Он руки мыл, а грязь не уходила. Ему казалось, будто бы из пор На пальцах, подписавших приговор, – Сочились новые и новые чернила … Поставлен перед выбором суровым, Когда от Слова – жизнь зависит… (или – две?), О, как мучительно искал он это Слово В гудящей раскалённой голове! Он понимал, что все вопросы – мимо. Охрана-то – он знал, – не подведёт… Да писарь – пёс! Неделю, как из Рима – Наушник Кесаря, подлец и полиглот… А он… Он – воин! Не философ, не оратор. Но, всё же, смог в вопросе скрыть намёк Что лучше бы – слукавить арестанту… Он, – видят боги! – сделал всё, что мог! Он сделал всё. И судорога согнула Костяшки стиснутых до боли кулачищ… И желваками перебрасывались скулы… И взгляд внушал: «Солжёшь… Или – смолчишь… Но, лучше – ложь… Тут – не до философий! Во имя жизни собственной – солжёшь! Проклятье Истине, ведущей на Голгофу! Благослови Спасающую Ложь!» Но арестант колёса и турусы Не стал использовать… И – что?.. И – что теперь?.. ЧТО, ПРОКУРАТОР?!.. …Прокуратор… улыбнулся И попросил чернильницу себе… … А ночью, запершИсь в своих покоях, На пальцах разглядев следы чернил, – Зашёлся в диком бесконтрольном вое. И – руки мыл… И руки – мыл… И руки мыл… |