ЛАОКООН ОДЕССКИЙ

Из рассказов дяди Миши

 

-Лаокоон – откуда он родом? – неожиданно спрашивает дядя Миша. – Из Трои... Значит, он тоже Троянский? Как и этот их конь? Который с сюрпризом? Ах, из-за коня все и вышло? Смотрите...

Дядя Миша качает головой. Потом почему-то пожимает сухоньким плечиком, а на лице его состраиватся некая гримаса, которая говорит, что моя информация его ни в чем не убедила. Он меня выслушает, согласится, даже покивает – но останется, как все одесситы, при своем мнении.

Мнение одессита – единственное в мире. И Троянский конь, и его «сюрприз» имеют у дяди Миши свой облик. Вооруженные ахейцы в нем необязательны. «Сколько человек, скажите, можно поместить в деревянного коня? Он что, с дом? Где они взяли столько дерева? Ездили за ним в Канаду? Чтобы врагам кололось, можно набить коня чем-нибудь подешевле. Возьмите тех же морских ежей...»

-Хотите знать историю про Лаокоона Одесского? – вдруг предлагает дядя Миша. – Он у нас пострадал во второй раз. И главное – за что?!

Ну так вот: раньше одесский Лаокоон стоял в треугольном сквере на Преображенской. Это между Соборной площадью и Тираспольской. Там еще бывший дом Красной Армии. Его в войну полуразрушили. Мальчишки в нем потом лазили и нашли, говорят, в стеклянной банке сердце Пархоменко. В спирте. Так спирт они выпили, а сердце выбросили. Что им Пархоменко? После этого двери и окна замуровали...

Но я же не об этом. В Одессе, наверно, была ревизия памятников, и вот начальству докладывают, что с Лаокооном на Преображенской не все в порядке. Что не в порядке? У него отбили. Начальству, конечно, понятно, что можно отбить у обнаженного Лаокоона, и оно стучит кулаком по столу.

-Что скажут приезжие, когда увидят! – кричит начальство. – В Одессе, скажут, не умеют хранить культурное наследие! Хорошо, что Дюк прикрыт, у Пушкина одна голова, а Воронцов в пальто. Позовите мне скульптора. Этого, как его...

Скульптор – как его, я уже не помню – приходит. А начальство уже рвет и мечет. И хочет говорить на творческие темы.

-И почему, как голая скульптура, так обязательно отломают! Древние греки, я слышал, отбивали руки, а у нас всегда – это самое! Что? Наш Лаокоон был без фигового листа? Это по каким же, спрашивается, соображениям? Художественная правда... Листик, значит, им мешал... Доигрались с этой вашей художественной правдой!.. В общем, так: восстановить. И – без всяких вымыслов и домыслов. Чтобы тютелька в тютельку. На нашего Лаокоона будут смотреть женщины и дети. Точка.

Им лишь бы точка, а у нас запятая... Скульптор вылепил что нужно, пошел, прикрепил. Или приклеил – я не видел, это было ночью. Кто-нибудь светил ему фонариком, пока он там копошился. Тоже работа...

Наутро приехал начальник. На «волге». Навел критику:

-Белее! – И уехал.

А тот злоумышленник – он свое «хозяйство», видать, проверял - все заметил. «Что они имеют к моему Лаокоону?» И ночью сделал обратный порядок. Ему так больше нравилось. Одно слово – злоумышленник!

Что вам сказать? Днем древний грек был при всем своем, ночью – его всего лишали. Змеи – их ему оставляли. Утром скульптор шел смотреть – опять нету! Как корова языком! И в его мастерской, на подоконнике, теперь стояли заготовки – целая дюжина. Попробуйте объяснить гостям, зачем ему такой запас...

И начальство тоже спрашивали – почему оно не поставит у Лаокоона ночную милицию. Ответ начальника знала вся Одесса.

-А вдруг кто-то поинтересуется, по какому поводу почетный караул? Что, мол, вы здесь так бдительно охраняете? А милиция и брякнет, как она умеет брякать, что именно. Имя «Лаокоон» она может забыть. И меня тогда подымут на смех. А сверху, понятно, тут же позвонят: тебе, мол, что, кроме древнегреческих яиц, в Одессе больше нечего стеречь?..

Пускай скульптор его ловит, если встретятся, им будет что сказать друг другу!

Ну и вот, эти трое теперь были при деле: скульптор лепил, злоумышленник – этот, знай, скопил, а третий, начальник, – он занимался литературой. Его цитировал весь город.

-Что такое, - он говорил в своем кабинете, но так, что было слышно на улице, - в Одессе нельзя держать обнаженную скульптуру! Да я возле этого гревнего дрека пулемет поставлю! Как будто Преображенская – уже Конотоп! Как будто люди уже не моются в бане! Заминирую я этого Лаокоона к чертовой древнегреческой бабушке!

Знаете, что произошло в результате всей этой невыяснимой (словечко дяди Миши) обстановки? Лаокоона – от греха подальше – перенесли. С Преображенской на Пушкинскую. Его установили перед Археологическим музеем. А это рядом с Приморским бульваром, где Дюк, Пушкин и Народный суд...

Одессит не только не верит никому – он справедливо полагает, что и ему не верят. И дядя Миша завершает рассказ вот такой фразой:

-Хотите убедиться, что все было так, как я говорил? Что все было в точности? Берите самолет, летите в Одессу и идите прямо к Лаокоону. Вам его покажут. И вы увидите – таки белее. Несмотря на все старания. Или страдания. Я знаю...