СТИХИ – Я

Сборник избранных стихотворений

 

 

Полуувядших лилий аромат

Мои мечтанья легкие туманит.

Мне лилии о смерти говорят,

О времени, когда меня не станет.

 

Мир — успокоенной душе моей.

Ничто ее не радует, не ранит.

Не забывай моих последних дней,

Пойми меня, когда меня не станет.

 

Я знаю, друг, дорога не длинна,

И скоро тело бедное устанет.

Но ведаю: любовь, как смерть, сильна.

Люби меня, когда меня не станет.

 

Мне чудится таинственный обет...

И, ведаю, он сердца не обманет, —

Забвения тебе в разлуке нет!

Иди за мной, когда меня не станет.

Зинаида Гиппиус, 1895

 

 

 

Цикл «Путешествие в античность»

 

Сонет

Любовь моя, моя Итака,

К тебе мне вечно суждено

Плыть под ночным багровым небом...

К. Герасимов

 

Моя любовь, ко скольким островам

Я вел ладью, тобою ослепленный!

А на Итаке в древние колонны

Взвивался от курильниц фимиам.

 

А ты ждала – из всех моих безумий,

Отвергнув чужестранных женихов,

Что я вернуь к тебе, под давний кров,

Искатель чувств, страстей и вольнодумий.

 

Как ты ждала... Вот я, встречай! С рассветом

Вхожу я к ложу юности моей,

Но полон наш чертог ночных теней,

Из прошлых лет доносит эхо : «Где ты?»

 

Хоть нет тебя, а я давно слепец,

Мы на Итаке вместе. Наконец.

1999

 

 

Фаэтон.

-Звездные дали, куда вы стремитесь?

-В райские пагоды Вечного дома!

Там, за чертой городского излома,

По небу шествует огненный витязь.

 

Смертным пора перед солнцем склониться

И в высоту не взирать отрешенно.

Скорбный отец потерял Фаэтона,

Гелиос, где же твоя колесница!

 

Кони, хрипя, по земле покатились,

Крылья их смяты на каменном склоне.

Очи ужасней, зеницы – бездонней

В небе отеческом остановились.

 

Нет, не узреть больше бездны слепящей,

Стоя на царском отвесном помосте.

Я – человек! Переломаны кости,

Тело – на тверди своей настоящей.

 

Скоро умру... Отлетает дыханье,

Как у земного – без трубного гласа.

Видеть – святые вершины Парнаса,

Вот, Фаэтон, и твое наказанье.

1998

 

 

Царь

Мой бедный царь, осыпался песок

В твоих часах – не помнят уж о друге...

И призрак твой еще гостит на юге,

Но завтра отлетает на восток.

 

И я молюсь среди чужих часовен,

Где стаи птиц кружат над голубятней,

Где солнце горячей и незакатней –

Я для тебя прошу о тихом крове.

 

Пусть синева глаза мне ослепила...

Велик простор от края и до Края.

Согласна ль? – шепчут небеса, венчая

Меня с тобой, чей давний дом – могила.

 

Мой мертвый царь, дрожит в руках корона,

Я не смогу ее принять, помилуй!

Удел твой – быть среди того, что было,

Плывя из Трои к берегам Илиона,

 

Оповещая через всех гонцов

О приближеньи берега любимой.

Но вслед кричу фрегату – Мимо! Мимо!

Ты мимо проскользнул в конце концов!

1998.

 

Несбыточность

Тишина. Запредельные шепот и память приснятся друг другу,

Мир уже далеко, и лиловым становится вечер.

И усталые кони сознания скачут по кругу.

О бессонница чувств! Я молюсь о несбыточной встрече!

 

Город листья взметнет над безжизненной плотью асфальта,

Людный сквер, снегопад, и опять – ослепление ночи.

Из прошедших столетий играют на улицах альты,

И становится жизнь с каждым всхлипом на ноту короче.

 

Я взываю – приди! Пусть потом – возрождаться из пепла,

В медной пене волос утони, как в объятьях Менады.

Время стерло века. И богиня возмездья ослепла,

И остался податливый шелест кокетства – не надо!

 

Нет, весталка рукой белоснежной не сбросит покрова,

И не вылетят древние стрелы из лука Амура,

И седые уста дорогого не вымолвят слова,

А сомкнутся навек в остывающий мрамор скульптуры.

 

Уходи! Не дыши! И скорбеть перестань, и смеяться,

Горизонтами сна наших дней приближается финиш.

Только в новых мирах, как и здесь, может быть, может статься,

Мой заступник и враг, ты меня все равно не покинешь.

2005

 

 

Слова (ирония)

В этом мире оставлю я только мелодии слов,

И тяжелые звезды потерь, что лежат под ногами,

А любимым ветрам – пепелище моих городов,

А любимому другу – всего лишь альковное пламя.

 

Я пройду мимо вас чередою игривых часов,

Лягу линией сердца на черствые ваши ладони.

В этом мире оставлю я только мелодии слов,

И Пегаса без крыльев, стоящего в ветхой попоне.

 

Но когда в предосенней листве закричит ураган,

И разгонит седых облаков завалявшийся кокон,

В Млечный Путь моих звезд, ореолом мечты осиян,

Слабый вырвется конь, и сокроется в бездне далекой.

 

...Мой Пегас обессилел, и нежная пена у губ,

Он упал и разбил большеглазые круглые звезды.

Все затихло. И ветер носил обескрыленный труп

Среди мертвых планет, в темно-синей вселенной бесслезной.

 

Но к земле осязаемо-грешной, к развалинам снов,

Я рукою тянусь, паутинно-прозрачной и тонкой.

Нет, еще не пора! Не допета корона из слов,

И последний завет о любви не оставлен потомкам.

2005

 

 

Полет Икара. ХХ век

Полет между острых и жалящих скал,

Я здесь не напрасно тебя потерял,

Чтоб через столетие, вернувшись сюда,

Прогнать через тучные нивы стада.

 

Я стар и доволен, и плотен мой стан,

А сердце давно исцелилось от ран,

Я счастлив, а боль от меня далека,

И тяжестью перстней гордится рука.

 

Но только порою, когда так могуч

Срывается ветер с надбрежий и круч,

Я в этот полет простираю пращу

И в вихре тебя бесконечном ищу.

 

Ах, если бы сбросить ненужный мой груз,

Кольцо разорвать тяжелеющих уз,

И в яркое небо, объятья раскрыв,

Суметь воспарить как, мотыль или гриф.

 

Счастливых букашек увидев игру,

Я гибкие ветви с земли подберу,

И тканью, прозрачной, как древний виссон,

Я их оберну – пусть мечта моя - сон!

 

И оба крыла облеку я в шелка,

Синее воды, что темнела века,

И утром туманным с зарею проснусь

И к рифу над морем один подымусь.

 

Стихия бушует почти что у ног,

Но в песне волны нет знакомых тревог.

Я неба вершины увидеть хочу,

И стану на край. И с него полечу.

 

Ах, синие крылья, единый лишь миг

Звучал в поднебесье мой радостный крик,

И плыли светила со мной наравне...

Но я позабыл, что летают во сне.

 

Была ты прекрасна, моя синева,

Но каждая птица без неба – мертва,

И рыбы от вод не бывает вдали, -

Не жил человек высоко от земли.

 

Хоть я и поднялся в бескрайнюю высь,

И валы морские внизу разлились,

Но после, на камне отточенном скал,

С разбитою грудью я навзничь лежал.

 

Я влагу устами холодными пил,

Мой взор за орлами спокойно следил,

И хоть среди них я прожить не сумел,

Навек небеса – мой последний удел.

1997

 

Сонет

Цепи рабства и любви,

Все, пред чем я полон страхом,

Рассекут единым махом

Парка, ножницы твои.

Д.Мережковский

 

Судьбы сплетая нити, Парка знала

Мой первый крик и смертное «прости».

Так что ж, теперь, колдунья, не грусти,

Над рукодельем сникшая устало.

 

Но мне вино хмельным потоком лала

Ты пролила морщинистой рукой,

Смешав любовь с предвечною тоской

В безжизненном мерцании бокала.

 

Мне суждено твой кубок пронести

Уже неполным по стезе печали.

И срок потерь достойно соблюсти.

 

Еще землей созвездия не стали

И море не соделалось, как кровь,

Чтобы уста слиянья не искали.

 

О моя Парка, пощади любовь!

2000

 

 

 

Кифара

Утешаюсь. Волхвы не ошиблись, вещая. В пастельных

Красках неба я вижу твой лик всепрощающий. Пела

На кифаре струна. Я прощался с землею бесцельной,

И волна уносила к брегам белоснежное тело.

 

Меня предали боги. О Зевс, не старайся, не надо,

В аромат асфоделей вдохнуть мою душу пустую.

Все закончилось. И надо мной только губы Менады,

И веселый оскал, предвещающий кровь поцелуя.

 

Не затронута жизнь ни одним откровением свыше,

Кроме звона мелодий и терпкого запаха лавра.

А теперь – где они? Ноты, громче! Я больше не слышу

Ничего, кроме хриплого гласа Харона-Кентавра.

 

Но надежда одна – через смерть, через Стикс и молчанье,

Через холод подземный и душ исстрадавшихся крики:

Как короной чело, так венчая собой ожиданье,

Мне навстречу идет незабвенная тень Эвридики.

 

И, сливаясь в одно, на пороге слепящего рая,

Мы любовь погасим, как последние искры пожара.

Только грустно звенят, мое сердце навек покидая,

Солнцеликие песни твои, золотая кифара!

2004

 

Статуи

Жар рассвета. Уйди. Я уже не услышу

Всплески рук, или сердца усталого клекот.

Ты любим, но прости – словно статуи в нишах,

Мы и близко друг к другу стоим, и далёко.

 

Пусть на теле богини невидимы раны, -

Они ноют, но я ни о чем не жалею.

Лишь бы видеть всегда, как на лике чеканном

Твоих мраморных губ извиваются змеи.

 

И мелькают века привиденьем монаха, -

Мы незыблемы в позах полета немого.

Рассыпаются чувства пригоршнею праха,

Жизнь уходит с земли, и сменяется новой.

 

Сотни лет в арке стрельчатой, словно в могиле,

Мне лицо затянули патинной коростой.

И осколки волос серебристою пылью

Тихо сыпятся вниз с золотого помоста.

 

Скоро время, как старость морщинами кожу,

Сетью трещин могучие плечи покроет.

Ты молчишь, только каменный взгляд насторожен.

Время лечит людей, но нещадно к героям.

 

Разорят поколения темные ниши,

Выйдет срок арабесок, лепнин и порталов.

Пошатнувшись слегка и ударов не слыша,

Мне на руки тогда упадешь ты устало.

 

Бросят наши тела средь вселенского хлама,

Наконец мы вдвоем! на прокрустовом ложе...

Я к тебе потянусь, к нежной трещине самой.

Ты молчишь, только каменный взгляд насторожен.

 

Память чувств наши души настигнет, как ветер,

И любовь засмеется на лике чеканном.

Я в единственный раз, за лихие столетья,

Дотянусь до тебя, и дышать перестану.

2004

 

Сонет

Мельканье лиц, периметр площадей...

Зову беззвучно, зная – не услышишь.

Хоть песней стать бы в памяти твоей,

Что с каждым днем бледнее все и тише...

 

Не завоеван мной твой бренный мир,

Копье ломаю о твою свободу.

Я свиток рву, зачитанный до дыр,

Нектар Олимпа обращая в воду...

 

Тунику – в пепел, злато – в черепки,

Всыпаю все в старинный кубок пенный.

О только бы не вздрогнуть от тоски,

Не расплескать напиток драгоценный.

 

Глоток... Но как победная награда,

Ты мне явись в последней капле яда.

 

2007

 

Сонет

Весталка. Храм. Багряная заря.

Колонны, орхидеи и аканты.

Медовый привкус ночи сентября

И ад Орфея с преисподней Данта.

 

Во времени причудливо сплетясь

Вещают сны о пройденных дорогах.

И мне на плечи золотую вязь

Бросает кто-то с дальнего порога.

 

И вот уже достигнут пьедестал

Почти... Отыгран гимн на верхней ноте.

Но лишь богатый занавес упал –

В виду толпы стою на эшафоте.

 

Лишь на пути забрезжит счастья свет –

Ты глянешь вдаль, а будущего – нет.

2007

 

Наши чувства – стальные

Похоронные дроги.

Две звезды огневые –

Мы ни люди, ни боги.

 

Ни бесстыдные звери,

Ни невинные дети.

Голубиные перья

На небесном скелете.

 

Как умерить кручину,

Не шагнув к аналою?

Крылья давят на спину:

Ты остался со мною.

 

Ни летать и ни ползать,

Ни лобзать и ни биться.

Мы – опавшие звезды,

Искаженные лица.

 

Может, сморщится лоно,

Как под ветром – омела,

И взметнутся вороны

Над лелеемым телом?

 

Станут чувства – покоем,

И прощеньем – обиды...

И ослабится вдвое

Тетива Артемиды.

 

И на ложе бесплодном

Мы друг друга не примем.

Не хочу быть свободной,

Пусть останусь рабыней.

 

Ненавижу и знаю:

После первого зова

На коленях рыдая

Я забуду другого.

 

Прокричу после бури,

Подымаясь на ноги,

В бездну цвета лазури:

«Мы ни люди, ни боги».

 

Отслоняясь ладонью,

Повторяю – «не будет...»

В яме или на троне

Мы ни боги, ни люди.

 

Что такое свобода?

На мольбу о прощенье

Я на ложе бесплодном

Становлюсь на колени.

 

2007

 

Поэт

Все было связано с морем –

Синий простор куполов,

Близость Кавказских нагорий,

Грохот прибрежных стихов.

 

Все было связано с тенью,

С зыбкою вехой огня.

Жизнь подчинилась паренью

И подчинила меня.

 

Только в горячке бессилья

Меркнет заоблачный Понт.

Сломаны длинные крылья,

Недостижим горизонт...

 

Горечью сомкнуты губы,

День продирает сквозь строй,

Вскинуты медные трубы, -

Я очарован игрой.

 

Скоро – двойничеством света

Вспыхну у вас на виду.

Недолговечной кометой,

Искрой на огненном льду.

 

Все было связано с болью

В этом забавном миру.

Словно в небесную волю

Я вовлекаюсь в игру.

 

Крылья пылают – бессилен,

Не встрепенуться – сгореть.

Ради всеобщего «были»

Стоит ли мне умереть?

2007

 

Поклонись ожидающей женщине

Отправляясь за тысячи верст к полюсам заповедным,

Покидая очаг и не слушая горьких воззваний,

Оглянись на порог – может, взгляд этот будет последним,

Поклонись ожидающей женщине издали, странник.

 

Скоро гнев Посейдона отсрочит возможную встречу,

А в бою ее голос умолкнет, как арфа Эола.

Знай, что верит – однажды домой ты войдешь, незамечен,

И ладонью муки зачерпнешь, что она намолола.

 

...Прогони аквилон – ветер с севера очень некстати, -

Много встретишь на утренней мачте рассветов чудесных,

Заслоняясь щитом от далеких, забытых объятий,

Устремляясь за солнцем в обход облаков поднебесных.

 

Ей приснятся касания пальцев твоих огрубелых,

Через тысячи верст и огни полюсов заповедных,

И скользнувшее к ней, утомленное в подвигах тело,

В раскаленных рубцах и заживших, девически-бледных.

 

Помни вечно зовущие с берега давние песни,

И, коня осаждая, летящего в длинном галопе,

Уходя на войну – пусть помедлит суровый наперсник –

На краю разлученных миров поклонись Пенелопе.

2008

 

 

Цикл «Тоска по Храму»

 

Долина плача (переложение псалма 84)

Той долиной иду каждый день, каждый час,

Все слова я земные растрачу.

Будет вечно блажен самый светлый из нас,

Проходящий Долиною Плача.

 

Даже птицы находят в пустыне дома,

Сохнут лилии, в виссон облачаясь...

Лучше Божий порог золоченых громад,

Приступаем к нему, содрогаясь.

 

Как жилища Твои вожделенны, Господь,

Боже сил, и в притворе Сиона

Я забуду свою бесполезную плоть,

Стану светом в лучах небосклона.

 

Лучше тысячи дней мне единый лишь миг

Подле Бога... Земля, что ты значишь?

Пусть от жажды присох мне к гортани язык,

Прохожу я Долиною Плача.

 

Истомилась душа, восторгаясьТобой,

Вьются ласточки пред алтарями,

И несутся мольбы с непрестанной хвалой,

Сердце ходит Твоими стезями.

 

Царь мой, Бог мой, склонюсь под священным дождем,

Помазанник Твой просит защиты,

Будь мне солнцем и будь благодатным щитом,

Нас к источнику жизни – веди Ты!

 

Славься вечно, Творца непорочная власть,

На Сионе нам встречу назначив,

Я мечтал бы к Престолу величья припасть,

Проходящий Долиною плача.

1999

 

 

Сонет

Гостит на амбразуре поздний луч,

На руки бестелесные стекая,

А в небе бьется радостная стая,

Как в скорби, утонув в апсиде туч.

 

В часовнях – мрамор. Плачет Богоматерь,

Ты – осень. И в венках из желтизны

Восходят по ступеням в церковь сны,

И голоса на песнопенья тратят.

 

Мы – вечность. Вечность жизни – ты и я.

Два пасынка судьбы. Полет. Две раны.

И к алтарю под пение Осанны

Последний шаг. Соборная скамья.

 

Здесь памяти конец и изречений,

Ведь души не отбрасывают тени.

1998

 

Адам и Ева.

 

Для наших сердец никогда не увянет

Роскошная зелень из брачного сада,

Но темною глиной и вереском станет

Гирлянда розанов, небес анфилада.

 

Померкнет твоя обольстительность, Ева,

И кудри петлею вкруг шеи овьются,

И чашу вкушая Господнего гнева,

К тебе постыдится Адам прикоснуться.

 

«Наш рай, где блистали небесные кущи,

Где капля росы по ладони струилась,

Где солнечный луч, нам по веждам бегущий,

Вещал, что рассветом земля озарилась?

 

Где он? Опираясь о старое древо,

Я плод вспоминаю хмельной и горящий,

И вкус его грешный. И голос пьянящий,

Твой голос, меня искусившая Ева!

 

И слабость, что тело мне тотчас сковала,

И бледность, и кровь закипевшую в жилах.

А лик в небесах будто туча сокрыла,

Из рук моих яблоко знаний упало.

 

Смотри- ты седеешь, и я не бессмертен,

Мы в этом миру – без чудесного крова,

Но шепчет нам Ангел всеслышащий: «Верьте,

Хоть сын ваш один и погубит другого.

 

Терпеть вам и ведать, рождать и молиться,

Вы сами желали подобную участь.

Состарятся ваши прекрасные лица,

Вы к Богу пойдете, стеная и мучась».

 

И голову вскинул Адам златокудрый,

Виденье все дальше, не верится в чудо,

Но Ангел прощается светлый и мудрый

С отцом поколений и матерью блуда.

 

Склонился Адам над ржавеющим плугом,

Кровавого пота ладони не знали.

А следом за ним, словно тень, друг за другом

И Каин, и Авель смиренно шагали.

 

И женщина прячется в доме от зноя,

Рукою держась за набухшее чрево.

Лишь память о прежнем Эдеме – с тобою,

О вечная мать! О коварная Ева!

1997

 

Наконец

Так просто разбить было хрупкое счастье

Слепыми руками.

В сияньи любовной вседышащей власти

Мы стали врагами.

Как тень, набегая на древние своды

Прекрасного храма,

Мы шли по извечным ступеням природы,

От Евы к Адаму.

Мы шли, спотыкаясь о древние камни –

Минувшие страсти.

Еще догорало лампадное пламя –

Разбитое счастье.

Мы шли, не познав всех грехов запоздалых,

К полям Афродиты.

На грудь мне главу наклонял ты устало,

Мы были забыты.

Мы долго горели и долго сияли

Нам смертные боги.

И оба языческий храм разбивали

На пыльной дороге.

Мы стали врагами. Уста иссушает

Лишь долготерпенье.

А маятник жизни свое добивает:

Прощенье... Забвенье...

1999

 

Я буду ждать.

Ты – пыль эпох, далекий голос счастья,

Ты – мой рассвет и капище мое.

Ты – лик любви, оскал драконьей пасти,

Надгробный ангел, крест и воронье.

 

Молитвы крик и возглас Miserere,

Чужих столиц точеные черты.

Смятение мое. Тоска по вере,

И скачущая жизнь – все это ты.

 

В песке аллеи – начертанье встречи,

Ослабших уст касание. «Прощай».

И время, что терзает, а не лечит.

И горестные крики птичьих стай.

 

Где ты теперь? Ступая осторожно,

Крадется память из пустых углов.

И бьют часы, как плетью – невозможно!

Но я иду на еле слышный зов.

 

Я верю, что конец судьбы друг в друге

Всевышний нам позволит обрести.

Два пасынка надежд в Kавказском круге,

Два посоха на сумрачном пути.

 

Мой пилигрим, в обрушенной часовне

Я буду ждать – одною из колонн.

Но где бы ты ни бился – только помни:

Мы вместе вплоть до гибели времен.

 

2006

 

Сонет

Все возвратится на круги своя,

Земные дни мои сочтут невзгоды.

С небес в конце спадут Потопа воды,

Останемся над бездной – ты и я.

 

Восстанет свет – из мрака, из Эреба,

Всех демонов из памяти изгнать.

Пролей же вниз святую благодать,

Моих отцов мерцающее небо.

 

Тебе через пески меня вести

К земле, в иных мирах обетованной,

Покуда не воскликну вдруг – Осанна,

Спасение! – уже в конце пути.

 

Но там, за Плача вечною стеной,

В грядущих жизнях – будешь ли со мной?

1998

 

Славлю Господа, но

Полон мир немотой.

Мне прожить суждено

С обнаженной душой,

Слишком трудно сиять,

Не сгорая дотла,

Слишком трудно дышать,

Когда жизнь истекла.

И любовь удержать,

Как в ладонях – щегла.

Обернувшись – бежать

На мерцающий свет

-Да, - на все отвечать,

Но послышится – нет.

Слишком долго парить

Никому не дано.

Мы должны говорить:

Все вокруг – все равно.

Мы должны повторять,

Неизбывный канон,

И красиво ступать

Хоть наш путь раскален.

Рассыпаясь, броня

Станет щебнем дорог.

Только крылья хранят

От насущных тревог.

И зеркальная нить

Все зовет на покой.

Невозможно прожить

С обнаженной душой.

2008

 

Распятие

Мой Отче! Чаша неподъемна,

На пир ее – не пронести.

Ты крест перстами начерти

На винной пене странно темной.

 

Как тяжек на Голгофу путь!

Близки народные рыданья.

Но в смерти скрыто созиданье,

Ты сможешь время вспять вернуть.

 

Ты преломил хлеба вечери,

И кубок осушил до дна.

О Плача храмная стена,

Скорби о таинстве потери.

 

Ты падал в пыль среди дорог,

Как ноша крестная томила!

И Дева-Матерь слезы лила,

Когда в толпе кричали: «Бог!»

 

И грянет гром. И заструится

Из рваных ран густая кровь.

Христос! Распятая любовь,

Опять зовущая молиться.

 

На древе скрещены ступни,

Раскрыты руки, как объятья.

Внизу услышат мать и братья

Призыв: «Лама Савахфани!»

 

В ответ разверзлись небеса,

И ночь надвинулась вторая.

Как стонам вторили из рая

Дрожа, пророков голоса!

 

...Пошлет заря лучи косые,

Как после бури - благодать.

И ангел спустится рыдать

На крест прославленный Мессии.

1998

 

 

 

Отпущение.

Оторвать от себя и отбросить, вкусив от соблазна,

Райский сад позади. В бренный мир нам осталось спуститься,

Путь заказан назад, даже зов оказался напрасным,

И источник иссяк, и гниет на плечах власяница.

 

Боже мой! Неужели теперь нет обратной дороги,

Неужели навек на вратах повернулись затворы?

Почему только в юдоли слез мы стенаем о Боге,

Или славим Его вдалеке от Эдемских просторов?

 

Непривычная боль. Слишком ветрено на пепелище,

Огнезарный закат превратил наши лица в пыланье.

Неподъемную чашу от пыли столетий очищу,

Отхлебну из нее. И уже не спасет ожиданье.

 

Что? Ты рядом еще? Так иди по дороге к Эдему,

Может встретишь Архангела или слепого бродягу.

И примеришь во сне из терновых ветвей диадему,

Пригубив, как и я, помрачения терпкую влагу.

 

Ты не знал, как давно, как давно твои губы мне мнились,

Как давно принесла я тебе все святые обеты,

Как давно кольца Змия вкруг нежного древа обвились,

И кричали о нашем грехе вперебой экзегеты.

 

Что ж – теперь уходи. Обернусь на приют разоренный,

Пальцы тонут в кудрях? Отними ослабевшие руки.

Я запомню наивным тебя, молодым и влюбленным,

И останусь одна обреченной на вечные муки.

 

Этот ад – на земле! Отпускаю, но что же, но что же

Так предательски тесно последние сжались объятья?

Наблюдая потерянный рай, de profundis зову Тебя, Боже,

Как взывала, наверно, с Голгофы Пречистая матерь.

 

Если любишь – отдай. Коль твое, то получишь обратно,

Верю, грешница, в обетование Господа-слова.

И тебя в этом ярко сияющем убранстве ратном

Отпускаю по водам, как хлеб, чтобы встретиться снова.

2008.

 

Крест

Обвитый лентами, ты оловянно-прост,

С тобою взор и ярче, и светлее.

Без страха мы на смерть и на погост

Уходим, унося тебя на шее.

 

Ты был целован всеми и одним,

И в церкви, и на горьком поле брани,

Ты был и медным, был и золотым,

Ты слушал плач, и пение Осанне.

 

Мой кроткий друг, я ухожу, скорбя,

Что в этой жизни ничего не стою,

Тебя люблю, надеюсь на тебя,

Ты будешь похороненным со мною.

 

Мой мраморный и безответный друг,

Тебя воздвигнут прямо к изголовью,

Ты смоешь кровь с моих грешивших рук,

И пусть земля напьется этой кровью!

 

Прости меня, мой оловянный крест,

Что я тебя не прятал под рубахой,

Моя душа летит из этих мест,

Как голова разбойника над плахой.

 

Украсишь ты собой другую грудь,

К иным губам ты будешь поднесенным,

Но одного меня – не позабудь,

Каким я был – веселым и влюбленным...

 

На синем шелке я носил металл

В священной форме маленькой эмблемы,

Он помнит час, когда я умирал,

И как на мне лежали хризантемы.

 

Мой польский крест! я только был поэт,

И, в небо уходя дорогой Млечной,

Я завещаю всем, на сотни лет,

Тебя – на ленте выцветшей и вечной!..

1995

 

 

Цикл «Города»

 

Ты прости меня, Господь

Праведный,

Две души внутри меня

Стравлены.

Кем я был среди людей

Вспомню ли?

Те любили меня – те –

Недопоняли.

 

Там, где брызги прежних лет

Падали,

Где фонтаны – там несет

Падалью.

В своды, в своды ухожу

Плачущей

Я из жизни ничего – нет –

Не значащей.

 

Там прохлада, солнце, свет

Памяти,

Там частицу лучших лет

Вы оставите.

Если душу разделю

Поровну –

Все достанется Тебе,

Domine.

1998

 

Город

Молчат кариатиды и атланты,

Над городом зависшие средь туч,

Предчувствуя, что скоро слабый луч

Прольется в бессловесный город Данта.

 

Где улицы извиты, как дороги,

И каждое окно – как каждый дом,

А небо слезно залито дождем,

И капители в ряд – как мысль о Боге.

 

Я среди серых пробираюсь дней,

Часы мелькают, будто бы ступени.

Перед концом пути дрожат колени,

Как пред любовью мертвой. Не моей.

 

Иду... еще... Последняя скамья,

Из мрамора последняя хламида

Свисает с плеч. Одна кариатида

С фасада смотрит точно так, как я.

 

Мой город – мой... по капле, между стен

Стекает прах, под камни пьедестала.

Один лишь миг в ладонях я держала

Увядшей жизни списанный катрен.

1998

 

Город Солнца

Мой Город Солнца! Оставляя твердь

Земную – я тебе слагаю гимны,

Обетам верен оставаясь схимны,

Желаю в твоем храме умереть.

 

Чтобы лучи твои, витраж пронзая,

В орбиты остановленных зениц

Моих лились. И с шумом крылья птиц

Ланит коснулись, смерть мою венчая.

 

Я был аскет: идеалы воплотив,

Как в радостном творенье Кампанеллы,

Я все похоронил под белой стелой,

И жизнь свою вдохнул в последний миф.

 

Теперь спокоен циферблат времен,

И не томим пророк духовной жаждой.

Civitas Solis! – я позвал однажды,

Но волны дней мой заглушили стон.

 

Civitas Solis! – гимн любви и силе

Пою я твоим улицам вослед.

Все тучи скорби, разгоняя свет,

Над рукописным городом почили.

1999

 

Сонет

Исчезнешь дымным небосводом,

Сольешься с городом и днем,

Лишь для меня ты – каждый дом,

И духа каждого свобода.

 

Иду... в величие аркады,

Бледнеют призраки скульптур,

И молит мраморный амур:

«Не разбивай меня, не надо!»

 

Твой град - стремление в колонны,

В пустую высь полдневной тьмы,

Пусть канут лучшие умы

Навек в руины Парфенона!

 

Где тайники времен разрыты, -

Мне облик жизни укажи ты.

1998

 

 

Петербург

Мой Петербург! В величье строгом

Все те же мы.

В устах – все то же имя Бога,

И гимн зимы.

 

Мы прижимаем к чахлым персям

Не связку гемм,

А крест из олова. Воскресни,

Мой Вифлеем!

 

Нам дорог каждый твой заулок,

Колосс Петров!

Румянец на славянских скулах

У юнкеров.

 

Подков рысацких стройный цокот

По мостовой.

И взоры ночи белоокой,

Дождь над Невой.

 

Мы помним: лавр побед державных

Тебя венчал.

И хор монахов православных,

И русский бал.

 

И бледных дев лепные плечи,

И их шелка...

Я, как двойник твой, незамечен,

Скользнул в века.

 

Трущоб зловонная утроба,

И тронный зал.

Ты, облачась в туман, как в робу,

Глядишь в глаза.

 

Град венценосцев и увечных,

И грозных пург,

Прими меня, мой призрак вечный,

Мой Петербург!

2001

 

Грань.

Мелькают мимо города,

Их облик странен.

С порталов капает вода –

Живу на грани.

 

Из пыли золотой она

И расстояний,

На холод твой обречена –

Любовь на грани.

 

Устало меркнут облака,

Закат пространней.

Куда ведет твоя рука?

Живем – на грани.

 

Листами машет часослов

Нам на прощанье.

Как рой весенних мотыльков

Лечу – по грани.

 

Смелей, переступи черту,

Смири обиды.

Когда ты взмоешь в высоту –

Я слез не выдам.

 

Я обернусь – и кану вслед

Аккордом скерцо.

Стрелой, сломавшей арбалет,

Попавшей в сердце.

 

Но стоит ждать и стоит жить

В ее дурмане.

Надежды незакатной нить:

Любовь на грани.

2008

 

Петербургская симфония

Декадентский мотив... И колонна Растрелли.

Заводь жмется к ногам обмороженной шерстью...

Мы одни над Невой лист пожухлый жалели,

И дразнили любовь, и смеялись над смертью.

 

Зябко плечи ссутуля, толпились платаны,

В сновиденьях аллей белый чудился призрак...

И хотелось ладонь целовать неустанно,

И скользить по волнам, и смеяться над жизнью...

 

Помоги мне успеть к ледяному рассвету

На костер из сонетов взойти обнаженной,

И не чувствовать боль. И не вскрикивать «Где ты?»

И любимых не звать, и не жаждать короны.

 

...Опаляет заря профиль северный неба,

И симфоний ночных умолкают аккорды,

Свет врывается в мир колесницею Феба,

И любуется город квадригою гордой.

 

Только пусто теперь в декадентских аллеях,

Пепел застит глаза. И колонну Растрелли.

О чужие уста современных Орфеев,

Повторите опять то, что мы не допели!..

2004

 

Отрывок из пьесы «Город искусств»

Плачь!

Я удаляюсь от тебя. Бег.

Последний шаг, летят года вскачь,

Ты – жизнь моя, мой краткий век,

Ты – блик мой солнечный и снег,

Плачь!

 

Уж нет и в прошлом светлых дней,

Любовь не матерь, а палач,

Властитель памяти моей,

Не проклинай, не сожалей, -

Плачь!

 

Ты мою вечность, мой язык

Во свитках мира обозначь,

Последний вздох и первый крик,

И Музы вдохновенный лик.

Плачь...

 

Ты – первый роспуск чувств моих,

Весны недолгой черный грач,

Оставит время нас одних

Меж сводов смерти огневых...

Плачь!

2000

 

 

Тифлису после войны

 

Отдалившийся ангел, приди к разоренному дому!

Без тебя над Тифлисом вечерние зори бледнее.

И на миг задержись на каштановой летней аллее

И крылом проведи по Кавказских нагорий излому.

 

Неужели не помнишь полета над куполом белым,

И лучей, что, слепя, проливались в большие зеницы,

Как в преддверии солнца кружили над городом птицы,

Как легко ты носил в ураганах прозрачное тело?

 

Улыбнись с высоты покосившимся крышам знакомым,

Грозный щит оберни в шелковистое знамя победы.

Хоть агонией мысли, хоть старческим лепетом бреда,

Отдалившийся ангел, приди к разоренному дому!

 

Пусть дотла догорят над Тифлисом планеты-лампады,

И полет над бурлящей Курой превратится в паденье

В огнезарных лучах, за собою не чувствуя тени,

Ты, как вечность, войди через свод виноградной аркады.

 

И в вечерних раскатах давно отошедшего грома,

Подражая тебе, как и ты, становясь бестелесней

Я зову тебя тихо, но зов превращается в песню:

Отдалившийся ангел, приди к разоренному дому!

15.04. 2008

 

Не различить в далеком стоне

Манящих бархатных тенет.

Как пламя, скрытое в ладонях

Твой невозможный тихий свет.

Как разломившаяся ране

К ногам упавшая стрела.

Поток любви, хвала Осанне,

И боль, что все превозмогла.

Через распятые столетья

Живую воду не пролить.

Еще не прах. Уже не дети,

Но неизменно слово «быть»,

Тягуче, вечно, как закаты,

И воспаленный небосвод,

И низкий гул святой кантаты,

В святилищах чужих широт.

Я здесь, я здесь... под солнцем вечным

Тифлиса в траурной пыли,

Я с ним в наряде подвенечном

В зените плачущей земли.

Не оступлюсь на Рубиконе,

К тебе ведомая судьбой.

Ты – пламя, скрытое в ладонях,

Неугасимый светоч мой.

2008

 

 

 

Цикл «Рампа»

 

Сонет. Театр.

Жизнь – это только тень...

Шекспир

 

Зал пуст... И маска падает из рук,

Умолкли, утомившись, рукоплески.

Со стен в тоске кивают арабески,

Погасшей рампы замыкая круг.

 

Подмостки встреч и паперти разлук

Пусть станут судьбоносными волхвами,

Да не угаснет животворный пламень

Фальшивых слов и неподдельных мук!

 

Мы лицедеи! Роли старят грим,

И Одеон с закатом покидая,

Верны мы только призракам своим,

 

Что за пределами театра. Или рая,

Где свод кулис укроет нас, как сень,

Нить с явью незаметно обрывая.

 

Не уходи, актер! Жизнь – только тень...

1999

 

Сонет. Черной маске.

Но, может, маска черная, спадая,

Содеется вдруг обликом твоим?

(Цикл «Рампа»)

 

Меняю маски. Старость, протяни

И ты свою, с искристыми лучами.

И, погасив весны беспечной пламя,

Пусть зимние засеребрятся дни.

 

Я осознаю превосходство счастья,

Грядущего в бессмертии души,

И Бог шепнет сознанью: «Не спеши,

Остановись пред времени всевластьем!»

 

Вдруг руки обнажат сплетенье вен,

Ладонь утратит росчерк линий жизни,

И скрипки зазвучат еще капризней,

Как красоту, оплакивая тлен...

 

Финал... Пожалуй, ярче не сыграть.

Но... маску я уже не в силах снять.

2000

 

 

Сонет. Роли Каллиопы

 

Аплодисментов нет, как нет сомнений:

Я отыграл свое на этой сцене.

К.Герасимов

 

 

Мне жгут уста предвечные слова,

Играю жизнь, и нет труднее роли.

Скольжу меж островов в чужой гондоле.

Театр! Дай заводь смерти миновать.

 

Уже не счесть бессмысленных шагов,

С моей туники облетевших блесток...

О зыбкий трон актерского помоста,

Ступенью к небу стань в конце концов!

 

И подо мною неподвижный конь,

Пегасом ставший, полетит галопом.

С Олимпа лиру сбросит Каллиопа

В мою на миг разжатую ладонь...

 

Бог жизнь мою, как реплику, прервал.

Аплодисментов нет. Но замер зал.

2000

 

 

 

Хор

Стоя на высоком скате, я не мог наслушаться этой музыкальной вибрации, этих вспышек отдельных возгласов на фоне ровного рокотания, и тогда-то мне стало ясно, что пронзительно-безнадежный ужас состоит не в том, что ее нет рядом со мной, а в том, что голоса ее нет в этом хоре.

Владимир Набоков, «Лолита»

 

Томясь во склепах памяти моей,

Твой образ призываю ежечасно.

И с каждым днем твои черты ясней,

Как оберег, встают в пути опасном.

 

Мой каждый миг тобою окрылен,

Заря моя, и мой закат печальный.

И бьют часы мои земной поклон

Тебе в тиши времен скараментальных.

 

Моя кантата именем твоим

Вдруг грянет, поразив любви каноны.

Неумолима смерть. И мы летим

К растрате чувств, как дням Армагеддона.

 

Но в мыслях закружится, как в огне

Танцует пепел – звук один рефрена,

Рука твоя, простертая ко мне,

Мой зов и обезлюдевшая сцена.

 

За нею – новых гимнов благодать,

Навстречу им я бег направлю вскоре.

И не дано мне будет осознать,

Что голоса твоего нет в этом хоре.

2001

 

Миражу моей памяти

Беспомощно-светел, в беспамятно-новом

Отрезке судьбы, как паломник, я брел.

И сердце щемило, и жали оковы,

И дол.

 

В пронзительно-синем небесном пространстве

Погибшего Ангела снились черты.

И Пастырь склонялся к покинутой пастве, -

Не ты.

 

Как больно! Не мне серафим шестикрылый

Прикажет глаголом божественным речь.

Не мир принести суждено тебе было,

Но меч.

 

In caello et terra – лишь воля Господня,

Мираж исчезает, свободней в груди.

Вовеки и ныне, вчера и сегодня

Приди!

2000

 

 

 

Цикл «Полония»

 

 

Посмертный ноктюрн

Фридерику Шопену

 

Ноктюрн посмертный, крыльев тихий шум,

И облик Польши, светлокудрой панны,

Сквозь ностальгию одиозных дум,

Запечатлен, любовью осиянный.

Величья не утратил юный лик

На фоне струн затрепетавших лиры.

И нот летящих скованный язык

Вместить не в силах всех порывов мираю

Хоть и подвластна ласковым рукам

Гармония, разъятая музыкой.

И голубой тумана фимиам

Над пустотой, безжизненной и дикой.

Волхвы мелодий, детский лепет, сны,

Хрустальный перезвон в церквах далеких.

Кружение варшавской ли весны

Еще хранишь, оракул волоокий?

Там, в глубине расширенных зениц,

Как в зеркалах мечты, застыли башни

Отчизны, оперенье ярких птиц,

И в нем – неумолимый день вчерашний.

Удар! И ноты сыпятся к ногам,

Клавиатура кажется безбрежной.

Что это – гимн языческим богам,

Или молитвы, полные надежды?

Нет, то всего лишь прерванный полет

Души, как в рай, стрямящейся к Отчизне.

Что это? Над Парижем спит восход,

И гаснущей слабеют звуки жизни.

И ветер проникает в шелест нот,

Аккорды дополняя гласом большим.

И облаков склоняющийся свод

Зовет не к звездам, а в краину Польши.

Увы, бушует память все сильней,

И абрисы всё четче ликов странных.

Пусть для меня, в закатных бликах дней,

Ковчегом Ноя станет фортепиано!

2000

 

 

Сонет

Юлиушу Словацкому

 

О Боже, уж погасла синева

Небес закатных над равниной моря.

Я, вечно одержимый лирой горя,

Тебе слагаю грустные слова.

 

И волны, гимнам погребальным вторя,

Мне польский говор в шуме донесут.

В протяжном гуле дней, в строфе минут

Я слышу песни краковских нагорий.

 

Чужие лица память не сотрут.

И в бурных, белых валах океана

Мне чудится заросший тиной пруд.

 

Плетя венец, к воде склонилась панна.

Еще зовут розарии рябин

За дзядов край молиться неустанно.

 

Мне грустно, Боже! В муках я один...

1999

 

Сонет. Польше

Полония! Твой гимн гремел вдали,

За полем брани, где ложились главы,

Твоих бойцов мундиры и рингравы

Сквозь строй штыков под знаменем прошли.

 

Пусть битвы зов издалека продлит

Святая ода предстоящей славы.

Хвала войскам измученным и бравым

В устах ребенка, в шепоте молитв.

 

У врат костельных флаги подымая

В цветах снегов и рдеющей крови,

Была для нас ты отголоском рая

 

И памяти. И к пращурам любви.

Так пусть в чужих просторах не смолкает

Наш гимн тебе: Полония, живи!

1999

 

Подражание Юлиушу Словацкому. Продолжение «Гимна»

Знаешь Ты, Боже, - я долго молился,

Видя сияние тверди небесной,

Путь мой в земном ожидании длился

Мукою крестной.

Что мое сердце в скитаниях гложет?

Грустно мне, Боже!

 

Музыка волн разбивалась о берег,

Ночь замирала над бездной морскою.

Польша, зачем я в страданьях и вере

Не был с тобою?

Ангел у скорбного станет изножья,

Грустно мне, Боже!

 

Имя любимой не сказано будет,

Где отзвучали давно песнопенья.

Бродят над морем с молитвой о чуде

Наши ли тени?

Призраков лица все дальше и строже...

Грустно мне, Боже!

 

Жаль, что далекие грозы Отчизны

Не возвестят об оставленном крае.

С часом заката, с молитвами тризны

Я умираю...

С маленькой смертью страдание схоже,

Грустно мне, Боже!

 

Раковин моря внимаю я шуму,

Словно органу в безлюдном костеле.

Ветры летят, как свободная дума,

К счастью и воле.

Вихрь ледяной пробегает по коже,

Грустно мне, Боже!

 

На горизонте, средь облачной сини,

Золото вод или парус фрегата.

Эта тоска никогда не покинет,

Как и расплата.

Новую песню в уста мои вложит,

Грустно мне, Боже!

 

Пусть же под небом, спокойным и слезным,

Буря взметнется, обрушившись валом.

Звукам прибоя, грохочуще-грозным

Внемлю устало.

Волны, как руки смыкаются в дрожи,

Грустно мне, Боже!

 

В этих ударах стихии я слышу –

Гимн Твоей славы несется над миром!

Я одинок... шторм мне вторит все тише

Пением клира...

Древнее небо и звезды – моложе,

Грустно мне, Боже!

1999

 

Цикл «Звездопад»

 

Звезды

Нас короной страданий эпоха венчает

Мы склоняем колени, благодарные ей.

И столетья спустя затаенно мерцают

Остробокие звезды в ладони твоей

 

И звенят они тонко: «Нет полета без муки»,

Без ударов любви, и без неба – земли»,

Мне ложатся на плечи тяжелые руки,

Или ветки в объятья меня завлекли?

 

Это сон. Не поддамся настырному зову.

Манит голос любимый, но под маской не ты...

Черный дож венецианский средь тумана седого,

Стук скорлупок – гондол. Золотые кресты.

 

Я скользнула в одну... Тина, серая заводь.

Привиденья домов... как далек карнавал!

Лист на кромке воды, не умеющий плавать,

Беззащитные птицы заселили портал.

 

Я ищу тебя здесь, в этом сне черно-красном,

Словно плащ домино, или кудри менад,

Все фигуры статичны и манеры бесстрастны

Вот, последний канал... Возвращаюсь назад.

 

Солнце лепит в души арабески печали,

В окна бьет аквилон... Память сердца - сильней,

Боже мой, сделай так, чтобы вновь засияли

Остробокие звезды в ладони твоей!

2002

 

Звездопад

Разъята жизнь на два полустолетья

На две теснины между двух миров.

Один упруг и холоден, как сети,

Другой – как вдалеке зовущий кров.

 

Мне явь ко сну приблизить не под силу,

И демона с архангелом сплотить.

Сойдет рассвет, и я уже бескрылой

Среди людей одна останусь жить.

 

Два мира не сольются воедино,

Гимн страсти не услышу наяву.

Здесь только зверь с улыбкою невинной,

Которого возлюбленным зову.

 

Но обернется он лазурным дымом,

Печатью сна отворенный в ночи.

Я снова назову его любимым,

И он мне не ответит – замолчи!

 

Мы полетим за горизонт забвенья,

И в яркий превратимся звездопад.

Полет мечты в мирах запечатленья

В бездонности рассыпанных плеяд...

2007

 

Две жизни

С неба падает Вечность. Мы одни под потоком,

Никого не осталось на горящей земле.

Я окину простор немигающим оком,

Свет в глазах отразится, как в хрустальном стекле.

 

И плотнее к тебе я прильну уж навеки,

И меж возгласов грозных, и летящих камней

Будет в ангеле – жизнь то, что смерть в человеке,

То, что было тобой, - станет плотью моей.

 

Вереницы домов и бесполые грезы,

Рук сплетение, взгляд... это было со мной.

Две скульптуры дрожат на январском морозе,

Неприметные люди в суете площадной.

 

Жизни две наяву и одна – за пологом.

Дай, Господь, не уйти... будет встреча во сне.

И с тобою вдвоем среди скал или логов

Мы опять пронесемся на бледном коне.

 

И предвечной любовью скрепляя заветы,

Уст ослабим нажим. Сон останется сном.

Будем ждать, как конца, золотого рассвета,

Смертью станет рожденье... а мы отдохнем.

2001

 

 

 

 

Сонет (подражание М. Волошину)

 

Слепой мятеж наш дерзкий дух стремит

В багровой тьме закатов незакатных...

Закрыт нам путь проверенных орбит!

М. Волошин, “Corona Astralis”

 

Закрыт нам путь проверенных орбит,

Земные не достигнуты стремнины.

Не суждено нам слиться воедино –

Поток и пепел. Лава и гранит.

 

Но звездный дождь под куполом разлит

И каждый миг по-новому священен.

Луч солнца остывает на Селене,

Стекает время в чашу Данаид.

 

Хоть никогда единое мерцанье,

И трепет тел, и сумерки желанья

Не потрясут безмолвных двух комет.

 

Но Млечный Путь сквозь миллионы лет

Столкнет два мира за небесной гранью,

Мы вспыхнем вместе. И погаснет свет.

2007

 

 

Мы чужды друг другу. И духом, и всем.

Нас небо сближало с тобою. Зачем?

Когда мы – бесплодные ветви – вдвоем,

И горькую чашу, как бражную, пьем.

 

Пусть наше молчанье волхвы обернут

В прозраную ткань невесомых минут,

В стремительность жизни, слепую во мгле,

Что нимб начертает на гордом челе.

 

Мы были, как ангелы, - чуждые всем,

И каждый был жалок, и каждый был нем,

Но в пропасть и вечность бросая слова,

Мы солнцу шептали – любовь не мертва!

 

Пусть пропасть меж нами и светоч далек.

Любовь – это память. Любовь – это Бог,

Мы чужду друг другу. Но диск огневой

Пророчит на тверди слиянье с тобой.

1999

 

 

Мир из нитей потерь чьей-то волей трагически соткан,

Но я верю – настанет заря для немногих влюбленных.

И рассвет сохранит твоих рук олимпийскую четкость,

И седины, как пыль, отряхнет с головы наклоненной.

 

Только будь! И взметнутся, как птицы былые потери,

Яркий праздник земли подари на исходе сознанья.

И ворвется любовь в эти старчески ветхие двери

Наших душ, точно в книге последней Святого Писанья.

 

Обопрись на меня, путь тернист, но священна дорога,

Пусть я посохом стану в ладони бессильно разжатой.

Нашим прошлым клянусь, призывая в свидетели Бога:

Я люблю тебя, словно супруга, ребенка и брата.

2006

 

Сонет

Преодолеть последнюю черту,

Прикосновений сон не потревожив.

Как крови послевкусие во рту,

Так отдает страданьем наше ложе.

 

К чему теперь смятение, к чему?

Несметный пыл мы оба разлюбили.

Роняет лук в отчаянии Амур.

Прощенья нет... И бог любви бессилен.

 

Но может быть в аллеях наших снов

Соприкоснемся горькими губами.

И станет жизнь виньеткой из стихов,

И станет манускриптом наша память.

 

Но вновь кричу я в грозовую высь:

«Приснись мне! Хоть в последний раз – приснись!».

2007

 

 

Солнце

Когда солнце зайдет

За руины домов

Забегая вперед –

Сбрось лучистый покров.

На груди – амулет,

Золотое копье.

Вот уж тысячи лет

Ты – светило мое.

Как боец на войне,

Мимо вражьих тенёт,

Станешь светом извне,

Когда солнце зайдет.

Станешь лунным лучом,

Как в последней главе.

И посмертным бичом,

И наградой вдове.

И слезами зари,

Коль она доживет.

Ты мне мир подари,

Когда солнце зайдет.

В апогее своем

Устремясь на закат,

В сумрак за алтарем,

В тишину балюстрад.

Из заветной страны,

Подчиняясь мольбе,

Мне разбитые сны

Возвестят о тебе.

И в потемках души

Набредая на храм,

Ты мой путь заверши,

Помоги небесам!

Когда солнце зайдет

В безразличной дали,

Как слепой звездочет

Ты меня отмоли.

Может, станется так,

Что за гранью конца

Пощадит мерзлота

Два прекрасных лица.

И за кромкою льда

Ты успеешь прозреть.

Ту, что помнил всегда,

Отлюбив, умереть.

Но закат далеко

От усталой земли.

Из пучины веков

Ты меня отмоли.

Ведь на крыльях легко!

Я готова в полет,

Когда солнце зайдет,

Когда солнце зайдет...

2008

 

Тем, ушедшим с земли, обернемся вослед, незакатным,

Пожелаем вернуться в круженье орбиты двусменной,

Несмотря ни на что, улыбаясь, вернуться обратно,

Чтобы смерти не стало, и счастьем наполнились вены.

 

Тем, опавшим с ветвей преждевременно или случайно,

Оступившимся и ослепленным своим восхожденьем,

Кто любил и любимых терял во Вселенной бескрайней,

Умолкал, словно звук, отходя к песнопеньям вечерним,

 

Мы услышим не их, а ломящийся в комнаты ветер,

Что, как нищий, всегда нам порог обивает, непрошен,

Но лишь стоит назвать имена, как они нам ответят,

Опоздавшим родиться на век, или, может быть, больше.

2009

 

Цикл «Облики в классических томах»

 

Мотивы Ибсена («Пэр Гюнт»)

Сольвейг, опираясь на посох, склонится к тебе,

И в рунах кудрей ты забудешь о праздничном шуме.

И юной отдавшись во власть, недосказанной думе,

В коленях ее зарыдаешь в угоду судьбе.

 

Сольвейг

«Принц Пэр, как тернисты и длинны чужие дороги,

Пустыни Египта и Индии радужный зной,

Мы встретились снова на этой тропинке лесной,

Меж сосен норвежских, на ветхой избушки пороге.

 

Пусть прежних сияний мои не исторгнут глаза,

Твоей седины не увижу, мой вечный скиталец.

Пусть перстень венчальный ты мне не наденешь на палец –

Все счастье мое – лишь ладони твои лобызать.

 

Смежь веки, не надо глядеть на мое увяданье!

Нет, косы льняные на плечи уже не бегут.

Краса моя – время; плетение долгих минут

И лет, и часов – в золотую канву ожиданья».

 

Пэр

«Забвенье о милой туманило ветреный ум.

Я плыл на ладье, как слепец, к берегам отдаленным.

Принц Пэр? А меня только здесь ожидала корона,

Где ели, и северный лес, словно призрак, угрюм».

 

Сольвейг

«Последнюю песню тебе, мой любимый, пою,

Усни: не жалей своей жизни бесцельного бунта!»

 

И голову склонит Сольвейг на плечо Пэра Гюнта,

И верность получит в итоге награду свою.

2000

 

 

Херсонесская девчонка.

Анне Ахматовой

Снова бешеная гонка

За морской волной.

Херсонесская девчонка

С выцветшей косой.

 

Как упруго и упрямо

Тело на песке!

Неприкаянная дама

Только вдалеке.

 

Голубые волны моря,

Водный минуэт.

Ах, хлебнешь, сирена, горя

Через двадцать лет!

 

Черной шелковой вдовою

Скоро станешь ты.

С непокрытой головою,

Взором с высоты.

 

Как легка твоя походка

В тишине дворца!

Ни принцесса, ни кокотка,

Фея без венца.

 

Ленинградская блокада,

Сорок третий год,

Ледянящая громада

Царственных ворот.

 

Петергофские фонтаны,

Неба синева.

Под пером дрожащим Анны –

Грозные слова.

 

...А пока – довольно горя,

Боли и разлук.

Над волной высокой моря

Взмах девичьих рук.

 

Так беспомощно и тонко

Личико и рот.

Херсонесская девчонка,

Двадцать первый год.

1996

Клоду Фролло

Я знал: уже не сбыться ничему,

Но продолжал слепое восхожденье.

Как Ангел Света, канувший во тьму,

Не осознавший глубину паденья.

 

Без чувств, без ожиданья и тоски

Я брел по паутине древних лестниц.

И кровь стучала в бледные виски

Глухого гнева монотонной песней.

 

Остановиться? Нет! Внизу кипят

Людской поток, вино и поцелуи.

И адским взором с площади глядят

Глаза, что ненавижу и люблю я.

 

Ах, если б можно мой умерить бег,

Упасть в объятья той, что всех дороже!

Чтоб мне на кудри, белые, как снег,

Ее рука легла на брачном ложе.

 

Но нет: длиннее путь и дальше свет,

Дыхание уже неутолимо.

И прошлого, как будущего – нет –

Здесь старость и агония любимой.

 

Как Ангел Смерти стану над тобой,

Когда петля скользнет к девичьей шее.

Хоть возмутятся небеса грозой –

Я все равно тебя не пожалею.

 

Я стану пить твой еле слышный стон,

Над эшафотом плакать и молиться...

Как тот, что жаждал гибели времен

И мне уже который месяц снится!

 

«Убей! Распни!» - чей голос невпопад

Стучал в мой мозг, как колокол расплаты,

Чьи крылья источали терпкий смрад,

И тусклым серебром мерцали латы...

 

Я шел за ним и кланялся ему,

Оставив в темной ризнице кадило.

По паутине лестницы – во тьму ,

Лишь только бы она меня любила.

 

Все ближе мой последний поворот,

И за спиной раздалось «Сожалею!»

И криком отозвался эшафот

На звук паденья тела... рядом с нею.

 

Затихла жизнь. Не сбылось ничего,

Пустеет площадь Гревская над нами...

Ее душа летит в соборный свод,

А я стремлюсь в неистовое пламя.

2007

 

Марина

Софии Парнок

 

Твой портрет пожелтевший зову,

Словно Музу, мечась в забытьи.

И трепещут уже наяву

Распростертые руки твои,

 

Что дороже соитий и тризн

И усохшего лавра венка...

Одержимостью ставшая жизнь,

Ты навечно теперь далека.

 

Темно-синее имя твое

Губы шепчут, как кредо любви.

Пусть мне ветер предсмертный споет

Про глаза огневые твои.

 

Про веселье обманчивых зим

И касание девственных уст.

Будто гимн поцелуям твоим

Снега был беспорядочный хруст.

 

Босиком набегала волна

Нам на пальцы, замерзшие всласть.

Тяжела расставанья стена –

Ей бы щебнем на землю упасть...

 

Если б жалость проснуться могла

В уголках полудетского рта...

Но тогда бы уже не была

Безупречной твоя красота.

 

Накрывает удушья волна:

Вспомнить, вспомнить хотя бы на миг.

И услышать во сне – Прощена!

И сорвать немоту, как парик.

 

Снова бросится в омут любви,

Что прекраснейшим строкам под стать.

Позови – я молю – позови!

Мне недолго осталось дышать.

 

И недолго осталось смотреть

На курсистки щемящий портрет.

Дай мне жить. Дай мне снова взлететь!

Ты ли это? Чахоточный бред?

 

Облик твой, пожелтевший, как лист,

Время скрыло за лет пеленой.

Путь любви вовсе не был тернист,

Но умру на руках у другой.

2007

 

Сонет

Ф.М. Достоевскому

Век нынешний и прошлый. Две сонаты,

И облики в классических томах,

Невы соленый привкус на губах.

Живи, любовь! Последняя была ты...

 

Времен и мысли злая круговерть

Нас увлечет в кружение и годы,

И созданный тобою лик народа

Уже бледней. Как всемогуща смерть!

 

Ее черты прозрачней и ясней

В Ставрогинском эмалевом портрете.

Несутся вскачь ослепшие столетья,

Но души ярче в трепете огней.

 

И новый век у страшного порога

Твой том захлопнув, вспоминает Бога.

2001

 

 

Марии Кюри. Памяти одного романа.

 

Звездной пылью разбились реторты,

старый сад простирает аллеи.

Стынет Сена пейзажем офорта,

женский след на ступенях – бледнее.

 

След любви, озарений, упорства,

быстрый росчерк зонта, тротуары...

И божественно-нежная поступь

неуклюже рассеянной пары.

 

Отдохни от усталого дома,

и послушай над Сеной шансоны.

Слишком боязно стать незнакомой,

оставаясь безумно влюбленной.

 

Слишком скоро – в вечернем затишье

яд хлебнуть из горящей реторты,

вжаться в угол невидимой мышью,

и руки не заметить простертой.

 

Ныл дешевый шансон. Из соборов

снова Ave Maria гремело.

И хотелось любви и простора,

или спазмов созревшего тела.

 

Ворот горло сдавил. Где же розы?

Мой садовник, они задохнулись...

Светлый бред. Королевская поза.

Не на троне – на выцветшем стуле.

 

Жаль: мне имя твое не приснится,

пепел рвется в окно, а не пламя.

И агонии смрадные птицы

щеки мне облепили крылами.

 

Ты останешься после отхода,

я и здесь буду первой и лучшей.

Пусть твои опускаются годы

на Сорбоннские сизые тучи.

 

Я не вспомню ни речи, ни лица,

ни восторг искусителя-змия.

Пусть же имя мое превратится

в песню тихую - Ave Maria!

2005

 

 

Цикл «Фиалки»

(Requem aeternam)

 

Храни меня, мой Ангел. В темноте

Бреду в полях по замкнутому кругу.

Что мы с тобой скаали бы друг другу,

Будь я, как ты, на горней высоте?

 

Наверно, крыл безумного размаха

Мне не постичь, как не парить вверху.

Скажи, хранитель, мне, как на духу,

Что я умру от холода и страха.

 

И с тихой песней радости сойду

В святое королевство бестелесья,

Звездою стану в сферах поднебесья,

Пелены смерти сбросив на ходу.

1996

 

Продиктованный сонет

 

Толпа у ног не требует возмездий,

Не плаха – трон – мерцает впереди.

Во блеске всех двенадцати созвездий

По Млечному Пути ко мне приди.

 

Чтоб осиянной праздными лучами

Комет, летящих в призрачную ночь,

Ты поняла, что Вечность между нами,

И не сколзила, сумрачная, прочь.

 

И я лобзаньем горестным взлелею

Твою любовь – увы – в последний раз,

Чтобы бесслезно выслушать отказ,

И прошептать вослед: «Я не жалею!..»

 

Пока часы не бьют мне «умирать»,

Я не достоин ею обладать.

1996

 

 

Ренессанс декаданса.

Я отдаляюсь в желтый отблеск неба,

Я падаю на жесткие колени.

За паутиной умерших мгновений

Мы встретимся в преддверии Эреба.

 

Мы встретимся, хоть чувство не окрепло,

И прошлого печаль не отболела.

На плечи натянув истертый пеплум,

Я поверну назад в обитель тела.

 

Я поверну к далеким смутным кущам,

К зеленой мгле, лучами осиянной.

Где календарь не сыпет дней бегущих,

Как прах листвы с замерзшего платана.

 

Как прах прекрасных статуй и полотен

Мы похороним наше ожиданье.

И эхом на тяжелое молчанье

Никто и не вздохнет в фамильном гроте.

 

Никто не крикнет, захлебнувшись – Были!

Хоть призраки небывшего восстанут,

Живой водой никто не смочит рану.

Нас больше нет. Ни в мире, ни в могиле.

2005

 

 

Сонет

Так неужели пройден этот путь?

Я не увижу вен твоих сплетений,

Не суждено одной звездой блеснуть

С тобою нам, рассеяв мрак и тени.

 

Так неужели будем не вдвоем,

В иных мирах счастливо обитая,

С каких вершин доносит время гром,

Зовет меня, тобой пренебрегая?

 

Так неужели «никогда» и «нет»

Нам стали кредо вместо ликований,

И не взойдет спасительный рассвет

Спасти от смерти зорями сияний?

 

Так неужели под небесной мглой

Уж столько лет, как нет тебя со мной?

1999

 

Виват

Мечтам несбывшимся – виват,

Седеют пряди...

Сиянье глаз, бряцанье лат –

Нет, Бога ради!

 

Тебя приветствую, тоска,

Тебя, неволя!

Мне прах развеянный ласкать

На бранном поле.

 

Мне верить в то, что не сошлось,

Что не сложилось...

В портрет, обветренный, как кость,

В твою могилу...

 

В несметных отрицанье благ,

Осколки-лица...

Не так все пройдено, не так,

Остановиться...

 

Виват погубленной любви!

Но у порога

Последней вехи – позови,

Во имя Бога!

 

Во имя разоренных ниш,

Чужих кумиров...

Иди ко мне! Пусть вздрогнет тишь,

Пусть вскрикнет лира...

 

Рассвету вечному – виват!

Виват пeчали...

Пусть кто-то вспомнит невпопад,

Как мы пылали...

 

2005

 

Сонет

 

Я обернусь на праздники земли,

Пусть от побед моих повеет тленом.

И снова мир наполнит кровью вены,

И предо мной склонятся короли.

 

Будь жизнь в иных мирах благословенна,

Но, погружаясь в эту суету,

Я, наконец, тебя в ней обрету,

Щит битвы опуская на колено.

 

Ты поклониться моему кресту

Пришла, еще стыдясь, еще ревнуя,

Но до рассвета стоя на посту.

 

Любовь воскресла! Пой же – Аллилуйя!

Превозмоги и боль, и немоту

Ты откровеньем первым поцелуя.

1999

 

 

 

Милостыня ласк

Что ж – не цепляюсь за подол идущей

С другим – в мольбе о милостыне ласк...

К. Герасимов, “Ars moriendi”

 

Среди исхоженнных дорог

Года мелькали, как во сне...

В миру людей

Я одинок,

Подай же милостыню мне!

 

Мне снились солнце и покой,

И рыцарь в траурной броне,

Своей дрожащею

Рукой

Подай же милостыню мне!

 

Любовь – дороже всех искусств,

Кто с ней – тот вечно на коне,

Осколком драгоценных

Чувств

Подай же милостыню мне!

 

И я, как странник, побреду

Искать спасения извне...

Как кость бросают,

На ходу,

Подай же милостыню мне!

 

Мираж вселенской доброты,

Ты – звук надорванной струне.

Среди живущих

Только ты

Подай же милостыню мне!..

2000

 

Сонет

Моя любовь – безумная мечта,

Рассеянная, тяжкая свобода.

Страданье без конца. Лоза без плода,

Обветренных надгробий красота.

 

Но нам двоим знакома высота

Полета над гнетущею судьбою,

И шепот отдаленный – мы с тобою,

И золотые райские врата.

 

О только крикни – мне, над океаном

Толпы; «Приди!» – и громом станет крик.

И я в полете выдохну – желанна.

 

Пусть высота продлится только миг,

И жизнь твоя – увы – непостоянна,

Я счастлива. А ты почти старик.

2005

 

Близкому и далекому

Ни слова о тебе. Смолкает буря,

Синеет высь.

Немой беспечностью лазури

Ты отзовись.

 

Ты отзовись моим катреном

В ненастных днях,

Да будет нить моей вселенной

В твоих руках.

 

Нетяжкой ношею постылой

Любовь моя.

Травой у ног – моя могила,

Мгновеньем – я.

 

Не жди печального укора

В моих словах.

Мелькну стремительностью взора,

И – к праху прах.

 

Что ж – в сеть отважного бесстрастья

Меня влеки.

Ведь друг от друга, как от счастья,

Мы далеки.

2001

Время.

 

 

Опять Река Забвенья разлилась

Меж двух непримирившихся легионов,

Столетия сражавшихся за власть,

За пурпур королевского виссона.

 

Теперь забыто пламя давних битв,

И змеи обвивают рукояти.

Не слышно благодарственных молитв

В рядах заметно поредевшей рати.

 

Что с нами стало! Годы не щадят

Ни пыла чувств, ни плача над могилой.

Ведь в белый саван праздничный наряд

Всего одно столетье превратило.

 

Уже стихает неуемный бег,

И дрожи пальцев не унять с годами.

И только нежный сон, как будто снег

Становится – несбывшимися – нами.

 

Рассеялся былых сражений дым,

Все реки возвращаются к истокам.

Как билось время именем твоим,

В часах песочных, не найдя оттока!

 

Песок просыпан. Будущего нет.

Вся Вечность нам – короткое сегодня.

И ты, как неоконченный сонет

Ниспослан мне десницею Господней.

2007

 

Сонет

Преодолеть последнюю черту,

Прикосновений сон не потревожив.

Как крови послевкусие во рту,

Так отдает страданьем наше ложе.

 

К чему теперь смятение, к чему?

Несметный пыл мы оба разлюбили.

Роняет лук в отчаянии Амур.

Прощенья нет... И бог любви бессилен.

 

Но может быть в аллеях наших снов

Соприкоснемся горькими губами.

И станет жизнь виньеткой из стихов,

И станет манускриптом наша память.

 

Но вновь кричу я в грозовую высь:

«Приснись мне! Хоть в последний раз – приснись!»

2007

 

 

Сонет

Fuit Ilium...

Несбывшийся жених – как ты был светел!

Сквозь годы для единственный мотив.

Теперь бледнеет ряд пожухлых нив

И волосы не бьет восточный ветер.

 

Неужто мир передо мной в ответе

За все, что в спешке мимо пронеслось?

Но по щеке ударит наискось

Меня тоска невидимою плетью.

 

Как эта осень – стройный ряд могил,

И розовое золото заката,

Моя любовь и невозможный пыл.

 

И календарь – безжалостней набата.

Я не хочу кричать – ты просто был,

И добавлять наречие – когда-то.

2007

 

Сонет (Сердце)

Взнесенный тирс мне посохом не станет,

Ведь долог путь и глубока межа.

Мой старый друг, от холода дрожа,

На персях шевелиться перестанет.

 

Его в чужих степях похороню.

Нет ни травинки на его могиле.

Из глаз моих, ослепнувших от пыли,

На холм одну слезинку уроню.

 

Пусть воронье меня не провожает,

А дерзко ждет из-под кургана дичь.

Но из Земли Обетованной клич

Лишь для меня, глухого, не смолкает.

 

Что ж – скоро ляжет блеклое жнивье,

Где сердце похоронено мое.

1997

 

Скрипторий

Я продолжаю тот же вечный путь

В изгибах жизни, кажущейся сном.

Как нет тебя в просторе ледяном,

Так каменных домов бесплодна грудь.

 

И призраки твоих погибших книг

Чертают пеплом: нет, не суждено.

Весь мир – мне враг. Вещает твердь одно,

Врезая в память тот же бренный лик.

 

Хрупки ступени счастья, как цветки,

И краток дол забвенья о тебе,

Слить жизни не дано в чужой судьбе

Мою с твоей. Будь славен, храм тоски!

 

Все тот же град поруганных святынь

Да станет мне оплотом навсегда,

Тепло руки, простертой сквозь года,

И в смерти бестелесной не отринь!

 

К Всевышему возносит вешний гром

Молитвы о тебе внезапный крик,

Чтоб в память всесожженья не возник

Фантом огня в скриптории твоем.

2000

 

 

Посвящение

Мне б дожить до последней строфы,

До последнего слова «люблю»,

До последней линейки графы,

Где я счастье с тобой разделю.

Мне б взметнуться – хотя бы на час,

Неуклюжими крыльями ввысь,

Где никто не узнает о нас,

Кем мы были и как вознеслись.

Кем был исстари проклят полет,

Рукотворный, как аэростат,

И медовые ягоды сот,

Что в ладонях бессильно лежат.

Почему только ты и сбылась

На прощание с жизнью. Как меч,

Нам любовь, что не впрок и не всласть,

За собою во тьму не увлечь

Небо, огненных глаз не смыкай,

Хоть уже не подняться с софы.

Только, Господи, Господи, дай

Мне дожить до последней строфы.

28 .07. 2008.

 

Переводы с польского

 

Из Адама Мицкевича

 

В альбом К.Р.

Разной брошены на воды мира судьбою,

Как ладьи, мы встречаемся снова с тобою.

Твоя панцирем новым и краской сияет,

И теченье сквозь бисер ветров рассекает.

А моя среди гроз и чудовищ подводных,

Без руля, но с обломками крыльев – свободна,

Скоро грудь ее тайный противник распорет,

Туча звезды сокроет – сожму компас в море.

Разминемся! И вместе ль пойдем, как и было?

Ты не станешь искать меня; я же – не в силах

2000

 

Из Юлиуша Словацкого

 

Гимн (Грустно мне, Боже...)

Грустно мне, Боже, - Ты мне на закате

Лил эти блески, как радугу в воздух,

Гасишь на водной лазоревой глади

Яркие звезды.

В золоте небо и море, - но что же

Грустно мне, Боже!

 

Колос пустой с вознесенной главою –

Так я стою, в своей роскоши хмурясь,

К чуждым лицо обернув ледяное,

Тише лазури.

Но в глубину моего сердца – Ты вхожий,

Грустно мне, Боже!

 

Скорби о матери мертвой исполнен

Малый ребенок – так плачу я в бреднях,

Глядя на солнце, что луч бросит в волны

Блесков последних.

Знаю, что завтра заря будет тоже...

Грустно мне, Боже!

 

В смуте сегодня над морем стоящий,

Сотнями мили от брега считая,

Видел я аистов, в выси летящих,

Длинною стаей.

В польских полях мне полет их дороже,

Грустно мне, боже!

 

Знаешь Ты – кости мои не зароют

Там, где колонны б меня сторожили.

Я позавидую даже покою

Пепла в могиле.

И обрету беспокойное ложе,

Грустно мне, Боже!

 

Будет дитя в моем крае молиться,

Просьбы мои каждый день повторяя.

Знаю – мой челн не к Отчизне стремится,

Мир огибая.

Что ж – ничего та молитва не может,

Грустно мне, Боже!

 

Радугу блесков на небе безмерном

Ангелы Господа вновь распластали.

После меня будут люди, наверно,

Зрить эти дали.

Я покорюсь им – так слаб и ничтожен.

Грустно мне, Боже!

1999

 

Сонеты. К Лауре

I

Солнце лик свой едва приоткроет с лучами,

Еле глянет, скользя в одинокой долине.

А туман в слезы роз превращается ныне,

Льнет к земле роза алая под жемчугами.

 

Только в сердце мое посмотрела девица, -

Стал я жить для нее, для нее лишь единой.

Счастье в плач обратилось, мираж вскоре сгинул,

И сияют, залиты слезами, зеницы.

 

О любимая – нет тому счастья, кто бьется

В твоем сердце – страданий моих нить все длится,

Хоть и быстро крылатое время несется,

 

Хоть и к Вечности дух наконец устремится,

Твой – спокоен, а мой не устанет бороться.

Все равно: в небе душам – не соединиться.

1999

 

III

Спи, душа моя, в мире страдавшая много.

Ангел твой отдалился, изменчиво счастье...

Спи, пока от забвенья всесильною властью

Не спасет тебя голос бессмертного Бога!

 

Сердце, спи! Твоей радости миги отбыли,

Ни к чему пробуждать те же самые муки.

Спите, лютни! Пусты ваши грустные звуки,

Сам я скоро усну во глубокой могиле.

 

Словно странник, пред грозной судьбой – без надежды,

Хоть познал до конца роковое похмелье, -

Еще корчится, прежде чем смежатся вежды,

 

Я, напитками счастья успевший согреться,

С наслаждением из чары пил смертное зелье.

Засыпаю навек, мое бедное сердце!

1999

 

В альбом Софии Бобровой.

Пускай о стихах меня Зоська не просит,

Как только вернуться на родину сможет, -

То каждый цветочек расскажет их Зосе,

И звездочка каждая песенку сложит.

Цветок расцветет, звезды падают где-то...

Послушай, они лучше многих поэтов.

 

Алеют соцветья, звезда голубеет,

Тот свет уж в поэму давно превратился.

Я лучше сказать все равно не сумею, -

От них говорить я когда-то учился.

Где волн серебро Иква к брегу приносит,

И я был ребенком, таким же, как Зося.

 

Сегодня уехал я в дальние дали,

Судьба беспокойная гонит куда-то.

Те звезды ты мне привези, что сияли,

Ты мне привези милых трав ароматы!

Я стану моложе, в Отчизну влюбленный,

Вернись ко мне с Родины, как с небосклона!

1999

 

Мое завещание

Жил я с вами, страдал и стенал – вместе с вами,

Не был мне безразличен, кто душой благороден.

Ныне вас оставляю и сливаюсь с тенями,

К духам грустным иду, уж от счастья свободен.

 

Нет наследника мне на земле этой дольней,

Кому лютню могу я отдать во владенье,

Мое имя, пройдя, как блистание молний,

Будет звуком пустым длиться сквозь поколенья.

 

Те, кто знал меня, - в сводах легенд обозначьте:

Истощил для Отчизны я юные годы,

Когда бился фрегат, - я остался на мачте,

С ним, когда он тонул, погрузился под воду.

 

Но когда-то, в раздумьях о судьбах печальных

Моей родины – кто благороден, признает:

Плащ на духе моем был чужим подаяньем,

Но прославленных предков отмечен сияньем.

 

Пусть же ночь соберет всех друзей моих милых,

Пусть в алоэ сожгут мое бедное сердце,

И вернут его той, что его подарила,

Ну а праху – позволят в ветрах разлететься.

 

Повстречаются други на траурной тризне,

Выпьют за упокой, за беду ли другую...

Если стану я духом, - покажусь им, безжизнен,

Коль Всевышний избавит от мук – не приду я...

 

Заклинаю живущих – в надежды поверьте,

И к народу несите огонь просвещенья.

Если требует жизнь – покоритесь и смерти,

Бог вас бросит на шанец, как будто каменья.

 

Ну а я оставляю здесь малую дружбу

Тех, кто гордое сердце мое полюбили.

Знать, свершил я жестокую божию службу,

Пусть никто на моей не заплачет могиле.

 

Кто уйти без земных рукоплесков согласен,

Холод к миру, как я, кто в себе воспитает?

Кормчим быть на ладье, лишь над духами властен,

Улететь так же тихо, как дух отлетает?

 

Но останется сила моя роковая,

Что при жизни, как лавр, на челе мной хранима.

После гибели вас – каждый миг угнетая,

Пожирателей хлеба – превратит в херувимов!

1999

 

Из Марии Конопницкой

 

Никто из нас не проклят так,

В заботах лишь о хлебе,

Чтоб не иметь своей звезды

На необъятном небе.

 

Никто из нас так не силен,

Не так собой доволен,

Чтоб грустный взор не устремлять

К звезде в просторах вольных.

 

Никто из нас не счастлив так

В богатстве и на тризне,

Чтоб отыскать свою звезду

На небесах при жизни.

1999

 

Из Леопольда Стаффа

 

Любить и терять, сожалеть, но и жаждать,

Мучительно падать, взлетать в вышине.

«Прочь!» – крикнуть тоске, «будь!» - взмолиться однажды,

Ничто – эта жизнь, и довольно вполне.

 

Бежать за алмазом в пустынные дали,

Нырять за жемчужиной – чудом чудес,

Чтоб после нас в мире всего лишь остались

Следы на песке и круги на воде.

2000

 

Из Мартина Шимановского

 

Всадник

Средь льдов предвечных морозного края

На снежной глади степей бесконечных

Людей не встретишь – ни трав, ни стаи, -

Здесь пусто... И только голодный кречет,

Как вестник смерти, все ждет разбоя,

Каркает жалобно, изголодавшись.

Конь вороной здесь копыта сбивает,

Несчастен всадник, его оседлавший.

Таких скитальцев было немало...

 

Здесь солнце, чей лик белизною искрится,

Смотрит на землю, как будто девица,

Из топи вод поутру выплывая,

С месяцем брачный союз заключая.

Ах, наше солнце яснее нам светит,

Смотрит, не хмурясь, как счастливы дети.

Как краковяк, веселясь в воскресенье

Пусто в избе – но ни часа без пения.

Когда же увижу светило родное

Во всем его блеске маняще-багровом?

Когда же смогу с моей милой землею

О прошлом забыть?

Не спеши туда снова!

Не любит никто! Все тебя отвергали,

И в девичьих ласках не сгладятся думы,

Кого-то уж нет, а иные предали –

И мать умерла...

Одинокий безумец!

На храбром коне и на пустоши вольной

Им овладела тоска молчаливо.

По свадебной, рано увядшей короне,

По опустевшей отеческой ниве,

По девице ветреной, дереве старом.

Что же ты, прошлое, кажешься счастьем,

Пепел надежд воскрешая задаром?

Нет, не тоскую! – Безумец бедный

Давно уж проклял богов отчизны,

Продать готов их за грошик медный,

Чем возвратиться ко прежней жизни...

А ведь в степи – раздолье и воля,

Пускай от взора снега растают

Улыбка спрячет гримасу боли,

Чтоб память сердца вдали осталась.

Понуры небес сероватых краски

Плат серебристый покрыт жемчугами

Люблю его – здесь не скрываю под маской

Мысли – и не обольщаюсь словами.

Я ветра игру люблю с сорняками,

Степные туманы снежной метели

В душе ураган распаляет мне пламя,

По черепам человеческим вея.

Прошлого нет – день грядущий глумится,

Слышу сердец в нем отважных биенье,

Нет здесь ни дерева, нет и девицы,

Что навевают из прошлого тени.

В этой степи смелый конь мой стремится

Покуда зима поцелуем ледовым

К сизым полям не придет приложиться.

Мы поспешим в дали вотчины новой.

Знаться с людьми не хочу – они трупы,

Ближних слезами утробу питают,

Душу изгнали из тела скорлупок,

Бога изгнали – я вас презираю!

 

Я презираю мечты о грядущем,

Лучших надежд посвященном химере.

Людям не верю, к идеалу идущим,

В правду на этой земле я не верю.

 

Так, берега оставляя родные,

Юноша в снежных просторах взывал, и

Злобных стервятников стаи степные

Горе безумцу! – над ним верещали.

 

Крики умолкли, след стерся из мира,

Ветер травой шелестит перекатной,

И возвращаются коршуны с пира -

Сгинули всадник с конем безвозвратно.

2007

 

Из Юлиуша Мучлера

 

Вечеря Господня

Взяв чашу, вознес благодарение, и

подал им, говоря: пейте из нее все.

Слова из Евангелия

 

Взяв чашу, Он к небу простер свои длани,

Предвечному Господу – в благодаренье,

Дух света спустился к Нему в озарении,

И вдруг золотистым осыпал сияньем.

Луч пал на чело, словно искра огнива,

Что ярко на лике Христа запылала.

Молитва из уст к небесам улетала,

Чиста, как родник, и как солнце правдива

 

Мой Отче, мой Отче, на небе живущий

Я Сын Твой, молящий Тебя и зовущий!

С высокого трона склонись над землею,

Дух веры влей в сердце детей твоих малых,

Чтоб искра добра мощным пламенем стала.

Сбрось бремя, мой Отче, всевластной рукою,

Бессмертные души оно отягчает,

А если Господь для людей испытания

Ужасные муки земле посылает.

И молнии мечет в отступников грешных,

Ах, Отче, мой Отче! Умерь наказание,

Дай мужества бедным измученным братьям,

Пусть Дьявол, священных законов насмешник,

Торгующий браком любви в отрицанье,

Не сможет их стойкой отвагою ведать.

Пусть мощь свою силы господство утратит,

А святости тихой дай лавры победы.

Отец! Для Твоего и Моего почитания

Прочь мглу, озари эту землю сиянием!

 

Ах, столько лет, Отче, далек от Тебя я,

В той юдоли слез, темнотою одетой,

Где плыли века, маловерие внушая,

И где лицемерие со знаменем света.

Во имя Твое делом, словом невинным

Я миру скажу, что Я сын Твой единый

Из вечного устья, от слов непорочных

Вспять реки огромные двинутся – знаю,

Из мертвой скалы брызнет живый источник

Где грозный вулкан темной лавою дышит,

Там завтра любви воцарится затишье,

По слову Моему мертвецы воскресают,

И в юдоли плача живут и поныне

Встают, одр болезни оставив, калеки,

Слепцы поднимают набрякшие веки,

Колосья и ветры, океаны и волны,

На небе, на суше, в воздушном пространстве

Тебе поклоняются в страннике-Сыне,

Лишь люди, исполнены зла и упрямства,

Все бродят и бродят, как ветер в пустыне

О скорби крича и отчаяния полны,

Глухи, неприступны – им правды не надо,

Не видят небес, не пугаются ада,

Они безмятежны, хоть тяжки их вины.

Как черви, во тьме гробовой, они вьются

Познать не хотят Тебя – только смеются.

О смилуйся, Отче, не шли на них кары,

Лишь ради Меня: нет в них истины ныне,

А страшные копья направь в сердце Сына,

Пусть ранят Его, смертоносные, жаром,

Последний мой час отсчитает судьбина,

Пускай злодеяния искупит невинный.

Что в небе предрек Мне, исполню, и знаю:

За мир я погибну, Тебя прославляя.

 

Взяв хлеб, Он поник головою, скорбящий,

И чашей с вином обносил всех сидящих.

«Примите, ядите, Мое это тело,

«И Кровь Мою Нового пейте Завета!»

Рек Бог, воплощенный в обличье людское

Оставив ворота небесные смело,

За веры отдал себя светлое дело.

И, учеников усадив пред собою,

Двенадцать, пришедших на вечерю эту,

Сказал: «Пить из чаши Я больше не буду,

Реченную смерть приближает судьбина:

Ключник среди вас, что над скарбом клонится,

Его я хранил, словно ока зеницу,

Коварно предаст кровь своего господина,

Что пролита будет за всех вас невинно.

Но после, когда Я на троне воссяду,

То будут судимы все Мною народы,

Слуг верных оставлю с собою Я рядом,

Над гордыми дам им и власть, и свободу.

В ад грешников вечный – я слов не нарушу, -

Их грязную плоть и растленные души.

А тихие света сыны – те блаженны,

Им – вечная жизнь и их счастье нетленно

Отец, образ чей ими был вознесенный

Им будет сиять у притворов Сиона.

О горе вам, кто совершал преступления,

Вы, что алтари разрушали с глумлением,

О дьявола дети! Вам в ад, вероломным,

Там будет лишь бешеный скрежет зубовный,

Там капля росы в рот не сможет скатиться,

И Бога лик святый к вам не обратится.

Судьба без конца жестока будет с вами!»

Сказал – и в тоске вышел с учениками.

2007

 

Из Юлиана Тувима

 

Моя отчизна – это Бог,

Дух Святый, Сын, Отец вселенной,

К Нему на каждой из дорог

Я душу возношу смиренно.

 

Моя отчизна – те поля,

И Польши даль – простой, сердечной,

Пусть силы божьи повелят

Там обрести покой мне вечный.

 

Смотрю, уставший от дорог,

В лазурь очей твоих любимых.

И есть в них все – и святый Бог,

И Польша, и мой дом родимый.

2001

 

Из Винцента Кораб-Бжозовского

 

Сонет. Мадам Дагны Пшибышевской

Дыша ледянящею прелестью, юной зарею,

Ты явишься мне, наконец, за пределом виденья.

И смехом богини, как сумрачный грот заключенья,

Ты жизнь озаришь, что жестокой полна слепотою.

 

Смотри: солнце гасит останки лучей огневые,

Оставь же небесный балкон на чертогах молчанья,

Сойди! Растворю мою душу в зеркальном сиянье

Очей, не приветствуя шумные толпы чужие.

 

Приди! Мы сады посетим, где цветенье и вечность,

Те аллеи, где голос мечты зачарованный тише,

Где сознание, чувства и память скорбеть будут снова.

 

Там, молящийся, духов чужих хороводы я встречу,

И их шепот забвения вдруг – столь знакомый – услышу,

И блаженно усну в звездных складках твоего я покрова.

2001

 

Из Станислава Кораб-Бжозовского

 

О приди, словно осень,

Легкий наряд паутинный набросив,

И белый.

Кинь на темнеющих пряди волос

Жемчуг рос,

Ведь, как радуга красок холодных

Блестел он.

 

 

О приди, словно осень,

Что с собой ностальгию и горечь приносит

От стаи

Журавлей, вдаль плывущих по небу куда-то.

Приди – ароматом

Тех цветов, что мороз

Обагряет.

 

О приди, словно осень,

Как во сне, среди тающих сумерек поздних

И руки,

Две прозрачные, мягкие и ледяные

На больные

Положи мне виски в краткой муке,

О гибель...

2001

 

 

Из Казимира Вежинского

 

Шопен

Стали ангелы над фортепиано в молчании,

Внемлют пальцев движенью невидимым ухом.

Каждый звук неземной обречен на изгнанье,

Коль иначе блеснет, чем божественным духом.

Ноты вспугнуты, спящие мирной шеренгой,

Черной азбуки знаки в ветрах разлетятся,

Надо плыть тем другим, неизведанным брегом,

Не касаться греха, и не в прах сокрушаться.

О кентавры мои, улетайте все дальше!

Их уж нет...понесли... и рояль замирает.

Стал у клавиш. Его бесприютность привычна,

Он накинул свой плащ. Фалды вихрь развевает,

Канул в осени мрак. Как земля безразлична!

 

Среди ржавой листвы, будто странник, плетется,

Журавлиною песней стон души отзовется.

Он сквозь город идет, зеркала и салоны,

Как устал он, сиянием ламп ослепленный!

 

Ночи душными стали. Он слушает снова,

Как бряцают в бессоннице духа оковы,

Свой далекий народ он прославил музыкой,

То голодный орел со скалы ему крикнул,

То корабль в темноту посылает сигналы...

Боль похитила сердце, и из тела изгнала.

Пальцы высекли пламя. Так горит уже где-то

Знак святой, что объемлет все стороны света?

 

Бить тревогу! Восстаньте, усопшие! Смело

Штурм последний трубить! Ружья в руки, капелла!

Заковать в панцирь ангелов, стать эскадроном,

Новобранцы божеств, людям вы – оборона.

С Богом!.. или без Бога... Подайте мне шпагу,

Я веду вас, как Конрад, народу во благо!

 

Страшной смертью играет в походе сумбурном,

Фортепиано полно пылью и черепами,

Барабанщик глухой все трясет своей урной,

Марш в салонах гремит, блеск свинца, точно пламя.

А над парусом – черное облако ночи,

Как стихия, концерт по Европе грохочет,

Надрывается горло, крышка падает с шумом,

Как же быть одному стражем черни угрюмой?

В недра клавиатуры весь мир втиснуть нужно,

Из могил выкорчевывать трупы наружу,

Через тьму, через гибель и мрак прорываться

И по берегу гроба родного скитаться.

Уже видит вся Польша – летят, как в погоне,

«Вот они! Вот они!» - слышен крик в перезвоне.

 

На подушках привстал. Постигает в агонии:

Очи – небом полны. На губах – только лавры

Горькой сыпятся грустью, как пепел печальный.

 

И у гроба с победой склонились кентавры,

И у гроба – Архангелы с песней прощальной.

2002

 

Из Константина Ильдефонса Галчинского

 

Варшава

По морям я скитался,

На земле заблуждался,

И чужбинной прельщался я

Славой,

 

Она манит руками,

В снах приходит ночами,

И зову, как ребенок:

Варшава!

 

Пусть же вспыхнет, о братья,

Месяц на Мариенштадте,

Или лист закружится

Сентябрьский –

 

Дышит ветер на реки,

Ты – влюбленный навеки

В красоту этих улиц

Варшавских.

 

Лишь она нам – как матерь,

Ясный щит благодати,

Осияна лучами

И славой,

 

О тебе – помышленья,

И сердец откровенья.

Все тебе посвящаем,

Варшава!

1999

 

Встреча с матерью (отрывок)

Она первая мне показала

Месяц, ели от снега – все в белом.

Я был мал, как мотыль, и шумело

Платье черное мамы, как море...

 

Ночь...

Догорала старинная лампа,

Тихо плакал комар, и устало.

Может, ты, моя мама, на небе

Снова звездами этими стала?

 

Иль на озере парусом в дали,

Иль волной, что надбрежья разбили?

Может, руки твои посыпали

Манускрипт мой звездистою пылью?

 

Станешь часом полуденным, или

Танцем пчел в золотистой аллее.

Поднял шпильку вчера. Помню, были

Твои волосы сколоты ею.

 

Вот, коробка свечей новогодних

В мои руки попала нежданно.

Память сердца коснется сегодня,

С ним забьется тревожно и странно.

 

Свечи мамы со мной не случайно,

Они дремлют. В них дремлет и тайна.

 

Помню я, как ты их покупала...

Лишь зажгу, как увижу в их свете:

Вдруг лицо твое в форме овала

Засияет в огне. Стихнет ветер.

 

Поцелуй мои руки и кудри,

После улочки снегом припудри,

Чтоб крестил он, храня от напастей.

 

Все светила, что в небе пророчат,

Спрячь в суму. Отвори ее ночью,

Коль в пути тебя встретит несчастье.

1999

 

Просьба об островах счастья

Ты на остров счастливый меня унеси на мгновенье,

Ветром ласковым кудри развей, как цветы поцелуем,

И под музыку сна, отуманен тобою, усну я,

Ты на острове счастья меня не буди от забвенья.

 

Покажи мне величие вод – и больших, и угрюмых,

Шепот звезд дай услышать и зеленью чащ насладиться.

Словно бабочек рою, дай сердцу в ладонях забиться

И над гладью склонится любовь, как спокойные думы

2005

 

 

Переводы с грузинского

 

Из Галактиона Табидзе

 

Бесприютная душа

Осеннее солнце златит небосвод,

Погода Готье – совершенна.

И к берегу моря вот-вот подойдет

Волной перламутровой пена.

 

По небу Тбилиси невидимым мчусь,

И тихая сень – мне награда.

Там – вечный покой. Я назад не вернусь,

Я – дух бесприютный из ада

1996

 

Ветка персика

Ветка персика зреет, склонясь надо мной,

Ветка персика... где ты, мой дальний покой?

Скоро буря времен поразит небосвод,

Бриз душистых цветов она мне принесет.

 

Разве стоит мне ждать, раз я все еще жду?

В этих грозах я солнечный луч не найду,

Хоть бы стебель усталый к земле приклонить,

Злобный ветер, зачем так неистово выть?

 

У теснины скалы надломится побег,

Станет морем кровей наступающий век.

Если сможет меня провиденье спасти, -

Я бы персика ветвью хотел расцвести.

1996