Чем меньше женщину мы любим…

 

Маневровый тепловоз пилил, как двуручная пила, территорию ЗИЛа всю ночь напролёт. А всю ночь напролёт не спать нелегко, можно так сказать. Тем более, когда поезд елозит туда-сюда, а не мчится прямым текстом по полям и бездорожьям России или бли-жайшего Подмосковья. Помощнику тяжелей, чем машинисту. У то-го напряжение, ответственность, выполнение задачи, быстрей, мед-ленней, разные хитрости маневровые, а задача главная – побольше вагонов перекидать, тогда и денег естественно побольше, и чтоб не задавить никого (огромный завод-мегаполис, люди и по ночам ходят вовсю); упоение быстрой ездой, которая от тебя происходит, хотя езда и совсем не быстрая, по сравнению с настоящими, вольными поездами, но когда ты за штурвалом-контроллером, всё кажется го-раздо быстрей.

А помощнику что, он в окно своё смотрит почти неотрывно, особенно когда вперёд вагонами и кривой путь. Машинисту не вид-но бывает. На первом вагоне составитель висит, а в середине со-става сцепщик. Составитель соскочит и фонарём машет, сигнал по-даёт, чтоб сцепщик увидел, а сцепщик, в свою очередь, передаточ-ное звено – помощнику, а помощник уже машинисту, или голосом крикнет, или свистком свистнет. Один длинный – вперёд, два длин-ных – назад, два коротких – тише, три коротких – остановка. Лиха-чит бригада, французит (одна из хитростей маневровых): сцепщик рычаг сцепки дёрнет у переднего вагона, машинист разгонится сколько мочи у тепловоза хватит и метров за десять до стрелки тормознёт резко, вагон расцепленный покатится по одному пути, а сцепщик скорёхонько стрелку переведёт и состав по другому пути помчится, экономя время…

А помощник на этом пиру чужой. Редко когда машинисту что-нибудь сообщить надо, а так однообразие полнейшее, вперёд – на-зад, вперёд – назад, и глаза слипаются, как у Кирибеича на пиру Ивана Грозного.

Пожалел машинист Мишка Егорычев Борьку Шпагина.

–Ладно, Борь. Вздремни полчасик, а я один поаккуратней по-езжу. В крайнем случае из твоего окошка сбегаю, взгляну.

И так он полюбился Борьке за эти слова, что тот хоть и лёг, а не спал, с закрытыми глазами человеколюбием Мишкиным восхи-щаясь.

На следующую ночь то же самое повторилось. А на какую-то ночь, не знаю уж, почему так получилось, что не предложил Мишка Боре поспать, сам нездоров был, наверно.

И возненавидел Борька Мишку с лютой ненавистью. Всю ночь ненависть собирал.

А утром вместо того, чтоб быстрей домой отсыпаться ехать, задержался в депо, стакан врезал и докладную на Егорычева напи-сал. Что паскудник, дескать, Егорычев. Спать ему на работе предла-гал неоднократно.

Разжаловали их обоих на месяц: Егорычева в помощники, а Шпагина в сцепщики. А после этого месяца они уже друг с другом не разговаривали. Машинист-инструктор понял к чему что и раз-лучил их приватно.

Попал Борька помощником к поляку Судиловскому. А напо-ловину хохлу. И тот уж спуску не давал никакого. Где там спать. По нескольку раз за смену машину протирать заставлял, ругался зря почём. Подойдёт к колесу, стукнет сапогом, а Бориска драит до помрачения.; и крепко привязался к нему, а вскоре на Доску почёта попал (Судиловский тут не причём, поверьте мне на слово) …

На машиниста выучился и помощнику своему тоже спуску не давал, как Лиза из Пиковой дамы. И тот его тоже, не знаю как на-счёт любви, но уважал очень, похоже на то.

Вот. А вы говорите Сталин, Иван Грозный, Николай Первый – Александр Второй, последний Царь-Мученик…