Однажды мы сидели втроем в сквере, что расположен на месте бывшего пятого бастиона. Вечерело. Доносился гул проходящих троллейбусов. Трещали цикады, напоминая отдаленный перестук боевых барабанов.

Станислав сказал:

— Вот здесь Иван Нода, Василий Доценко и Николка запускали змея. Здесь Николка выбивал сигнал атаки. Здесь все случилось...

 

Пискнув, вспорхнула невидимая птица. Зашуршала в зарослях кустарника. Потом появилась, встревоженная, села на высокую макушку гранитного столба — памятного знака. На этом гранитном столбе высечено:

 

5-ЫЙ БАСТИОН 1854—1855

 

Такие знаки, увенчанные старинными русскими шлемами, установлены в Севастополе на местах, где были когда-то бастионы.

Стае задумчиво проговорил:

— Почему же все-таки он перешел на незнакомый редут?

В документах сказано, что в начале апреля 1855 года Николка Пищенко появился на редуте Щварца, который находился слева от пятого бастиона. Почему он не вернулся на пятый, где погиб отец, где судьба свела его с флотским барабанщиком и умельцем Иваном Нодой ?

Сложно , конечно, ответить наверняка, что двигало поступками Николки» Может, он оказался на редуте потому, что там служил Евтихий Лоик — единственно близкий из оставшихся в живых?

А по дороге домой мы поспорили. Логичнее всего, что вестового перевели на новое место службы тоже вестовым. Да и потом, Григорий Николаевич Забудский был душевным человеком — надеялся уберечь мальчишку.

Но Стае настаивал:

— Только бомбардиром!

Сомнения и споры разрешил документ, который мы вместе обнаружили в архиве Военно-Морского Флота в Ленинграде, куда отправились на зимние каникулы.

 

Министерство Е. И. В.

военное. генерал-

 

Департамент инспекторский, адмиралу.

Канцелярия

стол 2-й 28 августа 1855

№ 10503

 

27 марта 1855 года, во время бомбардировки Севастополя убит матрос 37-го флотского экипажа Тимофей Пищенко, десятилетний сын коего, находясь при отце с самого начала осады на батарее Забудского, попросил после того дозволения перейти (выделено С. Ф.) на редут Шварца и состоять при когорновых мортирах; находясь при них безотлучно день и ночь и подвергаясь постоянным опасностям, он, несмотря ни на какие убеждения, не хотел расстаться с означенными мортирами...

Произошло это, однако, не сразу.

 

 

Музыка, музыка, музыка... Кажется, в эту ночь только она владычествует над редутом Шварца. Ласковый апрельский ветерок несет звуки вальсов вдоль развороченной насыпи, над потными спинами артиллеристов и матросов, долбящих неподатливый грунт.

За десять дней второй бомбардировки укрепления редута почти начисто снесены. Разрушены землянки, офицерский блиндаж, завален снарядный погреб.

Бородатый Лоик выпрямляется, отставляет кирку 8 сторону.

— Бот, брат Николка. яки блынци — музыку и то до дела прыспособылы. Военна хытрость!

Николка тоже пересгает копать. Ждет, пока Евтихий скрутит цигарку, закури г и продолжит про «военну хытрость». Но тот не торопится — попыхивает, задумчиво слушает музыку.

Грустный вальс сменился развеселой мазуркой Глаза Лоика заблестели, он довольно покрутил головой.

— Так в чем хитрость, Евтихий Иванович? — не выдерживает Колька.

Лоик прищуривает глаз, вынимает цигарку изо рта. Отвечает почему-то тихонько, словно их кто подслушивает:

— От мы с тобою долбаем землю киркой да мотыгою, а супротивник думае: развлекается россиянин — польки да кадрили отплясывав. Кинется на штурм — ан погоди, мусью: редут — целехонький! Да еще перед редутом...

Колька понимающе закивал. Дело в том, что французы, готовясь к штурму, начали рыть странные окопы — апроши — они зигзагом приближались к русским позициям. Наши командиры решили: втайне, под прикрытием музыки и темноты прорыть навстречу

контрапроши и этим сорвать штурм. Но было уже поздно. Противник успел сосредоточить а своих «зигзагах» множество войск.

Ранним утром двадцатого апреля редут был поднят по сигналу смертельной опасности. Надрывались трубы, перекрывая пронзительным звуком резкую барабанную дробь. Рванулась и шумно захлопала крыльями стая птиц, заночевавшая на редуте. Их писк быстро удалился в сторону моря.

Николка с Евтихием Лоиком выскочили из землянки и бросились к орудиям. Сквозь амбразуру мальчишка увидел врагов так близко, что начищенные пуговицы офицеров слепили глаза. Такое было впервые,

— Картузы! — прокричал Лоик.

Колька отбежал от амбразуры, раскидал доски, прикрывающие запасы пороха...

Редут погрузился в клочковатое облако дыма. Восходящее солнце подкрасило его, и от этого облако казалось пожаром.

Евтихий Лоик, наводя орудие, приговаривал:

— Бисови диты, пидходьте! Авось до вас живьем доберемся, мусью! Вжарим крапивою!

Николка, передавая заряжающему мешочек с порохом, кивнул на Лоика:

— Колдует!

Заряжающий улыбнулся:

— Бородач наш в бою зол становится и без заговора не наведет.

— О-ру-дие!..

— Николка! Ядро!

Николка, напрягшись, поднес ядро. Тут же новая команда:

— Банник!

Мальчик, пригибаясь, побежал за банником — взамен перебитого картечью. Споткнулся о разбитый ящик, грохнулся наземь. В то же мгновение чье-то тяжелое тело подмяло его под себя. Николка с трудом выкарабкался из-под грубой шинели и повернул человека на спину. Это наводчик соседней пушки. Он был мертв. Мальчишка передал банник Евтихию. А сам отошел к пушке рядом , припал к прицельной планке. Пригодилась отцовская наука!

Наводя пушку, Николка краем глаза заметил, что французы успели подтащить полевое орудие и готовят его к стрельбе.

— Ну, погодите, мусью! — невольно перенимая привычку Лоика, заговорил Николка. — Вжарим крапивою!

Раздался выстрел. Французское орудие, приподнятое взрывом, покатилось под гору.

— Молодец, наводчик! — с удивлением выдохнул командир редута. Он внимательно наблюдал за действиями новичка.

А Кольке дел хватало: он зажигал палильные свечи, в промежутках между выстрелами готовил паклю, ловко подхватывал прибойник, отбрасываемый Евти-хием. Да еще успевал помогать у соседнего орудия — из всей орудийной прислуги там осталось в живых только двое.

Дымовая завеса мешала прицельному огню, В глубине редута пылали пороховые ящики, н дым от пожара окутывал пушки.

Николка случайно обернулся и вдруг увидел: на укрепление въезжает Павел Степанович Нахимов.

Адмирал сошел с лошади. Высокий, крепкого сложения, он слегка сутулился. Ступал пружинисто, точно початая шаг. Одет Павел Степанович был, по обыкновению своему, в длинный сюртук с золотыми эполетами и «Георгием», сверкавшим на солнце.

Нахимов направился к насыпи. Командир редута отрывисто докладывал, почти кричал. Глаза его то и дело косились на сигнальный пост.

— Четыре орудия выбыло из строя. Французы подтягиваются для штурма.

— Вижу-с , — остановил его Нахимов, — положение ваше трудное. Будем драться.

Адмирал хотел подняться наверх, но командир редута преградил путь.

— Вал пристрелян, ваше превосходительство.

Нахимов не стал спорить и отошел вглубь. Хотя обычно при посещении бастионов и редутов адмирал выбирал для своего наблюдения самые горячие точки и в ответ на просьбы поберечься отвечал: «Позвольте самому разобраться. А опасно сейчас везде».

Нахимов разглядывал в подзорную трубу позиции противника. Орлиный профиль, румянец на щеках придавал его лицу выражение спокойствия и здоровья. На самом деле адмирал тяжко страдал от застарелого недуга и недавней контузии.

С сигнального поста предупредили:

— Приготовиться! К противнику подходит подкрепление!

Николка раздвинул канаты , закрывающие амбразуру. Весь склон перед редутом преобразился — словно разбрызгали по нему две краски: в красных шароварах и синих мундирах французские пехотинцы расте¬кались по склону.

— Ох, и сколько же их! — вырвалось у Николки.

Лоик потуже натянул бескозырку, докурил цигарку, сдержанно хмыкнул. Застыли в напряжении солдаты в траншеях и орудийные. Никто еще не знал, что против Шварц-редута французский главнокомандующий Пелисье направил дополнительно два батальона императорской гвардии Наполеона III.

Прозвучала команда:

— Левый фас, начинать с дальней картечи!

Наступающая колонна французов перешла на бег и, несмотря на шквальный огонь, прорвалась к укреплению. Командир редута не переставая кричал:

— Огонь! Огонь! Огонь!

Падали подкошенные, расстреливаемые в упор вра ги. Но новые цепи, переступая через трупы, упрямо лезли вперед.

С правого фланга показались солдаты Житомирского полка. Они бежали наперерез противнику.

Николка схватил ружье и хотел было перескочить через вал, но тяжелая рука Лоика отшвырнула его.

— Стой! Стой , скаженный !

Раздалось ожесточенное хриплое «ура». Это командир редута с горсткой матросов бросился на помощь житомирцам.

— Ур-р-а-а! — закричал Николка, cхватив прибойник, он кинулся вперед.

Он не различал лиц , он видел только одно: французы теснят русских! И вдруг мальчишка захолодел от ужаса: возле Нахимова завязалась отчаянная схватка. Враги бежали к нему со штыками наперевес. Матросы мгновенно сомкнули круг, прикрыв адмирала. Нахимов приготовился к схватке, оголив сверкающее лезвие палаша.

Николка увидел, как почти рядом с ним худющий француз направил штуцер в адмирала. Мальчишка рванулся вперед, взмахнул прибойником и с силой опустил его на голову врага.

Он не услыхал крика. И лишь по тому, как странно запрокинулась голова француза, как неловко упал тот на почерневшую землю, подвернув под себя ноги, понял : удар был смертельным.

Николка бессильно упал наземь и несколько минут лежал не шевелясь. А когда поднял голову, увидел впереди, за насыпью, обрывки серых дымков и отступающих французов. Над апрошами развевалось боевое русское знамя.

На Шварц-редут прибыла легкая батарея. Командовал ею Федор Тополчанов.

Николка с завистью смотрел на юного прапорщика.

— Здравствуй, Николай! Помнишь меня?

— Вроде бы не упомню, ваше благородие, —- морща лоб, проговорил Колька.

— Да на пятом бастионе вместе воевали! — напомнил Тополчанов. — Тогда барабанщика убило, а ты его подменил. Припоминаешь?

Колька ничего не ответил. Только низко опустил голову.

— Ты чего, Николай? — спросил Тополчанов мальчика. — Обидел я тебя чем?

— Да так, ничего, — выдавил парнишка и добавил тихо: — Батю порешило в тот день...

Тополчаноа покраснел. Словно оправдываясь, сказал:

— И меня тогда ранило. — Он показал на забинтованную руку. — Палили так, думал, и живота лишусь. Обошлось.

— И со мной... обошлось. А барабанщик, дядя Иван, без ног остался. Увезли его в Бахчисарай. Попрощался я с ним в госпитале*. Да, видать, не довезут — больно кровью истек.

— Николай, — решительно сказал прапорщик, — держись ко мне ближе. Как-никак вместе с тобой крещенные на пятом. Если к орудиям желаешь, так я допущу.

— Благодарствую. Я с Евтихием Ивановичем Лоиком теперь. Приписан к его пушке.

— Да? —. удивился прапорщик. — Номерным, что ли?

— Не то чтобы номерным, но...

— Ладно. Все равно держись ко мне поближе.

— Спасибо, ваше благородие.

 

 

Неподалеку от Николкиной пушки установили два орудия. Это были старые, украшенные вензелями и многочисленными надписями пушки. Их списали задолго до начала войны и готовили к переплавке. А, поди же, понадобились...

Мальчик деловито осматривал медные стволы — тяжелые, с зарядной частью, раздутой, как груша. Остановился около одного из орудий, стал водить пальцем по поясу на запальной части.

Федор Тополчанов улыбнулся:

— Новые птички прилетели, и Николай тут как тут. Сразу от своей пушки переметнулся.

Бвтихий Лоик положил руку на плечо Николки, добродушно пробасил:

— То вин, ваше благородие, колдует.

— Вот никак разобрать не могу. Вроде на «рцы» похоже и не похоже. Помогите, ваше благородие!

Прапорщик взглянул на слово, отлитое по широкому медному поясу запальной части.

— Так эту букву, Николай, я тебе еще не показывал. Вперед забегаешь!

— Я на нашей пушке все прочитал, можете проверить. А вот на чужой...

— Что ж, пойдем, — голосом строгого учителя

проговорил Тополчанов, — сейчас по твоей проверим. Там я тебе и остальные буквы расскажу.

Они подошли к пушке Лоика и Николки. —. Давай по порядку всю кириллицу! — приказал Тополчанов-

Колька откашлялся и начал:

— Аз, буки, веди, глаголь, добро... — Он говорил легко, без запинки, вскинув голову к чистому белесому небу, словно там все было написано. — Наш, он, покой, рцы...

— Так-с, — протянул Тополчанов, — молодец, канонир Пищенко! Значит, все твердо запомнил. Расскажу далее, но покамест слагай.

И Колька начал, водя пальцем по медным надраенным буквам:

— Земля, аз — за... Веди, он, дело — вод... Завод. Буки, рцы, ять...

— Стоп! Эта кириллица называется «есть*, а «ять* в другом случае пишется. Понял?

— По-нял, — неуверенно протянул Николка и продолжал: — Слово, добро, ять... Сде... Сделано...

Голос сигнального прервал занятия:

— Прапорщика Тополчанова к командиру редута!

— Сейчас вернусь, — сказал Федор. Он подозвал

Лоика: — Проследи за учебой, Евтихий Иванович ...

Николка спросил у матроса:

— Дядя Евтихий, а почему тут «ять», а не «есть»?

Лоик посмотрел на слово, задумался, припоминая

свои занятия с приходским "ученым".

— Тут, понимаешь, хлопчик, — после длительного молчания произнес он, — завсегда пишут «ять». А от взять, к примеру, «вечер" — так тут надобно «есть» ставить. Однако, ежели написать «ветер», тут как раз «ять» и выскакивает.

Николка растерялся:

— Но почему же, дядя Евтихий?

Тот почесал бороду, недовольно пробурчал:

— Чего — почему? А я почем знаю — почему?

Велено так писать — от и пиши! Понял?

— Угу, — покорно кивнул Колька.

— Давай слагай далее! — грозно приказал Евтихий,

— Он... то... есть... ук... фу...

— Эн нет, — перебил его Лоик, — давай еще раз. Заруби себе на носу: фита. Фита, — повторил он настойчиво. И неожиданно добавил: — Ты, хлопец, запомни: корень ученья горек, да плод сладок. Мий

вчитель приговаривав: «Фита да ижица — розга

к телу ближится». И бил после кажной буковки и кажной цифири. Да як бил! Ты, хлопчик, того не знаешь!

Они не заметили, как сзади подошел командир редута и уже минут пять наблюдал за уроком.

— И давно вы занялись сим делом?

Артиллеристы вскочили, вытянулись по стойке

— С полмесяца, ваше благородие!

— Кто же учитель?

— Господин прапорщик Тополчаноз!

Лоик понял, командир ничуть не рассержен. Напротив — рас¬прашивает с добрым удивлением. Почесал по привычке бороду и добавил:

— Тильки француз мешает.

Командир улыбнулся:

— Это верно, мешает! Однако успехи имеются?

— Да вот, пушку читаем.

Командир взглянул на литые буквы.

— Свою пушку ты назубок изучил. А вот сию пенсионную прочитай. Хочу послушать, Николка!

Мальчуган, волнуясь, подошел к старому орудию и четко выговорил:

— Покой,,, ук>. пу... Пушка-карронад. Вес 118пуд„.а

1327 года.

Командир протянул Николке руку. . — Молодец, Пищенко, молодец! Сначала — аз да буки? а там и науки! Верно я говорю, Евтихий?

— Так точно, ваше благородие! Хлопчик вин разумный. Через месячишко буде скорострельно читать. Ему б писля войны учиться, — понизил голос Лоик, — вот в грамотеи вышел бы.

— Выйдэт, обязательно выйдет! — отзетил командир - Дай бог ему и нам уцелеть! — Он повернул-уйти, но тут вспомнил: — Да, ты, Николка, просился у унтер-офицера в город. Я разрешил увольнение. Если заварухи в субботу не случится.

— Покорно благодарю, ваше благородие! — выпалил Колька.

В субботу у Аленки день рождения. Антонина Саввяшна наказывала ему прийти. Унтер обещал уговорить начальство. И вот — разрешение есть!

— Ур-р-р-а-а! Есть!.. Есть!..

Мальчишка, ошалев от радости, плясал на сверкающем медью стволе мортиры.

 

+++

 

Настроение было, прямо скажем, мрачное. Вчера позвонила мать Стаса и сообщила, что в последнее время у него появились тройки, а вчера принес двойку.

своими «историческими» делами он позабыл о самом главном — об учебе.

— Вот такие пироги, Станислав Петрович, Кажется, мы допустили ошибку...

— Я тоже заметил! —* обрадовался Стае. — На сгранице, где описано...

— С этой ошибкой мы разберемся сами. Нам звонила твоя мама.

Стае насупился.

— Так вот, Станислав Петрович, мы совершили ошибку. Ты слишком увлекся поисками. А совмещать с учебой, как видно, не в силах...

Стае держался мужественно, хотя веки предательски подергизались.

— Я исправлю, — тихо сказал он, — у меня не будет двоек.

— И троек, — жестко сказали мы. — И троек, — повторил Стас.

— Даем тебе неделю на исправление,

Он молча кивнул.

Нам нелегко говорить с ним так сурово. И, уж если откровенно, совсем не хочется отлучать его от дела даже на неделю,,.

Стае сидел сгорбившись, насупив брови, чуть вытянув нижнюю губу. И вдруг нежданно-негаданно для себя мы увидели: да ведь это точь-в-точь Николка! Те же вздернутые бровки, курносый нос да звездочки веснушек на щеках.

Мы невольно улыбнулись. Стас — тоже, хоть и не знал, в чем дело.

— Итак, договорились: неделя! А теперь выкладывай.

— Так вот, — начал Стае. — Ребята прочитали последние страницы. Действие там происходит на редуте Шварца. И везде сказано: «командир редута», а имя командира не называется. Я ребятам объяснил, что в апреле командовал редутом лейтенант Хавджогло. Но они все равно не согласны.

— С чем не согласны?

— Ну с тем, что редут Шварца, а Шварц — не

командир!

Откровенно говоря, ребята, сами того не подозревая, дернули за тонкую ниточку в нашей - рукописи. Мы в самом деле умышленно избегали называть командира редута по фамилии. И не случайно. В одних архивных документах есть такие строки:

«...однажды Николай Пищенко попал на рздут Шварца. Редутом командовал лейтенант Ханджогло. Пищенко стал просить лейтенанта Ханджогло оставить его на редуте...»

В другом сказано:

«...Под командованием лейтенанта Шварца находился и юный бомбардир Николай Пищенко...»

Обратите внимание: «...под командованием лейтенанта Шварца».

Концы с концами не сходятся!

Как же было на самом деле?

Прошла неделя. Телефонный звонок. Стас просит разрешения прийти. И не один. Есть срочное дело.

— Срочное?.. У вас на этой неделе было две контрольных...

— Пять и четыре! — прокричал в трубку Стас.

— Давай приезжай со своими ребятами.

Ну и дела!

Шумная ватага ворвалась в комнату. Если не весь 7-й «Б» прибыл к нам, то, во всяком случае, добрая половина. Самая шумная половина. Перебивая друг друга, они пытались что-то рассказать.

— Стоп! — сказали мы. — Так ни до чего не договоримся.

Угомонились. И вот что выяснилось. Ребята пришли в Музей обороны и попросили документы о Крымской войне. Все документы, какие только есть. Сотрудники им объяснили, наверняка пряча улыбки, что со всеми документами школьникам справиться не под силу. Документов так много, что целый коллектив музея изучает их не одно десятилетие и работы хватит еще на много лет.

Тогда ребята сказали, что их интересует Коля Пищенко.

Сотрудники музея облегченно вздохнули и направили пионеров на Малахов курган. Там в оборонительной башне Корниловского бастиона филиал музея.

Почти неделю ребята приходили на Малахов курган — изучали документы. И вот вчера один из мальчишек обнаружил в бумагах странное несоответствие.

— Понимаете, — взахлеб говорил пионер, — там написано: «...Николка поселился на редуте, состоя под началом одного опытного матроса. 9 июня этот матрос...» Значит, Николка появился на редуте до девятого июня! Или даже, вернее, до пятого — до начала очередной, третьей бомбардировки города...

Что ж» в рассуждениях ребят есть резон. Но был ля в это время Шварц на редуте, вошедшем в историю под его фамилией?

Да, был! В документах наши помощники обнаружила, что лейтенант Шварц Михаил Павлович 7 июня, то есть на второй день бомбардировки, был контужен в голову и ранен в ухо осколком бомбы. До этого числа, понятное дело, командовал укреплением он. Значит, Николка пришел на редут при Михаиле Павловиче!

Мы безмерно благодарны пионерам 7-го «В». Без их помощи эта книга была б неполной.

Дорогие наши читатели! Просим внести коррективы: на предыдущих страницах, где написано «командир редута», следует добавлять: «лейтенант Михаил Павлович Шварц ». Он возглавлял укрепление до 7 июня 1855 года.

А все, что произошло до этого дня, вы узнаете из следующей главы.