Там, за дверью.

Тот мир поразительно похож на один из самых неприятных кафкианских кошмаров - это правда. Унылые серые коридоры, в полумраке сидят люди, они бесконечно долго ждут, ждут, коротая время, читают, разговаривают, просто с отсутствующим видом смотрят в потолок: окна находятся слишком высоко и сквозь них практически не проникает свет. Большинство из тех, что сидит там, терпеливы в ожидании своей участи, они отсиживают очередь, заходят в кабинет с заявлением, выходят из него и медленно шагают, шаркая ногами и смотря в пол, в другой конец коридора к воротам, где всех забирают и увозят, правда, в разные места, одни взмывают вверх, в воздух, другие спускаются в подземный туннель, но куда - никто не знает, и, в общем, знать не хочет.

Кто богаче, тот нанимает представителя, который будет за него сидеть в очереди, разговаривать с чиновниками, проводить в этом здании скучные и унылые дни, потом привозить решение дела, а заказчик сам на следующий день пойдет к большим железным воротам позади здания. Мало кому нравится самому сидеть здесь.

Что о служащих, могу сказать точно: они абсолютно скучны, неинтересны, не похожи ни на одно из мифических созданий, которых описывают нам. Мы не знаем, поднимают ли они глаза вверх, едят ли они, шутят ли, правда, кто-то слышал, как за дверью одного из кабинетов раздавался смех, музыка и даже звуки поцелуев, но рассказ был решительно отвергнут и отнесен к разряду апокрифических, а автор был признан большим фантазером, обвинен в желании найти что-то человеческое там, где по определению его быть не может, наверное, он сходил с ума от долгого ожидания. Так или иначе, мы с ними ни о чем другом, кроме дела, не разговариваем. Вообще-то, нам и не хочется говорить, после каждого пребывания здесь мы все больше и больше утрачиваем человеческие черты, и даже наши домашние удивляются нам.

Итак, я и есть тот представитель в царстве мертвых, я хожу, терпеливо сижу в очередях, подписываю документы, забираю решения: работа не очень тяжелая, но на редкость скучная, я постоянно чувствую, как заболеваю меланхолией, каждый раз я ощущаю себя такой обессиленной, что не могу идти домой, не могу смотреть на солнце, не могу вдыхать свежий воздух, однако после закрытия здесь оставаться никому нельзя, и я выхожу, вместе с такими же представителями: ведь все те, кто приходил разрешать свои собственные просьбы, уже уехали.

Сегодня я чувствовала себя очень плохо, наверное, сказалась усталость, бесконечные очереди, полутьма, холод- то, с чем я проводила дни. По привычке взяла со стола папку, даже не посмотрев, что в ней, зашла в здание, заняла очередь на первом этаже. Как всегда, люди сидели молчаливо и уныло, как всегда, тускло мерцал мертвенный свет белой лампы, торопливо сновали чиновники, изредка один из тех, кто был в очереди, исчезал за дверью, кто-то открывал дверь с улицы, заходил и вставал рядом, кто-то уходил дальше, в лабиринт коридоров.

Я открыла папку, пробежавшись глазами по верхней строчке первой страницы, увидела свою фамилию, сначала удивилась. Я ожидала этого момента, но не думала, что это случится так скоро, впрочем, ничего уже не поделаешь, теперь надо сделать эту работу для себя так же хорошо, как и для других, протестовать и спрашивать: а зачем? а почему так скоро?- было бы бессмысленно - на вопрос "почему" здесь никогда не дают ответов, более того, считают его проявлением праздного любопытства и заставляют стыдиться: люди заняты, много работают, им некогда размышлять, и мне следует последовать их примеру.

Я зашла в кабинет. Молодой человек с бледным вытянутым равнодушным лицом поздоровался, протянул руку, взял у меня документы и начал внимательно изучать их. Затем он задал пару вопросов, удовлетворенно вздохнул, поставил подпись, печать и попросил пройти в кабинет номер двести двадцать три.

Кабинет этот находился в левом крыле, где я раньше никогда не была. Здесь все было по-другому: вдоль стен стояли лавки из красного дерева, из кадок вверх выбрасывали свои ветки вверх какие-то очень дорогие и изысканные растения, служащие здесь выглядели тоже по-другому: они носили дорогие одежды, украшения и гордо шествовали мимо ожидающих, которые впрочем, тоже смотрелись людьми состоятельными, они медленно переговаривались между собой, дородные, сытые, и я с трудом нашла место, где можно было сесть.

Очередь до меня дошла быстро, и я прошествовала в кабинет, где пожилая дама с пышной прической степенно допрашивала меня практически обо всем: а правда ли я боюсь темноты? Всегда ли я была внимательна к родителям?- а, секретарь, невысокая худенькая девушка тщательно заносила данные в память компьютера. Как ни странно, говорить о самых интимных вещах было не трудно: казалось, я беседую не с человеком, а с машиной, настроенной быть внимательной, улыбчивой и приветливой.

Окончив допрос, она протянула руку, и девушка подала ей кипу листов, поставив подпись, она выписала мне пропуск и отправила наверх, к начальству, как сказала она.

И там мне пришлось сидеть в приемной, наконец, я вошла в кабинет к начальнику. Два помощника на входе взяли у меня мои бумаги, каким-то сложным, неведомым мне образом разделив его на две части, начали быстро механически заносить данные с них в какие-то замысловатые формы на компьютере, мне пришлось прождать больше получаса, за это время, кроме поскрипывания машин, не раздалось ни единого звука, даже дождь за окном притих. Где-то в коридоре ходили люди, раздавались методичный ровный стук в дверь, шла невидимая, но упорная работа.

Наконец один из служащих, высокий худощавый молодой человек, тихо произнес, будто удивляясь самому себе, хотя, конечно, мне это только показалось, они никогда не удивляются: они всегда заняты работой, здесь они привыкли ко всему и могут ожидать всего:

-Ровно.

Я увидела на экране ровную прямую линию, делящую его пополам по вертикали.

-Ровно,- повторил руководитель,- Знаете, что это означает?

-Не знаете,- сказал он, довольно улыбаясь, - это значит, что вы остаетесь у нас. Работать. Ра-бо-тать,- твердит он, довольно растягивая слова.

В моей голове пронеслась мысль: "Но ведь они же почти не люди!", но меня прервали, будто угадав, что я подумала:

-Да нет, в общем, это так, мы такие же, как и вы, просто вы часто смотрите на нас безразлично, не интересуясь, что мы думаем, чем живем,- начал он, но потом остановился и еще раз посмотрел на меня.

-Скоро вы должны будете придти к нам, - написал что-то на бумажке, я, не глядя, убрала ее подальше и вышла.

 

Я просыпаюсь и смотрю за окно: уже утро, собираюсь и уезжаю за город, туда, где серебрится река и шумит ветер и думаю, что можно сделать, чтобы не остаться там, тогда, когда наступит время, а куда-нибудь уехать, все равно куда.

И еще часто теперь мне очень хочется смеяться - а там не смеются.

 

16.10.2005г.