Наступило тридцать первое декабря. После смерти Гали уже второй год Виктор Андреевич встречал Новый год в одиночестве. Конечно, можно было пойти к старым друзьям. Но… Новый год – праздник сугубо семейный. И Виктор предпочёл остаться дома, где, как известно, и стены помогают. Да и тяжёл он что-то становится на подъём. Что же, он будет смотреть телевизор, поздравлять и принимать поздравления по телефону. Ближе к двенадцати из теперь уже не туманного Альбиона позвонит сын. Виктор услышит его голос, радостный голосок внученьки… Потом он может заглянуть в Интернет: сын недавно подарил компьютер. Чем не праздничная программа для одинокого вдовца шестидесяти семи лет отроду?! Да, как ни крути, шестьдесят семь – это много… Хотя и выглядит он ещё вполне прилично. Высокий, поджарый, не сутулится, не отрастил живот бочонком. И морщин не так уж много. Седой? Да, седой. Но не лысый, что уже весьма отрадно.

Он взглянул в окно. Падал пушистый, по-настоящему новогодний снег. У подъезда соседнего дома стояли тощий длинный парень и невысокая тоненькая девушка, почти девочка, в белой пуховой шапочке. С первого взгляда было видно и то, как их тянет друг к другу, и то, что они ещё скрывают свои чувства и друг от друга, а может быть и от себя. Виктор подумал о хрупкости, беззащитности первой юношеской любви. И всплыло вдруг в памяти, как давным-давно стоял он также с Мариной у подъезда её дома. Она тоже была в белой пуховой шапочке. Тихо падал снег. Снежинки опускались на её русые косы. Ему так хотелось поцеловать её…

Маринка… Тоненькая наивная девушка, неожиданно появившаяся на их третьем курсе. Она ему нравилась, очень нравилась. Они учились в разных группах, но если оказывались на лекциях рядом, Виктор глох, смысл речи лектора переставал доходить до него, существовала только она…Но Виктор был связан с Галей. С Галей его связывала почти вся предыдущая жизнь. Галин отец был расстрелян, как и его отец. Галина мама была в ссылке в тех же краях, что и его мама. И жила Галя, как и он, со старенькой больной бабушкой. И жили они по соседству, и держались друг друга, защищаясь от этого опасного, часто враждебном мира. Когда в девятом классе он попал в дурную компанию, Галя вырвала его оттуда, вернула к учёбе. Потом, в каникулы, они вместе ездили в Норильск проведывать мам. Когда поступали в институт, оба умолчали о причинах смерти отцов, о причинах, по которым мамы работают на Крайнем Севере. Галя была своя, с таким же тяжким, по мере сил скрываемым прошлым и весьма возможно - опасным будущим. Ведь подросших детей «врагов народа» арестовывали совсем не редко. А семья Маринки была благополучной. Никто из её близких, похоже, не сидел. Вообще-то, благополучие это было весьма относительным. Рано умерший отец Марины был поляком, мама – еврейкой. Этот еврейско-польский коктейль оказался для приёмной комиссии важнее, чем Золотая медаль Марины. И пришлось ей поступать в институт в Баку, где жила её тётя. И только через два года отличнице Марине удалось перевестись в Москву, в их институт, поближе к перенёсшей инсульт маме. И всё же, Марина, несмотря на проявленную к ней несправедливость, была не из его мира. Она умудрялась видеть окружающее в розовом свете. Когда умер Сталин, Виктор в душе радовался, надеялся на перемены к лучшему, а Маринка горько плакала. Виктор даже не решился рассказать ей о судьбе родителей. Сказал, что их нет. И всё. В послевоенные годы сиротство никого не удивляло. Да, Марина была из другого мира, и думать о ней всерьёз не приходилось.

В пятьдесят пятом году реабилитировали его маму. Она вернулась в Москву. Это было таким несказанным счастьем! Поначалу Виктор даже не был уверен, что это счастье продлится долго, что не вернутся в новом обличьи старые угрозы. Он всячески старался облегчить, украсить мамину жизнь на то, может быть, малое время, когда они могут быть вместе. А мама… Мама ускорила их с Галей свадьбу. Кажется, она опасалась его отношений с Мариной. Отношений?.. Он даже ни разу не решился поцеловать эту девочку. Но в день свадьбы с Галей его душа плакала и рвалась к Марине… Было лето. Марина была в доме отдыха и ничего не знала.

Его жизнь с Галей сложилась спокойно, разумно. В целом - удачно. Он весь ушёл в научную работу, стал известным профессором, сделал открытие, писал книги. Галя не отвлекала. Помогала, чем могла. Они вырастили хорошего сына. О дальнейшей жизни Марины он знал мало. Она почему-то долго не выходила замуж. Потом вышла, родила дочку. Защитила диссертацию. Он иногда встречал в печати её безусловно талантливые статьи. На традиционные встречи выпускников института она почти никогда не приходила. Недавно от одной сокурсницы он узнал, что Марина похоронила мужа и уехала то ли в Израиль, то ли в Германию. Почему он сегодня вспомнил о ней? Ах да, эти парень и девушка у подъезда напротив…

Виктор подошёл к компьютеру: надо было проверить почту. На экране у зелёной раковины зазывно замелькал белый конвертик. Это оказалось письмо от сына. Миша писал, что они неожиданно решили встречать Новый год в Париже, у Эйфелевой башни. Оттуда он вряд ли сможет позвонить отцу ночью. Он, Лена и Анечка желают деду здоровья, долголетия и отсутствия неприятностей! Что же, Новый год в Париже – это, наверное, прекрасно. А пожелания… Что ещё можно пожелать человеку его возраста? Не болеть, пока что не умирать и не иметь неприятностей. Сплошные «не». Интернет оставался открытым. Поисковая система „Google“ разноцветными буковками и оптимистичной надписью «мне повезёт» приглашала найти что-то или кого-то… «А что, если набрать фамилию и имя Марины? – неожиданно подумал он. – Фамилия у неё редкая. Вдруг ему действительно повезёт, и компьютер поведает что-нибудь о ней. Зачем? Ну, просто так. Интересно всё-таки». Он быстро набрал фамилию и имя. И тут же Интернет сообщил, что хранит в своей памяти пятьдесят семь документов, касающихся данной персоны, и выводит на экран двадцать, по его - Интернета мнению, наиболее важных. «Вот это да! – возбуждённо подумал Виктор. – Посмотрим, посмотрим». Он увидел ссылки на её труды по химии, на патенты. Все они относились не к теперешнему времени. Вероятно, она уже не работает. Конечно. Всё-таки возраст. Жива ли? А вот это что-то новенькое и неожиданное. Ссылки на сборники стихов. В молодости стихов она не писала. Или просто не говорила ему об этом? А вот и её персональный сайт. Заграница есть заграница! На первой странице сайта была помещена её фотография. Лицо открытое, светлое. Не выцветшие от времени синие глаза , умные и добрые. Спокойный, плавный, естественный изгиб бровей. Чуть тронуты улыбкой губы. Морщин мало. Старая фотография? Но в уголке стоит дата: снимок сделан всего два года назад. На фотографии Марине не дашь и шестидесяти. Лет пятьдесят пять. Максимум. А ведь они – ровесники… Он начал читать стихи. Перед ним представала то голодная беспризорная девочка военных лет, которую он не знал; то - волновавшая его когда-то, нежная и трогательная девушка; а то и много пережившая, добрая и мудрая, сильная и слабая женщина, теперешние взгляды которой были ему абсолютно созвучны. Немало стихов было о любви. Похоже, все они имели отношение к её мужу. Или не все? Из стихов он узнал, что живёт она в Германии, в Кёльне, что её дочка – где-то в другой стране, видимо, в Израиле. В одной из ссылок Интернета он обнаружил телефон Марины. А что, если позвонить ей? Вот так просто взять и позвонить! А что он ей скажет? Она о нём давно и думать забыла. И вдруг: «Здравствуйте, я – Витя из Вашей молодости!» Смешно. А почему собственно смешно? Но, если звонить, то именно сегодня. Перед Новым годом люди настроены на необычное, по-детски ждут чудес. В Москве уже семь вечера. А в Кёльне? Часов пять? Виктор нервно ходил по комнате. Звонить? Не звонить? Наконец решился. Ну, Господи, благослови!

Он набрал номер. Сердце стучало. Длинные гудки. А потом вдруг неожиданно молодой, кажется, совсем не изменившийся за десятилетия голос:

- Алло! Вас слушают.

«Она или не она? – подумал Виктор. - Может, приехала погостить дочь?»

- Будьте добры… Марину Казимировну.

- Я слушаю.

- Марина, не удивляйтесь. Это говорит из Москвы Ваш бывший сокурсник. Виктор Введенский. Если Вы меня ещё помните.

Он не видел, как она напряглась, как промелькнули в её глазах удивление, смятение, радость… «Ну, ну, - сказала она себе, - Что это я так разволновалась? Надо взять себя в руки. Всё давно травой поросло».

- Витя? – в её голосе было удивление и, кажется, радость.- Вот это действительно новогодний сюрприз! Я очень рада Вашему звонку. Как Вы, как Галя, сын?

- Гали нет уже два года. Сын по контракту преподаёт в Оксфорде. Я работаю на полставки научным консультантом. Вот такие дела. А я Вас по Интернету нашёл.

- Я так рада.

- Правда? А я боялся звонить. Как Вам живётся в этой Германии?

- Спокойно. В сиюминутном значении этого слова. Страна, конечно, не своя, но здесь меня подлечили, здесь я на старости лет, смешно сказать, начала писать стихи. Не Бог весть какие, но люди читают. Дочка с мужем – в Израиле. Живут трудно. Мне обременять их собой не хочется. Нет, и дочка, и зять относятся ко мне очень хорошо, но отсюда я могу им даже немного помочь, а там они должны будут помогать мне. Да и климат Израиля для меня очень труден. Я была там. Страна чудесная, просто сказка! Но в первый же хамсин, это ветер горячий из пустыни, я чуть не загнулась в их квартире в Петах-Тикве. Денег то на кондиционер у них нет, хоть и работают оба. Всё квартира съедает. Ну, не стоит о грустном. Я так рада, что Вы…

- Что ты…

- Что ты позвонил. С тобой так много было связано, - она на мгновение замолкла, потом продолжила, - да, когда-то ты значил для меня очень много…

- А ты для меня. Знаешь, я ведь был втайне в тебя влюблён. Так сильно. Ты не представляешь! Да… А в твоих стихах меня нет.

- Разве? А эти: «Я не могла забыть тебя…» Я писала эти строчки, вспоминая годы после твоей женитьбы.

- Я думал, что это – о покойном муже…

- О муже другие стихи. Их много. Я его очень любила, с трудом оправилась после его смерти. Но эти строчки были написаны по воспоминаниям о годах после твоей женитьбы. Ты, конечно, не помнишь, что я была в подмосковном доме отдыха в то время, когда вы поженились.

- Помню. Очень даже хорошо помню. У тебя разболелся зуб, и ты неожиданно приехала в Москву и позвонила мне.

- Заболел зуб? Нет, не зуб. Заболело сердце. Знаешь, это такая странная история. Я спокойно сидела в саду дома отдыха и читала книжку. И вдруг почувствовала, что с тобой что-то происходит, что-то случилось. Это ощущение было таким чётким, что я вскочила, схватила сумочку с деньгами и бросилась на станцию. Был уже вечер. Идти надо было через лес. Предчувствие беды прошло, я шла и спрашивала себя: что погнало меня в дорогу, зачем я мчусь в Москву? Я приехала, наплела маме про зубную боль. А на следующее утро позвонила тебе. И ты сказал, что вчера женился. Я тебя поздравила. А потом несколько лет не могла никого полюбить, всех сравнивала с тобой, и все в моих глазах не выдерживали сравнения… Ну а потом, к счастью, появился Митя. Такая вот история.

- Я и представить себе такого не мог. А в день свадьбы я очень много думал о тебе, мысленно к тебе обращался. Неужели это передалось?!

- Ну, что теперь об этом говорить. Всё сложилось, как сложилось. С Митей я была счастлива. И у тебя с Галей, насколько я понимаю, всё было хорошо. А в том давнем моём чувстве к тебе было больше восхищения, чем влечения. Это я осознала позже. И совсем неизвестно, как бы сложились наши отношения, если бы их характер изменился. К тому же, я была в те годы во многом инфантильной. Если бы ты рассказал мне о судьбе своих родителей до выступления Хрущёва, я, конечно, сочувствовала бы, но воспринимала твою беду как случайную, редкую ошибку властей… Ладно. Расскажи мне лучше поподробнее о своей теперешней жизни.

Она слушала его рассказ о новой книге, над которой он работает, о прошлогодней поездке в Англию, об успехах сына.

- А ты бываешь в Москве? – спросил он. – Мне так бы хотелось тебя увидеть.

- Была два раза. Может, и ещё приеду. Не знаю. А может, ты заедешь в Кёльн на обратном пути из Оксфорда в Москву? Или просто приедешь посмотреть на Германию. Я была бы рада.

- Не знаю.

- А где ты встречаешь Новый год?

- Дома.

- Я тоже. Мы так долго говорим. Ты там не разоришься?

- Не разорюсь. Можно я позвоню тебе ещё раз поближе к двенадцати по нашему времени?

- Да, конечно. Я буду ждать.

Он повесил трубку. Его сердце билось радостно, возбуждённо. Он вдруг подумал, что его виза в Англию остаётся действительной ещё два месяца. Она, наверняка, годится для всех стран ЕС. Значит, и для Германии! А что, если вот так - взять и полететь? Деньги на непредвиденный случай у него отложены, да и одолжить можно. Он, вроде бы, ещё сомневался, не принял окончательного решения, но в глубине души уже знал, что полетит обязательно.