… в начале было слово!

Наверное.

Кто ж с этим поспорит. Наверное, так оно всё и было.

Ну, а потом? В конце!

 

1.

Обрывок старой газеты, сухая корка хлеба, неубранная кровать, несделанное домашнее задание. Старая

швабра, грязное, ржавое ведро с холодной водой, немытые дощатые полы. Стены в грязных обоях, потолок,

треснувший прямо через место, к которому должен крепиться провод, болтающийся сейчас, как

оборвавшаяся верёвка, не справившаяся с повешенной на неё ответственностью самоубийцы-неудачника.

Расшатанные форточки, свисающие как флаги с пыльных окон, выходящих на взбунтовавшиеся улицы.

Свисающие в углах, многоярусные паутины, подрагивающие под лёгким прикосновением спёртого,

душного, недвижимостью своей нарушающего физические законы, воздуха. По густоте и запаху

напоминающего тухлую воду.

Жить здесь, по сути, невозможно. Да и не жилось тут никому уже. Пусто здесь. Скорее всего, за скрипучей

дверью, таились длинные коридоры со множеством ещё таких же комнат, и с такими же пейзажами в них.

Жизнь ушла отсюда, может и навсегда. Пустые лекарственные упаковки, шприцы, сломанные иглы,

разбитые стаканы, детские игрушки, грязь, бардак, пыль, семечная шелуха, что-то белое, давно разлитое -

никому не нужный, бессмысленный хлам. Пустой осадок бездарно прожитой жизни. Зеркала с трещинами -

рухнувшие, кучно и беспорядочно - раскидали вокруг крошево обломков. Лежат, изрезанные своими же

осколками; с выцветшими, неведомыми доселе, отражениями. Будто перед кончиной пытались они,

зеркала, отразить, собрать воедино хоть какую-то часть реальности; кроху былого, логичного бытия вещей,

существ, уклада семейной жизни.

Когда это было? Когда в последний раз уютно пробегал тут солнечный, пушистый клубок света? Как легко

протискивался он через стеклянные границы, лишь символически гранящие мир на внешний - и другой -

мир тёплых покоев разумных, красивых существ. Нет, не осталось ни одной твари живой: ни по паре, ни

индивида. Никого.

Не город – свалка. Свалка; неприлично, как напившаяся, неопрятная женщина - раскинулась, выставив, не

боясь ничьих взглядов, свои интимные подробности; ввалилась на лежанку, в прокрустовы ложи улиц этого

города, источая запах прелого отшельничества и мученического страдания - чем ещё больше затягивала

петлю из слёз, безволия, восторга пред своей кончиной.

Безмолвие, как вата, окутывающая хаос, было плотным, ни звука не проникало сквозь безвоздушное

пространство, наполненное лишь лоскутками одежд душ, покинувших эти места. Что остаётся без них -

крошится, распадается, превращается в ничто. Город крошился. Раскрошивался в высыхающие, ломкие

чешуйки от облупившейся кожи зданий и торчащих, скелетов больших механизмов; от, брошенных

впопыхах, дорогих украшений и плюшевых медвежат.

Жизнь ушла отсюда; обрекая себя на беспамятство.

Лишь БЕЗВОЗДУШИЕ изредка ворочалось в разрушенном городе-ложе. Ему не покоилось: то ль луч

блеснул, а то и - шевеление какое, виделось ему, тоже смертному и равнодушному облаку-ничто!

 

- Нет, а что... Видите там, в тёмном горизонте, где Луна дрожит в воде, левее дорожки, видите? Нет?

Конечно, обознались. Ничего там нет. И быть ничего не может. Европа вся кончилась. Её нет больше. Там

всё - мрак и запустение.

- Ну, а Азия?

- Да что Вы, право слово, сами не хуже знаете - оно везде так.

- Уж и везде?

- Да сами вот - поднимитесь, взгляните.

- О, да. Даже океаны, всегда смущавшие людей своей мощью и устойчивой мудростью; даже мировые

воды - блёкло и безутешно катят свинцовые волны свои, не обрушивая на прибрежные скалы сих эманаций

безутешной грусти и тоски по НЕ-будущему уже никогда. Воды обласкивают берега материков в надежде

уловить хоть какие-нибудь признаки надежд - всё это сон? Сон Земли, не встрепенувшейся ещё под

пронзительным взглядом СОЛНЦА, протягивающего ей луч свой. Но всё меньше брызг солёных - слез

мировой воды, всё сумрачнее цвета, играющие в серых радугах, под унылым светом Луны, фонарём

застывшим над горизонтом. Уже и не узнать в этих провалившихся и осевших берегах прежней курортной

мягкости и южной красоты.

- А в тех руинах, в середине Америки - этого, казалось на века незыблемого, процветающего

устройства совместной человеческой жизни, что - там?

- Руины. Руины городов. Руины построек, храмов, башен, музеев, складов, казарм - всего. Вот всё, что

смогли они оставить Земле. Вот всё.

- Может вся жизнь, вся эта красивая бархатная пенка - всё ушло в другой мир? Туда. Наверх! Вон

сколько там звёзд, летающих скал и искусственных, руками созданных, бортов-Ковчегов, готовых к защите

и себя, и своих соплеменников. Вон их сколько. Может там сейчас всё? Все эти выдающиеся достижения?

Отправлены заблаговременно.

- Да, кой чёрт… Нет их там, конечно. Сами вот, взглянуть можете.

- Как?

- Вот взлетаем... - просто поднимаемся выше… Разорванные облака нам не помеха. Над Землёй воздух

густой, пропитан духом пыли и праха, а здесь, в разреженном воздушном пространстве - ощущается

извечное равнодушие ВЫСОТЫ - над всем. Не только над тем, что ниже этой ВЫСОТЫ, но и над тем, что

выше её, - над бесплотным пространством космоса.

Равнодушие не падения, равнодушие неведения, не различения счастья - ничего, кроме самодостаточности

своего высокого бытия.

- Да, и это - не жизнь. Ну, разве, можно быть столь равнодушной ко всему? К самой себе?

- Не знаю. Не ведомо. Но видно. Видно, что и равнодушие это - тоже имеет обоснования: ВЫШЕ её,

этой высотной тишины, что становится всё разрежённей, теряющей остатки самой себя; ВЫШЕ - куда

всегда устремлялись взгляды, - да что - взгляды, - ДУШИ, ДУШИ разумных существ; ещё ВЫШЕ тишины сей

- в пространстве, куда люди, вот только, вырвались из сладкого, родного, убаюкивающего воздушно-

подушечного плена спасительного Земного притяжения - здесь, ВЫШЕ! - всё изменилось тоже.

Вечно печально-тоскливым, единственным глазом взирает Луна на свою, от начала много счастливее -

старшую сестру, ярко-голубую от счастья неоднакости, несущую, таскающую везде с собой эту убогую

серую мышку, которую и увидеть то можно лишь в отсутствие всех других, видимых конкурентов. Так и

проносила Земля, голубая, влекущая, - её, сейчас совсем уже никуда не годную, старую ношу свою, - Луну.

И обе уже не ощущают на себе пристального взгляда: романтичного ли - прагматичного; поэтично-

лирического ли - предприимчивого; смерть-тоскливого ли - хозяйски-конструкторского; ждуще-пугливого

ли - военно-расчётливого - любого, означающего, что эти пленницы своих орбит, ещё кому-то интересны.

Нет, никому не приносит боле мрачный путь их - ни надежд, ни опаски, ни радости.

О Солнце, давать жизнь призванное! Что заставляло тебя дарить себя, обрекаясь на неминуемую смерть?

Излучилось в пространство, вошло во всё теплом своим, оставляя себя в зёрнах жизни. Зачем тебе жить?

Зачем лучам твоим с головокружительной скоростью стремиться к развеянной в прах, оставившей уж этот

мир, ЖИЗНИ? Зачем? Ведь, никто не увидит красоты, нигде не окажется благодарного движения,

устремлённого навстречу - пленительным всхождениям твоим над клубящимися туманами, сушами,

смиренно ждущими твоих ласковых прикосновений, водными зеркалами. Никто. Нигде.

Зачем же? Зачем ты палишь всё кругом? Сжигаешь в тёплое НИЧТО - всё, повстречавшееся с тобой. Зачем?

Или, данный тебе изначально импульс, бьётся бешено, не в силах претвориться в нечто другое - большее

по отношению к убийственно-градусному огню, острию миллиардно-мнгновенного ядерного распада? Кто

объяснит? Кто расскажет? Всё сгинет, приблизив своё любопытство к топке, в которой сгорают вопросы,

встретившиеся со свои ответами в середине этого крематория. Ах, эти бесконечные тоскливые вопросы,

вечные спутники сознания.

Солнце, ты теряешь смысл жестокой игры с проморглым, клочковатым, льдистым, безвоздушным

пространством. Что теперь - эта линия обороны, которая извечно была главной твоей заботой!

Медленно, беззвучно квакая, поглощает ОНО, льдистая тварь, с кусками кометных хвостов - ЕГО, хранимое

тобой, лелеемое, намоленное мириадами взносимых в него молитв, наполненное ожерельной россыпью

планет, родовое место твоё. Кончающееся сейчас. Без мук. Некому, нечему сейчас там уже мучиться. Всё

ушло. Излучилось. Исчезло.

Уходи Солнце. Ступай. Сделай последний заход и оставь их, беззащитных без тебя. Беззащитных от всех

энтропий, хаосов, холодов, безводного льда и пропасти, в которую это всё - то ль взлетит, то ль свалится. И

где ничего уж нет, и где - всё уже находится.

 

- Там, там! Только вот близко туда - не надо. Отсюда загляните, отсюда, изволите ли, тоже

прекрасненько всё видно будет. Что? Да всё. Вот видите там уже светло. Необычно светло. Нехорошо

светло как-то…

- Ибо и Звёзды все собрались в кулак; и скривились уж силы всемагнитно-гравитационные; и согнали

всю дырь чёрную в, опустошённое от скопищ светлых звёзд, пространство; и сбились волны, державшие

миры на горбных главах своих.

 

И сквозь ВСЁ: сквозь гравитационное море - подкладку лоскутно-прорванных космических одеял; материю,

болтающуюся на слабо-сильных и тонко-висельных связях; сквозь сжатия-разжатия не фильтрованного

протовещества; рваные ткани; умопомрачительные колоннады звёздных скоплений; сквозь ошмётки

прорванных обломков былого величия Вселенной - читалось - ЗАЩИТЫ НЕТ. Нет и не будет.

Всё что разлеталось – нашло свой край, понимание, смирение и восторг: скоро конец! Скоро -

предзнаменованное заветами отречение от живого, унифицирование его в единый стандарт – в ХАОС, в

Энтропию.

Всё выстроено в эпицентре начала конца. Прискорбие, провидящее будущее ПРИСКОРБИЕ, будет отгрызать

пуповину. Лишь оно висит неизменно над этой бездной миров. И скоро СКОРБЬ заберёт свою дань. Заберёт

последнее.

 

- Ничего не нужно с собой туда. Туда дороги нет, поэтому вы туда и пойдёте. Процесс быстр, но не

торопитесь. Всё по плану. Как писано в книгах и скрижалях. Все готовы?

- Да... ... Нет!

- Кто там? Кто? Кто это?

- Z127b? Оранжевая звезда.

- Кто там на Звезде? Какая голубая планета? Странно. Там ведь - в хлам всё. Какие существа? Один? А

кто он, неизвестно? Он правда один? И что ему надо?

- Он повторяет - «не готов».

- Что ему надо?

- Не знаю. К концу света не готов.

- Пошлите ему туда картинку-мысле-форму: всё застыло - созвездия, вакуум, гравитационное

пространство, мириады звёзд, духовная ткань вот-вот снова прорвётся - волнуются же все, - как он не

понимает?

- А без него не пойдёт?

- Нет. Везде написано - все, всё - по своей воле.

- Ну и измените волю ту.

- Вот уж сами пробуйте. У нас что - рай безвольного счастья? И вообще - всё, даже тёмная энергия -

всё собрано. И - один не осознавший. Там уже тоннель затягивается.

- Тоннель? Туда уйдёт всё, да?

- Там все будем.

- А что теперь? Подождём?

- Надо ждать его. Вековечный план. Вековечное стремление. Вековечный закон. Вековечное

предвидение. Вековечный цикл. Вековечный трап, уносящий с собой в конец мира, сонм душ, ярчайшую

изнанку жизни и загробные, чёрно-серые всплески однородной массы.

- А один - против?

- А один - против.

- Чушь. Миры, Вселенные, гравитация. Тяжеленный процесс умирания и конца - и один - против?

- И один - против.

- И хрен с ним. Он - против? Пускай останется, раз - против. Тяжело ему придется. Хотя - сам

выбирал.

- Богам нелегко! Хорошо. Пойдём частями.

- Двинулись.

 

Всё кругом слегка - нет, не вздрогнуло - рябь лёгкая пробежала по всем собранным в ствол Вселенным,

газам, вакуумным ямам, чёрным и белым дырам, туманным омутам тёмной энергии, по ВСЕМУ,

сконцентрированному в этом гиблом месте. Раз-другой - рябь замерла и, вдруг, буд-то трубно загудело у

межзвёздного облака с газовыми протуберанцами с 3 мирами галактик в каждом.

Вторая труба взгуднула в Туманной дали и бесплотное пространство вспучилось, вкрутилось, стянулось в

нитку, громко лопнуло, всосавшись в точку, в месте, где только что находилось ПРИСКОРБИЕ.

 

- Ну вот, 80% материи. Быстро и точно. По канонам. Теперь - Ствол свёрнутых Вселенных. Трубач!

 

На этот раз звук лишь чмокнул. И всё. Тишина.

 

- Значит – не все ещё... Эй, есть кто там внизу?

- Я.

- Это тот, кто не готов ещё?

- Да, вот. Я это, я.

- Ну, что же ты. Сорвать - у тебя ничего не выйдет.

- А ну Вас. Идите Вы все.

- Давно бы так - готов?

- Нет.

- Почему?

- Не доделал я тут кое-что.

- Все недоделали - ушли же. Один остаёшься. Командуйте дальше. А ты там посиди один. Следующие

кто?

 

Ворочается, неумолимо двигается вперёд колесо Апокалипсиса. Неостановимо. Неумолимо. Не глядя на

протесты живой ткани, затесавшейся в прослойках меж жёсткими лучами, абсолютно холодным вакуумом,

кипятком из железных руд и паром из молекул камня. Сжалось Живое. Втиснулась. Не прося ни о пощадах,

ни об отсрочках, смирившаяся с финальной строкой Книги бытия. А и не осталось его почти. Пуста

Вселенная. А и самой её, Вселенной, чуть осталась. И времени уж ... так, с мгновение-другое - для

последнего вздоха - и то не хватит. Но что оно есть - Время в конце всего! Малость. Ничто-ноль, растянутое

на отсроченную долю этого самого нуля. Никакой математик не справится с последним расчётом. Но как же

тот? И где ж он? Больно ему, наверное? Нет?

 

- Ау!

- Да здесь я ещё. Вы мне никакого шанса закончить не оставляете.

- О каком шансе толкуете? Сейчас погаснет всё. Всё смирилось, а ты что? Что завис, как стареющая

оранжевая звезда над куском крайней плоти? Ведь рванёт сейчас всё тут. В последний раз спрашиваю!

Ведь и обречено всё. Дало уже своё равнодушное согласие. Что ж ты?

- Да я - тоже - пожалуйста. Я ведь только прошу - чуток ещё повременить.

- Чуток сей тоже уже отмерен, сколько ещё? Ведь в крайних случаях вообще без консенсуса можем.

- Ну что Вы всё торгуетесь, что Вам малость сия? Дайте мне предпоследнюю 0,57688934993 часть

секунды. Что Вам? Мелочь.

- Разве что 0,57688934993! И всё. А вот только позвольте-ка полюбопытствовать - что там у Вас так

важно, что конец света - заметьте - давно запланированный! - и приостанавливать вдруг надо? Что там -

глупость, небось, какая-нибудь последняя?

- Вот, давно б так. А то всё волюнтаристскими методами... Историю я дописываю тут.

- Что? Историю? Это Вы что, из-за какого то там рассказа - всё приостановить захотели? Да,

правильно, что мир сей уйдёт. Правильно. Чтоб, какой то хмырь напоследок беллетристикой насладился -

пол-мега-тонно-бомбо-охренело-светло-тёмно- гравитационно-огромаднейше-массы-бесплотно- газовой-

комком ткани Вселенной, беременной-на-сносях концом света - вся эта тусня молится, смерти в глаза, не

моргая, глядит, а Вы тут... стишками балуетесь?

- Не стишками, как Вы изволили тут изящно выразиться, а рассказ просто маленький. Небольшой.

Последний.

- Да, велика абсурдность разума! Ну, разве что, в качестве исключения. Рассказать - не поверит

никто. Да и некому собственно рассказывать-то. Так останется невысказанным... … … …

- … А... А можно?

- Что?

- Можно Невысказанным оставить?

- Ну... не знаю. А дописать уже что - настроение не то?

- Нет - Вы сказали - пусть останется невысказанным.

- Ну... пусть останется. Невысказанным.

- Вот пусть и останется. Только – ведь, всё погибнет же?

- Точно. Всё!

- А Невысказанное? Пусть останется? Невысказанным. А? Пусть?

- В общем, конечно - раз сказал... Да и что проку от него - от этого невысказанного?

- Да, никакого.

- Никакого.

- Порядок. Пусть так и останется недописанным-невысказанным.

- Тогда пора. Теперь-то готов?

- Да чего уж там - теперь готов.

- Ну. Поехали?

- Хм ...

- Не хочется?

- Как сказать. Но понимаю - надо? И никто больше, или ничто не сможет нас спасти?

- Никто. Ничто.

- Как же это всё так могло получиться-то?

- Начинай сначала. Всё уже и оговорено меж всеми было и... Всё. Не буду сначала.

- Тогда пошли.

- Вы сидите. Тут всё быстро у нас. Последние Вы тут остались.

- Совсем?

- ... совсем.

- Ладно. Тогда ладно. Прощайте.

- Прощайте.

- Про невысказанное то - Вы не...

- Внимание. Операция заканчивается - объект подготовлен, согласие получено. Медленно вытягивать -

по Солнышку - они последние. Чёрную материю не забудьте. Так. Теперь последние, с окраин ...

 

Ворочается, ворочается, чёртов маховик; зуб шестерёнки - за зуб другой тянет, следующий – дальше,

ворочается, взрывается, гудит, клацает, бешено вращается, сливает микромир в единый котёл

макросозвездий, галактик... Чёртово колесо. Чёртово колесо причинно-следственных связей, хруст, вой,

скрежет зубовный - маховик невидимый, маховик детерминированности всего сущего. ПрОклятый

механизм. Чёртовы колёса. Дробильня сущего. Крематорий оплавленных кусков жившей материи.

 

- Как там? Всё в порядке?

- Порядок.

- А что тот, последний?

 

Море. Море. Синее-синее море. Ласковые волны, смажьте мне обожжённые щёки, наполните грудь мою,

изрытую могильным холодком абсолютного нуля. Загладь мои почерневшие ноги, прилижи боли мои.

Наполни мои лёгкие твоей влагой, солёной от слёз по несбывшемуся, по не пришедшему, по не нашедшему

меня, по существу земному, по небу голубому, по матери моей, по всему, что дорого мне было, по всему,

что любило меня и давало жизнь, по боли моей человеческой - наполни, о Море, меня. Наполни меня, о

Море, лаской смерти твоею, вынеси потом на берег и оставь. Ибо умирать я буду совсем сам. Просто открою

глаза и замолчу. И не скажу боле ни слова. И не вскрикну, и не заплачу, а сдавлю горло своё

остановившимся рыданием и... Замолчу. Пусть оно - НЕВЫСКАЗАННОЕ так и останется им таким. Ибо только

оно и останется. Всё же другое - написанное, провозглашённое за истину, возвещённое, пророческое,

изречённое, возведённое в степень высокого знания, разнесённое ветром по всем полям и Лунам и

Галактикам и дальним всяким тем уголкам - всё, всё, всё -... уйдёт без следа. Уйдёт без остатка, без

рассудочного оставления чего-нибудь по себе - в памяти ли, на бумаге, иль просто - догнивать в Земле -

ничего этого. Ничего. Ни проблеска, ни огней - ноль. Ничего не останется, но...

Когда всё станет ничем, а ничто - всем, тогда, только тогда, заметится НЕЧТО после ночи.

Невидимо, недвижимо, ненаписанное, неизречённое - оно - НЕЧТО - будет ждать своего часа. Как личинка

ждёт часа для превращения. Как сосуд, плавающий в море, ждёт корабль. Сосуд, готовый отдать в солёные,

грубые, сильные руки - себя, всё заключённое в нём, всё без остатка, до донца. Влиться - в приятие себя.

Войти без спроса в чьи-то сны, взволновать умы и взорвать жизни. И те тоже жизни, что готовы прийти

после, и все те жизни, что уйдут. Уйдут и оставят по себе новое ненаписанное, неизречённое, но снова

входящее в это старый сосуд, наполняя его свеже-НЕВЫСКАЗАННЫМ, неопубликованным, неизвестным пока

содержанием. И так всюду. И так всегда. И пусть. Пусть будет это так. Пусть будет это так. Море!

Море, я прошу тебя гладь, гладь мои истончающиеся сосуды, нервы мои сжигаемые этой РАДОСТЬЮ -

ВСЕЛЕНИЯ СЕБЯ В НОВЫЕ ЖИЗНИ. В новые Вселенные. Гладь, море, гладь. Утешься. Я смог. А дальше - ...

Гладь меня море. Утешься и дай мне смерть. Дай мне себя, море. И прощай.

Конец.

 

2.

Что, что? Говорят - в начале было слово? Может быть, может быть.

Глаза закройте.

Закройте, закройте.

Если вот долго держать закрытыми глаза, то сразу же можно увидеть и фигуры и линии, которые не

представляют собой ничего, кроме смысла, увиденного в них глубиной Вашего сознания, которому,

впрочем, мало кто готов безоглядно поверить. Лучше уж просто тупо наблюдать их. Калейдоскоп ничего не

значащих стёклышек, готовых, в каждый свой новый поворот, составить Вам новую вселенную. Свою

Вселенную.

Причудливо быть пустотой. Необходимо долго ждать, просеивая через себя тонны потоков Несбывшегося,

чтобы уловить в нём нечто близко-сходное своей Природе. Природе «НИЧЕГО-НЕТ», природе «МЕНЯ-НЕТ»,

природе непознанного. Природе Невысказанного. И, уж, если попалось это Невысказанное в сети своей

Природы… - большие последствия могут случиться. Ибо то, неоформленное, бесчувственное НЕЗНАНИЕ

вполне способно, попав в сходную структуру, начать действовать. Функционировать как непредвиденное

обстоятельство. Как страх, долго живёт в неприкаянной глубине, но, при случае, обретает силу иль лёгкого

волнения, или взрыва, взломки, сгущения непонимания, сбивки привычно-природного кода пустоты.

Перевод его, кода, в другой, более похожий на тот, что в суматохе отпущен в Море: - оставлен, впёрт,

впаян - в полый, невесомый, бумажный кораблик НЕСКАЗАННОГО слова. Нет не слово было вначале! Во

всяком случае - уж никак НЕ сказанное. А так... Ничему не обязанное, оно застыло где-то посредине. И

ждёт чего-то своего.

Того, что медленно сгустилось кругом. Не создалось, не вспучилось пока, не обросло, но лишь... Лишь густо

стало тут, вкруг того, что осталось в пустоте. Густо стало вкруг того, что осталось после Апокалипсиса.

Густо, пока только лишь густо, стало вкруг того, что сгорело в пекле вечного холода. Густо, густо было

вкруг, по недогляду, неубранной, не зачищенной НЕВЫГОВОРЕННОСТИ. Тяжело ей внутри быстро растущих

бесформенных содержаний, бесконечных структур, кодов, хромосомных обрывков, пустых полнот и полных

пустот. Внутри всего, что наполняет собой любое, лишь колыхнувшееся, сонно ощупывающее себя

сознание. Да!

Теперь его можно назвать и так! Раз уж оно так напряглось себя вспомнить - пусть. Пусть таковым и

назовётся. Пусть. Не мешайте ему. Сгусток сей, медленно вращающийся, уже несколько обросший связями.

Беременный какой-то стал он. Но не вырос, лишь, будто качество своё изменил. Не растёт, но, в то же

время, меняется в нём что-то. Образуется, сдвигается, переливается, цветёт, начинает делиться - но всё без

формы, без роста, все -переигрывается внутри там что-то. Но и это уже Нечто. Хотя и пропадающее,

теряющееся в фонах, что разворачиватся кругом: вон цвета заиграли, смотрите - все задвигалось,

засверкало, вот-чёрт, вау - глянь - по поверхности, какие кружева расцвели, в углах какая канва вдруг! Ба!

Там... Смотрите!

Ах! Вы видели? Вот это блеск!

Ах! Вы видели! Вот это взрывчик! Небольшой конечно, но...

Ах! Вы видели... Да это ж... Ах. И ещё раз - Ах!

Туда, туда. Всё устремилось туда, в этот рваный, взорванный, клочками провисший по разлетающимся

направления, МИР. Полетело всё. Задевает, снова взрывается, схлопывается, рвётся в клочки. Клочки

снова взлетают, разбегаются, разлетаются, разбавляются новыми содержаниями... Ух... Как они. Боже,

Боже - Ах! Новый взрыв - вон ещё, вон ещё! Всё летит, кувыркается, сверкая и блестя новыми оперениями,

примеряя и скидывая новые одежды. ВРЕМЯ крутит себя в воронках, истончая энергию, превращая её в

тонкие пласты и пластинки, и закидывая их далеко вперёд всему, что летит весело и прямо, без ребячьей

дрожи, но с плавностью и мощью, быстро набираемого, опыта. Летит. И поёт. Да, да, поёт. Вся это

многотонная катавасия взрывается, сшибается, расходится, вплетается и разрывается изнутри - и ... она

ещё поёт! Слышите, слышите эти нотки, этот восторг новозатягивающихся пустот. Они летят. Они горды.

Они, бренны, знают, что не вечны, но! - когда та вечность, где тот предел им! Оттого и песня. Оттого и

музыка в движении том. Оттого и тепло кругом. Оттого и... Вах! - ещё взрыв! Рви! Рви! Рвись вселенная,

давай, долбай всё, взрывай, расточай своё добро вкруг себя, твори, сотвори себя, давай, рви ещё, дожимай

косную материю, чтоб, наконец, выскользнуть из неё могло некое бесплотное, более быстрое и лёгкое - …

Что, что там заскользило за Вселенными? Что? Мысль? Какая такая мысль. Что там, что? Да, Мысль, вновь

рождённая, в хаосе родов забытая - выпросталась из ненужного, противного ей плена, и, вызрев, без

единого знака, слова, символа - вплелась в расширяющийся поток захвата новых пространств и глубин и ...

Хватай, бери, что-кто-сколько сможет - всё кругом для неё - этой материи, этой новой волны новых хозяев -

всё Ваше - все, сколько возьмёте - всё, всё, всё...

 

И оно брало. Жадно втягивало, варило, перекодировало, создавало, разъединяло и сталкивало, мешало-

перемешивало, рождало и испепеляло - жило. Жизнь. Жизнь. Настоящая, весёлая, в развитие прицеленная.

Переворачиваясь и крутясь, она, сталкивала всё друг с другом, соединяла-разъединяла свои

разрастающиеся части, женила и разводила их, окидывала и приближала. Она хозяйничала вокруг,

плодясь, размножаясь, почкуясь, откладывая икринки, пожирая и себя, и своих, и чужих - всё кругом

бурлило и жило, крутилось вкруг оси. Т.е. производило именно те действия, которые и есть - основания

любых развитий любых систем - от низших - до - ... – впрочем, о верхнем пределе молодая система даже и

не задумывалась. Хоть задумываться уже было чем - Мысль уже нашла свою материальную подоплёку - уже

встроилась в телесные, живые организмы и в, ведающие выживательнымими необходимостями, группы

клеток. И стала уже обрастать - твёрдая, костная ткань - Живой Материей. И везде - даже там, где жёсткие

строгие правила организации потоков, обменов энергий и веществ, не позволяли никакой мягкости,

никаких сантиментов в отношениях с чуждыми, неродными им элементами - и там тоже присутствовала Она

– сестра её, владычица всего и вся - Гармония. Гармония расположений, связей, строгих линий;

непредсказуемых очертаний всходящих высей - и, уходящих вглубь, утомлённых совершенством мира, -

головокружительных пропастей. Владычица Косма, она с момента вхождения в мир, была уже с ним в ладу.

Встраиваясь в системы, она уже и была, собственно, ими; она и вела их; и само их существование было

благодарностью ей за непрестанное её присутствие в них.

Веером расходятся - блестящие осколки величайших прародителей своих - прототканей, неизмеримых глыб

плоти, - того, что родилось от первого дуновения, невидимого шёпота, смещения чёрного НИЧТО - в лёгкую

непохожесть на себя - что и было в самом начале.

Сейчас же - все эти бессчётные массы, горы звёзд, мириады расходящихся спиралевидных протогалактик,

протовещество, протоплазма, протопсихическая энергия, протомиры, протопустота, - всё цвело, заводилось

в скрученные, готовые к броскам в неведомые стороны, в неведомые грозди неведомых скоплений, в,

неведомые числом, измерения. Готовилось и уже вдвигались в позиции; ждали - жгучей силы, вытянутого,

протогазового выброса. Над всем царила власть этой Силы. Силы, не стряхиваемой, потрясающими

протосистему взрывами. Силы лёгкой, как невидимая, неосязаемая проточастица. Силы плотной, яркой как

шквал раскалённых обломков протозвёзд. Она, еденящая холода и голубых карликов, плыла над всем в эти

предрассветные часы рождения мира и расставляла всё в диспозицию - всё для него - стартового мига. Для

него, собственно, и вскипала восторженно эта прото, прото и прото. Ради этого мига, ради этой наносекуды,

на свои позиции, на ещё чистой карте космоса, и выводились разбросанные многотонные камне-скалы;

накладывались жёстокие правила жестокого космического излучения. Что то будет потом, во что оно всё

разродится?

А как Она, покинутая нами в сердце расцвета нового Мира, чужая ещё здесь - меж печами миллиардно-

градусных жёлтых гигантов, меж душных газовых скопищ, в плотной, ледяной, блестяще-чёрной пустоте –

куском мягкой плоти – Она – натянувшаяся в отчаянной попытке вспомнить недоступное себе. Ткань,

тончайшая плёнка - где? Что? Незаметный сгусток, некое малоотличимое от всего вокруг, лёгкое

уплотнение - то ль подтёк от медленно тающей протопустоты, то ль капля влаги, сконденсировавшаяся на

стыковых сочленениях белых и тёмных энергий; маленький, потому ещё дружелюбный осадок, здесь

оказавшийся. Здесь, посреди, раздражённой неизвестностью, туманной пыли, с 20 миллиардами в 128

степени шаровых скоплений внутри каждой пылинки, - среди них, пылинок этих, и развернулась - как под

заклинанием, наложенным на неё изначально - лёгкая, кусочком, сгустком - новая, одна пока только -

Ткань. Не похожая ни на что вокруг.

 

- Чем же непохожая?

- Так, вроде - двигается.

- В каком направлении?

- Шевелится просто себе и всё.

- А зачем?

- Так вот же... Получилось у неё и всё.

- По-лу-чи-лось? … Ну, раз получилось - пусть теперь дальше бытует. Бытовать-то оно умеет?

- Научить бы, да оно само, наверное... Код в ней есть. Следовать ему только и будет - и всё.

- Да, коды пока нас нигде не подводили. Кстати, не задумывались - откуда они? Эти кодировки?

- Для всего, что сейчас готово уже, и вот-вот двинется по своим судьбам - это и не важно. Там пока и

некому задаться вопросами. Там вообще - ничего - нигде - через пару нанусек (наносекунд) и не останется,

ни громика, ни гробика. Ничего от прежних не останется. Первая ступень носителя. Но они никуда не

денутся. Они пройдут свою грозную судьбу и обнаружатся потом в самых необычных местах. Чуть - не в

мыслящих синапсах Чёрных Звёзд. Неисповедимо всё. Не поймано. Не приколоть булавками к гербарию.

- Ну, что, вперёд?

- Да.

- К жизни? К красоте, уверенности? К счастью? К единой сущности всего живого и неживого? К слиянию

индивидуального в единое? К зачатию в этом слиянии нового лучшего, красивого, крепкого? К уходу частиц

сознания, вплетения их в новые мозаики новых жизней?

- Да.

- К ласковому морю?

- Почему морю?

- Туда! К неге уверенного ВременнОго движения? К любви? К нахождению-единению элементов?

- Да.

- Всё идёт как надо?

- Да.

- Ну, тогда! ... Ах, да - все готовы?

- Все.

- Все-все?

- Нет, не все.

- Что там?

- Там, видите ли, что-то уже родилось.

- Пусть. Радость движения соков и токов в его живой Вселенной будет ему первому и дана.

- Он то и против.

- Что - против?

- Он - против. Ему сказать что-то надо.

- Что надо ему сказать?

- Да, вот, не изволите ли сами - говорит, что начать надо со слов.

- Какие, к чёрту, слова, зачем? Идите, командуйте. Пуск и всё.

- Но он - против. Консенсуса нет. Не начнём.

- Козёл он, Ваш говорун. Ну, пусть начинает, только побыстрей. Что он там ещё хочет говорить? Какое

слово?

- Спросите его сами. Слово, говорит, - заветное, слово вначале было и всё тут. Никакого консенсуса.

- Он всё это по коду творит?

- Нет, не пойму - как оно тут оказалось... Коды. Малое Нечто. Уплотнение вещества непонятно откуда.

Но материя живая. На хромой кобыле её ... Хм. Извините.

- Извиняю. А не может он НЕ высказываться? Оставить, так сказать, это слово невысказанным.

- Не знаю. Спрошу. Говорит - хватит невысказанности - сотни нанусек (наносекунд) молчали -

говорить пора. Вначале, говорит, было слово.

- Бог с ним, пусть говорит. Пусть выскажет вначале слово своё. Пусть будет у них Богом. Пусть и

назначает всё там. Пусть у них там вначале и будет это. Ничего не случится - выскажется, но только

коротко. Ну что - заговорил?

- Да, кажется. Читает что ль что-то. Они там всё быстро схватывают.

- Итак, готовы?

- Да.

- Все?

- Да.

- Ну, с Богом! Вперёд.

- Пошли. Начали. У-у-х!!! Как всё сразу! Ну скорость! Всё по плану?

- Конечно, ведь и нет его у нас.

- Да, всё правильно. Боже мой, как хорошо! Как правильно! Всё самозарождаются прямо тут, но

красиво, безусловно красиво!

- Да, всё выверено, выстроено, развивается.

- Да, да, правильно. А этот... Который только что... Слово говорил. Как он, как у него?

- Он говорит всё ещё. И, кстати, в других местах тоже заговорили. Или вот-вот заговорят.

- Говорят, значит. Ну что ж. И что говорит тот, первый?

- А вот, послушайте сами. Кстати, у него там, в его Вселенной, всё получается лучше всех,

послушайте...

 

...вот, увидите, посмотрите: где слова будут говорить, там ВСЁ быстрее расти будет. Сады и дома;

школы; и все там будут довольны и счастливы; и все горды и независимы; и приплод будет большой; и

деньги; и честны все друг с другом; и крепко всё будет там.

И Солнца их мягко греют; и Луны их светлы и красивы, и притягивают волны морские к себе и взгляды,

красоту взыскующие. ОТДАВАТЬ - там высокая радость; и это понимают; и счастьем светятся глаза

любимых, обласканных, в тёплые меха завёрнутых, женщин. И сильны и ответственны, и полны забот о

детях своих, выстраивают сильные мужские руки будущее своих родных, любимых. Глаза их женщин синие,

большие, блестят. Они ждут. Ждут, когда случится … - прикоснётся, наполнится, лёгко войдёт... и

задохнутся двое восторженно от немогущего существовать на свете - этого невероятного счастья - дышать

одним воздухом, быть рядом, всегда видеть это запрокинутое лицо, с прилипшими влажными волосами,

разметавшимися пред влюблённым - в это лицо, в эти глаза, в эти синие глаза - взглядом родного человека,

слиться с которым - счастье. Смотрите - как они трагически прекрасны. Яркий ласковый солнечный ветер

тянется, обозначая направление к безоблачному счастью. Солнечный безвоздушный поцелуй,

ниспосланный в синюю бесконечность, наполненную океаном Любви; купающимся там детям, не знающим,

что есть разница между хорошим и плохим. Всем мужчинам, женщинам, крепостью связей своих

внушающих почтение любому. Любому, - вздумайся ему ступить на Землю сию обетованную без амулетов

вселенской Любви.

Так, так будет там, так.

Ткут там женщины сети безопасности жилищ своих и нить та связует их дома и души мужчин их; и бегут по

ним, по нитям, токи от сердец. Кровь их толчками излучает любовные импульсы и летят сии Любви

молекулы к мужественным плечам, глазам и душам. И привносят они в сердца СВЕТ И ТЕПЛО. И в сердцах

тех, СВЕТ И ТЕПЛО возгораются ещё больше. И дети их, видя эту ласку душевную, напитываются ею, и

оставляют себе часть её - в будущее понесут они семя любви и покоя. И посадят его, семя, в лесах и полях,

что вокруг раскинулись. И взрастут в полях всходы новых, доселе неведомых цветов и растений; нивы

заколосятся и отдадут потом в корм и себя и прану жизни своей - тем, кто посеял их сюда. И возрадуются

малые те; и в восторге своём, не ведая - что это в них самих то счастье возрастает, - будут они возводить

вверх свои чувства благодарные и храмы возведут. И там предадут себя верховенской Силе. И будут

молиться. И будут говорить много про то, кто дал им счастье сие: быть здесь; любить друг друга; отдавать

друг другу тепло и семя своё; и шить одежды из мехов; и растить детей из Любви; и брать Любви той от

Солнца, и нежиться в свете Лун, на воде серебряные нити вышивающих. И идти по нитям сим, аки посуху.

И не ведать ни страха, ни горя, но лишь благодарности за благолепие сие вверх взметать. Ибо в себе иметь

это всё - слишком... Слишком счастливо. Слишком солнечно. Слишком космично. Слишком много внутри -

вселенского вечного, в души живые встроенного. Слишком много в них всего - так, что и не высказать всё.

Так много в них счастья, что и не передать ни взглядом, ни прикосновением, не надышать потоком,

вздымающим Любовь в выси запредельные... Так всего будет много, что и не высказать.

Так. Так будет там, где Слова будут вначале всего! Так. Так. Верьте мне...

 

- Вот как говорит он, слышите?

- Странно. Говорить о невыговоренном. Ведь ещё больше останется там Несказанного, чем больше слов тех

прибудет. Чем больше прибудет - тем боле слов им не хватит. Ну, что ж - пусть невысказанным и остаётся.

Пусть. А море пусть не плёщет волны на те берега. Пусты берега ещё. Дайте им самим полно вкусить и

пустоты брегов и полноту солёного опыта. Пусть построят они дома, красотой и удобством дополняющие их

внутренний мир и покой. Пусть в домах радость и тепло сияет даром, не требуйте платы за Любовь. Она

сполна одарит Вас, всеми Вашими, в неё затратами. Она сама отпустит Вам щедрой мерой всё, что Вы у неё

взять сможете. И потому – прав он, говорящий, - светло и чисто в домах их. Светлы, чисты улицы и дворы,

дороги и механизмы. Добры и умны школы их. Благодарность - вечная и неразменная - будет им главной

валютой. Не деньги правят у них свободой выбора, но наоборот - ведь, чем их больше, тем меньше времени

на Любовь. Потому будут стремиться они раздать эту неприятную необходимость - и не пользоваться ими.

 

- И города их - живы. Города, любят свои здания, сами растят их и заботятся о них. ДомА знают своих

жителей и стремятся к ним, своими хозяевами, если те, из нежности не захотят дать Дому своему свободу.

Если ж дадут - плачет Дом. Становится в нём пусто. И слёзы прольются на прекрасные цветы – розы, что

всходят на поляне пред Домом сим, в одиночестве оставленном. И ухаживать за Домом тем станет Город;

как сына любимый отец растить будет, развивать и, когда обновится, будет Дом тот служить новым

хозяевам, совсем как родственник станет он им. Белый, чистый город - красив и умён, и гордятся живущие

в нём, и детям Дома свои дарят.

 

О, нет. Остановите их, стойте! Море! Кого ласкаешь ты снова, волнистым шёлком своим? Кого ты слушаешь,

затаив шум волн прибрежных? Что слышится тебе в бормотании вошедшего в тебя, беловолосого красавца

воина? Что защищать призывает он, стоя лицом к тебе - спиной же обращён к Городу и соплеменникам? С

улыбками протягивают они ему свои чаши с вином.

Но не гордость заставляет его отводить от себя подарки. Нет - печаль. Переполнен, как и другие,

благодарностью ко всему, - он часть своего счастья другим отдать хочет, но другую часть! Код слова!

Код слова Несказанного бытует в нём. Дрожит воин, но рвётся из груди, заставляя снова и снова

произносить его, не ведая конца его -, не зная его правды - повторяет он снова и снова - СЛОВО. Не

слушает никто его, не умеет понять пока.

И берёт он стелло и пишет. И слово, из сказанного, превращается в писанное. И стало их много в бумагах.

И переписывать их стали, и наполнились храмы и хранилища словами написанными, и ещё много больше

слов Сказанных взошло. И было всем интересно и радостно. И веселы стали людей. И познали многое через

слова эти высказанные. И почти не осталось Несказанного.

Почти не осталось того, с чего всё и началось. Того, что потеряли люди, не умея хранить главное. Разменяв

на слова то, что долго ещё оставалось в частицах тёплой человеческой материи. Что, собственно, и есть -

Она, до дна не выпитая. Живая Душа, коль напоят её слезой морской - не уйдёт, не затянет её песком

Времени, не отдаст она силу свою на всеобщий жертвенный костёр, но затаится, вползёт в укромные

складки сердца и оттуда переждёт, когда закончится рассказ. Когда закончится история. Когда закончится

мир. Ибо Мир наш – и есть рассказ этот, и пока длится он – живы и мы, и жив мир. А как взломаются

гордые Дома, как вырвется наружу гармония, убранство домов тех, внутренний мир их, то и увидите

нежданно ЕЁ – невесомую; встретитесь с ней взглядом и поймёте – оставила она Правду, не растратила,

сохранила код в капсуле, хранящейся до последнего морского всхлипа. Лишь ОНА сможет передаться

сущему и войти в новое. Ничто не сможет затянуть ЕЁ в последнюю игру Мира. Никто. Я знаю это. Потому и

люблю вечерами стоять у моря. Далёкие мачты Уходящих в ночь - хранимы умной водой Земного Дома. И

знаю я - лишь раз смогу перейти тёмный ручей. Но Она не оставит меня - лишь затаится до следующей

встречи. Придёт в другой одежде – узнаю; знаю - встретились раз – значит и правда, мы будем всегда.

Ничто не кончается. Ничто не произойдёт с любимыми - мы увидимся. Даже если не узнаем и не полюбим,

иль оттолкнём их. Всё будет: и сад, и ребёнок, и ласки, и битва, и мир, и звёзды, и город, и бой, и смерть.

Не уходите. Увидимся обязательно. И море нас вспомнит. Ведь, всё ему достанется.

Кати свои волны с Севера на Юг. С одного конца Вселенной - на другой. Утри слёзы. Зачем эта соль - мы

всегда сможем жить вместе. Ты наполнишь мой вдох солнечной праной, я же - отдам тебе Любовь -

некошеную дикую ягоду. И честную правду о том, что было в начале. Потому и честную, что сказать я её не

могу - мысль несказанную. Потому как и не было её тогда, мысли. Потому как в начале не было его, Слова.

Это уж потом... Это уж там в конце только... Но в начале…

Нет. Не было.