Жизнь в армии полна разнообразия. Сегодня ты стоишь в наряде по кухне, а завтра, глядишь, уже в карауле или на подхозе дерьмо свиное гребёшь. Случаются, конечно, и более приятные вещи. Недавно в библиотеке я близко познакомился с библиотекаршей Марией Семёновной, прелестной женой прапорщика Руденко. С тех пор я засыпаю и просыпаюсь с её именем на устах, а свободное время провожу в читальном зале. Наверное, скоро получу приз лучшего читателя части. Лишь бы прапорщик Руденко не засомневался в моей тяге к литературе...

Я тщательно чищу зубы и любуюсь их глянцевым блеском в зеркале. Голливуд отдыхает. Серо-зелёные глаза мускулистого пижона с зеркала придирчиво рассматривает моё тело, и напряжение на лице сменяется маской полного удовлетворения. Порядок – готов к свершению ежедневного подвига. Труба зовёт!

Нет, это не труба. Это старшина. Но, впрочем, большой разницы нет. Поспешаю на зов и нахожу старшину в сильно озабоченном состоянии. Прапорщик Тимофеев мужик неплохой, и вся рота уважает его за то, что солдат для него ближе собственного ребёнка... Ну, это я наврал. Тимохе лишний раз на глаза лучше не попадаться. Иначе обеспечит работой до дембеля и ещё на пару недель после.

- Егоров, в рот те ноги, долго мне орать?

- Никак нет, товарищ прапорщик, - отвечаю. – Я уже здесь!

- Ты в тумбочке порядок навёл?

Вопрос, казалось бы простой, но я напрягаюсь в поисках наиболее верного ответа.

- Ещё немного осталось!

- Хрен с ней, - машет рукой и презрительно морщится. – Потом с тумбочкой разберёшься. Хотя, конечно, непорядок! Ну, ладно... Пошли со мной. Тебе сегодня будет индивидуальное задание.

Вижу злорадные ухмылки боевых товарищей, вылезающих из временных укрытий и избежавших добровольно-принудительных работ. Что ж, сегодня на их улице праздник – завтра на моей! В конце концов не мешки же ворочать. Всё ж таки я полковой «господин оформитель». Ну, порисую на благо части, пока товарищи пузом будут мерить тактическое поле или ломами плац подметать.

Я следую за широкой спиной старшины, как на привязи – повторяю его маршрут и походку. Кто-то со стороны смеётся, и мы со старшиной грозим кулаками. С удивлением осознаю, что мы направляемся к гарнизонному военторгу. Никак старшина задумал угостить меня конфетами! Отец родной!

- Стой здесь, раз-два! – сказал старшина перед дверью и исчез, растворившись в волнующих запахах продовольственного отдела.

Стою. Скучаю. Рассматриваю асфальт под ногами – сильно загажен. Куда только дежурный по части смотрит? Скрипнула дверь с прилепленным скотчем листком «Санитарный день». Могли бы и красивее написать...

- Егоров, хватит муравьёв пересчитывать! – говорит голова старшины, торчащая из дверного проёма. - Заходи!

Мы проходим мимо витрин, с вызывающими слюну вкусностями (сюда бы собаку Павлова!), и проходим на склад, где нас ожидает продавщица Татьяна. Насколько известно, девушка замужем за старшим лейтенантом Сысоевым, который днём тянет лямку в качестве начальника продовольственно-вещевой службы полка, а вечером зависает в местном кабаке. Таня бросает на меня оценивающий взгляд, и я замечаю скептическую ухмылку. Пытаюсь ответить ей тем же и с иронией разглядываю стройные ножки, обтянутые джинсой, полоску загорелой бархатистой кожи, с бесстыдно выглядывающим пупком, два округлых полушария, натянувших до неприличия маечку... Громко сглатываю.

Таня улыбается, в то время как старшина запихивает в рот остатки «Краковской» колбасы, запивает пивом и с набитым ртом мычит, пытаясь мне что-то сказать.

- Не понял, товарищ прапорщик.

Тимофеев ускоренно перемалывает пищу и едва не давится, проглатывая.

- Твою мать, - говорит он в сопровождении пивной отрыжки. – Я те говорю, поступаешь в распоряжение Татьяны э-ээ... Татьяны. До восемнадцати часов делаешь всё, что она скажет. А в восемнадцать ноль одну докладываешь мне лично о выполненном задании. Понял?

- Так точно, товарищ прапорщик! – вытягиваюсь в струнку и кошусь на Татьяну. Та прыскает в кулак и отворачивается.

- Ну тогда всё. Давай на совесть работай, не то... Ну сам знаешь.

- Так точно, товарищ прапорщик – знаю!

- Хватит тут «ваньку» валять, - досадливо отмахивается Тимоха. – Тань, ты смотри за ним. Егоров парень шустрый – сожрёт тут у тебя на тыщу.

- Да пусть ест, - смеётся Татьяна. – Отработает.

- Ну да. Я о том же. Смотри, Егоров, что без этих...

- Без каких? – уточняю.

- Без эксе... тьфу! Без дураков, короче!

- Понял, товарищ прапорщик. Всё будет пучком, - успокаиваю, подмигивая развеселившейся продавщице.

- Смотри, - грозит пальцем Тимоха. – Вырву я тебе твой пучок, если что...

Прихватив бутылку пива, старшина любезно распрощался с продавщицей, для острастки зыркнул на меня и удалился неторопливой походкой человека, уверенного, что достиг в жизни всего.

- Ну, что делать? – интересуюсь исключительно для заполнения возникшей неловкой паузы.

- Для начала, - принялась загибать пальчики Татьяна. - Нужно переложить мешки с сахаром с прохода на стеллаж. Потом...

- Мешки? – недоверчиво спрашиваю с прищуром.

- Ну да... А что?

Татьяна непонимающе моргает, взмахивая чудесными ресницами. Наверное, не ожидала, что ей пришлют такого тупого солдата.

- Понятно, - говорю. – А на второе что у нас?

- Ящики с пивом, - уже без энтузиазма отвечает девушка.

- Ну ладно, - пожимаю плечами. – Куда тут чего класть и перекладывать?

Татьяна с готовностью показывает мешки и ящики. Сказать, что при виде такого количества мешков я впал в уныние – значит наглым образом соврать. Я не впал в уныние – я запаниковал! Никогда не думал, что в таком маленьком складе можно хранить столько мешков и ящиков...

Татьяна сидит откинувшись на стуле и наблюдает как я перекладываю грёбаные мешки. Она есть зелёное яблоко. Сорт «Семеренко». Откусывает большие куски и с хрустом их перемалывает беленькими зубками. Её огромные почти чёрные глаза смотрят на меня не отрываясь. Мне было бы приятно, если бы не мешки. Вот помогла бы, а потом сиди и смотри сколько влезет.

- Маша говорит, вы неплохо рисуете, - вдруг произносит она.

- Какая Маша? – спрашиваю, хватаясь за «уши» очередного мешка.

- Ну Мария – библиотекарь, - уточняет Татьяна, и я выпускаю из рук мешок.

Что это? Зачем она Марию поминает? Она что-то знает? Я всматриваюсь в лицо девушки и вижу в глазах затаившуюся искрящуюся чертовщинку. Она хрустит яблоком и выжидающе смотрит.

- Ну, Мария Семёновна врать не будет.

Мы продолжаем игру в «гляделки».

- А ещё она говорит... – растягивая, произносит Татьяна и загадочно улыбается.

Я утираю пилоткой пот со лба и подхожу к девушке. Она грызёт яблоко и неотрывно смотрит в мои глаза. Я невольно опускаю взгляд на майку. Искажённое изображение то ли Алсу, то ли Бритни Спирс ходит ходуном. С трудом отрываюсь от волнующей картины.

- Ну так, что она ещё говорит?

- Хочешь яблочко? – улыбается Татьяна и протягивает своё яблоко.

Я, не отводя взгляда, впиваюсь зубами в сочную мякоть и мысленно отмечаю, что она перешла на «ты». Отлично...

- Тебе не жарко? Вон взмок весь...

- Жарко...

- Ну так...

Глаза Татьяны подобны омуту. Засасывают так, что вырваться невозможно. Влажные губы чуть приоткрыты, поблескивает глянцем полоска ровных зубов. Розовый язычок на миг показывается, проходится по верхней губе и скрывается.

Я снимаю ремень, расстёгиваю курточку и вижу, как заблестели её глаза, и зарделись румянцем щёчки. Курточка летит на мешки, и я играю мышцами перед глазами изумлённой публики.

- Уважаемая публика! – кричу я, дурачась. - Единственный раз в вашем городе, проездом в Нью-Йорк - «Мистер-вселенная»! Спешите видеть, господа! Билетов почти не осталось!

Таня смеётся и встаёт со стула.

- Ладно, мистер, работай. Не буду мешать...

Уппс!..

Провожаю Татьяну печальным взглядом и без сил опускаюсь на чёртов мешок сахара. Странно... Что я не так сделал? Я же видел её желание! И вот те раз... Раскатил губу. «Мистер-вселенная»... Мудило!

Всё раздражение вкладываю в мешки – бросаю их так, что будь они живые костей не собрали бы. За работой время летит незаметно. Мешки ровными рядами укладываются на стеллажи, после занимают свои места ящики с пивом. Уставший и злой иду докладывать о выполненной работе. Смотрю на часы – управился за час. А мог бы растянуть на четыре, теперь Тимоха ещё подкинет работу. Ну, что с идиота взять кроме анализов? Говорят, и те после обеда...

- Принимай работу, хозяйка! – говорю, входя в отдел.

Негромко играет магнитола. Татьяна сидит на вращающемся кресле, покачиваясь в такт медленной музыке. В руках фужер с вином «Исповедь грешницы», бутылка которого стоит на прилавке.

- Неужели всё сделал? – спрашивает она, скользя взглядом по моему потному телу.

- Всё, что было велено, барыня, - отвечаю и картинно кланяюсь.

Её глаза вспыхивают озорным огоньком. Она ставит фужер на прилавок, поднимается с кресла и выгибается подобно кошке.

- Ну, пошли, проверим. И, если сделал плохо – прикажу конюху шкуру с тебя спустить, - подхватывает она игру. – А впрочем, я сама накажу.

Мы идём на склад, и я почти физически ощущаю на спине её жгучий взгляд. Что-то мне подсказывает, что...

- Ну? И что ты тут сделал?

- Вот. Мешки... ящики...

- И это ты называешь выполненной работой? – прищуривается «барыня».

- А что? Плохо? Не так?

- Придётся тебя жестоко наказать! – говорит Татьяна, упираясь кулачками в бока.

- Смилуйся, матушка-государыня! Пошто забижаешь сиротинушку?

- Так, немедленно снимай портки и подай ремень!

Глаза Татьяны горят огнём необузданного желания, щечки вспыхивают румянцем. Её трепетное волнение передаётся и мне. Я подаю ремень и, не отводя взгляда от бездонных глаз, медленно расстёгиваю брюки. Зрачки Татьяны расширяются, и дыхание становится более глубоким.

- Снимать? – нерешительно спрашиваю, поддерживая расстёгнутые штаны.

- И немедленно! Стащи пару мешков на пол и ложись, каторжанская твоя душа. Пороть буду!

Ложиться обнажённым на грязные мешки негигиенично. Я расстилаю поверх них белый халатик, висевший на крючке и, оставшись в трусах, ложусь на живот. Подо мной обеспокоено задвигался «младшой», желая лично взглянуть на происходящее.

- Вот тебе, паршивец!

Солдатский ремень мягко опускается на мои ягодицы.

- Ой-ёй! Не губи, матушка!

- Ах, ты ещё перечишь?!

Таня сдувает, упавшую на лоб челку, и снова опускает ремень. И на этот раз от души.

- Ой, - вскрикиваю я вполне искренне.

Татьяна входит в образ слишком быстро. Она стегает мой многострадальный зад и извергает поток ругательств. Я не выдерживаю и вскакиваю.

- Ну хватит! Моя очередь!

Я выхватываю ремень, толкаю опешившую девушку на мешки и с трудом стягиваю джинсы.

- Да как ты смеешь? Скотина! Сволочь!

Она изворачивается и пускает в ход коготки.

- А-ааа... Ну всё! Звездец котёнку!

Я брючным ремнём привязываю её руки к стеллажу, и, раздвинув упорно сопротивляющиеся ножки, протискиваюсь между ними. Девушка издаёт протяжный то ли стон, то ли рык, и закусывает губу. Задираю кверху маечку, закрывая красивое лицо, и любуюсь открывшейся панорамой. Гордо возвышаются, чуть расплывшиеся под собственной тяжестью, холмики, увенчанные тёмно-коричневым ореолом сосков. На девичьей шее бьётся полнокровной жизнью синяя жилка. Пальцы касаются смуглой кожи, описывают по спирали восьмёрку вокруг сосков и упругой груди. Скользят вниз, уступая место губам и языку, и, очертив пупок, опускаются ниже, пока путь не преграждают белоснежные «стринги». Что за преграда эти «стринги» для настоящего солдата? Рывок, треск материи, и бывшие трусики скрываются где-то за стеллажами. Я впиваюсь в сочащийся похотью нежный бутон, и Татьяна со стоном выгибается дугой. Мои ласки продолжаются до тех пор, пока мелкая дрожь не начинает бить тело девушки. Вот тут-то я выпускаю давно рвущегося в бой «братишку». Тот стремительно проникает в глубину обороны «условного противника» и поражает его серией мощных ударов. Татьяна кричит, кусая майку, и я временно отступаю для передышки и перегруппировки основных сил, чтобы чуть позже вновь броситься в атаку. Освободив лицо девушки от майки, я ловлю губами влажные уста и развязываю руки. Переворачиваю податливое тело девушки и проникаю с тыла. Татьяна вскрикивает и обессиленная отдаётся на милость «врагу». Но милости не будет. Только не сейчас... Ещё немного, ещё один натиск и... Батарея реактивной артиллерии бьёт по «врагу» всей мощью, и тот бьётся в предсмертной агонии, издавая последний крик...

- Ты зверь, - вяло говорит Таня через какое-то время.

- Угу... Кинг-конг жив...

Я провожу пальцем по изгибу спины и она, прогибаясь, умоляет прекратить.

- Не нужно, не то я опять...

- Я не против, - зеваю. – Хотя измотала ты меня, Танюшка... своими мешками...

 

В восемнадцать ноль одну, еле передвигая ноги, вхожу в каптёрку. Прапорщик Тимофеев с удовлетворением отмечает мой потрёпанный вид.

- Товарищ прапорщик, рядовой Егоров ваше приказание выполнил, - докладываю. – Сделал всё, о чём просила Таня.

- Она, Егоров, тебе не Таня, а Татьяна э-эээ... Татьяна. Понял?

«Это тебе она «э-э Татьяна», а мне Таня, Танечка, Танюша», - думаю я, но вслух рявкаю:

- Так точно, товарищ прапорщик!

С того дня, братцы, мой ежедневный рацион стал богаче на колбаску и конфеты. А за «особые заслуги» я частенько поощряюсь дармовой выпивкой или интересной книгой. Зависит, от обстоятельств...