Воскресенье как всегда начиналось скандалом.

- О, господи! Да будет этому когда-нибудь конец или нет? - с этими сло-вами Людмила сорвала с вешалки плащ и выбежала не улицу.

Шел дождь. Мокрые листья желтели на черном асфальте. Невеселая соро-ка прилепилась к ветке черно-белым комочком.

Автобус плыл по иссиня-серой акварели улицы, подсвеченный изнутри, как китайский фонарик. В автобусе были люди, непонятно зачем ушедшие из дома и едущие куда-то в этот ранний воскресный час. А впереди еще было це-лое воскресенье, и мало того - следом шли целых два праздничных дня, которые нужно было чем-то заполни¬ть, чтобы не умереть с тоски.

В первый раз за последние дни Людмила остро пожалела, что отправила Варюху к бабушке на каникулы (ведь ей нужно было срочно заканчивать дис-сертацию, и мама с Глебом просто заставили ее ре¬шиться на это).

Сейчас она ехала в автобусе, непонятно куда, непонятно за¬чем, и, глядя в окно на проплывающие мимо серые фасады домов, че¬рные силуэты деревьев и одиноких прохожих, думала о своей жизни и жалела себя.

Вот мимо проплыла стайка длинноногих девчонок в джинсах, ко¬ротеньких куртках и с ранцами за плечами. Когда-то и она была та¬кой: гоняла с парнями на мотоциклах, влюблялась и "отшивала", ве¬ла девичий дневник. Это было в далеком лесном поселке, бо¬льше похожем на деревню, где по утрам пели петухи, и стадо коров, подгоняемое матюгами пастуха, тяжело проползало каж-дое утро и ка¬ждый вечер мимо ее дома.

Настоящая любовь проснулась в ней ни рано, ни поздно - вов¬ремя, в 15 лет. Он был старше ее на целых 5 лет и уже 2 года как женат. В семье рос сын. Они познакомились на молодежной турбазе, и сначала Люда даже не подозрева-ла, что у Павла есть семья. А ко¬гда узнала, было уже поздно: любовь подхвати-ла ее и поне¬сла на своих радостных и страшных волнах. Вместе с этой любовью в жизнь Людмилы вошли восторг и счастье, общественное осуждение и чу¬вство вины. Весь поселок с негодованием отвернулся от нее. На нее показывали паль-цем, матери семейств, опасаясь как бы их не постигла такая же участь, с него¬дованием плевали ей вслед, отец таскал за волосы, мать тихо пла¬кала в углу. В школе мальчишки улюлюкали, а учителя перегляды¬вались. Даже бывшие друзья и подруги отвернулись от нее. Кончили¬сь веселые молодежные посиделки и ли-хое катание на мотоциклах. Запутавшись окончательно в своем непутевом ро-мане, Людмила, как только получила аттестат зрелости, пулей вылетела из род-ного гнезда и поехала куда глаза глядят, прямо как сегодня, только не на авто-бусе, а на поезде и поезд привез ее в Москву.

Москва ошеломила провинциальную девочку многолюдьем, гиган¬тскими домами, шумным метро, а главное - абсолютной анонимностью: здесь никто ни за кем не подглядывал, не учил жить. Люда поступи¬ла в достаточно престиж-ный вуз, и началась развеселая студенчес¬кая жизнь. Внешней красотой Людми-ла никогда не отличалась: непра¬вильные черты лица, нос картошкой, глаза слишком близко посажен¬ные, стриженые волосы, но во взгляде живых карих глаз, приветливой улыбке всегда чудилось мужикам что-то такое, отчего они просто шалели. Люда никогда не могла пожаловаться на отсутствие к ней инте-реса со стороны молодых людей, а здесь она просто купалась в обожании пок¬лонников, но приближать к себе никого не торопилась: слишком саднила память о первой несчастной любви. Случались в этот период и "ночи любви", секс был приятен, он окрылял и приносил наслаждение, тем более что Людмила всегда сама выбирала себе пар¬тнеров, но влюбляться не хотелось или не получалось.

Заканчивался четвертый курс института. Разудалая студенческая вольница по¬немногу стала не то чтобы надоедать, но как-то приедаться. Все больше хоте-лось иметь собственную семью: мужа и детей. И Людмила начала подсозна-тельно приглядываться к своим друзьям и знакомым, пытаясь определить среди них того единственного, кто смог бы сос¬тавить ее семейное счастье. Так в ее жизни появился Глеб Мальцев.

Глеб был талантливым и подающим большие надежды студентом, хорошо играл на гитаре, красиво и умно говорил, имел развитое чу¬вство юмора. Чего же боле? За такие заслуги можно простить и кри¬вобокость и косоротость, а Глеб был отнюдь не урод: коренастый, ширококостный, белобрысый и голубоглазый. Девушки любили Глеба. За четыре года учебы у него было несколько романов и один даже, кажется, очень серьезный, но Людмила раньше не прида¬вала этому значения. Теперь же, когда она совершенно определенно решила, что "это то, что ей нужно", Люда решила целиком забрать Глеба себе. Глеб не устоял против Людмилиных чар, тем более что сам уже давно и безнадежно по ней вздыхал, но не решался в этом признаться пер¬вым.

Свадьбу сыграли на каникулах перед последним, пятым курсом. На свадь-бе Люда была в воздушном крепдешиновом платье, изящной шляпке и белых перчатках до локтей. Свадьба - самый важный день в жизни любой женщины. Даже если последующий брак был сплошным кош¬маром, женщина всегда вспо-минает свою свадьбу со светлой печалью и ностальгией. Свадебные фотогра-фии, если они не порваны в первом порыве гнева, остаются любимыми фото-графиями. Показывая их гос¬тям, женщина расцветает, мысленно переносясь в тот счастливый де¬нь, полный радостного страха и несбывшихся надежд...

Автобус резко затормозил, вернув Людмилу в действительнос¬ть. Двери раскрылись, и в салон вместе с сыростью ноябрьского утра и обрывком невнят-ного разговора на остановке вошла молодая женщина, прижимая к груди годо-валую девочку в розовом прогулоч¬ном мешке. Вновь вошедшие пассажиры сели на первое место у двери - прямо напротив Людмилы и завели свой нескончае-мый разговор на только им двоим понятном языке - извечный разговор матери и ребе¬нка. Девочка смеялась, тянула ручонки к материнскому лицу - и глаза жен-щины светились.

Невольно вспомнилась Варюха. Людмила радовалась своему буду¬щему материнству, с гордостью носила огромный живот, который в буквальном смысле "лез на нос". Роды прошли хорошо: девочка роди¬лась здоровой. До сих пор помнится удивление и тихий, перепол¬няющий душу восторг, когда ребенка впервые принесли и положили к груди. Каждый день под окна родильного дома приходил Глеб, сиял как начищенный пятак, писал нежные письма. В день вы-писки принес огромный букет роз и, взяв в руки перевязанный розовой лен-той сверток, бережно понес его к такси, как будто боялся уронить.

Начались суровые будни вскармливания младенца. Дочка часто кричала по ночам, требовала к себе неотступного внимания. Купа¬ния, кормления, пеле-нания, прогулки потянулись нудной однообраз¬ной чередой. Глеб утром уходил на работу (институт был закончен и они, приехав по распределению в N, жили в общежитии), а возвраща¬лся поздно вечером усталый и злой: его все раздражало.

Так прошли мучительные полтора года: полтора года недосыпа¬ний, обид и размолвок. Полтора года полной изоляции в мире пеленок и кормлений. По-рой хотелось все бросить и умчаться к матери, порой - отдать дочь в дом ребен-ка, чтобы она больше не орала. Накапливалось недоброе чувство к мужу, кото-рый так мало ей помогал и был так равнодушен к ее и дочкиным проблемам.

Когда полтора года, несмотря ни на что, миновали, для Людмилы не было вопроса, выходить или не выходить на работу. Выходить! Этого счастливого момента она ждала долгих 549 дней! 549 дней, которые, казалось, никогда не кончатся.

Работа для женщины совсем не то, что работа для мужчины. Если для не-го это способ самоутвердиться в профессиональной ка¬рьере, то для нее это пре-жде всего возможность оставаться женщи¬ной. Начинать каждое утро с тщатель-ного макияжа, чувствовать себя красивой и желанной в глазах сослуживцев-мужчин, быть равной в правах со своим собственным мужем, не зависеть ни от кого.

На первый свой рабочий день Людмила собиралась, как на сви¬дание: тща-тельно вымыла и уложила волосы, накрасила губы и ресни¬цы, наложила тени на веки и тональный крем на скулы, надела самые лучшие сережки и кольца, стро-гий черный костюм с ослепительно белой сорочкой и то¬лько что купленные за сумасшедшие деньги колготки-сеточку. Сти¬льные остроносые туфли на высо-ком каблуке играли в гардеробе не последнюю роль. Тщательно отполирован-ные, покрытые бесцветным ла¬ком ногти должны были убедить любого, что пе-ред ним преуспе¬вающая, уверенная в себе женщина, а дорогое кружевное белье, хотя и невидимое постороннему глазу, органично дополняло ансамбль, вселяя в душу уверенность в собственной неотразимости.

Все это боевое снаряжение таило скрытую угрозу мужу - смот¬ри, какая я женщина: не зевай, не потеряй меня. Но Глеб не расслышал этого немого крика. Углубленный в науку, он изредка отрывал глаза от книг, не замечая что творит-ся с его женой. А с женой творилось неладное: женщина страстно захотела люб-ви.

Начались долгие и мучительные поиски. Сначала ей не очень везло. Пер-вый мужчина, с которым она решилась строить отношения в браке, но помимо него, оказался "новым русским".

Надо сказать, что за те несколько лет, пока Людмила отходила от стресса первой любви, растила в себе независимую и сексапи¬льную женщину, выходила замуж, носила и вскармливала ребенка, в стране произошло много удивитель-ных событий: рухнул казавшийся незыблемым Советский Союз, развалились коммунистическая партия и советская власть. Улицы N покрылись сотнями тор-говых палаток, как будто все жители вышли что-нибудь продавать. Цены снача-ла скакали как угорелые: продавцы меняли ценники на глазах у покупателей, и те даже уже не возмущались, - потом все потихоньку угомонилось, и жизнь, вроде бы, начала входить пусть в новое, непривычное, но все-таки достаточно определенное русло. Одни вывески сменились другими, вместо привычных "жигулей" и "уазиков" по улицам забега¬ли "мерсы" и "бумеры". Засветились ок-на фешенебельных ресторанов и ночных клубов, ожидая новых хозяев жизни: бывших комсомольских работни¬ков с толстыми, набитыми долларами кошель-ками. С одним таким тол¬стосумом и свела Людмилу совершенно случайно сле-пая и бессмыслен¬ная судьба.

Она опаздывала на работу. Район, в котором они жили, после того как Глебу дали двухкомнатную квартиру (одному из последних, перед тем как сис-тема бесплатной раздачи жилья рухнула окончате¬льно), относился к числу отда-ленных спальных районов. Транспо¬рт, разумеется, чаще не ходил, чем ходил, и каждое утро Люда решала одну и ту же математическую задачку: как умудрить-ся забросить Варюху в садик и при этом не опоздать на работу, когда дом, садик и работа находятся в разных концах N. Чаще эту задачу удавалось решить, чем не реши¬ть, но в этот день все обернулось против нее: автобусы проносили¬сь мимо, даже не думая останавливаться, в изредка подъезжающие маршрутки не-возможно было влезть, поскольку их брали с боем здо¬ровые мужики и наглые парни, нисколько не заботясь о какой-то бе¬звестной женщине с закутанным по глаза в пуховую шаль ребенком. Мороз и ледяной ветер пробирали насквозь, а Людмила стояла, держа за руку Варюху и тихо плакала от бессильной злобы, прислонившись к дорожному знаку.

В этот момент и подъехал Эдик. Странно, но почему-то всех новых рус-ских зовут Эдиками или как-то в этом роде. Он подъехал на своем BMW к оста-новке, перегнулся через сиденье, с трудом от¬крыл заднюю дверцу и крикнул:

- Садитесь!

Людмила медлила в нерешительности: она вообще не любила ез¬дить с не-знакомыми мужчинами, тем более на иномарках, тем более, что денег у нее бы-ло впритык на автобус, ну, в крайнем случае, на маршрутное такси. Поэтому она стояла, не зная как поступить. Водитель иномарки пришел на помощь: он вышел из машины, подошел к Людмиле и помог Варюхе забраться в салон. Обрадо-вавшись внезапно¬му теплу, девочка с радостью полезла в кожаные недра авто-моби¬ля, а следом за ней и мама. Хозяин захлопнул дверцу, обошел маши¬ну и сел на водительское место.

- Куда везти? - весело улыбаясь спросил он.

- У меня нет денег, - сразу поспешила внести ясность в си¬туацию Людми-ла.

- Не страшно, у меня их слишком много, - рассмеялся мужчина, - так куда все-таки везти?

- Остановка - гостиница "Север", - голос водителя ворвался в Людмилины воспоминания, заставив рассеянно поглядеть в окно. За окном на фоне немного посветлевшего неба высился многоэтажный па¬раллелепипед самого известного в городе отеля. Сердце на ми¬нуту замерло, и вдруг заколотилось быстрее. Люд-мила знала почему: именно здесь она впервые изменила мужу. Как непросто было решиться на это! Чувство стыда… Страх за будущее… Но жажда любви переси¬лила все.

С этого момента для нее началась совершенно другая жизнь. Жизнь пол-ная романтики, опасностей и приключений.

До двух или четырех часов (пока не кончались занятия) она была строгой и неприступной деловой женщиной: подающим большие надежды молодым ученым, талантливым лектором - студенты в ней просто души не чаяли и ходи-ли на ее занятия, как на праздник. После пяти она была любящей мамой и за-ботливой женой, хозяйкой, пусть небольшого, но все-таки дома. А в промежут-ках между этими двумя жизнями она вела самую интересную и захватывающую жизнь: жизнь любовницы богатого человека.

Встречались они в лучших гостиницах города, и ни разу Людми¬ла не столкнулась с хамством администраторов, швейцаров или дежу¬рных по этажу: только подобострастные улыбки и готовность услужить всеми силами. Это бы-ли всегда номера-люкс с шикарными ваннами и бескрайними кроватями из на-турального дерева. В перерывах между хорошим сексом - французские вина, дорогие конфеты, экзотические фру¬кты и цветы, цветы, цветы. Да, это было красивое время. Но очень скоро Людмила почувствовала, что она нужна Эдику только как украшение, вроде цепи на шее или перстня-печатки. Он не открывал-ся ей, не рассказывал о своем прошлом и настоящем, не строил совместных планов на будущее. Когда Люде хотелось отдаться ему целиком - не только фи-зически, но и духовно, - она всегда чу¬вствовала стену непонимания, стоящую между ними. Роль наложницы даже у очень богатого человека не могла ее уст-роить - она была для этого слишком самолюбива, и слишком хотела нас¬тоящей любви!

Через полгода Людмила окончательно решила расстаться с Эди¬ком. Ви-димо, перемену в ее настроении почувствовал и он. Ему то¬же не хотелось пре-вращать легкую романтическую связь в невроз. Поэтому, когда однажды Люда позвонила ему, чтобы договориться о встрече, он отказался, сославшись на за-нято¬сть. Людмила не только не расстроилась от этого отказа, но даже обрадова-лась. "Вот и хорошо", - подумала она. И хотя еще лелеяла несколько недель на-дежду на внезапный звонок, не очень рас¬строилась, когда звонка так и не слу-чилось.

Дочка между тем росла, и настал момент, когда Люда решила¬сь отвезти ее на лето к матери (отец к тому времени уже умер).

Остались позади вокзальная суета и печальное лицо мужа на перроне. По-езд тронулся, и обитатели купе стали потихоньку огля¬дывать друг друга. Кроме Людмилы и ее трехлетней дочки в купе оказались бравый семидесятилетний старик и мужчина лет тридцати с бледным серьезным лицом аскета, окаймлен-ным черной с достаточно густой проседью бородой, его звали Иван. Старик, на-балагурившись и выпив пол-лит¬ра водки, глубоко уснул на нижней полке. На другой нижней полке расположилась Варюха. А Иван и Людмила целую ночь проболтали, лежа на верхних полках лицом к ли¬цу.

Удивительная вещь - дорожный роман! Люди прожили десятки лет, даже не подозревая о существовании друг друга. Всего через несколько часов им сно-ва расставаться, и скорее всего навсегда. Так нет ведь! Вопреки всему, а может быть, наоборот, благодаря, люди вдруг так раскрываются друг другу, как не раскрылись бы в других обстояте¬льствах за целые годы.

К концу шестичасового разговора Иван был уже по уши влюблен в Люд-милу. Любая женщина, если захочет, сможет влюбить в себя лю¬бого мужчину, если они оба молоды, если их окружает таинственный полумрак купе, слышится мерный перестук колес, а в окнах стоят почти без движения огромные степные звезды.

Через две недели после поездки к матери Иван нашел ее. Ска¬зал, что очень соскучился и хотел бы встретиться. Людмила была поражена непривыч-ной для нашего века памятливостью и настойчивос¬тью мужчины. К тому же он ей немного нравился и ее сер¬дце было свободно.

Автобус тем временем миновал центр города и въехал в лес. Город N удивляет многих приезжих тем, что прямо рядом с центра¬льными улицами раз-мещается большой лесопарк под названием Роща. Они с Иваном любили гулять здесь. Сейчас деревья стояли голые и сиротливые. Но тогда, в том памятном сентябре, все здесь выгляде¬ло иначе. Природа как будто специально для них провела в Роще ко¬сметический ремонт: выкрасила золотой и багряной краской деревья, зажгла повсюду нарядные фонарики рябин, устлала землю мягким ков¬ром из листвы. В свободные минуты они как угорелые мчались в рощу и цело-вались, целовались, целовались. Благо, осень в тот год была долгой и теплой...

Но когда на N обрушились северные ветры и зарядили бесконечные хо-лодные дожди, встречи превратились в проблему. Иван был холост, но своего угла не имел: жил в одной квартире со своей престарелой мамой, которая нику-да не выходила после перенесенного ею инсульта. К себе же Люд¬мила не хотела никого приводить, слишком дорожа своей семьей и репутацией честной женщи-ны. Так и бродили они по залитым дождем, а затем и промерзшим улицам N, взявшись за руки, забегая порой в невзрачные кафешки погреться. И все бы бы-ло хорошо, если бы Иван не тронулся умом на почве длительного воздержания.

Случилось это так. Был тихий субботний вечер. Вся семья - Людмила, Глеб и Варюха - мирно ужинала на кухне, обсуждая планы на завтра и собира-ясь укладывать Варюху спать, против чего та ак¬тивно возражала. Позвякивали ложечки в стаканах, тикали электрон¬ные часы, во дворе слышался назойливый лай собаки. В прихожей ра¬здался звонок. Супруги недоуменно переглянулись, показав своими взглядами, что ни тот, ни другая не ждут гостей. Открывать по-шел муж. Через пару минут он вернулся на кухню с изменившимся лицом и преувеличенно спокойно сказал : "Это к тебе". Людмиле сразу не понравился тон, которым это было сказано. А когда она вышла в прихожую, худшие опасе-ния подтвердились: в дверях стоял Иван, глупо улыбаясь и комкая в руках чер-ную вязаную шапочку.

Внутри у Люды все замерло, но она смогла взять себя в руки и как можно спокойнее спросила:

- Ты зачем пришел?

- Мне надо поговорить.

- Ты не мог дождаться понедельника?

- Мне надо поговорить с вами обоими.

- Ты с ума сошел...

В это время в дверях кухни показался Глеб. Он тоже был внеш¬не спокоен, но Людмила отлично видела, что он весь кипит, ясно осознавая что происходит.

- Что же ты, Людмила, держишь гостя в дверях? - спросил он голосом Сольери, подающего Моцарту бокал вина.

- Глеб, уложи, пожалуйста, Варюху, тут у меня небольшой слу¬жебный разговор, нельзя было откладывать на понедельник. Можно мы минут пять по-сидим в зале и все обсудим?

- Отчего же нельзя, конечно можно, - благосклонно разрешил Глеб и по-шел на кухню за дочкой.

Людмила буквально втащила Ивана в зал и усадила в глубокое мягкое кресло. Сама села на краешек дивана, как можно ближе к не¬му и заговорила ти-хим но внятным шепотом:

- Зачем ты пришел?

- Мы не можем так дальше жить. И ты мучаешься, и я му¬чаюсь, и Глеба мы обманываем. Надо все рассказать ему, и начать новую жизнь.

- Кто так решил?

- Я.

- А меня ты спросил?.. (Олух безмозглый, - хотела добавить к своему во-просу Людмила, но сдержалась, боясь обострить и без того непростую ситуа-цию).

- Я думал, мы с тобой все это обсудили...

- Я так не думаю.

- Но ведь ты сама говорила, что хочешь жить со мной!

- Хочу, это еще не значит буду, - Людмила старалась сдержива¬ться, чтобы не нагрубить и не накричать на этого идиота.

- Как же это понимать? - искренне недоумевал Иван.

- А так, мой милый, и понимать, - Людмила вложила в свой го¬лос макси-мум нежности и ласки, на который была сейчас способна, - так и понимать, что кроме наших прекрасных и светлых отношений, у нас есть еще социальные обязанности. Ты забыл, что я еще и ма¬ть, мне надо воспитывать свою трехлет-нюю дочку, которая любит па¬пу не меньше, чем меня. Как мы ей объясним, что у нее вдруг отня¬ли папу, которого она любит, а вместо этого привели чужого дядю?

Людмила поняла, что одержала победу. Иван забормотал какие-то невнят-ные извинения. Бросился в прихожую. Долго не мог попасть в рукав куртки под перекрестным взглядом супругов: печальным, внешне спокойным, Людмили-ным и ехи¬дным, внешне безразличным, Глебовым.

С этого момента и начались в семье постоянные скандалы. Глеб вдруг проникся к жене повышенной заботой и страшно ее взревновал, чего не наблю-далось за ним с первых дней их совместной жизни. Он подозрительно косился на нее, когда она задерживалась на работе, устраивал сцены, если она уходила к подруге или уезжала в коман¬дировку. Это было тем более обидно, что реальных поводов для рев¬ности больше не было: после памятного визита Людмила поста-ралась как можно скорей и безболезненнее "отшить" Ивана, что очень хоро¬шо умела делать еще с девических времен.

Автобус тем временем медленно пробирался к своей конечной остановке на противоположном конце города. Снова за окнами попол¬зли унылые спальные районы: нагромождения серых бетонных зданий на фоне такого же унылого но-ябрьского неба. И все же эта картина была дорога Людмиле, вызывала в ней массу приятных воспоминаний: именно в этом районе, буквально через не-сколько остановок отсюда, на самом кольце жил Виталий.

Только сейчас Людмила осознала, куда же она собственно едет. Конечно к нему! Она прижмется к нему, поплачет на его широкой груди и сразу отсту-пят все несчастья, и жизнь заис¬крится всеми цветами радуги.

Вне всякого сомнения, Виталий - это ее самая большая в жизни любовь. Любовь, которую она ждала целые десятилетия, смутно угадывала за обликом других мужчин, но не могла получить (и отда¬ть!) ни с одним из них. Порой ей казалось, что такой должна была быть ее первая любовь, порой - что именно с Виталием она должна была жить в браке. Иногда ей хотелось родить от него ре-бен¬ка.

Вот их самая первая встреча на институтском вечере. Она в красном, об-легающем тонкую юную фигуру платье. Он в строгом сером кос¬тюме, так гар-монирующем с первой проседью. Они танцуют медленный танец и знакомятся. Когда он узнает ее фа¬милию, его начинает сотрясать приступ беззвучного хохо-та. Она в недоумении. Что смешного в ее такой простой русской фамилии - Мальцева? Оказывается, он столько успел наслушаться о ней в ин¬ституте, что был уверен: Мальцева - это не иначе как седовласая профессорша, окруженная толпой аспирантов и докторантов.

- Вы разочарованы?

- Я приятно удивлен.

Вот они на дне рождения у общей знакомой. Гости сидят в ма¬ленькой комнате вокруг заставленного всякой снедью и выпивкой стола, он сидит рядом, а ей так хочется до него дотрону¬ться! Тем более рука его совсем близко, на мяг-ком подлокотнике кресла. Желание настолько непреодолимо, что она, восполь-зовавшись наступившей темнотой, (выключили свет для танцев) просовывает свою ладошку под его большую широкую кис¬ть, и их руки встречаются. Он не убирает руку. Ему приятно. И это пусть маленькая, но победа.

Вот они идут по темной майской улице, напоенной запахом си¬рени, и го-ворят о любви и браке, мужчинах и женщинах - самый пи¬кантный и рискован-ный разговор, возникающий, когда люди уже отчаянно хотят друг друга, но еще не решаются в этом признаться. У самого по¬дъезда она вдруг понимает, что не может отпустить его, не поцело¬вав. Видимо, что-то подобное чувствует и он, потому что на самом пороге дома они как по команде поворачиваются лицом друг к другу и сливаются в долгом страстном поцелуе. Слаще этого поцелуя она не помнила ничего со времен ее первой любви.

- Это когда-нибудь повторится?

- В этой жизни ничего не повторяется.

Вот день их первой близости. Она ужасно смущена, как будто это для нее в первый раз. Она ужасно боится ударить в грязь ли¬цом, что-то сделать не так, чем-то не понравиться ему. Наверное, подобное смущение испытывает и он, по-тому что они, будучи опытны¬ми любовниками, не в состоянии пустить в бой свой богатый сек¬суальный арсенал. Их ласки стыдливы, робки, почти целомуд-ренны. И это придает особую прелесть этой первой встрече.

- Я ждала тебя всю жизнь.

- Я тебя всю жизнь искал.

Вот их тайная поездка в Москву. Первая ночь вдвоем. Как чу¬десно засы-пать у него на плече! Ласкать друг друга до умопомрачения. А потом лежать глаза в глаза и разговаривать обо всем на свете, о самом тайном и сокровенном.

- Я никогда не была так счастлива!

- Я никого не любил как тебя!

Так продолжалось достаточно долго. Год. И другой. И третий. Уже пошла в школу Варюха, уже подходила к концу заочная аспиран¬тура. Танками рас-стреляли в Москве Верховный совет. Началась и закончилась 1-я Чеченская война. А они все также страстно и восторже¬нно любили друг друга, и каждая встреча была таким же волшебным и волнующим событием, как самая первая. Казалось, этому не будет конца.

- Что еще надо для счастья? - спрашивала она.

- Оно с нами, - отзывался он.

Но уже на пороге в нетерпении переминались с ноги на ногу черные дни, скопившиеся по закону справедливости за долгие годы безоблачного счастья.

Сначала, как обычно, поползли слухи. Слухи, вообще, очень странная вещь. Они возникают совершенно спонтанно, не подчиняясь никаким рацио-нальным причинам. С точки зрения логики, им надо бы было возникнуть три года назад, когда Виталия и Людмилу понес в своем бурном вихре роман-страсть. Но они почему-то тогда не воз¬никли, а возникли теперь, когда отноше-ния вошли в нормальную ко¬лею, когда оба смирились, что они несвободны и растят в своих се¬мьях детей: она - девочку, он - двух мальчишек. И хотя иногда так хотелось все бросить и навсегда остаться вдвоем, чувство до¬лга заставляло их скрывать свои отношения.

Затем доброжелатели стали названивать Виталиной жене и Люд¬милиному мужу, стремясь, видимо, от всей души помочь этим людям узнать правду об их половинах. Супруги реагировали по-разному. Глеб, смирившийся с мыслью об изменах жены еще со случая с Ива¬ном, решил для себя сохранять семью ради Варюхи. За эти три года у него случилось несколько скоротечных романов, од-нако, чем больше он узнавал женщин, тем больше любил собственную жену. Раздраже¬ние, вызываемое, слухами, сплетнями и анонимными звонками, конеч¬но же накапливалось и время от времени прорывалось в семейных скандалах, которые сотрясали дом Мальцевых чаще всего по воскре¬сеньям, особенно с ут-ра, когда оба супруга были дома, впереди был бесконечный день, а Варюха еще спала в своей комнате.

Супруга Виталия реагировала иначе. Услы¬шав от двух-трех подруг, что муж ей изменяет, она уверилась в этом, после того как своими глазами увидела Людмилу и Виталия, вы¬ходящими вместе из здания института. Хотя Виталий проводил Люду только до остановки, и они расстались, разъехавшись в разные сто¬роны, жена устроила ему дома бурную сцену и потребовала, чтобы он не-медленно убирался.

Виталий снял квартиру в том самом районе, по которому тепе¬рь медленно пробирался Людмилин автобус, петляя между десяти- и восемнадцатиэтажными громадами.

Сначала казалось, что ничего в их отношениях не изменится: они продол-жали встречаться, пару раз Люда была на его новой квар¬тире и даже помогла немного создать в ней домашний уют. Однако разгневанная Александра (так звали жену Виталия) развернула бур¬ную деятельность. С утра до ночи она не-утомимо носилась по горо¬ду, собирая и распространяя информацию о неверном муже и "этой б...", поставила в известность все руководство института, требуя "принять меры" (благо времена "персональных дел" к этому времени уже кану-ли в лету вместе с породившими их парткомами); лично поз¬накомилась с Гле-бом и не давала ему покоя своими бредовыми фанта¬зиями. Но самое страшное, что собиралась предпринять эта неугомо¬нная женщина - поставить в извест-ность о всей истории семилетнюю Варюху, о чем она официально уведомила и Глеба, и Людмилу. Оста¬новить ее было невозможно, она летала над потрясен-ным городом словно крылатая валькирия, наслаждаясь зрелищем произведен-ных ею погромов и требуя все новых и новых жертв. Отношения в Людмилиной семье накалились до предела и прорвались сегодня утром самым страшным и омерзительным скандалом, какой она могла только припо¬мнить за все годы супружеской жизни. Видимо, сказалось и то, что Варюхи не было дома. Короче, супруги наговорили друг другу тако¬го, что теперь оба чувствовали себя выку-павшимися в канализацион¬ном колодце.

Автобус остановился на конечной. В проеме раскрывшихся две¬рей был виден десятиэтажный шестиподъездный дом, в котором жил Виталий. Вон и его окна на восьмом этаже. И свет еще горит на ку¬хне, где он наверное сидит, курит и пишет свои короткие рассказы или стихи, а может быть готовится к завтраш-ней лекции? Хмурое ноябрьское утро дает мало света, тем более, его окна выхо-дят на север, вот он и не гасит огня, хотя уже одиннадцатый час. А может быть специально не гасит, чтобы она точно поняла, что он дома? Людмиле предста-вились его большие мужественные руки, теплая широ¬кая грудь, покрытая мяг-кими совсем не колючими волосами, взгляд серых любимых глаз, ласкающий не меньше рук.

- Женщина, вы выходите? - послышался резкий и какой-то доса¬дливый голос кондукторши, как будто Людмила занимала в автобусе чужое место.

Людмила вздрогнула, не понимая, о чем ее спрашивают. И то¬лько теперь осознала, что она бог весть зачем сидит в автобусе, на конечной остановке в противоположном конце города, и на нее выжидательно и недоуменно смотрит пожилая побитая жизнью женщина в зимнем тулупчике с кожаной сумкой на животе.

- Вы выходите? - спросила еще раз женщина, потом помягчела и объяс-нила свою настойчивость, - нам ехать надо.

- Поезжайте - я остаюсь, - ответила Людмила.

Лязгнули двери, взвыл двигатель, и автобус направился в об¬ратный путь от Виталиного дома через Рощу, через гостиницу "Север" на другой конец горо-да, где жила Людмила, где была у нее своя квартира, и муж, которому тяжело сейчас не меньше, чем ей, а главное - туда приезжает завтра Варюха, и ей на-плевать на страс¬ти, бушующие между такими неразумными взрослыми, ей про-сто нужны мать и отец, потому что она любит этих людей больше всего на све¬те и не мыслит своей жизни без них.