То был хороший год. Тёплый. В моих воспоминаниях пахнущий сеном. Добрый. Я помню слетавшихся на жёлтые поля стаи чёрных ворон. А может то были грачи. Прилетели. Я ни разу не видела грачей вблизи.

База находилась глубоко в лесу. Рубили просеки для техники от одной буровой до другой. Их там было много. Целых полтора месяца практики я провела в глуши. Там где можно кричать и не будет стыдно, что тебя услышат – будет очень страшно от осознания того что тебя напротив, никто не услышит. Кричи. Умирай. Будь съедена медведем. Размазанная дикая малина на толстых замшевых губах. Случайно оступись. Запнись о торчащую из тёмной вечности корягу и сломай ногу. Нежную свою. Городскую. И всё. День. Два. Ну может вертолёт пролетит. Его шуршание где-то вдалеке подарит тебе ещё день голодной надежды. Ещё двадцать четыре часа твоё ноющее тело будет пичкать насекомых. В тайге страшно. Одной.

Красиво в тайге утром. Кирзовый сапог, подаренный заботливым прорабом, изорвавший вчера в кровь твою нежную пяточку аккуратно примнёт пропитавшуюся за ночь влагой траву. Сорви соломинку. Сплюнь. Смачно, по-местному. Заметь, как над тобой посмеиваются мужики и насладись моментом. Слышишь? Нет? Хм, ты просто уже привыкла. Но я тебе напомню. Чшшш! Тихо. Что? Сверчок! Кажется, я видела как он, готовясь к прыжку, долго усаживал свой разжиревший лакированный зад на самый край толстой осоки. Птица. Хлоп-хлоп-хлоп-быстрее-быстрее-хлопхлопхлоп…крылья, беспощадно избив мокрый утренний воздух, унесли обтекаемое небесное тело ввысь. Тетерев, наверное. А может, нет, я никогда не видела тетерева вблизи. Я думаю, он похож на курицу.

Посмотри вон туда. Видишь? Какой контраст! Яркая, как казахское яблоко «апорт», красная шляпа в крупный белый горох перечёркнутая идеальными линиями зелёной болотной травы. Листы жесткие. Длинные. Упругие. Прокуси и горечь тут же брызнувшего сока исказит рот. Не порежься! Ты вспомнила? Эй, мухомор, мухомор, где же подружки твои – поганки!?

Я так рада. Закрой глаза, вдохни её. Это совсем другой мир. Это самое настоящее. Здесь можно увидеть силу. Здесь ни в коем случае нельзя показывать слабость, даже если от усталости и страха у тебя трясутся колени. Живя здесь, ты вспоминаешь. Ты пришла именно отсюда. Пришла старыми ногами своей пра…прабабушки. Инстинкты. Они ведь просто дремлют. Что за вкус у тебя во рту? Да. Правильно – не останавливай свои мысли, своё воображение – ведь это всё наша память. Молоко дикой матери волчицы смешанное с кровью убитой – побеждённой дичи и сдобренное тщательно пережёванной болотной травой…

Завтра должны были начать прорубать. Два дня я, по плану, разрабатывала «путь» на месте. Мои помощники – подрабатывающие на буровых чернорабочими, бичи. Карандаш и Пётр. Карандаш – и впрямь похож на вставленный в штапик тонкий серый грифель. Написать на лбу – «Конструктор», определить жёсткость и складывай в пенал.

К вечеру Саныч – начальник, слово и голос нашей стройки, ушёл на проверку. Вернулся недовольный.

 

- значит так…тутуту…руруру…там, на девятнадцатом квадрате…хм, где же моя линейка…

- на девятнадцатом? Что-то не так?

- а? ДА! Да…да…ДА!. Девятнадцатый квадрат! НЕВЕРНЫЙ УГОЛ! Переделать сегодня же. Завтра в семь уже рубим…турутурутутуту…хм…ну куда же я её дел…

 

Слёзы к земле сами собой. Темнота на улице. А вы знаете, что такое комары в тайге? Американские спреи от мошки на нежно розовых телах скаутов. Нет. Это когда тонкий нос-шприц проходит даже сквозь плотную ткань антимоскитного костюма. И так часто проходит, что даже чувствовать каждый укус перестаёшь.

А я так старалась.

А он… «неправильно!»

Что делать!?

Ну, куда я попрусь ночью? Я и днём-то дорогу с трудом находила.

А кругом болота.

Да и вообще – темно же! Страшно!

Хочу спать.

Я устала.

И слёзы к ногам сами собой.

 

- чё плачешь-то?

 

Плачешь. Солёная вода сушит щёки. Высыхает и чешется. Плакать.

 

- да ну. Хватит хныкать. Ну, бля, ты ж начальник будущий. Не должна! Так!

 

Не должна. Так. Как. Вот так. Не должна. Как сейчас. Так никогда не должна. Начальник – я.

- неправильно, что ли разметили?

 

Девятнадцатый квадрат. Завтра в семь. По моим следам. По моим меткам. НЕПРАВИЛЬНО. Я.

 

- ага…переделывай, говорит! сегодня…

 

Сегоднясегоднясегодня. Это сейчас. Уже ночь. СЕГОДНЯ. СЕЙЧАС.СЁДНЯ! ПРЯМ ЩАС!

 

- ну, так чё сидим-то? Давай, вставай. Щас за Карандашом схожу и пойдём. Да ты не хнычь. Не боись, мы это быстро – я короткую дорогу знаю…хо, ну бля дела.

 

Дорогу знаю. Знаю. Короткую. Дорогу. Я. Знаю. Короткую. Короткую. Д-о-р-о-г-а. Я. Короткая дорога…мы это быстро. Бля! Ну дела. Дела –то дела. Хо.хо.хо.хо.бля. мы это быстро…О,Пётр!

Мы и, правда, быстро управились. Они потом надо мной всё посмеивались. Студентка! Ха! Ну, Саныч даёт! Ух, медведь! Напугал девчонку!

Небо сверху под стать настроению. Иногда его вечность одурманивает и тогда хочется взлететь и к нему. Поближе. А по-другому, это когда давит оно. Всей своей тёмной ночной глубиной. И звёзды тогда становятся неуютными колючками, разбросанными в совершенно хаотичном и никому непонятном порядке. Сквозняк!

 

- вон там.

- да нет же. Вон тропа! Ну, ты, Карандаш, даешь! Вчера же здесь ходили, а ты уже не помнишь ни хера!

- а по-моему вон там…ну ладно, раз помнишь…там наверное.

 

Через болото. По кочкам. Я шла. Прыгала. Молчала. Даже не боялась. Не знала чего бояться. Казалось – с ними хоть куда. Они помогут. Мои друзья бичи.

Карандаш потерял равновесие, и его длинное худое тело свалилось прямо в торфяную кашу. Правая нога сразу – по колено. Паника. Я даже не поняла сначала, что произошло что-то страшное. Серьёзное. Ну, грязь. Густая. Сейчас руку протяну и вытащу.

 

- нет.

- да ты что? Хватайся! Я тебя вытащу. Давай руку.

 

На поверхности только руки и голова на тощей длинной шее.

 

- вот. Держись. Тяни. Медленно. Да не дёргайся ты. Ха! Ну, вот и вытащим!

 

Пётр - я даже не заметила, как он пропал – прибежал с огромной веткой. Почти целое дерево притащил. Рогатина. Я сбросила с себя почти всю одежду – раскидала вокруг для дополнительной опоры. Комары сразу облепили всё тело. Сплошная шевелящаяся масса крохотных жужжащих тел. Карандаш, уцепившись двумя руками за спасительную берёзу, освободился уже по пояс. Он всё шевелился. Кряхтел. Старался. Звуки. Звуки. Звуки. Жизнь звучит. И вдруг Тишина. И я тогда впервые в жизни почувствовала этот холод.

 

- а…

- э, ты чего? Устал? НУ-КА, ДАВАЙ! ТЯНИ! Ещё чуть…

 

Он посмотрел на меня, и я сразу всё поняла. Взгляд. Последний. Когда он последний, это всегда видно. Замечали? А, не видели, тогда понятно. Он прошёл сквозь меня, сжал в кулачки слёзные мешочки, открыл мне рот, но звук застрял где-то внизу, вместе с, увернувшимся от хлёсткого удара, сердцем.

 

- А НА ХЕР МНЕ ЖИЗНЬ ТАКАЯ! ПОШЛО ВСЁ НА ХУЙ!

 

И только этот чавкающий «БУЛЬК!».

Одно мгновение и он скрылся в пучине.

Потом на миг показалось его лицо: «А ты, дура, реви, реви, а то по мне и поплакать-то некому».