БОРИС ЦЫТОВИЧ – ПОСЛЕСЛОВИЕ К ЖИЗНИ

Фрагменты из книги о крымских писателях «ЧЕЛОВЕЙНИК»

 

Рано утром 23 января 2007 года в покоях Симферопольской скорой помощи скончался Борис Цитович – литератор, которого в свое время творчески опекали Булат Окуджава и Юрий Домбровский, кому симпатизировали многие из культурно-богемного бомонда Москвы и Питера. Начатый в 60-х роман «Праздник побежденных» Цытович писал всю жизнь, то есть до самого его выхода в 2000 году. И все это время книга, ставшая делом жизни провинциального автора, терзала его терпеливое сердце, пока не добилась своего.

 

…роман этот, видимо, и на самом деле проклятый. Кем и когда не знаю. Но роман, с которым Борис Цытович всю жизнь носился, так и не принес ему счастья.

Ходил он с ним и к Чепурину*, и к Иваниченко**, читал его («Праздник побежденных»), благодаря посредничеству Вишневого*** и уехавший в Израиль Клугер****. Но никто из них, издававших в начале 90-х массу всякой всячины, так и рискнули напечатать эту книгу.

Юра Цюпа приехал в Крым – у него кто-то есть в Евпатории – и мы с Борисом, встретив его на вокзале, прямо с поезда повезли по назначению. По дороге, а потом уже в индивидуальной встрече (Борис Петрович побывал в Евпатории без меня) они неплохо познакомились. В Киев Юра увез и рукопись Цытовича. Он был тогда завредакцией прозы журнала «Радуга», регулярно печатал мои рассказы. Я названивал в ожидании новостей. Он прочел и сказал, что весь роман журналу не осилить, а фрагменты напечатаны будут. В одном из номеров даже анонс прошел (как теперь помню, на последней странице обложки!) На том дело кончилось. Журнал остался без финансирования – принадлежащий СП Украины, тоже постепенно обедневшему – и в связи удорожанием бумаги и полиграфуслуг стал чахнуть. Когда перешел на коммерческие публикации, то есть когда им завладели новые люди, о Цытовиче ничего не знавшие, надежды на публикацию (и у меня) тоже усопли. Невезение, ставшее символом жизни этого автора, продолжалось. И я снова вспомнил совет одного из наших с ним общих знакомых: «Держись от Цытовича подальше, он заражает своими неудачами».

Однако фрагменты «Праздника побежденных» все-таки были напечатаны в журнале «Апрель». И старый провинциальный гений, вдруг засуетился, подключив всех своих московских знакомых, на выдвижение этих фрагментов на соискание Букера. Разумеется, ничего из этого не вышло. Но кто-то неудачу, державшую Цытовича десятки лет в безвестности, таки не себя перетянул.

В самом конце 90-х Бориса Петровича прочитал Андрей Мальгин (директор Симферопольского краеведческого музея) и отнес рукопись в местное издательство «Сонат», которое вскоре выпустило роман целиком.

Говорят, издание это тайно «спонсировало» некое учреждение, в свое время участвовавшее в преследовании нашего автора.

Уж не психушка ли?

__________________

*

**

***

****Крымские литераторы; известные, начиная с конца 80-х годов, издатели

 

 

ВОЙНА И МИР БОРИСА ЦЫТОВИЧА,

провинциала широко известного в узком кругу

(дилогия)

 

Роман первый. «КНИГА ЖИЗНИ»

 

Пролог. КОРНИ ГЕРОЯ

 

По отцовской линии

Участник русско-японской войны Пётр Григорьевич Цытович с простреленным легким был комиссован и отправлен в Крым поправлять здоровье. Тут капитан разведки встретил Ольгу Петровну Полтораки, единственную дочь довольно состоятельных родителей. Вследствие вторичного ранения, теперь уже в сердце, кавалер двух офицерских «Георгиев» женился, и в 1906 году красавица-гречанка родила ему сына. Так появился на свет Петр Петрович – отец виновника нынешнего литературного переполоха.

По материнской линии

Валентина Федоровна Цитович (будущие родители писателя однофамильцы с одной только разницей в транскрипции первого слога) – старшая дочь бедного белорусского священника Фёдора Емельяновича Цитовича и польской дворянки Зинаиды Константиновны урождённой Рутковской. Несовершеннолетняя сумасбродка ушла из дому, отказавшись от католичества, шляхетства и достояния. Родила шестерых детей. В сорокавосьмилетнем возрасте неувядающая попадья влюбилась в ровесника своей старшей дочери – комиссара авиаполка Владимира Константиновича Сольского, который погиб в Ленинградской блокаде, оставив потомкам божьего пастыря добрую по себе, хотя и атеистическую память.

 

Справка из Большой Советской энциклопедии

Промпартия (Промышленная партия, Союз инженерных организаций). Антисоветская подпольная вредительская организация. В 1925–30 годах действовала в промышленности и на транспорте СССР. Объединяла часть верхушки буржуазно-технической интеллигенции. Опиралась на помощь из-за границы и поддержку контрреволюционных организаций. В конце 1930 года руководители Промпартии осуждены к различным срокам заключения.

 

Часть первая. СЫН СПАСАЕТ МАТЬ

 

Керчь,1930 год. Главный инженер консервного завода Валентина Федоровна Цытович арестована по «делу Промпартии».

Сама напросилась, причём дважды. Первый раз это произошло так. Узнав, что в список обвиняемых по «делу Промпартии» попал её учитель профессор Тимирязевской сельхозакадемии Розенберг, написала письмо в Москву, в котором пыталась убедить правительство в том, какой это кристально честный человек, какой полезный для страны специалист. Будучи ассистенткой основоположника советской консервной промышленности, она выезжала с ним закупать импортное (американское, итальянское) оборудование. (Закаточные машины «Троерфокс», привезённые по заказу Розенберга, до сих пор можно встретить на старых консервных заводах СНГ.) Сама видела, как экономно он тратил народные деньги, всегда торговался с производителями техники, ни одного рубля по ветру не пустил. Уничтожая Розенберга, писала она, мы останавливаем развитие целой отрасли.

Меры последовали незамедлительно. Очутившись в керченской тюрьме, движимая благородным возмущением ученица знаменитого консервщика, продолжала отстаивать доброе имя наставника. Местные сотрудники НКВД, столкнувшись с непреклонной позицией «пособницы» крупного врага народа, сочли себя недостаточно компетентными для такой птицы. Этапировали её в отдельном купе в Симферополь. По дороге сопровождающий расположился обедать. А Валентина Фёдоровна, глядя на то, как за обе щёки следователь поглощает свой спецпаёк, вспомнила голодные годы на строительстве консервного гиганта в Крымске, спроектированного и «пробитого» всё тем же Розенбергом. Кстати, ставшим для последнего одним из эпизодов обвинения в гигантомании. В конце 20-х годов Страна Советов только-только выбиралась из руин и разрухи. Иностранцы питались хорошо, в отличие от советских специалистов, падавших в голодные обмороки. Американский инженер-наладчик, заметив такое дело, стал делиться со своими русскими коллегами продуктами. Вскоре к нему присоединился и немец. Узнав об этих, унижающих достоинство страны «гастрономических» контактах, куратор от органов запретил нашим принимать подачки капиталистов. Тогда благородные англосаксы стали рассовывать свертки по столам и рабочим местам. Заметило недрёманное око и это. Последовал запрет и на бутерброды. Возмущённые иностранцы пришли к начальству и потребовали разрыва контракта. Руководство переполошилось. Завзятого чекиста убрали, а своим и чужим сказали: «Поступайте, как знаете, только завод пустите!»

Подкрепив силы, керченский следователь посчитал необходимым объясниться с подконвойной. Во-первых, я вас не приглашаю к столу не потому, что я жадный, а потому что по инструкции не положено. Во-вторых, вас покормят в нужное время в нужном месте. Мы своих врагов не морим голодом. А пока что смотрите за окно. Похоже, и небо, и всё остальное в последний раз видите!». После такой ремарки, принесённая в вагон на следующей остановке, каша в глотку не шла. До самого Симферополя узница крепилась, чтобы не показать своему конвоиру, как ей плохо.

На перроне её принял какой-то неважный и, как потом выяснилось, довольно безответственный человек с ружьём. Солдатик тут же попросил подконвойную подождать его. Причём, прежде чем юркнуть куда-то по нужде, оставил винтовку. Потом уже, анализируя случившееся, Валентина Фёдоровна пришла к выводу, что доставшийся ей бедняга страдал дизентерией, которая свирепствовала в то время в Крыму. Более всего в тот момент «зэчка» боялась, как бы оставленное ружье не выстрелило. Когда НКВДэшник вернулся, стала она отпрашиваться. Без слов он отпустил её. В ближайшей аптеке она купила зубной порошок и тут же съела полкоробки. Перед самым арестом врач рекомендовал употреблять полезный для беременных мел. А когда вернулась, стража на месте не оказалось. Ждала его довольно долго. Под вечер арестантка, изрядно намёрзшаяся, пошла к бабушке-гречанке. Переночевав у родственницы, вернулась в Керчь. Петр Петрович, выслушав её рассказ и узнав, что паспорт у неё не отобрали, предложил бежать. Он сейчас же увольняется, и они уезжают из Керчи, куда глаза глядят. Авось, при таком небрежном отношении к ней долго искать не станут, и потом всё само собой забудется. Не согласилась. Мол, я ни в чём не виновата, зачем же мне скрываться! Вышла на работу. На заводе от неё шарахались. Но по-прежнему считались как со специалистом. Шли дни, потом недели, минул месяц… «Воронок» так и не появился. И тогда она решила сама поехать в Симферополь. Мужу, конечно, ничего не оставалось, как сопровождать беременную жену. Приехали прямо к тюрьме. Подходят, а у ворот грузовик. Пока дежурный проверял у шофёра бумаги и груз, «доброволка» заглянула в кузов и едва чувств не лишилась. Шепчет мужу: «Полная машина покойников! Бежим! Куда угодно, только подальше отсюда!» Прозрение пришло слишком поздно. На крыльце уже стоял тот самый «потерявший» ее следователь. Распахнув дверь, он весело говорил о том, как давно поджидает её.

Приговорили Валентину Фёдоровну к расстрелу без проволочек.

Первым делом, оказавшись в камере смертников, она принялась обследовать стены, но следов от пуль не нашла. На каждый грюк тюремного засова она просыпалась от вспышки в глазах. Всё ей мнился расстрел. Следователь (слава Богу, это был уже другой человек!) пытался успокоить впадающую в предродовой психоз Валентину Фёдоровну, мол, спите спокойно, вам ведь силы нужны!

А она никак не могла понять, зачем ей приговорённой к смерти, понадобятся они. Не унималась. Значит, вы меня штыком заколете. Следователь приказал охране штыки отомкнуть. И всё настаивал: покайтесь, и вам заменят расстрел на срок. Ради ребёночка хотя бы. Убеждал и подсовывал бумаги. Как потом выяснилось, это были апелляции, которые она в полубреду подписывала. В ноябре пришло помилование. Выпустили её за два месяца до родов. Так, будучи ещё в утробе, сын спас мать от смерти.

 

Часть вторая. МАТЬ СПАСАЕТ СЫНА

 

Первая встреча с чекистом

В 1937 году Борис едва не стал причиной крутой, если не катастрофической перемены в судьбе отца. Пётр Петрович работал заместителем начальника Симферопольской пожарной команды. Цытовичам как семье немаленького по тем временам начальника была предоставлены три комнаты на втором этаже «дома Бреннера», в квартире, располагавшейся над «каретным сараем», где стояли пожарные машины, и размещалось помещение команды. Тут же на небольшой площади находился храм, в который мальчишка частенько ходил с бабушкой и где, что называется, был своим среди духовного персонала. Вслед за взрывом кафедрального собора Александра Невского (1930 г.) Стали закрываться один за другим храмы, прежде всего в Симферополе. Настал черёд и церкви Петра и Павла. Набожная бабушка объясняла родившемуся уже после взрыва на Долгоруковской улице Борису значение религии. И поэтому, когда «Петра и Павла» закрыли, мальчишка стал тайком от взрослых переносить брошенные в закрытом храме церковные книги. За что вскоре поплатился его отец. Книги нашли на чердаке дома. Пришёл человек из органов, стал выяснять у мальчика, по чьёму наущению он собирает эту вредную литературу. Уж не по родительскому ли?! Тогда, в первую встречу с чекистом, Борис, испугавшись, расплакался. Обстановку разрядил начальник пожарного отряда Ингалычев. Татарин со шпалами на мундире, то есть полковник всё того же НКВД, он вступился за своего заместителя. Не имея возможности оставить Петра Петровича на работе, сделал всё, чтобы Цытовичи не потеряли квартиру. Отец в тот момент, к счастью, находился на больничном – повредил ногу на пожаре. Начальник команды оформил его увольнение по профнепригодности из-за травмы, полученной на службе. Это позволило семье остаться в квартире, правда, ставшей на одну комнату меньше.

 

Вновь НКВД, а потом ещё и ещё

Каждое лето детвора (двоюродные братья, сёстры) отправлялись в немецкую деревню Кинигез (ныне село Красная горка – между Феодосией и Керчью), где работал главным агрономом сортоучастка ещё один «тимирязевский» Цытович – Фёдор Кузьмич. Там юная коммуна полола баштан, цапала подсолнечник, подбирала колоски, пасла птицу и скот. Школа эта вскоре пригодится им всем, особенно Борису, который в 12 лет начнёт свою рабочую биографию учеником автослесаря. Целыми днями ребята «сражались» на трудовом фронте, а по вечерам ставили всяческие «интеллигентские представления» по принципу «Петя пел, Борис молчал, Николай ногой качал». Борис, действительно, ни петь, ни плясать, ни лицедействовать не умел. Зато рисовал, а потом описывал «своими словами» эти картины.

Однажды ранним несчастливым утром (шли первые дни и ночи войны) дети проснулись от душераздирающего рева скота и гогота птицы. Казавшееся неисчислимым колхозное стадо мычало – не доенное, не кормленное, у поилок толпились индюки, утки и гуси… Деревня проснулась без хозяев. Некому было оставшуюся без надзора живность обиходовать. В течение двух часов ночью из Кинигеза были вывезены все немцы от мала до велика. Оставшиеся несколько человек взрослых и дети все дни, пока их не забрали родители, качали воду из колодцев, доили коров и кормили эти стада. Уезжали домой под выстрелами. Скот распределили в соседних селах, а вот птицу пришлось уничтожать. Приехала команда из местного НКВД и вдоволь поупражнялась в стрельбе по движущимся мишеням.

Несчастную эту деревню НКВД казнило за последние несколько лет дважды. В 1935 году из неё вывезли всех мужчин, обвинённых в создании подпольной организации, которая слушала по ночам радиопередачи на немецком языке. Целую вечность здесь оставались только женщины и дети, а сам Кинигез являл собой нечто подобное стране амазонок.

С такими впечатлениями вернулся Борис в Феодосию, куда мать перед самой войной пригласили работать на рыбоконсервное предприятие, с которым Цытовичи вскоре эвакуировались в Среднюю Азию.

В 1944 году после освобождения Крыма всех мужчин-нацменов, находившихся в оккупации, кроме татарских, оправили под Севастополь. Те из них, кто не погиб, штурмуя Сапун-гору, пошли дальше, а в это время их семьи вслед за татарами двигались в прямо противоположную сторону. Была среди таких и гречанка Полтора (фамилия имела несколько интерпретаций вплоть до «Полторацкой», но и эти ухищрения не спасли от депортации).

– С бабкой переписываешься? – спросил Бориса несколько лет спустя особист Сасовского лётного училища имени Героя Советского Союза Тарана. Сюда под Рязань Цытович поступил в 1951 году после окончания Симферопольского аэроклуба. Он тогда ещё не догадывался, что вместо неба судьбой ему уготована иная высота. Однако, как человек чуткий уже уловил вибрации перемен. Первый раз они проявились с некоторым опозданием. Симферопольскую лётную школу закрыли, но это никак не отразилось на планах Бориса. Он сдавал экзамены, когда из Коктебеля на ПО-2 улетел в Турцию какой-то сорвиголова. Вслед за тамошней школой планеристов закрыли и симферопольскую. Всем летающим над Крымом авиаторам давали получасовый аэронавигационный запас, чтобы в баках не оставалось ни литра искушающего на «подвиги» керосина. Механиков, переливавших горючего сверх нормы, снимали с работы и судили. Но всё это Цытовича не занимало, поскольку он хотел и мог учиться дальше. Перед отъездом сына в Сасово, предвидя некоторые ситуации, Петр Петрович научил: «Спросят про бабку, говори, что не ссыльная она, а спецпоселенка». Отцу, видимо, казалось, что второе определение звучит более мягко. И вот очередное, последнее перед выпуском, собеседование.

– Переписываюсь, а как же! – ответил без пяти минут лётчик гражданской авиации.

Дней через десять Цытовича вызвали снова. Разговор был короткий: «Бабка твоя выслана, но это ещё полбеды. Она у тебя, оказывается, из раскулаченных. А дед в Феодосийской полиции до полковника дослужился. А ты об этом умалчивал. Поэтому, Цытович, в небо мы тебя не пустим».

Так с поднебесных высот он упал, но не на грешную землю, а ещё ниже – под воду. Вернувшись в Крым, увлёкся аквлангизмом. Специально устроился на комбинат противопожарных работ. Там производилась заправка баллонов высокого давления. К таким баллонам – легочный редуктор – и ныряй. С 1955 года Цытович не выходит из моря. Заканчивает школу лёгкого водолазного снаряжения – была такая в Карабахе (крымском) – и вместе с друзьями художником Олегом Грачёвым, будущим ювелиром Юрой Федоровым, Володей Седовым из Соколиного, врачом Мишей Синани становится Борис завсегдатаем бухт у Карадагского заповедника. Как раз там судьба сводит компанейского подводного охотника, автора «странных» рассказов Бориса Цытовича с полудессиденсткой московской литературной тусовкой. Генрих Сапгир, Евгений Бачурин, Галина Толстых, Венедикт Ерофеев, совсем тогда ещё молодые Лимоновы Эдуард и Елена, детская поэтесса Ирина Махонина, художник Сергей Пустовойт – его тогдашний круг общения. Вхож был наш неофит и во взрослый коктебельский бомонд, возглавляемый Марией Степановной Волошиной и её подругой Валентиной Николаевной Изергиной. Вдова поэта хорошо помнила деда подводного охотника и подающего надежды молодого литератора. Полицейский чин не однажды сопровождал гостей и самого «хозяина Киммерии» из Феодосии в Коктебель. А со знаменитым бардом Цытовича свела актриса МХАТ Марина Добровольская. С первого же дня знакомства Булат Окуджава отнёсся к независимому, открещивающемуся всеми правдами и неправдами от армии, провинциалу с особым теплом, со временем стал ему другом и наставником.

Рассказ «Фимчик» первым прочёл Коктебель. Здесь ценили такую литературу, хотя и понимали всю бесперспективность подобной прозы в соцреалистическом пространстве.

КГБ – самая читающая контора

Булату Окуджаве и отвёз Цытович свой роман, который писал с 1967 по 1978 годы, прерываясь и откладывая на долгие месяцы. Рукопись произвела на тогда уже признанного метра впечатление. Он пустил её по рукам. И Борис Цытович стал, сразу же широко известен в узких, так сказать, кругах. Роман читался. Побывал и в руках Юрия Домбровского. Бориса водили на смотрины. Так он побывал в доме, полном книг и детей, дессиденствующего священника Дмитрия Дудко. Праздник непобеждённого обстоятельствами провинциала кончился, как только он вернулся в Симферополь. Дома его уже дожидалась повестка в военкомат, где с порога ему задали вопрос, почему не служил в армии. Услышав, что комиссован из-за черепно-мозговой травмы, предложили пройти перекомиссию. Он согласился лишь после того, как ему пригрозили отнять водительские права. Без них он лишался возможности мотаться на стареньком «Запорожце» в Коктебель. Случилось худшее. Борис оказался запертым в психиатрической больнице не на обещанных 14 дней, а на несколько месяцев. По выходу из лечебницы узнал, что у него дома был произведён обыск и все три экземпляра романа изъяты.

В защиту автора, вина которого была лишь в том, что его метод в корне расходится с постулатами соцреализма, поднялись поэты Булат Окуджава, Борис Слуцкий, писатель Юрий Домбровский, литературовед Валентин Непомнящий, актриса МХАТ Марина Добровольская, известные адвокаты и общественные деятели. Шум по Москве стоял большой, но в Симферополе его слышно не было. У всех, кого он должен был разбудить, уши были заложены местечковыми бирушами.

Правда, причин для беспокойства у политических пинкертонов от КГБ было не мало. Чего стоил только визит в Симферополь к гонимому Цытовичу некоей француженки, пожелавшей лично увидеть романиста-диссидента и прочесть его знаменитую на Москве рукопись!

Искусствоведы в штатском «читали» её почти полгода. И были разочарованы, но не тем как написано и о чем. А тем, что не могут «пришить» по ней автору «дело». По незаконченному произведению, а пристрастным «читателям» достался недописанный вариант, никакого обвинительного вердикта выносить не представлялось правомочным. Правда, выход вскоре нашёлся. «Антисоветчину» инкриминировали по рассказу «Фимчик», давно законченному и страшному. В нём задолго ещё до приставкинской «Тучки» с не меньшей разоблачающей силой поведано было об эфемерности такого понятия как дружба народов, интернациональное воспитание подрастающего поколения (произведение впервые было опубликовано недавно в одном из толстых журналов Израиля).

Заслуженный работник консервной промышленности СССР, возглавлявшая в тресте лабораторию Валентина Фёдоровна Цытович пошла на бульвар Франко (крымская штаб-квартира КГБ) и потребовала подрывающую морально-нравственные устои народа рукопись для прочтения. Ей дали без права выноса из помещения КГБ. На третий день, прочтя роман своего «непутёвого» сына, она попросила сотрудника, неотступно сидевшего рядом с нею, показать то место в рукописи, которое квалифицируется как клеветническое.

«Нет никакой возможности это сделать, – последовал ответ, и после некоторой паузы фраза была продолжена, – роман этот весь антисоветский от начала до конца…»

Уже на следующий день мать объявленного психически ущербным автора полетела в Москву, где встретилась с другом юности Анастасом Микояном. Под его руководством она когда-то служила в артиллерийском управлении в Киеве. После полуторачасового экскурса в молодость, член Политбюро ЦК КПСС, позвонил Владимиру Щербицкому. Тот как раз находился в Москве и потому немедленно принял ходокиню из Крыма. На его самолёте, в тот же день она прилетела в Киев, где имела встречу с генеральным прокурором Украины.

Цепная реакция набрала необратимую силу. Роман до последней арестованной страницы был возвращён отпущенному из дурдома автору. Такова сила и власть материнской любви!

 

Роман второй. «ПРАЗДНИК ПОБЕЖДЁННЫХ»

Симферополь: издательство «СОНАТ», 2000 год, 390 страниц, тираж 7000 экз.

 

Вместо аннотации парафраз из рецензии

Бывший военный лётчик и зэк, а ныне работяга и аквалангист-любитель мечется по жизни, мучимый воспоминаниями прошлого и терзаемый соблазнами сегодняшнего дня. Он пишет роман и разыскивает могилу матери. Переживает всевозможные приключения, в которых явь переплетается с галлюцинациями. Перед его глазами проходит множество людей (или бесов?). Скелет его отца стоит в мединституте, завещанный науке. Феликс решается похитить останки. Хоронит их и лишь после этого на заброшенном кладбище находит могилу матери, а вместе с нею – веру и душевное успокоение.

Третью часть романа опубликовали в 1995 году в альманахе «Апрель» Павел Катаев и Анатолий Приставкин.

Произведение попало в десятку финалистов Букер-дебюта 1998 года.

 

Преждевременный эпилог

Автору этих заметок рукопись Бориса Цытовича 10 лет назад принёс поэт Александр Вишневой. Именно этому человеку, принадлежит честь неофициальной пропаганды незаурядного произведения. С благодарностью вспомнят читатели и таких «болельщиков» Цытовича, как редактор журнала «Новый Крым» Андрей Мальгин, первым написавший и письменно предсказавший появление этого произведения отдельной книгой в Крыму. Но особенную роль в судьбе романа, «сидевшего» более 30 лет, словно сказочный богатырь неподвижно, сыграли Ольга и Валерий Исаевы, рискнувшие вложить средства в производство этой книги. Хочется верить вслед за Булатом Окуджавой, предсказывавшим трудную вначале, но счастливую потом судьбу романа Бориса Цытовича, произведение это будет переиздаваться. Но сколько бы раз это не случилось, первыми его издателями, как крестные отец и мать, навсегда останутся эти двое – руководители «Соната».

 

Роковые хождения «проклятого» романа до и после издания

 

Но на этом злоключения романа не закончились.

Сам автор говорит, что рукопись его окутана черной аурой. С началом перестройки появилась надежда пристроить своё несчастливое детище в новой жизни. К тому же Цытович почувствовал, наконец, к себе внимание иного свойства. Пришло приглашение из Ленинграда. Оно было столь многообещающим, что автор бросил работу и поехал в Северную столицу.

Встретили сердечно. Пожали руку и назначили встречу на понедельник. Дожив до понедельника, ничего не подозревающий писатель, отправился в издательство заключать договор, а там новость. Оказывается, в выходные в местном СП состоялось экстренное заседание правления, решением которого было обычное для времён не столь отдалённых: «Не пущать!» Правда, по весьма объяснимой причине. Десятки известных ленинградских литераторов ждут очереди, воюют за каждый килограмм бумаги, а тут какому-то с Украины, да ещё и не члену… собираются устраивать зелёную улицу.

По совету друзей обескураженный крымчанин отправился в другое издательство – частное. И там его приняли с распростёртыми объятиями. Но на том дело и кончилось. Провинциалу не хватило догадливости предложить редактору «разумное отчисление» от гонорара.

Дальше, хуже. Рукопись становится своего рода проклятием для тех, кто пытается её опубликовать. Украинский журнал «Радуга» – принял роман к печати. Появился даже анонс на обложке. Но следующий номер известного журнала-долгожителя не вышел по экономическим причинам.

Состоятельный крымский бизнесмен, после прочтения романа, пообещал его выпустить, поскольку имел счастливое качество зажигаться и помогать, не считаясь с затратами, через месяц он был застрелен.

Наконец роман очутилась в редакции «Апреля». Довольно быстро на страницах альманаха появляется треть рукописи, которая и была выдвинута на соискание литературной премии «Букер-дебют». «Праздник побеждённых» даже попал в число финалистов. О Цытовиче заговорили снова. Ему бы поехать в Москву. Ведь одним из условий церемонии было обязательное присутствие на ней. Не удалось – жена сломала ногу и все средства, накопленные на дорогу, пришлось отнести в больницу.

Наконец, роман выходит в крымском издательстве в полном объёме. Причём незначительным тиражом, на большее не было средств. Писатель получает десять авторских экземпляров, двести долларов гонорара то есть остаётся нищим, и по-прежнему неизвестным широкому кругу не только читателей, но и издателей.

Так что, казавшиеся пророческими слова Окуджавы, сказанные автору 20 лет назад: «Борис, поверь мне, этому роману будет тяжело пробиться к читателю, но когда это произойдёт, его будут издавать и переиздавать» – до сих пор таковыми не стали. Станут ли?*****Перед немолодым уже автором вновь глухая неизвестность, непредсказуемой нашей издательской действительности.

 

__________________

**** Позднее книгу выпустило издательство «Молодая гвардия»

 

 

Время новое, а проблемы те же

 

Ничего не дал в этом смысле и постиздательский вояж в Москву. Хотя внешне привечала Цытовича столица как победителя. Он побывал на телевиденье и не раз. Его приняли в Пен-клуб – всемирную писательскую правозащит­ную организацию – первого на тот момент из украинских авторов. B помещении Русского ПЕН -Центра и Литературном клубе «Дом Чехова» состоялись презентации многострадального романа Бориса Цытовича «Праздник побежденных».

– Роман Цытовича – явление, – заявил на такой встрече Андрей Вознесенский. – Это возрождение того, что всегда присутствовало и присутствует в настоящей русской литературе.

К сожалению, русский язык, которым, написана проза Бориса Петровича, является помехой для номинации его работы на украинские литературные премии. Учитывая это, русский ПЕН-центр выдвинул роман Цытовича «Праздник побежденных» на соискание Букеровской премии. Состоялось несколько встреч, в которых приняли участие из­вестные литераторы, деятели искусств, друзья пи­сателя, благодаря которым в своё время рукопись романа была спасе­на, а автор от нападок, – ак­триса МХАТа Марина Добро­вольская, писатель, литературовед, пушкинист Валентин Непомнящий, Юнна Мориц, бард, художник Евгений Бачурин, режиссер, народный артист СССР Всеволод Шиловский заместитель директора Центрального выставочного зала председатель Севастополь­ского землячества Иван Кириленко, заместитель начальника управления общественных и межрегиональных связей правительства Москвы Омари Маргалитадзе, многие другие.

Рецензии и отзывы о романе опубликованы в журнале «Новый мир», в газетах «Время. Московс­кие новости», «Книжное обозрение», «Известия», в еженедельнике «Афиша». Передавали о романе и его авторе по телека­налу «Культура».

Кажется, наконец, было сделано всё необходимое для того, чтобы «раскрутить» новое имя. Но, видимо, такова планида Б. Цытовича – не раскручиваться.

Во время оттепели 60-х годов, часто цитировалось высказывание Александ­ра Твардовского о том, что теперь уже в столах у писателей не осталось ни одного неопубликованного романа, повести или стихотворения. Редактор «Нового мира» имел все основания на такое заявление. Особенно после того, как в его жур­нале увидела свет повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича».

Сегодня нам понятно, что Твардовский выдавал желаемое за действительное. Многочисленные произведения лежали и до сего времени лежат в писательских столах. Одно из них – изданный, но так и оставшийся ещё неизвестным роман симферопольца Цытовича.

Книга увидела свет, но он так похож на свет в конце туннеля.

2000 год