СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР

 

 

 

ГОЛОСА

 

 

 

МАРАТ

 

МАРК

 

МЕССИЯ

ХЛЕБСКИЙ (мужская ипостась)

ХЛЕБСКИЙ (женская ипостась)

 

 

Из бесцветной и нерадостной тишины возникают приближающиеся шаги.

 

 

МАРАТ. Ах да, я обещал рассказать вам, как все было на самом деле. (Пауза.) Я не большой любитель всего странного, и странное тоже обходит меня стороной. Но в этот раз я был совершенно уверен в своем ясном рассудке. Нет, не с того начал... Нужно по-другому... (Пауза.) Итак, я сидел на скамейке в парке. Нужны подробности? Пожалуйста. Парк имени Хлебского. Восемь вечера. Осень. Кто такой Хлебский не надо объяснять? Да, поэт. Тот самый, который... ну, не важно. Они меня тоже спрашивали о названии парка. Что я делал в парке? Читал газету. Вы говорите, я не мог читать газету? Потому что в восемь уже темнеет? Ну, значит в шесть, мы ведь не на следствии. Я стараюсь рассказывать все как можно точнее. Было еще светло, я помню. Почему я читал газету в парке вместо того, чтобы делать это дома? Может, я повздорил с женой, хлопнул дверью и ушел, а идти было некуда, но нужно было выдержать характер. И тогда я купил газету и пошел в парк. Значит я был взвинчен? Нет, не думаю. Тогда я уже был спокоен. И что дальше? Дальше я услышал шаги. Я сказал про себя: "Черт побери!" – но ничего уже нельзя было поделать.

 

Шелест разворачиваемой газеты, негромкие, приближающиеся шаги.

 

Нет, это были не такие шаги. Эти какие-то робкие, едва слышные, может быть, детские. В тех шагах слышалась обольстительность, слышался напор, почти заносчивость.

 

Снова звук приближающихся шагов, на сей раз гораздо громче. Появляется М а р к.

 

Ну нет, это просто слон какой-то топает. Ладно, довольно, пусть будет так.

МАРК. Послушайте... Эй, послушайте. Надеюсь, я не слишком помешал вам.

МАРАТ. Если вы собираетесь всучить мне какое-нибудь барахло...

МАРК. Никогда этим не занимался. Все равно здесь через пять минут соберется многолюдная толпа, и так или иначе вам не дадут читать.

МАРАТ. Почему это здесь должна собраться толпа?

МАРК. А, вот этот гранитный куб... Что если я залезу на него? Ведь я буду заметен издалека, не правда ли?

МАРАТ. А для чего вам быть заметным издалека?

МАРК. Видите у меня этот мегафон? Я только как гаркну в него. (Говорит в мегафон.) Слушайте меня все! Друзья мои! Братья и сограждане!.. (Снова говорит без мегафона.) Они все придут, завороженные моим словом, у меня по этой части немалый опыт. Скажу вам по секрету. Я принимал участие во многих избирательных кампаниях. Но я ушел из политики, и знаете – почему?

МАРАТ. Почему?

МАРК. Меня отвращала ложь. Всюду была ложь.

Но, если мои хозяева лгали во имя своих целей, во имя корысти, и лгали, так сказать, с чистыми руками, то мараться за них приходилось мне. Вы спросите, почему я рассказываю это вам?..

МАРАТ. Ничего я не спрошу.

МАРК. Почему я рассказываю это вам, песчинке, которая сейчас растворится, затеряется в подоспевшей сюда толпе. Вы будете с ней заодно. Отвечу: потому и рассказываю. У меня большой опыт работы с людьми на улице. Вы не смотрите, что у меня такая неказистая внешность. Может, это и привлекает ко мне людей. Может, именно это и привлекло ко мне Его.

МАРАТ. Кого?

МАРК. Или с чего бы мне залезать на это возвышение?! Я же не памятник. Может, лучше – наоборот – мне смешаться с толпой, быть от них на расстоянии вытянутой руки.

МАРАТ. Что хотите, то и делайте.

МАРК (увлеченно). Переходить от одного к другому, смиренно указывая на Того, кто будет у меня за спиной.

МАРАТ. Кто будет за спиной?

МАРК. Говорят, что женщины особенно легковерны, но это не так. Когда вы начинаете ее в чем-нибудь убеждать, сразу видно – или она ваша, или она встречает в штыки всякое ваше слово. Третьего не дано. О, равнодушие ее весьма обманчиво!.. Черт, где же они все?

МАРАТ. Люди?

МАРК. Люди, черт бы их побрал!..

МАРАТ. Да, странно. Обычно в это время в парке бывает больше людей.

МАРК. Что это за парк?

МАРАТ. Обычный парк.

МАРК. Ну, этот обычный парк должен как-нибудь называться.

МАРАТ. Его называют парком имени Хлебского.

МАРК. Хлебского? Кто такой Хлебский?

МАРАТ. Вы не знаете Хлебского?

МАРК. Я неместный.

МАРАТ. Я полагал, что Хлебского знают все.

МАРК. Я не обязан все знать.

МАРАТ. Да, конечно, но...

МАРК. А кто так назвал этот парк?

 

МАРАТ. Да, это любопытная история. Рассказывают, что Хлебский в молодости частенько приходил сюда с приятелями. Они здесь выпивали, приволакивались за девочками, придумывали разные чудачества. В то время они только в местах такого рода могли быть свободными. Впрочем, говорят, Хлебский был человеком, носившим всегда с собой свою свободу. Он был большой выдумщик по части эстетических шалопайств. В остальном же он был гений.

МАРК. Так ваш Хлебский поэт, что ли?

МАРАТ. Был поэт. Он недавно умер.

МАРК. А признайтесь-ка...

МАРАТ. В чем?

МАРК. Вы ведь тоже друг Хлебского. Я угадал?

МАРАТ. Я не мог быть его другом. Он был гораздо старше меня. Но я относился к его стихам с нежностью. С давних-давних пор... Они покоряли меня своей виртуозной строгостью, своим безбожным богословием.

МАРК. Вы что-то говорили о парке...

МАРАТ. Говорят, что этот парк назвали именем Хлебского его друзья. Они и сейчас, якобы, собираются здесь, чтобы вспомнить Хлебского, они устраивают здесь своеобразные поминальные бдения. Это все такие благообразные старички. И вы знаете, сейчас только ленивый упускает возможность отвесить по их адресу пару-другую насмешек, сейчас это сделалось хорошим тоном.

МАРК. Плевать на них.

МАРАТ. Что?

МАРК. Если они сейчас сюда не придут, я погиб.

МАРАТ. Да на что они вам?

МАРК. Боже мой, и эти свои истории они называют любопытными!.. Если бы они могли знать, что происходит от них всего в двух шагах.

МАРАТ. Да что происходит-то?

МАРК. Вы знаете, кто я такой?

МАРАТ. О чем бы я вас ни спрашивал, вы не удосуживаетесь отвечать.

МАРК. Но вас ведь это интересует?

МАРАТ. Не особенно.

МАРК. Я – импресарио Господа!..

МАРАТ. Что?

МАРК. Заладили: «что? что?» Его ждали, Ему молились, о Нем скорбели, Его призывали, и вот Он среди нас!..

МАРАТ. Поначалу я принял вас за бродячего торговца. Они для меня вроде попрошаек...

МАРК. А сейчас вы считаете меня сумасшедшим. Вы неоригинальны.

МАРАТ. Вы тем более.

МАРК. Господи, вы пребываете в преддверии величайшего откровения вашей жизни и ведете себя как ничтожный обыватель.

МАРАТ (в раздражении). Ну, если вы будете так говорить!..

МАРК. Он будет обижаться. Ему нужны доказательства, ему нужны чудеса!.. Почему бы хоть один раз в жизни не поверить без чудес и доказательств?! Говорю вам: меня зовут Марк, и я выбран служителем Господа. Я приближен к Его сердцу.

МАРАТ. Я, пожалуй, пойду.

МАРК. Куда вы пойдете? Домой? К телевизору? К постылой жене?

МАРАТ. Вы можете предложить что-то интереснее?

МАРК. Я могу предложить чудо прикосновения к сверхъестественному.

МАРАТ. Вы хотите вовлечь меня в какую-то новую секту?

МАРК. Если вы своими глазами увидите, как дерево превращается в камень, а камень – в человека, вы и тогда не поверите?!

МАРАТ (убежденно). Говорю вам, что нет на Земле ни одного существа, живого или мертвого, способного сотворить то, что вы сейчас сказали.

МАРК. А я вам говорю, что вы не способны видеть дальше собственного носа.

МАРАТ. Это просто смешно.

МАРК. Вам смешно! Ему смешно! Да вот же Он приближается. Боже, я взволнован... Как в первый раз!.. Не говорите мне только, будто вы спокойны.

 

Слышны приближающиеся шаги. Появляется М е с с и я.

 

МАРАТ. Я уже в который раз сегодня услышал шаги.

МЕССИЯ. Марк, Марк, не осталось ли у тебя немного хлеба с утра? Мой желудок пуст.

МАРК. Господин, меня надо высечь. Я не сумел собрать к Твоему приходу благодарную толпу.

МЕССИЯ. Я же велел тебе не называть меня Господином.

МАРК. Я старался как мог. Но люди глухи. И более не помышляют о духовном. Я встретил здесь только одного бесполезного скептика.

МЕССИЯ. Меня бы устроила корка черного хлеба, если бы она у тебя была.

МАРАТ. Послушайте, если вы действительно творите чудеса, как говорит ваш Марк, почему бы вам не сотворить хлеб из воздуха и не съесть его?!

МАРК (в ужасе). Что вы говорите?! Мой Господин сейчас превратит вас в лягушку.

МАРАТ. Ха-ха-ха!..

МАРК. Вы смеетесь. А мой Господин однажды разгневался на меня и превратил в червяка. Но потом Его настроение переменилось, и Он вернул мне прежний облик.

МАРАТ (саркастически). В таком случае, вы должны поделиться своим уникальным опытом пребывания в червячьей шкуре.

МАРК. Я вам потом расскажу. Только напомните мне.

МЕССИЯ. Как ты болтлив сегодня, Марк.

МАРАТ (Мессии). А вы не хотите ли мой

бутерброд? У меня с собой есть бутерброд.

МЕССИЯ (Марку). Кто этот человек?

МАРК. Это несчастный обыватель, и к тому же злостный гностик.

МЕССИЯ. Мне нравится его умовращение и причудливое лицо скептика.

МАРАТ. Вот, возьмите-ка... (Шуршанье разворачиваемой бумаги.) Будете?

МЕССИЯ. Ты хочешь, Марк?

МАРК. Благодарю Тебя, сердце мое, я пообедал.

МЕССИЯ. Ты опять мне лжешь, Марк.

МАРК. А помнишь, Учитель, в Коктебеле я собрал десятитысячную толпу, а Ты, мой Господин, ходил высоко над их головами, искусно балансируя на канате...

МЕССИЯ (жуя). Ты моя беда, Марк. Ты мое несчастье.

МАРК. Я теперь как старая преданная собака, которая утратила сноровку.

МЕССИЯ (жуя). В Судаке я читал лекцию и потерял сознание.

МАРК. В той школе был спертый воздух.

МЕССИЯ. Причина была не в том.

МАРК. Ты устал и переутомился.

МЕССИЯ. Я был вездесущим человеком с наболевшим сердцем.

МАРАТ. Скажите, а вы действительно можете творить чудеса? Любопытно было бы взглянуть. Я люблю всяких иллюзионистов.

МЕССИЯ. Марк, для чего ты рассказываешь небылицы? Ты же знаешь, что мои чудеса из области филологии.

МАРК. Но я сам наблюдал чудесные превращения предметов и явления небывалого.

МЕССИЯ. Ты неглуп, но наивен. В тебе наивность травы. В тебе наивность речного песка.

МАРК. Вчера Ты говорил, что во мне наивность морской волны.

МЕССИЯ. Я сидел в одном опустевшем поселке, где не было пресной воды. Там была только сухая трава и море. Меня мучила страшная жажда. И я надрезал себе вену и слизывал кровь. Меня рвало, но я выжил. Потом начался дождь. И можно было уже умирать. И я выкинул свой старый плащ, совершенно истлевший на моих плечах.

МАРК. Я встретил Тебя в то самое время, когда воочию видел, как превращаюсь в посредственную пакость.

МЕССИЯ. Наша жизнь – очень склизкий процесс.

МАРК. Только не Твоя.

МЕССИЯ. Прости, Марк. Я снова забыл о тебе. Я съел этот бутерброд и только теперь вспомнил о тебе.

МАРК. Благодарю Тебя. Я не голоден. Ты вызволил меня из пропащего существования и увлек в сторону сверхъестественного преображения.

МЕССИЯ. Благодарю и тебя, человек. Я уже третий день мечтаю о таком бутерброде.

МАРАТ. Да что вы, не за что. Я купил его в кафе на всякий случай, и все равно не стал бы есть.

МЕССИЯ. Как тебя зовут?

МАРАТ. Называй меня Маратом.

МЕССИЯ. Пусть будет так.

МАРК. Что с Тобою, Господин? Ты нахмурился?

МЕССИЯ. Нет. Просто что-то шумное и натянутое я услышал в звучании этого имени.

МАРК. Ты, наверное, по-прежнему голоден?

МЕССИЯ. Нет, но мне нужно запить этот бутерброд водой.

МАРК (печально). Воды у меня тоже нет.

МЕССИЯ. Не надо. Вот она.

МАРК (с внезапным возбуждением). Вы видели? Это было чудо!.. Воды ведь не было, и вдруг она появилась.

М е с с и я пьет воду из стакана.

 

МАРАТ. Обыкновенный стакан с водой.

МАРК. Разумеется, обыкновенный. Но ведь его еще мгновение назад не было.

МАРАТ. Я не обратил внимания.

МАРК. По-вашему, Господин мог бы принести с собой стакан, наполненный до краев водой?

МАРАТ. Я не видел, что бы он был наполнен до краев.

МАРК. Нет, это просто невозможный неверующий!

МЕССИЯ. Вот и все. Что мне делать с этим стаканом?

МАРК. Дай потрогать этому скептику. Пусть он убедится в его материальности.

МАРАТ. По-моему, все это какие-то ловкие фокусы.

МЕССИЯ. А помнишь, Марк, как мы шли с тобою вброд босиком по мелководью, и вблизи наших ног под водой мелькали черные спины лососей...

МАРК. Учитель, порази его сверхъестественным. Я не могу видеть эти сомнения.

 

Слышен звон разбивающегося об камни стакана.

 

МЕССИЯ. Ах, я не смог его удержать.

МАРК. И он разбился, как обыкновенный стакан, тогда как по Твоей воле мог бы превратиться в бриллианты.

МЕССИЯ. Мне неприятна твоя алчность.

МАРК. Представляешь себе, они называют это место парком Хлебского. Это поэт, и он умер. И этот тоже с ними заодно. Покажи им ничтожество их заблуждений.

МАРАТ. Вы знаете, вас обоих очень интересно слушать, но я, пожалуй, все же пойду. Мне пора.

МАРК. Он уходит, Господин. Он был один, и он уходит. Останови его! Порази его чем-нибудь надмирным и небывалым!..

МЕССИЯ. Сделай это сам, если сможешь.

МАРК. Невозможно. Кто – Ты, и кто – я!..

МЕССИЯ. И что же ты хочешь от меня?

МАРК. Когда я увидел его, он сидел на этой скамейке, делал вид, что читает газету, и, должно быть, говорил себе: "Вот сижу я один, никого вокруг, и никто из людей не замечает моего существования. И это ничего, потому что его замечает кто-то Другой". И Ты, мой Господин, и есть тот Другой, кто заметил его существование.

МЕССИЯ. Он, подобно всем прочим, верноподданный обихода. Подобно тебе и всем смертным.

МАРК. "Проклятое завтра, – говорил он себе с привычной тоскою, – чертово вчера".

МАРАТ. Вы обсуждаете меня, будто куклу. Как будто у меня нет воли.

МАРК. О свободная воля – это камень преткновения для многих философов. Об нее многие порасшибали себе лбы. Учитель, он думает, что, отдав Тебе свой ничтожный бутерброд, заслужил для себя право на сарказм.

МЕССИЯ. Спроси у него, он тоже хочет чуда?

МАРК (торопливо). Господин спрашивает, хотите ли вы чуда? Соглашайтесь. Соглашайтесь. Господин, возложи на него руки.

МЕССИЯ. Подойди сюда.

МАРАТ. Мне? Подойти? Ну, подошел. И что теперь?

МЕССИЯ. Смотри. (Пауза.) Сейчас я отниму свою руку, и ты увидишь... (Пауза.)

МАРК. Что ты видишь? Скажи!..

МАРАТ. Темно.

МЕССИЯ. Сейчас станет светлее.

МАРК. Ну?

МАРАТ. Какие-то огоньки... Как на реке ночью... Когда в воде отражаются звезды, фонари... Как будто чешутся глаза изнутри.

МЕССИЯ. Смотри еще.

МАРАТ. Я слышу аромат жасмина.

МАРК. Сейчас осень.

МЕССИЯ. Смотри. Внимательнее. Дальше.

МАРК. Однажды Господин сделал со мной такое же. И я видел зарево. Зарево, которое рождалось внутри моих ресниц.

МЕССИЯ. Он еще скован. Смотри. Еще. Еще.

МАРАТ. Какая-то фигура. Возможно, человек...

МЕССИЯ. Ты ожидал его увидеть?

МАРАТ. Я не пойму. Он один, и их два. У них общие оболочки. Один входит в другого... Женщина и мужчина...

МАРК. Тот человек готовится к новому воплощению, но еще не сознает своей участи.

МЕССИЯ. Позови.

МАРАТ (слабым голосом). Сюда. Иди сюда...

МАРК. Марат может ему помочь.

МЕССИЯ. Позови еще.

МАРАТ. Прошу...

МЕССИЯ. Тебе дано время им управлять.

МАРК. Учитель, Ты знаешь его? Кто он такой?

МЕССИЯ. Марат сейчас сможет узнать его.

МАРАТ. Это...

МЕССИЯ. Еще...

МАРАТ. Наум Хлебский, поэт. Женщина – тоже он... Мне не доводилось прежде...

МАРК. Двое в одном. Учитель, он видит андрогина.

МЕССИЯ. Дрейфующий пол. Обычное дело накануне обретения формы.

 

Внезапно начинают слышаться еще два неустойчивых, неуверенных голоса – мужской и женский,– которые временами переходят один в другой, то сливаются, то разделяются, то угасают, то возникают вновь. Оба голоса принадлежат Н а у м у Х л е б с к о м у.

 

ХЛЕБСКИЙ (мужская ипостась). Я приходить сюда в надежде долженствование формы по сути безрассудства времени...

МЕССИЯ. Они могут говорить. Марат может с ним говорить.

ХЛЕБСКИЙ (женская ипостась). Прочь. Ночь. Ложь. И северный ветер, и северный дождь. Я принял смертельную дозу неизбежности... Затаившись, как раненый зверь... Затаившись, как раненый зверь... (Декламируя, слегка заикаясь.)

МЕССИЯ. Говори же с ним, Марат. Если ты узнал его – говори.

МАРАТ. Я вас... не знал...

ХЛЕБСКИЙ (мужская ипостась). Безмолвно, безнадежно...

ХЛЕБСКИЙ (женская ипостась). То рыбами, то гадами томим.

МАРАТ. Я имею в виду – не был... знаком.

МАРК. Учитель! Увидеть потустороннее... Это непостижимо! Как жаль, что я не могу этого видеть.

МЕССИЯ. Всем страдальческим субъектам я принес избавление от удушливой бесцветности их промозглых дней, но и сам попался в ловушку иллюзорности.

ХЛЕБСКИЙ (мужская ипостась). Сарказма ради. Соблазна формы. Я полномочный представитель безъязыкости на руинах обветшавшего логоса...

ХЛЕБСКИЙ (женская ипостась). И необыкновенно полон сора. Проклятая Анна!..

ХЛЕБСКИЙ (мужская ипостась). Анна, Анна, ночь твоя сохраняет все достоверные тембры тишины.

МАРК. О чем они говорят, Учитель? Ты знаешь, о чем они говорят?

МАРАТ. Может быть, я хотел бы спросить...

ХЛЕБСКИЙ (женская ипостась). Возможно, я знал его еще по Ленинграду...

МАРАТ. Я никак не могу понять распада... Куда все девается? Рассеивается? Или это как опьянение? Возможно ли это себе вообразить?

ХЛЕБСКИЙ (женская ипостась). Человек из колыбели тянется туда.

МАРАТ. Как мне сломать хребет своему страху?..

ХЛЕБСКИЙ (мужская ипостась). Наум, Наум, нейдет на ум... (Декламируя.)

МАРАТ. Во мне какая-то вязкость. Я не готов говорить и думать.

МЕССИЯ. Он пришел для того, чтобы обогнать создаваемый им язык, но непрерывность бытия его раздробилась на череду случайностей и софизмов.

МАРК. Учитель, я завидую Марату...

ХЛЕБСКИЙ (мужская ипостась). Вот стоишь ты, Наум, во всеоружии сомнений с душою безрадостной уныло стоишь...

ХЛЕБСКИЙ (женская ипостась). И на тень головы твоей из ушата выплеснуто безвременье.

МЕССИЯ. Когда-то он ненавидел все сущее своей эстетической ненавистью.

МАРК. Он опалял все преходящее своим неразменным гротеском.

МАРАТ. Миллиарды и миллиарды переживали все это до меня, но так и не сумели сформулировать хотя бы завалящего протеста...

МАРК. Спроси у него, Марат, готов ли он переводить "Фауста" на посмертные языки?

МЕССИЯ. Замолчи, Марк. Ты всегда слишком уж привязан к метафизической почве.

МАРК. Только лишь с тех пор, как я позавчера летал по Твоему сверхъестественному мановению.

МАРАТ. Возможно ли тогда сохранить хоть что-нибудь из ощущений? Как это происходит? Что чувствуешь?

ХЛЕБСКИЙ (мужская ипостась). Пытаешься ты труд совершить человека последний...

ХЛЕБСКИЙ (женская ипостась). ... в бездну восходя и...

ХЛЕБСКИЙ (мужская ипостась). ...больше не беспокоиться щегольством утраченным поскольку...

ХЛЕБСКИЙ (женская ипостась). ...экспромтов что проку...

МАРК. Счастливчик – Марат. Ему дано отведать неземного искушения.

МЕССИЯ. Ему только приоткрыта безграничность мгновений.

МАРК. Взгляни, Господин, у него на лбу испарина.

МЕССИЯ. Но он готов уже быть вместилищем причудливого дара...

ХЛЕБСКИЙ (мужская ипостась). В ручке кончатся чернила, и бумаге будет отдых...

ХЛЕБСКИЙ (женская ипостась). Иди с миром, человек. Имя тебе – легион.

ХЛЕБСКИЙ (мужская ипостась). Дай отдохнуть караулу.

МАРК. Регламент, Учитель, регламент! Ты слышишь – собирается гроза. Мы и так слишком много времени потратили на этот урок гордости.

МЕССИЯ. Сейчас поднимется ветер.

МАРК. И нас опять потянет на юг.

МЕССИЯ. Марату даже не придется попрощаться с тенями, к которым он успел привязаться.

 

В отдалении грохочет гром, слышно завывание ветра. Удаляющиеся шаги.

 

МАРК. Скорее, Господин! Поезд не станет ждать, а нам еще целых полчаса в этой толчее добираться до вокзала.

МЕССИЯ. Кажется, у меня опять разболелась нога.

МАРАТ. Подождите! Куда вы? Черт побери, вы же не оставите меня одного на этой проклятой скамейке!.. (Пауза.) Снова я слышал шаги, я столько раз сегодня слышал шаги. Теперь они удалялись. Я долго сидел на скамейке, не будучи в силах пошевелить рукой или ногой. Во мне что-то произошло, нас стало двое, или, возможно, я разделился на две части, на два существа, на две сущности. Может быть мне заново придется учиться ходить, говорить, думать, чувствовать. Скорее всего, это мне и не удастся. (Пауза.) Ах да, я обещал рассказать вам, как все было на самом деле...

 

 

Пауза.

 

 

 

КОНЕЦ