Печатается в сокращении.

(От выстрела первого до последнего)

 

9 мая 1945 года - ДЕНЬ ПОБЕДЫ.

9 мая 1944 года - ДЕНЬ ОСВОБОЖДЕНИЯ СЕВАСТОПОЛЯ.

 

ДЕНЬ ПОБЕДЫ. День великого торжества и великой скорби.

Слава вам, вынесшие на хрупких человеческих плечах огромную войну. Но трижды слава погибшим. Миллионы похоронок разошлись по стране. Но в через двадцать, и тридцать, а через сорок лет после победы продолжают поступать скорбные извещения. Через годы продолжают узнавать о подвигах тех, кто, казалось, навеки ушел в небытие..

 

' Прошу отыскать: Отца. Брата. Мужа. Сына. Последняя весточка от них была из вашего города...'

 

Нельзя объять необъятное: сотни тысяч пропали без вести, сотни тысяч, подвиги которых нужно восстановить, и я сузил границы поиска, стал искать свидетельства боевой жизни 456-го Сводного пограничного полка войск НКВД , стал искать оставшихся в живых защитников рыбацкой Балаклавы, чтобы живые рассказали о себе и о тех, кто о себе уже никогда не расскажет. Наладил связь с заставой имени Героя Советского Союза Герасима Архиповича Рубцова, познакомился с его сыном, который служил замполитом на заставе имени своего отца, - Виктор мечтал написать книгу об отце, собрал много интересных сведений, но не успел: лейтенант Виктор Рубцов погиб при исполнении служебных обязанностей в декабре 1966 года. Но адресами ветеранов-рубдовцев он меня снабдил, и я всем написал письма. В ответ - воспоминания и новые адреса. Потом - встречи...

И все равно, восстановить славный путь Сводного пограничного полка мне одному было бы не по силам. Мне помогали тысячи людей. Я не оговорился - тысячи. Вот уже более двадцати лет ведут поисковую работу балаклавские школьники. За два десятилетия сменились поколения Красных Следопытов, но до сих пор трудится их бессменный руководитель Анатолий Семенович Терентьев , до сих пор в школьный музей "Часовые Родины" поступают уникальные документы - свидетельства участников обороны Севастополя и Балаклавы. И эта хроника-документ написана участниками великой битвы с помощью балаклавских следопытов.

* * *

После жесточайших кровопролитных боев, противник овладел Перекопом и его войска двинулись вглубь полуострова. Верховным Главнокомандованием было принято решение: войска, защищающие Одессу эвакуировать и направить их на Крымский участок фронта. Это были войска Приморской армии, которой командовал генерал И.Е.Петров.

 

Вспоминает бывший командир взвода пулеметчиков Сводного полка войск НКВД, лейтенант Н.П.Малявкин.

Наш заградительный отряд 184 стрелковой дивизии пограничных войск НКВД, выполняя боевую задачу по прикрытию Приморской армии, отходящей с Ишуньских позиций, сам попал в окружение в районе Ялты.

С горных высот - Ялта как на ладони. Мы видели, как 6-го ноября, днем, от пирса ялтинского порта отошел теплоход "Армения" с ранеными. Теплоход еще не успел выйти в открытое море, как налетела группа вражеских самолетов и несмотря на то, что по бортам теплохода отчетливо были видны санитарные кресты, начали прицельное бомбометание по плавучему госпиталю... До нас доносились не только взрывы бомб, но и голоса людей. Я и сейчас слышу эти крики, стоит только закрыть глаза и вспомнить страшные дни отступления. До сих пор чувствую свою вину, и товарищи мои чувствуют, что не могли им ничем помочь. Не могли. Но мы мстили за их смерть - фашисты наседали на нас и всю ярость мы обрушили на них.

7 ноября, израсходовав все боеприпасы, мы спустились в Ялту, а оттуда - в горы. В горах соединились с минометным дивизионом 184-й стрелковой дивизии погранвойск НКВД, которой командовал бывший комендант 3-й Очаковской пограничной комендатуры 26-го Одесского погранотряда Александр Петрович Изугенев.

 

Следопытам балаклавской школы N 30.

"Дорогие ребята! После встречи с вами и с друзьями-однополчанами я начал поиски своих друзей. В городе Ирпене Киевской области недавно произошла встреча пограничников - очаковцев и там я неожиданно встретился с первым командиром - пограничником Александром Петровичем Изугеневым, с которым не виделся с декабря 1941 года.

Дорогие ребята! Обязательно напишите ему, ведь многие из нас, кто служил под его началом, и кто пробивался в сорок первом через горные кручи в Севастополь, благодаря ему остались живы и влились в Сводный пограничный полк НКВД, которым командовал Герасим Архипович Рубцов. Полк Рубцова и защищал Балаклаву.

А.Комаров, бывший пом. ком. взвода минометчиков"

 

Балаклавские следопыты ознакомили меня с письмом и я тотчас выехал в Ирпень. И правильно сделал, что поспешил.

Я встретился с Александром Петровичем в день его 80-летия. В этот день его чествовали друзья и сам он был, что называется, при полном параде. Одних орденов - одиннадцать! Медалей и сосчитать невозможно. За наградами - подвиги, за подвигами - ранения и контузии.

 

Из воспоминаний А.И.Изугенева:

Ранним утром 23 июня 1941 года над Очаковым прошли сотни самолетов с черными крестами на Николаев, Херсон и другие южные города Украины. Они бомбили и обстреливали и наш гарнизон. Особенно тревожно было на Кинбурнской косе с наступлением рассвета 24 июня: фашисты сбросили с самолетов на парашютах десятки морских мин и перегородили Днепро-Бугский лиман с целью "запереть" наши суда.

21 августа 1941 года из всех частей и подразделений, эвакуированных из Очакова, сформировался Сводный полк, командиром которого меня и назначили... - В те дни мы отступали...

24-ю годовщину Октябрьской социалистической революции мы встретили на восточных скатах огромной горы Демерджи - шли десятые сутки, как мы, огрызаясь от сытых, самоуверенных фашистов, пробивались к Севастополю; солдаты и офицеры, обросшие густой щетиной, с бледно-зелеными, опухшими от бессоницы лицами,на привалах засыпали тревожными снами,едва коснувшись земли. За минувшие дни и ночи нам не раз приходилось драться с наседавшими фашистами, никто из нас не раздевался я никто почти не ел.

Хорошо, когда видишь противника в лицо, ко немцы были хитры и коварны. В одну из ночей я проехал вперед, чтобы уточнить обстановку, а в это время к хвосту колонны подошли два человека в такой же растерзанной красноармейской форме, как и наша.

- Эй, полундра, - обратились они к пограничнику, замыкающему колонну, - где подевался наш командир? Важный пакет отбил у немцев и надо ему срочно передать!

- Майор впереди.

Неизвестные двинулись вперед. В середине колонны они наткнулись на лейтенанта Мелихова и подумали, что это и есть командир. Мелихов был в кожаной куртке, скрывавшей знаки различия, а на боку у него висел маузер и командирская сумка. Незнакомцы приблизились к Мелихову.

- Товарищ командир! Вам пакет из штаба армии.

- Мне , - удивился Мелихов, - ну, ну давай его сюда,

сейчас разберемся, что к чему.

Мелихов - опытный чекист, недоброе он почувствовал сразу.

Один из "красноармейцев" стал извлекать пакет из-за пазухи, а второй... вскинул автомат и в упор дал очередь.

Но к счастью, Мелихова только ранили: одна нуля попала в бок, другая - прошила правое плечо. То ли руки дрожали у диверсанта, то ли Мелихов быстро среагировал.

Провокаторов схватили и тут же расстреляли. Но нам был дан урок. Никто и ничто не могло остановить нашего продвижения к Севастополю: ни открытые бои, ни козни фашистов, ни голод, ни холод. А продвигаться было нелегко: крымские горы вообще не приспособлены для прогулок, а к тому же они уже покрылись ледяной коркой. Ледяная корка и ливни. Лед и... дождь. Такого я еще не видел. А к дождю еще и ночной мороз.

Опытные люди говорили: ливни и мороз - жди камнепада. Но, если честно, больше всего нас мучил голод. От голода страдали все...

 

* * *

В письме-воспоминании, которое прислал мне К.Малявкин, есть такие строки: "Шли, качаясь от голода. Последнюю доходягу-лошадь съели 13 ноября".

Показываю письмо Изугеневу.

Читает. Отворачивается.

- Последним был мой Орлик..

* * *

А несколькими днями раньше к южнобережному местечку Форос подошла группа пограничников во главе с майором Герасимом Архиповичем Рубцовым.

Рубцов еще не знал, что в Севастополе создадут Сводный пограничный 456 полк НКВД, и что командовать этим полком будет он. И что в его полк вольются пограничники-изугеневцы.

А у самого майора Изугенева другая, не менее славная, фронтовая судьба.

 

* * *

Вспоминает С.В. Козленков , бывший командир минометного взвода Сводного полка войск НКВ:

У самых Байдарских ворот, у бывшей заставы "Форос" сделали привал. Видно было по всему, что пограничники Фороса выдержали неравный бой: их осталось в живых человек двадцать во главе с командиром заставы лейтенантом Терлецким.

- Адъютант! - приказал мне майор Рубцов. - Собирай людей. На повестке дня, один вопрос: каким путем проникнуть в Севастополь с минимальными потерями? Действуй!..

 

* * *

У Сергея Козленкова сложная фронтовая судьба и мне бы хотелось рассказать о нем подробней.

 

Вспоминает С.Козленков.

В руках чекистов была карта с расположением немецких постов, но доверять ей было нельзя: положение менялось каждый час, а карта была двухдневной давности. Решено было захватить языка и уточнить обстановку.

Несколько храбрецов совершили дерзкое нападение на фашистский пост и захватили в плен обер-ефрейтора, который оказался денщиком командира немецкого батальона. Пленный рассказал, что несколько дней тому назад, группа алуштинских пограничников, тоже пробивавшихся в Севастополь, напала на взвод немецких автоматчиков, охранявших маяк Сарыч и прорвалась к Балаклаве. Так что теперь немцы стали осторожнее, и дорога к Балаклаве и к Сапун-горе через шоссе практически непроходима. А неподалеку от Байдарских ворот - это от нас рукой подать - стоит танковая колонна и утром она уйдет к Севастополю через Байдарские ворота.

 

Сергей Козленков доложил:

- Пограничники собрались на открытое собрание!

- Вижу...

- Собрание будет коротким, - Рубцов оглядел пограничников, усевшихся на валунах, - очень коротким.

Нашел взглядом начальника заставы "Форос" Терлецкого и взглянул на него так, как будто видел его впервые. Терлецкий встал.

- Слушаю вас, товарищ майор!

Рубцов тихо произнес.

- Мы должны быть в Севастополе, - он показал на сидящих пограничников, - но танки не дадут нам пройти. Кто-то должен...

Майор замолчал, но Терлецкий все понял.

- Готов со своими людьми выполнить ваш приказ, товарищ майор!

- Вам, Александр Степанович, предстоит задержать немцев у Байдарских ворот. На сутки. Или, хотя бы, на полсуток. Понимаю, людей у тебя мало, но своих оставить не могу; мы нужны в Севастополе.

- Понимаю...

 

* * *

Гудит зловеще канонада над Севастополем. Небо в багровых полосах. Светает... К узкой пасти Байдарских ворот подъезжают вражеские бронетранспортеры и танки - их путь лежит к осажденному Севастополю. Немецкие автоматчики, соскочив с машин, прощупывают путь, устремляются в тоннель Байдарских ворот.

- Огонь! - командует Терлецкий.

Заговорили пулеметы... Короткий, как удар кинжала, бой - и первая атака отбита.

Но будет еще вторая, третья, четвертая... И наступление фашистов будет продолжаться до тех пор, пока хоть один пограничник дышит, пока ослабевшие руки держат оружие, пока есть патроны. Нужно продержаться сутки. Ну, полсуток. Это -приказ!

- Огонь!.. Огонь!.. Огонь!.,

От каменного табачного сарая, в котором засели пограничники, осталась одна стена. В живых - пятеро, боеприпасов - девять гранат и сто сорок высчитанных патронов... Но и времени прошло двадцать шесть часов и сорок три минуты.

- Ребята, уходим...

Измученная горстка пограничников во главе с лейтенантом Терлецкам по знакомым тропам уходила в горы...

А немецкие танки еще долго не решались пройти через тоннель Байдарских ворот, думая что тоннель минирован...

 

* * *

В горах слышны автоматные очереди, сполохи ракет освещают на минуту непрозрачное небо и - ти-ши-на. Отдельные выстрелы не в счет. Три храбреца залегли за выступом скалы. Впереди - шоссе. Но кто может поручиться, что эта узкая асфальтовая полоска не взята под наблюдение? Но ее надо перейти! Немцев, вроде, поблизости не видно. Странно только: за несколько часов наблюдений за дорогой, по ней не проехала ни одна машина.Рывок и - страшный взрыв: шоссе заминировано. Радистов убило наповал, а раненый Терлецкий потерял сознание...

А утром в немецкую комендатуру со всех окрестных сел сгонял местных жителей. Поодиночке вводили в комендантскую. Прислонившись к стене, с забинтованной головой стоял Терлецкий.

- Кто это есть? - показывая на раненого, задавал один и тот же вопрос комендант.

Худенькая женщина, скорбно прижав руки к груди, с ужасом всматривается в израненное лицо лейтенанта. Она знает этого человека. Да и кто его не знает в округе? Женщина отводит взгляд и мотает головой:

- Не знаю.

- Вон! - кричит комендант. - Следующий!.. Кто ест этот человек? Быстро! Отвечать!

- Не знаю...

- Не видел...

- Не встречал...

К Терлецкому подходит полицейский, внимательно вглядывается в его лицо.

- Да это же - Терлецкий, господин комендант. До войны был начальником пограничной заставы. Коммунист, господин

комендант..

 

Сотрудник Музея героической обороны и освобождения Севастополя Е.И.Игумнова встретилась со свидетельницей тех трагических дней Н.И.Соловьевой и записала ее воспоминания о казни лейтенанта А.С.Терлецкого.

 

Вспоминает Н.И.Соловьева.

У входа в мечеть - четыре столба. Что-то вроде навеса. Там сделали площадку, поставили табуретку. Ко всему сооружению вела лестница.

Терлецкого вели со стороны гестапо. Шел он уверенной походкой и старался не хромать... Впереди его , - комендант, рядом , - переводчик Оскар. Сзади коменданта шло трое вооруженных автоматчиков в немецкой форме. Хотя это были не немцы, а... добровольцы. По бокам - целая колонна немцев с автоматами.

На груди Терлецкого была привязана доска с надписью. Буквы огромные, чтобы все могли прочитать:

 

"КОМИССАР БАЛАКЛАВСКОГО ПАРТИЗАНСКОГО

ОТРЯДА ТЕРЛЕЦКИЙ АЛЕКСАНДР СТЕПАНОВИЧ

КАЗНЕН ЗА НЕПОДЧИНЕНИЕ НЕМЕЦКИМ ВЛАСТЯМ

И ЗА УБИЙСТВО СТАРОСТЫ ДЕРЕВНИ СКЕЛИ."

 

Солнце залило светом сельскую площадь. Нежное солнце. Легким дуновением ветерка раскачивается петля на столбе. Эшафот. Александр Терлецкик поднимает голову и встречается взглядом с сотнями глаз. Гитлеровцы согнали жителей со всех близлежащих сел, чтобы те увидели, как мучается и умирает тот, кто не подчиняется законам рейха.

Не держат Терлецкого израненные ноги, упал лицом на помост. Хохочет комендант, хохочут гитлеровские солдаты и щелкают затворами фотоаппаратов, лают, словно хохочут немецкие овчарки, натасканные на людей.

Но Терлецкий упирается окровавленной головой в деревянный помост и приподнимается. Медленно подползает к смертному столбу и, обняв его руками, приподнимается.

Подбежал палач, но пограничник оттолкнул его, взобрался на табурет и накинул петлю себе на шею.

Затихла площадь. Люди подняли головы и вдруг, перекрывая грохот орудий, бьющих из долины по осажденному городу, над головами друзей и врагов, пронеслось... Всего два, всего два слова:

- Живи, Севастополь!..

 

 

Вспоминает С.Козленков:

Александр Терлецкий остался у Байдарских ворот, а мы двинулись в сторону урочища Ласпи. Страшно оставлять товарищей на верную гибель, но и мы шли навстречу неизвесности, нас тоже за каждым кустом подстерегала смерть...

* * *

С Сергеем Владимировичем Козленковым мы идем по широкой асфальтированной дороге, которая спускается к пионерскому лагерю Ласпи и бухте того же названия. Летом здесь отдыхают дети со всего Советского Союза.

Сергей Владимирович вздыхает.

- Грустно возвращаться в места своей молодости. Тогда, в1941 году я был комсомольцем, а теперь пенсионер.

Внизу под нами обрывистые скалы, поросшие дубняком и можжевельником - трехкилометровый спуск к морю. Вот оно, голубое и улыбчивое море без конца и края.

- Через эту самую пропасть и шли, Сергей Владимирович?

- Через эту самую. На дорогах стояли немецкие танки.

- Пойдемте и мы напрямую. Сойдем с дороги.

- Боюсь, не спущусь. А, да что там! - машет рукой бывший пограничник и партизан Армии Людовой. - Пошли!.. Чтобы сократить путь к Ласпи, отряд сошел с дороги и двинулся напрямую. Шли молча. Курить запрещалось.

Колючки цеплялись за полы одубевших шинелей, ноги скользили по крутым глинистым склонам. Усталые пограничники еле передвигали ноги. Но Рубцов словно не замечал всех трудностей и торопил людей: минута промедления могла обернуться гибелью отряда.

К Ласпинской бухте подобрались ночью: в темноте немцы не посмеют сунуться, в темноте немцы не воюют, А утром нас атаковали немецкие автоматчики. Мы заняли круговую оборону, а часть пограничников стала чинить рыбацкие боты, которые мы обнаружили на берегу. У нас не было сейчас иного выхода: в Севастополь можно было пробраться только водным путем.

 

Вспоминает бывший командир Автотранспортной роты Сводного пограничного полка войск НКВД И.М.Федосов.

Мы стали конопатить боты. Утром спустили их на воду, но противник заметил наш маневр и повел наступление на берег. Целый день мы удерживали немцев, не давая им прорваться на ласпинский пятачок. Майор Рубцов залег между двух камней и вел прицельный огонь....

Бой на ласпинском пятачке длился до самой темноты, а ночью немцы ушли в горы. Они, по-видимому, боялись, что пограничники воспользуются темнотой и нападут на них с тыла. Не знали фашисты, что на такой маневр сил у нас не было.

К утру следующего дня на закопченных ботах пограничники вышли в море...

Но я не ушел со всеми: по приказанию Рубцова остался с двумя бойцами в бухте. В случае надобности, мы должны были прикрыть отход "флотилии". Не допустить немцев к берегу до тех пор, пока боты не отойдут на винтовочный выстрел. На вторые сутки я и двое солдат перешли передовую в районе деревни Камары...

 

Вспоминает С.В.Козленков.

Вышли в открытое море и направились в сторону Севастополя. Боты были старые. Мы хоть и залатали дыры, но все равно приходилось откачивать воду. Не знаю, сумели бы мы в такой шторм добраться до города, но тут вдруг один пограничник закричал: "Катер!"

Рубцов стал разглядывать катер в бинокль. "Наш", - сказал он и вытер лоб. Катер приблизился к нам - это был морской охотник. Командир катера лично знал Рубцова...

 

Вспоминает бывший командир 4-й роты 2-го батальона Сводного пограничного полка войск НКВД А.И.Сысуев.

А мы пробирались к Севастополю из Симферополя. Служил я тогда в Симферопольской конвойной роте. В мирное время этот семидесятикилометровый путь можно проделать за несколько часов, а мы... Возле Альмы нас догнали фашистские мотоциклисты. Но мы еще раньше услышали шум моторов и залегли в придорожном рву. Хотели ударить по мотоциклам, но воздержались, заметили, что за ними двигаются танки. Лучше уж ударить по танкам...

И - ударили. У одного танка сорвалась гусеница, и он, развернувшись, перекрыл дорогу и закрыл продвижение другим. Мы воспользовались этим и оторвались от немцев. Мотоциклисты не стали нас почему-то преследовать. Скорее всего, испугались. Через трое суток мы пробились в Севастополь и нас направили в Херсонесские казармы.

Херсонесские казармы были отданы пограничникам, выходившим из окружения.

 

Конечно, как я сегодня понимаю, Герасим Рубцов знал наверняка, понимал, что долго ему находиться в Херсонесских казармах не придется - над ночным Севастополем, небо, подсвеченное заревом пожаров, да и громовые раскаты корабельных орудий и береговых батарей доносились сюда....

И - точно: Герасима Рубцова вызвали в штаб Приморской армии и разговор вёл с ним сам командарм Петров

- Это очень хорошо, что вы, Герасим Архипович, что вы пробились к Севастополю... По моим сведениям , в городе уже насчитывается несколько тысяч.. Примите командование у майора Шейкина Касьяна Савельевича., - он держит Балаклавские высоты... .

* * *

Балаклава. Год 1941. Самый левый фланг многокилометровой обороны нашей ( Когда я писал эти строки, была страны. Что из себя представляла Балаклава военного времени, хорошо описал неутомимый Александр Хамадан в очерке "Маленькая Балаклава" . Книга А.Хамадана "Севастопольцы" вышла в 1942 году...

 

'От Севастополя до Балаклавы всего километров двенадцать... Раньше от Севастополя до Балаклавы бегал трамвай. И сейчас одинокий трамвайный вагон стоит сиротливо в открытом поле, снарядами разворочены пути, порваны линии электропередачи...

Тиха, безлюдна Балаклава днем. Пешеходы настороженно жмутся к отвесной горной стене, прячутся за домами. Центральная улица находится в поле зрения немцев, засевших на вершине горы и на ее скатах. Стоит появиться человеку на мостовой или на противоположном тротуаре улицы, как длинные очереди немецких пулеметов и автоматов разрезают воздух...'

 

Повидимому, Александр Хамадан описывает в своем очерке те дни обороны Балаклавы , когда господствующие высоты и Генуэзская крепость были в руках у немцев и полку Рубцова еще предстояло выбить их оттуда?..

 

'..Доблестно и мужественно защищает часть подполковника Рубцова: задержала врага, отбила его атаки, закрепилась...'

 

Здесь вкралась маленькая неточность: первый натиск оголтелых фашистов приняли на себя курсанты и командиры 1-й морской пограничной школы младшего начсостава НКВД.

Подвиги рубцовцев вошли во все книги, рассказывающие об обороне Севастополя , но о подвигах курсантов знают мало. И если и вспоминают, то без подробностей. Этот пробел надо восполнить...

1-я морская пограничная школа младшего начсостава НКВД располагалась в Балаклаве. Она готовила для пограничников флота командиров отделений и краснофлотцев по специальностям комендиров и пулеметчиков. Командовал школой майор Иван Гаврилович Писарихин - спокойный, рассудительный,

твердый я знающий дело офицер. Заместитель по политчасти у него был батальонный комиссар Василий Саввич Иващенко, которого моряки любовно называли "батей". С началом войны школу, как и все пограничные морские части передали в оперативное подчинение Черноморского флота.

О боевых действиях моряков-пограничвиков известно совсем мало. Требовалось найти живых свидетелей великой битвы.

 

Из газеты "Волга", орган Астраханского областного Комитета KППС и областного совета депутатов трудящихся. 28 сентябра 1974 г.

 

...В сентябре 1940 года 56 комсомольцев-астраханцев стали курсантами Балаклавской морской пограншколы НКВД младшего начсостава. К лету 1941 года молодые моряки успешно закончили школу и готовились к службе на кораблях. Но началась война...

Как же сложилась судьба оставшихся в живых защитников города-героя? Георгий Антонович Воловик ведет большую преподавательскую и научно-исследовательскую работу. Он профессор, доктор технических наук, возглавляет кафедру чугуна Днепропетровского металлургического института. Им написано более ста научных работ.

Геннадий Иванович Калганов - старший инженер по безопасности движения автобазы ? 1 Главастраханстроя. Работает шофером лесоперевалочной базы Николай Михайлович Горохов, а Закир Шамсутдинович Богоутдинов стал часовым мастером.

После окончания Балаклавской пограншколы астраханский комсомолец Тагир Ахмедович Байчурин был участником обороны Одессы и освобождения Новороссийска. В наши дни он слесарь по ремонту электроизмерительных приборов центральной измерительной лаборатории тепловозоремонтного завода.

Отыскались еще два астраханца. Виктор Иванович Якушин после войны ряд лет работал шахтером, награжден знаком "Шахтерская слава". Недавно ушел на пенсию, живет в городе Дзерджинске Донецкой области. Борис Иванович Каверин проживает в Ленинграде.

Неизвестны еще судьбы многих курсаитов-астраханцев Балаклавской пограншколы...

 

"Михаил Леонидович! Высылаю вам газету "Волга" по просьбе Ивана Гавриловича Писарихина - моего командира по боевой службе.

В Балаклавской школе N 30 есть стенд с фотографиями ветеранов нашей пограншколы. Помогите им в оформлении.

Сообщаю адрес И. Г. Писарихина.

Г. Я.Колганов, бывший курсант."

 

Вспоминает бывший командир 1-го взвода Балаклавской школы Морпогранохраны НКВД старшина 1-й статьи П.Ф.Сикорский:

...В один из ноябрьских дней 1941 года, под густым осенним дождем мы поднимались к Балаклавским высотам, чтобы остановить врага на подступах к рыбацкому поселку.

Первый бой. Впервые отчетливо слышу фашистские голоса, впервые вижу их лица невооруженным глазом... Нам пришлось тяжело, стали отступать, неся потери... Рядом со мной упал, пораженный пулей, Багер. В него стреляли в упор и пуля угодила в висок. Огонь плотный, головы поднять невозможно...

Группа товарищей под командой капитана Бондаря укрепилась в бетонном каземате. Говорят, фашисты по ночам не воюют. Но здесь они изменили своей тактике: каземат был окружен ночью. Моряки-пограничники понимали: живыми им отсюда не уйти. Всю ночь фашисты не прекращали огня, чтобы не дать вырваться морякам из окружения.

Капитан Бондарь - это был пожилой человек, участник Гражданской войны - все время подбадривал:

- Не робейте, хлопцы, ни Москвы, ни Севастополя им не взять. Все равно победа будет наша.

Утром перестрелка прекратилась и предатель - мы его знали - в фашистской форме, от имени немецкого командования, предложил нам сдаться. Не сговариваясь, выстрелили по нему и он упал, чтобы никогда больше не встать. Не знаю, чья пуля сразила предателя, моя или моих товарищей, неважно. Отныне мы были одно целое.

День мы продержались в каземате, а когда стемнело, решили идти на прорыв. Впереди бежал старшина 2-й статьи Анатолий Азаренко - он был скошен автоматной очередью.

Дорогой Толя Азаренко. Он пришел к нам в пограншколу с Балтийского флота, воевал еще с белофинами и погиб как герой под Балаклавой.

Падали убитые и тяжелораненые моряки под разрывами немецких мин: погиб младший лейтенант Клинковский и много других, которых я не знал по фамилиям. Ведь мы были так молоды и называли друг друга по именам: Вася, Витя, Толя... И нет больше ни Васи, ни Вити, ни Толи...

Очередная мина разорвалась совсем близко: пал, настигнутый раскаленным осколком наш командир старший лейтенант Мирошниченко. Этой же миной ранило много курсантов..

Откуда-то появился армейский броневик, сходу выскочил на позиции противника и стал поливать засевших немцев пулеметным огнем. Но его быстро подбили и горящие танкисты выскочили из люка и бросились в нашу сторону. Но... пуля летит быстрее. А от зажигательных мин горели камни и железо...

Пробились к своим, к домику радиостанции ЭПРОНа. Ночью было светло как днем: в районе Кадыковки фашисты подожгли цистерну со спиртом и вся Балаклава была освещена голубоватым пламенем. Вражеские самолеты при ярком свете прицельно бомбили Балаклаву...

Взрыв и падают ранеными Падалка, Счастливцев... Осколок попал мне в правый глаз...

* * *

Собираю документы военных лет, беседую с ветеранами и стараюсь выведать как можно больше фамилий их боевых товарищей. И делаю это неспроста: многие защитники Севастополя пропали без вести. В ту горячую пору даже извещения о гибели не всегда находили адресата, потому что те, кому должны были попасть эти горькие строки, находились под временной оккупацией, или транспорт, доставляющий скорбную весть, тонул разбомбленный, пряча в пучинах Черного моря тайну гибели Сына, Брата, Отца, Мужа.

Может быть сейчас, через десятки лет, эти строки попадутся на глаза тем, кто до сих пор разыскивает своих родных, пропавших без вести. Ведь опубликованные в интернете фамилии погибших героев останутся навсегда!

 

"Уважаемый Михаил Леонидович! Вы неверно написали мой московский адрес, но письмо все же нашло меня.

Высылаю вам три фото. Сделаны они в Балаклаве после моего ранения.. Мы с вами, как-будто, встречались в 1950-60 гг. Вы тогда опубликовали е газете "Слава Севастополя" рассказы о боевых действиях рубцовцев, а сами в полку Рубцова не служили в виду молодости. Так ли это? Не изменяет ли мне память?

Прошу сообщить.

Писарихин".

 

Так, Иван Гаврилович! Мы с вами встречались!

 

Вспоминает И.Г.Писарихин, полковник в отставке, бывший начальник 1-й морской Пограничной школы младшего начсостава НКВД:

В самые первые дни войны, наша школа стала готовиться к встрече с врагом. Мы отремонтировали восемь 45 мм морских учебных пушек и выставили их в районе Балаклава-Кадыковка. При налетах фашистской авиации на Балаклаву, зенитная батарея вела мощный огонь трассирующими снарядами. Вокруг вражеских самолетов создавалось море светящее и нервы фашистских летчиков не выдерживали такого "нестандартного" огня и самолеты сворачивали в сторону моря.

Боеприпасами нас снабжал учебный корабль "Комендор". Этот корабль ходил в Одессу и привозил оттуда боеприпасы е раненых защитников Одессы...

5 ноября 1941 года противник вышел в район Байдар, но прорваться по Ялтинскому шоссе сходу им не удалось: их задержали разрозненные подразделения Приморской армии и 7-я бригада морской пехоты полковника Жидилова.

Но немцы тоже были хитры, они воспользовались услугами изменников Родины и повели свои войска по горным проселочным дорогам и тропам. Немцы продвигались так же вдоль берега моря в направлении Балаклавских высот.

К вечеру 8 ноября часть войск 72-й немецкой пехотной дивизии сосредоточилась в прибрежных селах и в Батилимане - рукой подать до Балаклавы.

В 3 часа ночи 9 ноября, школа получила приказ выступить по боевой тревоге и занять оборону фронтом на Балаклавских высотах.

С рассветом противник открыл огонь по нашим позициям и взял под кинжальный обстрел дорогу на Балаклаву.

Прицельным огнем дом лесника, в котором обосновались несколько пограничников, сразу же был разрушен и смертельно ранили старшину Петрова - это была первая жертва нашей школы. Первая, но не последняя.

Мы даже ответить немцам не могли, подавить точки противника у нас было просто нечем. Мы вгрызлись в землю и ... ждали. Ждали, когда немцы прекратят огонь и дойдут в наступление. И - дождались. Гневу нашему не было предела и, мстя за убитых товарищей, мы ринулись в контратаку. Противник не выдержал натиска, отошел и вновь стал утюжить нас из минометов...

Вдоль дороги деревни Кучук-Мускомия держал оборону взвод младшего командира Шаронова. В его взводе было около ста человек. На его участке немцы и сделали попытку прорваться, но Шаранов, угадывая действия противника, поднимал матросов-пограничников в рукопашную. Заметил: немцы больше всего боятся рукопашного боя...

Но все же сила силу ломит, к полудню понеся большие потери, шароновцы вынуждены были отступить ближе к Балаклаве...

Атака за атакой. Росло количество раненых к убитых. Это понятно: мы не были приспособлены к обороне на каменисто-скалистой местности. Даже шанцевого инструмента у нас не было - ведь мы готовили курсантов для войны на море! Да и вооружены мы были слабо: некоторые роты имели всего вооружения на двадцать процентов, остальное пришлось добывать в боях.

Но, чтобы выстоять, пришлось все же вгрызаться в грунт под огнем.

На восточных склонах Балаклавских высот держала оборону 2-я рота. Командир ст. лейтенант Морозов И.Г., политрук Журавлев М.Н., командир 1-го взвода Титочка М.Н.

3-я рота заняла оборону в районе склада взрывчатки рудоуправления и здание метеослужбы ЭПРОНа. Командир младший лейтенант Мирошниченко А.А., политрук М.Августинович...

Немцы не давали передышки. Стоны раненых и последниеслова убитых: не стало командира взвода Самойлова М.Д., помощника начальника штаба ст. лейтенанта Сохацкого Г.Д....Погибли: батальоный комиссар Иващенко B.C., младший лейтенант Середницкий Д.Я., младший лейтенант Мирошниченко А..А..

В первый же день боя мы добыли 76 мм горную пушку и били из нее прямой наводкой.Но что такое одно орудие на всю линию обороны! Противник засек его и уничтожил прямым попаданием - весь расчет вместе с командиром Полыгаловым был уничтожен.

Мы держали оборону много дней, но немцы стали просачиваться на окраину Балаклавы. Для их уничтожения в школе создали спецгруппы из хозяйственников. А командиром спецгруппы стал начальник вещевого склада лейтенант Демиденко и начальник КЭЧ Плехо. Они воевали смело, как будто этим делом занимались всю жизнь.

Лично я, проверяя организацию обороны, принял участие в одной из контратак и попал под огонь снайпера. Первая пуля пробила барабан моего автомата, а второй я был ранен...

Что можно сказать, подведя итоги: личный состав школы самоотверженно и храбро дрался у стен Балаклавы, потеряв убитыми и ранеными большинство офицерского состава, младших командиров и курсантов. Но не пропустили фашистских извергов к Балаклаве и Кадыковке в те жестокие ноябрьские дни первых боев за Севастополь...

* * *

За годы моего собирательства, я со многими пограничниками переписывался много лет , ноо особенно за эти годы подружился с Иваном Карповичем Калюжным, бывшим санинструктором 3-го батальона ж с его воспоминаниями-письмами познакомлю и вас. Иван Карпович - человек наблюдательный.

 

Вспоминает бывший санинструктор 3-го батальона Сводного полка НКВД И.К.Калюжный.

23 августа 1941 года я был мобилизован в ряды РККА (рабоче-крестьянская Красная Армия - МЛ.) и зачислен в 54-й железнодорожный полк войск НКВД. В этот же полк были зачислены мои земляки-токмнкчане; И.Н.Олизько, И.И.Балацкий, И.А.Волков, Е.Тимощенко, В.П.Маляренко, И.Васюшкин, И.Вакуленко, Н.Зинченко... Всех нас направили на охрану севастопольских тоннелей.

До конца октября мы усиленно обучались военному делу и подготавливали ниши в тоннелях, чтобы в нужный момент их можно было взорвать.

В середине ноября наше место по охране важных объектов заняли народные ополченцы, а нас направили на формирование: 1-й батальон в основном был сформирован из состава 54-го железнодорожного полка войск НКВД.

 

Из рецензии Г.Ванеева на рукопись Михаила Лезинского 'В СТАРЫХ ГЕНУЗСКИХ БАШНЯХ' ( Рукопись так и не превратилась в книгу из-за несогласия моего с рецензетами и не только по этим замечаниям - М. Л.);

"... утверждается, что в сентябре-ноябре 1941 севастопольские тоннели охранял 54-й железнодорожный полк НКВД- это утверждение является новым и очень важно раскрыть источник... Сомнительно, что он был к началу боев за город, ибо обязательно оказался бы на передовой. Однако такого полка на передовой под Севастополем не было..."

 

Пришлось вновь обратиться к Ивану Калюжному и вот что он ответил:

"...Вы сомневаетесь, что Севастопольские тоннели охранял 54-й железнодорожный полк НКВД?...

В конце октября, когда Симферополь и Бахчисарай были захвачены немцами, то не только тоннели, но и сама железная дорога стала ненужной и поэтому наш гарнизон, охраняющий три тоннеля, расположенных при въезде на станцию Инкерман, перевели на охрану и оборону электростанции Крымгрэс - электростанцию мы охраняли и в октябрьские праздники, т.е. 7-го и 8-го ноября.

Наверное, будет интересно знать, как в дни обороны назывались тоннели?.. Первая от станции Инкерман называлась Белая, вторая - Графская, третья - Цыганская.

Весь наш гарнизон назвали - БЕЛАЯ. Командовал им лейтенант Соболев.

В середине ноября наш 54-й железнодорожный полк НКВД сняли с охраны и направили в бухту Голландия в Елисеевские казармы. Вот там-то и сформировался один из батальонов будущего Сводного пограничного рубцовского полка. А наше место заняли бойцы истребительных батальонов - комсомольцы 16-17 лет...'

 

Иван Карпович Калюжный пишет, что если мало его одного подтверждения, то он советует обратиться по адресам, которые он высылает.

 

( Так что, когда будут издаваться книги об обороне Севастополя, пусть в них включат и 54-й железнодорожный полк НКВД. - МЛ )

 

Во второй половине ноября наш батальон был брошен для ликвидации прорыва врага в район деревень Старые и Новые Шули.

Бросок был стремительный: в течение двух часов мы продвинулись на 6 -7 км и заняли обе деревни.

Несколько дней держали оборону, а в одну из ночей наши окопы заняла 25-я Чапаевская дивизия, а мы под покровом ночи, с полной боевой выкладкой, пешком ушли под Балаклаву.

Весь день шел крупный снег, а к вечеру небо прояснилось и ударил сильный мороз. Говорят, что в Крыму, в ноябре, морозы - редкость. Но тот, военный ноябрь, был холодным: 12-13® с ветром.

Продвигаться было очень тяжело, все были нагружены боезапасом. На вооружении у нас было несколько станковых пулеметов "Максим", пять пулеметов системы Дегтярева, несколько 45 мм минометов и, у каждого из нас винтовка образца 1891 года. Безотказная, но тяжелая и неудобная, отжившая свой век.

В походе этом мы научились спать на ходу: шли медленно и после полуночи то там, то тут раздавался храп.

Я шел рядом со своим другом юности Ваней Олизько, мы тоже, поддерживая друг друга, спали на ходу. Командиры не разрешали привал. Боялись, что все сразу уснут и замерзнут. Ведь одеты были не для такой погоды: нательное белье, гимнастерка, шинель.

Примерно часа в четыре ночи подошли к Сапун-горе, свернули вправо, в большой овраг и тут же сделали привал, потому что стало светать и при свете мы не рискнули продвигаться дальше. Люди сразу же сбросили с себя тяжелые ноши. Подъехало несколько походных кухонь с горячей перловой кашей. Голод победил сон, мы кинулись к кухням с котелками. Пищи было приготовлено много и мы впервые, за много дней, наелись досыта. Нам выдали еще и чай с сахаром, все согрелись и жизнь наша показалась уже не такой мрачной.

Солдаты наломали ветвей, накидали их на снег и улеглись на эту походную постель. Уснули сразу. Конечно, был выставлен наблюдательный пост, чтобы противник нас не обнаружил сонных. Кажется, Ваню Балацкого поставили наблюдать за Балаклавой.

Солдаты спали, а командиры бодрствовали: то и дело будили нас, чтобы мы совершили пробежку, не замерзли. Так мы проспали световой день, а к вечеру нас снова хорошо накормили и мы стали готовиться к переходу на передний край. В Балаклаву.

Со стороны Балаклавы шел непрестанный гул - враг день и ночь штурмовал поселок. На сопках 212 и 201 держали оборону курсанты погранморшколы.

Связи у нас с Балаклавой не было и никто из нас не знал: наша еще Балаклава или там уже враг? Была послана разведка во главе с двумя опытными командирами (не помню, Михаил Леонидович, их фамилий!), а вокруг оврага, где мы находились, выставили дополнительное боевое охранение.

Разведчики возвратились в двенадцатом часу ночи - в самой Балаклаве немцев не было! - и мы тут же двинулись в путь.

Пошли по целине и вышли на дорогу Севастополь-Балаклава. Страшное зрелище, ужасное зрелище увидели мы: по обе стороны дороги лежали разбитые и обгоревшие машины, убитые и уже замерзшие лошади, вывернутые с корнем тополя и множество трупов.

 

( Не знаю, кому могла придти в голову мысль: послать кавалерийский полк для защиты Балаклавы, где рыбацкий поселок был зажат горами, напичкаными немцами. Стоит ли говорить, что кони стали крупными мишенями для фашистских снайперов. И, думается, в немецкой армии по поводу лошадиного броска был сочинен не один анекдот!

А конники собирались воевать долго. Даже газету многотиражную стали выпускать - "Буденновец". Трупами лошадей были усеяны все подходы к Балаклаве. Из-за этих моих комментариев, от которых я не хотел отказываться, книга не была издана, хотя и стояла в издательском плане - М.Л. )

 

В Балаклаве рассредоточились по уцелевшим дворам, а потом небольшими группами, прячась за уцелевшими домами, пошли дальше. Так мы добрались до центра городка. А отсюда пошли по над сопкой 212.

Под высотой мы стали скапливаться, а командиры взводов и отделений разбирать своих людей...

Прячась за кусты, за валуны мы двинулись вверх, с трудом преодолевая крутизну, к сопке 212. Чем дальше, тем подъем становился круче. Мы то и дело натыкались на ящики с патронами, но больше было пустых, везде расстрелянные пулеметные ленты, гранаты РГД, каски, котелки, а еще выше - трупы. Их было много. Это здесь стояли насмерть моряки-пограничники.

Помню, ко мне подполз Ваня Олизько. Мы посмотрели друг на друга и дали слово, что если кто из нас останется жив, обязан будет рассказать людям о наших муках, и о том, как пролилась кровь за Родину.

У вершины сопки остановились, залегли. Было приказано каждому к утру подготовить индивидуальный окоп. Но это был приказ, который при всем желании невозможно было выполнить: 212-я сопка - это сплошной камень - и утро нас застало на лысой горе, лицом к лицу с жестоким врагом.

Да, сурово встретила нас высота 212; холодом и огнем - враг обстреливал из пулеметов склоны сопки, но пули пролетали над нами и где-то позади нас вгрызались в камень, издавая неприятные звуки. Было ясно, о нашем существовании они еще не подозревают и огонь ведется по курсантам пограншколы. По этим выстрелам и ответным очередям из "Максима", мы поняли, что совсем рядом с нами - правее и левее - те, которых мы должны были заменить.

Пулеметчикам был отдан приказ: занять позиции курсантов. Что было и сделано, и этот маневр не был обнаружен фашистами.

Курсанты начали сползать вниз. Обросшие, бородатые, худые, грязные, подползали к нам, обнимали и со слезами на глазах произносили : "Браточки родные, вы пришли нам на помощь, спасибо вам. Держите и не отдавайте Балаклаву врагу".

Следует сказать, что курсантов в живых осталось очень мало и мы были поражены их мужеством и героизмом...

Понемногу стали обживаться на своих местах. Мучил холод, но и тут нашелся выход: курсанты подсказали нам, что внизу под сопкой склад теплых одеял и мы добрались до него. Из одеял делали поддевки под шинель и теплые портянки - это и спасало нас всех от обморожений и простудных заболеваний.

Враг обнаружил смену курсантов только на третий день и сразу же предпринял сильнейший минометный обстрел, а после обстрела - несколько атак. Я бы назвал эти атаки - ползучие! Фашисты ползли на нас сверху, стреляли из автоматов и забрасывали гранатами. Немецкие гранаты с длинными деревянными ручками и далеко летят вниз. Иные даже рвались позади нас.

Враг нас прощупывал: не испугаются ли новички? Не начнут отступать? Но это не произошло. Фашисты потеряли многих, их трупы усеяли все склоны.

Но фашиста недаром называют "коварным", он применил против нас новую тактику: снайперскую. Их снайпера были везде и не давали нам, буквально, голову поднять.

Первым был убит наповал снайперской пулей, наш командир роты лейтенант Соболев. Совсем юный, с приветливым и нежным лицом, белокурый, подвижный и жизнерадостный, он то и дело перебегал от одного окопчика до другого и подбадривал нас. Я хорошо знал Соболева, так как он был начальником нашего гарнизона во время охраны тоннелей.

На другой день смертельно был ранен наш санинструктор... Вражеские снайперы прижали нас к земле. Днем нельзя было производить работы. Не только мы на горных склонах, вся Балаклава была под прицельным огнем, вражеские снайперы уничтожили не только людей, но и животных. Стреляли по лошадям, коровам, собакам - это, чтобы воздействовать на нашу психику.Особенно фашистские снайперы охотились зя женщинами.Прицельно били не в голову, а ниже живота. Издевались. Позже, когда наши разведчики выследили и пленили снайпера,отличавшегося особенной жестокостью, то он подтвердил наши предположения: да, хотели поиздеваться над пограничниками и жителями Балаклавы. Снайперы причинили много бед, но наши славные командиры предприняли ответные контрмеры, но это будет позднее...

 

* * *

На командном пункте - командиры батальонов: капитаны Ружников, Кекало, Целовальников, начальники служб: связи - капитан Бобров, медицинской - военврач Новиков, материально-технической - капитан Дронов и командир роты разведки - старший лейтенант Корейченко.

Рядом с Рубцовым за столом - начштаба полка капитан Юрин и военком - старший политрук АнатолиЙ Смирнов. ...

Первым докладывал о положении обороны на своем учасгке комбат-два капитан Ружников:

- Немцы захватили Генуэзскую крепость и оттеснили нас к самым к южной окраине ! Дальше - набережная и бухта - отступать некуда...В каменных башнях крепости, - немцы установили крупнокалиберные пулеметы, пушки и минометы. ...

Майор Герасим Рубцов, - тогда он был ещё майор! - тихо спросил Юрина:

- Что же у капитана с рукой?

- На белофинской искалечена, и тут же добавил: - Капитана солдаты зовут ' наш Суворов '...

Потом докладывал капитан Кекало о положении обороны в первом батальоне ...Он отличался от Ружникова расцветом молодости ... Но отвечал так же чётко и обстоятельно, как и 'старый' Ружников

- В ваш батальон, капитан , вольются еще две свежие роты. ..

Дошла очередь и до комбата-три капитана Целовальникова На его груди - орден Красного Знамени... Рубцов знал, что орденом капитан Целовальников награжден во время войны с белофинами, где он командовал ротой пограничников, штурмовавших железобетонную линию Маннергейма на Карельском перешейке. После войны по просьбе врачей, обморозившегося, простуженного в снегах капитана Целовальникова перевели в Крым. Отогреваться...

 

Последними докладывали начальник связи капитан Бобров и начальник медслужбы военврач Новиков...

- Мною принято решение, , - сказал Рубцов, - переформировать и усилить первый и второй батальоны и... атаковать немцев на высоте 212 и взять обратно Генуэзскую крепость...

* * *

Штурм Генуэзской крепости начался в новогоднюю ночь. Под покровом тьмы к немецким позициям подобрались смельчаки - корректировщики огня - и по их сигналам, пушки ударили по крепости.

Снизу было отчетливо видно, как рвутся снаряды вокруг башен, как страшен и точен их смертельный лет - это била по крепости батарея капитана Драпушко.

Немцы не ждали артобстрела. Не думали они, что после их отчаянного декабрьского штурма, штурма, после которого должен был пасть да так и не пал Севастополь, русские так быстро придут в себя. А ведь фашистские стратеги обещали приподнестя к новому 1942 году Гитлеру подарок - поверженный Севастополь! Именно в эту новогоднюю ночь, когда начался, этот, не знающий пощады, артобстрел.

Первый штурмовала Генуэзскую крепость рота капитана Самуила Блоха. С командного пункта было отчетливо видно, как поднимались пограничники по горным склонам - путь их был отмечен мертвыми телами и бурые пятна крови, отчетливо виднелись на снегу.

Капитан Самуил Блох был тяжело ранен и его сменил политрук Курский.

Атаку Курского поддержали две роты: 6-я - капитана Черванева и 4-я - лейтенанта Ростислава Крайнова.

Немцы защищались отчаянно и умело. Больше того, они контратаковали большими силами и стали теснить пограничников вниз: вот-вот они на "плечах" капитана Черванева ворвуться в Балаклаву.

 

* * *

Стою на самой верхушке и осторожно всматриваюсь в гребешки волн, плещущиеся где-то глубоко подо мной. Страшно. Внизу бухта смыкается с морем. Чахлые кустики - разве они способны удержать человека?! - и открытые корневища хилых деревьев выглядят неестественно на этом прожаренном отвесном склоне.

- Как же вы смогли подняться тут?! - спрашиваю я у Гилярова.

Владимир Григорьевич Гиляров - один из тех немногих, кто дожил до сегодняшнего дня и один из тех, кто совершил тогда этот бросок к Генуэзской башне - пожимает плечами.

- Не знаю. Скажете мне сегодня, что именно по этому склону мы прорвались к высоте, не поверю. Но и немцы не верили, что по этому склону можно было подняться. Тут и обороны то не было. Выставили несколько часовых, но мы их сняли ножами. Без шума...

* * *

А в это время, пользуясь растерянностью фашистов, лейтенант Крайнов захватил сходу две башни Генуэзской крепости. А пограничники взвода Сысуева и Баранова, поддержанные минометами Комарова, тоже ворвались в крепость.

Взводы Целовальникова и Козленкова подобрались к левой стороне крепости и стали теснить немцев к морю. К тому отвесному обрыву, по которому только что поднялись шароновцы...

Подполковник Рубцов, военком полка Смирнов и комбат Ружников поднялись в крепость.

И тут кто-то закричал. Чисто. Торжественно:

- Флаг на башне. Красный флаг!..

- Кто? Кто водрузил? - спросил Рубцов.

Комиссар полка улыбнулся:

- Думаю: Шаронов. Кто же еще? Он перед самым штурмом попросил у меня кусок красной материи.

К Рубцову подошел лейтенант Крайнов.

- Товарищ подполковник, флаг над генуэзской крепостью подняли Шаронов, Сысуев и Комаров.

- А вы где были, лейтенант?

- Я был с ними.

- Спасибо, Ростислав Алексеевич. Спасибо, лейтенант Крайнов. С этой минуты ваша рота будет находиться на этом рубеже, южном фланге фронта... А Шаронов... Политрук Шаронов назначается комиссаром Генуэзской крепости.

* * *

С высоты Генуэзской крепости маленькая Балаклава, окруженная горами, как на ладони. В одном месте горы разорваны широким лезвием моря. Лезвие - то голубое, то - изумрудно-зеленое, то - свинцово-серое в зависимости от времени года. А, когда над Балаклавой нависают тучи, оно - черное.

Величаво и как-то отрешенно смотрит на море полуразрушенная бойница Генуэзской крепости. Со стороны моря она как будто цела, будто не коснулись ее семь веков, которые простояла эта башня, но если зайти с тыла, увидишь огромный рваный проран - неведомая сила вырвала бок и у подножия образовался холм битого древнего кирпича.

Бессменный руководитель балаклавских следопытов Анатолий Семенович Терентьев тихо, словно боится потревожить тишину, говорит:

- Тут и будем копать, ребята...

 

Из письма балаклавским следопытам бывшего военфельдшера Сводного пограничного полка войск НКВД Аристарховой-Костыленко Т.Д.: .

Вы пишете, что произвели раскопки Генуэзских башен, где нашли документы и личные вещи пограничников. Так вот, защитников башни перевязывала я. И я была последней, кто вышла из башни после последнего смертельного в нее попадания.В башне остались бойцы взвода лейтенанта Орлова и резерва. Их было около сорока человек.

Это случилось 7 июня 1942 года. Но еще с 1 июня фашисты начали бомбить Балаклаву и Генуэзскую крепость. Но 7 июня вдруг установилась тишина. И небо очистилось от дыма и стало голубое-голубое. Легкий ветерок развевал красный флаг на баш не.

Тот самый флаг, который немцы пытались сбить много, много дней, да так у них ничего не получилось.

Но тишина была обманчивой - немцы пошли в наступление. Вот тогда-то военфельшер Малорадов направил меня в Генуэзскую крепость, в 4-ю роту, которой командовал Ростислав Крайнов, а в заместителях у него был Григорий Сохач.

Взяв связного, пошла к Генуэзской крепости. Но добираться до нее пришлось не как обычно, с лощины, а со стороны городка. По дороге связного ранило и мне пришлось пробираться одной.

Когда я вошла в башню, все мне обрадовались. Особенно раненные. Ведь медицинский работник - это надежда!

Все время, пока я перевязывала раненых, продолжался обстрел башни. Ужасающий обстрел. Словцно мстя той тишине, которая была с утра.

Несколько раз немцы шли в атаку на башню, но их расстреливали почти в упор и нервы у фашистов не выдерживали. Так мы отбили несколько атак. Я пишу 'мы', потому что и мне вручили боевое оружие, и я заняла свой пост у входа. Но при этом не забывала перевязывать раненых, которых - они защищали левый фланг - и стал что-то лихорадочно искать под нарами.

- Что вы там ищете? - спросил у него политрук Шаронов.

Оказалось, пулеметчик искал доску, чтобы наложить на раздробленное бедро своему раненому товарищу.

Шаронов приказал мне:

- Военфельдшер! Помогите пулеметчикам!

Вдвоем мы выбежали из башни. И в это время башню тряхнуло, как при землетрясении. Еще удар и башня... рухнула. Пулеметчик, который был со мной, упал - осколок кирпича попал ему в висок.

На моем лице был ужас, когда я добежала до пулеметчиков.

- Что с вами? - спрашивают у меня.

- Ребята, - плача отвечаю я, - башни больше нет.

- Не мели! Быть этого не может!

- Ребята, пойдемте, может откопаем их...

Но разве мы были в состоянии переворотить всю эту груду камней!

Что я помню? Помню, на втором этаже башни находились во время взрыва командир роты Григорий Сохач и командир взвода Орлов...

* * *

- Вот здесь и копайте, ребята!

И Анатолий Семенович Терентьев лопатой отбрасывает первую горсть земли.

Медленно высвобождается основание башни. Первая находка.

- Пулемет! Ребята! Настоящий пулемет!

Владимир Григорьевич Гиляров подходит и осторожно, как по лицу, гладит шероховатый щиток пулемета. Разгребаю рукой землю.

- Это пулемет Коли Карпухина. "Максим". У него отбито колесо. Этот пулемет называли - инвалид. Вместо колеса, камень подкладывали. Замок пулеметный, ребята, не ищите. Когда отступали, замок сбросили в бухту, чтоб не достался врагу боевой пулемет.

По смуглому лицу старого воина, покрытому пороховым вечным ожогом, катятся слезы. И он не скрывает их. Не может скрыть. Тут он - Владимир Гиляров, командир отделения минометчиков -находился до самой последней минуты. И это чудо, что он жив.

Станковый пулемет "Максим" - не единственная находка. Поспешите: нас, очаковцев 1939 года призыва, осталось в живых всего девять человек."

Сегодня - меньше! Сегодня, - год 1996! - почти никого! Но письма от них сохранились.

 

Вспоминает В.Г.Гиляров:

...Майора Изугенева, который привел нас сюда из Очакова, направили в морскую пехоту. А мы, очаковцы, стали служить под началом майора ПА.Рубцова.

Меня назначили командиром отделения минометчиков, а моим командиром взвода лейтенанта Крикунова. А помкомвзвода - мой товарищ Саша Комаров, который среди очаковцев имел прозвище "Жарь, братцы!".

После взятия Генуэзской крепости - это было в начале января 1942 года - нас, минометчиков, присоединили к четвертой роте. Ночью мы поднялись к крепости и под стеной установили минометы.

Комендантом крепости был лейтенант Григорий Сергеевич Орлов. До службы он работал строителем московского метро. Человек Орлов был очень веселый. И очень любил петь. Пел песню, которую очень любил Василий Иванович Чапаев:

 

Ты не вейся, черный ворон,

Над моею головой.

Ты добычи не добьешься.

Черный ворон, я не твой.

 

Но самым веселым человеком в башне был, конечно, Коля Лебедев. Он и стихи писал, и песни сочинял на известные мотивы:

 

Крутятся, вертятся фрицы в горах,

Крутятся вертятся, чувствует крах,

Крутятся, вертятся, пальцы грызут,

Но Балаклавы никак не возьмут...

 

Были еще песни о снайперах, бронебойщиках, разведчиках...

Коля Лебедев зачастую сочинял вместе с политруком Шароновым. Лебедев еще и рисовать умел хорошо. Это он на самой верхотуре башни нарисовал карикатуру на Гитлера с надписью: "Прими подарок туз Адольф". И внизу - надпись: "С миру по нитке - Гитлеру петля." Еще какой-то художник яз Севастополя помогал..."

 

Из письма Г.Д.Аристарховой.

...Темой стихов и рисунков ротного поэта и художника Николая Лебедева были боевые дела бойцов, командиров роты, батальона, полка. Он везде успевал побывать, и все замечал своим зорким взглядом,Коля Лебедев придумал альбом и в нем все рисовал. Помню, одна страница того альбома была посвящена Саше Комару - батальонному повару. Он всегда наливал щи погуще 4-й роте. Была изображена в альбоме и я с санитарной сумкой на боку. Под рисунком было что-то написано, но я не помню что.

Перед уходом из Генуэзской башни, альбом должны были зарыть. Командование батальона хотело забрать этот альбом и передавать его из роты в роту - наглядная агитация! - но Крайнев не отдавал, шел на всякие уловки. Он боялся, что вновь в 4-ю роту альбом может не вернуться.

 

Из письма разведчика Михаила Розина балаклавским следопытам.

"Здравствуйте, дети Балаклавы!

Надо учиться всему. Учитесь не только читать и писать, а и шить, варить, чинить обувь и одежду... Нужно быть ловким и сильным. Нужно уметь водить машину и мотоцикл, прыгать с парашюта. А еще нужно знать иностранные языки.

Почему я пишу эти слова? А потому, когда мы воевали в Балаклаве, мы не знали многих вещей, а потому все приходилось схватывать на лету, заново учиться. Но немецкому языку походя не научишься. Когда мы ходили в разведку, когда мы прятались под самым носом фашистов, то слышали, как немцы разговаривают между собою. Обидно нам было - вот они ценные сведения! - а понять мы никак не могли.

Среди нас был матрос с крейсера "Червона Украина" Миша Штейнбок, вот он-то хорошо знал немецкий язык и нам приходилось все время брать его в разведку. Нам было стыдно: всем давали отдых, а Мише приходилось все время лазить по горам - заменить его мы не могли.

А, когда нам попадались вражеские автомашины и мотоциклы, то мы не могли ими управляться: приходилось сжигать на месте. А ведь они могли нам службу сослужить.

Завидую вам, ребятишки мои хорошие, сегодня вы в состоянии Овладеть всеми специальностями и всеми на свете языками..."

 

Вспоминает И.С.Юрин:

...Слово, данное фашистскими генералами, за четверо декабрьских суток взять Севастополь, оказалось брошенным на ветер. И ветер размочалил то слово. Почти три недели длилось кровопролитное сражение по всему участку Севастопольского фронта. Но несмотря на то, что немцам удалось окружить 241-й полк, потеснить 287-й полк Чапаевской дивизии и сдавить правый фланг 8-й бригады морской пехоты, мы держались.

На Балаклаву, с упорством маньяков, продвигались вновь прибывшая 172 дивизия СС и горнострелковая бригада.

Наши разведчики: Виноградов, Грибков и Розин в это время находились в немецких тылах. Можно даже сказать, не находились, а место постоянной прописки их был немецкий тыл. На этот раз они притащили оттуда штабные документы, нз которых мы узнали о потерях неприятеля. Принесли они и одно примечательное письмо. Фашистский офицер писал своей сестре в далекую Германию - Миша Штейнбок перевел это письмо

"..Нас печальная кучка вернулась в долину... Совсем истерзанные достигли мы своей позиции. Сегодня утром нас сменили. В батальоне осталось два десятка человек... Севастополь - суровый город. Для нас здесь - большая могила".

Это письмо военком Анатолий Смирнов довел до сведения всех: рядовых и офицеров.

Через Генуэзскую крепость в тыл противника шли пути скрытыми расщелинами, оврагами, морем в тыл противника. Из самых отважных были скомплектованы разведывательные группы. Всего у нас в полку было пятьдесят четыре разведчика. А таких разведчиков как Виноградова, Жаброва, Розика, Рубина, Штейнбока, юношу-добровольца Колю Каминского и сына нашего полка Володю Чепурного знали все защитники Севастополя.

Они проникали в глубокий тыл противника - Ялту, Симферополь, Алушту, держали связь с партизанскими отрадами. В селах, занятых немцами, имели своих людей...

Однажды я спросил у Жаброва:

- Если не тайна, скажи, как ты определяешь число убитых немцев? Вот вы доложили, что в бою за Генуэзскую крепость в одну из последних атак, фашисты потеряли три человека!

Александр Жабров рассмеялся.

- Самая простая задача. Тут самое главное, надо уметь считать. Фашисты хоронят своих в гробах и обязательно над каждой могилой ставят крест. Считаем гробы - вот вам и счет точный. Про запас немцы гробы не держат, потому что моральный дух от них слабеет.

Действительно, просто...

* * *

Генерал Петров, пожимая руки Рубцову и Юрину, сказал:

- Ваши разведчики вам же приподнесли сюрприз. Как стало известно от "языка" и штабных документов, на Южный берег Крыма прибыл румынский король Михай. И Михай решил отблагодарить Гитлера за щедрый подарок - тот подарил королю не больше, не меньше, как ВоронцовскиЙ дворец - взять Балаклаву. Да, да, Балаклаву!

Как я и обещал: разведчикам - по ордену Красной Звезды. А вам

Подготовиться к отражению штурма!...

* * *

Вспоминает бывший командир взвода минометчиков, лейтенант Я.В.Курочкин:

...Пока не было у нас минометов, немцы резвились: били прицельно сверху не только по Балаклаве, но и охотились за отдельными машинами, и даже за отдельными людьми. Пробирается машина по заваленным улочкам, а они по ней - залпом. Боеприпасы к Балаклаве невоз можно было подвести: били немцы из ДОТов, а их никакая пуля не возьмет.

А как у нас образовался минометный батальон, да как шарахнули мы прицельно по тем ДОТам, фашисты враз присмирели. Разведчики дали нам точное месторасположение этих ДОТов и других огневых точек.

За нами, конечно, фашисты тоже охотились, но мы выбрали хитрую позицию: спрятались за отвесной скалой в самой близости от немцев. Пытались нас бомбардировать с самолетов, но большинство бомб упало на территорию занятую противником, и они прекратили это дело.

Мне и Тертыжеву присвоили офицерские звания, а на базе нашего минометного взвода и других взводов, создали отдельный минометный батальон. Батальон стал не только грозным, но и многонациональным: 1-ми 2-м взводами командовали русские Тертыжев и я, третьим - армянин Захарьян, четвертым - азербайджанец Алиев, пятым - грузин Карчава. А батальоном командовал русский Гребенников и украинец Куриленко.

Однажды к нам, минометчикам, пришел подполковник Рубцов; Долго с нами беседовал. Рассказывал о международном положении. Рассказал нам, что разведчики Розин и Штейнбок притащили "языка" и тот сообщил нашему командованию, что готовится штурм Балаклавы.

Беседовал так с нами командир полка, а потом неожиданно спросил:

- Можете стрелять по немецким позициям в ночное время?..

Мы никогда не пробовали, об этом ему и сказали. А он:

- Научитесь! И без промедления. Пристреляйтесь к основным целям в светлое время, запишите данные стрельбы. Не мне учить вас минометному делу... Ждите сигнала к бою, он может последовать в любую минуту".

 

Вспоминает бывший командир 6-й роты старший лейтенант Козленков:

... Капитан, а теперь уже майор, Целовальников передал мне приказ Рубцова принять 6-ю стрелковую роту 2-го батальона, 6-я рота находилась в самой близости от немцев и в самых невыгодных условиях. Это была кадровая рота, состоящая из пограничников и бойцов охраны войск НКВД. Вот так случилось, что мне в 21 год от роду,пришлось принять командование людей, старших меня по возрасту, а некоторых - и по званию.

В тот день было затишье и мы соблюдали формальность передачи, как и полагалось в доброе мирное время.

Мою главную задачу, я видел в укреплении позиций. Мы делали все возможное и невозможное: груды камней превратились в окопы и дзоты, в большинстве которых, можно было стоять во весь рост, сделали завалы на дорогах.

Меня тревожило расположение 1-го взвода, уязвим он был. И я принял решение, передвинуть его ближе к противнику. Пограничники ночью проделали это настолько искусно, что даже сами удивились. Взвод оказался в "мертвой" зоне и огонь из вражеских минометов его почти не доставал.

Когда велись работы по переоборудованию окопов, меня очень волновало то, что противник мог скатить бочки с взрывчаткой, а о них я уже достаточно наслушался, видел сам один из взрывов... Будучи в третьем батальоне еще адъютантом, я вел наблюдение за противником на высоте 212. Стало темнеть, когда я собрался идти к комбату Целовальникову доложить о результатах наблюдения. Вдруг я увидел огромное зарево в расположении шестой роты. После зарева, взрыв страшной силы. Я немедленно доложил комбату о случившемся. Через некоторое время мы узнали: от взрыва пострадал второй взвод, много контуженных и есть убитые. Но самое главное, нехороший след в душе от этого нового фрицевского оружия: ведь на головы обороняющихся можно было скатить бочки, начиненные взрывчаткой, в любую минуту. И это ожидание было невыносимым.

Через несколько дней бочку скатили на пятую роту - там потери были еще больше...

И вот сейчас, укрепляя оборону, я подумал: а ведь фашисты непременно скатят на нас бочку. И не одну. Минометом не достанут, а бочкой?..

Я отдал приказ: при виде бочки немедленно открывать по ней огонь.

Во время относительного затишья, уже после захода солнца, раздался крик:

- Бочки!

Во всю молодую мощь своих легких, отдал команду:

- По бочкам - огонь!

Дружный залп! И бочки, не успев набрать скорость, взорвались ближе к скопам противника, чем к нам. Мы радовались, как дети.

Через несколько дней немцы повторили операцию, но на этот раз момент выката бочки из траншеи, заметили наши наблюдатели и немедленный огонь разорвал бочку прямо в траншее противника.

Это было потрясающе, со времени прихода в роту я еще не видел своих пограничников такими радостными - враг был наказан своим же оружием...

 

* * *

Вспоминает И.С.Юрин:

...Появление короля Михая разведчики засекли сразу же, как он появился на балаклавских позициях. Говорят, аппетит приходит зо время еды; так и королю Михаю, при виде Балаклавы, пришла мысль: пробиться через нас и сходу захватить Севастополь -жалкий пигмей!

Не знаю, надеялся ли король на своих гвардейцев или отдавал предпочтение шнапсу, но только перед наступлением, королевские гвардейцы не только выпили, но пристегнули к своим ремням еще по целой фляжке горячительного напитка.

Основной удар - по Генуэзской крепости. Ружников и Крайнов были готовы к отражению атаки. Минометчики Гребенникова и Куриленко пристрелялись к позициям. Снайперы выдвинулись на решающие позиции...

Королевские гвардейцы шли в полный рост и были видны. Если б мы точно не знали, что они пьяны в стельку; то подумали бы о них: отчаянные ребята! Но мы знали, их гонит вперед Бахус.

Первыми ударили по румынам минометы, затем - заговорили пулеметы... Огонь положил всех, лишь горстка королевских гвардейцев, не выдержав, попятилась назад.

Ночью разведчики притащили с поля боя румына и оказали ему помощь. Протрезвевший гвардеец плакал горючими слезами и рассказал: "Михай перед наступлением, обещал каждому румынскому солдату по даче на южном берегу Крыма и по ордену..."

Наступление румын было сорвано, но было ясно: Балаклаву

в покое не оставят.

* * *

Из письма Михаила Розина:

'...Когда мы находились в Балаклаве, то для своего местожительства облюбовали часовню возле деревеньки Карань. Эта часовня еще до войны была переоборудована под клуб.

На сцене стояли кровати Виноградова и Сердюка, наших старших, а мы все расположились в партере.

Каждый вечер отправлялись в разведку. На машине нас довозили до Балаклавы, там мы пробирались к Генуэзской крепости, а уж оттуда по знакомым тропочкам, в тыл врага.

Когда мы рассаживались в машине, то весь путь до Балаклавы - километров пять! - пели песни. Наш командир Жабров уж очень любил петь. Нам даже за наши песни однажды немножко влетело от командира полка.

Однажды, когда мы отоспались от удачной вылазки, и бодрствовали, к нам в часовню-клуб пришел подполковник Рубцов. А в это время Саша Жабров дирижировал нашим "сводным хором разведчиков". При этом он успевал бренчать на гитаре и петь. Мы, конечно, подпевали ему.

Я первым заметил вошедшего Рубцова и хотел подать команду "Смирно!",- но комполка жестом остановил меня.

Допели песню и вот тут-то Рубцов сказал:

- Хорошо поете. Пойте всегда на здоровье. Но на машине петь больше не надо.

- Это почему же? - удивился Жабров.

- Почему? Почему? Разве вы не замечаете, что немцы с ума сходят от ваших песен. И по поющим бьют из всех видов оружия.

- Так ведь, не попадают!

- Не попадают, - передразнил Рубцов, - если б не опыт вашсго шофера, то от вас бы давно ничего не осталось, А мне такие разведчики, как вы, очень нужны. Так что, no6epeгитe себя, ребята.

.Александр Жабров хитро прищурился.

- А откуда вам известно, товарищ подполковник , что мы поем в машине? Вроде бы, ни с кем не делились опытом.

Рубцов засмеялся.

- А от вас.

- Как это от нас!? - Жабров оглядел разведчиков. - От нас такие сведения не просачивались,

- А вы привели вчера языка?

- Привели.

- Вот он и рассказал. Немцы давно приметили, что вы, когда садитесь в машину, поете. Поначалу, они даже не стреляли: хотели узнать, о чем таком поют разведчики. А, когда услышали, очень удивились; стоять в двух шагах от смерти и петь о будущей победе.

- Вот он, оказывается, "язык" какой болтун! - Засмеялся Жабров. - Знали бы, что на нас капать будет, мы бы язык "языку" перевязали. Миша Штейнбок сказал бы ему еще пару тепленьких слов!

Рубцов улыбнулся.

- А я ему тоже сказал: что мы уже сегодня видим свою окончательную победу, хотя вы и господствуете на высотах. Но рано или поздно, мы скинем вас с этих высот в пропасть. И ох, как больно, будет падать с высоты. А мы будем петь и бить вас!

- Подходяще ответили, товарищ командир, - одобрил Жабров, по нашему, до-разведчески!...'

 

Вспоминает А.Жабров:

У нас многие сочиняли стихи. Правда, не всем это удавалось. Миша Розин мне говорил: "Легче двух "языков" привести, чем одну строчку сочинить!" Однажды возвращаемся из разведки, а он поет:

 

Крутятся, вертятся фрицы в горах,

Крутятся, вертятся, чувствуя крах

Крутятся? вертятся, пальцы грызут.

Но Балаклавы никак не возьмут....

 

Спрашиваю: "Ты сочинил?"

"Нет, - отвечает Миша Розин и вздыхает, - это политрук Шаронов с Генуэзской крепости. У меня так не получается..."

Но все равно, Миша тайком писал стихи - это он от нас, разведчиков, хотел укрыться!

Натура у разведчика Михаила Розина творческая. Выдумщик - каких мало! У нас был пес. Звали его - Цербер. Вполне оправдывал свою кличку - злющий, аж некуда! Но, умный и обстрелянный, как бывалый солдат. Мы Цербера и в разведку иногда брали: пес выискивал затаившихся фашистов. Миша Штейнбок говорил, это от того у него так хорошо получается, что лает он с берлинским акцентом. А, когда нам под огнем приходилось уходить, прячась за камнями, вместе с нами прятался и пес. Прятаться он здорово умел. Самое главное, вовремя! Нюхом чуял приближающую мину или полет снаряда. Мы часто по нему ориентировались. Залег пес на дно окопа - прячься немедленно!

Однажды мы захватили важного "языка": немецкий офицер вез на высоту 386 несколько кожаных баулов, набитых под самую завязку орденами и медалями - награды своим головорезам!

Но награды, вместе с офицером, достались нам. "Языка" мы привели к Рубцову, а фашистские побрякушки никому не были нужны и Миша Розин, выдавая нам каждому по кресту, произнес торжественную речь, а потом, улыбнувшись, произнес:

- Тремя крестами сразу, награждаю его или ее величество

Цербера! Цербер! На полусогнутых.. Ко мне... Арш!

Подошла к нему собака, и Миша нацепил ей на ошейник не три, а целую гирлянду орденов и медалей.

- Между прочим, - сказал Миша, - Церберок сам для себя и вынюхал эти ордена.

-Точно! - подтвердили разведчики.

А Розин скомандовал псу:

- А ну, Цербер, покажись фашистам. Пусть оценят твое геройство. Умнющую собаку два раза просить не нужно: выскочил пес на каменный карниз и давай гавкать в сторону гитлеровцев. Гавкает и потряхивает наградами.

Карниз-то давно пристрелян фашистами. С высоты немецких позиций он и без бинокля виден. Сразу же раздалась автоматная очередь по псу, но Цербер, словно ждал такой реакции, тотчас спрятался за камень. Распластался и лежит. Выжидает. Огонь прекратился и Цербер вновь залаял в сторону немецких позиций.

Фашистам, наверное, неприятно было смотреть на собаку, увешанную наградами Рейха - раздался свист и две мины разорвались пес -вовремя спряталась.

- Молодец, Церберок!- похвалил собаку Розин. - Но хватит, дружок, испытывать судьбу. Ко мне!

Цербер тотчас спрыгнул вниз, а немцы, израсходовав еще несколько мин, прекратили стрельбу.

Веселый разведчик был Миша Розин, а сейчас лежит прикованный к постели: читает и пишет только лежа - догнала его война и после войны.

Разведчики!.. Закрываю глаза и вижу их молодыми, сильными, почти все они остались в балаклавской земле....

 

Вспоминает И.С.Юрин:

...Признаемся, вражеские снайперы доставили нам хлопот: разогнуться не давали. Передвигаться в полный рост мы могли только ночью.

Командир полка вызвал меня и сказал:

- Подготовьте приказ о создании в нашем полку собственной снайперской школы. И подчиняться эта школа будет штабу полка.

Школа была создана и через месяц - не мирное время! - состоялся первый выпуск. "Экзамены" сдавались на боевых позициях...

Снайперы полка, скажем прямо, наводили ужас на врага. Они уничтожали офицеров и солдат, минометные и пулеметные расчеты. Командир полка выдвинул лозунг: "Каждый пограничник должен учиться снайперскому делу". И все учились...

 

Вспоминает И.К.Калюжный:

...За Генуэзской башней, в карьере, наши снайперы организовали посты. Место удобное - фашистские окопы за бухтой. По прямой - 400-500 метров. В первые дни наши снайперы били на выбор. Идет, бывало, по траншее крупный чин, а за ним сопровождающая свита. Вдруг офицер падает подстреленный, и вся свята бросается к нему на помощь. А нашим только это и надо! В течение нескольких секунд расправлялись со всеми. Это было им возмездие за бочки!

Долгое время противник не мог догадаться, где засели наши снайперы, потому что выстрела не слышно и вспышки нет - снайперов снабжали патронами, начиненными спецпорохом...

Тогда гитлеровцы проявили военную хитрость: в стенки своих траншей вколотили костыли и стали занавешивать траншеи одеялами. Неплохо придумали! Но и у наших на плечах не тыквы. Снайперы били по одеялам зажигательными пулями, и одеяла вспыхивали...

 

Сообщение это появилось в газете "Красный черноморец" 18 марта 1942 года. А за две недели до этого, в номере за 5 марта газета писала: "...Много... искусных снайперов воспитано в батальоне Ружникова. С утра до позднего вечера они охотятся за гитлеровцами, отыскивают их наблюдательные пункты и корректировочные посты, выслеживают офицеров. Снайпер Левкин уничтожил 51 фашиста, Сторожук - 37, Гусев - 25, Панченко - 18. Всего за последнее время снайперы батальона истребили 192 солдата и офицера противника.

Начало снайперскому движению положил боец Левкин. Однажды в жарком бою он примостился в выемке скалы и в каких-нибудь два часа уничтожили семнадцать вражеских автоматчиков. На другой день Левкин опять засел в своем "ласточкином гнезде" и пристрелил девять фашистов... Каждый куст, каждая расщелина таит смертельную опасность для врага".

Андрей Левкин считался королем среди снайперов. В приказе командира 109 дивизии сказано: "За сверхметкую стрельбу, за истребление 57 немецких солдат и офицеров, занести сержанта Левкина на Доску Почета"...

В этом же приказе были имена и других снайперов-рубцовцев: Прищепы, Сергеева, Романова, Черного, Иващенко, Толока...

Вспоминает бывший связист Сводного полка войск НКВД С.С.Северинов.

...Сержант Левкин одним из первых в полку был награжден орденом Красного Знамени. Вот такой случай я запомнил из снайперской практики Андрея Левкина.

Однажды лейтенант Ростислав Крайнов принес в санвзвод раненого мальчика, его подстрелил немецкий снайпер. Левкин тогда тоже был в санвзводе - отморозил ноги, они распухли, кровоточили, зубами скрипел, когда меняли ему повязки.

- Если б ноги поберег, - говорил Левкин, - то жизнь бы многих оборвалась преждевременно, - держал меня фашист под мушкой

до наступления темноты - только шевельнись! Вот ноги и отморозил. Фашисты, они тоже стрелять умеют.

Нахмурясь, слушал Левкин рассказ Крайнова, а вечером исчез из медсанбата. Как? Куда? - никто не знал. Дивились только, как же он смог уйти, ведь каждый шаг причиняет мучительную боль. Вернулся Андрей через несколько суток. Весь черный, вроде обугленный. Сапоги разрезать пришлось, не стягивались они с опухших ног.

Сказал тогда Левкин:

- Снайпер, что мальца ранил, больше не выстрелит...

 

Балаклава. Июнь 1942-го. Бомбежка и артобстрел не утихают много суток подряд. Сегодня с утра налетело сразу столько самолетов, что даже нам, привыкшим за многодневную оборону ко многому, не по себе.

Мы, связисты, входящие в оперативную группу, занимаем водонапорную башню, вернее ее бетонированный фундамент, самой башни давно нет.

Стены нашего укрытия дрожат, в амбразуры хлещут волны раскаленного воздуха, а сверху беспрерывно обрушивается противный нарастающий вой пикирующих бомбардировщиков. Взрыв, взрыв, еще рвануло, еще. А это - совсем уже близко. Кажется, все...

Из репродуктора слышится хриплый голос:

- На участок "Якорь" движутся крупные силы врага. Готовимся отразить атаку.

Это майор Целовальников , он держит оборону в холмистой долине между Балаклавой и Каранью, здесь фашисты лезут особо ожесточенно...

Вновь заговорил репродуктор.На этот раз сообщение с левого фланга обороны, из первого батальона:

- Передайте командиру - "крестоносцы" пошли...

"Крестоносцы" - это полк, состоящий из ефрейторов, награжденных железными крестами...

Шли гитлеровские ефрейтора цепь за цепью, не таясь, В полный рост, Мундиры перепоясаны портупеями, на животе пистолеты, на груди автоматы. Идут, идут...

Молчат пулеметы, автоматы и минометы рубцовцев. Выжидают. Но в цепи врага падает один, другой... Это без промаха бьют снайперы Андрей Левкин, комсорг полка Михаил Брызгалов, Владимир Гусев и другие, засевшие в одиночных окопчиках на склонах высоты... Резанули пулеметы, ударили минометы Гребенникова... Отбились...

Немцы подтягивали новые силы. На смену разбитым "крестоносцам" подошли подразделений пехоты. И снова - атака...

 

Вспоминает И.К.Калюжный.

Последние дня обороны Балаклавы... Когда солнце уже поднялось высоко, показалась новая армада бомбардировщиков врага. Такое количество самолетов еще ни разу не летало над нашими головами.

После сильнейшей бомбежки и артобстрела, на расположение 1-го и 2-го батальонов была предпринята психическая атака.

Пьяные, в омедненных блестящих касках, в коротких, чуть ниже колен шароварах, в крагах, с засученными рукавами рубашек, дико горланя, они шли во весь рост... Первую атаку мы отбили - подпустили их буквально на пятьдесят метров и уничтожили из пулеметов.

После первой психической, вторая, тоже не менее психическая! Против нас бросили эсэсовскую дивизию. Кажется, ее называли Гейзенкирхен, или как-то по другому, точно уж не помню...

Вспоминает К.М.Хомутецкий.

Пролетели самолеты фашистов и на этот раз вместо бомб сбросили над нами листовки. А в них написано: "Солдаты! Прекратите верить своим коммунистам, комиссарам. Сдавайтесь в плен. Если в течение двадцати четырех часов вы не одумаетесь - будете уничтожены или сброшены в буль-буль. Одумайтесь!

Посмотрите на фотоснимки и вы увидите, как живут у нас военнопленные, среди которых находился и сын Сталина.

На снимках изображались пленные: улыбающиеся, веселые. Руки у них заняты: в одной руке - колбаса, в другой - огромный батон. Аппетитные изюминки так и выглядывают из него.

Один пограничник прочитал листовку и сказал:

- Подумаешь, колбаса с булкой! Вот если бы они пообещали бублик с маком, тогда другое дело, паразиты насекомоядные...

Все ругательства, которые послали в адрес фашистов пограничники, я приводить не буду.

Но ругательства, ругательствами, а положение становилось критическим...

 

Из воспоминаний С.С.Северинова:

...Осыпается под ногами каменистая земля. Мы строчим из автоматов, а гитлеровцы лезут, лезут... Сейчас сойдемся в рукопашной. Придется туго: нас совсем мало. И в это время на вражескую цепь с высотки у нас за спиной обрушивается пулеметный огонь.

Мы знали эту высотку. Весь полк слышал о ней. Там засел расчет ефрейтора Ивана Богатыря. Уже пятые сутки расчет бессменно ведет огонь по врагу. Расчет Богатыря - это он и Иосиф Петренко. Они давние друзья. До войны работали в МТС. Богатырь - трактористом, Петренко - кузнецом. Засев в ДОТе на высотке, друзья участвовали еще в отражении атаки "крестоносцев". И не покидали позиции; поспят на ходу по очереди и опять за пулемет.

А со вчерашнего дня Богатырь один в ДОТе, убили его друга. Самого Ивана ранили. Комбат Кекало предлагал сменить его, но Иван сказал, что, пока жив, из ДОТа не уйдет, будет драться за себя и за Петренко. Одной левой рукой управлялся с пулеметом, переходил от амбразуры к амбразуре. Сейчас, в трудную минуту, Богатырь пришел на выручку нашей штурмовой группе...

* * *

Иван Иванович Богатырь. Это имя я запомнил с детства. Запомнил и стихи Лебедева-Кумача:

 

Какая сила, мощь и ширь

В самой фамилии героя.

Иван Иваныч Богатырь -

Лишь в сказках имя есть такое.

 

И, когда - 21 июня 1975 года - мне позвонил старый пограничник Константин Иванович Гречнев и предложил встретить Ивана Ивановича Богатыря, я вначале даже не поверил, растерялся: легенда оживала.

А вначале было письмо:

"Ветерану-пограничнику Герою Советского Союза тов. Богатырю И.И."

Юные сдедопыты-балаклавцы писали:

"...Мы помним о ваших подвигах, Иван Иванович, и очень хотели бы, чтобы вы приехали в Балаклаву. Ждем!.."

И длинный ряд подписей.

На такое письмо Иван Иванович не мог отозваться. И он - приехал...

Следопыты, вместе со своим наставником Анатолием Семеновичем Терентьевым медленно поднимаются на вершину, на которой сохранились остатки ДОТа и траншеи, заросшие травой.

- А вот отсюда, - сказал Иван Иванович, - меня увезли тяжелораненого. .

Три часа израненный и контуженный Иван Богатырь один удерживал высоту. Это звучит неправдоподобно, но это так. И один в поле был воин.

Не могли захватить его в лобовой атаке, стали обходить позицию Богатыря с флангов. Но, превозмогая боль, пограничник разворачивал свой пулемет н не смолкая бил пулемет по гитлеровцам. Последняя лента выскочила из коробки и последний гитлеровец остался лежать на земле.

"Неужели отбился? Неужели жив?" - сам себе не поверил Богатырь.

Было тихо на его высоте, лишь в отдалении гремел и нарастал бой, а тут... тишина.

Выполз Богатырь из ДОТа, вытащил ракетницу, чтобы сообщить своим, что еще жив и можно на него надеяться. Но выстрелить не успел: на него шел гитлеровец. Это был тот самый офицер, который руководил наступлением на высоту, Богатырь узнал его.

Богатырь направил ракетницу в лицо офицера, но нажать на спусковой крючок не успел, фашист успел бросить гранату под ноги пограничнику. Взрыв! И взрывная волна бросает пограничника прямо на офицера. Теряя сознание, он на лету выхватил кинжал и... острие вошло в горло фашисту...

- Вот тут утром меня и подобрали, - тихо говорит Иван Иванович, - и на руках отнесли в госпиталь. Здесь я и узнал,что мне присвоили звание Героя Советского Союза...

Вручали награду Ивану Ивановичу Богатырю в Кремле. В Георгиевском зале. В зале находились герои Великой Отечественной войны - представители всех родов войск, но пограничник был в единственном лице.

Калинин громко назвал фамилию. И Богатырь, прихрамывая, стал подходить к столу. Шел медленно - болела раненая нога. Михаил Иванович, увидев это, пошел ему навстречу. Обнял, поцеловал и сам прикрепил к гимнастерке Богатыря все награды, которыми его наградили за долгие месяцы войны: медаль "За боевые заслуги", орден Красной Звезды, Орден Красного Знамени, Орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза...

* * *

Из утреннего сообщения Информбюро 30 июня 1942 г.

"Бойцы Приморской армии и краснофлотцы отбивают ожесточенные атаки противника на Севастопольском участке фронта.

...Пехотинцы подразделения Рубцова отбили десятки атак превосходящих сил противника и уничтожили до двух полков и сбили два бомбардировщика противника".

 

* * *

Солнце печет беспощадно. Расекаленне камни и воздух обжигают тело. Комиссар полка Анатолий Смирнов ладонью смахивает капли пота и оглядывает узкую полоску исковерканной земли. Немцы - слева, немцы - справа, немцы - над головой.

Комиссар пытается по редким выстрелам определить оставшихся в живых пограничников. Сколько еще можно продержаться?..

Поддержки ждать неоткуда: фашисты прорвались на Северную сторону, Графская пристань и Приморский бульвар стали передним краем обороны. Наши войска оттягивались к Херсонесскому маяку...

 

Вспоминает С.С.Северинов.

Ближе к полудню противник прорвал оборону 703-го полка, нашего соседа на левом фланге. В наш тыл стали прорываться танки и автоматчики. Полку грозило окружение.

В 12 часов ночи 29 июня был получен приказ: полку отойти к Георгиевскому монастырю и там держать оборону.

К рассвету мы покинули Балаклаву. Связисты уходили последними. Поднялись на небольшую возвышенность. Отсюда хорошо была видна вся линия обороны. Мы жадно вглядывались... Бухта, окружающие ее холмы, башни Генуэзской крепости, выступ высоты 212,1 , достигающий почти центра города, горбатая высота 386,6... На вершине ее за бетонными укреплениями засели эсэсовцы...

* * *

Уничтожив документы, взорвав орудия, пограничники, воспользовавшись темнотой, стали отходить к Карани, где находился штаб полка, чтобы через этот пункт, еще не занятый фашистами, пробиться к Георгиевскому монастырю, а оттуда - к Херсонесу.

Но это удалось сделать немногим. В долине совхоза "Золотая балка" уже были немцы и пограничники наскочили на засаду. Завязался бой. Сохраняя последних бойцов, отступили к мысу Фиолент. И здесь, на обрывистых скалах, у древнего Георгиевского монастыря, пограничники приняли последний бой.

 

Вспоминает К.И.Гречнев:

Ночью мы добрались до Георгиевского монастыря. А, чуть забрезжил рассвет, нас выстроил на плацу Иван Осипович Кекало

наш комбат - и спросил:

- Кто из вас владеет пулеметом - шаг вперед!

Все молчали, потому что пулеметная рота была уничтожена, а среди нас не было людей, хорошо знакомых с пулеметом.

Тогда Кекало положил руку мне на плечо, вздохнул и сказал:

- Ты будешь пулеметчиком. Первым номером. - И, указав на стоящего радом пограничника, добавил: - А он будет твоим вторым номером.

Тут же Кекало за несколько минут научил нас обращению с пулеметом, наметил нам позиции и приказал соорудить два маскировочных гнезда, чтобы в случае надобности, менять позиции. Мы выдвинулись вперед и заняли оборону в трех-четырех километрах от Георгиевского монастыря...

При свете солнца на наши позиции двинулись немцы. Подпустил поближе и нажал гашетку. Я очень волновался, ведь стрелял из пулемета впервые. Мой напарник - звали его Мишей -посоветовал не нервничать, не торопиться, стрелять экономно короткими очередями - патроны надо было экономить.

Справа и слева от нас тоже отстреливались, но мы не знали, кто там находится?..

 

Вспоминает С.В.Козленков:

Местность в районе Георгиевского монастыря не дает нам никаких преимуществ. Да и ряды наши поредели.

Комбат Кекало лично показывает места для рот. Окопы рыть некогда - вот-вот фашист двинется на нас. Используем воронки, канавы, камни - за время хода из Балаклавы сюда, я не заметил на лицах пограничников ни паники, ни растерянности - фронтовая школа чекистов давала свои плоды. Сколько же суток можно не спать? не пить? не есть? И это в страшную жару и при огромной физической нагрузке. Невероятно живуч человек!

Быстро приблизился рассвет 2 июля 1942 гада. Раньше чем обычно по нам ударила артиллерия и минометы. Очевидно, противник решил огнем всех средств подавить нашу стойкость и боеспособность.

Зуммерит телефон - молодцы связисты, успели подвести связь! - снимаю трубку и слышу властный спокойный голос Кекало.

- Противника видишь?

- Да. Вижу танки и цепи пехоты.

- Я тоже вижу. Сейчас пойдут на нас.

Танки противника открыли огонь с дальних дистанций.

Огонь прицельный. Точный. Убило политрука роты Афанасьева.

То там, то тут слышатся предсмертные выкрики. Меня ранило в спину и в ногу, а в руку я был ранен до этого. Успел передать по телефону Кекало, что ранен и он приказал мне пробираться берегом к тридцать пятой батарее. Там, по его словам катерами будут увозить раненых.

В последний раз в своей жизни увидел Герасима Архиповича Рубцова. Он стоял в небольшой воронке и в бинокль рассматривал передовую.

- Здравия желаю, товарищ подполковник!

Рубцов повернулся ко мне.

- Ранен? Голов! - он приказал адъютанту оказать мне помощь. Голов знал меня, мы вместе учились в пограничной школе. Он куда-то побежал я вернулся с военврачом Зинаидой Аридовой. Мне сделали перевязку и Рубцов, так же как и Кекало, приказал мне пробираться к тридцать яятой батарее...

 

Вспоминает К.И.Гречнев.

Не знаю, сколько времени мы отстреливались, но наш пулемет засекли минометчики. И вокруг стали рваться мины. Мы быстро переменили позицию - прав был Кекало, когда посоветовал нам соорудить запасное пулеметное гнездо.

Новая позиция была совсем рядом с Фиолентом.

Немцы подтянули артиллерию и ударили термитными снарядами. Загорелся Георгиевский монастырь, Рядом с нами находился наш запас боепитания, но немецкий снаряд угодил в тайник, и мы остались совсем без боеприпасов. Но, это чудо, но мы отбились и на этот раз. С заходом солнца бой затих.

Все, кто остался в живых, лихорадочно окапывались. Мы с Мишей свою пулеметную точку перенесли вплотную к Георгиевскому монастырю.

Ночь была мучительной и беспокойной. Мучила жажда. Ребята нашли цистерну с водой, но пить воду было нельзя - на дне бочки лежал вздутый труп. Я выпил воду из "Максима" - не воду, кипяток! - настолько раскалился ствол, и залил в кожух пулемета воду из цистерны...

С восходом солнца вновь начался сильнейший артиллерийский обстрел.- Возле нашего пулеметного гнезда разорвался снаряд. Меня подкинуло и засыпало землей. Но я соображал, память у меня не отбило. Я нащупал руку Миши и сильно сжал ее, надеясь, что он поможет мне выбраться. Но он силой вырвал свою руку из моей... Когда я откопался сам и немного пришел в себя, то увидел: мой напарник, мой второй номер, лежит неподалеку от меня, а голова его наполовину срезана... Я спрятал в каску отрубленную часть головы и положил каску возле Миши... Так я потерял своего боевого друга, с которым познакомился всего сутки назад.

А немцы продолжали наступать, и я снова лег за пулемет. Но сделал всего лишь короткую очередь. Взрыв!.. И очнулся я в пещере у моря: меня контузило и раздробило левую кисть.

Открыл глаза и вижу: возле меня на корточках сидит врач полка Зинаида Васильевна Аридова, а у выхода из пещеры,прислонившись к глинистому отвалу, - командир полка. Правой рукой он держался за плечо, а из-под расстегнутой гимнастерки виднелась окровавленная рубаха.

Аридова спросила меня: как я себя чувствую. Я ответил, что стало легче и, неожиданно даже для себя, попросил у нее фото...

Нет, совсем не неожиданно: мне было тогда восемнадцать лет, и я любил эту женщину. Что из того, что сама Аридова об этом даже не догадывалась, разве от этого любовь становится меньшей? А, может и догадывалась?..

Зинаида Васильевна улыбнулась, вытащила из планшетки какое-то удостоверение, оторвала от него фото с уголочком и положила его в карман моей гимнастерки.

Фотографию Зинаиды Аридовой я пронес сквозь плен и многие годы моей жизни. И сейчас это уникальное фото находится у меня. Я снял с фотографии копию, увеличил ее и передал в комнату боевой славы на заставу имени нашего командира Рубцова. Это единственное фото, оставшееся после Аридовой.

 

Вспоминает бывший командир Автотранспортной роты Иван Михайлович Федосов:

К вечеру все оставшиеся в живых во главе с командиром полка Рубцовым спустились по тропинке к морю - командир приказал готовиться к прорыву к Камышовой бухте.

Первую группу прорыва вел начальник штаба полка майор Бобров - он заменил Юрина - но они смогли продвинуться не более двухсот-трехсот метров: ходы к Камышовой были прочно перекрыты противником.

Несколько человек пытались уйти морем на плоту, но плот был накрыт прямым попаданием мины, (По приказу Рубцова на плоту должен был уйти снайпер Андрей Левкин. И он один из тех, кто погиб. - МЛ.)

Немцы бомбили нас, не переставая, и при бомбежке погиб комиссар полка Анатолий Смирнов, а Рубцов был ранен вторично...

Когда наш боезапас у Георгиевского монастыря взлетел в воздух, Рубцов приказал мне любым способом достать патроны и обеспечить ими автоматчиков.

Крадучись, добрался до тридцать пятой батареи, где я знал, был сосредоточен обоз. Там обнаружил ЗИС-5, груженный ящиками с патронами. В кабине никого не было, видно, шофер был убит - рядом лежало множество убитых.

Сел в машину и попробовал завести двигатель. Завелся. Включил передачу и на предельной скорости понесся по степи. Ехал прямо на немецкие позиции. Фашисты, поначалу, стали стрелять по мне, но я не сворачивал и они прекратили огонь. Видимо, смекнули, что в их сторону едут сдаваться только в плен...

Не доезжая метров сто до позиции противника, сделал резкий поворот, за насыпь, и мгновение был у наших...

Немцы все-же успели дать но мне залп. Не попали, но взрывной волной машину перевернуло и ящики с патронами раскидало по берегу. По нашему клочочку земли. Мы собрали ящики, и благодаря этому боезапасу смогли продержаться еще несколько часов...

 

Вспоминает бывший начальник Финчасти полка Виктор Александрович Визгунов:

Подполковник Рубцов приказал мне во что бы то ни стало связаться со штабом 109 дивизии - штаб уже находился в районе Херсонесского маяка.

220

Шел я, а вернее, полз gо берегу моря и обнаружил в одной из пещер, что нависают над морем, человек сорок наших бойцов. Они находились в ловушке - немцы знали о их существовании и охраняли выход наверх.

Увидели меня, старшего лейтенанта-пограничника и подползли. Коротко обрисовали обстановку и спросили:

- Что будем делать, товарищ старший лейтенант?

Я тоже не знал, что делать, но я был старшим сейчас по званию и это обязывало. Говорю:

- Попробую разобраться в ситуации.

Впереди - отвесные скалы и на них немцы. Позади - море. Если попытаться уйти морем, то из нас бы получились плавучие мишени. Выход один: через отверстие в скале и... прямо на немцев. Ставка на внезапность.

Собрали несколько гранат, уточнили наличие вооружения: оказалось всего шесть автоматов и двадцать винтовок. Не густо.

Беру пару гранат и осторожно поднимаюсь вверх, к выходу из пещеры. Там, у выхода, "греются" два немца-часовых. Подбрасываю им под ноги гранату, но граната скатывается назад и летит в пещеру. Хорошо еще, что она попала в глубокую расщелину и осколки нас не зацепили. Мгновенно бросаю вторую - удачно! Немцев-часовых как не бывало. Рывок вперед, огонь из автоматов, и мы с криком "ура!" прорываемся к своим.

Но свои-то находятся в окружении!..

В район Херсонесского маяка мне пробиться не удалось.

 

Вспоминает И.К.Калюжный:

Георгиевский монастырь пылал. От едкого запаха задыхались раненые, которых мы не успели отправить в Камышовую бухту.

Подхожу к комбату Целовальникову и спрашиваю:

- Что делать дальше?

Он посмотрел на меня долгим внимательным взглядом и сказал дрогнувшим голосом.

- Службу служить, Ваня. Пока живы - жить. Набери побольше воды и уходите в Камышовую бухту. Вода вам пригодится.

Загрузили подводу бочонком с водой - воду у немцев добыли и двинулись по направлению к бухте Камышовой...

Дорога трудная и страшная: раздавленные танковыми траками трупы, разбитые и опрокинутые орудия с полусожженными наводчиками и прислугой артиллерийской, склизь от человеческих и конских внутренностей. И - запах. Страшный запах сгоревшего человечского мяса и разлагающейся крови.

Мы удалились от Георгиевского монастыря километра на два и в это время вас остановил наш капитан-артиллерист.

- Куда путь держите, солдаты?

Рассказал ему, что пробираемся к бухте Камышовой с ранеными на подводе. Он усмехнулся.

- Не пройдете. Будем оборонять Камышовую отсюда. А ночью придут корабли и заберут нас.

Он отвел нас на позиции. В метрах трехстах находилась неглубокая траншея. Зигзагообразная такая. В ней находились солдаты и матросы из всех наших частей Севастопольского гарнизона. На левом фланге траншеи короткоствольные пушки, а возле - артиллеристы.

Атака началась сразу, как только мы заняли позиции, но через несколько часов обороны и меня пуля достала: перебила сухожилие правой руки.

Бой гремел на всем протяжении многокилометровой обороны вдоль побережья: от Георгиевского монастыря до мыса Херсонес. Дрожала земля будто в ознобе - это расстреливали нас тяжелыми фугасными снарядами, над головами пролетали и прямо на головы сбрасывали свой смертоносный груз. И так - до ночи. А ночью капитан приказал нам покинуть траншеи и пробираться к морю.

Помогая друг другу - все были ранены! - вышли на дорогу и пошли по направлению к бухте. Равнина кончилась и мы шли по бугристой местности. К рассвету вышли к бухте.

Бухта. Голое, продуваемое всеми ветрами, гибельное место. Ни единой постройки, ни единого кустика и везде - люди, люди, люди. Все те, кто не смог эвакуироваться, кто держал многодневную оборону Севастополя. Израненные, измученные люди.

Ночью, когда над бухтой повисла относительная тишина,

внезапно подошел торпедный катер. Заглушив мотор, моряки негромко крикнули:

- В первую очередь берем раненых!

Все, как по единой команде, поднялись и поплыли к катеру. Ведь все и были раненые. Взбирались на нега и... катер сел на грунт. Он не был рассчитан на сотни людей.

Моряки просили, умоляли покинуть катер, но к их просьбам были глухи.

В это время подошел второй катер, остановился позади первого, зацепил троссом и стал его вытягивать на глубокую воду, но сдвинуть с места не мог. Тогда моряки стали сбрасывать людей за борт... Но и это не дало результатов, на одного сброшенного, десяток новых появлялось на катере. Тогда моряки с кормы дали несколько очередей поверх голов с крупнокалиберного турельного пулемета. Но разве могло это на нас подействовать?.. И тогда они отсекли нас пулемётными очередями, - сотни людей были убиты своими же...

И все же катер, взятый на буксир, медленно тронулся и вышел в открытое море.

Некоторое время мы плыли за катером, потом повернули к берегу. Все!

К горлу у меня подступил тугой ком, и я заплакал. Заплакал первый раз за все время обороны. Плакал я тихо, тело вздрагивало и меня душили слезы...

Ставя строки на бумагу и вспоминая то далекое время, я и сейчас плачу. Да, плачу и не скрываю этого. И если кто-либо запишет это в историю, я не обижусь на него. И пусть все знают, как плакали солдаты и матросы на берегу Камышовой бухты в ночь со 2-го на 3-е июля 1942 года. И пусть все знают, что прощальные склянки на торпедных катерах, означали для нас прощание с Родиной.

Наплакавшись,я свернулся в комочек в уснул, а на рассвете 3-го июля я с группой моряков ушел вглубь полуострова, туда, где берег обрывисто возвышался над морем. И там много было раненых. В ущельях и у самого уреза воды сидели они уже несколько дней без воды, пищи, под палящим солнцем. Это были тяжелораненые, которые сами двигаться уже не могли.

Некоторые моряки и пехотинцы за ночь построили плоты из кузовов разбитых автомашин и с рассветом попытались уйти в море, но далеко уйти им не удалось: как только рассвело, появились вражеские самолеты и прицельно, безжалостно расстреляли их, а к берегу волной прибило трупы да остатки плотов.

Враг был жесток и беспощаден: танки в упор расстреливали нас, но мы держались, вражеские летчики пролетали над головой и методично клали бомбы в цель, но мы держались. Нас поддерживала тридцать пятая батарея артиллерийским и минометным огнем, но вот и она умолкла. Противник, хотя и медленно, но продвигался вперед...

Так прошел день 3-го июля, прошла ночь, а утром 4-го июля нас, тяжелораненых, взяли в плен.

 

* * *

В плен попало несколько тысяч человек: израненных и обессиленных людей. Попал в плен и командир связи минометного батальона Владимир Георгиевич Волостнов. Случилось это 6-го июля 1942 года. Был вывезен в Польшу и в марте 1943 года бежал...

Попал в плен Сергей Владимирович Козленков.

Попала в плен Зинаида Васильевна Аридова...

Плен! Но чести своей пограничники не посрамили.

 

Вспоминает В.Г.Волостнов.

После побега из концлагеря, я попал в Полесский партизанский отряд Армии Людовой, Но пробыл там недолго: группа советских партизан была высажена в Польше и я примкнул к ней. Меня назначили командиром взвода связи, а потом командиром взвода минометчиков.

Мне здорово пригодился опыт, полученный под Балаклавой, Один из наших пограничников придумал и применил на практике стрельбу из пятидесятимиллиметрового миномета с рук. Миномет он держал на лямках и все время был в движении. Получалась как бы блуждающая огневая точка - в условиях короткого партизанского боя это особенно ценно. Рационализаторское предложение, опробованное в Балаклаве, я и применил в боях на территорий Польши,

В июне 1944 года я был назначен начальником штаба отряда КГБ УССР "Зарубсжный", в составе которого в октябре 1944 года был выброшен с самолета на территорию Чехословакии для оказания помощи восставшему словацкому народу. Войну закончил 6 мая 1945 года в Чехословакии."

На груди у Владимира Георгиевича Волостнова, помимо советских наград, польский орден "Крест партизанский" и чехословацкие - "Военный крест 1939 г.", "20 лет Словацкого национального восстания" и "Чехословацкий партизан.

* * *

Вспоминает СВ.Козленков.

Рассвет 2-го июля 1942 года начался с бомбежки и артиллерийского обстрела и после ранения, дополз до тридцать пятой батареи и лежал в компрессорной, ожидая эвакуации на Большую землю.

Каждую ночь меня выводили к берегу моря, но до кораблей нужно было добираться ночью вплавь, а плыть у меня не было сил.

4-го июля в районе тридцать пятой батареи появились немецкие автоматчики и нас взяли в плен. Какое неописуемое горе: сражаться до последнего патрона и попасть в плен! Товарищи утешали меня и говорили:

- Держись, Серега! Ты еще молод, подлечишься и убежишь

от фашистов. И еще будешь бить их!

Так и случилось.

* * *

Вот какой путь прошли рубцовцы. Почти все, попавшие в плен.

Но все это было потом, а сейчас?..

* * *

Вспоминает И.Н.Олизько.

...Прощальные слова нашего командира и сейчас помнятся. После последней неудачной вылазки, он собрал нас и сказал:

- Родные мои товарищи! Мы потеряли лучших своих людей, но знайте и верьте: нас никогда не забудут, а на эти,политые нашей кровью святые места, будут приходить тысячи людей свободной нашей Родины. И будут говорить о нас... А мы с вами дадим клятву, всегда и во веки веков быть преданными Родине. Жив наш полк и будет жить До тех пор, пока живо наше знамя, знамя Сводного пограничного...

 

Вспоминает В.Г.Волостнов.

Недавно в Севастополе мы встретились с бывшим командиром штабного взвода связи и припомнили подробности последних боев на мысе Фиолент. И я, и Паршин вспомнили, что Знамя нашего полка, в присутствии нас и других пограничников было уложено в цинковый патронный ящик и зарыто в лисьей норе на самом берегу мыса Фиолент. С тех пор прошло много лет, остались ли следы?..

** *

Несмотря на усилия балаклавских следопытов, Знамя Сводного пограничного полка войск НКВД не найдено до сих пор.

 

* * *

Вспоминает Н.С.Соколов.

Три фашистских танка подошли вплотную к ДОТу и открыли огонь прямой наводкой. ДОТ, этакая многометровая железобетонная махина, треснул, а нас оглушило. Однако, вскоре пришли в себя й решили до вечера отсидеться, а потом, с наступлением темноты, пробираться в лес.

Но отсидеться нам не дали: в амбразуру просунули несколько автоматов и последовали выкрики:

- Шнель! Шнель! Бистро виходить!..

Нас повели к прибрежным пещерам. И, когда мы заглянули вовнутрь, содрогнулись: из-под большой груды расстрелянных наших пограничников, кровь лилась настоящим ручьем.

Нас заставили выносить трупы. Дали на четверых плащ-палатку вместо носилок.

Выносили и складывали мертвые тела наших товарищей в воронки из-под бомб. Акбергенов - запомнил его фамилию - перевернул одного офицера и как крикнет:

- Это ж наш командир полка!

Стоявший рядом Джармагометов тоже закричал:

- Это же Рубцов, лицо нашего командира было изуродовано, обезображено, глаза выбиты - видно издевались над мертвым. Я сейчас точно знаю, что издевались над мертвым - Рубцов в плен не попал - застрелился...

Следом за Рубцовым мы вынесли Малорадова*. Командира полка положили с левой стороны воронки, а доктора Малорадова рядом с ним...

 

В Севастополе много лет действует клуб любителей истории города и однажды - зимою 1988 года, - когда шло очередное собрание, посвящеьгаое обороне Балаклавы и была упомянута фамилия Малорадова, поднялся седой человек и... заплакал.

Ему поднесли стакан воды, успокоили.

- Вы - защитник Севастополя?.

- Да. Я кандидат медицинских наук. Живу в Москве. Фамилия моя

Малорадов.

- Тот самый?!

- Тот самый..._

- Так расскажите подробней...

- Пусть лучше Михаил Леонидович расскажет...

Не знаю, что я тогда говорил, - слёзы были не только в моих глазах, но продолжаю рассказ Николая Соколова, дополняя его воспоминаниями Малорадова

 

... Малорадов вдруг открыл глаза, узнал Джармагометова, закивал головой и тихо простонал: "пить..."

Я сказал нашему конвоиру, что надо бы дать напиться раненому. Но фашист прикладом огрел меня по спине. Да так, что я присел и не мог разогнуться.

Ребята спустились в пещеру вытаскивать остальных наших товарищей, а я в это время с трудом приподнялся. Вдруг из одной из пещер выбегает немецкий врач, увидел меня и закричал:

- Шнель! Вассер! Генераль капут! Много вассер!

Немец сунул мне в руки баклагу и показал, куда надо бежать за водой. Я стал ему объяснять, что часовой не выпустит, пристрелит. Немец в знак того, что понял, закивал головой и что-то прокричал своему часовому. Тот повернулся ко мне и, показывая рукою вдаль говорил:

Комм! Бистро! Не стрелять!..

Я не пошел туда, где по разговорам находилась походная немецкая кухня и где я должен был заправить баклагу водой, а повернул совсем в другую сторону, где виднелся лесок. Лесом вышел на Балаклавскую косу и здесь увидел четырех матросов.

Не знаю, куда мы двинулись дальше, но тут один из матросов увидел перископ подводной лодки. Мы не знали: наша эта лодка или фашистская, но на всякий случай матрос стал давать сигналы бескозыркой, и его заметили.

Лодка моментально всплыла, и оттуда последовали сигналы, чтобы мы плыли к ней. Сразу бросились в воду и поплыли. Нас вытащили из воды, и лодка тотчас ушла под воду...

Мой боевой путь начался в Севастополе, а окончился в Берлине штурмом рейхстага...

 

***

 

Трагическими страницами заканчивается рассказ о действиях Сводного полка войск НКВД. Тяжело и больно, хоть мысленно, прошагать весь путь с защитниками рыбацкой Балаклавы.

Встаю из-за письменного стола и подхожу к окну. Прохаживаются люди, снуют разноцветные машины... А в вышине, над зеленью деревьев и белизной домов, сияет ослепительное солнце. И мне начинает казаться, что этот, дающий жизнь шар, мог погаснуть в те жестокие военные годы, и что его спасли для меня. Для всех. Для Севастополя.

 

Жить тебе в веках, Севастополь! Потому что в дыхании твоем - дыхание героев, потому что славу твою создавали люди из плети и крови, потому что за жизнь солнечного города заплачено самой дорогой ценой - жизнями.

 

1961 - 1985 - 2004 гг. Севастополь-Хайфа.