Автор благодарит

Ирину Стрелкову, Оксану Кубатченко и других принявших участие в,

за оказание неоценимой помощи

при написании данного рассказа

---------------------------------

 

Где вы сейчас, белокурый веснушчатый мальчишка, в большой не по размеру рубахе, и тонкая сероглазая девочка со строгими косичками?

Где ты сейчас, цветущая долина с живущими в ней счастливыми, добрыми, отзывчивыми людьми?

Вас больше нет.

Есть только я, мертвецы и память.

***

- Привет, Ланка. Ты сегодня к Ратиславу идешь?

- Здравствуй, Мир. Сейчас, подожди, мамке скажу.

Мальчик и девочка идут по лугу, взявшись за руки. Они, как и другие дети, сегодня будут учиться читать реальность у старого Ратислава.

Ратислав – видун. Он умеет видеть суть вещей. Мир очень любит слушать его истории.

Дом видуна стоит за деревней, в большом и светлом лесу. Жители деревни редко бывают в стороне, где живет Ратислав. Здесь не встретишь охотника, отягощенного добычей, или стайку девушек с корзинками, заполненными грибами и ягодами. В этот лес ходят только дети.

- Чтобы реальность раскрыла свои тайны, она должна жить сама по себе, – говорит Ратислав. – Если вы будете смотреть на окружающее, после того как обдерете и изломаете его, то поймете лишь суть смерти, а мы с вами должны изучить жизнь.

Ратислав старый. Говорят, что в молодости он был воином. Об этом свидетельствуют многочисленные шрамы на его теле. Сейчас он учитель младших детей, еще не прошедших посвящение. Сам Хранитель назначил его на это место.

Дети слушают Ратислава, затаив дыхание.

- Дерево, – видун тычет узловатым пальцем в первую попавшуюся сосну, глаза его хитро сощурены. – Что хочет это дерево?

- Ничего не хочет…

- Оно хочет летать…

- Оно хочет, чтобы мы не разводили под ним костер…

- Оно хочет стать вождем всех деревьев…

Ратислав хохочет, борода его развевается по ветру, глаза сияют.

- Малыши. Сейчас вы назвали только то, чего хотите вы сами. А дерево… оно хочет быть просто деревом, стоять вот на этой опушке, впитывать солнечные лучи и земную силу, купаться в воздушных потоках и растить на своих ветках зачатки таких же, как он деревьев.

- А ты откуда знаешь, – на уроках Ратислава задавать вопросы не возбраняется, – оно тебе, что само сказало?

- Конечно, – лицо ведуна выражает высшую степень довольства, это значит, что сейчас будет раскрыт еще один секрет. – Если ты умеешь видеть, то каждое дерево, каждый зверь или человек легко откроет тебе тайну своих желаний.

- Объясни.

- Всё очень просто. Посмотри внимательно, кто или что перед тобой. Если это дерево, то оно хочет быть деревом, если белка то – белкой, а если видун – он хочет учить таких, как вы.

- Значит, мы хотим быть детьми?

- Ха! Конечно, нет. Маленький росток все равно хочет быть большим и могучим деревом. Так и вы: сегодня поросль, а завтра…

- Но ведь кем станет каждый из нас, определяет посвящение.

- И вновь неверно. Посвящение лишь определяет твои наклонности, – старик помрачнел. – Ладно, вернемся к теме. Определив желания каждого предмета или живого существа относительно самих себя, мы должны понять, чего они хотят друг от друга…

***

Память. Странная это вещь. Теперь, когда рядом уже нет тех, кто окружал меня с детства, и даже память о них тщательно стерта вождями мертвых, все ярче встают перед моими глазами картины ушедшего.

Мертвые. Они приходили из-за моря. Чаще всего это были убогие лодки, случайно занесенные ветром на побережье, заполненные такими же жалкими людьми.

И мы никак не могли понять, почему хранитель приказал уничтожать каждого из них на месте, не вступая в разговоры. Как тогда…

***

Море, огромное и сильное, ласково приняло в свои объятья детские тела. Здорово! Огромное, могучее, а иногда свирепое и беспощадное, сегодня оно было тихим и безмятежным. Они, дети, и их учитель Донко стояли лагерем у воды уже несколько дней. Недавно бушевал шторм, и они ждали его окончания для того, чтобы увидеть стихию во всех её проявлениях.

- Море обманщик? Он хочет убить нас, а сегодня притворилось ласковым, чтобы мы ему поверили? – маленькая Веснушка все никак не могла преодолеть недоверие к огромному чуждому ей пространству.

- Ну что ты. Совсем нет. Просто ветер перестал гнать его волны на берег. – Донко улыбнулся. – Море такой же мир, как тот, что окружает нас, только предназначен он для других существ: рыб, дельфинов и каракатиц. Рыбы не боятся моря. Нам, сухопутным жителям, оно чуждо, но это вовсе не значит, что оно враг. Смотри, как резвятся старшие ребята. Человек может жить везде, только не нужно забывать о том, где твой мир, а где ты только гость. Сегодня вечером я расскажу вам, как нужно читать чужую реальность. Видеть, уважать, и если нужно - использовать её.

И тут появилась лодка. Маленькая и совсем беспомощная точка на самом краю. Там, где вода сходилась с небом.

- Смотрите, мертвецы плывут! – взгляды купающихся, и тех, кто был на берегу, обратились к морю. – Надо стражу предупредить.

- Учитель, а почему море нужно уважать несмотря на то, что оно чужое, а мертвецов уничтожать, хотя они тоже люди? – спросил тогда Мир.

- Потому что это болезнь. Море живет по правилам, оно не агрессивно, если ты уважаешь его правила. Но все, кто соприкоснулся с мертвецами, слушал их и говорил с ними, становятся мертвыми.

- Но ведь Хранитель говорит с ними перед тем, как их казнят.

- Мудрость Хранителя защищает его от заразы.

- А почему их зовут мертвецами?...

***

 

Хранитель.

Глава совета священников. Человек, воплотивший в себя всю мудрость жизни. Его слова – истина, его мысли – отражение жизни. Разве мог я тогда подумать, что он окажется самым слабым звеном ушедшего мира?

Лодку тогда выбросило совсем недалеко от нас, и мы видели, как стражи вытаскивали из нее грязных, изможденных людей. Вытаскивали, для того чтобы они встретились с Хранителем, а потом и с воспеваемой ими смертью. И еще мы видели деревянную фигуру мертвеца, венчавшую нос лодки. Пустые деревянные глаза фигуры были совсем не страшными, а лицо выражало скорее умиротворение, чем смерть. Тогда я еще не знал, что эти понятия могут быть очень похожими.

***

Вечер. Берег реки. Юноша и девушка смотрят на звезды.

- Ты волнуешься? – Мир обнял Лану за плечи. – Не бойся, я говорил с Ратиславом. Он думает, что ты будешь священником, как и отец.

- Все равно. Ведь посвящение – это конец детства. Это значит, что уже никто никогда не расскажет мне обо всем просто потому, что мне это нужно.

- Но ты же уже научилась читать реальность. Если что будет нужно – возьмешь сама. Ты сильная.

- Я знаю. Меня беспокоит другое. Ты… ты любишь меня?

- Конечно. Зачем спрашиваешь, если сама знаешь. – Мир улыбнулся. – А после посвящения мы поженимся. Ты станешь священником, а я… я, пока еще не решил. – Мир хитро прищурился. – Вот стану чистильщиком, будешь знать.

- Да ну тебя.

 

***

Я не стал чистильщиком. Зря я пугал Лану будущим жены адепта бога чистоты, для которого очищение поля от сорняков и уничтожение мешающих его жизни людей, по сути, одно и тоже. Не стал я также и последователем изощренного бога хитрости, уютным адептом бога дома, жертвенным сторонником бога любви, яростным и радостным сторонником бога победы…

Она стала священником бога озарения, а я… никем. Совет священников признал, что мои склонности настолько равны, что определить их не представляется возможным.

***

И сказал священник бога чистоты:

- Он чист. Он достаточно чист даже для того, чтобы занять мое место. В его сердце нет ненужного, отягощающего жизнь мусора. Его голова ясна, и готова принимать новое. Он, не задумываясь, отвергает то, что не имеет смысла, и готов убрать это из своей жизни.

Я говорю, что он будет воином чистоты.

 

И сказал священник бога мастерства:

- Он умел. Он знает «как» даже тогда, когда не знает «зачем». Он умеет многое и будет уметь большее. Он готов к этому.

Я говорю, что он будет мастером умений.

 

И сказал священник бога созерцания:

- Взгляд его зорок. Он проникает в самую суть вещей. Никто, как бы ни старался, не способен заставить его принять желаемое за действительное. Он никогда не спутает то, что хочет он, с тем, что хотят от него.

Я говорю - он будет видящим бога созерцания.

 

И сказал священник бога победы:

- Он умен, обаятелен, может вести за собой других. Он готов и хочет обладать человеком, он готов и хочет обладать вселенной.

Я говорю - он будет ведущим вперед.

 

И сказал священник бога дома:

- Он не пуст. В его душе есть то, что требует тщательного сбережения от чужих глаз. И он умеет это беречь и хранить. Его дом не окажется пустым.

Я говорю, что он будет строителем и хранителем малой вселенной души человека.

 

И сказал священник бога дела:

- Его качества позволяют достигнуть успеха в любом деле. Его положение в обществе будет зависеть только от его желания.

Он будет тем, кто ежедневно составляет основу.

 

И сказал священник бога рода.

- Он готов учить и принять на себя ношу за то, чему научил…

 

Священник бога любви:

- Он готов отдавать…

Священник бога озарения:

- Он может создавать новое…

Священник дружбы:

- Не подведет…

Священник ответственности:

- Стабилен….

Священник шаблона:

- Достаточно образован…

Священник хитрости:

- Хитер…

Священник страха:

- Осторожен…

Священник здоровья:

- Здоров и красив…

 

- Вы все выставили высшую оценку составляющим личности человека, которого мы знаем как Мира из долины. Вы все выставили равную оценку. Вы знаете, что это значит?

- Да, Хранитель.

 

- Готов ли ты, Мир из долины, прошедший, как и положено, все положенные испытания, выслушать решение совета священников о твоем будущем?

- Да, Хранитель.

- Ты рожден среди нас, ты вырос среди нас, мы учили тебя всему, что мы знаем сами, и сегодня мы решаем твоё будущее. Мы честны и непредвзяты с тобой Мир, и поэтому я открыто говорю тебе, что совет священников не нашел в тебе явных предпочтений к чему либо, составляющему нашу жизнь. Ты знаешь, что это значит?

Готов ли ты отказаться от части себя для того, чтобы совет мог сделать выбор?

Мир растерялся. Он был готов ко всему, кроме того, что услышал. Равен во всем? Как же так? Он знал законы. И знал, что происходит с теми, кто прошел испытания с подобным результатом.

- Готов ли ты отказаться от части себя?

- Нет, Хранитель. Осознавая всю свою неполноценность, я все-таки не готов к тому, чтобы уничтожать то, что есть во мне, и то, что я считаю собой, – Мир услышал свой голос как бы со стороны. «Что же я говорю?» - мелькнуло у него в голове – «Зачем?» – Перед ним возникло лицо Ланы. Теперь он не сможет даже близко подойти к ней. «Никогда» - прошептали её губы. Да, никогда он не будет рядом с теми, кого за долгие годы привык считать своими товарищами навсегда.

- Ты, - звучал голос хранителя. – Ты, Мир из долины, признаешься человеком, не способным занять достойное место в нашем обществе. Отныне твое имя «Никто». Отныне твое место «Нигде». Иди, и да не убережешься ты от воинов чистоты, имеющих своей целью уничтожение мусора. Даже если это… отличный мусор.

 

***

Мусор. Изгой. С того момента я был обречен на существование вне общества. Порядок, существовавший в долине, не признавал людей, не способных стать гармоничной составляющей этого порядка.

Официально люди, признанные изгоями, переставали существовать с момента оглашения решения совета, и воины чистоты должны были уничтожать их, где бы ни встретили. На деле же чистильщики не слишком обременяли себя заботой, и люди вне каст приспособились жить, не привлекая к себе внимания. Они образовывали немногочисленные общины, зарабатывавшие себе на жизнь черной работой, не требовавшей подтверждения социального статуса. Члены этих общин не обладали никакими правами. И любой, кто хотел, мог убить их, невзирая на пол или возраст.

Как высоко мы тогда ценили кастовость!

***

 

- Привет, Мир.

- Не называй моего имени, – Мир испуганно оглянулся. – Тоже мне, придумал выкрикивать имя того, кого нет, да еще прямо на базаре в центре города! Что, ты хочешь, чтобы чистильщики услышали?

- Да нет, – Дроб виновато потупился. – Просто день хороший, тебя увидел, обрадовался.

- Ага. Только радуйся потише.

- Тебе мешки таскать еще не надоело? – судя по выражению лица, Дроба так и распирало от желания что-то сообщить.

- Скоро. Сейчас вот это еще перетаскаю и всё, – Мир указал на внушительную гору мешков, которые, по мнению его работодателя-торговца, должны были храниться под навесом метрах в тридцати от того места, где сейчас находились. – Каких-нибудь пять часов - и я в твоем распоряжении. А что случилось?

- Хм, – Дроб состроил озадаченную физиономию. – Давай так, я тебе сейчас помогу, а потом мы пойдем… в общем сам увидишь.

Вдвоем и впрямь получилось быстрее. И через пару часов парни, получив от торговца, адепта бога хитрости, плату за свои труды, уже шли по улице.

- Интересные люди, эти кастовые, нас не признают, а услугами пользуются. Вон Вешнянка, она из тех, кто возле южных ворот живут, подцепила на днях кастового, так он клялся, что такого удовольствия не получал даже со жрицами храма победы.

- Это потому, что в «победе» они только о победе и мечтают, а она чуть любви добавила. Кастовым нельзя, а ей всё равно. Её же нет, – Мир грустно улыбнулся. – В каждом положении есть свои преимущества. Кстати, а куда это ты меня тащишь?

- Потерпи, скоро сам поймешь. Уже почти пришли.

Улица, по которой шли молодые люди, вскоре плавно переросла в площадь. Толпа, собравшаяся в центре , свидетельствовала о неком важном происходящем здесь событии.

- Что это?

-Как что? – Дроб засмеялся. – Это же Мудрена со своими приехала!

- Мудрена! – Мир рванулся через толпу. Ну что же еще могло собрать толпу в центре города среди недели, как не цирковая палатка тетушки Мудрены.

Мир по-сыновнему полюбил Мудрену еще тогда, когда, как ненужный щенок, выброшенный обществом, бродил по улицам. Для друзей и родных тогда он просто перестал существовать, а жить один еще не привык. Мудрена подобрала его. Точнее пригласила к себе, не задавая лишних вопросов, накормила и уложила на сундук с цирковым реквизитом.

В общину он попал уже позже. Цирк не мог долго задерживаться в одном месте, а взять с собой молодого изгоя Мудрена не могла.

Но всё равно Мир сохранил благодарность к ней, и теперь, спустя два года, с радостью проталкивался к палатке, горя желанием обнять родного ему человека.

- Здоров, циркачи! – Представление уже закончилось, и Мир ужом проскользнул в рабочее помещение.

- Здравствуй, Мир. Смотри, как подрос. Мудрена, гляди, кто к нам пожаловал.

- Чё орете? – Мудрена, как всегда величественная и необъятная, вплыла в помещение. Её принадлежность к касте воинов чистоты можно было определить лишь по массивному золотому изображению бога, прикрепленному к её плечу. На поджарых стражников она походила, как бульдог на гончую. – Здравствуй, Мир. Пришел? Это хорошо, что не забываешь старушку. Подожди, пока я со своими разберусь. У меня к тебе разговор есть.

Тетушка величественно развернулась к Миру спиной и принялась отдавать указания.

***

Через несколько дней циркачи, прихватив с собой меня, уехали к западным границам. Пограничные города представляли собой такое смешение разных людей, что на контроль за изгоями там внимания практически не обращали.

***

- Ну ты и ловкач! Умеет тетушка людей подбирать. Вроде из домовой касты, а какие фортеля на арене выкручивает. Мир, не слышишь, что ли? Может, совет ошибся, когда тебе касту определял?

- Может и так, – сдружившись с товарищами по труппе, тем не менее, Мир не распространялся о своем неопределенном статусе. И самому хлопот меньше, и ребятам не так напряжно. Тетушка Мудрена выправила Миру бляху касты бога дома, и на данном этапе его это вполне устраивало.

Пограничье поразило его простотой общения и многообразием представителей народов, населявших города долины и прилегающие территории. Стражников – воинов чистоты здесь практически не было. Храмы богов были, но встречались не часто и довольно бессистемно. Например, в торговом Светлограде был расположен храм бога хитрости, и все жители почитали исключительно его, а в горном Вышинске - если и вспоминали, то исключительно о боге победы - покровителе героев и плотских любовных утех.

Это было непривычно Миру, так как, воспитанный на жестких правилах долины, он привык к тому, что адепты любого из богов обязательно чтят весь пантеон, лишь немного выделяя своего покровителя. Это было основой гармонии, ядром существования того мира, который его отверг, но которого не мог, да и не хотел отвергать он сам.

Правильно это или нет, Мир не мог решить. Внешне всё было вроде бы даже лучше, но смутное беспокойство не давало ему покоя. Несмотря на все старания, он не мог смириться с тем, что люди бывают столь явно однобоко развиты.

- Как они могут жить так? – спрашивал он тетушку Мудрену. – Скажи, вот ты из касты воинов, ты та, кто должен следить за чистотой гармонии, скажи, почему они живут как живется, и с ними ничего не случается?

- Ты меня со стражей не путай, – Мудрена недовольно посмотрела в лицо Миру. – Если бы я такая строгая была, то и тебя бы в моей труппе не было. Я артист. Я чищу не ряды, а мозги. И делаю это, насколько позволяют мои способности. А то, что они счастливы и без гармонии, то в этом ничего удивительного, ведь про соединенные силы всех богов человек вспоминает только в час испытаний. Тогда и выявляется, кто есть настоящий человек.

- Значит, если ты встретишь кого-нибудь из… - Мир запнулся, – из мертвых, ты тоже сочтешь его почти что нормальным?

- Мда! Ну и изгои пошли. Мало тебе того, что сам на птичьих правах, так он еще порядок наводить взялся!

- А все-таки?

- Хм. Нормальным? Это как посмотреть. Если сравнивать с жителями долины, то, конечно, разница очень велика, а если со здешними, то… ты не знаешь, но те, кого мы сейчас называем мертвыми, когда-то были одними из нас.

- ….?

- Да, это одна из ветвей последователей бога страха.

- Но ведь бог страха, как и все другие боги, служит жизни. Мало того, он помогает сохранить жизнь, уча осторожности, удерживая от необдуманных решений.

- Ты прав, но только в том случае, когда он вместе с другими богами. Всё началось несколько сотен лет назад с одного священника. Священника бога страха. Его храм стоял на одном из островов западного архипелага. Страх всегда пользовался у моряков большим почтением, ведь зачастую не столько умение, сколько осторожность помогает выжить тем, кто посвятил свою жизнь морской стихии. Это был уважаемый священник. Идеальный священник. Ты знаешь, что священники сознательно уничтожают большую часть своей души с целью как можно больше развить в себе качества того бога, которому служат. Так вот, этот человек преуспел в своем служении настолько, что изменил гармонии и жизни и создал собственное учение. Учение абсолютного, всепоглощающего страха.

- И что?

- И всё. Когда его учение разрослось настолько, что было замечено советом священников, поднялся переполох. Некоторые даже голосовали за введение жестких санкций, но большинство решило, что данный выверт тоже часть мировой гармонии, и поэтому ограничились введением строгого карантина и отлучением отступников от храма бога страха, служащего жизни.

- А мертвец?

- Мертвец… что ж, тот священник получил то, чего он заслуживал. Запуганные им последователи убили его. Убили, чтобы потом веками просить прощения за это у него и его бога.

***

Так началось мое знакомство с учением мертвых. Учением, перевернувшем мир и уничтожившим все, что я знал и любил. Убившем во мне то, без чего нельзя жить, но и нельзя умереть.

Наш цирк кочевал тогда по небольшим городкам, расположенных там, где горные вершины подходят прямо к морю. Торговли и земледелия в тех местах практически не было. Местные жители промышляли охотой и рыболовством. Храмов в тех местах я также не увидел.

***

После удачного представления циркачи тетки Мудрены пировали в трактире, небольшой грязной лачуге, притулившейся к другому такому же строению, которое только по меркам глуши можно было назвать гостиницей.

Тосты поднимались простые: за успешное представление, за мудрую и удачливую Мудрену и, конечно же, за гармонию.

Местные в празднике не участвовали. Рассевшись по дальним от пирующих столикам, они осторожно, как диковинных животных, разглядывали заезжих знаменитостей.

- Всё, – Мудрена была торжественна как никогда. – Наше путешествие по глухим местам подходит к концу. Завтра отправляемся обратно в долину. Дадим по пути несколько представлений, и – здравствуй цивилизация.

- Отлично, как вернусь, первым делом принесу жертву богам! – вскричал богатырского сложения бородач из касты бога победы, работавший в цирке Мудрены силачом. – Всем богам, а особенно своему покровителю.

Присутствующие дружно заржали. Все отлично знали, что жертвы говорившего сводились к победам над парой красоток в кровати да веселому мордобитию в храмовый праздник, когда приверженцы бога победы сходились в ритуальном бою стенка на стенку.

- А ты что сделаешь, Мир?

- Я… я еще не решил.

Мир был, наверное, единственным, кого не радовало возвращение. Он понимал, что в центральных городах его пребывание в цирковой труппе должно закончится.

- Я…еще подумаю.

- Не понял…

К счастью для Мира, не желающего вдаваться в подробности своего отношения к возвращению, внимание окружающих было привлечено новыми, более интересными событиями.

В трактир вошли два человека. Точнее, вошел только один, здоровенный детина в меховой куртке, едва прикрывавшей мускулистый торс. Второй, мальчишка лет десяти, просто волочился за ним, привязанный веревкой, как шутиха к хвосту кошки.

- Смотрите, какого звереныша я поймал, – пробасил вошедший.

- Это же ребенок! – возмущенно воскликнула одна из женщин.

- Ребенок? – здоровяк расхохотался. – Вы что, думаете, я позволю себе так обращаться с ребенком? Нет, уважаемые, это не ребенок, а… – здоровяк дернул за рубашку, прикрывающую грудь мальчишки, – это не ребенок, а… вот это кто! – и все увидели висящее на шее подростка деревянное изображение трупа.

- Мертвец! – посетители кабачка отодвинулись от мальчишки, будто в трактир вошла чума.

- Поймал на побережье. Отвезу в город, продам стражникам, – довольно сообщил здоровяк. – Говорят, за них по пятьсот рублей дают.

- Продай мне, – Мир сам не знал, почему эти слова слетели с его губ.

- Тебе зачем? Сам в город отвезти хочешь? Смотри, я дешевле, чем стражники платят, не отдам.

- Согласен.

И веревка, связывавшая судьбу маленького мертвеца с охотником, перекочевала в руки нового хозяина.

 

***

Я купил мальчишку, еще не осознавая, зачем он мне нужен, просто повинуясь какому-то подсознательному порыву.

Теперь, по истечении лет, я могу твердо сказать, что мной двигала не жалость, и уж точно не желание перепродать его стражникам. Просто каким-то краем своего сознания я чувствовал, что должен собрать как можно больше знаний о тех, живущих на островах поклонниках бога страха, превратившихся в нашем сознании в мертвецов.

Мальчишку звали Богдан.

 

***

- Я остаюсь, – Мир повернулся к Мудрене. – Не обижайся, но в город я не вернусь.

- Вот еще, буду я обижаться. Вольному воля, да и с дохляком своим ты дальше первой заставы не пройдешь. Подчистят вас обоих, сам знаешь.

- Знаю.

- А здесь что будешь делать? Местные к городским и так-то не слишком, а уж с мертвецом на руках точно к деревне близко не подпустят.

- В горы уйду. Богдан, по нашим законам, еще не достиг возраста посвящения, а значит, еще рано решать, кто он.

- Ты чё, дохляка учить будешь? – Мудрена не могла сдержать удивления.

- А что? – Мир невесело ухмыльнулся.– Изгой и мертвец… вполне достойная парочка.

***

Так я стал учителем. Мы ушли в горы и поселились в давно заброшенной охотничьей хижине. Я охотился. Собирал дрова, готовясь к суровой высокогорной зиме. А когда выпал первый снег, я начал учить Богдана читать реальность. И обучение это совсем не было похоже на то, как учил нас старый Ратислав.

 

***

- Что хочет эта река?

- Она ничего не хочет, ибо создана по воле божьей, ей подчинена, и прекратит течь, когда богу будет угодно.

- Что хочешь ты?

- Я хочу, чтобы бог не наказывал меня. Чтобы он простил грехи мои и смилостивился надо мной.

- Что ты будешь делать со своей жизнью?

- Бог сам определит мою жизнь, я лишь песчинка, несомая ветром его воли.

- Чтобы управлять собой и гармонично взаимодействовать с окружающим тебя миром, ты должен понимать его, ты должен понимать себя, ты должен уметь принимать решения, основанные на реальности.

- Я понимаю. Этот мир есть зло. Этот мир есть страдание. Я должен терпеть, ибо это наказание за мои грехи. Я должен терпеть до самой смерти, и тогда бог может простить меня и взять после смерти в лучший мир, где я буду счастлив, – слова выходили из уст маленького почитателя смерти быстро, четко, он не задумывался над тем, что говорит. Все его мысли были тверды, как камень окружающих гор, и Мир никак не мог пробиться сквозь них.

- А что такое счастье?

- Счастье - когда ты не боишься окружающего, но этого невозможно достичь в этой жизни. Эта жизнь всего лишь иллюзия, отголосок будущей, настоящей жизни.

- А хочешь, я покажу тебе, как быть счастливым здесь и сейчас? Хочешь, я покажу тебе, как прийти к совершенству тела и мыслей, которое и даст тебе счастье?

- Я не могу быть совершенным. Совершенный только бог. А мы лишь рабы его и должны исполнять его волю.

- Что есть в тебе?

- Страх перед богом.

- А еще? – этим вопросом Мир, наконец-то, смог заставить Богдана задуматься.

- Еще… а разве можно?

- Не знаю, это тебе решать. Я, например, хочу знать и уметь взаимодействовать с окружающим меня миром, и я учусь этому, я хочу уметь зажигать огнем сердца людей и вести их за собой, я хочу любить женщин, я хочу иметь свой дом, своих детей, хочу дружить, хитрить, когда нужно, очищать свою жизнь от того, что мне не нужно, убивать и зачинать, создавать и разрушать, понимать и… конечно же, бояться. Вот только мой страх, в отличие от твоего, учит осторожности, помогает мне жить, а не зовет к смерти.

- Но ведь это грех. Повелевать своей жизнью может только бог. Ведь это он создал все окружающее и ему решать…

Наконец-то до Мира дошло. Он пытался говорить с Богданом как с малышом своего народа, пусть странным, но своим, а Богдан был чужой. И говорить с ним нужно было соответственно.

- Твой бог не создавал этот мир. Мир создал творец.

- А в чем разница?

- В том, что творец не является личностью. Он просто функция творить и ничего больше. Представь, что ты все знаешь и все можешь. Думаешь, это здорово? Вряд ли, потому что через секунду ты исполнишь всё, и у тебя не останется ни одного желания. А раз нет желаний, то нет и личности. Поэтому творец есть просто функция. А функция желает только одного - выполнять свое предназначение. Вечно и бездумно творить совершенные миры из первоосновы.

- А бог?

- Боги это другое. Боги созданы творцом из человека. Из его сущностей, его составляющих. Боги - это наши желания, возможности, страсти. Это всё то, что, развиваясь, дает великую истинную гармонию человека. Любой перекос в сторону одного из богов уничтожает гармонию, и человек становится ущербным. Больным. Внутренний мир ваших людей, поклоняющихся мертвому священнику, похож на тело, которое уничтожает остальные части себя в угоду печенке, селезенке или ногтю на пальце. В результате, такое тело полностью превращается в ноготь, а после этого пытается жить как человек. А когда у него не получается, то оно начинает просить смерти. Да, лучше уж смерть, чем такая жизнь. Вот только после смерти тебе не суждено попасть в райские кущи твоего бога. Потому что у него нет этих кущей. Потому что он - это ты, часть тебя.

- И я не буду спасен?

- Будешь. Только не глупостью, а мной. К счастью, ты достаточно мал и можешь учиться. А я буду тебе помогать.

- Хорошо. Я буду стараться. Я смогу победить себя, то плохое, что есть во мне.

- Нет. В тебе нет плохого, а победить себя - значит уничтожить себя. Не победить, а научить. Не победить, а развить, и привести в гармонию. Мы не будем пытаться убрать из тебя твоего бога, мы вырастим остальных богов до таких же размеров, и ты станешь великим… - Кем «великим» станет Богдан, Мир еще не мог сказать. Это определялось на посвящении. Хотя посвящение, похоже, придется проводить тоже ему.

- Итак, начнем. Эта река хочет быть рекой…

 

 

***

Не знаю, учил ли я тогда Богдана. А может, это Богдан учил меня? Скорее всего, мы учились вместе. Мне нравилось наблюдать за тем, как из изувеченного однобокого существа Богдан превращается в цельного, гармоничного человека. Мне нравилось, как своим примером он учил меня тому, насколько хрупким может быть мир гармонии. Мне нравились окружающие нашу хижину горы, покрытые шумящими на ветру лесами. Постепенно я поймал себя на том, что называю окружающий нас пейзаж долиной. Мне вообще всегда нравилось жить. Да и как же иначе может относиться к окружающему миру человек гармонии.

Так прошло пять лет. Богдан из мелкого запуганного малыша, превратился во вполне разумного и гармонично развитого подростка. Пришла пора проходить посвящение. И я решил, что сделать он это должен в долине. Мы придумали для Богдана легенду о том, что он вырос в приграничье, в семье охотника, учился сам, и когда пришла пора делать жизненный выбор, отправился в долину богов, чтобы совет священников решил, кто он. Конечно, посвящение можно было пройти и в любом другом храмовом комплексе, но для меня было важно, чтобы его, бывшего мертвеца, увидели именно члены высшего совета долины. Возможно, я хотел одержать над ними небольшую победу… Ведь если высший совет признает Богдана полноценным членом общества, то, возможно, и я смогу стать не изгоем, а учителем. Вернусь домой, заменю совсем постаревшего Ратислава.

Я думал о Ратиславе, а перед глазами вставало лицо Ланы. Как она там?

Я не мог даже предположить, что пока в уединенном горном ущелье внутренний мир маленького Богдана превращался из двуцветного, четко поделенного на добро и зло, в многоцветный и сияющий, во внешнем мире происходило совсем обратное. Я не знал, что пока мы были в горах, к народам долины пришла война. Война с теми, кто верил в иллюзорное счастье, обещанное мертвецом с добрым лицом и печальными глазам, изображение которого так бережно хранили соотечественники Богдана.

 

***

- Спасение! Спасение! – крик облаченного в черную хламиду священника гулко разносился над бесновавшейся толпой. – Грядет спасение! Учитель, умерший за нас, посылает нас в поход против нечестивых язычников. Крушите, братья. Крушите неверных. Пусть все сгорит в огне очищающем! Пусть язычники узнают силу единого и великого бога. Пусть убоятся они. Мы не убиваем, мы спасаем их души. Жгите все, и людей, и вещи, и пусть Господь встретит их очищенными и простит их!

Толпа взревела. Отблески бушевавшего вокруг пожара придавали лицам беснующихся людей вид восставших из могил и сплоченных единой силой мертвецов. Это и были мертвецы, поклонники смерти.

- Учитель объявил святой поход на неверных! Выполним волю учителя!

Уже почти месяц Мир и Богдан пробирались в сторону долины по территориям, захваченным адептами смерти. Всюду, где они проходили, их взору открывались картины разрушений. Прошедшая здесь орда стирала на своем пути все. Сжигались книги, разрушались здания и произведения искусства. Людей, захваченных в плен, мертвяки обращали в свою веру, а тех, кто отказывался, попросту сжигали, при этом веря, что оказывают сожженным услугу. Надо сказать, что обращенных было не так уж и мало. Страх, посеянный чудовищными зверствами захватчиков, способствовал этому.

- Почему мы не видим следов сражений? – Мир не мог сдержать негодования. – Где армия долины? Где воины чистоты, где ведущие к победе, где, в конце концов, адепты хитрости, владеющие таким мастерством, что могли без боя уничтожить целую армию?!

- Сражения были, – старческий голос, раздавшийся из темного угла выбранного путниками для ночлега дома, был более чем неожиданным. – Битвы были, там, на границе, да только эта толпа с легкостью смела все заградительные кордоны.

Богдан зажег лучину и, направив свет в угол, обнаружил там валяющуюся на куче тряпья грязную старуху.

- Сейчас, говорят, Хранитель собирает войска возле столицы, – старуха смутилась от того, что её состояние стало заметно взору мужчин. – Не смотри. Грязная я. И телом грязная, и этим, – она вынула из-за пазухи вырезанное из дерева изображение мертвеца. – Они нас всех омертвили. Всех, кто испугался настолько, что позволил им сделать это. У меня было двое сыновей. Оба хранители бога дома. Они не захотели поверить в то, что страх сильнее гармонии. Их сожгли живьем на моих глазах. Будьте вы прокляты, трупаки поганые! – старуха погрозила сухим кулаком в пространство.

- Тише, бабушка, услышат еще.

- Пусть слышат. Они обращенным ничего не делают, разве что поставят на колени перед жрецом своим да прикажут покаяться в грехах своих. Многие из наших уже вполне к новой власти приспособились. А что, очень даже неплохо. Это ж только хранители, перед тем как тебя человеком признать, учиться заставляли, а у мертвяков это за пять минут можно: покайся в грехах, признай вину, поклянись служить верно и все - можешь дальше ничего не делать.

Главное им, тем, кто во главе, не мешать. А некоторые даже к армии присоединились.

- Как? Люди жизни пошли убивать своих вместе с мертвяками?

- А ты как думал. Это же граница. Здесь давно привыкли обходиться каким-нибудь одним из богов. Так что теперь вся надежда на хранителя и его армию. Только даже если он и победит, все равно потребуются силы многих учителей и долгие годы, чтобы исправить след в душах человеческих.

 

***

Мы тоже надеялись на армию Хранителя. Ведь не может же сила, равной которой не было во вселенной, гармония, в основе которой лежали знания обо всем окружающем, просто так отдать себя на поругание кучке сошедших с ума фанатиков!

Мы пробирались к столице, как и толпы других беженцев, надеявшихся вновь обрести желанную свободу под сенью родных храмов. И еще мы хотели сражаться.

 

***

- Здравствуй, Лана. Здравствуй та, о ком я с трепетом вспоминал все то время, что не мог быть рядом с тобой. Здравствуй та, которая долгие годы была нераздельной владычицей моих снов. Та, о ком я, недостойный, мечтал, не смея приблизится, каждую секунду своей жизни. Здравствуй, верховная жрица озарения! Я принес тебе то, что позволит мне вернуться в ряды людей жизни. Я принес к твоим ногам жизнь, вырванную из лап смерти.

- Здравствуй, изгой. О чем говоришь ты, тот, кого давно уже нет? О какой жизни может говорить тот, кто и сам-то существует лишь благодаря нерадивости стражей чистоты?

- Ты стала надменной, бывшая подруга моих детских игр, ты стала холодной, жрица, создающая новое.

- Прошло много времени, Мир. Говори, с чем ты пришел, или я сочту твой визит дерзостью.

- Хорошо. Я привел тебе, о та, кто дает то, чего еще не было, человека бывшего тем, кого в народе долины зовут мертвецами. – Лана отшатнулась. – Я привел его потому, что учил его жизни. Потому, что считаю его достойным держать экзамен. Ныне он достиг возраста посвящения, и я хочу, чтобы ты, жрица, представила его совету для решения его дальнейшей судьбы.

- Ты хочешь? Ты, наверное, забыл, что ты не в диких горах, и то, что хотеть чего-то в столице изгои не имеют права.

- Нет, не забыл, но я надеялся, что то, что я сделал, поможет…

- Чему? Только не говори, что это поможет тебе вновь обрести право претендовать на меня. Забудь слова, необдуманно сказанные детьми. Я замужем и я счастлива!

- Здравствуй, Мир. Не обижай его, девочка, он просто не достаточно обдумал свои действия. Я вижу по выражению его лица, что он искренне раскаивается в содеянном. – Хранитель неслышно выскользнул из-за тяжелой шторы, скрывающей часть зала. – Никогда не жди от женщины постоянства, ибо век их короток. Твой путь лежит не в храм озарения, а ко мне.

- Но, Хранитель, я не смел…

- А воспитывать мертвеца смелости хватило? Нет, Мир, не пытайся обмануть того, кто видел в своей жизни столько обманов, сколько не имеет сегодня волос на голове. Ты шел к Лане не затем, чтобы поведать о своих достижениях. Но у неё нет того, что тебе нужно.

- И что?

- Завтра приведешь своего подопечного ко мне, – несмотря на то, что голос Хранителя был сух, Мир не смог не отметить, что он обращался к нему, изгою, как к равному. – А чтобы тебя не задержала стража, сроком до завтра присваиваю тебе статус учителя.

 

***

Мой визит к Хранителю так и не состоялся. Они просто убили Богдана. Стражи чистоты, посланные Хранителем по моим следам, прирезали его прямо у меня на глазах, как собаку. Они бросили его труп прямо посреди улицы, а меня швырнули в одну из камер храма, предназначенную для таких как я, для мусора, отбросов общества, посмевших поднять свою голову, после того как их признали ничем. Только тем, что я давно не был на родине, могу оправдать свою забывчивость. Статус учителя присваивается исключительно высшим советом.

 

***

 

- Какого черта! – жрец храма чистоты был в бешенстве. – Мои люди сотнями умирают за ваши жирные задницы, а вы и пальцем не хотите пошевелить для того, чтобы остановить их. Они убивают женщин и детей, они уничтожают все, что было создано нашей культурой за многие века. Они сметают всё.. А вы! Вы что, считаете, что они пощадят вас?

- Уважаемый коллега не прав, – священник хитрости с сожалением взглянул на говорившего. – Ситуация не настолько трагична, как вам представляется. Самые ожесточенные стычки были лишь на границе. Сейчас враг остановлен, и, мало того, нашими усилиями достигнуто перемирие.

- Перемирие? Это вы называете правильным? Неужели контракты, которые посулили вам мертвецы, дороже свободы? Дороже того, во что вы верили, ради чего жили?!

- Никто не ограничивает нашу свободу, коллега. С понтификом мертвых достигнуто соглашение о том, что его учение сливается с нашим пантеоном. В конце концов, это не так уж и страшно, достаточно вспомнить, что когда-то они были одними из нас.

- Когда-то, но не сейчас. Сейчас это учение напрямую противоречит устоям нашей жизни. Мы – люди жизни, а они несут смерть.

- Не будьте столь категоричны, – подал голос священник бога любви. – Один из постулатов тех, кого вы называете мертвыми, - «бог есть любовь». Они не так плохи, как вам кажется, и военное выступление было лишь необходимостью, вызванной нашим к ним жестоким отношением. К тому же, в их рядах достаточно много наших соотечественников, мы не можем уничтожать их, это не есть любовь. Наша задача помочь им.

- Я поддержу коллег, – со скамьи встала верховная жрица бога озарения. – Нельзя уничтожать их. Они несут новую струю мысли, называемую мистицизмом. Нельзя упускать такой шанс для синтеза нового, еще не изведанного нами знания, которое, несомненно, откроется перед нами.

- Наша каста не поддерживает дальнейших военных действий, – добрый голос жреца бога дома был непреклонен. – Они чтят жилище. Пусть по-своему, но приучить их к цивилизации - это дело времени. А война оставляет без крова тысячи людей.

- Они ответственны….

- Хитры…

- Осторожны….

- Они чтят свои традиции…

- Они…

- Что слышу я? - голос Хранителя прервал говоривших. – Вы ли это? Неужели на этом совете я слышу тех, кто отдал всю свою жизнь служению гармонии и жизни? Вы хотите мира? Вы хотите, чтобы мертвецы ходили средь нас и сеяли семена смерти?

Ты, священник бога любви, говорящий, что их бог есть любовь, понимаешь ли ты, что это любовь раба, боящегося своего господина?

Ты, жрица озарения, веришь ли ты себе, говоря об озарениях в иллюзорном мире мистицизма?

Ты, глава всех поклоняющихся своим домам, считаешь ли, что дом-творение и хранилище индивидуальности и дом-крепость, созданный из страха перед врагами, являются одним и тем же домом?

Считаешь ли ты, хранитель традиций, что не важно, что находится в твоем сосуде, лишь бы оно имело похожее название?

А почему молчит священник бога мастерства? Или тебе не важно, чему служат твои умения?

А ты, глава всех учителей, чему будешь учить ты детей, которые придут к тебе за пониманием мира? Как и раньше, читать реальность, или тому, чтобы быть удобными и послушными членами общества мертвых?

Неужели не понимаете вы, что приемлемая для каждого из ваших богов по отдельности, вера мертвецов является губительной для всего пантеона в целом?

Неужели вы считаете, что человек может противиться страху при помощи отдельных частей своей души?

- Но, Хранитель, вы сами всегда учили, что правильным является только лишь мнение всего совета.

- Согласен. И не пытаюсь настаивать. Я просто удивляюсь тому, что так долго заблуждался, веря в прочность и нерушимость нашего мира, руководимого такими мудрыми, верными своему служению людьми. И еще я скорблю оттого, что не мог предвидеть того, что в данной ситуации вы окажетесь, правы… по отдельности.

Что ж, приступим к голосованию.

 

***

Решением совета был «мир».

Решением бога мертвых было «смирись».

И они смирились. Смирились потому, что осознавали то, что разделенные по кастам, не могли противостоять целостному организму страха. Страха, который пришел для того, чтобы объединить.

 

***

- Здравствуй, Мир.

- Здравствуй, Хранитель, – я больше не испытывал почтения к этому старому уставшему и предавшему меня человеку. – Что привело тебя в камеру приговоренного тобой?

- Правда.

- Какую правду ты имеешь в виду, Хранитель? Ту, что стоила жизни бывшему мертвецу, поверившему тебе? Или ту, что терзает сейчас остатки твоей некогда могущественной империи?

- Ту правду, что терзает меня.

- А почему ты думаешь, что я захочу слушать о твоей правде?

- Но ты слушал Богдана.

- А ты убил его.

- Тогда убей и ты меня, только вначале выслушай.

- Мне не нужна твоя смерть, Хранитель. Что ты хотел рассказать?

- Долина мертва. Священники еще пытаются изображать видимость власти, но они сами не понимают или не хотят поверить, что их час пробил. Мы заключили мир с мертвыми, но это не остановило их натиск. Мы склонили головы. Жрецы хотят почетной капитуляции, которую они называют миром, но не понимают, что страх и смерть не ведают полумеры. Они не понимают, что, отступив всего лишь на шаг, они навсегда и бесповоротно стали рабами смерти. Нельзя быть немного живым. Так же как нельзя быть немного мертвым. Но я не виню их.

- …….?

- Потому что мы, хранители, сделали их такими. Потому что из поколения в поколение хранители разделяли людей долины на касты. Кто-то таким образом пытался сохранить свою власть, кто-то не знал, что делать с теми, кто не смог доучиться и стать гармонично развитым во всем, кто-то по другим, известным только ему, причинам. Мы создали касты, а потом постепенно жрецы стали считать себя, а не гармонию, основой вселенной.

Ты… знаешь к какой касте ближе всего хранители?

- Нет, – Мир только сейчас понял, что никогда не задумывался над этим вопросом.

- К изгоям. К тем, кто был вышвырнут из общества и подлежал уничтожению. Собственно, мы и сделали их изгоями. Мы признали никем тех, кто десятью поколениями раньше только и могли считаться полноценными людьми. Потому что мы решили, что в этом мире не может быть более одного хранителя, потому что те, кто был не совсем гармоничен, поддержали нас. Потому что поверили, что вместе мы можем сделать то, что суждено сделать одному. Мы проиграли не сейчас. Мы проиграли тогда, когда первый из хранителей разделил людей, искривив их души в угоду своему самолюбию, и тем, кто не смог достичь совершенства. Потому я и не виню их.

Ты знаешь, кто сейчас сражается с мертвецами?

- Нет.

- Только те, кого нет. Те немногочисленные общины изгнанных, которых не успели отловить ленивые стражники чистоты. Храм чистоты тоже бился, но что могут люди, просто убирающие мусор, против одержимых идеей смерти фанатиков.

- Зачем ты рассказал мне всё это? Ты хочешь, чтобы я пожалел тебя? Или просто ищешь товарища по камере? – в голосе Мира был лед. – Так найди себе другую камеру, бессильный хранитель, я не дам тебе жалости и не спрячу твою повинившуюся совесть. Иди к мертвецам, они дают прощение раскаявшимся.

- Нет. Мне не нужно твое прощение. Я пришел сделать то, что хранитель долины может сделать, не согласуя свою волю с советом. Я пришел передать тебе это, – и Хранитель долины богов снял с шеи массивную золотую цепь со знаком верховной власти и протянул её Миру. – Ты знаешь закон. Ты не можешь отказаться от этого. С того момента, как я огласил при свидетелях передачу власти в твои руки, ты - хранитель долины.

- Не пытайся спихнуть на меня то, с чем не справился сам! – Мир отшвырнул протянутую к нему руку со знаком. – Я сам решу, как и раньше, сам того не осознавая, решал уже с Богданом, кем быть и как. Здесь нет свидетелей, спешащих помочь тебе.

- Как скажете, Хранитель, – дверь в камеру во время всего разговора оставалась открытой, и теперь, длинной чередой в нее входили стражники, друзья из общины отверженных, участники цирковой труппы и сама тетушка Мудрена.

- Как скажете, Хранитель, –обращаясь к Миру, повторила тетушка Мудрена. Знак всего лишь побрякушка, главное - то, что у тебя в голове. Не бойся, Мир. Хранители не должны бояться.

- Но я не хочу.

- Теперь это уже не важно. Ты стал хранителем не сейчас, а тогда, когда выбрал путь лишений для того, чтобы научить жизни маленького адепта страха и смерти. Уж не думаешь ли ты, что я назвала тебя Хранителем, потому что этот старик попытался отдать тебе не нужную ему золотую побрякушку?

- Но… – Мир растерялся. – Зачем? Что мне делать со всем этим?

- Для начала проведи для тех, кто пришел, обряд посвящения. По старому обычаю.

 

***

Теперь я стар.

Теперь у меня есть только воспоминания.

Воспоминания и груз невостребованных знаний и способностей, которые я получил в жизни.

И лица.

Лица тех, не смирившихся, пришедших ко мне и пошедших за мной.

Я помню, как, один за другим, они умирали в том, безнадежном для нас сражении.

Под радостные вопли фанатиков смерти.

Под равнодушное молчание бывших соратников.

Мы не могли победить, потому что у противостоящих нам был их бог, ожидающий их с дарами в пусть и иллюзорном, но лучшем мире.

А у нас были только мы.

Мы - прошлое и гармония, которая уже не могла нам помочь.

 

Убили всех.

Мертвяки не тронули только меня.

Наверное, им нужен был символ, обломок уничтоженной великой империи.

Может быть, им хотелось посмеяться над израненным и ныне бессильным человеком, бросившим им вызов.

А может…

Впрочем, это уже не важно.

 

С той поры прошли долгие годы.

Теперь я просто жалкий старик.

Мои слова вызывают смех и сочувствие.

Мои мысли привычно считаются бредом.

Все очень быстро забыли то, что было во времена моей юности.

Теперь мои уши слышат не шум битв, не слова мудрецов, не гомон, готовящихся к главному в их жизни экзамену детей, а только лишь голоса сердобольных женщин, подающих мне кусок хлеба:

- СМИРИСЬ.

 

И я бы обязательно внял этому, идущему от самого сердца совету, если бы не…

 

***

- Хранитель… Хранитель Мир. Проснитесь. Вы нужны нам. Мы пришли к вам для того, чтобы принять посвящение!

 

- А вы готовы к тому, чтобы научиться читать реальность?