ДВА ДЕДА, ВОИНЫ И ТАЛАНТЫ

 

«Мечтал стать великим русским писателем, а стал средней руки комбатом. Но мне выпало такое время, когда комбаты решают все…»

Дед по крови. Познанский Леонид Владимирович,

Комбат, 428 Отдельный саперный батальон,

Пропал без вести в июле 1942 года

 

«Я знаю две вещи – войну и кино»

Дед по жизни. Фрейлих Семен Израйлевич,

Доктор искусствоведения, профессор, академик.

 

 

***

Леня встретил Люсю в первом классе. «Что за бандит сидит сзади тебя, - спрашивала Люсю мама, - что я каждый день должна подрезать тебе косички?» Будущий супруг исправно купал кончики косичек в чернильнице, а его родителям учителя говорили, что мальчик очень способный, но очень шаловливый.

Особенно отличался Леня на уроках литературы, его сочинения были лучшими, а преподаватель предрекал ему блестящее литературное будущее.

В 6-м классе Леня, участвуя в общей игре написал будущей жене характеристику: «думал три дня и три ночи… А в общем, Суховерх – хороший парень»

В 10-м классе наметился роман. «Что за мама у твоей девочки, - спрашивали Леню, - если она позволяет своей дочери приходить домой в 2 часа ночи». А они целовались в Нескучном саду.

Вскоре поступили в институты, встречи прервались. От своей подруги Люся узнавала о Лене. Потом они случайно встретились, и роман возобновился. Вопрос ребром об отношениях поставила Люся, и стала женой Лени.

 

С 4-го курса Строительного Института Леня перевелся в Инженерно-Строительную Академию им. Куйбышева, надо было получать другую стипендию – женился. Закончил Инженерно-форсификационный факультет. В пехоте попросту – сапер.

«Все реки и ручьи превратились в Днепр, перейти который невозможно, а в два часа надо было построить мост для нашей пехоты…» (из фронтовых писем)

Уничтоженное письмо

«не сердись, я должен написать. Почему ты думаешь, что тебя от немцев должен защищать чужой дядя, а не твой муж. Я сражаюсь за тебя, за деда Рыжего (так звали в Тарутино его деда, колоритнейший был мужик (примечание авт.)). Ты хотела, чтобы я остался в штабе среди подлецов, но я не смог.

Частых писем не жди. Мне трудно сказать все, что хочется, когда я пишу на спине спящего рядом солдата.

Сначала решил не писать тебе вообще, но потом одумался…»

Бабушка сочла это письмо обидным для себя и уничтожила, выучив перед этим наизусть.

 

Получил выговор: плохо обучал солдат пользоваться гранатами, один подорвался.

Писал «нас посылают туда, куда шла 14 дивизия…» (речь идет о запрещенной пьесе Демьяна Бедного «Как 14-я дивизия в рай шла»)

 

«Немцы сосредотачивают войска. Мы новых окоп построить не успеем»

Зато Люся на восьмом месяце беременности успела приехать в гарнизон на границу, около Кеннингсберга, примерно в 200-х километрах от Каунаса, столько же от Шауляя. Она была в гарнизоне, когда немцы пересекли границу.

«Все уже взрывалось и горело. Наш эшелон последним смог пересечь Двину, следующий, с детьми, рухнул вместе с мостом под бомбежкой.

Скотский эшелон».

Бежит красноармеец и кричит: шинель Познанского. Бабушка выхватывает – платок другой. Рядом с ней женщина из того же гарнизона: это шинель моего Лени!

Другой красноармеец, другая шинель, уже наша. И мешок сухарей в дорогу. В кармане записка: «Люсек, помни, что ты - русская женщина. Береги сына».

Мешок сухарей съели всем вагоном. А на следующий день все достали свои припасы, а Люся так и ехала голодная, на восьмом месяце беременности. Из ценных вещей было только ведро. Уберегла себя и Наташку, что родилась в июле во время бомбежки почти на Красной площади. Пережила эвакуацию, голод, неизвестность, с 1-го июля 1942 года Наташка получала пособие, как дочь пропавшего без вести, но была еще надежда.

Самое ценное, что осталось от Лени – это Наташка и фронтовые письма. Одно из них написано на обороте немецкой карты, где показано расположение немецких войск в нашем селе Тарутино.

Одним из самых сильных потрясений было в моей жизни знакомство с фрагментами писем деда. Казалось, кто-то говорил со мной моим же языком, шутками, предложениями. Словно я это писала: «Вчера бомбили по переправе будто лично по мне. Ранили легко, в руку, не переживайте – могут дать отпуск. Как там Наташка – уже гениальный ребенок?»

 

***

После войны Сеня встретил Люсю в Риге. У нее была Наташка, у него – было плечо, на которое можно было опереться, вся грудь в орденах, контузия, неоконченный ВГИК и мало возможности устроится на работу – еврей. Майор, герой войны, шутник, знаток поэзии и сам…

Пожениться они смогли после суда, где уже беременная Люся признавала Леню погибшим.

Когда я родилась – у меня был дед Сеня. И я долго не знала, что есть еще и другой. Был, правильнее, наверное, или есть? Поиски не дали никаких результатов.

А Сеня не дожил всего 5 дней до своего 85-летия, и подготовленные в его честь поздравления стали частью некрологов и соболезнований.

Болезнь, с которой он мужественно боролся более 10 лет, начала побеждать и ударила по рассудку, как и предупреждали врачи. Либо дикие боли, либо потеря рассудка. Резко, сразу. Подготовка была стремительной: быстро ослаб, стал заговариваться.

Передавая друг другу вахту, предупреждали: борется с бандитами в городе – это все в порядке, говорит, что сидит в тюрьме – уже хуже. Раз немцы в атаку пошли – одного оставлять нельзя.

Врачи называли это развернутым галлюциногенным рядом. Для меня – он снова проживал свою жизнь. Дед часто говорил: «Я знаю две вещи – войну и кино». Но кино, которому он посвятил всю свою жизнь, отошло на второй план. Дед «жил войной». С ним теперь было самое главное – детство и атаки. «Под артобстрелом нельзя делать перебежек, - учил его комбат».

Семен родился в семье скорняка и дочери раввина. Семья много переезжала из одного района под Рязанью в другой, пока не осела в самой Рязани. Там он провел свое счастливое голодное детство: катался на коньках, прикрученных к валенкам, ходил «двором на двор». Был очень способным учеником, в отличие от двух своих сестер (третья умерла совсем маленькой). Занимался во всех кружках, на радио читал свои стихи, что исправно писал к каждому празднику.

Когда собрался в Москву поступать в ИФЛИ, мама испекла ему в дорогу 33 булочки. С корзиной за плечом он начал свой путь «в кино», его приняли сразу, хоть и не проходил по возрасту (закончил школу на год раньше, чем было положено). Начались студенческие годы, вскоре арестовали его отца, Семен прошел суровый допрос на комсомольском собрании и получил выговор. Отца сослали и где, как умер Израиль, представленный к георгиевскому кресту выдающийся разведчик Первой мировой, никто не знает.

Едва объявили войну, все ИФЛИйские мальчики кинулись в свои военкоматы.

Семен прошел всю войну в пешей разведке. Людей, прежде всего, «мерил разведкой». После ареста отца не читал вслух своих стихов, но писал всю жизнь. Процитирую одно. Меня поражает, что эти строки принадлежат человеку, вся грудь которого была в орденах и медалях.

 

За что давали ордена?

За беспримерные дела,

За героический экстаз,

За Тулу,

за Москву,

Кавказ,

За кровь,

за вшей,

за бред,

за брод.

За сорок первый страшный год,

Победный май, а иногда

Ни за понюшку табака.

За языком пошел отряд –

Не все вернулися назад.

Чтоб орден получил живой

Убитым должен быть другой.

Так значит наши ордена

Всегда другим принадлежат:

Тому, кого не ждет жена,

Тем, кто под Киевом лежат,

Под Минском,

Прагой,

и чей стон

Услышал даже Балатон.

Они лежат по всей земле

Без слов, без снов и без желаний.

Они лежат по всей земле,

Быть может, мы бы там лежали,

Но жребий выбрали они,

И то, что им принадлежало,

Отдали нам – ночи и дни.

 

Чтоб орден получил живой

Убитым должен быть другой.

1974 г,

Волынская больница

 

Лично мне хочется думать, что это стихотворение Сеня написал и Лене тоже.

 

Фронтовые сто грамм. Они прошли с ним всю его жизнь. Последние годы подвигом было подняться, принимать душ, переносить больничные процедуры. Пока был в сознании – читал, писал, смотрел фильмы. Когда уже не мог держать рюмку – пил из трубочки из МакДоналдса, но просил показать, сколько ему налили.

Врачи говорили, что водка гасит галлюцинации. Дело не в этом.

Дед не говорил о невыполненных замыслах, редко беспокоился, что нет с ним учеников. Звал фронтовых друзей, сестру…

Все чаще страдал он о своем грехе. При побеге из плена, он убил немца.

- Ты пойми, - говорил он и глядел куда-то вверх, - я хотел жить. Чтобы дети родились, чтобы внуки были. – Слезы катились по небритым щекам. – Ты пойми, я должен был убить, чтобы жизнь продолжалась… И лошадь… Ты видела, как страшно – разорванное брюхо…

Я держала в ладонях дрожащую руку и говорила, что горжусь им, что все получилось: и дети, и внуки, и правнуки. Всем есть где жить и никто не голодает.

Дед не слышал.

- Меня простят? – спрашивал он, и взгляд блуждал по потолку.

- Тебя простили, – с моей стороны это дерзость, но я так думаю.

Он прожил огромную жизнь и не вспоминал голода, адского труда, обманов государства. Умирал человек великого поколения, чья сила духа и стремление к жизни сделали возможными нас. И уходя, он терзал свою душу убитым немцем и лошадью, брюхо которой разорвало снарядом.

На памятнике деду мы написали «Солдат, писатель, академик».

Так в три слова мы постарались «уложить» самое главное о жизни Семена Израйлевича Фрейлиха, крупнейшего теоретика и историка кино, автора классического учебника «Теория кино», профессора, академика, Лауреата Государственной премии за сценарий документально фильма «Михаил Ромм. Исповедь кинорежиссера», автора сценариев трех художественных фильмов: «Солнце светит всем», «Песочные часы», «Птицы над городом».

Когда я проговаривалась, кто мой дед Сеня, мне всегда говорили: «О, так тебе есть в кого…» А я молчала. Объяснять, что не в «этого», а в «того» было слишком долго, да скорее всего – и не правильно. Потому что кроме «вопросов крови» есть еще и вопросы воспитания, влияния среды в которой ты формируешься как личность. И определить, что важнее нет возможности, да и потребности нет.

Теперь они для меня навсегда рядом. Где-то очень высоко. Мои деды. Мужчины, воины, оставившие мне уникальное наследство – талант жить.