Тонкий, печатный шрифт, гора тетрадей и учебники под общим лозунгом: «Одобрено министерством». Можно читать! Она открывает одно из пособий для учителей, листает страницы, находит нужную и начинает диктовать.

 

- Это же смешно! Да вы только посмотрите на них! Возмутительно, Байрон, Вы когда-нибудь могли предположить, что так будет?

- Нет, мсье, конечно же, нет, моё мнение – легче умереть, чем понять их…

- Назвать произведение «морфиестическим бредом»! Замечательно! – с сарказмом заметил Михаил Афанасьевич, наливая себе ещё рюмочку.

- Да, Михаил, так теперь трактуют Вашего Воланда! Так нужнее! Вы же не написали, простите меня за грубость, чётко и понятно, зачем пришёл Воланд, вот Вас и не поняли.

- Нет, Шелли, меня поняли, но поняли не те люди, для которых я писал своё произведение.

- А почему Вы, собственно, думали, что Вас поймут те, кто должен? Вы бесполезны там, где Вас не ждут, Вы нужны одним, чтобы управлять другими! Вы лишь орудие труда, Ваши слова настолько неоднозначны, что трактуются даже так, как надо: «Одобрену министерству»! В этом и есть загадка русского языка, Вас понимают все, кроме Вас самих.

 

Она закрыла книжку и подняла взгляд на класс. Одинаковые дети сидели за одинаковыми партами в одинаковых кабинетах. Как ячейки большого улья расположились в своих сотах учителя, пропагандирующие то, что идёт из центра под названием «Одобрено министерством».

Дети записали всё в свои одинаковые тетради, подняли голову и устремили взгляд на неё. «Вопросы есть?» - спросила она, снова посмотрев в тетрадь.

Последний раз посмотрела в класс, и, заметив одну-единственную поднятую руку, со вздохом сказала: «Бедняжка, ничего она не поняла! А ведь всё так ясно!».