Анна Васильевна еще раз громко вздохнула и посмотрела на Киру. Та все стояла к ней спиной, глядя на проносившихся низко над землей ласточек. «Какая черствая девочка»,— подумала Анна Васильевна и уставилась на свои испачканные руки. Погода портилась. Анна Васильевна уже вырвала всю старую траву и теперь кучки засохших листьев и травы были разбросаны в проходах между могилами. Сильный порыв ветра стал разносить эти кучки обратно по слабо обозначенным холмам. Анна Васильевна совсем разозлилась.

— Ты посмотри, что делается!— громко сказала она. Кира нехотя вопросительно обернулась.

— Надо быстро собрать и убрать все, а то мои труды совсем насмарку.— в ее голосе послышались капризные нотки.— У меня уже все руки ободраны.— она стала лихорадочно оглядываться по сторонам. Попробовала двигать ближайшую кучку к калитке ногой, споткнулась. Налетел новый порыв. На этот раз Анна Васильевна действительно готова была заплакать.

— Еще этот ветер откуда-то взялся.— она с очередным глубоким вздохом нагнулась и попавшейся под руку щепкой стала скрести мусор с земли в сторону калитки. Кира с неприязнью смотрела как эта полная женщина ворчала, наклонившись совсем к земле. Где-то вскрикнула птица. Кира подняла голову. Затем сплюнула и отрывисто сказала:

— Скоро дождь будет. Ладно.— она решительно толкнула калитку, вошла за ограду и руками начала собирать мусор с соседнего прохода. Когда она подошла к калитке, Анна Васильевна уже отдыхала у ограды, глядя на Киру с умильной улыбкой благодарности. Кира холодно обернулась на проход, где минуту назад возилась Анна Васильевна. Куча мусора ждала ее, Кириных рук.

Ветер ненадолго стих и она успела все убрать, поранившись о стекло и испачкавшись в чем-то.

— Вот-вот,— закивала Анна Васильевна с презрением глядя, как Кира тут же, в луже у соседней ограды, выполоскала руки и вытерла их о джинсы. Анна Васильевна вытерла свои нежно-зеленым китайским платочком и выбросила его в кучу мусора за оградой кладбища.— А руки я дома вымою как следует, теплой водичкой.

Кира процедила сквозь зубы: «Угу», и снова подошла к их ограде. Убранные дорожки обрисовали контуры могил и старые покошенные кресты на них казались ей еще выше и важнее. Кира неуютно чувствовала себя рядом. Они были страшные и вместе с тем обладали какой-то притягательной силой. Они всегда были здесь, на одном и том же месте, но ей казалось, что они владели какой-то могущественной тайной, были властны над ней. Даже часто становилось жутко, если она долго всматривалась. Тогда она всегда тянула отца за рукав к выходу. «Сейчас, сейчас, Кирчик, идем»... Он возился на могилах как-то собранно и рассеянно одновременно. То замирал и задумывался, то возвращался к равномерным движениям. Кире казалось, что если его не позвать, то он так и провозится весь день. Потом, наведя порядок, он всегда ставил возле большого креста свечку и робко присаживался рядом на корточки. Кира знала, что скоро домой, и кресты уже не казались ей такими жуткими и мрачными.

Сейчас некого было дергать. Она вздохнула, покачала головой и повернулась к выходу. Кира всегда высоко держала голову перед собой и поэтому не заметила Анну Васильевну, которая кряхтела, присев около большого креста.

— Кира! Кира!— раздраженно окрикнула ее Анна Васильевна.— Не горит никак. И что за день такой непутевый.

Тут только Кира увидела толстую дорогую свечу, кое-как прислоненную Анной Васильевной к большому кресту.

Кира покачала головой, села на корточки. Осторожно разрыла небольшую ямку, укрепила свечку. Анна Васильевна услужливо подала коробок, наполовину уже опустошенный. Кира машинально достала из кармана свой и чиркнула. Огонек настойчиво обнял уже почерневшую нитку фитиля, на секунду они пересеклись разноцветным пламенем, потом Кира отвела спичку и загасила. Пламя свечи дрожало и шипело, но начинало разгораться.

— Ну, вот и порядок,— наклонилась Анна Васильевна, укоризненно поглядывая на спичку в Кириной руке. Кира, задумавшись, смотрела на свечу. Анна Васильевна тоже собралась присесть. Свечка отшатнулась и погасла. Упала первая капля.

— Ну все, хватит, пошли,— раздраженно поднялась Анна Васильевна.— До дождя довозились.

Кира поднялась и пошла к выходу, не оборачиваясь больше. Вскоре ее догнала Анна Васильевна. В чистую белую бумагу она заворачивала толстую свечу.

Дождь был для Киры спасением. Теперь Анна Васильевна ни за что не захочет пойти погулять по родным окрестностям. Вздыхать душевно и театрально на грязной проселочной дороге— это не для нее. Кира усмехнулась и ускорила шаг. Анна Васильевна пыхтела и вздыхала сзади. Кире неохота было брать у нее сумку с бутербродами— она и так вчера еле дотащилась с тяжелым рюкзаком, в который под конец дороги были переложены все вещи Анны Васильевны. Да и сейчас, дойдут до дома, Анна Васильевна приляжет отдохнуть, а Кира будет готовить обед и собираться в Москву. Теперь, из-за дождя, они успеют на последний автобус и не останутся на завтра.

Кира остановилась. Они с отцом любили это место. Дорога сужалась и с высокого холма ныряла вниз к реке. Было видно старое кладбище, село, церковь и их дом.

— Чего ты?— испуганно спросила Анна Васильевна и посмотрела на часы.— Нет, нет, не распогодится уже.— она деланно удрученно покачала головой.— Придется уезжать. И что за погода?

Кира не слушала ее. Что-то ей мешало. Она вся напряженно всматривалась в знакомый вид. Вдруг она глубоко вдохнула и поняла в чем дело. Повернув голову направо, она увидела дымящуюся кучу мусора. Горела свалка, которая появилась здесь год назад. Дождь совсем прибил пламя и густые клубы вонючего дыма расползались по земле.

— Еще и этот дурной запах,— Анна Васильевна нетерпеливо тянула Киру за рукав.— Пойдем, пойдем.— она сморщилась и закрыла нос новым носовым платочком.

Кира с тревогой и беспокойством смотрела на дымящуюся свалку. Потом нехотя пошла за Анной Васильевной и все время оборачивалась.

— И что же это так дурно пахнет, просто невозможно. Все впечатление от этой прекрасной проселочной дороги убивает. Вот я помню...— Анна Васильевна глубоко вздохнула и собралась что-то рассказать.

Кира неожиданно развернулась и глядя ей прямо в глаза грубо сказала:

— Говно искусственное так воняет. Лежит— еще ничего. А тронули, подожгли— так и вообще невыносимо.

Анна Васильевна съежилась и поникла под пытливым Кириным взглядом. Кире стало жалко ее и стыдно за себя. Она взяла сумку у Анны Васильевны и заговорила как можно мягче.

— Нам на лекциях по органике мужик пример приводил. Раньше, говорит, горели дома— от огня гибли люди. А сейчас пообделывают квартиры пластиком да всякой ерундой синтетической, и пожар-то не пожар— от одного вонючего удушья умереть можно.

— Да-да,— облегченно подхватила Анна Васильевна,— мои Коля с Катей всю кухню и коридор какими-то дутыми обоями под дерево обклеили...

«Твои Коля с Катей уже не знают в какую задницу им что обклеить,— зло подумала Кира.— А мой папа»...

Тут она представила себе папу, если бы он сейчас услышал ее мысли. Кира погасила злость. Да и все равно, он уже давно прекрасно понимал, что она все видит и все знает. Да и мама стала срываться все чаще при ней. Кира понимала, что не имеет права ничего говорить, но почему он не может послать уже их всех подальше. Пусть Анна Васильевна пасет своих Колю с Катей и не лезет в их жизнь. И все будет здорово. Она оглянулась на Анну Васильевну. И не будет никто пыхтеть в спину. Лучше бы они одни, с мамой и папой поехали. Хотя, мама права— эту тоже жалко. Из ума старуха выживает, а зацепиться не за кого и не за что. Кира еще раз обернулась. Теперь Анна Васильевна действительно устала и буквально еле тащила ноги.

— Да не видно уже дыма.— она с удовольствием остановилась.— И запах дурной кончился.— она прислонилась к поваленной березе.— Сейчас чайку попьем, быстренько, чтоб не возиться.— приложила руку к груди.— Ой, сердечко опять пошаливает...

— Да чего там делать.— недолгий дождь кончался. Кира вдыхала запах прибитой ливнем дорожной пыли и ей становилось легко.— Картошку я еще с утра почистила. Сосиски тоже быстро сварятся.

— Да?— оживилась Анна Васильевна.— Ну, тогда пойдем. Ты уже передохнула?

Кира усмехнулась, кивнула и ускоренно зашагала по дороге. Анна Васильевна вскоре догнала ее, уцепилась за руку. Кира всегда держала руки в карманах, и Анна Васильевна буквально повисла на ее руке. Потом она снова стала рассказывать, как тяжело в войну растила Кириного папу, как село тогда подкармливало город, как их единственный дом чудом уцелел, когда немцы подожгли село. А рука ее поглаживала Кирину руку и все норовила подобраться к карману. А Кира по привычке все теребила в кармане коробок. Тут она поняла свою оплошность на кладбище. «Вот ехидна, стонала, стонала— а все заметила.— Раздражение снова стало нарастать.— Теперь родителям долго будет мозги канифолить...» Кира сжала руку в кулак. Анна Васильевна отцепилась и спросила, не хочет ли Кира еще передохнуть.

Через село они шли молча. Дальше все было именно так, как Кира и предполагала с той только разницей, что Анна Васильевна не дергала ее каждую минуту советами и указаниями, а просто делала вид, что задремала. Кире осталось только убрать со стола, как зашла соседка Настя и Анна Васильевна тут же нашла в себе силы улетучиться, чтобы посмотреть огород и курочек с уточками.

Кира домывала посуду и чувствовала облегчение оттого, что весь этот спектакль ей осталось терпеть недолго. Она закончила, села и пока не стала завязывать рюкзак. Она задумалась, привычно отыскивая такое положение из которого сквозь заросший огород, покосившиеся дома и высокие плакучие березы проглядывают золотые маковки подновленной церкви.

— Кира, ты еще не готова?— исполненная укора и увешанная всевозможной зеленью и овощами в дверях возникла Анна Васильевна. Больше всего Киру поразил пакетик с двумя десятками яиц.

— Нет, я уже все.— Кира с вызовом в секунду стянула рюкзак и вскинула его на плечо.— Пошли.— и она вышла из комнаты.

Анна Васильевна растерянно посмотрела на подарки и раздражено окрикнула Киру.

— Ну, а это же надо убрать...

Кира зло обернулась, но Анна Васильевна уже смотрела на нее как провинившаяся школьница смотрит на строгого учителя.

— Кирочка, ну, прости старуху... Ты же знаешь, я просто так нервничаю, я в таком напряжении у меня столько эмоций...

Она опять хотела унестись в свой придуманный мир, но времени было уже мало и Кира все еще была сердита.

«Какая она все-таки дерганная девочка. Вот что выходит, когда родители не подходят друг другу»,— подумала Анна Васильевна. Она очень не любила Кирину маму. Анне Васильевне казалось, что она все время настраивает Васю против нее и Коли.

На крыльцо вышла Кира. Она упихала в свой рюкзак все гостинцы Анны Васильевны и мысленно простилась с возможностью в электричке посидеть хотя бы на рюкзаке, поскольку под клапаном покоились два десятка деревенских яичек.

Тучи разорвало ветром и синие клочья неба подкрашивало золотым пробивающееся солнце. Запах свежести после сильного дождя смешивался с привычным запахом деревни. День катился к вечеру.

Кира устала. Устала от Анны Васильевны, ее постоянного вранья и своего постоянного молчаливого протеста. И больше всего устала оттого, что так и не смогла отдохнуть и тихо насладиться любимыми с детства местами. И зачем только она согласилась поехать?

Соседка Настя вызвалась проводить их до самого моста, что означало, что хотя бы полдороги у Анны Васильевны будет благодарный слушатель и она не будет дергать Киру. А потом Кира скажет ей, что пойдет вперед, чтобы успеть занять ей место в душном переполненном автобусе, и останется только пережить дорогу в электричке.

Неожиданный дождь спугнул многих и электрички на Москву шли битком. Кире удалось занять для Анны Васильевны место возле прохода и сама она встала рядом. Анна Васильевна всем своим видом показывала, что случайно оказалась в этой духоте и толкучке и очень сочувствует остальным, которые вынуждены все время так ездить. Потом она разговорилась со старушкой, одетой почти в тряпье и сжимавшей в руках старомодный узелок и бидон с молоком. Она ехала к внучатам. Говорила, как соскучилась без этих сорванцов. И в огороде шкодили и чего только не натворили за лето. А вот осень, уехали в школу ходить, и так сиротливо одной в доме стало.

Кира смотрела в окно. Она любила дорогу. За окном снова потемнело, мимо пролетали холмистые места, равнины, петляли ивовым швом небольшие речушки. Еще очень далеко от Москвы. А чем ближе— тем меньше будет этого захватывающего дух простора, тем больше будет лесов из дачных поселков. Дом на доме и сплошные теплицы— одна другой больше да страшнее...

Анна Васильевна уже второй раз нетерпеливо дернула ее за рукав:

— Кира, достань мне мою сумку!

Кире пришлось снимать с полки рюкзак и почти с самого дна, на весу, доставать Анне Васильевне ее изящную сумочку. Когда она протянула ее Анне Васильевне и подняла голову, то увидела, что глаза у нее снова красные, вроде бы заплаканные. Но в ту минуту в них было больше злости на Киру за ее полное игнорирование разговора. Хотя бабуля с бидоном очень разахалась и, дождавшись пока Анна Васильевна промокнет глаза, спросила:

— Ну, и как же вы?

— Как все,— глубоко вздохнула Анна Васильевна.— Жили, работали, детей растили...— Она попыталась притянуть Киру к себе.— Это внучка моя Кира, как раз Васина дочка.— Она похлопала Киру по плечу.— Я про папу твоего рассказываю, как родного сына его растила, больше чем о Кольке заботилась— сирота ведь... Да и мне-то каково было— мой-то сразу почти после войны помер... Все наказывал мне— Васю береги, одна от брата память осталась...

— Значит, кажный год на мужней могилке-то бываете?— вдруг неожиданно спросила бабулька.

Анна Васильевна крепко сжала Кирин рукав и молча кивнула, а Кира пыталась сосчитать, сколько лет Анна Васильевна носу не казала на «родные холмы», как она любила вздыхать.

Возникла пауза, и Кире очень захотелось, чтобы на этом все и закончилось.

— А что, у вашего, как его, Кольки-то, детей нет?— снова полюбопытствовала бабуля.

Анна Васильевна снова глубоко вздохнула и многозначительно закачала головой.

«Ага,— позлорадствовала Кира,— расскажи, расскажи, что у Катьки то депрессия, то загул, то денег на новую шубу не хватает, а Коля как тряпка под ногами у нее болтается и тебя заставляет...»

— А то что же, не женат еще?— не унималась бабуля, не понимавшая значительного молчания Анны Васильевны.

— Да уж семь лет, как женат...— с выражением печали закачала головой Анна Васильевна. Любому должно было быть понятно, что за всем этим кроется высокая тайна. Бабуля тоже кое-что смекнула.

— Ну, ничего. Бог даст— все сложится,— поспешила она закивать головой и, чтобы не прерывать разговора, спросила:— Живете вместе?

— Нет, что вы!— гордо оживилась Анна Васильевна.— У меня все дети отдельно живут— и тому квартиру, и другому.

Кира сжала зубы и отвернулась к окну.

«Ага, как же! Папа как работать пошел— ползарплаты на кооператив отдавал, так Коля там и живет. А их с матерью ты туда не пустила... В долги влезли— да сами справились... И почему они тебе только позволяют так врать?.»

Кира старалась увидеть что-нибудь в окне и отвлечься, чтобы не сорваться и не высказать все Анне Васильевне. Она даже начала что-то петь про себя, чтобы не слышать, что та говорит.

Через некоторое время Анна Васильевна снова дернула ее за рукав. Глаза ее старательно блестели, и она прерывисто дышала:

— Я прожила свою жизнь ради памяти. Как могла старалась передать ее детям и...

Дальше, очевидно, планировалась какая-либо Кирина реплика. Но Киру вдруг взорвало. Анна Васильевна стала напоминать ей дымящуюся кучу мусора, ей даже почудилось, что она снова слышит этот гадкий запах. Она дернулась и стала пробираться к выходу, большая кампания туристов в это время с хохотом выгружалась из тамбура на платформу.

— Кира, что случилось?— удивленно спросила вслед Анна Васильевна.

— Курить, курить!— с вызовом бросила Кира.— Вы это хотели услышать?

Анна Васильевна торжествовала. Кира выскочила в тамбур и прижалась лбом к холодному стеклу.

Через некоторое время она машинально тряхнула головой. Опять какой-то смрадный запах. Послышался шум, и она отвернулась от окна. В тамбур на коляске въехал грязный старик-инвалид без ног. Черными руками он размазывал по лицу грязь вместе со слезами. Внезапно он поднял на Киру неожиданно ясные, почти синие глаза, просто пронзительно ясные, хотя тамбур мгновенно наполнился сильным запахом перегара, и резко произнес:

— Да права эта сучка зеленая— вру я все!.. Про пожары, про родных.— он безнадежно махнул рукой.— Да про все вру...

Электричка замедлила ход, и он говорил без напряжения, хотя голос у него был достаточно громкий, привыкший видимо обращаться ко всем и ни к кому. Он с презрением оглядел себя, и хотел было переехать в соседний вагон, как снова остановился и горько продолжил:

— Одно, девка, у меня несчастье впрямь вышло— старость такая постылая... А про пожар я вру— по пьяни ног-то лишился...

Он снова посмотрел на Киру и в глазах его мелькнула злая искра.

— Ничего,— он кивнул головой в сторону следующего вагона,— я им сейчас такого Лазаря навру— мне все подадут... У нас к чужим-то все сердобольные. Это своих отцов-матерей поскорее бы в могилу отправить за жилплощадь... А мне подадут...

Он решительно вкатился в узкий железный проход между тамбурами. Кира бросила в щель между ступеньками и дверью незакуренную сигарету и посмотрела в вагон. Анна Васильевна со снисходительной улыбкой слушала разговорившуюся старушку с бидоном. С гордо поднятой головой, с большим пучком седых волос, красивая, для электрички роскошно одетая...

Кира критически оглядела свои потертые джинсы и вздохнула. При вдохе она ощутила легкий голод. Дома ее обязательно ждала картошка с прикопченой соленой рыбой, за которой папа обязательно съездит на рынок. И они не сядут ужинать без нее, когда бы она не приехала. Кира улыбнулась и снова прилипла лбом к холодному стеклу. «А ведь ее дома никто не ждет...»— резануло вдруг Кирино сердце неожиданная мысль.

Кира снова посмотрела в вагон и встретилась с одиноким и усталым взглядом Анны Васильевны. Старушка с бидоном суетливо пробиралась к выходу. Она кивнула Кире, когда проходила мимо, от нее запахло деревней, домашней скотиной, настоящей бабушкой.

Кира все смотрела на Анну Васильевну и вдруг подумала, что дорогая одежда и запах французских духов не сильно отдаляют ее от того старика, который поехал по вагонам врать про свои несчастья, скрывая главное... Да, ведь она так и не подала ему...

Анна Васильевна примирительно улыбнулась, поймав на себе пристальный Кирин взгляд, рядом с ней освободилось место и Кире надо было возвращаться в вагон. «Сейчас я позову ее к нам поужинать, передохнуть с дороги. Она все равно откажется, жалко будет делиться деревенскими яичками, но я позову...»

Кира еще раз посмотрела в окно. В пелене дождя мелькали леса, дома, холмы, из печных труб поднимался дым. Там горели настоящие дрова, была осенняя листва и запах прибитой дождем дорожной пыли.