ГЛАВА 17

ЛЮБОВЬ, КУРТ И ПЛОЩАДЬ ЛЕНИНА

 

Вот и самое время сказать про любовь, хотя про это говорено – переговорено. И песни о ней поются, и стихи читаются, и думы думаются. Но что мы про любовь знаем?

Существует ли она? Нет. Жизнь существует, смерть существует. А любви нет. Так же, как нет ненависти, боли, отчаяния, радости и печали, ревности и верности. В самом деле, представим, что нет на Земле людей. Вымерли, или не развилась обезьяна в человека. Где в этом случае любовь? В каких расщелинах прячется? В каких озёрах живёт? То-то же. Любовь – не более чем химические реакции и электрические импульсы в наших воспалённых мозгах. И опять-таки, в редкой башке эти реакции происходят, да и то мимолётно. А в подавляющем большинстве голов их нет, и не было никогда. Солнце есть. Вот оно, сияет на небе. Все его видят, чувствуют. У некоторых даже солнечные удары бывают. А любовь? Один её как бы чувствует (и то, сомневается), а вокруг миллионы людей и не подозревают об этом. Что же это за явление? Это просто бред, невроз, и ничто другое. Вот так-то.

А теперь давайте, объясним это Марине и Рустаму.

 

Марина стояла на перроне, а мимо неё проплывал хвост поезда, в котором уезжал её любимый. Навсегда. Она подумала, что никогда больше не коснутся её тела тёплые губы Рустама, и не прошепчет он, случайно разбудив её рано утром: «Спи, цветочек мой, а я тебя поцелую».

При этой мысли её бросило в озноб, и больно заныло схваченное тоской сердце.

Нет, только не думать об этом. Не изводиться. Не истекать слезами в жалости к себе. Она совсем не размазня и сейчас совершенно возьмёт себя в руки. Поезд скрылся в вечернем сумраке. Перрон опустел. Марина всё стояла. И не было сил повернуться и оставить за спиной ушедшие навсегда счастье…

 

Рустам заглянул в своё купе. Соседи суетились, распихивая чемоданы и сумки. По вагону начал движение проводник, собирая билеты и деньги на постель. Повернувшись к окну, Стерхов уставился в безликую темноту. Он испытывал облегчение оттого, что закончилось расставание. Это было невыносимо. Так жалко Марину, что Рустам был на волосок от того, чтобы, бросив в вагоне вещи, остаться на перроне. А теперь, наконец он не может ничего изменить, теперь от него уже ничего не зависит. Они расстались навсегда. Навсегда! Это слово страшной правдой дошло до сознания Рустама. Не Марину надо жалеть, а себя. Никогда больше не обнимет он её, а она не прижмётся к его груди со сладким вздохом: «Так спокойно сразу». Никогда, отревевшись после ссоры, она не поцелует его руку в знак примирения и не прижмёт к своёй груди. Никогда не скажет с гордостью: «У моего любимого широкие плечи».

«Да ладно, - попытался успокоить себя Рустам, - будут другие. Лучше и красивее». «Твой билет где?» – раздался за спиной голос проводника. «Господи, куда я еду? От кого бегу? – подумал Стерхов, оборачиваясь. - А, пропади оно всё пропадом…»

 

 

Марина медленно прошла по перрону, уже заполняющемуся пассажирами поезда, поданного на соседний путь. Спустилась в метро. Куда теперь? В Опалиху нельзя. Там она умрёт от тоски и одиночества. К Галке на Шарик? С ней она заранее договорилась. А может быть?..

Марина подошла к телефону-автомату, достала из сумочки записную книжку. А, Б… Богатиков. Набрала номер. «Аллё», – произнёс в трубке знакомый голос.

Нажав, после секундной паузы, на рычаг, Марина заплакала. Горько, по-настоящему…

 

ЁЁЁЁ

 

Наступила ночь. Купе спало. Стерхов лежал на верхней полке с открытыми глазами. В одночасье расстался он со всем, чем жил последние четыре года. Институт, альма-матер - предмет гордости. Учёба в нём была хоть и трудной, но такой интересной. Друзья: Крутов, Левчук, братья Лебедевы (правда, со Славиком они завтра встретятся). И Москва. Как же он будет жить без Москвы? Он только перестал чувствовать себя в ней чужаком. После долгого трёхлетнего испытательного срока, она только-только позволила называть себя на «ты», только выписала неформальный ордер и согласилась впустить в себя по настоящему. Не в универмаги, музеи и забегаловки. Позволила узнать свою душу, почувствовать ауру. А он уезжает.

«Ну и что, - успокаивал себя Рустам, - всё будет нормально. Всё уже разложено по полочкам. Приеду домой. Папа с мамой будут рады. Квартира четырёхкомнатная есть, дача двухэтажная - в пятнадцати минутах от города. Родители для кого это всё строили? Устроюсь на работу, буду продвигаться по служебной лестнице. Или нет, не буду продвигаться. Быть начальником - ответственность, нервотрёпка, не хочу. Лучше спокойно сидеть за кульманом, творить. Наберу девчонок, буду с ними гулять. Классно же». Он представил себе стайку изящных девочек, парящих вокруг него. А вместо крылышек - вокруг бёдер трепещут лёгкие юбочки.

 

ЁЁЁЁ

 

На следующий день в Куйбышеве к Рустаму присоединился Лебедев. Стерхов вышел на перрон встретить друга. Билет у Славика был в соседний вагон. Провожала его мать, энергичная весёлая женщина. Еды наготовила - хватило бы до Владивостока доехать. Вместе, конечно, веселее время в дороге коротать. Рустам старался Славика от себя не отпускать. Так и ходили то к одному в купе, то к другому. В карты играли, беседовали. И Стерхову стало легче. Отпустила немного тоска, схватившая за сердце при расставании с Мариной. Да ладно, всё ещё будет, всё ещё впереди.

 

ЁЁЁЁ

 

В Ташкент прибыли рано утром. Как всегда, встречал отец. Мелькнула за окном в толпе его широкая улыбка. Через минуту уже обнимались на пироне. Рустам представил Славика.

- Ну что, приехал окончательно?

- Да, папа, приехал.

- Молодец! А мы с мамой всё сомневались, боялись, что в Москве останешься.

Рустам промолчал. Не успев доехать до дома, он уже дико скучал по Москве и по всему, что там оставил. Скучал по Марине.

Приехали домой, а там уже стол накрыт. Была суббота, у родителей выходной. Сели, обмыли диплом, выпили за возвращение. Рустаму вручили подарок в честь окончания института: фирменный джинсовый варёный костюм – писк моды. Рустам тоже поздравил отца с недавним днём рождения, подарил ему приобретённые на распродаже в «Варшаве» брюки, а маме сумочку. Настроение у всех было прекрасное. Конец марта, на улице уже стояла тёплая весенняя погода. Ташкент – не Москва, здесь иной раз уже в феврале снег окончательно сходит. В ближайшую неделю предстояли культурные походы по городу, поездки на новую дачу, о которой родители принялись восторженно рассказывать. И, вроде бы, отвлёкся Рустам, забылся. Но нет, где-то в глубине сердца, в центре души, стучал и стучал по нервам неугомонный безжалостный метроном: Ма-ри-на, Ма-ри-на.

 

ЁЁЁЁ

 

Вечером, когда все улеглись спать, Рустам затащил из коридора в свою комнату телефон и дрожащей рукой набрал номер Опалихи. Он сильно разволновался, не ожидал такого от себя. В голову лезли всякие мысли. А вдруг не вынесла расставания, вдруг сделала что-нибудь с собой?

- Аллё! – Марина почти сразу взяла трубку.

- Здравствуй, цветочек.

- Здравствуй, – донёсся до него через три тысячи километров такой родной голос. – Как доехал?

- Я нормально доехал. Ты как?

- Ждала твоего звонка. Скучаю очень. Не могу места найти. Постоянно с тобой разговариваю. Знаешь, как будто половинку от меня отрезали. А так всё нормально, ты не переживай.

Голос её звучал спокойно и как будто даже весело.

- Послушай, Марина… - начал Рустам и сбился. – Мариночка. С тобой точно всё в порядке? Ты глупостей не наделаешь? Я так переживаю.

Цветкова усмехнулась в трубку.

- Успокойся, всё хорошо. Только я, наверно, уеду из Опалихи на ближайшую неделю. Не могу здесь жить, всё напоминает о тебе. Я и сегодня здесь потому, что ждала твоего звонка. Ты хоть немного скучаешь по мне?

- Я очень, очень скучаю. И переживаю…

- Ну ладно, хватит сантиментов, а то я сейчас расплачусь. За меня не беспокойся. Звони. И можно, я буду тоже звонить тебе иногда?

- Да, конечно, в любое время.

- Ну, пока… - сказала Марина.

- Пока…

- Подожди, не клади трубку. Побудь ещё немного со мной…

И они говорили и говорили, не в силах разомкнуть цепь проводов, соединяющих их через пустыни, леса и реки: два человеческих существа в плену у химических реакций и электрических импульсов.

Положив трубку, Рустам несколько раз ударился головой о стену: «Забыть, забыть, выбросить из головы. Сколько можно мучить её и себя? Болван, урод, хлюпик».

- Осторожно, получишь сотрясение мозга, - предупредил его внутренний голос.

- Какого мозга? Нет у меня никакого мозга. Если б был, не довёл бы ситуацию до такого тупика.

 

ЁЁЁЁ

 

На следующий день отправились на новую дачу. Родители Рустама приобрели её совсем недавно, за месяц до его приезда, у заместителя генерального директора Ташкентского авиазавода. Его переводили на работу в Ульяновск генеральным директором построенного там авиакомплекса, и он распродавал своё имущество в Ташкенте. Был он человеком честным и принципиальным, и абы кому продавать дачу и машину не стал. Дачу продал отцу Рустама, поскольку давно его знал, причём за деньги меньшие, чем мог бы получить от какого-нибудь другого покупателя. Так и оказались у Стерховых эти шесть соток и немного недостроенный двухэтажный дом на берегу реки Чирчик, в пятнадцати минутах езды от городской квартиры. До этого у них тоже была дача, но подальше, километрах в тридцати от города, и домик там был маленький, однокомнатный. Её продали.

Дом, конечно, шикарный. На первом этаже – кухня, столовая и большая комната с камином в центре, на втором – две комнаты, туалет и внушительная веранда. В подвале – гараж и два помещения под склад. Классно, что и говорить. Чтобы у заводчан двухэтажные дачи, с туалетом и гаражом в доме, да ещё и с камином! Наконец-то советские граждане могли себе позволить… Рустам со Славиком долго осматривали дом, восхищались.

Когда такие условия уже поданы к началу жизни, это может развратить, – сказал Лебедев.

В доме ещё шли отделочные работы, громоздились мешки с цементом, банки с краской. Стёкла были забрызганы побелкой. На стандартных шести сотках были уже высажены деревья: шпанка, черешня, персики, абрикосы, груши, а также яблони и сливы, чьи плоды на фоне других среднеазиатских фруктов скромно бледнеют и не пользуются спросом. По углам участка распускали листочки четыре орешины, которые начнут плодоносить лишь лет через шесть, а в центре сада невысоко поднимались над землёй несколько кустов граната. Имелось даже довольно большое деревце джуды – местного финика.

Сезон сельскохозяйственных работ уже начался, и парней, вручив им новенькие титановые лопаты, мобилизовали на вскапывание огорода. У Славика на ладонях сразу вздулись и полопались пузыри, и родителям Рустама стало неловко, что гость вернётся домой как будто со следами каторжных работ на азиатских плантациях. Стерхов прикалывался. У него на пальцах сидели застарелые мозоли от регулярного подтягивания на турнике.

Искупали вину перед Славиком душистым узбекским пловом, приготовленном на костре. Лебедев восторгался яством, восхищался, что в начале апреля погода такая солнечная и тёплая, что можно свободно ходить в рубашке с коротким рукавом. Потом они пошли прогуляться на Чирчик, и Славик удивлялся огромной гладкой гальке по берегам этой мелководной быстрой реки, спустившейся с тянь-шаньских гор. Стерхов рассказывал ему, что галька в изобилии встречается повсюду в Ташкенте, и что это свидетельствует о том, что когда-то здесь было море.

Когда стало темнеть, Славик поинтересовался, что это за птицы неизвестной породы летают так быстро над головой.

- А это, братан, летучие мыши, – пояснил Стерхов.

- Настоящие? Никогда не видел. А почему их днём не было?

Ночные животные. Их толком никто не видел. Они только в темноте появляются. Летают, в натуре, быстро, на ветках не сидят, как птицы. А днём они неизвестно где прячутся.

Славику всё нравилось. Настроение у ребят было превосходным, и Рустам на время даже забыл о мучившей его тоске. Но когда вернулись домой, она опять взяла за горло. Неудержимо потянуло к Марине, в Москву. Ложиться уже который день в постель без неё было неуютно. Где-то она сейчас, с кем?

Он мысленно перенёсся в их комнату в Опалихе. Марина стояла у окна, глядя на хозяйкин двор, местами освободившийся уже от снега, с чёрными проплешинами земли. На припухшем от слёз лице лежала печать усталости и безразличия.

- Марина, – позвал её Рустам.

Она стояла, всё также глядя в окно.

- Мариша, цветочек мой.

- Не надо, Рустам, к чему это?

- Обернись.

- Зачем? Я обернусь, а тебя нет. Так уже было. Я постоянно оборачиваюсь в поисках тебя. Я устала…

- Руст, завтра куда пойдём? – вернул его к реальности Славик.

Славка, завтра по городу: Алайский базар, сквер Революции, площадь Ленина. Ташкентское метро заодно увидишь. Теперь давай спать. Ноги отваливаются.

 

ЁЁЁЁ

 

- А узбечки красивые, – сделал Славик вывод после получаса прогулки по городу.

Навстречу друзьям, действительно, то и дело попадались стайки симпатичных девушек.

- Только, я смотрю, узбеков и русских в одной компании не встретишь.

- Нет, бывает. Редко, правда.

- А как в школе учатся, в институте?

- Отдельные школы. Если смешанные, то в них классы отдельные. Так же и в институте: узбекские потоки и европейские.

- И обучение на разных языках?

- Ну да.

- А ты в какой школе учился, Руст?

- В чисто русской.

- И это по жизни разделение такое?

- В общем, да. Хотя, на работе все смешиваются. Опять-таки, куда работать попадёшь.

- А русских много в Ташкенте?

- Больше половины. Ну не только русских, европейцев.

Славику многое было в диковинку: надписи на двух языках в метро

(«Илтимос суянмангиз», «Просьба, не прислоняться»), узбечки разных возрастов в пёстрых национальных платьях и коротеньких штанах, бородатые старцы, сидящие на скамейках, подложив под себя ноги.

- Да, интересный город! – восклицал он.

- Красивый, – гордился Стерхов, заслоняя собой заплёванную шёлухой от семечек остановку.

Они спустились в метро. Станция «Авиастроительная» замыкала одну из веток ташкентского метрополитена, которых всего было две. Когда-то директор авиазавода, депутат Верховного Совета СССР, влиятельный человек Виктор Николаевич Сивец добился в Москве финансирования, и метро довели до завода. Но он умер, и продолжение ветки до городка авиастроителей пробивать было уже некому. Вот и ездили авиастроители до завода на автобусах, а кому нужно было дальше в город, пересаживались на метро.

Рустам со Славиком доехали до станции «Площадь Ленина». Площадь с таким названием имелась в каждом городе Советского Союза. В Ташкенте она была одной из самых больших в стране. Но привлекала людей она не своими размерами (километров пять в длину), не исполинским памятником вождю мирового пролетариата, а разбитыми по обеим сторонам тенистыми парками и шикарными фонтанами, в которых с мая по сентябрь плескались дети, под которыми даже взрослым можно было походить, и никто бы не сделал замечание.

- Вот главная площадь Узбекистана.

- Грандиозно, больше, чем Красная.

- Здесь мы топали на демонстрациях. Прикинь, в девятом классе нас целый месяц вместо занятий заставляли сюда приезжать репетировать первомайский марш с флагами. Человек пятьсот, наверное, из разных школ города. Целый месяц муштровали, форму выдали: коричневые штаны, белую футболку и белые тапочки. Мы их перед выступлением зубной пастой чистили. Но на демонстрации мы всё равно спутались перед трибунами. Потом флаги сдали и пошли купаться в Анхор. Первого мая!

- Куда пошли купаться?

В Анхор, речка такая здесь рядом протекает в бетонных берегах. А вон видишь, вечный огонь. Пост номер один. Стояли здесь как-то классом, меняли друг друга в карауле. Блин, шесть лет уже прошло.

- А сейчас мы куда идём?

- Просто гуляем. Если туда пойдём, к ЦУМу выйдем. Вот здание Совета министров, вот кинотеатр «Искра». Там, кстати, сегодня «Забытая мелодия для флейты» идёт, я в газете прочитал. Давай сходим.

Они прошли к кинотеатру, но рязановского фильма на афишах не обнаружили. На вопрос: «А где «флейта?» - в кассе ответили: «Отменили».

- Вот так-то, – посетовал Стерхов, – это тебе не Москва. Не понравилось какому-то баю, и сняли фильм с проката.

Весь день они прогуляли по центру города, а на рынок так и не попали. Зато были в ЦУМе, где Лебедев купил себе тюбетейку в качестве сувенира.

 

ЁЁЁЁ

 

Вернувшись с прогулки, Стерхов обнаружил в почтовом ящике письмо от Марины. Сам того не ожидая, он заволновался как перед первым свиданием.

- Письмо от Марины, – сообщил он Славику.

- Ты с ней всё, порвал, или как? – поколебавшись, полюбопытствовал Лебедев.

- Да, порвал, – ответил Рустам и загрустил.

Вечером, когда все в квартире легли спать, Стерхов вытащил письмо из кармана куртки. Он специально дождался момента, когда никто не мог ему помешать.

По штемпелю выходило, что письмо отправлено на следующий день после того, как он уехал из Москвы.

«Быстро дошло», – удивился Рустам и распечатал конверт.

 

Здравствуй, мой любимый, дорогой, единственный! Извини, ради Бога, но я не могу. Я знаю, что не должна ни звонить, ни тем более писать такие письма. Знаю, но в то же время хватаю первый попавшийся листок и пишу тебе. Прости меня за навязчивость, но хотя бы таким образом быть с тобой рядом! Я с тобой разговариваю мысленно не только тогда, когда пишу, но и когда занимаюсь другими делами. Представляю, что ты рядом и всегда спрашиваю у тебя совета, и мне очень хорошо когда ты рядом со мной. Вот и сейчас пишу, а самой кажется, что ты здесь и смотришь на меня. Очень хочу, чтобы ты мне сегодня опять приснился. Сегодня проснулась в прекрасном настроении, потому что всю ночь была с тобой. Скорее бы настала ночь, чтобы опять тебя увидеть.

Рустам, миленький, не подумай чего. У меня всё хорошо, защитила отчёт. Просто я очень люблю тебя. Пусть всё будет так как ты хочешь. Надеюсь ты устроишься на работу на какую хочешь. А всё остальное – это мелочи в нашей жизни.

Любимый, целую тебя крепко-крепко.

До свидания!

Поздравляю с наступающим проф. праздником, Днём космонавтики!!!

 

Рустам несколько раз перечитал письмо. Долго сидел, погруженный в переживания. Потом вышел в коридор и прислушался. В квартире стояла тишина, похоже все спали. Тогда он перенёс из коридора в свою комнату телефон, поставил его на диван и сидел перед ним в раздумье ещё несколько минут. Наконец решился и набрал номер Опалихи. Трубку взяла хозяйка и с удовольствием сообщила, что Марина последние дни дома не ночует. В голосе её вместе с обычной подозрительностью чувствовался интерес. Поблагодарив Нину Николаевну за доходчивый рассказ, Стерхов положил трубку. Что делать? Марина могла быть у Галки на Шарике, либо у своей тётки. А вообще-то, она могла быть где угодно, она теперь свободная женщина. От этой мысли Рустаму сделалось не по себе.

Звонить в общежитие Шарикоподшипникового завода по межгороду было нелепо, и он набрал номер тётки. Удача! Трубку взяла сама Марина.

- Здравствуй… цветочек!

- Рустам, здравствуй!

По голосу чувствовалось, что девушка очень обрадовалась.

- Как дела?

- Всё нормально, только…

- Марина, подожди, я кое-что хочу тебе сказать. Я понимаю, что это, может быть, глупо звучит сейчас, но… давай поженимся. Я, конечно, болван, что не смог… не сказал этого раньше, прости, но… В общем, я делаю тебе предложение.

Рустам задохнулся от волнения и замолчал. На другом конце трубки тоже повисла напряжённая тишина. В глубине души он был уверен, что Марина издаст протяжный вопль радости, и бросится ему на ш… В общем, будет несказанно рада. Однако шли секунды, а Марина молчала. Наконец она произнесла нерешительно:

- Рустам, а ты хорошо подумал? Почему ты изменил своё решение?

- Я просто понял, что не могу без тебя. А ты что, не согласна?

Молчание.

- Может быть, тебе нужно время подумать? – догадался наконец Стерхов.

Он на миг представил, что Марина может отказаться. И это будет ударом. Или … облегчением?

- Да нет, конечно, Рустам, родной мой, я согласна. Просто сейчас уже это как-то неожиданно.

- Так ты согласна?

- Да, конечно, конечно, – подтвердила Марина, но в голосе её по-прежнему не было восторга.

- Но ты, похоже, сомневаешься?

Марина помолчала.

- Рустам, а где мы будем жить?

Об этом Стерхов не думал.

Здесь, в Ташкенте, – предложил он не совсем уверенно.

- Давай в Москве.

- Цветочек мой, ну где мы будем жить в Москве? А здесь квартира, дача, всё есть. Здесь условия хорошие. И потом, я же по распределению сюда приехал. Как же мы будем жить в Москве? А где работать?

- Будем снимать жильё, устроимся. Жили же…

- Давай, знаешь что, ты подумай, – стал разубеждать Марину Стерхов. – В Москву я вернуться не смогу. Ещё ведь родители… Я тебе перезвоню завтра, хорошо?

- Рустам, ты не подумай, я согласна. В Ташкенте, значит в Ташкенте. Это всё, просто неожиданно для меня. Я ведь совсем на другое настроилась, ты пойми.

- Я понимаю…

Тут в коридоре послышались шаги.

- Я люблю тебя, родная моя, – зашептал Рустам в трубку. – Всё будет хорошо. Я тебе завтра перезвоню. Ты где будешь?

- Не знаю, я тебе сама позвоню. А если нет, то ты звони в Опалиху. Рустам, я так хочу к тебе.

- Я тоже, цветочек мой. Ну всё, пока, целую тебя.

- Я тебя тоже крепко - крепко целую.

Рустам положил мокрую от пота трубку. Всё, решение принято. Он сделал предложение. Он женится. Стал нервно ходить по комнате, прислушиваясь к себе. Груз переживаний, вроде бы, свалился с плеч. Ушло чувство вины, тоска по утерянной любви. Теперь женщина, с которой ему было так хорошо, снова будет с ним. Он представил, как привычным движением запускает руку под расстёгнутый халат Марины и ласкает её нежную грудь. Организм мгновенно отреагировал. Хорошо. Взяв чистое бельё, Рустам отправился в ванну. Пока мылся под душем, мысли текли самотёком.

Какое-то время он представлял, как они будут жить в Ташкенте. Квартира большая, места хватит. Хотя, кроме зала и родительской спальни, остальные комнатки больно уж маленькие. На родительскую спальню, конечно же, не посягнёшь. Стоп, родители. Им же нужно всё сказать. Да, да, конечно, им же готовить свадьбу. Как воспримут?

Тут у Рустама лёгкости поубавилось. Было понятно, что родителям Марина не очень понравится. Родители, они же хотят, чтобы невестка имела невинный ангельский вид, была кротка и скромно опускала глазки при разговоре. Рустам попытался представить, как это получится у Марины. Не представил. Ну да ладно, как-нибудь смирятся. Как-нибудь, как-нибудь. Главное, чтоб он сам ни в чём не сомневался. А он не сомневается? Ну разве что самую малость. Да, какое-то сомнение, какая-то неосознанная мысль копошилась в голове после разговора с Мариной. Что-то про невинность… Вот. Его как огнём обожгло. Он проанализировал ещё раз их разговор и понял, что его тревожит. Марина не обрадовалась предложению, ответ дала не сразу и как-то скомкано. Он-то был уверен, что она только этого и ждёт и согласиться должна мгновенно. Ведь если любит, в чём он не сомневался, какая разница, где жить. В конце концов, после распределения ей никакой Москвы не видать, а грозит ей какое-нибудь сельпо на родине. Так лучше уж Ташкент. Рустам как-то уже и забыл, с какими сомнениями он сам возвращался в свой родной город.

А сомневалась она, возможно, потому, что уже присмотрела себе кого-нибудь на его место. И, возможно, - москвича. Вот почему про Москву... Она могла и при нём ещё готовить вариант. Заранее же знала, что расстанутся. А когда Рустам уехал, стала свободной и сразу переключилась. А какие к ней могут быть претензии? Сам виноват. Не в силах выдержать свалившихся опять на него сомнений, Стерхов выскочил из-под душа, быстро обтёрся, оделся и прошёл в комнату. Телефонный аппарат имел такой вид, будто устал ждать.

На этот раз трубку взяла маринина тётка. Запоздало бросив взгляд на часы, Стерхов понял, что мог уже и разбудить её.

- Здравствуйте, извините, пожалуйста, Марину можно пригласить к телефону. Мариша, это опять я. Извини, прости меня, но я должен выяснить один вопрос… Я когда уехал, ты же свободная девушка стала. Ты там ни с кем?.. Ну ты имела право, я ничего не говорю, но скажи мне, если у тебя уже кто-то есть другой. Тогда всё прекратим.

Последняя фраза непроизвольно была произнесена слишком уж жёстким тоном и задела Марину.

- Рустам, да ты что. Не говори так.

- Нет, я же всё понимаю, я тебя …

- Прекрати, а то мы поссоримся. Нет у меня никого, не переживай. Ну что ты, в самом деле?

Голос её был мягким, в нём не чувствовалось ни обиды ни возмущения. И это Рустама настораживало. Как-то слишком уж спокойно она об этом говорила.

- Точно? – не унимался он.

- Точно.

- Ты ведь имела право…

- Рустам, всё. Забудь об этом. Я тебе завтра перезвоню. Ложись спать спокойно.

Стерхов понял, что в квартире тётки ей говорить не совсем удобно.

- Ладно, прости, я так разволновался.

- Всё, успокойся. Я люблю тебя и только тебя. Других у меня нет, – прошептала Марина в трубку.

- Целую, родная моя. Не обижайся, пока.

- Всё, пока.

 

ЁЁЁЁ

 

Поход на Алайский базар занял целый день. И это притом, что в начале весны ещё нет изобилия фруктов, которого все приезжие так жаждут на восточных базарах. Только в мае появляются первые божественные плоды: алая сахарная клубника и сладкая, как губы любимой, крупная бордовая черешня. Затем, в июне, базары уже будут радовать разнообразием: урюк и абрикосы, вишня и первые арбузы, нежнейшие ягоды тутовника и инжира, которые жителям России совсем неизвестны, поскольку их туда невозможно довезти, не испортив. В июле появятся персики. Ах, какие в Средней Азии персики! Размером с головку новорожденного младенца и душистые-душистые. А вкуснейшие груши, а виноград! Нигде в мире нет такого сладкого винограда. Особенно бесподобный вкус у дамского пальчика и кишмиша. А дыни! Это не сахар и даже не мёд, - это божественный нектар.

Когда Рустам видел огромные развалы арбузов и дынь, которые образуются в Ташкенте летом не только на рынках, а на любом мало-мальски проходном перекрёстке, ему всегда вспоминалось детство. Набегавшись за день на улице под жарким азиатским солнцем, он приходил домой, где почти всегда имелась порезанная аккуратными ломтиками дыня. Рустам пил, смаковал её сочную мякоть, нектар тёк по рукам до локтей, откуда капал на пол, а с подбородка стекал на грудь и живот, оставляя жёлтые дорожки на покрытом слоем уличной пыли детском теле. А пальцы потом слипались, и невозможно их было разъединить: столько сахара в узбекских дынях.

С мая по ноябрь плодоносят оазисы Средней Азии. Завершается этот фруктово-ягодный фейерверк поздними гранатами, айвой и хурмой. Однако начало апреля, фруктов не было. Только-только стала появляться первая редиска, в которой совсем нет витаминов, но которая радует всех потому, что первая. Но базар, конечно, никогда не пустует. Картошку, лук, морковь, тыкву и зелень, а также местную зелёную редьку здесь можно купить круглый год. Разнообразные орешки - от простого жареного арахиса до изысканного солёного миндаля - всегда в изобилии. Семечки продают тазами. Развалы сухофруктов. Пряности и специи – это отдельная тема. Многие из них европейцы никогда и не видели. Откуда они на ташкентских рынках – загадка. Официально в СССР эти товары не импортировались. Свежие душистые лепёшки, испечённые в тандыре (глиняная печь) очень вкусны, особенно, пока горячие. А если лепёшку обмакнуть в свежий каймак (густая сметана), то можно проглотить вместе с пальцами. Рис на ташкентских базарах свой, узбекский, как и крупный горох, который не разваливается на две половинки, как и маш – незнакомая европейцам крупа. А вот гречка, в основном, привозная. Масло не подсолнечное, а хлопковое. Даже нерафинированное оно не имеет запаха, и чаще всего плов готовят на нём. Правда, на бараньем курдюке плов вкуснее. (У среднеазиатских баранов сзади находится так называемый курдюк, состоящий из жира. Это резервный источник питания для животного, как горбы для верблюда)

Старые узбеки продают на базаре ножи, выкованные где-то в кишлачных кузницах, к ним - кожаные ножны, тюбетейки и кушаки (пояса для подвязывания халата). Рядом приторговывают насваем – прессованным табаком вперемежку с известью. Его кладут под язык, известь прожигает слизистую, и никотин попадает сразу в кровь.

Долго гуляли Рустам со Славиком по базару. Лебедеву всё было интересно.

- Руст, а почему морковка такая жёлтая?

- Здесь такая. Красная тоже есть.

- А почему её нарезанной продают?

- Это для плова.

- Слушай, а что домой лучше купить, в гостинец?

- Эх, жалко, не сезон. Сейчас, конечно, базар не тот, что летом или осенью. Фруктов нет, арбузов, дынь нет. Что же тебе купить? А вот, сушёную дыню возьми. Орешков купим сейчас обязательно. Курт! Вот что возьми для прикола.

- А что это?

- Пойдём, пойдём. Где-то он здесь должен быть. А вот, курт. Неча пул булади? – заговорил Рустам с продавщицей – узбечкой.

Йигирма тийин.

- Олти бир сум буладими?

- Ол.

Стерхов отдал женщине рубль, она насыпала в приготовленный кулёк из газеты шесть белых шариков и протянула ему.

- Угощайся, Славик.

- Это что? – спросил Лебедев, c опаской беря один шарик.

- Курт.

- И как его едят?

- Закидываешь в рот и разжёвываешь. Давай, не бойся, не отравишься.

Славик с сомнением покрутив шарик перед носом, положил его в рот и начал жевать. Лицо его тут же скорчилось в кислую страдальческую гримасу.

- Руст, гад, это что, извёстка, что ли? – еле промямлил он сведённым оскоминой ртом.

- Да нет, это сушёное, солёное кислое молоко. Способ хранения молочных продуктов.

Стерхов откусил от твёрдого шарика маленький кусочек.

- А, кислый какой. Извини, Славик, я пошутить хотел, – сказал он, с сочувствием глядя на друга. - Его потихоньку едят. С пивом хорошо.

Не желая под настороженными взглядами продавцов выплёвывать эту странную еду, Лебедев мужественно дожевал и проглотил курт.

Чем-то срочно надо запить.

Пойдём в чайхану.

Как и во всём, в системе общественного питания Ташкента наблюдалось раздвоение на национальное и европейское. Существовали столовые, где люди сидели на стульях за столами. Там подавали блюда и узбекские и русские. Борщ, конечно, редко где делали, но пельмени бывали почти всегда. Однако какой кайф можно получить в столовой? Так, напихать в себя еды, не самой вкусной. Другое дело - чайхана. На русский это переводится как чайная комната. Но настоящая чайхана чаще располагается не в комнате, а на улице, вернее во дворике, закрытом со всех сторон строениями и забором, но под открытым небом, или в тени деревьев и виноградника. Благо, климат позволяет принимать пишу на улице девять месяцев в году.

В настоящей чайхане сидят не за столом, а за дастарханом. Дастархан накрывают на айване (а дома – на полу). Айван – это большая квадратная деревянная тахта на металлических ножках, покрытая ковром или покрывалом. Сидят на нём по-узбекски, с ногами, без обуви. В чайхане подают блюда только местные: жидкие шурпу, лагман или машхурду, шашлык из говядины, баранины или из печени, люля-кебаб, и, конечно, плов. Существуют десятки рецептов плова: простой, праздничный, свадебный, с горохом и с чесноком, с айвой и с изюмом, с фасолью, с голубцами из виноградных листьев и даже с яйцами. Спиртные напитки обычно отсутствуют, пьют только чай - чёрный или зелёный - из маленьких чайничков. Понятия «заварной чайник» в Узбекистане нет, чай там кипятком не разбавляют.

В чайханах еду готовят мужчины. Среди посетителей женщин тоже нет. Узбеки, как и многие мусульмане, делят с женщинами постель, но не стол. И молодёжь здесь бывает не так часто. Может быть поэтому, в чайханах царят умиротворение, спокойствие и даже нирвана. Это место эмоциональной разгрузки. Разговаривают здесь негромко, размеренно, держа в руке пиалу с горячим чаем, из которой отхлёбывают маленькими глотками. Иногда просто молчат, слушая журчание воды в арыке. Мир вокруг могут сотрясать войны и катаклизмы, но в чайхане размеренное течение времени не нарушится. Перед началом трапезы часто произносят молитву, благодарят Всевышнего за то, что дал пищу, после окончания произносят «Аллаху акбар» и прикрывают лицо руками.

Европеец, впервые попавший в чайхану, может себя почувствовать неуютно, потому что попадёт в самую, что ни на есть, национальную среду. Зная это, Рустам не повёл Славика на айван, а усадил за обычный столик в углу уютного дворика чайханы, подальше от посторонних взглядов. Сам принёс две косы (большая пиала) наваристой машхурды, две большие самсы, два чайника и пару лепёшек. Заказал ещё четыре палочки шашлыка, но потом понял, что погорячился. Первое блюдо было очень сытным.

- Как, ты говоришь, это называется? – интересовался Лебедев.

- Машхурда. Я подумал: плов ты у нас ел настоящий узбекский, шурпу тоже приготовим, а машхурду можем не успеть. Поэтому взял.

- Вкусно, а из чего приготовлено?

- Из маша, вот эта зелёная крупа так называется – с рисом. И мясо.

- Классно, Руст, мне нравится в Ташкенте.

Славик с удовольствием подставлял лицо нежаркому ещё солнцу, пробивающемуся через молодую апрельскую листву.

- Знаешь, а я вчера Марине предложение сделал, – произнёс Рустам, как будто только что вспомнил об этом.

- Ну ты даёшь! – искренне удивился Славик. - А почему не раньше, не в Москве?

- Да… так уж получилось, – промямлил Рустам.

Впервые, может быть, в жизни он подумал про себя, какой он замкнутый человек. За последние месяцы он столько пережил в душе, а об этом никто не знал. Даже близкий друг, даже Марина. Боже, как человек одинок!

- Знаешь, сомневался до конца. Боялся… - решил открыться Стерхов.

- Чего боялся-то?

- Не то, чтобы боялся. Жалел об упущенных возможностях. А вдруг лучше встречу, красивее?

Лебедев не отвечал, настроившись на долгую исповедь друга. Но Рустам помрачнел и замолчал.

- Знаешь, Руст, я так думаю, – решил поддержать его Славик, - нет предела совершенству. На какой бы красивой девушке ты не женился, завтра можешь встретить ещё красивее. Так что надо решиться однажды, и будь что будет. А там лучше, хуже - полосами пойдёт. В конце концов, красота – не самое главное. На всех красавиц не найдётся. И потом, после ЗАГСа жизнь не заканчивается.

Стерхов улыбнулся.

- Ты прав, Славик. Но всё же, что-то сидит во мне, что-то мешает… Не знаю, я и сейчас продолжаю сомневаться. Так же и с Ольгой было. Помнишь, я тебе рассказывал?

- Да, ты тот раз мрачнее тучи приехал.

Тут принесли шашлык, и Славик воскликнул:

- Руст, я не потяну!

 

ЁЁЁЁ

 

Марина не понимала, радоваться ей, или нет? После вчерашних разговоров с Рустамом в голове был сумбур. Уехал, потомил, заставил почувствовать боль, пустоту и обиду, а потом как вихрь ворвался опять в её жизнь. И счастлива была Марина от одной мысли, что будут они снова вместе. Снова и снова представляла, как будут гулять по весеннему городу, держась за руки, целоваться, останавливаясь через каждые десять метров, а по ночам, обессиленные любовной лихорадкой, засыпать в одной постели.

«Без тебя, мой друг, и постеля холодна», – всплывала в памяти фраза то ли из песни, толи из какой-то пьесы. Уж это она почувствовала сполна. Постель, которую они ещё вчера делили с любимым, которая была местом нескончаемых наслаждений и покоя, вдруг опустела, охладела и превратилась в источник тоски и снов, после которых долго не проходила в груди щемящее чувство утраты.

А теперь что же, всё возвращается? Больше того. Уехав в свой далёкий Ташкент, Рустам не выдержал и недели. Он же не смог без неё. Понял, что любит, понял, что потерял. Он всё-таки любит её! Любит!!! И снова из женских глаз проливались слёзы, на этот раз слёзы счастья. И забыла Марина совсем, что уже два дня, как появился у неё другой мужчина. А потом спохватилась. Как же быть теперь с ним? Этот здоровяк Вадим из Красногорска, похоже, воспринимает её всерьёз и просто так не отстанет.

Несколько раз, когда Рустам ещё не уехал, новый знакомый провожал Марину от магазина, где она работала, до электрички и пытался заговорить. Она сперва отвечала нехотя, через плечё. Всё-таки, отучил её Рустам любезничать с каждым пытающимся познакомиться проходимцем. Но Вадим не отставал. Последние два раза он садился с ней в электричку и пытался отследить, где она живёт. Не получилось, потому что в это время Стерхов уже уехал, и Марина жила несколько дней у тётки. Зато он, всё-таки, навязал ей своё общество, заставил разговориться и отвлёк от мыслей о Рустаме. Даже развеселил. А когда на третий день он не появился при выходе из магазина, она поймала себя на том, что ищет его глазами.

Тогда она впервые задумалась, нравится он ей, или нет, и не смогла определиться. Похоже, была к нему равнодушна. Гораздо мощнее и выше Рустама, он по сравнению с ним казался просто глыбой. Подойдя в тот день к платформе, Марина остановилась неподалёку от кассовой будки и почти сразу почувствовала, как обхватили её крепкие толстые руки, и ударил в нос резкий запах табака. Сопротивляться не стала, ей было на удивление безразлично. Дала Вадиму отвести себя в двухкомнатную квартиру стандартной безликой многоэтажки. Там покорно позволила себя раздеть и отдалась, получив, как всегда, несколько оргазмов, но так и не отделавшись от чувства, что обнимается с колонной на какой-нибудь станции метрополитена. С нежностью думать о Вадиме она не могла, а представляла всё время Рустама. А когда всё закончилось, даже чуть не расплакалась оттого, что не он с ней.

А теперь, что же ей делать? Марина начала колебаться. Вадим москвич. Ну почти москвич. Может и сложится у них всё как надо. Да если захочет, она его приклеит к себе, пришьёт, очарует, заворожит. Особых усилий ей и не потребуется, она и так ему нравится. Нужно только дать ему почувствовать, как она умеет любить. А любить она умеет, Рустам её этому научил. Марина сама ужаснулась своим мыслям. Она попыталась представить, сможет ли отдавать этому Вадиму ту любовь и теплоту, которую отдавала Рустаму, хотя бы половину, хотя бы пятую часть. Этой бесформенной глыбе, которую даже обхватить не может? Этому самонадеянному медведю, который, накурившись, будет дышать ей в лицо сигаретным смрадом? Её передёрнуло.

«Ах, Рустам, Рустам, - подумала она, - слишком высокую планку ты задал. Вольно или невольно всю жизнь я теперь буду сравнивать каждого мужчину с тобой, и не знаю, смогу ли когда-нибудь встретить такого».

Марина опять было погрузилась в грустные мысли о покинувшем её любимом, но вдруг вспомнила, что всё уже переменилось, и повода для печали нет. Настроение её мгновенно улучшилось. «Какой, к чёрту, Вадим? Гнать его. Вернее, бежать самой. Завтра же попрошу заведующую снять меня с продавцов, буду сидеть в кабинете, практиковаться товароведом. И уходить буду каждый раз в разное время, чтобы он меня не отследил. И ещё надо всех продавщиц предупредить, чтобы меня не выдавали». С горечью подумала Марина о том, что совершенно зря поддалась позавчера этому безразличному ей человеку. Теперь от него не отделаешься. А Рустам почувствовал. По разговору что ли, но совершенно чётко определил, что у неё уже кто-то есть. И хоть старалась врать убедительно, он затаил своё подозрение и станет потом расспрашивать её об этом во сне. Эх, скорее бы практика закончилась.

 

 

ГЛАВА 18

В ПРОШЛОЕ НЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ

 

Погостив неделю, Славик Лебедев покинул друга, увозя самые тёплые впечатления от Ташкента. Проводив его, Рустам загрустил. Началась ностальгия. Тянуло в Москву, в её промозглость и слякоть, к которым он привык, в её холодные электрички. Тянуло в общагу, к институтским друзьям. Неудержимо влекло к Марине. Не хватало её душевной теплоты. Не хватало секса. Молодое тело его изнывало от двухнедельного воздержания. После очередного разговора с Мариной по телефону, когда она пожаловалась, что очень тяжело писать диплом, и некому помочь и поддержать, Рустам заявил родителям: «Еду в Москву».

Накануне он довёл до них своё решение жениться на девушке по имени Марина, с которой познакомился в Москве. Родители ничуть не удивились. И совсем не обрадовались. Неожиданно выяснилось, что они знали, где и с кем жил их сын последнее время.

«Так вот оно как? – размышлял шокированный Рустам, – Вот что значит, быть на виду у вахтёрш! Это значит - быть на крючке у родителей». Стало неуютно. Никуда не скрыться от всевидящего родительского ока.

Состоялся неприятный разговор, в процессе которого выяснилось, что родители заранее против Марины. Не допускали они, чтобы девушка отдавалась до свадьбы. Не укладывалось это в их представления. Повыспросив, кто она да откуда, просмотрев фотографии, остались, по-прежнему, недовольны и принялись сына отговаривать. Рустам упёрся. И тем сильнее упирался, чем больше резона было в родительских словах. А мама с папой давили на больное: что недостаточно красива, что, возможно, распутна, по глазам видно. Но не мог же парень так легко сказать: «А, убедили, не женюсь». Поэтому упирался. Но мнение родителей расшатало и без того колеблющийся маятник сомнений.

И вот теперь он собирался ехать к ней.

- А зачем? – вопрошала мать. – Пусть тогда уж она к нам приедет.

- Да у неё диплом сейчас, ей трудно.

- Ну а ты-то чем можешь помочь?

- Хотя бы тем, что буду рядом, – неубедительно заявлял Рустам.

- Денег-то сколько зря потратишь.

- Ничего, у меня есть, заработал немножко.

- Эх, дурень! – сокрушалась мама, не в силах переубедить сына.

Отец проявил больше понимания:

- Ладно, я тебя заводским самолётом отправлю. Туда и обратно. Договорюсь, чтоб хоть деньги не тратить.

 

ЁЁЁЁ

 

Никогда до этого Рустам не летал на грузовых самолётах. ИЛ-76 впечатлял. Огромная машина гордыми изящными линиями напоминала парящего орла. Борт стоял под погрузкой. Задняя часть – грузолюк - была разверзнута, от аэродромного бетона до палубы протянулась мощная рампа. Внутри фюзеляжа, в отличие от пассажирских самолётов, не было кресел, и пространство являло собой трубу, по стенкам которой размазано оборудование и приборы. На глазах Стерхова в самолёт спокойно заехали автобус и две легковые машины. Затем из подкатившего КАМАЗа стали выгружать какие-то ящики. Рустам с восхищением наблюдал, как по рельсам, укреплённым под потолком грузовой кабины, двигалась лебёдка, управляемая оператором с пульта, и легко перебрасывала ящики из машины в самолёт.

Вокруг суетились грузчики, толпились командированные, убывающие в Москву, сновали аэродромные рабочие, готовя борт к полёту. Отец Рустама тут же внедрился в группу руководящих работников, стоявших отдельной кучкой, со всеми поздоровался и включился в оживлённый разговор. Видно было, что все у него тут знакомые, все его уважают. Рустам уже знал, что сейчас Стерхов - старший укажет на него и с гордостью заявит: «Сын. Из Москвы приехал». При этом ему придётся долго и естественно улыбаться: да, приехал, да, из Москвы. Он попытался под видом осмотра самолёта отойти подальше, но не успел.

- А это мой сын, – представил его Евгений Данилович.

- Да ты что? Это тот пацанчик, которого ты в зилке привозил? – удивился усатый дядька в старомодном сером костюме.

- Да, да.

- Так вырос?

- Институт уже закончил.

- Да ты что? Надо же, как время летит. Какой институт?

Похвастаться про Москву Евгению Даниловичу не удалось, заработала вспомогательная силовая установка самолёта, а разговаривать при её рёве практически невозможно.

Вскоре закончилась погрузка. Командированные потянулись на борт. Отец показал Рустаму, как откидывается боковое сиденье, поручил усатому дядьке проследить за сыном, чтобы тот не потерялся в аэропорту, а сыну поделиться с дядькой съестными припасами, которые заботливо были собраны в дорогу матерью. Они простились, и Евгений Данилович покинул самолёт. Рампа поднялась, створки грузолюка со стуком захлопнулись. Через минуту взревели один за другим четыре мощных двигателя, и самолёт начал пробежку.

Командированные тут же постягивали с себя пиджаки и стали вытаскивать и раскладывать на сиденьях и ящиках снедь. Неизбежно должны были появиться бутылки с водкой, но Стерхов увидел другое. Из двадцатилитровой алюминиевой канистры стали разливать по кружкам и стаканам спирт и, разбавляя его взятой из самолётного кипятильника водой, распивать. Рустаму не предлагали, но выложенной им закуской воспользовались. Вскоре, о ужас, к компании командированных из своей кабины по одному стали выходить члены экипажа и прикладываться к услужливо заполняемым кружкам.

Пьянство продолжалось на протяжении всего полёта. Произносились тосты за взлёт, за премию, за первую тысячу километров, за запуск в серию нового пассажирского самолёта Ил-114, за вторую тысячу километров. Опять подходили члены экипажа, опять и опять булькала канистра. Когда самолёт совершил посадку в Домодедово, и командированные вышли, покачиваясь, из самолёта, Рустам, обернувшись, увидел, как со второго этажа пилотской кабины выводят под руки совершенно пьяного пилота. Возможно, это был не пилот, а связист, или техник, Рустам не знал, но ужас охватил его. Он зарёкся лететь обратно заводским самолётом, как договорился для него отец. Всё это было настолько дико, что не укладывалось в голове.

Видимо потому, что ИЛ-76 – самолёт не пассажирский, а может потому, что не аэрофлотовский, аэропорт автобус к борту не подал, и добираться до здания аэровокзала пришлось самоходом. Для Рустама это было затруднительно, поскольку отец нагрузил его несколькими коробками с гостинцами - дарами ташкентских рынков - для своего друга – работника Минавиапрома. Да и для Марины Рустам кое-что взял. Коробок было больше, чем рук. Пришлось метаться взад - вперёд короткими перебежками и при этом невольно оценить размеры Домодедовского аэродрома. Командированные ушагали далеко вперёд. Несмотря на просьбы отца, Рустаму никто не помог, и у него была реальная возможность заблудиться. Он не увидел, в какую из дверей аэровокзала зашли его спутники. Но всё обошлось. Задохнувшись, с оттянутыми руками, он выбрался на привокзальную площадь. Дальше путь ему был хорошо знаком.

Надо было Рустаму сперва завезти громоздкие гостинцы, а потом отправляться в Опалиху, но притяжение, которое влекло его к Марине, с уменьшением расстояния только усилилось. И он, проклиная свой груз, потащился с аэровокзала на трамвай, потом на электричку. Не только радость предстоящей встречи томила его. В равной степени душила не осознанная, сидящая в подсознании неизбежность сказать Марине, что никакой свадьбы не будет, что приехал он лишь для того, чтобы в последний раз увидеть её и расстаться затем навсегда. Две души, два сердца существовали теперь в нём. Две линии поведения всё с нарастающей силой боролись, одерживая попеременно верх. К Опалихе он приближался в этом раздвоенном состоянии.

Там всё было на месте: рельсы, шпалы, унылая платформа, дома и дороги, снова ставшие грязными после схода снега. Но его там больше не было. Он исчез, выпал из этого мирка, стал чужим, посторонним.

Обходя лужи и проваливаясь в жидком крошеве снежных остатков, Рустам доковылял до такого знакомого ему дома. Он совершенно выбился из сил и, поставив коробки на относительно сухие бугорки, встал перед калиткой, чтобы перевести дух. Марина не могла его увидеть, её окно выходило на другую сторону. Зато его заметила хозяйка и соизволила выйти на крыльцо.

- Здравствуйте, Нина Николаевна, – настроил Рустам свой голос на лебезящий тон. – Марина дома?

- Здравствуй, здравствуй, Рустамчик.

Хозяйка рассматривала его, не спеша впускать. Похоже, она была заинтригована, почему это Стерхов вернулся аж из самого Ташкента.

- Марина дома? – повторил свой вопрос Рустам.

- Да дома, дома. Заходи, – Она посторонилась, пропуская Стерхова. – Что это у тебя за коробки?

- Это я гостинцев привёз. Сейчас занесу Вам.

- Да не надо, ладно уж, – для вида завозражала Нина Николаевна.

Стерхов заволок коробки в сени и остановился перед крутой лестницей на второй этаж. Его сердце нервно затрепетало. Вот сейчас они снова увидятся. Вот сейчас! Какой она будет, эта встреча? В последний момент в голове промелькнула мысль, что Марина может быть не одна. Но он вспомнил, что вчера своим звонком предупредил её о приезде. Поднялся по ступенькам, стараясь не топать. Тихонько открыл дверь.

Марина стояла у стола спиной к двери, глядя в окно. Совсем как в его мыслях. Она была в узбекском чапане, который он ей оставил. Повернулась не сразу, как только он открыл дверь, а с едва заметной задержкой. Было видно: по шуму она поняла, что приехал Рустам. Но почему-то решила не выходить, чтобы встретить его на лестнице, а притворилась, что ничего не слышала.

- Ёжик приехал!

Марина бросилась к нему, лёгкие руки обвили его шею.

- Здравствуй, Цветочек.

Момент был натянут, сомнителен. В глазах Марины, вроде бы, сверкнула радость, но под ней читались сомнение и тревога. Рустам уловил это совершенно чётко. Они поцеловались. Совсем не так, как в лучшие сладострастные времена.

- Как ты? – Стерхов смотрел в её глаза, стараясь разглядеть в них как можно больше.

- С утра тебя ждала.

Разговор потёк в русле, которое было для него предназначено. Рустам с Мариной сказали, как они истосковались друг без друга, как ждали встречи. Марина поинтересовалась, как он добрался. Стерхов пожаловался, что пришлось переть сто коробок и, кстати, вспомнил про них, стоящих в сенях.

- Это всё мне? – поразилась Марина.

- Нет, не всё. Частично.

Рустам распаковал одну коробку, стал выкладывать душистую зелень, зелёный лук, редиску. Цветкова на всё это смотрела, изображая радость, но натянуто, натянуто. Далее Рустам расспрашивал о дипломе, Марина жаловалась, и так прошло полчаса.

Вдруг внизу послышался звонок. Марина едва заметно насторожилась. Хозяйка открыла и вступила с кем-то в разговор, тон которого как-то сразу взвинтился. Пришедший был мужчина. Цветкова заворковала вокруг Рустама, но он, прислушавшись, уловил хозяйкины слова:

- Да нет её, я тебе говорю…

Жаркая волна окатила Рустама. Отстранив Марину, которая сразу замолчала и сникла, он вышел в коридор, где уже совершенно чётко мог расслышать разговор.

- Ну дайте я пройду, посмотрю, – напирал пришедший, и в голосе его чувствовалась агрессия.

- Да что это, ты пройдёшь? С какой стати? – сорвалась Нина Николаевна. – Я тебе говорю, нет её! И всё, и шагай отсюда!

Рустам уже хотел спуститься, посмотреть, кто это там такой настойчивый прорывается к Марине, но она, выйдя неслышно из комнаты, схватила его за руки и зашептала взволнованно:

- Не надо, не ходи, от него потом не отделаешься.

Стерхов попытался освободиться, но она вцепилась в него изо всей силы. Пока между ними происходила эта заминка, хозяйка вытолкнула-таки непрошеного гостя и закрыла дверь. Напоследок он, кажется, прокричал, что будет стоять у калитки и караулить.

Вот так, значит! Теперь понятной становилась натянутость и тревога в глазах Марины. У них сегодня свидание должно было быть. И даже приезд Рустама их не смутил.

- Послушай, не думай ничего плохого, – висла у него на руке Цветкова. – Я тебе всё объясню.

Банальная и пошлая фраза: «Я всё объясню» - на пустом месте не возникает. Тот, кто её произносит, если и не виноват, то и не невинен. С неё начинаются многие разрывы, трещины и надломы в любовных отношениях. Стерхов почувствовал, что его стошнит, до того не хотелось слушать, что ему станет объяснять подруга. Для него всё было предельно ясно. Он это чувствовал. Он это знал. Это вытекало из характера Марины, из её естества. Восемь мужиков. И почему он должен стать последним? Чуть появились условия погулять, она их мгновенно реализовала. Эх, Стерхов, Стерхов, на хрена же ты припёрся? В прошлое не возвращаются.

Рустам стал нервно натягивать куртку. Марина лепетала:

- Понимаешь, он меня преследует. Увидел в магазине, когда я продавщицей там работала, и не отстаёт с тех пор. Но ничего не было. Не было, поверь мне!

Стерхов схватился за ручку двери. Марина заплакала.

- Ты не веришь мне? Не уходи!

Она пыталась обнять его за плечи, схватить за руку, но он отталкивал её.

- Не уходи, прошу тебя! Ты вернёшься?

Рустам уже спускался по лестнице с двумя коробками и сумкой на плече. Идти стало легче, часть груза оставлена. Марина пыталась задержать его.

- Отвали! – Стерхов поставил коробки на пол, оттолкнул Марину так, что она упала на ступеньки, открыл дверь и вырвался на улицу. Марина рыдала, закрыв лицо руками.

- Возвращайся. Я отравлюсь, слышишь? – кричала она ему вслед, стоя на крыльце.

Рустам надеялся встретить у калитки того, кто рвался пять минут назад в дом, но никого не увидел. Он добрался до платформы, сел на электричку и впал в раздумья. Что ему теперь делать? ИЛ-76, которым он прилетел в Москву, возвращается в Ташкент завтра. Придётся, отбросив страх, внушенный поведением экипажа, возвращаться этим бортом. Но нужно где-то провести ночь. Хоть и не хотелось оставаться у отцовского друга, деваться некуда.

Ну какая же стерва Марина. Не стерва, б…дь, б…ща. Зачем нужно было соглашаться на его предложение, потом вызывать его в Москву, если ей и без него здесь хорошо? А правда, зачем? Стерхов задумался. И как это могли они назначить свидание дома, когда было известно, что Рустам приедет? Что-то тут не клеилось. Может и правду Марина говорит: пристал к ней очередной маньяк? Они к ней как мухи липнут. Хотя с другой стороны, не хотела бы, чтоб приставали, отшила бы.

Стерхов впал в анализ ситуации. Отшить она могла и не смочь. Есть такие сволочи, которые могут преследовать девушку, пользуясь её слабостью. А защитить некому, его рядом не было. Стерхов вспомнил драку с Геной, и его передёрнуло. Да что же этот такое, одни проблемы с Мариной. А если женится, по жизни так будет?

В тяжёлых раздумьях, добрался Рустам до Чистопрудного бульвара, где жил друг отца. Вручил гостинцы, был приглашён на ужин, беседовал за жизнь. Узнал, что заводской самолёт улетает рано утром, но, что через день будет следующий. Попросился на него. Когда предложили остаться на ночь… отказался.

Вернулся в Опалиху в двенадцатом часу уставший и замёрзший. С трепетом позвонил в дверь, предвидя гневное недовольство хозяйки. Но Нина Николаевна оказалась на удивление спокойной, когда отворила дверь.

- Вернулся? – спросила она, и в её тоне Рустаму почудилось участие. – Что у вас случилось-то?

Грех было не использовать такое добродушие хозяйки, и Стерхов задал вопрос, который так мучил его.

- Нина Николаевна, а часто этот тип приходил? Ну, который сегодня?..

- Вот тебе крест, – перекрестилась хозяйка, – первый раз его видела. Даже удивилась, чего это он припёрся, именно когда ты приехал. Подумала даже, что тебя выслеживает.

- А вообще кто-нибудь приходил к ней?

- Да не было никого. Правда она сама часто не ночевала. Но это, она говорит, оттого, что не может без тебя в этой комнате находиться. Мы тут с ней разговорились как-то по душам. Она на кухню-то забежала, а мой кобель к ней лапы тянет. Так она его так отшила. А я из комнаты видела краем глаза. Я своему-то дала, да и ей пригрозила, что выгоню. А она говорит: «Мне вашего… - ну выразилась, она девка-то боевая, - вашего козла и видеть не хочется. У меня теперь жених есть». «Кто это?» – спрашиваю. «Рустам, - говорит, - мне предложение сделал. И мне, - говорит, - никто больше не нужен». Мы с ней потом отметили это дело, а своего я прогнала, три дня не появлялся. Любит она тебя, поверь. Так что ты полегче с ней. А этот откуда взялся, я не знаю.

Рассказ задел Стерхова за живое. Он поблагодарил хозяйку и подумал, что нужно будет занести ей обещанный гостинец.

Дверь в комнату Марины была не закрыта. Девушка лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Когда Рустам вошёл, она не шелохнулась. Рядом валялись какие-то таблетки и пустой пузырёк. Почему-то Рустам совсем не испугался. Спокойно разделся, прошёл по комнате, осмотрелся. Прошлое, это было его прошлое. Те же стены, та же мебель, двор за окном. Но ни одной его вещи. На трюмо не лежит электрическая бритва, на стуле не висит домашний спортивный костюм, на столе нет магнитолы. Нет запаха его одеколона, как будто даже нет его отражения в зеркале, перед которым стоит. Только одинокая серая сумка скомкалась на полу у двери, такая же бывшая здесь, как и он. Но самое главное: нет ощущения маленького мирка, который хранил их от тревог и претензий большого внешнего мира. Нет спокойствия, в которое они здесь укутывались, вожделения, которое исторгали. Всё исчезло. А вместо этого – тревога.

Он подошёл к Марине, склонился над ней. Дыхание ровное. Взял за плечи и сильно встряхнул. Она глубоко вздохнула, захлебнувшись этим вздохом, и открыла глаза, продолжая лежать на животе.

- Хочешь сказать, что ты отравилась? – спокойно спросил Рустам.

- Ты вернулся?

Марина повернулась к нему лицом, но с кровати не встала, в объятья не бросилась, а стала изображать немощь.

- К чему вся эта комедия?

- Какая комедия?

Голос её был слаб, глаза полуоткрыты. В общем, плохо девушке.

- И что это за лекарство?

- Снотворное.

- С каких это пор у тебя снотворное?

- С тех пор, как ты уехал. Я по ночам спать не могла.

Рустам взял пузырёк.

- Барбитал, – прочитал он. – Значит, ты напилась снотворного? Почему жива?

- Меня вырвало.

Что ты говоришь? И куда же тебя вырвало? - Стерхов подошёл к помойному ведру, поднял крышку. - Где следы?

- Не устраивай мне допрос, пожалуйста. Мне очень плохо.

Марина закрыла глаза. Через несколько секунд она опять спала.

«Может и правда, выпила несколько таблеток?» – подумал Рустам.

Разбираться во всём этом дальше не было ни сил, ни желания. Он разделся, грубо отодвинул Марину к стене, вытащил из-под неё одеяло, укрыл её, лёг, укрылся покрывалом и мгновенно уснул. Как будто сам наглотался снотворного.

 

ЁЁЁЁ

 

Он проснулся среди ночи. В комнате было светло: полная луна заглядывала в окно, как будто подсматривала. Прислушался. Марина дышала спокойно и ровно.

«Отравилась», – подумал он с сарказмом.

Сон совершенно исчез. Рустам встал, подошёл к окну. Безликая чернота улицы поглощала лунный свет. Этакая пустота между зимой и весной, когда зимний цвет - белый уже сошёл, а зелёный весенний ещё не появился. Он смотрел в окно, стараясь хоть на минуту сосредоточиться на этой теме и отсрочить уже подошедшие к сердцу и мозгу ненавистные терзания.

Ему стало холодно. Раньше он бы, не раздумывая, залез под одеяло и приник к тёплой разнеженной Марине. Но теперь он не мог этого сделать. Его женщина, названная уже невестой, которую он не видел почти месяц и к которой приехал за три тысячи километров, лежала перед ним, отделённая внезапно возникшей стеной недоверия.

Казалась бы, удобный случай, обвинив её, разом разрубить узел сомнений, уехать, скрыться, забыть. Вот только всё это он уже пытался сделать. И не смог, оказался слаб. А теперь нужно это делать опять. Но на этот раз гораздо труднее. С каждым днём, с каждой минутой колебаний, силы таяли, душа изматывалась. А Марина была обнадёжена и ждала свадьбы.

И снова терзания. А если, и правда, не виновата? Вот и хозяйка говорит… Что, если опять преследует Марину какой-то подонок? Она же как мёд их притягивает. Рустам вспомнил, в чём вынуждена была признаться ему когда-то Марина, и ему стало её жалко. Он на время забыл о вчерашнем происшествии. Волна былой нежности накатила на него. Он откинул угол одеяла и приник губами к нежной коже между женских лопаток.

На утро, проснувшись, Рустам долго делал вид, что продолжает спать. Очень не хотелось начинать день. Ничего хорошего не предстояло. Предстояли разборки. Наконец он выбрал линию поведения, решительно встал и начал собираться. Марина, оказалось, тоже не спала.

- Ты куда?

- Ухожу.

- Куда?

- Отсюда.

- Почему?

- Сама знаешь. Извини, ночевать негде было.

- Послушай. Подожди.

Марина поднялась в постели на колени и попыталась обнять Рустама, сидящего на краю кровати. Стерхов отстранился.

- Ну почему ты уходишь? Я ни в чём перед тобой не виновата.

- Это я уж видел вчера. Слышал.

- Ничего ты не видел. И слушать не хочешь. Не уходи…

Марина, уткнувшись в ладони, заплакала тем тихим горьким плачем, который так трогал всегда Рустама. Выдержав две минуты, он тихо, но строго сказал:

- Ладно, я тебя слушаю.

Рассказала Марина примерно то, что он и ожидал. Некий парень увидел её в магазине, она ему понравилась, долго приставал, она всячески его избегала. А как нашёл, где живёт, сама не догадывается. Всё бы ничего, и даже можно было поверить, но у Рустама перед глазами стояло настороженное выражение её лица, когда он приехал.

- Я ушёл в общежитие, – коротко бросил Стерхов, когда Марина закончила. – Приду или нет, не знаю, мне надо подумать, – И хлопнул дверью.

 

ЁЁЁЁ

 

С утра все были на занятиях, и Стерхов, замерзая, бродил по студенческому городку. Пошёл дождь, и он зашёл в кафе «Весна». Взяв завтрак, он спросил у кассирши - доброй симпатичной женщины по имени Виолетта - работает ли Наташа.

- Работает сегодня, – ответила Виолетта. – Что-то Вы к нам не заходите давно?

- Я уже в другом городе живу, – объяснил Рустам.

- А. Закончил, значит?

Стерхов хотел попросить её позвать Наташу, но что-то внутри подсказало ему, что не стоит этого делать. Он сел за свободный столик так, чтобы было видно раздачу, и стал наблюдать. Через полчаса Наташа появилась с несколькими порциями салата на подносе. Она поправилась, и на правом безымянном пальце её явственно виднелось обручальное кольцо. Была она, как всегда, серьёзна и сосредоточенна. Рустама не заметила, и он не стал подавать никаких знаков. Наташа и в лучшие-то времена никогда к нему не выходила, стараясь, почему-то, скрыть их связь. Просто смотрел на неё, заглушая нахлынувшую жалость к безвозвратно ушедшему прекрасному времени.

Как только она исчезла в дверях кухни, Стерхов встал и вышел из кафе. Побродил немного по близлежащим магазинам, убедившись в почти полном отсутствии товаров, вспоминая, как ломились полки, когда он впервые появился здесь. Наконец вернулся в общежитие. Триста двадцать вторая, по прежнему, была закрыта. Зато в соседнюю комнату дверь подалась. Стерхов зашёл и увидел… Гая. Вот к разговору с кем он был совершенно не готов. Гай сильно изменился. Он похудел, но, в то же время, из прежнего мальчика, вызывавшего добрую улыбку, превратился в средних лет мужчину с трагически отрешённым выражением лица. Он смотрел телевизор, сидя на стуле. Наличие в комнате телевизора было второй неожиданностью.

Первые несколько секунд, как Стерхов зашёл, Подольян не обращал на него никакого внимания, хотя появление в комнате ещё одного человека явно не осталось для него незамеченным. Рустам завис в паузе, лихорадочно ища начала разговора.

- Привет, Гай, – наконец сказал он.

- А, Рустик! Ты как здесь? Я думал это кто-то из наших, – Подольян встал и с улыбкой протянул Стерхову руку.

У Рустама отлегло от сердца. Гай вменяем, в нормальном, вроде бы, настроении.

- Я… ненадолго приехал. Зашёл вот, соскучился. Как у тебя дела, Гай? – участливо спросил Рустам, заглядывая Подольяну в глаза.

Гай помрачнел, и с глубоким вздохом махнул рукой.

- Да ты садись. Вот телевизор в прокате взяли.

- Молодцы, чувствуется организующее влияние Артура.

- Да нет, это я. Мне сейчас заняться нечем.

- Почему?

- В институт не хожу. Там меня исключают.

- Как? Почему?

- Я в КПЗ просидел пока, сессию не сдал до конца... Ты в курсе вообще?

Рустам кивнул. Гай держался молодцом. Не видно было ни депрессии, ни последствий нервного срыва, который толкнул его на безумный поступок. Бросалось только в глаза, как он сильно повзрослел, даже постарел, принимая во внимание его девятнадцатилетний возраст.

- Ну вот, а потом, естественно, в институт сообщили из милиции, – продолжал он. - Потом начало семестра пропустил, пока не выпустили.

- Так тебя выпустили? – задал Стерхов глупый вопрос.

- Под подписку о невыезде. До суда. Даже уехать не могу. А ехать все равно некуда.

- А суд когда?

- На двадцать восьмое апреля назначили.

- Слушай, Гай, а эти выжили, которых ты?..

- Да, живые все.

- А как же с институтом? Всё так безнадёжно?

- Написал заявление в подсос. Не знаю, разрешат ли. Не тот случай, говорят. Хотя Козлов ходит, договаривается. Он там у них старослужащий.

Несколько вопросов просились слететь с языка Рустама: нашелся ли отец, брат, сколько лет могут ему дать на суде? Кто похоронил мать и сестрёнку? Стерхов не стал задавать эти вопросы, боясь задеть рану Гая. Но он живо представил ситуацию, в которую попал этот маленький человек. В одночасье потерял дом, родных, исключают из института и судят. Во истину, от тюрьмы да от сумы не зарекайся. А держится молодцом, мужчина. Видимо есть стержень, что невозможно было разглядеть до всех этих событий.

Рустам молчал, не зная, о чём ещё можно спросить Гая. Тут дверь отворилась, и в комнате появился Зимородок. Он был, как обычно, весел и бодр. От души обнялся с Рустамом. Перекинувшись несколькими фразами: каким ветром, да как дела, Артур занял позицию перед зеркалом и стал придирчиво себя осматривать.

- Преподавательница по материаловедению нас пригласила на концерт, – объявил он.

Фраза нестандартная. Стерхов не смог втиснуть её в рамки какой-либо известной ситуации и потребовал:

- Подробнее.

- Она у нас эстетка. Поёт оперным голосом. Но как профессионал не состоялась, любительствует. Сегодня даёт концерт. Пригласила всю группу. Кто придёт, тому плюс на экзамене.

- Так и сказала?

- Нет, но и так понятно. Дама такая: вместо материаловедения целыми парами нам про театр, да про оперу. Если заинтересованно разговор поддержать, тут же проникается симпатией. Я хочу цветы преподнести после концерта, тогда пять баллов, я думаю, обеспечено. Потом решили с чуваками в кабак.

Стерхов расстроился.

- А я думал за встречу посидим.

- Завтра! – весело предложил Артур.

- Завтра могу улететь.

- Ладно, не кисни, – подмигнул Зимородок, переодеваясь в костюм. – Последний раз что ли в Москве?

Он умчался на концерт, а Стерхов стал дожидаться Крутова. Однако выяснилось, что Серёги вообще не будет.

- Он последнее время, в основном, у своей Жанны живёт, – сообщил Гай после получаса беседы. – Жениться собирается.

- Не может быть, – не поверил Стерхов. – Она же страшнее ядерной зимы.

- Завлекла, – ответил Гай и добавил после паузы. - Всё может быть в этой жизни.

Рустам совсем загрустил. Праздничной встречи друзей не получалось.

Напоследок с Левчуком всё прошло до безобразия скомкано, без эмоций, когда они с Кефиром и Дэном Лапшиным, которые для Рустама совсем чужие были, прибыли с занятий. Комната, в которой Стерхов прожил четыре года, произвела на него такое же впечатление, что и Опалиха. Одно только то, что на его кровати расположился толстый Кефир (как самый наглый), повергло Рустама в уныние. К тому же давила на мозги пасмурная унылая погода. В таком настроении, за нестройной беседой, и застала его Марина, которая не выдержала тягостного ожидания в деревне.

Стерхов покинул общежитие с облегчением. Казалось, что из его совсем недалёкого счастливого прошлого Марина – единственный человек, былая связь с которым ещё не совсем разладилась.

 

ЁЁЁЁ

 

Они молча шли по лужам, потом по раскисшей от дождя и талых вод земле. Удивительно, но выход от Авиационного института и прилегающего к нему района к платформе «Ленинградской» был совершенно не оборудован. Сотни человек ежедневно вязли в грязи, спускаясь в овраг, пересекающий путь к электричке, рискуя жизнью, перебирались через рельсы, взбирались на платформу по стихийным ступенькам, выложенным из случайных кирпичей. Часто на путях стоял товарный состав, выжидая разрешения продолжить движение. Приходилось обходить его, затрачивая на дорогу дополнительно минут пятнадцать. Один раз, поленившись обойти, Рустам решил пролезть в промежутке между цистернами с горючим. Как только он взобрался на стыковочный узел, состав тронулся и стал набирать ход. В панике Стерхов спрыгнул обратно, да так неловко, что всей спиной отпечатался на мокром снегу. Сперва порадовался, что не в грязь. Потом выяснилось, что весь перепачкался мазутом. Другой раз он поскользнулся на обледеневшем рельсе и получил растяжение. Всё это в мелочах вспоминалось ему, пока они с Мариной пробирались к электричке.

Наконец достигли платформы. Рустам поинтересовался, есть ли у Марины проездной, взял себе в кассе билет и приготовился ждать электричку, стараясь не смотреть в сторону своей спутницы. Он отошёл от толпы ожидающих и повернулся спиной к краю платформы. Марина последовала за ним, забежав вперёд. Её руки легли Рустаму на плечи, губы приникли к его губам. Совсем как в былые времена, когда они часто ждали электричку на этой платформе и подолгу целовались, испытывая нескончаемое удовольствие.

- Поверь мне, я тебя так ждала, – зашептала она. – Я ни в чем не виновата. Я люблю тебя и только тебя. Никто мне больше не нужен.

И Рустам сдался. Тиски, сжимающие его сердце, ослабли. Душа и тело отозвались на отчаянный искренний порыв девушки. Он вдруг почувствовал, как устал за последнее время от нескончаемых нерадостных переживаний, и как ему хочется сбросить их гнетущую тяжесть. Поцелуи, которыми он покрыл лицо Марины, были пронзительными, как воззвание о помощи, как последняя надежда. И на платформе, и в электричке, он боялся выпустить её из объятий, боялся, что, как только разомкнуться их губы, череда сомнений и мучений продолжится.

Так и случилось. Когда они подходили уже к дому и сделали последний поворот, в середине пустынной улицы увидели парня, идущего навстречу. Марина, которая чуть отставала от Рустама, догнала его и взяла под руку. Когда парень приблизился, Стерхов отметил, что он здоровенный бугай. Но не накачанный, не с красивой фигурой, а от природы: высокий, ширококостный и бесформенный. Они поравнялись и разминулись. Когда Стерхов с Цветковой были уже почти около калитки своего дома, парень окликнул Марину по имени. Рустам хотел повернуться, но девушка увлекала его дальше, ничего не говоря.

Тогда парень обратился к нему:

- Эй, земляк, погоди.

- Не обращай внимания, пошли, – зашептала Марина.

До калитки оставалось два шага. Стерхов освободился от её руки и повернулся.

- Чего тебе? – зло выкрикнула Марина, остановившись и повернувшись тоже.

- Я хотел перед ним извиниться, – сказал парень, медленно приближаясь.

- Как ты узнал, где я живу?

- Я же, всё-таки, в милиции работаю.

- Иди отсюда, нечего тебе тут делать. Ты и так всё испортил, – прокричала Цветкова и, вцепившись опять в руку Рустама, затащила его во двор. Стерхов не особо сопротивлялся. Начнись разборки, не избежать было драки, в которой у него не было ни малейших шансов. Но, готовясь и к такому варианту, организм выплеснул адреналин, и Рустама трясло от возбуждения. Боковым зрением он видел, что парень остановился и стоял на месте.

Далее происходило следующее. Когда поднялись в комнату, выбитый из равновесия Рустам сообщил Марине, что никогда на ней не женится и приехал только затем, чтобы об этом сообщить. Здесь же он лишний раз убедился в своей правоте. Марина ничего не ответила. Закрыв лицо руками, она долго сидела на кровати, изо всех сил борясь с желанием заплакать. Стерхов, успокоившись, не знал, куда деваться. Потом Марина сказала, что не может находиться в комнате, и попросила Рустама погулять с ней, потому что уже стемнело, и ей одной страшно.

Они шли по деревне молча. Девушка то и дело всхлипывала, но давила плачь. Горький ком раздирал Стерхову горло, но и он крепился, чтобы не раскаяться и не отыграть всё назад. Так гуляли, не глядя на часы.

Проходя мимо заболоченного места на краю деревни, они увидели на асфальте лягушку, раздавленную, видимо, проезжавшим автомобилем.

- Зачем лягушку раздавили? Ей же больно! – воскликнула Марина и заплакала, не в силах больше сдерживаться. Рустам не выдержал и обнял её. Она не сопротивлялась.

Как ни тяжело было, а пришлось им в ту ночь снова лечь в одну постель. Отвернувшись друг от друга, они остались каждый наедине с общим горем. Вопреки ожиданиям, Стерхов быстро уснул. Сон был тяжёлым продолжением реальности. Его не покидало состояние подавленности. Горький ком, не умещаясь в горле, разросся, пустил метастазы в грудь и в голову. Стало трудно дышать. Вокруг происходили какие-то события, но, подавляемый удушьем, Рустам не мог их разобрать.

Вдруг ему почудилась прохладная живительная струйка, пробежавшая по спине, перекинувшаяся на шею и затылок, и обратно опустившаяся на спину. Ища облегчения, он заметался, подставляя ей лицо, и проснулся. Марина целовала его, приподнявшись на локте. С каждым прикосновением губ Рустаму становилось легче. Он судорожно вздохнул, изгоняя из груди тяжесть и освобождая место для другого, знакомого и приятного чувства. «Сдаюсь», - подумал он и жадно ответил на поцелуи.

- Зачем у нас так плохо всё стало? – плакала Марина, пока Рустам овладевал ей. – Скажи мне что-нибудь, не молчи.

Она хотела услышать то, что раньше говорил он ей во время каждой близости. Эти вдохновленные восторгом слова. Но не могли они слететь с его губ, слишком тяжело было ещё на сердце. Только тело, молодое бездумное тело брало своё, измождённое без любви и ласки. А душа стояла в очереди.

Когда всё закончилось, он взмолился поесть. За выяснением отношений вчерашние обед и ужин не состоялись. Марина кинулась готовить. Выяснилось, что к его приезду она припасла много продуктов, и они вторые сутки лежали без употребления. К тому же, было много зелени, которую привёз Рустам. Так что получился хороший толи ужин, толи завтрак. Домашней одежды у него не было, в комнате было прохладно, поэтому он ел с накинутым на плечи покрывалом, сидя на кровати. Марина сидела рядом, обняв его и положив голову ему на плечё. Она время от времени вздыхала, но не так тяжело, и ждала, что будет дальше.

- Я привёз самоучитель узбекского языка, – сказал Рустам, глядя отрешённо перед собой. – Тебе придётся заняться. Там в торговле… В общем, язык нужно знать, без этого не обойтись.

- Угу, – ответила Марина, и сердце её стало биться легче.

- Я там отметил уроки, которые в первую очередь нужно выучить, и слова. Счёт, приветствия, сколько стоит, сколько время. Тебе, конечно, сейчас некогда, но полистай.

- Угу.

Девушка потёрлась щекой о плечё Рустама.

- Мои родители приглашали тебя в гости на майские праздники. Но я сказал, что у тебя диплом, и ты не сможешь.

Цветкова посерьёзнела.

- Что, на смотрины?

- На смотрины, – ответил он, представив, как будут вглядываться в Марину родители. Но я сказал, что не приедешь.

- Я приеду, – уверенно произнесла девушка. – Если билеты смогу взять.

- А как же диплом?

- С собой возьму, буду там писать.

- Стерхов посмотрел на неё серьёзно и, ничего больше не сказав, продолжил есть.

- А меня готовить заставят? – подумав, забеспокоилась девушка.

- Обязательно. А потом будут оценивать, – со злостью сказал Стерхов, и на миг появилась подлая надежда, что Марина ехать откажется. Но он тут же смягчился, испугавшись потерять только-только достигнутое равновесие чувств, и добавил:

- Не переживай, не заставят. Просто хотят познакомиться с невестой сына.

При слове «невеста» Марину охватило радостное волнение, и представились белое платье и фата.

Когда наступило утро, Рустам позвонил Игорю Петровичу на работу и узнал, что заводской самолёт в Ташкент вылетает через три часа, и что если он хочет лететь, нужно срочно прибыть в аэропорт. Стерхов рассказал Марине, как он добирался до Москвы, и она стала его отговаривать. Но он решился, в надежде, что экипаж будет другой, или не окажется на борту канистры со спиртом. В конце концов, и с пьяным экипажем долетели. Растревоженная Цветкова поехала провожать.

В аэропорту, пока Рустам ждал, прибившись к толпе командированных, когда выйдет сопровождающий из экипажа, Марина каким-то чудом смогла приобрести два билета: в Ташкент на первое мая и обратно, в Москву, на десятое. Стерхов в который раз удивился её шустрости и деловой хватке. Расставаясь, она заглянула ему в глаза и спросила со свойственной прямотой: «Скажи, нужно мне приезжать, или нет?»

И Рустам, не желая опять запускать маятник сомнений, сказал «да», был поцелован, перекрёщён, и отпущен с Богом.

 

 

Автор будет благодарен за любые отзывы, замечания, критику. Направлять по адресу: atoshev56@rambler.ru или здесь же, на поле "Написать рецензию", для чего, правда, придётся зарегистироваться.