Двоим посвящается

 

УЗУНОВСКИЙ ДНЕВНИК

 

Я собиралась завести себе маленькую тетрадочку, какой-нибудь забавненький блокнотик, чтобы записывать свои мысли и впечатления. Ведь, елки-палки, так интересно что-то создавать с нуля. Однако нулю уже четыре года, а тетрадочка так и не завелась. Но совесть болеет нереализованными планами, и пусть по памяти, но заведу себе забавненький файлик в компьютере: есть чего вспомнить.

Откуда взялся нулик? Выдали маме на работе бесплатно. Рациональная часть мамы не хотела брать землю за 170 км от Москвы, но девки (то есть мы с сестрой), награжденные кристаллами безумия по наследству (причем с обеих сторон), загорелись владением новой землей. Еще бы — лично свои десять соток!

Какое-то время мы питались слухами: как там происходит процесс общего овладения, сколько надо сдать на взятки, где все-таки отмеряли участки, что там говорят про землю и местных жителей, какие там леса, что растет. Потом настало время более трепетной информации: прошла жеребьевка. По общему мнению, нам достался удачный участок — недалеко и от леса, и от ручья, что немаловажно, ведь, кроме земли, ничего нет. Очень непривычно об этом думать и представлять, как это — без хоть какой-нибудь крыши, воды, света... Проблемы на других, гораздо более старших дачах, стали казаться мелкими и смешными. И было немножко страшновато, но интересно.

Все упиралось в то, что без мужика там не управиться, тем более что я только что родила Настю. Поэтому было решено выслать моего мужа Женю на разведку. Мы были глубоко убеждены, что, вернувшись, он уверенно покрутит пальцем у виска в ту и другую сторону и от только что приобретенной собственности придется отказываться.

Первооткрыватель опоздал на встречу с уже бывалыми на месте владельцами и, имея ориентировочный план прохода к участку (проход был длиной в восемь километров без всяких вариантов подъезда), настойчиво плутал около четырех часов по окрестностям, благодаря чему и открылись ему все близлежащие озера, леса, поля и все то, что совершенно неожиданно для нас привело его в неописуемый восторг.

Вернулся он домой в час ночи, довольный и гордый. Участок нашел, лопату воткнул, но тут пошел дождь, он поел и пошел обратно. Будем ездить, будем осваивать — уж теперь куда деваться. В электричке первооткрыватель удачно смитинговался еще с одним владельцем, мужем маминой сотрудницы, который был в то время тоже полон энтузиазма, а потом уперся в обратную сторону и наотрез отказался заниматься этим бесперспективным владением. Участок их, в двенадцать соток, возле леса, на ровном месте (наш-то на сильном склоне и открыт всем ветрам), весь заросший земляникой, продался за умеренную сумму моей сестре в личную собственность.

Ни в то лето, ни в осень мы в новое владение так и не выбрались. До нас доходили обидные слухи — люди уже укопались и собирают урожай, произвели серьезные посадки деревьев и кустов, а мы все... Более того, мы отказались поставить хозблок, а человек десять поставили и уже были по сравнению с нами богачами.

И вот через год, на майские праздники, мы решительно собирались в поход. Палатка, спальники, хоть какой-то котелок и миски, топор, лопата (боже мой, все на себе туда и обратно), все упакованное в два больших рюкзака, почему-то еще кучу сумок и самое полезное при движении по сильно пересеченной местности — сумка на колесах с ведром, лопатой и саженцами (куда же я без саженцев поеду). И потом, у всех уже что-то посажено.

Накануне к тому же праздновали 60 лет типографии издательства «Пресса» (бывшая «Правда», и зачем они только себе название поменяли?). Отмечали добросовестно, еле доехали до дому. А с утра мой драгоценный супруг наелся бутербродов с ветчиной и смачно запил все это сырым молоком.

Поэтому, когда мы благополучно добрались до Павелецкого вокзала и узрели битком набитую электричку до Узуново, Женя скинул рюкзак и все прилагающиеся к нему сумки, схватил рулон туалетной бумаги и умчался в известном направлении. Когда он бежал обратно и махал руками, что означало, что я как-то должна задержать электричку, которая вот-вот отъедет, я очень спокойно осмотрела лежащую возле моих ног кучу вещей и решила не предпринимать никаких действий. Женя подбежал, электричка отъехала. Я спокойно спросила, когда следующая. Женя также спокойно ответил мне: через четыре часа.

Спокойно покурив и в первый раз за эту дорогу серьезно выяснив отношения, мы было собрались посетить видеозал, в который нас любезно приглашали с интервалом в пять минут, но поняли, что с таким количеством вещей нас туда вряд ли пустят. А сумку на колесах с ведром, лопатой и саженцами вряд ли охотно примут в камеру хранения.

Потом решили еще раз изучить расписание. Выяснилось, что через полчаса пойдет электричка то ли до Богатищево, что за несколько остановок до Узуново, то ли до самого Узуново, потому как в народе были серьезные разногласия по поводу того, выходной сегодня день для электричек или рабочий, если он у всех праздничный. Коварный дядька с рюкзаком утверждал, что в прошлые праздники он на этой электричке доехал до Узуново.

Ладно, сели, поехали. По дороге помирились и оптимистично решили, что поймаем частника в крайнем случае, если от Богатищево до Узуново не ходят рейсовые автобусы.

Электричка любезно рассталась с нами в Богатищево, Богом забытой дыре, где ни один местный житель точно не мог сказать, как выйти на большую дорогу, чтобы как-то доехать до Узуново. Ни о каких рейсовых автобусах не могло быть и речи. В магазине не было даже водки, зато были тазы, скатерти и обои.

Через некоторое время в сыром и холодном зале ожидания собрались все те, кто наивно думал каким-либо способом добраться до Узуново. Были среди всех тех и узуновские дачники, но со стажем — уже пять лет. Люди имели уже бытовки с печками, кровати. К ним было подведено электричество. Обзавидуешься. Дяденька один хотел посмотреть на свой участок впервые, но, выяснив, что электричка на Москву пойдет раньше, передумал и, похоже, вообще решил отказаться от участка.

Мы терпеливо слушали, какая плохая молодежь — хочет отдыхать на юге и не хочет сажать картошку. Дачники со стажем сожалели о нашей участи — на улице холод, ветер, того и гляди, дождь пойдет, а нам предстоит дорога неизвестно куда и без крыши над головой. А женщина одна с мальчиком лет семи ехала в деревню в гости, ее встретят на машине, в доме есть печка, а завтра затопят баню. Живут же люди.

Отсидев положенные три с лишним часа, мы радостно загрузились в электричку и буквально через полчаса уже изучали узуновские магазины, где были продукты и водка местного, серебрянопрудского розлива. Очень даже приличная — вода у них из источников, очень влияет.

И вот, нагруженные по уши, громыхая тачанкой (так назвали мы сумку на колесах), мы прошагали огромную деревню, миновали поле и перелесок. Женя объявил, что полдороги пройдено, уселись на перекур. Ветер дул без устали, тогда мы еще не знали, что он всегда там дует с той же силой и упрямством. Было холодно и пасмурно, но дождя не было.

Женя потерял тропинку, и мы барахтались по полузасохшим болотным кочкам, иногда попадались и достаточно влажные места. К семи часам вечера мы попали на наш бугор. Продуваемый со свистом.

Обосноваться решили в лесу, хоть слабая, но защита от ветра. А счастливые люди возились возле хозблоков. Еще и ворчали между собой — щели у них, видите ли, продувает. Ничего не понимают в жизни.

Костер не разгорался, палатка не ставилась. Выяснилось, что Женя мужик безрукий, да и не мужик вовсе, я тоже баба на редкость бестолковая и бесхозяйственная. Короче — так жить нельзя, приедем — разведемся.

Потом разгорелся костер, стих ветер, пусть криво, но установилась палатка. Что-то подогрелось на костре. Ни есть, ни пить не было сил. Но все же отметили открытие сезона и мечтали о доме.

За ночь замерзли, утром была такая же мерзкая погода. Обозрев при свете дня разбросанное по поляне хозяйство, мы пришли в ужас — через два часа надо было все упихать обратно по рюкзакам и сумкам и двинуться в ту же обратную дорогу. В тачанку опять стихийно покидали все, что не влезло в рюкзаки и сумки.

Саженцы все потыкали в землю без всякой технологии.

На обратной дороге тачанка совсем потеряла управление, и я все ждала, за каким же кустом она здесь навсегда останется. Но Женя упорно тащил ее вперед, постепенно забирая у меня из рук все вещи, чтобы я могла дойти хотя бы с рюкзаком. Пришлось полюбить мужа обратно.

До отхода электрички оставалось совсем немного, когда мы остановились на подходе к станции и решили, что мост нам не преодолеть, поэтому хрен с ней, пусть уезжает, посидим еще три часа в зале ожидания. Привыкать, что ли?

Есть Бог на свете и в жизни счастье. Электричку подали на первую платформу, мост преодолевать не надо. Ноги стерты.

Сесть не удастся, зато заняли место возле двери, а на наших рюкзаках хоть спать можно.

Выяснив у народа, что до отхода электрички еще почему-то десять минут, Женя бодро вскочил и двинулся к двери — сбегать за пивком. Никогда я не чувствовала себя такой сильной и уверенной, как в ту минуту, перегородив ему проход. Ничего не вышло, пиво отложили до лучших времен.

Лучшие времена теоретически настали на Павелецком вокзале. Стертые ноги за три часа без движения страшно распухли и каждый шаг причинял жуткую боль.

В дверях дома нас встретил запах картошки и еще чего-то вкусного и обреченный мамин вопрос: «Больше никогда не поедете?»

Мы посмотрели друг на друга и решили, что завтра, конечно, не поедем, а через некоторое время можно.

«Некоторое время» настало через год, в конце апреля, когда мне обещали заплатить за написанный на заказ женский роман, и у мамы набралось немного средств. Все решили вложить в маленький садовый домик с чердаком и террасой, главное достоинство которого заключалось в том, что его за один день привезут и поставят. Надо было поехать и найти дорогу для проезда на участок и выбрать место для домика.

Ехали налегке и другим путем. Через Каширу на автобусе. Водителя надо попросить остановиться посередине поля и там идти гораздо ближе и приятнее. Все было успешно, в автобус впихнулись, остановились посреди поля, правда другого, но подумаешь — лишних два километра.

Было солнечно. На участок попали, но дорогу не нашли и пошли искать. Решили, что я пойду на участок, а Женя поищет еще. Дым мы видели еще из леса.

По бугру полз огонь. Кто-то поджигал свою сухую траву и не справился. Порывы ветра каждую секунду увеличивали рыжие контуры горящей травы. До нас было далеко, но до хозблоков близко.

Я плохая, перетащила вещи подальше и, когда пришел Женька, предложила быстро сматываться. Женька решил бороться с огнем. В ручье намочили плед и старую куртку и принялись сбивать пламя к ручью от домов. Теперь я понимаю нашего председателя Людмилу, которая страшно ругается на тех, кто не ухаживает за участками. Действительно, косить надо обязательно. Очень страшно и неуправляемо горит сухостой.

Измучились, падали рядом с пламенем, задыхались и кашляли, с надеждой смотрели на небо, которое хмурилось, но не плакало. Наконец загнали пламя на соседний бугор, где генеральские срубы. Тут уже Женя тоже стал плохой — они пусть новые построят.

Черные по уши, с прожженными кроссовками, еле живые, кое-как отмыли руки в ручье и быстро пошли кросс восемь километров. На последнюю электричку мы успевали на пределе.

А последняя электричка на пределе успевает к переходу в метро. Как назло, она останавливалась все чаще и чаще, долго стояла, пока наконец в Михнево не остановилась совсем.

Люди в электричке крепко приняли и безмятежно спали, а я выслушивала горькие упреки из-за того, что опять не позаботилась об обратной дороге. Тем более что становилось все холоднее и холоднее, а плед и куртка погибли при пожаре.

Наконец всех попросили перейти в первый вагон, а потом пересесть в другую электричку, которая отъехала на запасные пути. В Белых Столбах перевернулись вагоны с щебенкой.

В Москву нас привезли в половине пятого утра. Женя успел перед работой помыться. А я бессовестно пригрела Настю под боком и заставила ее проспать со мной несколько часов. Сама ломала режим ребенку.

Через неделю, однако, нам ставили домик. Женя должен был везти строителей, а мы с мамой ехали своим ходом.

Ехать было тяжко — душно и полдороги стояли. Не было никакой уверенности, что строители приедут, домик поставят и вообще эта безумная затея увенчается хоть каким-нибудь успехом.

Показала маме мою станцию АКРИ (ИРКА наоборот, значит), что за одну станцию до Каширы. А Кашира уже на полдороге.

Замок в магазине (дом же под ключ) купили на всякий случай.

Полдороги мама прошла бодро, но потом стала причитать и мучить себя и меня вопросом: зачем нам все это надо?

Ей мешала идти лопата и сумка, я ей помогала, а когда становилось совсем трудно, я просила маму представить себе, что у нее еще должна быть палатка и непременно тачанка (сумка на колесах с ведром, лопатой и саженцами). Тем более, что именно благодаря ей, тачанке с саженцами, нам выдали свидетельство. Потому что, когда вредничала председатель Людмила и говорила, что мы не ухаживаем за участком, соседи вступились за нас и подтвердили, что у нас на участке растет акация. Она одна-единственная из всех тех первенцев прижилась и до сих пор растет.

Сев на солнышке и вытянув ноги на нашей земле, мама, измученная дорогой, уже подумывала, хоть бы Женя с домом не приехал, потому что мы сумасшедшие и т.д. и т.п.

Но вскоре появился КамАЗ на берегу ручья, правда не с той стороны. Председатель Людмила быстро показала нам правильную дорогу, по которой уже все ездили, но на самом

подъезде к участкам рухнуло большое дерево, и строителям еще пришлось прорубать себе дорогу.

Потом мы возились с костром возле леса, а на нашей земле лепестками лежали стены. К вечеру лепестки поднялись в домик, казавшийся игрушечным, спрятались под крышу, прихватили к себе террасу. И все это было нашим домом на нашей земле.

Ночевать было холодно, хорошо еще Людмила оставила нам соломенный тюфяк, который просто нас спас. Когда собрались уходить из домика, почему-то выпала дверь, и в ближайшие выходные Женя предпринял одиночный героический выезд для починки. Опоздал на последнюю электричку, вернулся, переночевал, приехал с первой электричкой.

Домик ждал нас все лето, но приехать мы смогли только в августе. Нагруженные матрасами и подушками, старыми пальто и шубами, посудой и инструментами, мы с Женей особенно ощущали приятность этих тяжестей. В отличие от мамы и особенно от моей младшей сестры Шурки, которая больше всех кричала: берем, берем, ставим, ставим, но выехать смогла только в готовый дом.

Вышли из автобуса, разлеглись на краю поля, перекусили и совершенно не спеша пошли к дому даже если и вдруг дождь пойдет, нам это теперь вовсе не страшно.

Домик мы заказывали с туалетом, но туалет так и остался в разобранном виде, строители его поставить не успели. Зато из оставшихся досок сколотили огромный стол, из берез сколотили лестницу, за что потом получили по шее от председателя.

Но это все ерунда — в домике мы жили не одни. Чердак прочно оккупировали шершни. Огромные полосатые жужжащие грозные лошади на наших глазах влетали и вылетали с нашего чердака, а мы просто не могли подойти к одной стороне дома.

Но на крыльце полосатых даже не было слышно. И вечером мы сидели и смотрели, как быстро (уже конец лета) проявлялся сквозь ночные облака ровный лунный шар над старыми вязами у засохшего ручья и спешил прокатиться по лесным макушкам над нашим бугром.

Небольшие запасы олифы были изведены на другие стены, и перед нами встал вопрос борьбы с неожиданными соседями.

Борьбу проводили в следующий приезд — было необходимо хоть как-то отравить им жизнь, чтобы не сожрали полдома. Был куплен «киллер» для летающих и замотанный Женя с трудом (из-за корявой лестницы) долез до чердака. План был разработан простой — открыть чердак, смачно напрыскать туда «киллера» и быстро закрыть. А эти полосатые пусть в порядке общей очереди вылетают из своей маленькой дырки. Все бы хорошо, если бы не природное человеческое любопытство. Смачно брызнув в самое трехэтажное жилище полосатых, Женя решил посмотреть, как им будет плохо. Плохо было мне, потому что я держала лестницу, с которой он падал, когда скопище одуревших полосатых ломанулось прямо на него.

Падение прошло удачно, окно тоже осталось цело. Отбежав в разные стороны от дома и встретившись потом на нейтральной территории, мы наблюдали, как партии полосатых выбрасывались на крышу и там умирали.

Закрыть распахнутый чердак решились только перед отъездом на следующий день. Всю ночь над нами также сердито жужжали полосатые. Перед отъездом мы еще провели атаку изнутри. Но враги побеждены не были.

Окончательный разгром полосатых (которых уже не было) — сожжение их трехэтажного особняка был осуществлен поздней осенью, когда наше южное владение впервые посетил Петраков-гад (зову я его так, вроде сильно не обижается).

Живет он в Барыбино, удачно по дороге в Узуново — и был приглашен в гости для проведения закрывательных работ на зиму и уничтожения полосатых. Встреча в электричке прошла удачно, размялись немного вином, загрузились затем горючим в Узуново и на частнике доехали до Беляево, откуда идти еще ближе.

День был теплый, насколько это можно поздней осенью. Планировали мы уезжать на последней электричке, чтобы неспеша все сделать, а потом также не спеша отметить закрытие сезона. Сделали они действительно все быстро, чердак после полосатых подмели, подняли туда все ценные вещи, чтобы не сперли, заколотили окна.

Холодать стало гораздо раньше, чем мы предполагали, и мы решили с опережением графика двинуться на Беляево, чтобы опять же скрасить себе жизнь подъездом на машине.

Дорога была безлюдной, не то что безмашинной. Но время у нас было, и мы бодро зашагали вперед. Вскоре нас нагнало исключительное средство передвижения на огромных колесах, как для укладки асфальта, и с каким-то прицепом. Нас любезно разместили, и мы поехали. Удивительно это было интересно ехать, смотреть по сторонам не через стекло, болтать ногами между двумя большими колесами. Мужику в Узуново было не надо, но он нас довез. Ему заплатили и еще у нас «с собой было». Решили отблагодарить. Отблагодарили и пошли на станцию. Если бы мне точно помнить, во сколько электричка.

Мы пришли, она стоит, такая родная, теплая, с открытыми дверями. Но разве эти двое просто так уедут? Пока прошли торги, чего сколько брать и мы уже были в двух шагах от моей заветной мечты, как двери закрылись и электричка, родная, теплая, с закрытыми дверями, поехала в Москву без нас.

Три часа на платформе в холод с напившимися мужиками. Зачем мне нужно было забивать окна и поднимать все наверх? Никогда больше с ними не поеду!

Выяснилось, что на час раньше московской пойдет электричка на Ожерелье, а оттуда сразу же на Москву.

Запихнуть в электричку их удалось, потом пришлось выбросить в окно полбутылки водки (ни тот ни другой этого не помнят). От тепла их развезло совсем, до отхода московской электрички оставались считанные минуты, а в нашем тамбуре не открылась дверь. Так я ее открыла.

Мне лично в московской электричке было уже все равно, а эти двое носились из вагона в тамбур, по очереди подходили ко мне жаловаться друг на друга, из тамбура выбегали какие-то девки. Двое по одному рассаживались в разные места, но через несколько минут снова сходились для каких-то дурацких разборок. Петраков вышел обиженный в Барыбино, а Женя бузил всю дорогу, на вокзале и даже дома пытался оскорбленно кидаться пельменями.

Дом перезимовал, все слава богу, на даче, папиной, старой, у меня подросла куча саженцев для Узуново. Они были выкопаны, привезены и посажены в жуткую жару почти без полива. Мы собирались приехать в следующие выходные и довести все до ума, но не попали. Попали где-то через месяц. Велика же была моя радость — увидеть, что все они выжили, несмотря на мою халатную посадку. Однако все свеженькие веточки были окутаны гадскими клещами. Благо наш бугор — химики-сельскохозяйственники — мне тут же выдал яду для вредителей и они были уничтожены. Теперь у меня там уже немножко сад. Смотрю на эти небольшие веточки и думаю: вот также когда-то в Манихино, пятьдесят с лишним лет назад, мой дед стоял, оперевшись на лопату, и все огромные яблони были маленькими веточками. Доживу ли я здесь до больших яблонь?

В следующий приезд, когда Москву и область мучила жара, мы решили просто поехать отдохнуть, взяв с собой сестру Шурку, которая была уже собственником отдельного участка возле леса и, конечно, Петракова-гада, который, по традиции, должен был загрузиться в электричку в Барыбино.

В Барыбино Шурка и Женя успели, по-моему, обежать всю платформу, но Петраков обнаружен не был. Гад Петраков, гад, что тут говорить.

Женя, конечно, расстроился, погода слегка почему-то портилась, а раздеты мы были на совершенную жару.

Приехали, вытащили матрасы, лежим, загораем, думаем, надо бы перекусить, но лень двигаться.

Поднимаемся, смотрим, мужик какой-то идет в нашу сторону, прямо мимо возмущенных соседей. Вот так номер — Андрей Валерьевич, собственной персоной. Всего с одной бутылкой. Хуже чем я — без шаров.

Оказывается, он нашу встречу проспал, но все же решил попробовать исправить положение — поехал на следующей электричке. Вышел в Узуново, думает, как бы ему нас найти. Подходит к нему частник, спрашивает, куда ехать. Петраков на пальцах пытается объяснить. Частник радуется — понял, только что туда троих отвез. Парня высокого и двух девушек. Петракову полегчало, почти до ручья он доехал, а там память вывела прямо к нам.

Погода, однако, начинала портиться. Петраков-гад (который уже несколько лет обещал пригласить нас к себе в гости) неосторожно брякнул, что можно бы поехать к нему. Оценив истощение запасов спиртного и зная этих двоих, а магазина в деревне нет и деревенским самогоном многие травятся, мы решили с сестрой припомнить ему все долгие обещания и пригласиться к нему в гости. Петраков-гад уже передумал, но нас одной гранатой не возьмешь.

Двинулись. Эти двое, веселые и счастливые, что впереди цивилизация с палатками, решили сократить дорогу и в результате, под диким проливным дождем с грозой и молнией, мы брели по месиву проселочных дорог не в ту сторону. Двое подбадривали нас пением, из каждой песни они знали по два слова, но пели громко и вдохновенно, от этого коллажа любая эстрадная звезда могла бы умереть от творческой зависти.

А пока умирали мы с сестрой: то от смеха, то от злости, холода и отчаяния. Когда же наконец мы попали на правильное направление, выяснилось, что идти нам еще больше, чем если бы мы пошли правильно, и на последнюю электричку мы уже не успеваем. Двое шли также с песнями, но очень медленно.

Наконец наше нытье их достало, и они решили найти машину. Посреди обезлюдевшей под дождем деревни, пьяные и грязные по уши, поймав вылезших на улицу мальчишек, они потребовали транспорт. Мальчишки послали их к пасечнику Саше. Двое прибавили темп и пошли в указанном направлении. Как истинный собиратель жизненного материала я шла за ними, чтобы послушать, куда, как и насколько их пошлет пасечник Саша.

Жизнь богата сюрпризами. Пасечник Саша, который только что приехал с работы и сел ужинать, согласился отвезти нас на станцию. Жена его, с маленьким ребенком на руках, полила холодной водой наши смертельно грязные ноги, и мы торжественно загрузились в «Запорожец». Двое были очень горды тем, что умыли мои ожидания.

В электричке Петраков-гад как мог пытался увильнуть от нашего визита. Я уже было плюнула и сломалась — так хотелось домой помыться и согреться, но Женя и Шурка, проснувшиеся за пять минут до Барыбино, решили добить Петракова-гада.

Добили. Впереди плелся Петраков, предусмотрительно купивший успокоительного средства для обиженного на всех Жени. Сзади мы с Шуркой тащили под руки Женю и уговаривали его не воевать ни с Андрюхиной тетей, ни тем более с собакой. С Петраковым тоже не надо. Пусть живет, гад.

Я лично надела на себя сухие мужние кроссовки сорок четвертого размера и чувствовала себя гордо и независимо среди попадавшихся навстречу нормально отдыхавших граждан.

Встреча прошла без всяких осложнений. Попавший в тепло, накормленный и допоенный Женя тоже присмирел. А утром во все небо светило солнце, и мы прошлялись полдня по озерам с купанием и загоранием и отлично провели время. Как это зачем нам Узуново?

Последующие визиты ближе к осени и осенью никакими особенными событиями не отличались. Петраков-гад, если и составлял нам кампанию, вел себя смирно и даже копал ямы под будущие яблони.

Этой весной в первый раз мы попали туда почти случайно, надо было обсуждать проблемы общего забора. Подъезд (отличная дорога со щебенкой) и стоянка возле нашего дома дает нам теперь возможность лихо подкатить на частнике прямо к дому. На той стороне ручья уже протянуты столбы для электричества. Дальше наша очередь.

Саженцы мои принялись, растут. Кроме проблем забора, еще, конечно, жизненно необходимо было посадить пихты и голубую елку из питомника. Посадили с удовольствием, остались ночевать.

Вот только дом весь выгорел и начал рассыхаться. Я клятвенно обещала Жене заниматься в этом году северной резиденцией, строительные работы там шли всю зиму. Но Женя сам сказал, что если не покрыть дом пенатексом, с ним можно будет расстаться. И выразил неожиданную готовность приехать на следующие праздники.

Я всегда «за», тем более, что у меня стоят выкопанные под зиму ямы для яблонь и погибла одна вишня, а одна осталась. А вишня растет только в паре, нужно срочно сажать вторую.

Сказано — сделано. Краску купили, сестру принудили ехать с нами. Яблони я купила легко, а вот вишня мне два раза не досталась. Накануне отъезда я зашла на свой рынок и гордо-таки купила вишенку. А вечером опять выяснилось, что у меня плохо с мозгами. Вместо того чтобы решать жилищный вопрос или хотя бы купить в дорогу «стимулятор» труда, я на последние деньги купила дурацкую вишню, которая неизвестно где и когда вырастет. А я защищалась и говорила, что все известно: вырастет она в Узуново, когда я буду старенькой, я буду сидеть под вишенкой и кушать ягодки, и с мозгами у меня все в порядке, и «стимулятор» купим на станции — всегда там покупали.

Домик покрасили почти весь (кстати, в прошлый раз сняли свежее гнездо полосатых, но теперь — фигушки им). Три яблони, красную смородину и вишню я гордо посадила. Частники все отказались за нами приезжать, и назад мы опять шли пешком.

Привычная дорога уже не казалась такой изнурительной и долгой. И еще не была многоцветной. Поздней осенью как-то было удивительно наблюдать достаточно яркое трех-цветие полей: зеленые — озимые, желтые — почему-то до сих пор не убранные, почти красные — только что распаханные. И небо над ними было то синим, то пасмурным.

А сейчас мы шли и было прохладно, собиралась гроза, ветер гонял напряженный воздух, в заводях лягушки устраивали немыслимые какофонии.

А Петраков-гад в этом году еще ни разу с нами не ездил.