* * *

 

… ветер – в листву,

лепет жука

крылато-навозного,

ах, как легка

начистоту

льётся строка

света непозднего,

лето вдали,

точно в пыли,

еле клубится –

елью и птицей

стали ресницы

солнечных глаз зарницы…

 

 

 

Эгле

 

 

Алый луч на озере уснувший

и постель зелёная воды…

 

Я зелень я зелень

я ранняя зелень

усталая зелень седой синевы

в сединах её

умерщвлённое солнце…

 

О, крест обагрённый распятого дня,

о, муж мой уснувший,

ты помнишь меня?..

 

 

Эгле светло-зелёная

в синеву уводящая

к небу ведущая

хвойнострунная

аквамарина кристалл

преломил изумрудную ауру

аватары твоей

 

даже вставши на хвост

мне до губ твоих не дотянуться

только с хвоей

играя в прятки

обвиваю тебя

всем телом

 

Эгле, иглы твои так мягки

неожиданно мягки,

Эгле,

как пушок на челе ребёнка

эти нежно зелёные иглы

 

 

В чеканном золоте застыл усталый лес

могучей истомлённый ленью

и птиц не слышно

только неба отзвук синий

уносит ветер

клин тягучий

журавлиный

твой

абрис

вычертил

вдали

о Эгле

виолончельным золотом листа

я собираю

потихоньку слёзы

что ветер от тебя доносит

и брату белоствольному несу

о, Господи, как жалко мне Осинку…

 

 

Как эти руки белые повисли

и листья

ищут хвои материнской

наощупь

опознав её в дожде

и каждым нервом бересты вбираю

дурманящий

родной

смолистый

запах

который сердце режет посерёдке

а рядом трепет мелкий долгий скорбный…

"…прости сестрёнку…"

"…я её простила…"

как моря вздох

как эхо дождевое

 

 

 

Обняв сестру крепко

жду когда утихнет

дрожь немая

в тонком девичьем теле

касаясь ветвями

листьями лаская (красноватые

жилки на них сохранили печать

твоего вознесения, мама)

дрожащие хрупкие плечи –

холодные спазмы сводят

светлую нежность ствола –

я немного

тебя

успокою

баю

баю

усни моя крошка

мама скоро вернётся

спи…

 

видишь слёзы янтарные стынут

мы пойдём по ним

с тобой

к морю…

 

 

 

Эгле, Эгле шепчу листвою

и в клубок

у корней свиваюсь

и вбираю смолистый запах

всей своей

берестой

белой

от проклятья

сестру

не спасши …

 

 

 

Са ------ ра

 

 

ускользающая саламандра

из огня в ладони поймана,

ветер пену уносит,

брызги роняя …

 

ранняя неуловимость,

словно звезды отточие,

пляшет в ладонях огненных

изумрудного мая

 

глаз золотистых

мгла уклончиво-пристальна,

ветер шершавым вдруг стал,

сиреневым и хрустальным

 

5 обретает округлость и смысл

ртутного шарика

в еле слышных

незримо натянутых нитях эоловых …

 

ветра и моря застывшее олово

форму меняет еже-мгновенно …

 

пляшет в огне са ------ ра …

 

 

 

 

 

* * *

 

Запах коры устойчив,

смело вычерчен сон треугольный

угол падения равен

углу вознесенья …

 

Спите,

листьев упругие души …

 

Слышишь,

скребутся мышата,

в пасмурной серости сна

лапками перебирая

(филин летает молча).

 

 

… запах коры устойчив …

 

К небу несёт вершина

звуков дурманящий отсвет

листьев упругих и нежных

 

 

Радость

взрывается шелестом тихим,

шелестом спящего солнца,

им принесённого на ночь

ветром душистым.

 

 

Спите,

за день уставшие листья …

 

 

 

 

La Muerte

 

 

Эта сумерек сладость

слегка бархатиста

наощупь

мягок вытертый ворс

уходящего дня

(неба купол поёт, темнея)

ночью

ощутимее сумрак безмолвного эха,

горечь замкнувшейся лилии,

в белом молчании

запертой,

сохранившей

аромата полдневную свежесть

в усталом флаконе …

 

О, как статны лиловые кони,

промелькнувшие

в тёмных попонах!..

 

… сонные очи закрылись …

искрится вечернее море …

это Мария и Мория

приняли душу

уже отошедшего полдня.

 

Церковь

белеет стеной за оградой

(только одна и видна

из сада

белая эта стена

как из картона)

 

темно

стало и звёзды погасли,

краски в растворе смешались,

тихо

эхом мелодия дымно-прозрачная

льётся стихийно и плавно …

 

… бессмысленно странная

этой бездомной музыки

пряная

праздная

вечная

вещая

необретённая

быстротечная

в даль уводящая

в бесконечное …

 

Я никак не могу вспомнить

этого слова –

 

я засыпаю …

 

 

 

 

 

 

Исколотое Блюдце

 

 

Эти струи фонтана трубой

перехвачены у горловины,

бьются струи,

охвачены болью,

плещет пена,

и небо немо.

 

Водопада каскадная грива

налетает на камни,

чья-то память грохочет,

разлетаясь на капли,

разбиваясь,

разламываясь на куски …

 

И в ушах одиночество мига,

незаметно замедлилось действо

уходящего,

не ушедшего,

стороною идущего мига.

 

Задержись, проходящий мимо,

на мгновенье,

на четверть мгновенья,

задержи одинокую стрелку,

одиноко бегущую стрелку

обозначь в циферблате фонтана,

удержи её взглядом на чёрной,

на зелёной иль красной точке,

на граните, слюде или смальте –

удержи её там,

где хочешь.

 

Окунись в одиночество мига,

окунись, проходящий мимо,

в одиночество сна и снега,

в невозвратную память света,

в память света

и в память молчанья,

в этот блеск голубой печали –

раздробись на сапфира грани

в этот час аметиста ранний …

 

В сине-огненный нежный вечер

о, закутай лицо и плечи

покрывалом кроваво-белым

и в полёте бесшумно смелом

зародись мерцающей каплей

ей до смерти целая вечность –

целый путь траекторией брызнул,

целый век пролетит слезинка,

прежде чем достигнув предела

в одинокой любви к фонтану,

умирая, в нём растворится,

и, упавши, сольётся с синим

одиночеством синего мига,

серебро обретая смерти

и рожденья латунный обруч.

 

Задержись, проходящий мимо,

окунись в одиночество мига,

обозначь эту новую каплю,

что от старой взяла половину …

 

 

Это струны лучистые неба,

лучезарно нагие струны,

стройных ив запевают струи

пеннозвонным фонтаном струнным,

тишины обретя октаву,

обретая утраченный контур,

в тишине очерченный звонкой

крыльев росчерком нежно-упругим,

что, сверкнув золотистым гимном,

опереньем внимают ветру –

разноцветные перья света,

растворённого в дымке пыльной.

 

Словно свет, впереди идущий,

словно пламени абрис синий,

мимолётность певучих линий,

мимолётность души живущей –

ускользающей, ускользнувшей –

точно луч, по воде бегущий …

 

 

Птица молится, крылья расправив,

птица молится крыльями ветру,

птица молится звонкому богу,

что живёт в одиноком горле,

что на перьях качаясь звуком,

пролетает в полёте гулком …

 

и, в молитве слагая крылья,

вниз бросается без оглядки,

разбиваясь о черепицу

засыпающего заката.

 

Птица молится Богу-горлу …

 

 

вибрируя звуком,

лучом пробегая

по солнечным мукам

то ада,

то рая,

 

по ныне живущим,

по ныне ушедшим,

по сумеркам вешним,

по сумракам вещим,

 

сквозь сотни прощаний

поныне, поныне

горит Безымянный

сочащейся дыней,

гудит Безымянный,

и манит, и манит

сквозь тяжесть названий

поющая память,

 

поющая память,

певучая сила –

чертёж золотой

в геометрии синей –

 

горючее облако

солнце просило

вернуть серебристого сына …

 

…косые

лучи набегают,

окружность отмерив,

зелёные звери

весёлые зреют,

 

зерно прорастает

сквозь купол неслышно –

обратным крестом

осеняемый Вишну, –

 

и робко с порога

глядит недотрога –

недолгого бога

убежище строго –

печальным оврагом

взмолилась долина:

– верни изумрудного сына!..

 

 

 

Солнце на ладонях,

как краюху душистого хлеба,

только что испеченного небом,

негой огненною пропитанного,

я несу к ногам твоим, Боже,

Муж мой,

Сын мой,

на Кресте распятый …

 

Слышишь, птица поёт так близко

одиноким лазурным горлом,

тишиной наполняя звуки

(каждый звук

как из света шарик

с чуть прозрачной

ночной начинкой) …

слышишь, птица поёт так близко,

возвращая дар возвращённый …

 

Сходит Мать по ступеням крестным,

с перекладины сходит тесной.

зависая над серой бездной,

над зелёно-лазурным сном:

 

горький нимб от чела исходит,

сходит Мать по ступенькам серым,

побелевшим от дрожи сирой,

по ступеням осиротевшим

Мать выходит из тела Сына,

из остывшего тела Сна,

 

ступни раня о шорох дрожи,

о занозы шелеста раня,

серый ангел огненный робко

протянул ей худую руку …

 

 

Сходит Мать шелестящим ветром

по ступеням рассвета

вниз …