"Дымка тайн баронессы Амелии". Эскиз биографии из незавершенного романа "Тютчевские музы".

 

Баронесса Амалия Максимилиановна Крюденер, во втором браке - графиня Адлерберг, урожденная графиня Лерхенфельд, блестящая светская красавица. Двоюродная сестра императрицы Александры Федоровны, жены Николая Первого (Со стороны матери ). Возлюбленная Федора Тютчева. Адресат его знаменитого стихотворения «Я встретил Вас и все былое..» и других, носящих название "мюнхенского цикла". Ее петербургский салон в 1836 - 37 году с удовольствием посещал А.С. Пушкин, которому она передала для публикации в журнале "Современник" двадцать четыре стихотворения Тютчева. Это было первое появление Тютчева в печати, как поэта. Славилась красотой, умом, и особенным шармом, входящим в понятие "светская дама". Даты рождения и смерти не установлены.

 

 

Ее жизнь окутана легкою дымкою тайн. Полна страстных писем, неоконченных романов, дуэльных историй, шума балов, блеска драгоценностей, загадочных улыбок Бесед- полунамеков. Путешествий. Таинственного блеска зеркал. И отражения в них ее силуэта: Гордый, царственный поворот головы. Безупречный французский. Холодновато - изящные, светские манеры. Она - незаконнорожденная дочь владетельной немецкой принцессы Турнунд Таксис и графа Максимилиана Лерхенфельда, дипломата во втором поколении, баварского посланника в Берлине и Вене - воспитывалась в семье графа на правах родной и могла даже не высказывать желаний. Они угадывались по взмаху ресниц, выражению глаз и жестам маленькой ручки! Если же мадемуазель Амели, как ее звали, начинала плакать и капризничать, то весь дом, словно окутывался мрачной тучей. Амели рано познала чувство власти над людьми, особенно мужчинами. Рано догадалась, почему может редко видеть мать, одарившую ее наследственной красотой и остротою восприятия, добродушием и веселостью.

Тоскуя по поцелуям и ласке матери, Амалия всю свою боль спрятала внутрь, определив для себя, что главное в мире: трезвость ума, расчетливость и умение употребить свой шарм, обаяние себе на пользу:

Несмотря на то, что отец ее обожал, (так обожают красивую куклу, дорогую игрушку, драгоценность в редкой оправе, быть может) неполных двадцати лет она была отдана замуж за человека вдвое старше ее и тяжелого нрава - барона Александра Сергеевича Крюднера. Сыграл роль тот самый расчет: Блестящие перспективы карьеры сотрудника баварского посольства, знатность рода, положение в свете.

Не чета какому то там молокососу, маменькиному сынку Федору Тютчеву, нетитулованному дворянину, не записанному даже в штат дипломатического корпуса.

(Тютчев только начинал дипломатическую карьеру и был секретарем посольства - автор.)

На то, что Амалия могла быть влюблена в Тютчева, и иметь свои взгляды на чувства, даже не обратили внимания. Теодору было в сватовстве резко отказано. Амалия выплакала все слезы, пыталась о чем-то просить отца, но тот впервые в жизни был неумолим. Драгоценному камню нужна была блистательная оправа.

Она смирилась. Но только внешне, быть может. Спрятала в дальний ящик шкатулки тоненькую золотую шейную цепочку, которую подарил ей Теодор на одной из далеких прогулок по окрестностям Мюнхена. А стихи, написанные им для нее, выучила почти наизусть: Там были вот эти строчки:

Ты беззаботно вдаль глядела.

Край неба дымно гас в лучах;

День догорал, звучнее пела

Река в померкших берегах.

И ты с веселостью беспечной

Счастливый провожала день

И сладко жизни быстротечной

Над нами пролетала тень:

"Тень жизни" оказалась не только сладкой. Она была и с горчинкой.

Ольга Николаевна, дочь императора Николая Павловича, которой Амелия Максимилиановна по матери была тетушкой, писала о ней в своих мемуарах "Сон юности", изданных в Париже в 1923 году:

"Она была красива, с цветущим лицом и постановом головы, напоминавшим Великую княгиню Елену Павловну*,(* тетушку Ольги Николаевны, жену Великого князя Михаила Павловича - автор) а правильностью черт - Мама ( то есть Императрицу Александру Федоровну, жену Николая I .)

"Она хотела вознаградить себя за навязанное ей замужество, - продолжает Ольга Николаевна, - и окружила себя блестящим обществом, в котором она играла роль и могла повелевать.

У нее и в самом деле были манеры и повадки настоящей гранд - дамы. Дома у нее всё было в прекрасном состоянии; уже по утрам она появлялась в элегантном неглиже, всегда занятая вышиванием для церковных алтарей. (Это, кстати, требовало большого умения, не каждой светской даме оно давалось - мастерство вышивки тяжелых парчовых покрывал, - автор.) или же каким-нибудь шитьем для бедных. Она была замечательной чтицей. Если ее голос вначале и звучал несколько крикливо, то потом она захватывала свой передачей: "Ольга Николаевна пишет о жизни Амалии в России, но надо думать, так было и в Мюнхене.

Амалия Максимилиановна после замужества в 1825 году закружилась в вихре балов, спектаклей, домашних концертов, вечерних чтений для публики, приемов и раутов. Все это было непременной частью жизни общества, в котором она вращалась. Как и летние долгие путешествия за границу, модные курорты и пикники.

Баронесса встречалась с Теодором тайно. Как развивался этот роман, никто не знает. Свидетельств почти не осталось. Как и от других, пылких и красивых, ее романов.

Вероятно, бурно. Теодор был не на шутку увлечен. И не только ею, но и новой своей Музой - поэзией. Он написал огромное количество стихотворений, многое из написанного читал Амалии, многое комкал и бросал в корзину, если она нерешительно и мягко высказывала какие то сомнения. Ее вкус он считал отменным. Она читала не только дамские романы, но и философские творения, в том числе Людвига Бёрна.

(Сохранилась книга этого автора, которую Амалия Максимилиановна одолжила А. С. Пушкину. Книга так и осталась в библиотеке поэта. Год издания 1829. Амалия совсем еще молода. Для философии во всяком случае. Однако книга полна ее карандашных пометок!)

После назначения мужа на службу в Петербург, в дипломатическую миссию, Амалия выехала ( 3 мая 1833 года..) в Россию, везя с собою кипу листков, исписанных с обеих сторон. Это были стихи Теодора. Она должна была попытаться передать их в пушкинский "Современник". Баронесса постаралась исполнить поручение. При помощи князя И. С. Гагарина, светского знакомца Александра Сергеевича. Пушкин пришел в восторг. Двадцать четыре стихотворения Тютчева были напечатаны в первом выпуске Современника! За загадочной подписью "Ф.Т." .

Блистательная Амели горделиво улыбалась - была в этом и ее заслуга!

Уже при первом знакомстве с Пушкиным она сумела настолько очаровать поэта, что Вяземский "вечный ревнитель " Пушкина пишет в письме к жене 25 июля 1836 года: "Вчера был вечер у Фикельмонов. Было довольно вяло.

Один Пушкин palpitoit de l`interet du moment («трепетал от вспыхнувшего интереса» фр.- автор), краснея, взглядывал на Крюднершу и несколько увивался вокруг нее"

Вяземский и сам не прочь был "увиваться" вокруг прелестной Амалии.

Он следил за каждым ее появлением в свете, отмечал все встречи с нею в дневниках и письмах. Вот несколько записей июня 1836 года:

"Была тут приезжая Саксонка, очень мила, молода, стыдлива: Вчера Крюднерша была очень мила, бела, плечиста. Весь вечер пела с Вильегорским немецкие штучки. Голос ее очень хорош"

Амалия была бесподобной музыкантшей, Михаилу Вильегорскому, например, угодить всегда было трудно!

Но она покоряла всех. Ей было лишь двадцать пять. Ее изысканная красота только достигала расцвета.

А вечерами, возвращаясь с поздних балов домой, лениво спуская с плеч меховое боа, отстегивая жемчужное ожерелье и холодно склоняя шею под докучливыми поцелуями ненавистного мужа, она перебирала в памяти слова из писем, формально адресованных Теодором Тютчевым князю Ивану Гагарину, бывшему сослуживцу по Мюнхену, а на самом деле - ей, Амалии: "Мне до смерти хочется ей написать, госпоже Амалии, само собою, разумеется, но препятствует тому глупая причина. Я просил ее об одном одолжении, и теперь мое письмо могло бы показаться попыткой о нем напомнить". (Мюнхен. 19 июля 1836 года.)

Какого рода было это одолжение? Остается только догадываться. Вот отрывок следующего письма, похожего больше на мольбу: " Скажите ей, чтоб она меня не забывала, мою особу, разумеется, одну мою особу, все остальное она может забыть: Скажите ей, что если она меня забудет, ее постигнет несчастье, выступит морщинка на лбу или на щеке, или появится прядка седых волос, ибо это было бы отступничеством по отношению к воспоминаниям о ее молодости. Боже мой, зачем ее превратили в созвездие! Она была так хороша на этой земле!" (Мюнхен 22 июля 1836 года).

Прелестная Амалия забывала Теодора. Она скользила по паркетам Аничкова дворца, Государь танцевал только с нею, садился рядом, осыпая знаками внимания и подарками. (Кто говорит о Н. Н. Пушкиной?! - автор).

Весь двор шептался о сильнейшем и отнюдь не платоническом увлечении императора баронессой. В светлых платьях, открывающих плечи, в ослепительных драгоценностях от придворных ювелиров "она была блистательна хороша!" (А. О. Смирнова - Россет)

Кстати, императорской четою ей было подарено имение "Собственное " с прелестным парком и дворцом, она стала соседкой и близкой подругой любимой дочери императора, великой княгини Марии Николаевны, для нее - просто Мэри... Сам Государь в имении - частый гость.

Но уже с зимы 1838 года всеми придворными наблюдается резкое охлаждение. Место Государя заступает всесильный Шеф жандармов, граф Бенкендорф. Позднее, сильное, яркое чувство сделало бесстрастного генерала послушным рабом красавицы: Ольга Николаевна с почти нескрываемой досадой писала об этом романе:

" Служба Бенкендорфа очень страдала от влияния, которое на него оказывала Амели. Как во всех запоздалых увлечениях, было в нем много трагического. Она пользовалась его деньгами, его связями, где и как только ей это казалось выгодным, а он - и не замечал этого. Странная женщина! Под добродушной внешностью и прелестной, часто забавной натурой, скрывалась хитрость самого высокого порядка: "Королеве Вюртембергской вторила и Александра Осиповна Россет - Смирнова: "Государь нынешнюю зиму мне сказал: "Я уступил свое место другому" - и говорил о ней с неудовольствием, жаловался на ее неблагодарность и ненавистное чувство к России:."

Как видна в этих записях простая, банальная женская ревность!

Досада на летучие романы Амалии, на ее умение так очаровывать мужчин, что они долго не могли ее забыть!

А она увлекла, полушутя, и старого, седого графа В. Ф. Адлерберга: Он был на 17 лет старше.

Бенкендорф, от ревности теряя голову, сделал непростительный шаг. Амалию обвинили в плетении католических интриг, Бенкедорфа - в послаблении интересам католиков. Пахло политическим скандалом. Амалия должна была быть удалена от двора, без особого шума, и как можно скорее.

Для ее мужа спешно был найден пост посла в Стокгольме.

" В день назначенный для отъезда, она захворала корью, требовавшей шестинедельного карантина - ядовито продолжает в своих записках Ольга Николаевна, дочь Императора, - конечным эффектом этой кори был маленький Нике Адлерберг", получивший это имя от своего отца Николая Адлерберга, только после того, как баронесса Крюденер овдовела и стала Его графиней.

И снова были блеск, влияние, власть ума и трезвый расчет.

Все что так любила, к чему так стремилась эта ослепительная, непроницаемая, для многих загадочная женщина. Для многих, но не для Теодора. Она это хорошо знала: Только он проницательно и прозорливо написал о ней, совсем еще юной, в письме к своим строгим родителям, знавшим начало его страстной тайны:

"Видаете ли Вы когда-либо госпожу Крюденер? У меня есть все основания полагать, что она не так счастлива в своем блестящем положении, как я того желал бы. Какая милая, превосходная женщина, как жаль ее. Столь счастлива, сколь она того заслуживает, она никогда не будет!" (12 января 1837 года Мюнхен. )

Они встречались еще много раз: и в Мюнхене и в Петербурге, на балах и приемах, светских раутах и в театрах. Тютчев седел, старел, за плечами оставались горести и неудачи: смерть первой жены - Элеоноры, смерть детей, родителей, брата: Да и карьера дипломата, с постоянными разъездами и непременными присутствиями на всех вечерах и обедах, давалась нелегко. Баронесса все знала о своем некогда пылком возлюбленном. Читала с интересом его статьи, опубликованные в журналах и газетах, хотя они иногда и казались ей чересчур пессимистичными. Хранила сборник стихотворений, единственный, тоненький. Улыбалась загадочно, листая его страницы: Не все ей было понятно в удивительно легких строчках, она больше понимала немецкую основательность Гете, изящество Гейне – все-таки родной язык, но почему-то странно теплело на душе от Тютчевских строк. Как и от воспоминаний о той поездке в Карлсбад, где отдыхала вся европейская знать, и где она виделась с Теодором, седовласым, почтенным камергером, лечившим на водах свою подагру.

Он поразился тогда, восхищенно, как Поэт,- над ней, Амелией, не было властно время!

Все та же молочная белизна кожи, золотистые волосы, в которых не видно седины, гордый поворот головы. Она по-прежнему ласково и внимательно слушала его, не прерывала нити беседы, не замечала его шаркающей походки, поредевших волос, морщин, избороздивших лицо. О чем она думала? Вспоминала ли Мюнхен 1822-23 года, неудачное его сватовство, гнев отца, попытку дуэли с кузеном.. Ах, как давно это было! Да и было ли? Как сон золотой: Он декламировал ей строчки, пришедшие ему в голову. Удивительные:

Я встретил Вас - и все былое

В отжившем сердце ожило.

Я вспомнил время золотое -

И сердцу стало так тепло.

Как поздней осени порою

Бывает день, бывает час.

Когда повеет вдруг весною

И что-то встрепенется в нас

Так, весь обвеян дуновеньем

Тех лет душевной полноты,

С давно забытым упоеньем

Смотрю на милые черты:

Как после вековой разлуки

Гляжу на Вас, как бы во сне,-

И вот слышнее стали звуки

Не умолкавшие во мне:

"Я встретил Вас".. 1870г.

Она ни разу не перебила его. Зачарованно слушала. Запоминала. Впитывала в себя:

Хотя по всем светским законам приличия должна была перебить! А когда он прочел две последние строки:

И то же в Вас очарованье

И та ж в душе моей любовь!.. -

просто благодарно протянула ему руку. Он осторожно поцеловал тонкие надушенные пальцы в кружевной перчатке. Когда поднял голову, она попыталась что то сказать. Но только выдохнула: "Федор Иванович: !" И не было в словах обычного легкого немецкого акцента:.

Она хорошо владела собою, уже через секунды две вернулась к обычной, незначащей теме разговора о мягкой погоде Карлсбада, но глаза ее при прощании, были необычайно грустны.

Он сохранил тайну стихотворения. Передавая его Якову Петровичу Полонскому для публикации в журнале "Русский архив", зашифровал посвящение буквами "К. Б". Только особо тонкие и давние ценители его поэзии догадались: Но таких было мало. Яков Петрович, восхищенный строками и знавший тайну, деликатно промолчал.

Последний раз Федор Иванович увиделся с Амели 31 марта 1873 года, за два месяца до смерти. Она приехала навестить его, узнав о болезни - апоплексическом ударе и проститься. Врачи надежды не оставляли.

Он узнал вошедшую по запаху духов, по шелесту платья. Она вошла, силясь улыбнуться, и сказать какую то светскую чепуху, но в этот раз - не смогла. Сжала маленькой ручкой в лиловой перчатке его безжизненную левую руку, склонилась, чтобы поцеловать в высокий лоб. Он ощутил легкое прикосновение губ и горячую каплю: Слеза? Но когда взглянул на Амели, она уже хранила

обычную улыбчивую невозмутимость и начала ласково пенять - журить: "К чему это Федор Иванович так залежался на диване, пугает милую Эрнестину Федоровну, добрейшую Анну (Супругу и дочь поэта - автор) и всех своих родных?!.. Вставать, вставать непременно! Ведь его ждут государственные дела!» «Мы еще с Вами прогуляемся по аллеям Карлсбада!», - весело проговорила она, но глаза ее тихо наливались слезами:

Силясь утешить - не мог выносить дамские слезы всю свою жизнь - он прошептал что то , делая знак глазами:" наклонитесь!"

Она поняла. И услышала то, магическое: "Я помню время золотое". Слезы высохли сами собою.

Когда взглянула на Теодора, увидела, что он улыбается. Как тогда, во время прогулки в Карлсбаде. Она ответила - тоже улыбкой. Заговорила о скором отъезде за границу на лето, вспомнила об общих знакомых: Уходя и прощаясь, обернулась, уже в дверях. Показалось, что Теодор махнул ей рукою, но не могла понять так ли - в глазах двоилось от слез.

Тютчев писал дочери в предпоследнем письме, что "в лице графини прошлое пожелало дать ему прощальный поцелуй" (Ф. И. Тютчев - Д.Ф. Тютчевой. 1 апреля 1873 года)

____________

Она пережила его на долгие пятнадцать лет! В семьдесят шесть, несмотря на очки и табакерку, сохраняла живость ума, интерес к жизни, царственные манеры и походку молодой девушки. Ее дом был самым светским и оживленным в Гельсингфорсе. Влияние ее на общество сомнению не подвергалось. Когда озорная, шумная - молодежь внуки и их знакомые - устраивала домашние концерты в особняке вице-губернатора и намеревалась составлять программу исполнения романсов и арий, графиня Амалия Максимилиановна, обычно смотрящая на все шалости и эскапады сквозь пальцы, просила не исполнять романсов на стихи Федора Ивановича Тютчева.. Произносила это имя графиня всегда с легкой запинкой, как будто хотела сказать просто - Теодор, - но вовремя спохватывалась: И глаза ее влажно и загадочно блестели. Молодежь удивленно, но безропотно подчинялась. Слишком велико было очарование этой величественной женщины без возраста!

 

P.S Год рождения и год смерти Амалии Максимилиановны Крюденер - Адлерберг, урожденной Лерхенфельд, установлен лишь приблизительно, документы и свидетельства о ней хранятся в частных аристократических архивах за рубежом и малоизученном Тютчевском архиве музея - усадьбы Мураново.

Особа, приближенная к самым высоким кругам аристократии России и Европы, имела право на хорошо хранимые личные тайны. То, что написано здесь, кропотливо установлено с помощью изучения переписки Ф. И. Тютчева и огромного количества документов, опубликованных во втором томе "Литературного Наследства", посвященного жизни и творчеству Тютчева.

Использовано также двухтомное собрание сочинений Тютчева и труд Н..Раевского"Портреты заговорили". Т. 1. - автор.

19 - 21 сентября 2001 декабрь 2002 г. Макаренко Светлана.

 

 

 

 

--------------------------------------------------------------------------------