачками, и дым сигареты уютно греет легкие. Вот и берег. Поблагодарив паромщика, степенно взбираюсь по крутой стежке вверх, а песок скрипит под городскими подошвами. Слава Богу, коротка дорога к дому, уже видна крыша с флюгером, редким предметом в этих краях. Калитка приоткрыта, будто ждет меня. О, матушка во дворе!

 

- Здравствуй, вот я и приехал!

 

Она плачет и улыбается, размазывая слезы мне по щекам. Молча ведет в хату, похлопывая по спине. Хорошо, что ей сейчас не видны мои больные от долгой разлуки глаза.

В горнице отец сидит, телевизор смотрит - он до сих пор увлекается политикой. Повернулся в кресле, испытующе смотрит на свое великовозрастное дитя. Знаю его невысказанный вопрос:

 

- Что, еще не женился? Когда внуками наградишь, оболтус?

 

А что ответить-то? Ну, не сложилась личная жизнь. Как и у многих в наше время. Работа, друзья, быт, хобби мое писательское, на "шер ше ля фам" нет сил и желания. Да ладно, есть и другие темы для разговора с родителями. Хочу им ремонт в доме забабахать - здесь я силен.

Идем на веранду "снидаты". Кроме мамы никто во всем мире таких оладьей не делает! Я бы их килограммами ел по четыре раза в день, да брюхо лопнет. Когда последний золотистый кружок доел, пошел с батей на реку. В это время ничего не уловишь, рыба спит, но традиции превыше всего. Уселись на деревянных мостках, от прадеда оставшихся, ноги свесили почти до воды и молчим. Боюсь спросить про дядю Петра, а вдруг помер он? Чайки летают, значит, наладилась экология - хороший признак. Вот для лягушачьего хора еще рано, вечером их оркестр послушаю. Черт, сижу уже битый час, а вспомнить и рассказать нечего. Склоки, дрязги, командировки. Протекающая сантехника, крикливые соседи по бетонному "скворечнику", очереди вечером к киоску за пивом и сигаретами. Женщины на месяц один раз в году, пьянки с друзьями по поводу и без... Разве это жизнь? Чем хвастаться? Посидели, ничего не поймали и в хату вернулись отдыхать.

 

Рано стемнело. День-то как промчался. Иду к обрыву над рекой, а прямо передо мною - родители. Стоят две фигуры на фоне заходящего солнца и ждут своего отпрыска. Все давно уже сказано, надо дело вершить. Диск светила уходящего полнеба занял, протуберанцы ко мне тянет. Жди. Лягушки замерли, не смеют квакнуть без разрешения. Успеете еще поорать, так-то. Последний раз оглянусь на дом родной. И кому достанется? Может, жив Петр, пусть владеет. А идти надо, вот и руки их теплые, ласковые. Да знаю я, помню, что нет вас в живых уже давно. Ну, полетели к Солнышку! Видит ли кто со стороны, как три большие птицы в заходящее Ярило летят? Счастье это, лететь вот так с родными, ни на что не променяю........

 

P.S.

- Игорь Андреевич, быстрее сюда!

- Что случилось, отмучился?

- Да, минуту назад остановка сердца. Угадали Вы с большой точностью.

- Не хмурься, мы ничего уже не могли сделать. Травмы, несовместимые с жизнью. Долго агония длилась?

- Дык, примерно минут десять. Но Вы поглядите на его лицо, Игорь Андреевич, поглядите!

- О... это неплохо. Такая счастливая улыбка означает легкую и безболезненную смерть. На энцефалограмме сильные всплески были?

- Ага, как Эверест были пики.

- То видения у него предсмертные. А прошел бы осколок на два миллиметра левее, и все было бы для этого парня хуже. Хотя...

- Что "хотя"?

- Для одинокого инженера в возрасте сорока пяти лет жизнь может быть похуже смерти. К нему кто-нибудь приходил, навещал?

- Неа, никого. За двое суток, как привезли с места теракта, так только разок с его работы и позвонили.

- Вот, блин, теперь через милицию надо родственников искать, чтоб тело забрали.

- А если нет у него никого?

- Государство похоронит. Улыбка у него какая хорошая... Это же надо: два миллиметра счастья. Что-то прекрасное перед смертью видел.

- Да, Андреевич, интересную Вы назвали единицу измерения. Или, тогда, удовольствия в литрах будем мерить?