Насвистывая веселый еврейский мотив, Иешуа возвращался домой. Работал он плотником в мастерской у Шломо. Дело сегодня спорилось, Иешуа по природе своей был человеком жизнерадостным, для хорошего настроения ему надо было немного.

Было по-весеннему тепло. Краснеющий диск солнца еще можно было различить сквозь оливы Гефсиманского сада. Иешуа оставалось миновать сад, пройти еще пару тысяч шагов прямо, а затем свернуть в улочку, где находился его дом. Там его ждали любящая жена и семеро детишек. При мысли о детях Иешуа заулыбался и решил заскочить в лавку Моше, чтобы прихватить сладостей.

На краю Гефсиманского сада, в той его части, где оливы росли пореже, Иешуа увидел толпу и решил полюбопытствовать, что происходит. Он увидел человека в простых одеждах с тонкими чертами лица, что-то оживленно рассказывавшего людям и подкреплявшего свои слова жестами. Толпа внимала, изредка перебивая выкриками: «Да здравствует Иешуа, царь Иудейский!».

Услышав свое имя, Иешуа решил пробраться в первые ряды, чтобы послушать, о чем этот человек говорит, почему толпа удостаивает его такого почета. Он протиснулся в середину, когда раздались крики, толпа пришла в беспорядочное движение и в считанные мгновения рассеялась. Иешуа озирался по сторонам, ничего не понимая, пока не услышал за спиной окрик.

- Эй, ты!

Иешуа обернулся. Перед ним стояли двое легионеров в полном боевом облачении. Их копья недвусмысленно указывали на него.

- Как тебя зовут, еврей?

- Иешуа, - после небольшой паузы ответил он.

- Ты-то нам и нужен! Следуй за нами.

- Но....

- И никаких «но»! Оправдываться будешь в другом месте.

- Не вздумай шутить! – добавил второй легионер и для убедительности повертел копьем перед носом Иешуа.

 

Иешуа поместили в каморку без окон. Там было трое оборванцев, коротавших время за поисками блох на своем теле. Запах в каморке стоял невыносимый. Эти люди молча, лишь поднятием рук приветствовали его. Иешуа не обрадовало такое соседство, он надеялся, что скоро все выяснится, и его отпустят домой. Ведь за ним не было никакой вины. Но ждать пришлось долго: лишь утром за ним пришли и отвели к самому прокуратору Иудеи.

 

«На мозаичном полу у фонтана уже было приготовлено кресло, и прокуратор, не глядя ни на кого, сел в него и протянул руку в сторону.

Секретарь почтительно вложил в эту руку кусок пергамента. Не

удержавшись от болезненной гримасы, прокуратор искоса, бегло проглядел написанное, вернул пергамент секретарю и с трудом проговорил:

- Подследственный из Галилеи? К тетрарху дело посылали?

- Да, прокуратор, - ответил секретарь.

- Что же он?

- Он отказался дать заключение по делу и смертный приговор Синедриона направил на ваше утверждение, - объяснил секретарь.

Прокуратор дернул щекой и сказал тихо:

- Приведите обвиняемого.»

 

- Ну, здравствуй, Иешуа, царь Иудейский! – в шутливой манере приветствовал его прокуратор. – Что же ты молчишь? Или считаешь ниже своего достоинства разговаривать со мной?

Иешуа растерялся. Он понял, что его принимают за того худощавого человека, выступавшего перед толпой.

- Я простой плотник, а вовсе не царь.

- Да что ты говоришь! А я-то думал, что ты и вправду царь. Впрочем, я тебе верю. И одежда у тебя совсем не царская. Только почему ты народ баламутишь, царем прикидываешься, храм разрушить хочешь?

- Я простой плотник, вы меня путаете с другим...

- А это мы сейчас проверим. Мы вчера схватили еще несколько твоих так называемых учеников. Введите их по одному, - уже обращаясь к стражникам, приказал прокуратор.

Стражники по очереди вводили незнакомых Иешуа мужчин, лишь одного, кажется, он видел вчера в толпе. Всем им задавали один и тот же вопрос, указывая на Иешуа: «Тот ли это человек, что вчера в Гефсиманском саду подстрекал вас?», и все они отвечали «нет».

- Сговорились, собаки! – выругался прокуратор, когда очная ставка была закончена. – Но ничто тебе не поможет, меня не проведешь! Висеть тебе завтра на кресте!

- Я же ни в чем не виноват, – промямлил Иешуа, но его уже никто не слушал.

- Включите его имя в список к тем трем разбойникам и отправьте его в Синедрион, - распорядился прокуратор и, обращаясь к Иешуа, добавил: – Впрочем, один шанс у тебя есть: по случаю праздника Синедрион может просить о помиловании одного из приговоренных к казни, но очень сомневаюсь, что они выберут тебя...

 

Сидя в темной вонючей каморке, Иешуа прощался с жизнью. Он мысленно обнял жену, наказал ей заботиться о детях, а затем по очереди прижимал к их к себе, желая счастья. Слезы выступили на его глазах, и он не мог сдержать их. Но завтра он будет мужествен. Выбора все равно нет. Он встретит смерть, как подобает мужчине, с поднятой головой. Он примет смерть за чужие грехи. Все в твоей власти, Господи!

Иешуа начал горячо молиться и в молитве провел всю ночь.

Утром ему на голову одели колючий венец, взвалили на плечи огромный крест. «Кто ж его так сделал? - подумал Иешуа. - Я б его обстругал как следует, подровнял, избавил от заусенцев...».

Печальная процессия двинулась в путь. Иешуа с трудом передвигал ноги под тяжестью своей ноши. «Такова моя судьба, таков мой крест!» - проносилось у него в голове. «А тот, наверное, сейчас прячется где-то в пещерах...».

Иешуа споткнулся и упал, уронив крест на землю. Колючки врезались в лоб, выступила кровь, смешиваясь с потом. Кто-то протер ему лицо влажным платком. Люди помогли подняться, и он, снова взвалив на себя крест, продолжил чужой путь на Голгофу...

 

Три дня спустя Иешуа видели идущим из города в сопровождении нескольких учеников. Он воскрес!

Аминь.