КАСКА НА ЛЬДИНЕ

 

Что-то мешало власти весеннего пробуждения и ощущению всеобщей свежести. Все было на месте, в воздухе пахло обещающим теплом, и небо добрело на глазах; все наполнялось новой жизненной силой, но что-то давило, безоговорочно рушило идиллию привычного пейзажа. Когда-то это должно было произойти. И произошло, вызывая остро ощутимый протест. Из ручья лесной чащи на середину разливающейся реки медленно выплывала каска, ржавая, бурая каска на осколке льдины.

Неизвестно откуда взял силы тихий лесной ручей и вытолкнул, отверг со своего дня этот осмысленный кусок металла, дождался разлива и вздохнул облегченно, избавившись от этого внешнего раздражителя. Конечно, каска была не виновата, что застряла именно на дне этого ручья, да и он был не виноват, что именно на его долю достался этот обожженный войной и залитый кровью кусок металла. Он угнетал, он создавал тревожное напряжение, мешал нормальному обновлению жизни весной, мешал торжественной власти осени, даже зимой умудрялся торчать из-под снега. Он не мог стать неотъемлемой частью пейзажа, он был сам по себе и раздражал.

И вот теперь этот осмысленный кусок металла медленно выплывал на середину большой реки. Казалось бы, эта старая ржавая каска вполне могла потеряться на фоне красоты и необъятности простора, синего неба и улыбающегося солнца.

Могла бы потерять свою давящую значимость, свою неутраченную за давностью лет неоспоримую власть над всем окружающим. Но она этого не сделала, и не собиралась сделать, и не могла сделать, потому что она вообще ничего не делала. Она просто медленно плыла на маленькой льдине по большой реке, среди множества других маленьких льдин. Плыла, потому что надоела маленькому лесному ручью и его обитателям, и от нее наконец избавились. Она повинна лишь своим существованием и неспособностью мгновенно уничтожиться, стереться навсегда из памяти природы. И природа хотела бы ее не знать и не видеть, но гордая каска упорно притягивала, приковывала внимание и вызывала оцепенение. От нее исходила безысходная уверенность, что никуда она не денется, никуда и никогда. Можно было успокоить себя мыслью, что льдина растает и каска навсегда утонет, опустится на дно и будет раздражать только рыб да водоросли. Но неизвестно откуда появлялся страх, что следующей весной вместо радостного пробуждения и обновления на льдине опять появится каска, этот опаленный войной и пропитанный кровью кусок металла.

Природа совсем отчаялась. Она была бессильна. Солнцу стало неловко светить, небо захмурилось тучами и впервые заплакало, найдя хоть временное утешение в этом занятии. На каску закапали дождинки, и она тоже заплакала ржавыми струйками. Она все понимала и тоже была бессильна. Она плакала и плыла на льдине, приковывая к себе внимание и нарушая всеобщее весеннее ликование, тянула за собой тягостное ощущение беспокойства.

ЕЕ НИКУДА нельзя было деть, и ее нельзя было не видеть. Ничего особенного не происходило. Под хмурым, подавленным небом, на середине смело разливающейся реки на льдине медленно плыла каска, пропитанная кровью и обожженная войной старая железка. Осмысленный памятью кусок металла.