Цветку_Ёлки посвящается

 

ТОЧИЛКА И КАРАНДАШИ

 

Что, завидуешь?

Давно уже не получается у тебя

стоять также твёрдо, как мы.

 

ГЛАВА 1

Карандаши стояли на стеклянной полке и разглядывали мир. Их только вчера извлекли со склада и поставили на самое видное место, открыв крышку коробки. Соседям по складу не повезло – хотя их тоже принесли в магазин, они остались в закрытых коробках.

Всего карандашей было - двенадцать братьев, одинаковых по форме, но совершенно разных по характеру: белый, голубой, синий, салатовый, зелёный, жёлтый, оранжевый, розовый, красный, коричневый, фиолетовый и чёрный.

Они сверкали своими глянцевыми разноцветными боками, были веселы и счастливы - жизнь у них только начиналась. Вокруг бурлил мир – загадочный и интересный.

Ближайшими соседями оказались другие карандаши. В каждой коробке их проживало по десять или восемь. Наши братья, увидев своё численное превосходство, несколько возгордились. Внизу жили ручки. Сквозь стеклянный пол карандаши видели этих капризных дам, знающих свою необходимость, и даже могли разглядеть их утончённую суть – стержни. Сверху располагались дотошные линейки и транспортиры, оценивающие жизнь в миллиметрах, а слева - толстые ластики и липкие зануды скотчи. Но этим многообразие мира не ограничивалось. Кого только не было в магазине: скрытные корректоры, умелые дипломаты скрепки и их жестокие коллеги степлеры, балерины-циркули на пронзительно острых ступнях и крокодилы-дыроколы. На отдельных полках громоздилась первородная белая сущность – бумага и её дети: тетрадки, блокноты и альбомы. Рядом возвышались жилища бумаги – добротные толстые папки иностранного производства и ветхие местные хижины-скоросшиватели из серого картона.

Карандаши, конечно, не знали о характерах и предназначении окружающих их вещей. Они просто любовались их яркими нарядами и причудливой формой, не испытывая к ним ничего, кроме интереса. Только одна группа обитателей магазина возбуждала в карандашах непонятное волнение – точилки. Эти дамы стояли справа, на соседней полке, отделённой от карандашей стеклянной стенкой. Они были на разный вкус: одни тоненькие и хрупкие, с заманчивым острым разрезом, другие - полненькие, одетые в пластмассовые платья, третьи – бесстыдницы в бикини. Замысловатые кокетки делали карандашам знаки изящно оттопыренными ручками.

Периодически ту или иную соседку забирали с полки, но через какое-то время выставляли взамен другую. Карандашам очень нравилось разглядывать точилки, перемигиваться с ними, обсуждать их формы и наряды. Они мечтали стоять с ними в одном стеклянном кубе, но как достичь этого, не знали.

Так и жили братья, не задумываясь, зачем появились на свет.

Но однажды… однажды на соседнюю полку поставили новую точилку - красавицу в полупрозрачном розовом платье. Да так поставили, что карандаши увидели нечто: тёмное, влекущее глубиной отверстие, и узкую щелку, поблёскивающую чем-то заманчивым. У братьев перехватило дух. А красный так разволновался, что вывалился из коробки, подкатился к новой соседке и уставился на неё через стекло красным глазком. Так он пролежал всё утро, пока, заметив беспорядок, его вернули обратно в коробку. Красный тут же принялся разрабатывать план проникновения в соседний куб сквозь щель между стёклами. Ночью он предпринял эту попытку, но вновь неудачно. И это привело к печальным, казалось бы, последствиям.

 

 

ГЛАВА 2

 

Краткое содержание главы 1: Мир чудесен.

 

Неуёмного красного снова подобрали со стеклянного пола и втиснули в коробку. Крышка захлопнулась, и братья оказались в темноте. Затем коробка вздрогнула, взметнулась, и карандаши почувствовали, что их куда-то несут. «Наверное, обратно на склад», - подумали они и, задыхаясь от горечи и обиды, принялись в один голос обвинять красного в безрассудстве.

Но всё обернулось по-иному. После недолгого путешествия коробку вновь открыли, и карандаши увидели, что оказались в совершенно другом месте.

Теперь они лежали на столе, в маленькой светлой комнате. Давешних соседей не было, зато появилисьь другие. Мячики и машинки, плюшевые зверята и книжки были разбросаны по всей комнате. Новое окружение понравилось карандашам. Но главное, от чего они пришли в восторг и нервный трепет – рядом с ними на столе лежала… розовая красотка точилка из магазина. Карандаши зашумели, засуетились и посыпались из тесного домика на стол, в нетерпении стукаясь друг о друга деревянными боками.

Первым прорвался, конечно, красный. Он стремительно ворвался в вожделенное отверстие, и они с точилкой зашуршали, захрустели от удовольствия. Минуту находились вместе, но этого хватило, чтобы красный радикальным образом изменился. Когда он освободился из объятий точилки, все увидели, что кончик его оголён и венчается маленьким острым грифельком. Вид у красного был чуть смущённый, но довольный. Ошарашенные браться секунду смотрели на него, а затем, с криками: «И я, и я хочу!» - ринулись к точилке, отталкивая друг друга. Долго ублажала, нежила она их. Не отказала никому. У всех появились остренькие кончики, у каждого – своего цвета. Это было чудесно.

Надо ли говорить, что близость с точилкой полностью изменила жизнь карандашей. Теперь они не имели права бесцельно лежать в коробке. Они должны были трудиться. Ежедневно братья отправлялись к большому альбому и расписывали, разрисовывали его белые страницы. Работу они полюбили. В ней сразу раскрылись их характеры и отношение к жизни. Если жёлтый рисовал, в основном, солнце, синий и голубой – реки и небо, то зелёный с салатовым предпочитали траву и деревья, коричневый – дороги, а красный – цветы и огонь. Чёрный рисовал танки, и пистолеты, и в этом случае красному приходилось рисовать кровь. Братья не любили чёрного, но редкий рисунок обходился без него. Непонятным оставался фиолетовый. Он принимался то за одно, то за другое, но всё выходило неправдоподобно. А белый оказался просто бездельником. Он лишь единожды появился у альбома, но тут же заявил, что белого цвета и без него хватает. Так и лежал всё время в коробке. За это точилка не пустила его больше в своё лоно. Она оказалась справедливой и награждала собой, в первую очередь, самых трудолюбивых, кто полностью тратил в рисунке свой грифилёк.

Жизнь наладилась и потекла размеренно.

Через некоторое время красный сделал открытие. «Мне кажется, - прошептал он братьям, - что у точилки не одно, а два, или даже три отверстия. А раз так, нужно их исследовать». Непоседа задался этой целью и достиг её. Действительно, с другой стороны у точилки обнаружилось ещё одно отверстие – побольше первого, а с третьей – поменьше. И лезвия в них оказались острее старого, привычного. Красный был наверху блаженства, а за ним потянулись и другие.

 

 

ГЛАВА 3

 

Краткое содержание главы 2: Молодость прекрасна.

 

Нельзя сказать, что жизнь карандашей проходила безоблачно. Они ругались из-за того, что кто-то наведывался к точилке чаще. Многие обижались, что она не предпочитает их всем остальным. Зелёный страдал по-настоящему. Он был влюблён. Точилка же не была к братьям бескорыстна. Она вынуждала их отдавать себя. Каждый раз они сбрасывали в её сладкое лоно частички деревянных тел и грифельных душ. Из-за этого стали карандаши постепенно уменьшаться. Но на первых порах это было незаметно, и больше огорчало братьев другое: повадились к их даме чужие карандаши. Какой-то бардовый - короткий, но толстый. Когда он влезал в точилку, она скрипела слишком уж громко, что бесило наших героев. Были ещё старые огрызки разных цветов. Но больше всех раздражал карандаш, называемый простым. Не смотря на имя, этот наглец был совсем не прост. Подлая его сущность проявилась сразу. Он всё время кичился, что имеет почти алмазный грифель, но всё, что рисовал, было серым и невзрачным. Кроме того, у «простого» имелся кусочек ластика, и он то и дело стирал нарисованное, отказываясь от своей же серости. Как ни странно, в каждом рисунке «простой» участвовал, и много. Он даже пытался командовать – рисовал контуры, из которых братья часто не могли вырваться. Но точилка, почему-то, благоволила ему и даже принимала без очереди. Из этого братья сделали вывод - подлецу легче втереться в доверие к точилке. Некоторые озлобились, бранили подругу худыми словами, но ходить к ней не переставали. Другие заступались, говоря, что против природы не попрёшь, и что если уж родилась точилкой – любой карандаш сможет в тебя влезть. Втайне, конечно, каждый мечтал о своей собственной, в которой не застревала бы чужая стружка и крошки разноцветных грифелей.

Так и жили наши герои, и нельзя сказать, что жизнь их проходила впустую. Они создали много рисунков, вложив в каждый из них частички своих душ. Точилка тоже старалась, как могла. При всём, она была их общей музой, а это, согласитесь, непросто.

Но прошло время. Карандаши заметно уменьшились в длине. Их коробка истрепалась, и братьев перевели жить к стеклянную банку, откуда, в прочем, извлекали всё реже. Да и точилка поизносилась, притупилась. Ей всё труднее становилось обнажать разноцветное карандашное вдохновение. Голубой – самый утончённый, разочаровавшись, совсем перестал к ней ходить, и теперь с его кончика снимал стружку… кухонный нож. Жёлтый вообще иммигрировал под кровать и валялся там в пыли и безвестности, время от времени выкрикивая, что без него в рисунках нет солнца. Солнце, однако, светило – оранжевое или красное - но это было даже интересней. А с чёрным случилась трагедия - он сломался, не выдержав своей чёрной сути. Карандаши, конечно, опечалились, коллеги кисточки плакали, а точилка закрыла навсегда одно из своих отверстий, которым так любил пользоваться чёрный.

Скоро к карандашам и вовсе потеряли интерес и задвинули их в дальний угол шкафа. На столе же появились франты-фломастеры, более яркие и вкусно пахнущие. Но какие-то они были странные. Им не нужна была точилка. У каждого с одной стороны имелся собственный… колпачок, а с другой – отверстие.

 

ЭПИЛОГ

Мир чудесен, Молодость прекрасна, остальное…

 

 

ПОБЕДИТЕЛЬ ЗАБИРАЕТ ВСЁ

 

Что сегодня может возбудить нашу уставшую сексуальность? В век, когда только жми на кнопки - и сотнями вываливаются фотографии с порнографических сайтов: на любой вкус, на любую похоть и извращение. Набирай номер из рубрики «Досуг» - и тотчас тебе доставят полное счастье. Зайди в секс-шоп и купи резиновую женщину с вибраторами в пяти местах. Однако всё это надоело, приелось. Ничто не будоражит циркулирующую в районе желудка кровь. Так ли? Так, да не так. Манит недоступное.

Мы только что закончили заниматься сексом. Она встала, сходила в ванну, вернулась, сбросила с бёдер влажное полотенце и одевает трусики. В телевизоре начинаются новости. Среди первых возникает на экране умное мужественное лицо - такое знакомое, совсем родное. Один план, другой: напористый взгляд исподлобья, почти полная, но совсем незаметная лысина.

- Вот этого мужчину я хочу, – заявляет моя подруга.

- Какого? – уточняю - на экране несколько VIP-деятелей.

- Вот этого. – девушка подбегает к экрану и гладит ведущего заседание Совета Безопасности Путина. Мне видны торчащий сосок её груди и совсем не скрываемые ниточными трусиками ягодицы.

- Он меня так возбуждает – отпад! – Она целует пальцы своей руки и снова гладит ими Путина. – Я бы пришла к нему. Но там охрана, не пустят, конечно. Скажут: «Что за придуршная…»

- Отдалась бы? – уточняю я, представляя, как всё это может быть на самом деле.

- Конечно! – восклицает девушка непритворно.

 

Так влечёт недоступное. Зачастую – только оно. Вот куда исчезла в наше время романтика сексуальности - сбежала от жизни, с её склонностью к насилию, в мир фантазий о недоступном. Так и я: вставляю в CD-ROM диск, одеваю наушники, жму на клавиши и часами смотрю, слушаю…

 

А В В А

 

«Отстой, - скажет кто-нибудь. – Кумиры прошлого века, запылённые в архивах». Ой, не торопись, друг! Вглядись в эти лица. Что за обаяние, что за улыбки!! При такой звёздности - без позёрства, без понтов - простые, естественные до слёз. Викинги, норманны, со стальными глазами и чуть массивными нордическими подбородками. Женщины – с веснушками на носах. Красивы ли они? Они прекрасны! Талантливые люди не могут быть некрасивыми. Хочется верить, что они не могут быть несчастными. Во всяком случае, слушая их, глядя на них, я погружаюсь в состояние счастья. Анни-Фрид – Бенни – Бьёрн – Агнетта! АББА!

 

Читаю биографии.

«Агнета Фальтског родилась 5 апреля 1950 года в Йенчепинге». В этом предложении меня возбуждает каждое слово. Агнета Фальтског- ну что за прелесть! А Йенчепинге – это, видимо, сказочная страна. Мне хочется повторять имя этой женщины бесконечно. В нем от ангела и от огня: Агнета! Агнета! Агнетт – а!!! Повторяю, и хочется жить. Интересно, крашеная ли она блондинка? Слушаю голос Агнеты в «The winner takes at all» и понимаю, что по-настоящему люблю только её. Её, и больше никого… ну разве ещё Фриду.

Анни-Фрид Лингстад - её жизнь с первым мужем продолжалась не слишком долго. Когда перед певицей открылись неплохие перспективы, она, недолго думая, переехала в столицу, бросив мужа и детей. Ну что тут скажешь? Не бросила бы – не случилось бы АББЫ и этих чудесных песен. И я не любовался бы Анни-Фридой до ряби в глазах. Замена? Да вряд ли. Такие явления как АББА происходят только при стечении совершенно определённых обстоятельств, при абсолютном совпадении.

Агнета без макияжа - совершенно другая. Анни-Фрид с разными причёсками – разные женщины. Интересно, каковы они в постели? Хочу ли я их? О, несомненно! До бреда, до сердечной аритмии. И не важно, что они уже старухи. «I am jast a girl», - поют они, и я верю. Я их люблю. Их голоса ручьями восторга льются мне в душу. И я плачу. Серьёзно, плачу навзрыд. Катарсис.

Жалко, что эта сказка кончилась. Двадцать два года, как группа распалась, пары развелись ещё раньше. Но слёзы восторга до сих пор накатывают на мои глаза, когда слышу на какой-нибудь волне: «I love you, I do, I do, I do, I do».

Спасибо Анни-Фрид, спасибо Агнетта, Бенни, Бьёрн – кланяюсь. Вы подарили мне счастье. АВВА forever. I LOVE YOU!

 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

 

Виктор Иванович Беспалов выходил из продуктового магазина, открывшегося недавно неподалёку от его дома. «Ничего себе!» - воскликнул он про себя и остановился. Навстречу Виктору Ивановичу шла девушка лет семнадцати-восемнадцати. Грудь её, размера не меньше пятого, плыла впереди хозяйки, искривляя пространство вокруг себя. Эндокринная система мужчины мгновенно отреагировала, приподняв настроение хозяина. «Вот это да!» - восхитился Беспалов, глядя на замечательной формы произведения природы. Грудь, действительно, была великолепна. Но что не меньше понравилось Виктору Ивановичу – бёдра девушки не уступали в ширине плечам, как это часто бывает у грудастых, и линии её фигуры завораживали глубинной женственностью. Лицо также не портило общего впечатления, не подвела и походка. А ещё до Беспалова донёсся не слишком изящный, но возбуждающий аромат духов.

Виктор Иванович обернулся, проводил незнакомку восхищённым взглядом и стал ждать её возвращения из магазина, за дверями которого она скрылась. Уйти сразу он не мог. Раскованность, с которой девушка несла свои роскошные груди, глубокая ложбина между ними, крупные горошины сосков, явно заметные под одеждой, - всё это вновь и вновь проплывало перед глазами мужчины. Он с радостью, но, одновременно, и с некоторой тревогой ощущал, как заработал в нём обленившийся было механизм либидо. «Что же это? – зашумело в голове. – Молодость уже прошла, а у меня даже трёх женщин не было. Чем же я занимаюсь? Так и старость придёт, а я всё останусь девственником».

Виктор Иванович, конечно, никаким девственником не был. Женатый мужчина, он имел двоих детей. Но за всю жизнь кроме жены узнал всего-то одну женщину, да и ту, единожды, мимолётно – когда-то давно, на третьем курсе института. Этого Беспалову казалось незаслуженно мало. В голове его то и дело возникала мысль о том, что по положению нужна бы ему любовница. Но мысль эта оставалась холодной и крови не будоражила. То ли по причине занятости, то ли на фоне многочисленных нервных минут, часов и дней, которые приходится переживать каждому начальнику, в последнее время он всё меньше замечал вокруг себя красивых женщин.

Виктор Иванович был вполне молодой человек, не справивший ещё свой тридцать четвёртый день рождения. Он, однако, давно привык к обращению по имени – отчеству, поскольку несколько последних лет занимал руководящие должности. Был он недурён собой, высок, солиден. Пивной животик и лысина только-только начали определяться на его теле. Внешность и ум, в купе с положением директора не крупного, но и не такого уж маленького предприятия, давали ему повод думать о том, что завести интригу-другую на стороне не составит труда. В общем-то, так оно и было. Проблема, однако, заключалась в том, что потрудиться в этом направлении Беспалов всё никак не мог себя заставить. Мешала лень. А если быть честнее, и смотреть глубже – мешал не соответствующий этому делу темперамент.

У другого – и финансовых возможностей нет, таких, как у Виктора Ивановича, и внешности, и ума, а только есть бесконечно струящийся в крови тестостерон. Глядишь - он в одном углу прижмёт прохожую, в другом – сотрудницу после работы задержит. Потом бежит к старой знакомой через весь город. А после всего – приходит домой, и ещё на жену сил хватает. И все довольны.

А Виктора Ивановича, хоть и беспокоили мысли об упускаемых удовольствиях жизни, после них всегда посещал вопрос: «А зачем?» Ну зачем вся эта суета и нервотрёпка? Слухи, сплетни. Претензии других женщин, как будто жены мало. К тому же, технология общения с любовницами была Беспаловым совершенно не отработана. Ну познакомится, ну пригласит в кафе-ресторан. Что дальше? Где встречаться? Квартиры запасной нет. В сдаваемых на час-два халупах? - ему представлялись грязные крашеные стены чужих санузлов. Гостиницы? А туда можно ли заселиться, если прописка местная? В общем, не знал Беспалов, что делать с понравившейся ему девушкой, даже если бы та была не против развития отношений. Виктор Иванович прокручивал в голове эти мысли многократно - они уже стали умственной жвачкой - но каждый раз заходил в тупик. Вот и сейчас, пройдя по кольцу размышлений, он вернулся к изначальной точке.

Тем временем девушка всё не выходила. Беспалов не вытерпел, зашёл в торговый зал и стал искать незнакомку глазами. «Куда она могла подеваться?» - подумал он и тут заметил, что из магазина есть второй выход. Расстроенный, он вернулся на улицу и остановился в нерешительности. После такой встряски идти домой не хотелось. Беспалов потоптался на месте и отправился гулять вдоль центрального проспекта. Пройдя метров сто, он неосознанно свернул на одну из второстепенных улиц и забрёл в какой-то тихий дворик. Там остановился, постоял, глядя себе под ноги, и проговорил: «Всё, решено. Сколько можно сопли жевать!» В душе его зрела решимость. Так может выбить из колеи мужчину случайная, мимолётная встреча с женщиной, даже с её частью.

 

****

 

Маргарита Сергеевна Синилина работала начальником службы персонала руководимого Беспаловым предприятия. Именно о ней чаще всего задумывался Виктор Иванович, воображая внебрачную связь. Синилина была женщиной видной, статной и фигуристой. Родилась она в деревне Бореево, что километрах в тридцати от города. Но деревенского в ней не было ни грамма. Интеллигентная, с высшим образованием, Маргарита Сергеевна хорошо знала литературу и ходила на все премьеры городских театров, агитируя с собой то одну, то другую сослуживицу. С ней можно было поговорить о фильмах Феллини и Тарковского или, например, о том, как много мог бы сделать ещё Фреди Меркури, если бы так рано не умер от СПИДа. Замужем Синилина никогда не была и детей не имела. Одиночество накладывало на её внешность и мысли еле заметную печать, но не уныния, а вечной надежды. Чувствовалось, что женщина не совсем ещё смирилась с положением старой девы. На всех корпоративных вечеринках она исправно присутствовала и, казалось, заметно перед ними оживлялась.

Обстоятельная, педантичная, Маргарита Сергеевна сама себя называла иной раз человеком в футляре: на пиджаке, на плаще ли её, все пуговицы и крючочки всегда были непременно застёгнуты, книжки – в обложке, зонтик – в чехле, очки – в футляре. Было ещё одно примечательное качество у этой женщины: при малейшем волнении она сильно краснела. Просто заливалась краской: и лицо, и шея, и, казалось, грудь, загляни ей под лифчик в этот момент.

Беспалову Маргарита Сергеевна нравилась. Его возбуждали крупные, но правильных пропорций формы сотрудницы. Икры её были округлы, бёдра широки, талия отлично сохранилась лишних жировых отложений. Но главное - к чему Беспалов всегда питал слабость - большие полновесные груди. Во время каждого совещания, на котором присутствовала Синилина, или же, встретив её вне кабинета, он постоянно вынужден был контролировать свои глаза, так и норовящие прилипнуть к женскому бюсту.

Но, будучи недурной внешности, Маргарита Сергеевна представлялась Беспалову для любовницы несколько экзотичной. Роста она вышла такого же, как не маленький Виктор Иванович, а главное - была на восемь с лишним лет старше его, хотя на свои сорок два и не выглядела. К тому же, заводить служебный роман Беспалов опасался: утаить его от жадных до сплетен подчинённых практически невозможно.

Но два важных обстоятельства всё больше перевешивали сомнения Виктора Ивановича. Первое – он был неравнодушен к женщинам, старшим по возрасту. Было ли это простым любопытством самца, или скрытая геронтофилия, неясно, но в фантазиях его часто присутствовали не то, чтобы старушки, но, скажем так - особы немолодые. Второе же - Маргарита Сергеевна проживала в отдельной двухкомнатной квартире одна, а это сильно упрощало дело, за которое Беспалов собирался взяться. Ну а волнительная встреча у магазина окончательно отбросила доводы боязливого ума.

На следующий после посещения нового продуктового магазина день, зайдя в кабинет Синилиной, Беспалов поздоровался и задал несколько вопросов по работе, на которые женщина принялась прилежно отвечать. В процессе разговора Виктор Иванович, как бы невзначай, зашёл ей за спину, наклонился, будто рассматривая бумаги, и поцеловал Маргариту Сергеевну в щёку. Затем ещё и ещё. Женщина прекратила говорить, лицо и шея её мгновенно заполыхали.

- Что это было? – тихо спросила она.

- Маргарита Сергеевна, Вы мне очень нравитесь, - начал Беспалов заготовленную речь. – Я хотел бы пригласить Вас завтра вечером в ресторан.

Женщина молчала. Большая грудь её вздымалась.

- С чего бы это, Виктор Иванович, у Вас ко мне вд… вдруг проснулся такой интерес? – произнесла она наконец, поперхнувшись.

- Не вдруг. Вы мне нравитесь давно.

- А как же Ваша жена?

- Вот поэтому я и сдерживался. Но я не железный. Больше не могу… И приглашаю Вас завтра в ресторан.

- Ну а что дальше? Жена что ли у Вас уехала?

- Нет, жена никуда не уезжала.

- Поняяятно, - протянула Маргарита Сергеевна.

- Так Вы согласны?

- Знаете, Виктор Иванович…

Тут открылась дверь, и в кабинет хотел войти начальник транспортной службы Мальцев. Увидев директора и багровую Маргариту Сергеевну, не знающую, куда девать глаза, он остановился на пороге и спросил, озаряясь подозрительной улыбкой:

- Можно?

- Да, Анатолий, заходи, мы уже заканчиваем, - ответил за хозяйку Виктор Иванович, и в её адрес - строго: - Надеюсь, завтра будет всё как положено. Да, Маргарита Сергеевна?

- Надеюсь, - ответила женщина, и в голосе её послышалась напряжённая усмешка.

«В общем, нормально, - думал Беспалов, возвращаясь в свой кабинет, - и даже Мальцев вовремя появился. Никуда не денется Маргарита». Однако требовалось довести разговор до конца, и Беспалов решил сделать это вечером, чтобы женщина успела переварить произошедшее и как-то себя настроить.

Перед самым обедом зашёл Мальцев и спросил, что это шеф сделал с Маргаритой, что она сидела вся малиновая и никак не могла вникнуть в обсуждаемый вопрос. «Ну вот, - заволновался Беспалов, - ещё ничего не было, а сплетни тут как тут».

- Пистон вставил, - сказал он строго. – Никак не может найти тебе замену.

Мальцев осёкся. Виктор Иванович имел репутацию руководителя, способного на жесткие, а главное, неожиданные организационные меры. В голове начальника службы перевозок замелькали ситуации, в которых он мог проколоться, но Беспалов бросил коротко:

- Шучу.

Однако, Мальцев до конца не расслабился. Ещё одна черта, которая вечно вгоняла подчинённых Беспалова в растерянность – никогда нельзя было понять, серьёзен он или нет. И стоило расслабиться после этого «шучу», как могло последовать: «Я уже нашёл замену. Зайди в кадры, распишись в приказе». Поэтому Мальцев неуверенно перешёл к обсуждению текущих вопросов, напрочь забыв подкалывать начальника по поводу малиновых оттенков Маргариты Сергеевны.

 

****

 

Настал вечер. Беспалов набрал на мобильном номер, который Синилина тщательно от всех скрывала, но который Виктор Иванович знал, как и положено начальнику, решившему сексуально домогаться подчинённой.

- Алё.

- Маргарита Сергеевна, - мужчина старался говорить как можно мягче и, в то же время, солиднее, – нам не дали договорить. Я заеду за Вами завтра в девятнадцать тридцать. Если Вы не возражаете, конечно.

Виктор Иванович сделал пазу. Женщина тоже молчала, и Беспалов представил, как у её лица нагревается трубка телефона. Решающий момент. Маргарита Сергеевна - женщина непростая - на слишком назойливые домогательства могла ответить резкостью.

- Я понимаю, для Вас это неожиданно, - продолжил искуситель, - но давайте хотя бы встретимся, пообщаемся в неформальной обстановке.

Молчание, вздох.

- Маргарита Серге-ев-на, – нараспев произнёс он, - не молчите, скажите что-нибудь.

- Что сказать, Виктор Иванович? Что я могу сказать?

- Скажите «да».

Синилина снова тяжело вздохнула и промолвила:

- Да, конечно, куда же мне, бедной, деваться.

- Вот и отлично, - возликовал Беспалов, – тогда завтра в девятнадцать тридцать.

Как и Маргарита, он был педант, и не мог сказать: в половине восьмого. Именно в девятнадцать тридцать. ТАК правильно.

 

****

 

Следующим утром Виктор Иванович надел выходной костюм.

- Серьёзная встреча, - сказал он жене, - инвесторы из Германии приехали. С заместителем мэра будем их сегодня обхаживать. Вернусь поздно, возможно, в непотребном виде. «Непотребный вид» был специально вставлен в конце фразы, дабы отвлечь внимание от «вернусь поздно».

- Много не пей, - сказала жена, бегло оглядев Беспалова. – КрасавЕц.

 

В течении дня Виктор Иванович и Синилина несколько раз пересеклись в коридорах. «В девятнадцать тридцать», - только и сказал ей Беспалов.

Трудовой день закончился. Вечер, словно туман, пал на город, когда, доехав до центрального универмага, Виктор Иванович отпустил служебную машину. Ехать к будущей любовнице на служебной было совсем не обязательно. Беспалов зашёл в ближайшую аптеку и, убедившись, что вокруг нет знакомых, волнуясь, приобрёл упаковку презервативов. После этого поймал такси и подъехал к дому Марго – так он уже называл Синилину про себя. Поднялся на лифте на восьмой этаж, позвонил.

Маргарита Сергеевна открыла дверь не сразу, будто выжидала подольше, набивая цену, хотя Беспалов чувствовал, что она давно уже готова. На женщине было красивое облегающее платье зелёного цвета с оригинальным декольте в виде перевёрнутого сердца.

- Здравствуйте, - промурлыкал Виктор Иванович, - Вы восхитительны.

Маргарита, конечно, густо покраснела.

- Зря Вы это всё затеяли, - ответила она. – Ничего хорошего не получится.

Беспалов стал помогать женщине надевать плащ, и его одурманил сладкий запах духов: «Вот бы и не пойти никуда, а приступить прямо сейчас, - пропело его либидо. - Только время сэкономили бы». Захотелось снова сорвать плащ с Маргариты, покрыть её шею поцелуями и увлечь в спальню. Но педантам не дано повиноваться внезапным чувствам. «А что она подумает? – подключился ум. - Ей, может, этот ресторан важнее, чем всё остальное. Сто лет, наверное, никто никуда не приглашал. Решит – зажал ресторан. К тому же, такси ждёт».

«И духи у вас замечательные», - только и извлёк Виктор Иванович из будоражащих его переживаний.

 

****

 

- Ну и что всё это значит? – набросилась Маргарита Сергеевна на Беспалова, как только они сели за столик.

За несколько агрессивным поведением женщины угадывалась боязнь быть травмированной внезапно проявившимся мужским вниманием и всем, что обычно за этим следует. И в такси, и пока заходили и располагались в ресторане, Синилина была напряжённо-молчалива. Виктор Иванович тоже не являл эталон раскованности. Срочно требовалось выпить.

- Что будем пить? – спросил Беспалов, глядя в поданное меню и лихорадочно взывая к памяти скудноватые познания в винах.

- Водку, - неожиданно ответила женщина.

- Уважаю, - оценил Виктор Иванович и бросил в сторону официанта – Бутылку водочки.

Определившись, в первую очередь, со спиртным, они заказали ужин и стали ждать.

Маргарита Сергеевна, положив голову на сведённые мостиком ладони, воззрилась на Беспалова. Нервозность её не проходила.

- Виктор Иванович, - продолжила она третировать своего спутника, - Вам что, молодых мало? Смотрите, сколько баб вокруг. Вы знаете, что многим нашим женщинам нравитесь? И многие желали бы лечь с Вами в постель, знаете? А Вы ко мне привязались. Наверное, думаете: вот одинокая баба с квартирой, без претензий. Дай-ка поразвлекусь. Да?

- Да, - ответил тот, дабы ускорить неизбежное выяснение отношений, и этим сразу отобрал инициативу.

На лице Маргариты Сергеевны отразилась гамма сложных чувств. Беспалов выдерживал паузу.

- Во всяком случае, откровенно, - сказала Синилина.

Видно было, что ответ Виктора Ивановича её задел. Теперь, после такого, казалось бы, неудачного начала, ему предстояло даму очаровать. Но потому Беспалов и достиг постов столь молодым, что разбирался в людской психологии и умел повернуть ситуацию в свою пользу.

- Я так намеренно ответил, извините уж, - начал он. - Во-первых, мы оба знаем, что именно так дело и обстоит, если уж отбросить все сантименты. Ответь я по-другому, мы б вынуждены были играть. Это бы и мне мешало, и Вам. А так, сразу расставили всё по местам. Если Вас шокирует мой ответ, воля Ваша меня послать куда подальше. Но дело в том, что этот ответ сколь правдивый, столь и неполный. Ну что значит, баба с квартирой? Слишком просто. Таких баб немало, как Вы сами сказали. Но знаете, Маргарита Сергеевна, нравитесь мне именно Вы. Более того, буду до конца откровенным, меня влечёт к Вам очень сильно. И это не зависит от наличия у Вас квартиры. Я долго сопротивлялся этому… но… Но почему я должен сопротивляться чувству, которое испытываю к женщине? И почему Вы себя записали в… немолодые. Вы молодая, красивая женщина. Поверьте мне…

Синилина повела бровками. Теперь, когда она сидела напротив, и Беспалов смотрел на неё в упор, он отметил, что лицо её покрыто мелкой сеткой заметных, несмотря на макияж, кровеносных сосудов, которые, видимо, и обеспечивали хамелеонные качества Маргариты Сергеевны.

- И вообще, не с того у нас вечер начинается, – продолжил Виктор Иванович. Давайте поговорим, расскажем друг другу о себе, потанцуем, расслабимся.

Официант принёс закуски и водку.

- Ну тогда развлекайте меня. Действительно, сто лет в ресторане не была.

Маргарита Сергеевна встрепенулась, огляделась по сторонам и приготовилась расслабляться. Беспалов наполнил рюмки.

– Хочу выпить за Вас, Маргарита Сергеевна. – За то, чтобы Вы всегда оставались такой же красивой, привлекательной женщиной.

Он чувствовал, что говорит избито и не остроумно, но ждать от себя трезвого остроумия знал, что бесполезно. Они выпили – Беспалов полную рюмку, Маргарита Сергеевна – половину. Закусили. Спиртное начало свою благолепную работу. Зазвучала музыка и сделалось веселей.

О чём можно увлекательно поговорить с сорокадвухлетней женщиной? Увлекательно! В этом возрасте замужние женщины много беседуют о детях, мужьях и борщах, ещё больше – о болезнях. Также о дачах и интригах внутри рабочего коллектива. Другое дело - дама свободная. С ней ещё можно шептаться о любви. А с Маргаритой Сергеевной вполне можно было побеседовать о таком безобидном и отвлечённом предмете, как литература.

- Что сейчас читаете, Маргарита Сергеевна?

- Мураками, «Кафка на пляже».

- Нравится?

- Мураками? Да как сказать. Какие-то вещи нравятся, какие-то – нет. «Человек-Овца» – ничего.

- Человек-овца? – усмехнулся Беспалов.

- Нет, «Охота на овец» она называется. «Дэнс, дэнс, дэнс» - тоже неплохо. А «Кафка» – что-то скучновато. А Вам нравится Мураками?

- Я, если честно, не читал. Я больше фантастику люблю: Стругацкие, Перумов, Лукьяненко.

- А Мураками – это тоже фантастика. Причём своеобразная такая, смешанная с реальностью. Не поймёшь: толи больны все, толи бредят.

Принесли заказанную солянку. Беспалов аккуратно налил по второй.

- За Мураками, - провозгласил он. – Обязательно почитаю.

Они выпили.

- Ну а Вы, Виктор Иванович, прочли Хайяма? – поинтересовалась Маргарита Сергеевна.

Беспалов вспомнил, что года полтора назад они с Синилиной ездили в однодневную командировку в соседний город, и там он накупил книг, среди которых был томик рубаи Омара Хайяма. Маргарита Сергеевна очень тогда заинтересовалась, но не Хайямом, а тем, что директор, оказывается, читает книжки.

 

Мне часто говорят: «Поменьше пей вина.

В том, что ты пьешь вино, скажи нам, чья вина».

Лицо возлюбленной моей повинно в этом.

 

продекламировал Беспалов. Женщина рассмеялась:

– Это какие же чувства вызывало у него лицо возлюбленной, что он не мог не пить?

- Будем думать, что хорошие. Интересный, видимо, был человек для своего времени. В мусульманской стране, где спиртное смертельно запрещено – что ни четверостишие, то про вино. Или вот ещё:

 

Вхожу в мечеть в час поздний и глухой.

Не за советом я сюда пришёл, и не с мольбой.

Когда-то я украл отсюда коврик,

А он истёрся, надо бы другой.

 

- Синилина мерно поглощала закуски. Водка играла на её щеках оттенками красного.

- Ну а Вы, Маргарита Сергеевна… Вам какие поэты нравятся?

Они побеседовали о поэзии Мандельштама и Блока, Хлебникова и Евтушенко, запивая декламируемые четверостишия водкой. Потом как-то незаметно перешли на природу, из коей сосредоточились на грибах. Виктор Иванович рассказал, как прошлой осенью они вдвоём со школьным товарищем забили до отказа багажник и салон старенькой «Волги» подберёзовиками, боровиками да груздями. Синилина тут же выложила секреты засолки груздей, известные ей по деревенскому детству. Беспалов одобрительными возгласами стимулировал её подробный рассказ про детство, который, почему-то, его возбудил. Сам же долго повествовал про свои студенческие годы.

- Маргарита Сергеевна, с Вами интересно, - признался он после часа беседы. - Моя жена вот, почти не читает книг. Только эти свои женские журнал – их наплодилось последнее время. И ещё любит поболтать. Сядет около меня вечером: «Ну поговори со мной». А я и не знаю, о чём с ней говорить… «Стоп, - прозвучало в мозгу Виктора Ивановича. Жаловаться любовнице на жену? Что-то пошловато ты начинаешь». Мужчина сосредоточился на еде.

- Можно мне попробовать Ваш ростбиф? – неожиданно произнесла Синилина.

«Вот это элемент близости, - восхитился Беспалов, - А она развязней, чем кажется. Или это водка?»

- Пожалуйста, - он пододвинул даме свою тарелку, но сам лезть в её блюдо не стал.

На сцену тем временем поднялась певица. Последнее время многие рестораны, толи экономя, толи упрощая жизнь, отошли от практики приглашать для выступлений целые группы. Ограничиваются певцами-одиночками, работающими под фонограмму. Девушка была недурна внешностью, правда, на вкус Беспалова, несколько худощава. «Сейчас заведёт что-нибудь ресторанно-пошленькое из «выдающихся» композиторов современности Николаева или Крутого», - с неприязнью подумал он. Но девушка, будто прочитав мысли Виктора Ивановича, запела одну из любимейших его песен.

 

Сказочный мир,

Удивительный край,

Край тишины,

Там где слышны

Голоса птичьих стай.

 

Радужный мир,

он цветами одет.

Голубой небосвод,

Там есть много красот,

Но любимого нет...

 

Беспалов размяк, раздобрел и расслабился. От воспоминаний детства, навеянных песней, глаза его увлажнились. Будто было счастье, будто ушло. Вновь явилось, но утеряно - теперь безвозвратно.

 

Мир без любимого -

Солнце без тепла,

Птица без крыла.

Край без любимого -

Горы без вершин,

Песня без души.

 

- Потанцуем, Маргарита Сергеевна, - предложил Беспалов, и они выбрались из-за стола.

 

Сказочный мир,

не сравнимый ни с чем,

Где каждый дом

С детства знаком,

Край, где радостно всем.

 

Крупные женские ладони легли на плечи Виктору Ивановичу. Глаза встретились и разошлись. Привыкший к тому, что обнимаемая женщина ниже ростом, Беспалов чувствовал некоторый дискомфорт, но одновременно и возбуждение от новизны ощущений.

 

Мир ста чудес, -

он в поэмах воспет.

Он сияет, маня,

Там есть всё для меня,

Но любимого нет...

 

Маргарита Сергеевна держалась на расстоянии, как шестиклассница во время первого в жизни танца. «Как бы не пришлось ещё вставать на цыпочки, чтобы поцеловать», - подумал Виктор Иванович и попытался привлечь женщину к себе. Это оказалось не так легко сделать. Большие круглые груди упёрлись в его соски, и соприкоснуться бёдрами не удалось. Виктор Иванович вытянул шею и стал целовать женщину чуть ниже уха, ощущая губами шероховатость кожи. Маргарита Сергеевна задышала тяжело, обвила его шею руками и, поддаваясь робким ласкам, стала подгонять, торопить их проявление.

 

Мир без любимого -

Солнце без тепла,

Птица без крыла.

Край без любимого -

Горы без вершин,

Песня без души.

 

«… баба ягодка опять?» – вспомнилось Беспалову.

«А, лети всё к чёртовой матери, - думала Маргарита Сергеевна. – Если так хочет, пусть добьётся своего».

«Если наступит на ногу – серьёзно отдавит», - беспокоился Виктор Иванович.

«Только бы не увидел кто-нибудь из знакомых», - переживала, почему-то, Синилина.

Певица допела песню и начала другую. Новоявленные любовники, обнимаясь, медленно вращались вокруг общей оси. Марго призналась, что сама неравнодушна к Виктору Ивановичу и что давно замечает его заинтересованные взгляды.

- Ну вот и славно, вот и хорошо, - шептал Беспалов в крупное ушко.

 

Музыка стихла. Виктор Иванович, не отпуская руки своей дамы, провёл её к столику. Маргарита Сергеевна взяла сумочку и, извинившись, ушла в уборную. Оставшись один, Беспалов хряпнул рюмаху, закусил, откинулся на стуле и принялся осматривать зал. За ближайшим столиком две пары обсуждали «Фабрику звёзд». С противоположной стороны мужчина и женщина среднего возраста напряжённо выясняли отношения. Зал шумел. Ресторан жил обычной жизнью. Кто-то попал сюда впервые за последние несколько лет и чувствовал себя немного не в своей тарелке. Кто-то, будучи завсегдатаем, забежал поужинать и скоротать время. Виктор Иванович не особо любил рестораны: большое количество нетрезвых людей, среди которых обязательно имеются хамы, бандиты, а также просто психически больные, заставляет часть душевных ресурсов постоянно держать в напряжении.

Но в тот момент Беспалова больше беспокоило, нет ли знакомых. Хотя он и выбрал ресторан подальше, но мало ли кого может занести и сюда. Заодно, по привычке, свойственной каждому мужчине, он высматривал симпатичные женские лица. Закончив осмотр, Виктор Иванович расслабился. Знакомых не было. Впрочем, вероятность появления их в течении вечера оставалась. Однако, растворившийся в крови алкоголь, застилал уже эти волнения и возбуждал предвкушение предстоящей близости с женщиной, столько раз ласкаемой в фантазиях.

Маргарита Сергеевна вернулась похорошевшей и с загадочным выражением лица. Она аккуратно села, аккуратно положила сумочку на соседний стул, а руки – на стол, вытянув их перед собой. Беспалов взял её ладонь и, подавшись над столом, поцеловал. Водка явно сделала женщину раскованней. Теперь она не краснела от каждого прикосновения. Симпатичный румянец постоянно заливал её щёки. Беспалову до жути захотелось положить под столом руку на её бедро. Не поверх платья, под ним. Эрекция, вызванная этой фантазией, была мгновенной. Виктор Иванович засуетился, изучая возможность примоститься на соседнем стуле, поближе к Маргарите Сергеевне, и начать уже лобызаться. Он становился пьян.

- Может, поедем уже? – неожиданно предложила женщина.

- Вот… вот именно, - согласился Беспалов.

Он подозвал официанта, расплатился, и они с Маргаритой Сергеевной покинули ресторан.

В такси целовались. На Синилину как будто напала опять скованность. Она отстраняла назойливые руки Виктора Ивановича от своих грудей. Попытку залезть под платье мужчина отложил: всё-таки не подростки. Подъехали, вышли. Беспалов лихорадочно обдумывал, как бы продолжить разговор, чтобы остаться у Марго. Если сказать: «Мне кажется, хорошо провели время», - будет похоже на расставание. Предоставить последнее слово ей - может не решиться. Нет, инициативу отдавать нельзя. А если напрямую попросить: «Не пригласите, мол, на чашечку банального кофе? На чашечку пошлейшего кофе, не пригласите ли? Я так хочу этот чёртов кофе, что думать ни о чём больше не могу. Ну разве о том, как трахнуть Вас». Молча подошли к лифту, молча поднялись. Российские лифты совсем не располагают к эротике. Дошли до дверей. «Может, всё давно решено, – думал Беспалов, - и слов не нужно?» И тут ему представилось, как Марго, отомкнув замки, поворачивается к нему и говорит: «Ну, спасибо, Виктор Иванович, за вечер, всё было просто супер». И захлопывает дверь перед самым его носом. «Нет, нет, нет», - забеспокоился он, и как только Синилина повернулась, выпалил:

- Вы ведь не оставите меня здесь, Маргарита Сергеевна.

- Дайте подумаю, - кокетливо ответила женщина. – Ну как же мне Вас оставить, такого… любезного. Заходите.

«Кажется, вышел на финишную прямую», - обрадовался Беспалов, и сладкая дрожь предвкушения прокатилась по его членам. Он помог Маргарите Сергеевне освободиться от плаща, разделся сам, снял и аккуратно поставил в сторонке туфли и, следуя пригласительному жесту хозяйки, прошёл в комнату.

Определив Беспалова, Маргарита Сергеевна удалилась куда-то, видимо на кухню, готовить мысленно требуемый гостем кофе. Виктор Иванович остался один и принялся с интересом осматривать интерьер. Комната представляла собой вполне обычное жилище незамужней женщины, насколько Беспалов таковое представлял: стандартная недорогая мебель, телевизор с диагональю 49 см; музыкальный центр «Samsung». На одной из стен - серо-зелёный ковёр, на полу – палас таких же оттенков. Комната была опрятна, упорядочена и во всём являла педантизм хозяйки. Книги за стеклянной дверцей шкафа расставлены по авторам. В одной из ниш стенки - лакированная коряга, в другой, в простой деревянной рамке, - фотография совсем молодой Маргариты Сергеевны с неким юношей. Такие фото раньше делали молодожёнам, или влюблённым, чьё дело уверенно двигалось к свадьбе.

Виктор Иванович побродил по паласу, включил телевизор и плюхнулся в кресло. «Интересно, что это за мальчик, чей лик Марго желает видеть каждый день? – задумался он, перелистывая пультом каналы. – Не в нём ли причина её затянувшегося незамужества? А сама-то где?» Он убавил громкость и прислушался к звукам. Хозяйка, видимо, хлопотала на кухне. Виктор Иванович вышел из комнаты, прокрался по коридору и возник около Маргариты Сергеевны в тот момент, когда она доставала чашки с верхней полки навесного ящика. Женщина уже успела переодеться в красивый шёлковый халат, такой же зелёный, как давешнее платье. На фоне горевшего в углу бра чётко обозначилась заманчивая грудь. Беспалов быстро подошёл к ней сзади и, выждав когда она поставит чашки, обнял. Его живот, бёдра, и то, что между ними, соприкоснулись с мягкими женскими формами. Виктора Ивановича затрясло от возбуждения. Он стал покрывать щёки и шею женщины нервными поцелуями. Руки его, не признавая отказа, утвердились на её грудях. Женщина откинула назад голову и замерла, впитывая ласки. Её ладони легли поверх ладоней Беспалова, не зная, сопротивляться ли – побуждать. Виктор Иванович откинул ворот халата, и губы его заметались по широким плечам. Женщина постанывала. Беспалов поймал себя на том, что трётся распухшим гульфиком о ягодицы Марго, а она не отстраняется. «Всё», - подумал он и с кряком поднял её на руки. Маргарита Сергеевна картинно закатила глаза:

- Ох, Виктор Иванович, Вы торопитесь.

- Пусть, - бросил Беспалов, задыхаясь от возбуждения и немалой нагрузки.

Он пронёс женщину в спальню, едва вписавшись в дверной проём, грузно опустил на ноги перед кроватью и стал раздевать.

- Ты уверен, что хочешь этого? - спросила Маргарита Сергеевна, когда он дошел до лифчика.

- Ооо! - простонал Беспалов.

Выяснять, в свою очередь, уверена ли Марго, он не стал, так как был занят освобождением предметов своего вожделения. Утратив скорлупу лифчика, груди оказались мягкими, как старый поролон. Оставив на женщине одни лишь трусики, Виктор Иванович уложил её на кровать, разделся сам и дал волю губам. Он проникал во все места, целовал бёдра, дрябловатый живот, шею. Женщина возбуждалась всё сильней. Наконец он снял с Маргариты и трусики, оценив в полной мере широту бёдер, раздвинул её согнутые в коленях ноги и уже весь собрался для главного движения, когда Марго произнесла полушёпотом:

- Мы что, без всего будем?

- А? – Беспалов осёкся и задумался. Он сел на кровати, нащупал в темноте свой пиджак, в нём один карман, другой, вытащил презервативы и, оторвав одно колечко, попытался вскрыть упаковку. С первого раза ему это не удалось. Тогда он рванул целлофан зубами и вытащил скользкое колечко. Маргарита Сергеевна лежала, сдвинув ноги, и наблюдала за нервными движениями мужчины. Мужчина приложил к концу пениса презерватив и попытался его надеть. Колечко разворачивалось плохо. Пальцы скользили, а резина, застряв на головке, никак не хотела двигаться дальше: толи размер был мал, толи сказывалась неопытность Виктора Ивановича, который практически никогда этими предметами не пользовался. Он попытался подвести пальцы под кольцо, но только причинил себе боль, разнервничался и почувствовал, что возбуждение проходит. «Вот чёрт! Только не это!» - обозлился Беспалов, и член его стал стремительно поникать. Презерватив без труда налез на него и повис бесполезной тряпкой.

Холод ворвался в грудь Виктора Ивановича. Его новоявленная любовница лежала рядом, не видя и не понимая ещё, что произошло. Он отшвырнул резинку, прилёг рядом с Маргаритой, обнял её и тихо сказал: «Не получилось». Женщина молчала, не догадываясь произнести столь нужные слова. «Не надо отчаиваться, - стал успокаивать Виктор Иванович себя сам, - сейчас всё восстановится». Он продолжил целовать Марго, но возбуждение и не думало возвращаться, обидевшись, что им так бездарно распорядились. Синилина откликалась плохо, и не думая помогать ему выйти из убийственной ситуации. Беспалов ласкал её шею, руки, обводил языком морщинистые соски, набирал в ладонь мякоть груди, столь манившей его ещё десять минут назад и прислушивался к себе. Но чем больше он думал об эрекции, тем дальше уходило это состояние, тем безнадёжней было ожидать его скорого возвращения.

Маргарита Сергеевна вообще перестала шевелиться. Она как будто одеревенела с поджатыми сомкнутыми ногами. «Так она, может, ещё и девочка? – ошарашило Беспалова. – тогда вообще хана!» Он вспомнил, как неумело Маргарита целовалась и совсем расстроился. Теперь уже становилось ясно, что ничего у них не получится. «Господи, позор!» - зарыдало его самолюбие.

- Ну что с тобой? – произнесла, наконец, Маргарита Сергеевна.

- Сбился настрой. Презервативы эти… всегда у меня с ними так, - как ребёнок пожаловался Беспалов.

Будь на месте Маргариты опытная женщина, она без труда вывела бы здорового Виктора Ивановича из ступора. Но Синилина только усугубила ситуацию словами:

- Что так, Виктор Иванович? Не понравилась я Вам?

Похоже, она приняла всё на свой счёт и оскорбилась.

 

****

 

Беспалов шёл домой пешком и грыз от обиды и безнадёги дорогой фирменный шарф, даже не замечая этого. Вот страшный лик импотенции. Мало что сравнится с ней по разрушительным последствиям для психики мужчины. Лязг её гусениц, давящих достоинство, когда-то долетает до слуха каждого мужчины. Перед ней он бессилен, ничтожен. Неумолима она - предвестница смерти. Мужчина больше не может выполнять то, для чего явился на свет, что являет хоть какой-то смысл существования, хоть тень его. И он вне смысла, вне жизни, вне существования.

«Что же делать, что же делать? – хныкал Беспалов. – Хоть увольняйся». Ни при каких обстоятельствах Виктор Иванович не мог допустить, что его сегодняшняя неудача не станет достоянием рабочего коллектива. Маргарита оскорбилась и не простит. И как теперь он будет глядеть ей в глаза, давать поручения, ругать?

Дойдя до дверей своего подъезда, Беспалов уткнулся в закрытую стальную дверь и взглянул на часы. Половина первого. Он позвонил, послышалось старческое шарканье, открылось маленькое окошко, и выглянула физиономия вахтёрши. «Что это Вы задержались? Раньше никогда не задерживались», - недовольно проворчала она, открывая дверь.

Зайдя в квартиру, Виктор Иванович тихонько прокрался на кухню и сел, не включая свет. Посидел, успокаивая мысли. Родные стены несколько развеяли переживания последнего часа. Здесь он был хозяином, здесь никто не знал о его позоре. «А вот мы сейчас проверим», - пробубнил Ьеспалов, прошёл в ванную, быстро принял душ и в сложных чувствах вошёл в спальню. Жена спала. Или делала вид. Свет уличного фонаря, проникая сквозь стекло и тюль, падал на её такое родное лицо. «Она у меня красивая, - подумал Виктор Иванович, - и молодая. На кой чёрт мне эти бабки?» Он просунул руку под одеяло и погладил тёплое гладкое бедро супруги.

- Пришёл? – отозвалась спросонья мадам Беспалова. - Ужин на плите. Покушал?

- Как же я тебя люблю, - произнёс мужчина и со смаком поцеловал жену.

 

Утром Виктор Иванович проснулся вовсе не в таком паршивом настроении, как можно было ожидать. «Импотенция, - подумал он. - Это Вы врёте, Маргарита Сергеевна». Наклонясь к ещё не проснувшейся супруге, он подарил ей нежнейший поцелуй – сотый за сутки - и прошептал ласково: «Спасибо».

 

 

 

ПЕРВЫМ ДЕЛОМ, ПЕРВЫМ ДЕЛОМ - САМОЛЁТЫ

 

Сегодня мне повезло - сижу в кресле первого пилота, передо мной штурвал, ноги удобно расположены на педалях тормоза. Нет, я не лётчик. К сожалению, не лётчик. Я инженер-испытатель.

Степан Андреевич Лукиненко – авиатехник со стажем - сидит в кресле второго пилота и травит байки. Лукиненко, в простонародье Лука, или Лукавый, в свободное от работы время - охотник на нутрий. Из них он делает шапки. И ещё с Лукой постоянно случаются какие-то истории. При этом, он классный рассказчик, и слушать его – удовольствие.

Самолёт плавно катится по широкой бетонной дороге, ведомый мощным аэродромным «БЕЛАЗом».

- Ну и вот, - продолжает Лука, - увидел я эти заросли – место тихое, камышом поросло. Обязательно, думаю, там должна семейка жить. Подкрадываюсь тихо, раздвигаю камыши а там… Лука хихикает.

В этот момент самолёт останавливается, и мы устремляем взгляды в окно в поисках причины. Бетонное полотно пересекает железнодорожная ветка, на которой стоит под загрузкой вагон. Вагон, возможно, не помешает, но в этом нужно убедиться. Из БЕЛАЗа выходят Хромов и Марат и лениво – Петро. Хромов становится перед тягачом, в поле зрения водителя, а Марат вскарабкивается по автосцепке и торцу на крышу вагона и ложится, чтобы отслеживать приближение крыла. Хромов даёт отмашку, и водитель начинает движение на самой малой скорости.

- Пройдёт, - говорю я.

- Вряд ли, - сомневается Лука.

Мы с интересом смотрим на Марата. Крыло уже нависает над вагоном. Водитель делает скорость ещё меньше – вообще едет на цыпочках. И тут Марат взмахивает рукой. Водитель его не видит, он смотрит на руководителя перекатки - на Хромова. Тот не зевает и передаёт сигнал «стоп» водителю. Самолёт останавливается, и это надолго.

- Это надолго, - расслабляется Лука.

- Ну и хорошо – поспим.

Я выглядываю в грузовую кабину и кричу: «Отбой». Четверо человек, и так лежащих на откидных десантных сиденьях, реагируют вяло.

- Чё там? – сонно спрашивает Бухов.

- В машину генерального въехали.

- А. – Бухов поворачивается на другой бок.

Я возвращаюсь на своё место.

Перекатка самолёта из сборочного цеха завода на испытательный аэродром – сложная операция. Это не КАМАЗ на буксир взять. У ИЛ-76 размах крыльев пятьдесят метров и сорок шесть метров длины. Стабилизатор – на уровне шестого этажа. Выкатить борт из цеха – и то проблема. А уж во время перекатки… На заводской дороге движение как на хорошей городской улице. И никто не хочет тормозить и прижиматься к обочине. Того и гляди, какой-нибудь лихач на фуре въедет в двигатель. Или самолёт заденет крылом оставленную на краю дороги стремянку. А то ещё наедет на лежащий на асфальте болт, и тот по шляпку войдёт в прочную резину пневматика. Поэтому при перекатке самолёт сопровождает целая бригада: одни идёт впереди тягача, двое – под консолями крыла, ещё один охраняет хвост. И кто-то обязательно должен находиться в кабине, «на тормозах». Это на случай, если оторвётся водило, и самолёт покатится бесконтрольно.

- Ну так и что, жила там семейка, Лука? – возвращаю я Степана Андреевича к рассказу.

Лука устанавливает на лицо фирменную интригующую улыбку и продолжает:

- Ещё какая семейка. Раздвигаю камыши и вижу: вот такая пи-ща нараспашку, - Лука разводит руки и выдерживает торжественную паузу. - Пялит бабу мужик. А баба эта – Люба, Люба!

- Что за Люба?

- Люба, раздатчица из тридцать пятого цеха, ты понял? Она тогда ещё в восемьдесят четвёртом работала.

- Да ты что? А мужик?

- А мужик – этот… казах, военный заказчик. Штурман. Ну картавит который.

- А ну-ну, да ты что? И он её пялил?

- Только хлюпанье стояло.

- А у неё муж, дети?

- Муж и дети – двое детей.

- Ну, и ты, конечно, устроился наблюдать?

- Если б. Я выдал себя – зашелестел. Люба эта как сиганёт в воду. Прям в одежде!

- Они что, в одежде трахались?

- Платье у неё, значит, так закатано было до грудей. Без трусов...

- На земле, что ли лежали?

- На коврике. Или покрывало у них было, я не обратил внимания.

- Ну и что дальше?

- Она в воду, а казах этот оглянулся, увидел меня, узнал.

- По мордам?

- Да я скорее ноги оттуда, а то, думаю, накостыляет. Мы потом встретились на аэродроме, он говорит: «Ну и напугал ты меня, чёрт», - и всё.

- А Люба?

- А Люба скоро из восемьдесят четвёртого в тридцать пятый перешла. Не знаю, потому что я там к ней часто бываю, не знаю – нет. Но я её и на новом месте нашёл. Теперь часто подхожу: то изоленту попрошу, то плоскогубцы – всё даёт.

Я смеюсь. Представляю, как часто начинает биться сердце бедной женщины, когда Лука входит к ней в раздаточную, как она не может смотреть ему в глаза, отводит взгляд. И не смеет отказать его нагловатым просьбам. Лука из всякой ситуации извлечёт выгоду.

- Ну а больше ничего от неё не требовал, Степан Андреевич?

- Хорошо бы, - Лука мечтательно глядит в окно. - А другой раз иду тоже по полю, к Тёплому Арыку. Гляжу: в кустах пацаны пялят кого-то. Пацанята совсем - пиписьки свои поласкают. А под ними тётка старая – лет пятьдесят. Пьяная в драбадан. Бубнит чего-то. Я давай их шугать. Они мне: «Дядь, ты тоже хочешь?» Выбралась эта шалава из-под них, языком еле ворочает: «Бесстыдники, я им в матери гожусь».

Лука шепелявит, изображая пьяную бабу.

- «Иди отсюда, старая», - говорю. - А она идти-то не может, валится. Сиськи наголо, платок по земле волочится. Мамаша! Не тащить же мне её было через всё поле, дальше пошёл. А пацаны, смотрю, её опять в кусты потащили…

На железнодорожной ветке показывается тепловоз. Через пять минут вагон сдвинут, путь свободен. Тягач тянет самолёт дальше. Показываются заводские ворота, здание проходной. Мы приближаемся к самому напряжённому участку маршрута и останавливаемся. Проверка документов, досмотр самолёта на предмет спрятанных в нём материальных ценностей.

Из грузовой кабины выпрыгивают один за другим спавшие там мои товарищи, из БЕЛАЗа тоже все выходят. Уходит и Лука. Ворота открываются и наш эскорт появляется на одном из самых оживлённых перекрёстков города. В этот момент у меня всегда захватывает дух.

Первое – наша бригада останавливает движение трамваев. Их вереница сразу выстраивается с двух сторон от перекрёстка. Работники трамвайного парка, освобождая проезд, опускают провода на асфальт. Хромов, Марат, Петро, Лука и все остальные выходят на дорогу с красными флажками и перегораживают движение с четырёх сторон. Тут же образуется огромная пробка. Кто-то пытается проехать перед самым тягачом. На него прикрикивают. Движение замирает, и огромный авиалайнер выкатывается на перекрёсток.

С высоты кабины мне прекрасно видно, с каким восхищением люди разглядывают самолёт, норовят подъехать поближе, рискуя зацепить двигатели. Я знаю, как неуютно стоять там внизу, кричать на любопытных, переживая за многомиллионную машину. А я в удобном кресле, отделённый от дороги надёжной скорлупой кабины. Я должен быть начеку. Говорят, были случаи, когда водило отрывалось от передней стойки шасси. Произойди такое - самолёт покатится на плотные ряды машин. Тогда-то и нужно мне будет тормозить. ИЛ-76 встанет в самом центре перекрёстка. Раздражённые водители, конечно, ждать не станут, начнут объезжать. Кто-нибудь да столкнётся с самолётом или друг с другом.

Вообще-то, если не работает хотя бы один из двигателей, или вспомогательная силовая установка, или же насосные станции - тормоза не сработают. А когда самолёт перекатывают, у него, как правило, все эти системы бездействуют. Но ИЛ-76 – настолько совершенная и логичная машина - в ней всё предусмотрено. Есть ещё один резерв - пневматический аккумулятор, шар, наполненный сжатым азотом. Включаешь его, он передаёт хранимое давление гидросистеме, и есть возможность выполнить несколько спасительных операции: выпустить шасси в полёте, или затормозить, например.

 

Но сейчас мне не думается о тормозах. Мысли мои заняты Любой. Люба, Люба. Она ничего баба, хотя и в возрасте. А я молодой, мне двадцать три, и я не женат. По мне сохнут все три табельщицы нашего цеха. Но вот наладить регулярную половую жизнь никак не удаётся. У меня нет отдельной квартиры, нет машины, на которой я мог бы возить своих табельщиц на камышистые берега. Постоянные разговоры о сексе, ведомые в мужском коллективе, доводят меня до состояния, когда всё вокруг заволакивает эротическая дымка, когда рваный чулок какой-нибудь сорокалетней раздатчицы способен вызвать стойкую часовую эрекцию.

Люба, Люба, я представляю тебя лежащей среди камышей, удравшую на час от мужа и детей, и от осточертевшей работы. Широко раскинутые ноги, крупные ляжки, а между ними двигается обрезанный член этого казаха. Где ты пересеклась с ним, Люба? Как сумел он склонить тебя к сексу на свежем воздухе? Он же страшненький. А я молодой, симпатичный, мне бы ты, наверное, отдалась с бОльшим удовольствием. Захожу в раздаточную, прикрываю за собой дверь, наклоняюсь в любиному ушку и шепчу сладенько: «Поехали со мной в камыши, в камыши, в камыши…» Мой член вскакивает как солдат перед полковником и зверски твердеет.

Самолёт пересекает перекрёсток - за его хвостом смыкаются плотные ряды машин – и приостанавливается. Парни запрыгивают кто в тягач, кто на борт – по опущенной мной стремянке. Перед нами лежит широкая бетонная рулёжка, ведущая к аэродрому. Движение по ней не такое оживлённое, и можно расслабиться. Кто-то вновь засыпает на откинутых сиденьях. В кресло второго пилота плюхается Андрюха Бухов, в кресло бортинженера – Петро. И начинается разговор… про секс. Как будто и не прекращался.

- А вот в Германии раз в году есть такой день, когда все меняются женами, - без подготовки выдаёт Бухов и кидает быстрый взгляд на Петро. Тот нежно ласкает ладонью РУДы (ручки управления двигателями).

- «… меняются жёнами…», - говорит Андрюха и кидает вопросительный взгляд на Петю, - подкалываю я.

- А ты не дергайся, - осекает меня Петро, - тебе меняться нечем. Трахай Дуньку Кулакову.

Бухов ржёт. Кортеж набирает скорость. Под крыльями время от времени проносятся грузовики.

- Дунька надоела, - честно признаюсь я.

- Надоела Дунька правая – поменяй на левую, - издевается Пётр.

- А как же вот эта Света-табельщица. Она что, не помогает? – спрашивает Бухов.

- Света, не Гуля? – уточняет Петро.

- Мне больше нравится Неля, - говорю я и опять чувствую набухание ниже живота.

- Ооо! – затягивают мои друзья.

- Неле под тридцать.

- Курит как паровоз, - вставляет Петро.

- Но красивая.

- И прожжёная.

- Истащённая.

- Разведённая, с квартирой, – веско сообщает Андрюха.

- Вот поэтому она мне и нравится, - говорю я.

- Ну так в чём же дело?

- Началось всё со Светы. Теперь не знаю, как переметнуться.

- Группен… - предлагает Пётр.

Я представляю Свету, Нелю и Гулю, лежащих в табельной на столах с задранными юбками, и взмаливаюсь:

- Всё, кончайте про секс! Не могу больше. Давайте про работу.

- Не можете что? – уточняет Петро.

- Слушать не могу.

- Что так?

- Восстание члена.

Они две секунды смотрят на меня молча, потом смешливый Бухов начинает гоготать, а Петро сочувственно качает головой:

- Да, понимаю. Мощное?

- Мощнейшее. Целыми ночами стоит. И днём покоя не даёт.

- Даа. Куда бабы смотрят?

- Они не знают.

- Надо им подсказать.

- Решено, сегодня рекламная акция: «Восстание члена инженера Макеева».

- Блин, когда же это прекратится? – восклицаю я. - Думайте про работу. Девушки, женщины, девочки…

- Бабушки.

- Стервочки.

- Семечки, - Бухов вытаскивает из кармана горсть семечек и предлагает нам с Петро.

- Не грызть тут, - противлюсь я, - мне убирать потом за вами.

- Мы аккуратно, в кулакову, - обещает Петро.

Тут в кабине появляется Лука и усаживается в кресло радиста.

- Как дела, Лука? – интересуется Бухов.

- Стоически.

- Да что это на вас на всех стояк напал?! Что нового?

- Второй бабу нашёл.

- Так-так-так, - оживляются все.

Алексей Иванович Второй – один из наших коллег – авиатехников. Ничем не примечателен. Как многие - любитель выпить и не большой любитель работать. Это, возможно, и стало причиной изгнания его из семьи на старости лет. При разводе Алексей Иванович оставил жильё бывшей жене и дочерям, а сам перебрался в заводское общежитие. Однако через некоторое время отдельная квартира у него появилась, и эта история поучительна.

Завод строил дворец культуры. Не дом, а именно дворец. С мраморной отделкой, с шикарным большим залом и двумя малыми, со статуей Икара над главным входом, изумительной площадью, на которой кроме парка предполагались поющие фонтаны и солнечные часы, дворец был любимым детищем генерального директора. Приближался намеченный срок сдачи, а детище было ещё далеко от завершения. Генеральный издал приказ о мобилизации на достройку трудовых резервов. Начальники цехов приказ выполнили, подсунув под это дело, естественно, самых лентяестых, бесполезных в производстве мужиков. Среди них оказался и Второй, с удовольствием покинувший на время стены родного цеха.

На строительстве дворца Алексей Иванович не утруждался. «Договаривались с мастером, платили ему по рублю, он нам ставил восьмёрки, а сами – в пивняк», - рассказывал Второй. Когда же дворец условно сдали – работы после торжественного ввода в эксплуатацию продолжались ещё полгода - гендиректор решил поощрить всех участников строительства. Запросил начальников – кто из подчинённых в чём нуждается. Одни путёвки в пансионат бесплатные получили, другие - денежные премии. Из жалости и мужской солидарности начальник цеха в представлении напротив фамилии Второго написал: «Нуждается в квартире, 49 лет, а живёт в общежитии». И надо же, дал генеральный Второму квартиру. Такие были времена, и такие возможности у завода. Получилось – лентяй самую классную премию отхватил.

Без жены, да с квартирой, не впасть ли в разврат? Но у Второго – одни мечты. В сорок девять лет – пойди, подонжуанствуй, имея морщинистое лицо, руки-лопаты и десятилетний мазут под ногтями. Но Второй надежды не терял.

- Лёха, - начал Лука, - дал объявление в газету: «Желаю познакомиться». Звонит одна, представляется Любой…

- Опять Люба… – возмущаюсь я.

- Слушай дальше. Договорились встретиться около Авиастроителей. «Как я Вас узнаю?» – спрашивает Второй. «Я буду в красном платье, с красной же гвоздикой». Выходит Лёха из метро – стоит… кто бы Вы думали?

- Кто? – мы с интересом замираем. У Луки истории изобилуют неожиданными поворотами.

- Любовь Афанасьевна Дрон!!! – торжественно произносит Степан Андреевич.

Пауза взрывается хохотом.

Дрон Любовь Афанасьевна – охранница на проходной аэродрома. Сколько раз она задерживала Второго при выносе материальных ценностей - все уже сбились со счёта. Ещё чаще – при вносе спиртного. Их служебные взаимоотношения стали фольклором, из каждой встречи рождался анекдот. А всё потому, что в первое дежурство Дрон Второй сделал недопустимую ошибку: при попытке Любовь Афанасьевны его досмотреть – обхамил, перелез через турникет и убежал. С тех пор рослая, сильная, с выступающим вперед грудей животом, принципиальная Дрон изживала Алексея Ивановича как могла. Он не смог больше вынести с аэродрома и ржавой гайки. Стала она причиной лишения его двух премий, и, неизбежно, - тринадцатой зарплаты. Второй должен был ненавидеть Любовь Афанасьевну. Но он был не сильных чувств мужчина, и просто боялся её. А коллеги по работе при любом случае начинали мусолить эту тему, не щадя самолюбия Алексея Ивановича.

- Второй, конечно, хотел сквозануть мимо, - продолжает Лука. - Не тут-то было. У неё же навыки охранника. «Алексей Иванович, - кричит, - стойте. Подойдите ко мне». И Лёха, представляешь, не смог уйти, вернулся. Она: «Это Вам я, видимо, звонила. Что же Вы пробегаете мимо?» Взяла Лёху под руку и повела. Представляешь, не отпустила она его.

- Хоть какой-то мужичёшка попался, - вставляет Бухов.

Нам чувствуется, что главный поворот сюжета впереди. А до аэродрома ещё десять минут езды. И мы, устроившись в креслах поудобней, слушаем дальше.

- Пришли к ней домой. Дрон давай Лёху кормить. Борщ со сметаной, пельменей целую бадью. «Я, - говорит, - уже взмолился: не могу больше». А она всё пичкает: пироги, плюшки. Тоже одинокая баба оказалась – позаботиться не о ком. Чувствует Лёха – плохо ему. Кишками слаб, жирную пищу плохо переносит. И потянуло его на понос. «Сейчас обхезаюсь», - думает. Но в туалет-то идти – позор. Однокомнатная квартира, забулькает – слышно всё. А Дрон накормила и ждёт, когда он начнёт отрабатывать.

Лука сложил руки на груди, изображая ожидание Любови Афанасьевны.

- Второму же невмоготу. Но и момент он понимает. Согласился придти, наелся – никуда не деваться, нужно трахать. «Если, - думает, - сейчас уйду, Дрон меня вообще в асфальт закатает». Придумывает: «Мне, - говорит, - нужно сбегать тут недалеко на полчасика… туфли из ремонта забрать, а то завтра на работу идти не в чем». А про себя: «Засяду где-нибудь между гаражами…» А Дрон: «Я с тобой…» Одного уже не пускает, понял! На «ты» уже перешла, и одевается. Что делать? У второго сопротивляться сил нет. Выходят на улицу – он от неё как рванёт. «Еле, - говорит, - добежал до стройки какой-то». Вернулся – Дрон нет. Сегодня её смена, - повышает тон Лука, - когда домой пойдём! Второй в панике.

- Простит, - высказывается Петро. – Полюбит.

- Но накажет.

- Не на премию же.

- Да ты что! Теперь она его премии будет бдить как свои.

Видя нас издалека, охранники открывают ворота заранее, и мы без задержки въезжаем на аэродром. Самолёт с интересом осматривает место, где ему впервые летать. Его органы наливаются возбуждением. Находясь в его чреве, мы чувствуем внутреннюю мощь этого порыва и торжественно замолкаем. Опытный водитель аккуратно заводит самолёт на стоянку. Ночная смена поставит его на подъёмники и оденет в леса. А наша работа на сегодня закончена. Товарищи мои покидают борт.

Как я меньше всех трудился при перекатке, мне достаётся закрыть самолёт, предварительно устранив созданный нами небольшой беспорядок. Задраиваю форточки в пилотской кабине, собираю мусор, поднимаю сиденья, а в голове строю планы соблазнения табельщицы Нели. Не выходит у меня из головы её усталая улыбка стервы. А ножки, попка. У меня снова распирает штаны. Нет, необходимо срочно на что-то переключиться. Женщины, всё же, – не единственные властители наших дум и фантазий. Есть ещё футбол, машины, работа… самолёты. Первым делом, первым делом – самолёты.

Я затворяю тяжёлую дверь, поворачиваю тугую ручку, закрываю замок. В руках у меня ключи. От самолёта!!! Это не от мотоцикла ключи, не от машины. И не от какого-нибудь ЯК-40 - от ИЛ-76. Классное ощущение. Обхожу напоследок алюминиевое туловище. Короткие сильные ноги в резиновых ботинках, мощные крылья, гордо раскинутые и отведённые назад, с пёрышками статразрядников. «Красавец, красавец», - я глажу его по алюминиевому пузу. Он больше меня, он сильней, но ему приятна моя ласка. Ласка человека, который будет обхаживать и ублажать его ближайшие две недели, а потом проводит в большое небо. «Пожалуй, это важно, - думаю я. – Может быть, он будет помнить прикосновение моих рук». Я отхожу метров на пятьдесят и оглядываюсь. Самолёт со спокойным достоинством смотрит мне вслед. «Красавец», - повторяю я, уходя.