На Низенькой, дом 8, обрел я уголок. Видна сквозь решку просинь как арестанту срок. Почивший век на дровнях лачужек тащит воз. Избе коттедж не ровня- утер старушке нос. Суконная слободка- лихая кутерьма. Одна из околотка дорога есть-тюрьма. Едины в вышнем благе и человек и тля. Обручницей бродяге лишь мать-сыра земля. Не год не два тасую колоду бытия. В отчаяньи взыскую хмельного забытья. Без чехарды и спеси души стравив мирок в заоблачные веси ступни направил ног. Всему виной двужильность- упертость в стену лбом. Тщедушная субтильность не бьет судьбе челом. Таращит зенки в спину дебелая беда. Ведет, как в хлев скотину, пропащая звезда. *** Как часто я спешил домой. Как часто внемля сердца зову вдали отеческого крова, я родине махал рукой. Как часто отправляясь в путь, скупые звездочки сознанья мне открывали мирозданья вещей непреходящих суть. Стелилась саваном метель. Ветра мне пели буги-вуги. И пеленали хлопья вьюги в меха сугробов колыбель. Мне решкой выпадала жизнь над пропастью во ржи азийской. На верстах большаков российских ребром вставал мой фатализм. Но уводила вновь и вновь тропа пропащая бродяги к малиннику в глухом овраге послушать ночь до соловьев. Как часто огонек костра в глухую ночь, вороньей пуще, лещины скрадывали кущи как ставку ханского шатра. Со мной бок о бок шла беда сродни отеческой опеке. Хранит в злосчастьи человека благого промысла звезда. Все для того, чтоб жизнь злодейка вертелась на ребре копейкой, охота к перемене мест мне никогда не надоест. *** Не болит головушка моего соловушка. Ой вы, птахи-голуби, не слетайтесь к проруби. Там я милого найду на погибель, на беду. Дроля мой пойдет на плаху в белой ситцевой рубахе. Удалая голова полетит как булава. Ой ты, красно солнышко, сядь за лесом колышком. На четыре стороны чтоб кричали вороны. В травах выше пояса чтоб ты упокоился. *** Мы две несхожие звезды. Ты богом данное светило. Мы капли две с тобой воды под линзами стократной силы. Мы первопутка два с тобой. Распутья оба как распятья скрестившихся рук за спиной не сбросившей мадонны платья. Как души сковывает в льды матерых ледников праматерь, мы льдышки в полынье беды сердцами спаянные насмерть. Мы пара яблоков глазных запавших глубоко в глазницы. Миры тождественны слепых и зрячих в бытия границах. Как осеняет тишина равно и мертвецов и спящих, так явь причастна грезам сна сомнамбулой души парящей. Мы божьим промыслом в ночи ведомы, как звездой в пустыне волхвы, чтоб отыскать ключи к замочной скважине гордыни. Мы червоточина плода, чье семя мы несем от века на чаши божьего суда для сотворенья человека. Пребудет благодать сия во веки вечные зерцалом души как сути бытия божественного в ней начала. *** Осиротелая душа пером тихохонько шурша ночь напролет, пока рассвет лучом не тронет силуэт ссутулившийся над столом, горбом сливающийся с лбом, чтоб выудить на божий свет строку,-на большее сил нет. Я бедоносец, как на грех. Все, что я есть -курям на смех. Зачтется ли на небесах содеянное мной в стихах? Мой шаг окреп, а поступь –нет, по совокупности всех бед. Согбенный ношей их бреду на гибель или на беду. Приемной матерью беда была мне многие года. Зловонной ямой тот шинок встал на распутье всех дорог. Я долго странствовал впотьмах своей души как вертопрах. Оставшийся путь за спиной все ж не умасливал слюной. Не подгоняй, не торопись. И, в то же время, не телись. Судьба дает зеленый свет как Кочубею Пересвет. Жизнь отыграла как вино. Сил на исходе знать дано: душа есть форма для литья предвечной сути бытия. *** Добрый день, Петербург. Я твой вывих и я твой хирург. Добрый день, трех столетий венец. Я твой Петр и я твой птенец. Добрый день, восковая пчела. Я твоя Адмиралтейства игла. Добрый день, огонечек свечи. Я твоя беспросветность в ночи. Добрый день, забубенная рать. Я твой выжига и я твой тать. Добрый день, мой пострел. Я твоих казематов расстрел. Добрый день, петроградский дымок. Я твоих мертвецов оселок. Добрый день, под покровом веков венценосный Кшесинской улов. Доброй ночи, мокрушная тень над Распутиным Г. в судный день. Добрый день, моя прорва любви. Я твой храм, пусть и Спас на Крови. *** Душа моя, за все прости. За то, что был душевной болью. За то, что жег на сердце солью. Благослови и отпусти. Мой грех не равен твоему. Таких грехов нет в каталоге всевышнего, они суть в боге: начало и конец всему. Хвала ему, что ты была. Я омовение в купели твоей души свершил и теле. Себя же ты не сберегла. Так отдают всего себя без дележа и без остатка в деяньях вышнего порядка святые ближнего любя. Затем, что жизнь есть часть вины, избыть которой мы не в силах не будучи взяты могилой, мы небесами прощены. В своем неведеньи греха душа исполнена молитвы во храме и на поле битвы чрез божий промысел стиха. Ты лучше, нежели была, теперь, когда со мной осталась тобою явленная малость устам открытого чела. Всему положен быть предел. В предверьи горнего порога по мере приближенья к богу душа взыскует свой удел. *** Вновь, Петербург, твоих камней щекой касаясь, обнимаю бесплотный призрак площадей, прохожих тени обгоняю. У вод летейских в поздний час приневской сыростью повеет. Чредой века пройдут без нас,- Невы русло не обмелеет. И камень не сотрет слеза, не залоснится пыль столетий на том, что выудит леса из прибалтийской дщери Леты. Гляжу на Мойку десять лет. Глядел бы на нее все триста Державина глазами вслед арапской прыти лицеиста. В туниках мраморных до пят, в сандалиях на босу ногу, хор граций славит Летний сад Горация высоким слогом. Когда разводятся мосты над усыпальницею Леты, на храмах божиих кресты брачуют души горним светом. Объята трепетом душа, как в бурю парусника остов, всем сердцем заключить спеша Васильевский в объятья остров. Вот так и вечность в свой черед, столетий скрадывая звуки, как в третий Рим сюда войдет и запрокинет к небу руки. ТОСТ Благословляя мир искусства,- тот праздник, что всегда с тобой,- высокого исполнен чувства, провозглашаю пир горой. *** Жизнь в славном городе Казани полна противопоказаний. Туда не суйся, здесь- не лезь. Иначе-был, да вышел весь. Кругом братва.Свои законы. Менты не чинят им препоны. Все М.В.Д. стоит горой за образ жизни воровской. Но если лох и чмошный мент в глазах братвы эквивалент, то мент гаишнику не кент, поскольку тот-интеллигент. Как дуть из воздуха активы и обращать в аккредитивы, носитель ментовских погон вам скажет:"Способов вагон!" Мильон законных операций по отбиранью ассигнаций. Есть кодекс чести мусоров: жирует мент за счет лохов. Не дай вам бог попасть в мусарню. Уж лучше угодить на псарню. Нет разницы для мусоров кого оставить без штанов. Считай, что обдерут как липку. Карманы вывернут с улыбкой. В трусы заглянут и носки обшарят, видно от тоски. Тысячелетие в Казани прошло в легендах и сказаньях о том, что воровской закон кормушка ментовских погон. *** В такой дырени как Нурлат я сам себе и кум и сват. Без водки сдохнешь от тоски под крышкой гробовой доски. Февраль.Махнуть сто грамм и плакать. Рыдать над прожитым навзрыд, когда, как выжатая мякоть, душа слезой кровоточит. Душевных сил идет на убыль былое половодье чувств. Целуешь проститутку в губы что розовый вдыхаешь куст. Здесь каждый шаг с трудом дается. Мой дворик вымостил ледок на всем пространстве близ колодца. Мне дорог город без дорог. Как неизбывно льнет к закату звезда предутренних полей, где медуница, клевер, мята всем перепончатым елей. Душа возникла из пустого и вознесется к небесам. Всему начало было слово. Конец всему я буду сам. Неугомонной жизни чаша своих исполнилась краев. Богаче мир души и краше не стал вне бытия основ. Душа не ждет, когда полет ее шальная смерть прервет. Пока болит,-душа живет, и с божьей помощью поет. ТЕЛЕВИЗОР ИЛИ ЗЕРКАЛО ДУШИ Вот включаю телевизор. Что в нем вижу день-деньской? На экране моны лизы стали раком поп-звездой. "Стрелки","Краски","Сливки","Спуски",- музыкальный унитаз. Без поллитры и закуски вводят зрителя в экстаз. Телеледи, кинодивы представляют высший свет, и всем членам коллектива шлют свой пламенный минет. Тот, кто нынче стал мадонной, был вчера простой звездой. Вывод ясен, все законно: заработала...трудом. Вышла карта Орбакайте: гнать халтуру на миру. Гей не пидор,-привыкайте зреть Шуру через дыру. Шоу-бизнес-это жила. Поп-звезда-валютный вклад. Чтоб пролезть в экран без мыла надо свой намылить зад. Познер, Гуссман, Савик Шустер... Телепузики, тузы пожинают в баксах шустро демократии азы. Преподносит голодранцам демократии урок выблядок американцев просветитель-педагог. Хакамада на примере четырех своих мужей отдается в полной мере членам партии своей. Демократии основы проповедует Немцов, повторяя слово в слово вашингтонских подлецов. Для Америки с Европой ты в законе демократ, если только свою жопу осквернить за доллар рад. По Америке мы дышим, по Европе мы живем. Тот, кто хапнул выше крыши, тот жирует за бугром. Избирают депутата в члены воровской семьи. За спиной у демократа подсудимых три скамьи. Депутаты-акробаты у кормушки воровской денюжки гребут лопатой там, где кровь течет рекой. Государственную думу вечный мучает вопрос: как украсть такую сумму, чтоб народ не вешал нос? Телевиденье-химера. Параллельный грешный мир, на крови зачатый веры что лишь деньги правят пир. Жизнь проходит на диване. Значит, нечего пенять, если нет гроша в кармане образ жизни поменять. *** После долгих апробаций по закону ассигнаций в пересчете на рубли снял я комнатку в пыли. Не халупа, не лачужка, а, хибара, безделушка, куда девушки гурьбой не пойдут наперебой. Водку пить и развлекаться. Целоваться, отдаваться. Что ни девка, то-огонь за сто баксов ей в ладонь. Чтоб возникло в одночасье чувство, близкое к согласью ложе страсти разделить,- надо выпить, закусить. Для приличия Лолита целкой кажется небритой. А, когда махнет сто грамм, даст соседям и друзьям. Вечеринка выйдет в кассу если ты не давишь массу с дамой сердца под столом с перепачканным бельем. А, в динамике событий, на колени для соитья ставишь трепетную лань чтоб войти в ее лохань. То фантазии зарницы порождают небылицы. Все, что было, то пройдет вместе с пьянством в новый год. *** Ах, Казань моя, Казань. Пьяночки в такую рань. Рядом милая моя. В кущах трели соловья. В рот ни капли не берет тот, кто временно живет. Тот лишь с вечностью в ладу, кто пропойца на роду. С рюмкой водки красота как за пазухой Христа. Баю-баюшки-баю. Жизнь прекрасна как в раю. *** Пусть я умру, весь, без остатка. Умрет лишь тело, а, душа к высотам горнего порядка отправится едва дыша. Там, в небожителей юдоли, подсудный страшному суду, господь, избавь от тяжкой доли иуды в Дантовом Аду. Не прекословил я глаголу всевышних надо мной очес. По окончаньи средней школы к Христу за пазуху я влез. Пригрелась вшой моя природа на теле близких и родных все тридцать и четыре года что я живу за счет других. Пусть я сгорю свечным огарком. Нить жизни догорит моей. Не будет лучшего подарка земле, чем прах моих костей. О жизни знания крупица не понаслышке мне дана старухою в чепце с косицей чрез чашу мутную вина. Я, все же, жил.Пусть худо, бедно творил отпущенный мне срок. Я пулей не уйду бесследно в контрольном выстреле в висок. И праотеческое слово чрез деготь ратного труда пребудет бытия основой до часа божьего суда. *** Податься от тоски в кабак. Пропить последний четвертак. Потискать барышням верстак. Вся жизнь-кабак. Устроить форменный бардак. Нажраться вусмерть, как ишак. Сплясать на столике гопак. Вся жизнь-бардак. Паскудство обратить в пустяк. Забить согласия косяк. Распить водяры на общак. Вся жизнь-пустяк. *** О чем я думал в двадцать лет? И думал ль вообще, шатаясь по пивным чуть свет в коричневом плаще? Нахлебник инфернальных бед и невеселых дум, я на Казанку шел рассвет всречать под ливня шум. Давно замыслил я побег из города Казань. Все денег нет.Видать, весь век платить татарам дань. Наивность, бедность и вино,- бедовая стезя,- легли как карты на сукно: без денег жить нельзя. Была распахнута душа как бабочка весной, корысти, злобы и гроша не зная за собой. Душевной щедростью томим и теплотою чувств, я двинул, божий херувим, в служители искусств. Не разобрав, где сивый бред, а, где Эвтерпы глас, я возомнил, что я-поэт, и мой конек-Пегас. За чашей мутною вина лирический ларец моей души пропит до дна как винный погребец. С тех пор я песен не пою веселых вразнобой. И лишь беда за мной в строю бежит как пес цепной. Пришла унылая пора: безвременный запой. Повадилась долгов гора за нищенкой-душой. Но не венок сонетов, нет, а, траурный венок я подношу наследью лет, переступив порог. *** Кто мне вернет утраченные годы? Кто утро юных дней мне возвратит? Беспутных лет я пожинаю всходы и на душе тяжелый крест лежит. Подруги где, шальные одноночки, бедовые за рюмочкой вина? Все замужем и подрастают дочки. В том не моя заслуга иль вина. Где вы, друзья, соратники бутылки? По норам затерялись и углам. Свои вы жизни спрятали в копилки, я ж на песке воздвигнул Музы храм. Мне не забыть волшебный звук стаканов, ночные посиделки до утра. Рекою водка при пустых карманах. И девочек дающая пора. Отпили мы свое и отплясали, и по ночам за водкой не бежим. С подружками железно завязали. Здоровый сон и правильный режим. Родные души соберет лишь вечность, где снова мы сойдемся за столом. И вспомним пьяной юности беспечность, и под гитару песенки споем. Неутолимы вешние печали высокого искусства на весах. Все то, что мы при жизни потеряли, получим полной мерой в небесах. *** Как хмелем чаша, полна тоской, уходит ваша душа в запой и глушит водкой на сердце боль, сажая глотку на алкоголь. Хмельною влагой полна душа и бродит брагой едва дыша. Как листья летом на глади волн, уносит в Лету забвенья челн твои деянья с пером в руке в храм мирозданья песком в реке. *** Душа еще не все сказала и песни не пропела все. Я суетливо и устало верчусь как белка в колесе. Раздать долги.Вернуть здоровье. Мне просто хочется пожить. Ни малой, ни большою кровью у бога счастья не просить. Со всей страною на работу с утра пораньше поспешать. И сердца нежную заботу семье и детям посвящать. Законный брак всегда рулетка. Не искушай, будь вне игры, провинциальную наседку взяв в жены из глухой дыры. На сон грядущий шуры-муры и две-три палки под замес, коль нет другой кандидатуры исполнить брачный политес. И, жить как все, насущным хлебом. Расторгнуть с Музою союз. Под пышным караваем неба не созерцать созвездья Муз. Когда же смерть заглянет в очи, предстанет смрад перед тобой деяний под покровом ночи прошедшей жизни за спиной. В грядущих поколений всходах неисповедной тайной слов душа в гармонии с природой пребудет до конца веков. НА ПОСОШОК ИЛИ СТУДЕНЧЕСКАЯ АНТИЗАПОЙНАЯ По маленькой, по маленькой налей, налей, налей. Цветочек ты мой аленький в саду души моей. По соточке, по стопочке, пропустим по одной. Похмелье лечим водочкой как утренней росой. Снимает боли в теле и спасает самогон – любимое изделие народов всех времен. Проходим с пивом практику и ночью мы и днем, и в целях профилактики знакомство с коньяком. Находит понимание запойная душа как в дружеской компании напиться без гроша. Горазды мы без повода устроить пир горой, и трезвой жизни проводы произвести в запой. Так выпьем же из пальчиков прелестницы нагой, чтобы ласкала мальчиков и телом и душой покуда воды вешние текут за веком век, покуда очи грешные целует человек. *** Когда я был во цвете лет, то бесшабашными ночами я полагал, что я поэт с бутылкой водки и стихами. Когда я весел был и юн, меня на пьянку зазывали гитарным перебором струн чтоб утолить мои печали. Когда бывал я вечно пьян, не зная одури похмелья, то первым поднимал стакан за женщин, греблю и веселье. Когда я молод был и глуп,- надежды юношу питали. Я отыскать пытался пуп земли средь женских гениталий. Когда я был самим собой, то после дружеской попойки меня носили всей гурьбой пьянчуги до ближайшей койки. Когда в угаре пьяных сил я разбазарил жизнь без меры, признаюсь, для друзей я жил с религиозным чувством веры. Когда кругом плыла весна и всем нам было по семнадцать... Ах, что за чудная страна в которой хочется остаться. Когда все девочки весной,- Наташа будь то, или Света, казались мне слегка раздеты, тогда я был самим собой. *** Кабаки вы мои, кабаки. Вы пропащей души маяки. В час, когда заедала тоска, проплывали вы как облака. Как сердечные капли земли вы за барную стойку влекли. Мне мерцали всю ночь напролет изумруды полярных широт. Словно грешная дева луна горько плакала в чашу вина. Как на исповедь в пьяный кабак шла душа на последний пятак. Я смотрел с неутешной слезой на стакан от портвейна пустой. Мне росою кропила глаза алазанской долины лоза. И малиновым звоном гроши утоляли печали души. Но зовут с того света гудки в кабаки... в кабаки... в кабаки. *** Моя шабашечка как будто пташечка, звенит копеечкой как канареечка, воркует горлицей все по околицам за длинным рубликом на масло с бубликом. Все мы шабашники в душе алкашники, пропойцы горькие из пьесы Горького. Мы алкоголики и трудоголики. Без роду-племени отрепье времени. Сыны-касатушки Расеи-матушки. Косые сажени в бедовой скважине. Голь перекатная, звезда закатная, мерцает горюшком над русским полюшком. *** Шла Маруся по мосточку, по калиновым досочкам. Уронила перстенек в серебристый ручеек загадать желание, получить признание. Краля выйдет на мосток, сымет шелковый платок. Там олени да жар-птицы ключевой испить водицы собралися на лужке, крутобоком бережке. Шиты золотом, тесьмою, переметчатой каймою. Как росиночкой слезой ополосканы тоской. Станет Маня звать дружочка из малиновых кусточков. В белы рученьки возьмет медуницу и тавот, ожидая от милого переливчатого слова. Во березовом лесочке схоронился теремочек. Там во горнице-светлице Ваня слюбится с девицей. *** Заела, бля, интеллигентщина. Хочу на волю, в кабаки! Чтоб нагишом плясали женщины. Чтоб ни печали, ни тоски. У телевизора завшивела как мандавошка жизнь моя. А я хочу, чтоб крыша шифером шуршала в райские края. Припомним времена былинные в угаре юности хмельной, когда катали на Неглинною, а шлюх цепляли на Тверской. Подснимем девочек-припевочек. Они станцуют и споют. Отбоя нет в Москве от целочек. На стойке бара отсосут. И станем мы бродить без устали от кабака до кабака. Воспрянуть к проститутке чувствами способна русская тоска. Раскрылись снова, как бутончики все кабаки передо мной, где мусора стригут купончики со шлюх от Курской до Тверской. Прославим удаль молодецкую, чтобы гулящая душа из погребка замоскворецкого ушла без штан и без гроша. *** Стихи пиша и вдохновляясь, не много наживешь добра, коль скоро чувств сердечных завязь не опыляет дар пера. Больна пророческой тоскою, останешься наедине моя душа с самой собою в пустынной ночи тишине. Подобно пушкинским помаркам , на небе росчерки светил мерцают святочным огарком. по мановенью божьих сил Я посвятил стихии бреда жизнь несусветную мою. Заместо щей-стишок к обеду в халтуры мыльную струю. Душа в заботах преуспела. Угомонись, лебяжий пух, в самотворении вне тела вкушая благодати дух. В эпоху скотского лакейства нейдет Вергилий натощак. Россия тонет в фарисействе, напялив иудейский фрак. В капитализм открылись шлюзы. И вся кремлевская шпана на усыпальнице Союза вписала наши имена. Сознаньем надо измениться, а после голову ломать: как в облаках парящей птицей из твари ползающей стать? Пиши стихи, воруй удачу, и слепо верь в свою звезду. Поэт живет, как дева плачет, на гибель или на беду. ОДНОЙ ПОЭТЕССЕ Она спала с издателем как с первооткрывателем. Она спала с редактором как с гусеничным трактором. Она спала с бухгалтером с напором до бюстгалтера. И путалась с корректором как бегунок с кареткою. Всю ночь у переплетчика строчила пулеметчиком. С заведующим рынками елозила машинкою. С матросом и солдатиком скакала акробатиком. Давала по субботникам ответственным работникам. На барной стойке с хачиком имела связь калачиком. Она спала с бандитами, шокируя кульбитами. И с на руку нечистыми спала контрабандистами. Давала дальнобойщику с манерами настройщика. Она спала с поэтами валетом и дуплетами. Она спала с художником в позиции треножника. Ведомая гормонами, грешила с баритонами из местной филармонии для полноты гармонии. Брала уроки пения в оральном исполнении. Переспала с актеришком, подмахивая перышком. И, будучи под мухою, шалила групповухою. Затем, что сила трения есть смысл всего творения. *** Как мотылек на огонек летит свечи в густой ночи чтобы спалить всей жизни нить, так я найду свою звезду и благодать чтоб светом стать ее тепла, сгорев дотла. *** Лясенки-балясенки. Сказывают басенки. Хиханьки да хаханьки. Величают свахоньку. Девоньки на выданье затомились приданным. Вдовоньки бедовые мужа ждут солового. Бабоньки румяные сваху поют пьяною. Маслицем, крупицею, умащают ситцами. Чтоб сыскала милого сердцем не строптивого. Аль, столоначальничка, с кнутовищем-пряничком. Чтоб явился суженный нравом отутюженный. Да сыграли с пением свадьбу всем селением. *** А жизнь ручьем бежит в Москве и бьет ключом по голове. Так ручеек кастальских вод несет песок моих забот. Мои глаза юлят угрем в погоне за шальным рублем. Когда монет в помине нет, душевных сил уходит пыл. Когда душа часть барыша, всей жизни путь теряет суть. Родной язык в ночной тиши являет лик моей души. *** Журавлиный клин потянул на юг, заливных куртин покидая луг. Над жнивьем полей молодой вожак белопенных шей расплескал косяк. И простерся ниц величавый стон благородных птиц, как вечерний звон. И поплыл окрест медовитых трав птичий благовест радугой октав. Всколыхнулся бор, оглашая сон братьев и сестер, как молитвой он. Встрепенулась выпь. Ожила река, будоража зыбь кистью плавника. Дождь упал на грудь маковой росой, провожая в путь журавлиный строй. И прощальный крик над родной землей разбудил тростник с молодой зарей. *** Звездочки в туманной дымке строят глазки и ужимки. Свет луны скрывают тучки и целуют даме ручки. Облака плывут на Север чтоб упасть дождем на клевер. Светлячки маячат в кущах мушмуллы в тенистой гуще. И скрипичные рулады все пиликают цикады. В каменистый позвоночник плещут волны днем и ночью. На морское побережье пролегла дорожка бежья. Целомудренная нега полонила Гагры с брегом. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
