13 мая - Mother’s Day Не знаю, как вам, дорогие мои читатели, а мне по душе ставшие новыми для нас канадские праздники, особенно те, которые близки каждой семье, где в почете родители - День отца и День матери. И сегодня я отвлекусь от своего «Зеленого дивана» и расскажу вам о непреходящем чувстве любви и благодарности к своей маме Брониславе Дерткиной (в девичестве Роговой), хотя вот уже скоро 40 лет, как ее нет с нами – красивого, мудрого, необыкновенно талантливого человека, общей любимицы нашей семьи, родственников, друзей. А мы, ее дети, невестка, внук, помним и продолжаем любить ее, словно расстались только вчера... «МАМА, КАК СВЕТЛО МНЕ ВСЕГДА С ТОБОЙ...» Как не трудись, наверное, не сосчитать, сколько красивых слов произнесено на многих языках мира в честь самого близкого и самого родного человека в жизни каждого из нас. Это чувство воспевали великие писатели и поэты, находя самые восторженные эпитеты, но мне почему-то больше всего заполнились незатейливые строчки из необыкновенно сердечной песни «Мама», записанной ленинградской блокадницей Екатериной Опаренко и ставшей в мае 1946 года, как мы бы теперь сказали, всенародным хитом. Запала эта песня в душу, наверное, еще и потому, что исполняла ее великолепная Клавдия Шульженко, любимая певица моей мамы, знавшей весь шульженковский репертуар наизусть и спевшей в том же 46-м на вечере в Ереванском Доме офицеров вот эти ставшие потом знаменитыми слова: Мама, нет слов ярче и милей, Мама, нет глаз мягче и добрей. Хорошо мне жить, любя, мама родная, Но смотрю я на тебя, ведь ты совсем седая... Сердце свое мне ты отдала. Сколько ночей сон мой берегла! Но согрею я теперь старость твою. Для тебя сегодня я пою. Мама, как светло мне всегда с тобой. Мама, всюду я вижу образ твой. В горе молчаливая, в праздник хлопотливая, Мама, милая мама. Если мой друг ты недалеко, То мне ясней на душе легко. Любишь вспомнить иногда ты в час покоя Мои юные года и сердце молодое. Вспомнишь и вдруг отведешь глаза. Тихо к губам катится слеза. Можно в радости всплакнуть, если полней Стало счастье у твоих детей. Мама, кто на свете тебя родней? Мама, что теплее любви твоей? Песня колыбельная, ласка беспредельная, Радость моих долгих, долгих дней. Я помню, как зрители того самодеятельного концерта, перевидавшее многое в нелегкие годы войны и военного лихолетья, смахивали непрошенную слезу, как зал после секундного молчания взорвался дружными аплодисментами. А на бис мама спела популярные в те годы «Ай, джан-Ереван, родина моя!», чем окончательно покорила местных армян. То был искренний всплеск эмоций истосковавшихся по мирной жизни людей, и песни эти запали многим в душу надолго. Запомнил их и я – рад убедиться в том, что не изменила мне цепкая память: прослушав «Маму» на компакт-диске в исполнении К.Шульженко, я убедился в том, что в точности воспроизвел вам текст*. Мама моя не была профессиональной певицей, в том смысле, что не оканчивала музыкального вуза, но слово это - «профессионализм» вполне могло быть одной из объективных характеристик ее редких способностей. Обладательница необыкновенно сильного и красивого колоратурного сопрано, она пела арии из опер и оперетт, народные и эстрадные песни с таким мастерством, что один наш знакомый, грузинский музыкальный критик, поинтересовавшийся ее «артистической карьерой», с трудом поверил в то, что все мамины успехи – результат домашнего самообразования. Я часто слышал, как он неоднократно повторял: «Бронислава Михайловна, дорогой Вы наш соловей! Вы зарываете свой огромный талант в землю, чем совершаете большой грех, что так редко поете на публике. Вы же берете верха на октаву выше, чем наша Мери Накашидзе! Вам надо обязательно в консерваторию, еще совсем не поздно, я Вас лично буду рекомендовать. У Вас такой редкий голос, такая сценическая внешность!..». «Какая там консерватория? – отмахивалась мама. – А муж, а дети? Когда мне заниматься? Куда мне, жене военного, на сцену? Я вот с тех пор, как вышла замуж за моего Митю, уже в девятый город всей семьей переезжаю – Днепропетровск, Флоешти, опять Днепропетровск, Курган, Алма-Ата, Ереван, Тбилиси, Гори, опять Тбилиси... Видно, судьба моя такая – пропеть «на кухне». Жаль только, что и сынок наш, такой музыкальный мальчик, тоже останется самоучкой (я и вправду остался им, хотя музыкальные азы выучил с помощью нашего соседа, горийского преподавателя, маминых уроков вокала и папиного чудесного ординарца, сержанта Мити Андрейченко - были такие при старших офицерах в советской армии)... «Переезды»... Это было мягко сказано. Война застала нас в Бессарабии, и отец принял участие в первых боях с немецкими фашистами уже 21 июня 1941 года, даже не успев эвакуировать нас. Но нашлись добрые люди из местных румын и цыган, которые помогли: семье командира, политрука, еврея задерживаться даже на один день было смертельно опасно, гитлеровцы каждую минуту могли войти во Флорешты. И вот подвода, нагруженная нехитрым домашним скарбом, вся семья - моя бабушка Фрейда – мать отца, сестренка Лина, мамина сестра Таня с детьми и я, годовалый крохотка, вдруг подхвативший двухстороннее крупозное воспаление легких, во главе с нашей поистине героической мамой, фактически спасшей всех нас, - начала свой долгий путь в тыл, который стал стремительно отодвигаться на Восток... Ну, а «на кухне» – это тоже было образное сравнение. Всего годы эвакуации и странствования по городам, пунктам службы отца, наша семья из четырех человек ютилась в маленьких однокомнатных «квартирах» без всяких удобств, где, правда, можно было петь, но играть... На чем? Какое там пианино, кровати поставить негде было! Только в 1950-м, когда меня пришлось срочно прооперировать, и я даже пропустил год учебы в школе, наши жилищные условия неожиданно улучшились. Произошло это после того, как мама, потеряв терпение в ожидании обещанной квартиры с удобствами, собрала все снимки и заключения врачей и отправилась на прием... к командующему Закавказским военным округом. Она умела убеждать и, видимо, тронула душу слывшего несговорчивым, но, как оказалось, доброго человека, потому как он тотчас же распорядился за счет «военного десятипроцентного фонда» поселить нас на целый год в шикарную тбилисскую гостиницу «Рустави»! Она была образцовой матерью, моя дорогая мама. Для нее дети были настоящим культом, и ради них она жертвовала своим сном, покоем, здоровьем. Чего только стоит ее дежурства в больнице, где я проходил курс послеоперационной рентгенотерапии!.. Врачи были просто в шоке: мама категорически отказывалась уходить из «закрытой» процедурной, где была высокая доза облучения, только из-за того, что я, тогда еще совсем ребенок, капризничал и даже плакал. Так что «героическая мама» - это не гипербола, это констатация ее поступков в совсем непростой жизни нашей семьи. «Героической» была и, слава Богу, продолжает быть моя старшая сестра Лина, сумевшая из-за вынужденного отсутствия родителей стать взрослой – приготовить меня к началу учебного года - отвести «первый раз в первый класс». Только пять лет спустя мы, наконец, были вознаграждены за долготерпение – папе, ставшему к тому времени уже полковником и занявшему высокий командный пост, дали благоустроенную трехкомнатную квартиру в Ваке - самом, как теперь принято говорить, элитном районе Тбилиси. Вот где был простор, вот где была акустика! Мама запела еще с большим удовольствием, и наши милые соседи без всякого «апойтмента» шли к нам в гости на льющийся из наших окон чарующий голос. Не забыть эти домашние концерты, где можно было услышать «Соловья» Александра Алябьева, исполнение которого требует виртуозности певицы, арии из опер Семена Гулак-Артемовского "Запорожец за Дунаем" и Николая Лысенко "Наталка Полтавка", построенных на обработках украинских народных мелодий. А как пела она еврейские, неаполитанские песни, грузинские романсы, эстрадные шлягеры Клавдии Шульженко, Леонида Утесова, Михаила Александровича, сестер Клары и Мерны Берри, Владимира Канделаки, Рашида Бейбутова, Нехамы Лившицайте, Петра Лещенко, Анны Гузик!.. А сцена опьянения из оперетты Жака Оффенбаха «Перикола»? Помните: «Какой обед нам подавали, каким вином нас угощали...»? Музыковеды и сейчас говорят, что одним из сложных элементов в исполнении заглавной партии является смех захмелевшей Периколы. Так вот мама так мастерски заливалась им, что слушатели в ответ дружно смеялись и подолгу аплодировали стоя... ...У читателя может сложиться впечатление, что моя несоизмеримая любовь к маме сделала из меня «маменького сынка». Да, я был в центре ее материнской заботы и любви, но рос вполне самостоятельным и решительным ребенком: еще в Ереване ездил с военными на учения, даже летал с ними на американском «Дугласе» (и это все без спросу родителей!). Был в детстве еще один эпизод, который я помню, словно это было совсем недавно, а не 55 лет назад. Это когда у мамы однажды случился болевой приступ в поезде, и я во время стоянки в Ростове помчался за кипятком для грелки, да так завозился, что, ошпаривая руки, только и успел вскочить в последний вагон, а потом через весь состав пробирался целых десять минут к головному, второму, а мама в это время билась в истерике - ребенок отстал! - и поезд экстренно остановили... Для моей сестры, для меня и моей жены, для всех Дерткиных и Роговых наша мама была признанным авторитетом. Высокая культура, образованность, умение считаться с мнением других делали ее незаменимым собеседником и для наших школьных и студенческих друзей, которые в трудные минуты раздумий шли советоваться «к тете Славе». Когда в 1967-м ее еще молодой, в расцвете сил, полной жизнелюбия вдруг, совершенно неожиданно для всех, не стало (всего 54 года, какая несправедливость!), нам, ее родным, казалось, что свет померк. А жизнь, между тем, продолжалась, и только боль невосполнимой потери дорогого человека, отдавшего нам всю любовь своей большой души, никогда не утихала в наших сердцах. ...Случается, порой мне бывает в жизни нелегко. И тогда я обращаюсь к светлому образу Мамы, к моему доброму ангелу-хранителю. В Mother’s Day, всем здравствующим матерям – низкий поклон, всем ушедшим – светлая память! ------------------------------------------------------------------------------------------ ----- *Любителей ретро и творчества Клавдии Ивановны Шульженко я адресую |
Положение о Клубе
Сделать стартовой
