— Оперный бакалавр! — чертыхнулся младший научный сотрудник НИИ Био-Аналитической Химии Вениамин Стрельцов, когда изрядно взболтанная по дороге в институт банка "колы" взорвалась при вскрытии белесо-коричневым фонтаном, выплеснув добрую половину содержимого на белоснежный халат. — Ну только вчера постирал! Тьфу ты...

Невольно окунувшись в холодное озеро пакостного настроения, Стрельцов отхлебнул из банки и недовольно поморщился. Вспененная и совсем не прохладная "кола" могла вызвать какие угодно ощущения, но только не чувство утолённой жажды.

"Это тебе, Веня, наказание" — мелькнула язвительная мысль, когда тридцатилетний учёный бросил полный ненависти взгляд на прибитый к стене фанерный щит внушительных размеров. На нём аршинными буквами был запечатлён непреложный постулат: "Пить, курить и жрать в лаборатории категорически воспрещается!". Впрочем, несмотря на столь прямолинейное указание, призванное уберечь лаборантов от непредвиденных и весьма опасных последствий контакта с химикалиями, в лабораториях НИИ БАХ пили и ели все и всегда. Хотя, курить на рабочем месте всё-таки остерегались. Мало ли что...

Стрельцов снова отхлебнул омерзительно тёплой "колы" и раскрыл журнал ведения эксперимента. На желтоватом листе, равномерно расчерченном едва различимыми фиолетовыми клетками, было выведено аккуратным почерком:

 

31.12: м.н.с. Стрельцов В.А.

Анализ образцов No1, 3, 4, 5, 7, 9, 12, 13, 14, 16, 17, 19, 22, 23, 24.

1. Определение кислотности среды.

2. Проверка образцов с pH>8 на реакцию с ацетоуксусным эфиром при t=45oC

3. Реакция с тиосульфатом. Фильтрация осадка.

5. Сублимация.

4. Проба сокристаллизации с CuSO4.

 

"Вот угораздило", — невесело подумал Вениамин, делая ещё один маленький глоток из почти уже пустой банки. — "Приспичило ведь Картохе на праздниках статью для буржуев накатать, а пахать-то кому? Нам - молодняку!". Если бы не клятвенное обещание начлаба Карташова пробить на Рождество трёхдневную путёвку в Кисловодск, разве согласился бы Стрельцов в канун Нового Года сидеть в этом проспиртованном храме науки? Вениамин тяжело вздохнул и бросил мечтательный взгляд на легионы колб и склянок с реактивами: "Наши-то, небось, уж и салаты режут".

Висящие над грозным фанерным запретом круглые часы показывали четверть шестого. Это означало, что для работы в распоряжении у Стрельцова было часа два, после чего следовало выдвигаться в сторону светкиного дома, где для празднования должна собраться вся их честная компания. Заскочить за кое-какими покупками в супермаркет, расположенный в двух кварталах от института, проехать пяток остановок на троллейбусе да ещё пройтись пешком минут десять: к девяти вполне можно и успеть. И потом изо всей силы, отринув напрочь все тяготы лаборантских будней, нырнуть в разудалую пучину надвигающегося праздника. Но всё это чуть позже. Нельзя сейчас давать волю опасным предвкушениям, нужно - да просто жизненно необходимо! - сосредоточиться на треклятых образцах, аккуратно разлитых по нумерованным банкам.

— Так-с! — потирая ладони, воскликнул Стрельцов и резким рывком выдернул себя из старенького кожаного кресла. Подошёл к шкафу, пошарил на полках в поисках пачки бумажных индикаторов. Потом с досадой хлопнул ладонью по стеклянной дверце шкафа и почесал затылок. Хорошие импортные индикаторы закончились ещё пару недель назад, и это мимолётное воспоминание как-то слишком уж неприятно защекотало сознание учёного. Искать по этажам таких же сумасшедших, согласившихся похалтурить за курортные путёвки, или просто отрабатывающих свои диссертации? Отчего-то Вениамину противела сама мысль о том, что придётся покинуть тёплую лабораторию ради совсем, быть может, напрасного поиска незапертых дверей в холодной и тёмной утробе длинных коридоров НИИ. Да и не настолько хорошие отношения у Стрельцова с другими БАХовцами, чтобы идти на поклон и унизительно выклянчивать пару-тройку десятков бумажных полосок с драгоценным индикатором.

"Фенолфталеиновый - в щелочах малиновый" — радужным вихрем из глубин памяти прямиком в сознание юркнула эта старинная поговорка, не раз спасавшая юного Веню на школьных олимпиадах.

С вальяжным видом заправского кутилы-дворянина, Стрельцов размашисто направился в дальний угол лаборатории, где басовито гудел старенький советский холодильник "Снежинка":

— Отдадим предпочтение пургенчику, поелику лакмус с метилоранжем наше сиятельство не жалует. — Химик любил, пребывая в хорошем расположении духа, изъясняться вслух старинным слогом. — Тем паче, что оный вышеозначенный индикатор свойство ценное имеет быть в щелочах фиолетовым...— усмехнулся и добавил: — в крапинку! И, что характерно, именно при "пэ-аш" выше восьми! — С этими словами он выудил из дряхлого холодильника бутыль с недавно приготовленным спиртовым раствором фенолфталеина. Бережно покрутив перед глазами заветный сосуд, направился к широченному лабораторному столу, на котором аккуратными рядами выстроились стойки с пробирками, ряды колб с элегантными длинными горлышками и здоровенная пятигорлая установка для многоступенчатой дистилляции, подобно зловещему спруту обросшая стеклянными змеевиками и трубками всех мастей.

Поставив склянку на столешницу, Стрельцов потянулся к дальнему концу стола, где расположился, поблескивая серебристыми боками, пузатенький "бум-бокс". Щёлкнул выключателем и принялся искать подходящую радиостанцию. Найдя более-менее приемлемую частоту, на которой транслировали спокойную ненавязчивую музыку - отличное подспорье для предстоящей монотонной работы - Вениамин начал было усаживаться в кресло, но как-то неуклюже покачнулся и зацепил рукавом халата ряд пустующих колбочек, приготовленных для проведения анализа. Стеклянные сосуды натужно "дзенькнули", и один из них, повалившись на бок, прокатился до края стола и тотчас пустился навстречу бетонному полу, покрытому потёртым рыжим линолеумом.

Стрельцов рефлекторно дёрнулся в надежде подхватить падающую колбу, но судорожные движения его рук лишь придали ей дополнительную инерцию, и колба отлетела к стене, где взорвалась тысячами стеклянных осколков.

— Да что ж такое! — гневно всплеснув руками, заорал учёный и отчаянным жестом, сминая в руке, схватил злополучную банку газировки, которая с внушительной скоростью отправилась вслед разбившейся колбе.

С остервенением наблюдая, как по стене расползается насмешливо шипящее пятно выплеснувшихся остатков "колы", Стрельцов принялся заметать осколки пожухлым веником на картонный заменитель совка.

— Законы подлости во всей своей красе, — бурчал Вениамин, покуда с хрустальным перезвоном на картонке собирался курган из мелких стекляшек и застарелого мусора, в изобилии накопившегося за последние пару месяцев.

Закончив эту процедуру, он с раздражением зафутболил смятую жестяную банку из-под "колы" к дальней стене комнаты, устало плюхнулся в податливое чрево кресла и пересчитал оставшиеся колбы.

Четырнадцать.

А образцов пятнадцать.

Можно было бы, конечно, воспользоваться и стаканом, но Карташов слишком требователен и дотошен: все образцы к концу эксперимента должны находиться в пронумерованных конических колбах Эрленмейера с плотно подогнанными пробками. Так что пятнадцатую колбу придётся-таки отыскать.

Крутнувшись на скрипящем от застарелой натуги кресле, Стрельцов пристально взглянул на второй шкаф, где хранилась разнообразная лабораторная посуда.

На верхней полке грудой навалены холодильники и змеевики. Ниже - всевозможные колбы с отростками, реторты и какие-то вовсе причудливые многорогие сосуды. Тоже не то. Ещё один ряд - эскадрилья мерных колб, вытянувших ввысь свои изящные лебединые горла. Опять не годится. Ага! На средней полке в одиночестве приютилась маленькая коническая колба без какой-либо разметки. "То, что повар надкусил!" — с этой мыслью Стрельцов подошёл к шкафу и выудил оттуда столь кстати подвернувшийся сосуд. Задумчиво повертев колбу в руках, он заключил: "Однако, сие не моё". Собственные колбы Вениамин знал, как свои пять пальцев. У этой же было какое-то слишком гладкое и чистое на просвет стекло, а также непривычно плотно подогнанная пробка. "Импортная, похоже. Видать, Ринат оставил", — Стрельцов вытащил из кармана брюк мобильник и принялся искать номер своего ближайшего соратника Рината Мустафаева, с которым сообща делили лабораторию, а также гнев и милость Карташова.

Весельчак Ринат откликнулся почти мгновенно:

— Эй, Веник, ну что у тебя там? Тут уже вовсю кипит подготова. Меня девчоны засылают в магазин за бутылами пойла и банами закусы, а ты пропадаешь там со своими пробирами, — забавная манера Рината опускать в словах суффикс "-к" сейчас вызвала у Стрельцова лишь раздражение.

— Послушай, Рин...

— Куда слушай? Давай завязывай свою халтуру. Твой Кисловодск никуда от тебя не денется, напоим мы тебя тамошней минералой...

— Да погоди. Скажи - это твой стокубовый "эрленмейер" стоит в шкафу?

— Какой к чертям "эрлен..."? — где-то на фоне послышался громкий девичий смех и невнятные реплики Рината, обращённые кому-то неведомому. — Слушай, Веник, тут девы уже злобствуют, так что не тяни резину: к восьми ждём.

— К девяти подъеду — произнёс Стрельцов и добавил: — Так я возьму твою колбу?

— Да бери, шайтан с тобой! Только это не моя колба. Свои я все ухандокал и позавчера у Витька просил - не помнишь что ли?

— Не помню, — рассеянно вымолвил Стрельцов. — Ладно, пока. У меня ещё работы выше крыши.

— Бай! Не задерживайся, Вен-Амин!

Вениамин небрежно швырнул телефон на столешницу.

"Странно. Откуда взялась эта колба? Может Картоха занёс?"

Но звонить Карташову Стрельцов не решился. Начлаб обладал скверным характером, и в преддверии праздников его настроение неминуемо портилось в геометрической прогрессии от общения с собственной тёщей, так что попусту тревожить мужика не стоило.

"Да какая, собственно разница? Не такой уж ценный предмет эта колба. Если что, сразу после праздников выпишу со склада десяток таких же", — успокоенный этой мыслью, Стрельцов удовлетворённо крякнул и принялся чертить таблицу для результатов опыта, искоса поглядывая на ряд сверкающих стеклянных конусов: теперь колбочек ровно пятнадцать.

 

Четверть часа спустя в приготовленные колбы из банок были перелиты половины всех образцов Карташова. Другие половины, следуя давно выработанным принципам — авось, пригодится! — химик оставил в банках.

Подробно записывая результаты, Стрельцов начал по каплям добавлять в каждую колбу индикатор, помещенный в титровальную бюретку. В шести образцах фенолфталеин окрасился в нежно-розовый цвет, во всех других жидкости оставались бесцветными.

Закончив с последней колбой, Вениамин бросил беглый взгляд на часы: почти шесть вечера. А когда всё его внимание вернулось к столу, Стрельцов мгновенно окаменел, и словно со стороны ощутил, как его глаза медленно вылезают из орбит.

В "чужой" колбе розово-фиолетовый цвет плавно перетекал в изумрудно-зелёный.

Впрочем, первое потрясение прошло достаточно быстро.

Ведь фенолфталеин можно рассматривать не только как индикатор, реагирующий на высокие значения pH, но и как обычное химическое вещество, вступившее в какую-то необычную реакцию с одним из образцов начлаба.

Стрельцов взял исходную банку под номером "24" и, выудив пипеткой несколько миллилитров образца, плеснул в чистую пробирку. Добавил раствор индикатора.

Жидкость порозовела.

Но прошло минут пять, а зелёный цвет не появился.

Между тем учёного ждало новое потрясение: в той самой "чужой" колбе продолжалась совершенно мистическая игра цвета. Теперь изумрудный оттенок сменился золотисто-оранжевым, и как будто замерцал слабым призрачным светом.

"Ещё мне этого не хватало!" — испуганно подумал опешивший Вениамин. — "Какой гадости налил сюда Картон Иваныч?".

И снова часть карташовской гадости последовала в новую чистую пробирку. И вновь — несколько капель индикатора. Как и полагается — розовый цвет безо всяких попыток озеленения с последующей позолотой.

А между тем, в колбе уже и золото начало претерпевать дальнейшие изменения: жидкость постепенно приобретала рубиново-красный оттенок. Зрелище было настолько красивое, что возникали ассоциации с дорогостоящей трёхмерной анимацией в каком-нибудь крупнобюджетном фантастическом боевике.

Стрельцов, не на шутку перепугавшись, схватил колбочку и, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, вылил всё это радужное содержимое в раковину, хорошенько промыв сильным напором тёплой воды. С каким-то диким остервенением минуты три драил колбу ёршиком. И ещё трижды сполоснул дистиллированной водой. Потом плюхнулся в кресло и погрузил мокрые пальцы в густую шевелюру.

"Ну дела!" — мысли в голове учёного путались и толкались, словно молекулы в немыслимом броуновском движении. — "Что за пакость такая? Предновогодние галюны? Или обман зрения? Я же чётко видел всё это цветопредставление. Это ведь не может быть оптической иллюзией? Я ж не пил ни капли! Или, быть может, я схожу с ума? Надо позвонить... Или нет... А может ещё попробовать?"

Стрельцов, нащупав рациональную идею, снова набросился на пробирки для проб и начал судорожно проверять реакции с другими образцами Карташова. Во всех случаях результаты были практически одинаковы: в одних сосудах индикатор розовел, в других - оставался бесцветным. Во всех без исключения пробирках.

А в той самой, "импортной" колбе творились поистине непостижимые чудеса.

Одни образцы при добавлении фенолфталеина начинали краснеть, потом синеть или желтеть, и даже проходили через чуть ли не все оттенки радужного спектра. В других случаях выпадал белесый или цветной осадок, который со временем превращался в чёрный, а потом и вовсе в какой-то слоисто-многоцветный. Третьи образцы начинали выделять искрящийся газ без запаха, а у четвёртых жидкость расслаивалась на десяток разноцветных маслянистых субстанций.

Стрельцов каждый раз тщательно мыл ёршиком удивительную колбу, пробуя всё новые и новые варианты.

Вместо фенолфталеина в ход пошли другие реактивы. Сначала попроще - раствор йода, этиловый спирт, глицерин, уксусная кислота. Потом учёный, чувствуя возбуждение и забыв про всякую осторожность, начал лить в колбу всё, что ни попадя, включая агрессивные кислоты и сильные окислители.

Каждый раз результат оказывался непредсказуемым и невероятно интересным по своему внешнему проявлению. К счастью, не последовало никаких взрывов или выделения ядовитых газов. Колба словно лишь демонстрировала всевозможные спецэффекты, достойные лучших голливудских блокбастеров.

Когда Стрельцов перепробовал десятка три веществ и уже перестал получать почти ребячий восторг от происходящего, ему в голову взбрела весьма опасная, но крайне назойливая мысль: "Несомненно, всё дело в колбе. Откуда она взялась и почему всё это происходит — разберемся после. Сейчас гораздо важнее испытать обнаруженную аномалию со всех сторон. Особенно интересно воздействие на живую материю".

Но попробовать самому выпить из этого необычного сосуда почему-то совсем не хотелось. Мало ли какая там пакость образуется, а Новый Год все же хочется встретить в живом теле.

"О, кстати о Новом Годе!" — эта мысль, словно штопор пробуравила толстый клубок прочих мыслей. — "Уже почти семь, а я не сдвинулся дальше первой стадии эксперимента. Надо позвонить Ринату, рассказать ему про феномен!"

Но, как это часто случается, в нужный момент абонент оказался вне зоны действия сети, так что пришлось Стрельцову остаться наедине со всеми своими шальными мыслями, наперебой предлагающими целый эшелон невероятных предложений.

 

— Оперный бакалавр! — Вениамин смачно хлопнул себя по лбу некоторое время спустя. — У девчонок из биологического отдела можно выпросить мышей или свинок.

По идее, как раз сегодня вечером должны были отрабатывать какие-то свои срочные опыты аспирантки под предводительством Святослава Ерещенко. Этот двухметровый самодовольный франт, недавно получивший должность начальника отдела, всего на пару лет был старше Стрельцова, но уже вовсю кичился своей кандидатской степенью, горячо мечтая о маячащей на горизонте докторской. Общение с ним накануне самого ожидаемого праздника в году никак не входило в планы Вениамина.

Однако же, делать нечего: биологов придётся посетить. И чем быстрее, тем лучше. Хоть Ерещенко и свинья, раз заставляет бедных девчонок пахать в канун праздника, но домой он их отпустит пораньше, чтобы успели несчастные создания навести марафет на своих изголовьях да настругать сообща тазик оливье и здоровенную тарелку "селёдки под шубой".

Вениамин пулей вылетел из лаборатории и кинулся к лифту. Поднялся двумя этажами выше и, тяжело дыша, направился в кромешную тьму коридора, в конце которого виднелся едва различимый отсвет дверного проёма, ведущего в лабораторию биологов. Облегчённо вздохнул: подопечные Славика на месте.

 

— Привет, красавицы! — решительно распахнув дверь, Стрельцов попытался придать своему голосу пущей беспечности и задорности, но получился какой-то приглушённый сип. Прокашлявшись, добавил: — С наступающим!

— И тебя тем же. И по тому же месту! — хихикнула светловолосая аспирантка Леночка, закрывая клетку с морскими свинками. — Ты по делу, а то мы уже уходим? — на её симпатичном личике нарисовалась восхитительно обаятельная улыбка, заставившая Стрельцова испытать молниеносный и жаркий прилив щекотливо-сладостного смущения.

— Я... Да... В общем мне...

— А, господин Стрельцов пожаловал, — из соседней комнаты появился самодовольно ухмыляющийся в густые усы Славик Ерещенко. — Что расскажешь, брат картофельный химик?

"Сам ты...". Хотелось придумать ругательство позаковыристее, но вслух получилось:

— Мне бы свинку... Это... Дадите?

Славик, выгнув грудь колесом и медленно елозя своей здоровенной ручищей от шеи к изрядно провисающему брюху и обратно, произнёс нарочито сонливым голосом:

— Неа, свиней не дам. Мало их у нас. Самим нужны, — и добавил, завершая свои манипуляции громким шлепком по тяжёлому пузу: — А ты чего это, собственно, тут околачиваешься? Картофель Иваныч вас, что ли, дрючит по полной на праздники? Ну-ну...

— А мм... м-мышку? — заикаясь, промямлил Стрельцов, игнорируя вопрос.

Почему-то в присутствии этого нахального здоровяка, смахивающего на ленивого кота-переростка, Вениамин всегда чувствовал себя неловко, словно должен был крупную сумму, а возвратить никак не складывалось. Добавил, припоминая:

— Я ж для тебя полгода назад... Три литра... Чистого спирта... П-помнишь?

Славик с миной презрения, достойной знатнейших английских лордов, пристально посмотрел в глаза Стрельцову:

— Куликова, отсыпь, пожалуйста, этому обнаглевшему проходимцу килограмма два наших мышей.

Худощавая лаборантка Женя Куликова, нервно теребя оправу очков, переспросила:

— Святослав Романович, вы сказали "килограмма"?

В углу звонко рассмеялась фантастически очаровательная Леночка.

— Тьфу, блин! — Раздражённо буркнул Ерещенко. — Ну в смысле - выдели ему пару мышей, пусть уже выметается восвояси. А мы будем закругляться, девочки, и по домам. — При этих словах Леночка снова хихикнула, а скупая на улыбки Женя лишь чуть пожала костлявыми плечами. — Cупруга тревожится: пора уж скоро и за стол садиться.

"Как же", — устало подумал Вениамин. — "Тебе бы всё жрать да жрать. Хоть бы раз подумал о том, как жене своей помочь тот стол накрыть да украсить. Так нет же - торчишь тут до последнего с хорошенькими аспирантками. Жлоб. Как есть - жлобяра!"

Женя выудила из громадного аквариума двух белоснежных мышек и, держа их за хвосты, преподнесла Стрельцову:

— Держите, Вениамин Алексеевич. Осторожно! Да.. Ага, вот так, за хвостики.

— Спасибо огромное! - Стрельцов, принимая в свои руки с негодованием извивающихся созданий, направился было к двери.

— Спасибом сыт не будешь, — язвительно бросил Славик.

Стрельцов остановился. Развернулся. Переложил вторую мышку в компанию к первой (что вызвало страшное возмущение обеих) и, вытащив из кармана неряшливо скомканную сторублёвку, положил купюру на стол:

— На вот, держи.

— Эй, Веник, да пошутил я. Не гони.

— Да нет, Слава, бери уж. За мышек. На "шампунь", — пояснил Вениамин, имея в виду шампанское. Но потом добавил, улыбаясь: — А то у тебя уж и перхоть завелась. — И выскользнул в коридор, оставив недоумевающих биологичек и разъярённого Славика размышлять о связи мышей с перхотью.

 

Возвратившись в родную лабораторию, Стрельцов первым делом поместил животных в просторную стеклянную посудину с достаточно высокими бортами, чтобы грызуны не смогли ускользнуть. Феноменальную колбу, на всякий случай простоявшую всё это время в раковине под струёй воды, химик поместил в сушильный шкаф и включил режим щадящей просушки.

Наблюдая за тщетными попытками мышей уцепиться коготками за безжизненно-гладкую поверхность стекла, Вениамин вернулся к своим беспорядочно змеящимся мыслям.

Что это? Чудо? Феномен? Открытие мирового масштаба? Какой-то розыгрыш Рината? Или всё это мерещится?

"А может в "колу" стали чего-нибудь подсыпать?" — Стрельцов опасливо покосился на жестяной комок бывшей банки с газировкой, сморщившийся в углу неподалёку от широкого окна.

— Чертовщина какая-то! — в полной тишине прозвучало заключение учёного.

Стрельцов встал, подошёл к оконному проёму. Одёрнув штору, приоткрыл форточку: прохладный зимний воздух ворвался в комнату, разгоняя по углам застарелое сплетение удушливо-едких ароматов спиртного и всевозможной химии. Задумчиво поглядел на мерно падающий снег. На всякий случай ещё раз легонько пнул искорёженную банку и вернулся к сушильному шкафу, который призывно моргал красной лампочкой.

 

Четверть часа спустя, когда покусанный от неумелого обращения с грызунами палец был обработан перекисью и забинтован, мышь всё-таки получила из пипетки дозу бирюзово-синей субстанции, которая к тому времени образовалась в чудесной колбе из смеси растворов соды и глюкозы. Стрельцов решил пощадить животное и не смешивать заведомо ядовитые для теплокровных реактивы.

Ничего не произошло. Не изменилось и потом, спустя полчаса томительного ожидания. Мышь, пересаженная обратно к своему сородичу, вела свою привычную деятельность в настойчивых попытках выбраться за пределы прозрачной тюрьмы. Стрельцов тупо наблюдал, как помеченное пятнами его крови существо судорожно скребёт по стеклу.

Стрелки часов приближались к критической отметке, но Вениамину было уже не до карташовских образцов. Даже про Новый Год не вспоминалось.

На столе стоял уникальный сосуд, с ног на голову переворачивающий все представления о законах практической химии.

Новое озарение заставило учёного чуть ли не подпрыгнуть до потолка.

"Надо поить не из пипетки! А прямо из колбы!"

Схватив вторую мышь, и не обращая ни малейшего внимания на яростные попытки животного высвободиться, Стрельцов наклонил колбу и приблизил к горловине сосуда мордочку обезумевшей мышки. Сизовато-василькового цвета жидкость дошла до края колбы и небольшой лужицей выплеснулась на грызуна.

Мышь тут же принялась фыркать и мотать головой.

Пару секунд спустя её красные глазки зловеще почернели, и мягким голубоватым цветом заискрилась белоснежная шерсть.

Стрельцов в ужасе разжал пальцы, и, словно в замедленном кино наблюдая, как с полутораметровой высоты вниз начинает падать светящееся тельце несчастного животного, истошно завопил.

Мышь, почти долетев до пола, вдруг взмахнула невесть откуда взявшимися белыми крыльями, и поднялась в воздух к испуганному лицу учёного.

Пропищав что-то, как показалось Стрельцову, осмысленное, мышка направилась к окну, делая широкие взмахи своими нелепыми крыльями, словно родилась не мышью вовсе, а сойкой какой-нибудь. И, стремительно выпорхнув в открытую форточку, растворилась в густой темноте зимнего вечера.

Вениамин, с глупым видом кривя рот и неистово моргая, на нетвёрдых ногах подобрался к окну.

Снег прекратился. Слабый ветерок теребил частично оторванный от форточки лоскут грязного скотча, которым по осени заклеивали окна. Этот противный шелест, раздающийся в полной тишине, вывел, наконец, Стрельцова из оцепенения. Отчего-то вспомнилась милая улыбка аспирантки Леночки, и сознание Вениамина окончательно вернулось к реальности.

 

Тремя минутами позже и вторая мышь продемонстрировала всё тот же эффект. Правда, на сей раз Стрельцов был готов к такому повороту событий и постарался не выпускать сверкающую мышку из рук. Впрочем, животному каким-то образом удалось выскользнуть на свободу, и оно тут же явило взору учёного свои потрясающие крылья размером как у соловья, но покрытые белоснежным мехом. Именно мехом, а не перьями.

Эта мышь, как и предыдущая, принялась что-то пищать и в полёте и будто бы призывно указывать одним крылом в сторону окна. А потом так же внезапно развернулась и выпорхнула в распахнутую настежь форточку.

"Вот остолоп! Надо ж было закрыть это чёртово окно! Кусок идиота!" — Стрельцов принялся ругать себя, вглядываясь в зияющую черноту пустыря. Где-то далеко на горизонте мириадами жёлтых огоньков светился микрорайон многоэтажных новостроек. Летающая мышь исчезла бесследно. — "Ну где я теперь возьму мышей? Ерещенские уже, поди, разбрелись по домам готовиться. Да и не дадут они мне больше грызунов..."

Часы на стене показывали начало девятого.

Работа не сделана. И надо уже выметаться из лаборатории, иначе скоро явится строгая вахтёрша баба Валя и силком выгонит из здания. Вот-вот начнут звонить друзья и надоедливо вопрошать о том, "где тебя носит" и "почему ты ещё не в троллейбусе".

Вениамин спрятал аномальную колбу в нижний ящик стола, навёл видимость порядка на столешнице и уныло поплёлся к вешалке, где висела старенькая дублёнка и торчала мохнатая шапка, смахивая на огромного чёрного кота.

Кот!

Стрельцов, спотыкаясь, кинулся в коридор, где частенько прогуливался институтский котяра по имени Купорос, обозревая недоверчивым взглядом свои обширные владения. Ерещенко напрасно пытался скармливать коту всех своих подохших мышей, но Купорос всякий раз игнорировал эти подношения, предпочитая колбасу из рук лаборанток. За последние пару лет некогда приблудившийся с улицы, невероятно тощий кот превратился в матёрого жирного хищника. И при полном отсутствии конкурентов приобрёл такой запас нахальства и презрительности ко всем окружающим, что мог потягаться в этом и с самим усатым биологом.

— Купорос! Кыс-кыс-кыс! Купоросик! — Стрельцов пробежал по коридору своего этажа, исследовал два нижних и поднялся выше. Как и следовало ожидать, институт был пуст. Биологи, счастливые от предвкушений, разбежались по домам.

На седьмом этаже, вальяжно развалившись на скамейке под тусклой лампой, спал чёрный Купорос, либо не слыша во сне, либо просто нахально игнорируя призывные "кыс-кыс".

Запыхавшийся Стрельцов радостно подскочил к скамье и сграбастал практически не сопротивляющегося кота. Тот не любил чужаков и мог нанести весьма существенный урон вплоть до тяжких ранений, но сотрудникам института охотно давал себя теребить и тискать.

Вениамин в нетерпении опускался по лестнице на свой этаж, придерживая обеими руками необъятную чёрную тушу и ласково приговаривая:

— Сейчас, Купоросик, я тебе молочка дам. Сейчас. Вкусненького. Только оно синенькое... Или красненькое... Или... Неважно, впрочем. Но оно вкусненькое, честно-честно! Сейчас...

 

...Кот учуял неладное уже на пороге лаборатории. Поднял голову и начал прерывисто втягивать воздух, когда его укладывали на стол. Затем, пока Стрельцов одной рукой успокаивающе почёсывал за ухом, а другой тянулся за заветной колбочкой, Купорос напрягся и угрожающе заурчал.

И в тот момент, когда кот с шипением обнажил свои жёлтые клыки и замахнулся лапой, увенчанной пятернёй кривых и острых, будто ятаганы, когтей, Вениамин плеснул из своей колбы прямо в пасть животного. На сей раз жидкость в сосуде начала окрашиваться в градиент из молочно-белого сверху в розовато-персиковый снизу.

Купорос, как и мыши, громко чихнул, мотнул мордой и лопатообразным языком принялся слизывать с носа капельки раствора. Пятясь назад по скользкой столешнице, кот сбил хвостом несколько сосудов с реактивами и, перепугавшись от звона разбитого стекла, резко сиганул со стола.

И уже в прыжке, растянувшемся в вечности, он расправил свои великолепные угольно-чёрные крылья.

Однако улетать, подобным мышам, не спешил.

Вернулся обратно.

Опустился на поверхность стола, взметая клубы пыли и мелких осколков, сложил крылья за спиной на манер гуся или лебедя и принялся преспокойно умывать лапой мордочку.

Наблюдая это небывалое зрелище, ошалевший Стрельцов дрожащим голосом проговорил:

— Оперный бакалавр! Летучий кот!

— А что тут удивительного? — черная морда кота приподнялась, и пристальный взгляд ржаво-коричневых глаз животного впился в удивлённую физиономию учёного.

Голос доносился со стороны кота, в этом Стрельцов мог поклясться. Но при этом Купорос вроде бы не открывал пасти.

— Ну и что - так и будешь стоять как истукан? — осведомился всё тот же голос, и Вениамин в страхе почувствовал, как давешняя тёплая "кола" подступает к горлу, стремясь вырваться наружу.

Кот недвусмысленно указал мохнатой лапой на окно и снова "произнёс", не открывая пасти:

— Пора лететь. Со мной летишь? Или как?

— Куда? - тупо спросил Стрельцов, сглатывая неприятный комок.

— Раскудакался. Ты, можно подумать, счастья не хочешь? Пей давай и полетели.

Вениамин посмотрел на форточку. Спросил невпопад:

— Как мыши?

— Мыши? Какие мыши? Тьфу, пакость какая. Давай уже глотай поскорее, мне надоело ждать.

Кот привстал на задние лапы, вызывая в сознании яркий образ булгаковского Бегемота. Дверца шкафа чуть скрипнула, и Стрельцов нервно вздрогнул: казалось, ещё миг — и из стеклянных недр материализуется облачённый в клетчатый пиджак Коровьев, а в распахивающееся порывом сильного ветра окно влетает обнажённая и прекрасная Маргарита.

На всякий случай робко перекрестившись, Стрельцов взял колбочку в руки. Там оставалось совсем немного жидкости. Теперь — серебристо переливающейся, словно тягучая ртуть.

— Я должен выпить это? - химик удивлённо поднял брови.

— Ну не я же! Вообще-то, я уже выпил. По твоей милости. Впрочем, зла не держу. Так ты летишь или нет? — в "голосе" кота послышались нервные нотки нетерпения.

— А что это?

— Эликсир счастья, дурень!

— Эликсир... — задумчиво повторил Стрельцов, наблюдая, как жидкость в колбе слегка вспенилась и окрасилась в густой цвет зрелой малины. — А почему именно из этой колбы?

— Да почём я знаю-то! Ты давай или пей. Или я полетел.

— Боязно как-то...

— Да ничего страшного. Видишь - я совершенно жив-здоров, и даже общаться с тобой могу. А крылышки... Муррр... — Купорос мечтательно прикрыл глаза и подвигал сложенными за спиной новообретёнными конечностями. — Крылышки какие мягкие!

Стрельцов, переминаясь с ноги на ногу, робким голосом спросил:

— Слушай, Купоросик. А туда, куда ты летишь... Мы полетим. Там что?

— Счастье. Безграничное и бесконечное счастье. Гладкая шерсть без колтунов. Мягкий уютный диван, с которого не сгонят. Очень много вкусной еды. Красивые самочки с пушистым мехом... Короче говоря, вечная жизнь безо всяких проблем.

Кот мечтательно заурчал и расправил свои восхитительно пушистые крылья.

— В общем, я лечу, а ты как хочешь. Если выпьешь - сам дорогу отыщешь. Тут, в общем-то, недалеко, — с этими словами он сделал сильный взмах, оторвался от стола и полетел в сторону окна.

— Постой! — запоздало крикнул Стрельцов и бросился вдогонку.

Но кот, сложив перед самой форточкой крылья, ловко юркнул в проём и слился с чернотой.

 

...Вениамин долго стоял у окна, сжимая в руке сосуд, по словам кота дарующий эликсир счастья. Ветер усилился, и трепыхающийся лоскут липкой ленты начал выбивать нестройный ритм по деревянной окантовке форточки. Диагональными росчерками падал мелкий снег. Где-то за чернеющим пустырём призывно горела мерцающая полоса готовящейся к празднику цивилизации.

Ему рисовались яркие, неудержимо притягательные и сладкие картины собственного счастья. В этих молниеносных вспышках разыгравшегося воображения Стрельцов видел большой трёхэтажный дом, наполненный безмятежностью и уютом. С зёлеными лужайками, садами и скверами... Изящную красавицу жену с очаровательной улыбкой лаборантки Леночки. Троих славных детишек, умильно галдящих вокруг. Большой гараж с новенькими "кабриолетами", "седанами", "джипами" и мотоциклами. Белую яхту, уносящуюся куда-то вдаль, к океану. Песчаный пляж, свечеобразные кипарисы и разлапистые пальмы. Видел другие страны, и ощущал тот восторг, какой можно испытывать, познавая полный невероятных вещей мир. Он подарил себе горы подарков и вручил груды премий. Он осыпал себя почестями и званиями. Полетел в космос, написал самую-лучшую-в-мире книгу и открыл массу новых законов. Он жил яркой жизнью, и образ этой жизни сладострастно пьянил.

А еще он вдруг понял, что не хочет стареть. Всё, чего он желает - это любви, уважения и долгой жизни. Он хочет счастья, бесконечного Счастья.

Недостижимую истину. Абсолют.

Который можно познать.

Надо всего лишь сделать глоток. И ощутить, как за спиной вырастают мощные, надёжные крылья, которые унесут куда-то туда, где даже мыши и коты обретают свою собственную часть Абсолютного Счастья...

 

Треньканье мобильника, лежащего на столе, грубо вырвало Вениамина из сладостного оцепенения, наполненного мечтаниями о новой грядущей жизни, кода уже рука с твёрдой решимостью поднесла колбу к губам.

Стрельцов испуганно дёрнулся.

Ослабилась хватка пальцев.

Колба плавно скользнула вдоль ладони...

А затем он стоял, казалось, целую вечность, бессильно наблюдая, как его счастье, его мечта о лучшей жизни улетает куда-то вниз, медленно, но безвозвратно сближаясь с омерзительно рыжим линолеумом.

А потом мечта взорвалась.

Её разметало на мириады бессмысленных осколков и капель.

Счастье, пусть эфемерное, но такое близкое и всеобъемлющее счастье на глазах превратилось в пыль и мусор.

 

Бесконечно долго он с немым исступлением вглядывался в мокрое пятно на полу. Телефон настойчиво разрывался на столе, словно не желая признавать своей вины.

Потом умолк. Спустя мгновение задребезжал снова.

Стрельцов очнулся и подошёл к столу. Дрожащей рукой взял мобильник, нажал на кнопку. Из динамика донеслось:

— Ну слава яйцам! Веник, ты там часом не помер? Мы уже все собрались. Ждём только тебя. Ты ещё в лабе что ли? Эй?

— Ринат... — слава давались Вениамину с трудом. — Колба...

— Что колба? Дружище, ты в поряде?

— Счастье... Такое чудо... Эликсир...Эта колба...

— Слушай, Веник, ты там случаем уже не наклюкался? Какие колбы-шмолбы? Дуй давай к Свете, уже все истомились. Да, не забудь в магазине купить бутылу какого-нибудь "шампусика". Только не бери "палёны", я тебя умоляю. Усёк?

— Я разбил его!

— Кого разбил? Шампанское разбил? Ты можешь говорить ясно?

— Я разбил своё счастье-е, — плаксивым голосом проскулил Стрельцов.

— Если не перестанешь мямлить всякую чушь, я тебе твой гнусный башкарус разобью. — Ринат был явно уже на веселе. — Тут девчоны стока вкуснятины наготовили - пальцы пообкусать можно. — И тихим голосом добавил: — Кстати, тут пришла Светкина подруга. Ну ты помнишь - Лена из биологического. Ну у Ерехи работает. Такая симпотная. Тебе ещё нравилась вроде. Будет с нами отмечать. Так что давай, старик, подгребай быстрее - у тебя появился шанс обустроить своё холостяцкое счастье...

Ринат продолжал говорить что-то ёще, но Вениамин его уже не слышал.

Счастье!

Это слово больно хлестнуло и обожгло сознание Стрельцова.

Счастье, которое осталось смутным воспоминанием из детства, когда всего лишь подарок ко дню рождения мог сделать счастливым на целую неделю, а то и месяц. Счастье, которое исчезло, растворилось в уныло-серых буднях институтского и общежитского прозябания. Всё, что осталось — это словно малёванные наспех мутные и грубые мазки никчемной жизни. Захламлённая общаговская комната скромных габаритов вместо трёхэтажного особняка, ухоженного садика и аккуратно выложенной каменной дорожки, ведущей к тихому пруду. Нарождающиеся плешь, гастрит и боли в пояснице вместо мифических пальм, кипарисов и песчаных пляжей. Ежедневная толкотня в переполненном троллейбусе, и никаких сверкающих "кабриолетов". И до тошноты безвкусный холостяцкий суп из пакета — как лучшая замена наваристому борщику от ласковой хозяюшки-жены...

Счастье...

Хотелось плакать, рыдать навзрыд. Кусать до крови локти, колени, пятки...

Счастье... Его нет. Его не будет...

СТОП!

Измученный цепью невероятных событий и переживаний, разум Стрельцова вдруг прояснился. Родилась новая мысль. Чистая и сияющая, словно капля невыплаканных слёз.

"К чёрту летающих котов и мышей. Долой сказочные колбы. Через несколько часов — Новый Год! Надо успеть купить шампанского".

И он, полной грудью вдохнув напоследок бодрящего морозного воздуха, захлопнул форточку и с лёгким сердцем переступил через лужу недавнего эликсира. Махнул рукой: убрать осколки можно и после праздников.

"А как же работа? Карташов меня закопает по самые гланды! Накрылся медным тазом отпуск в Кисловодске... К лешему Кисловодск! В баню Карташова с его образцами! Зато через несколько часов — Новый Год!".

Радостно пнул снова подвернувшуюся под ноги банку из-под "колы". Та, пролетев через всю комнату, с диким треском врезалась в плинтус. И окончательно потеряла всякое сходство с банкой.

"Чёртова газировка. С неё всё началось. Пусть ей. Шампанское - та же газировка. Ведь через несколько часов — Новый Год!"

Скинул покрывшийся пятнами халат на спинку кресла. На ходу набросил дублёнку и нахлобучил шапку. Выскользнул из лаборатории, щёлкнув выключателем. Свет погас, погрузив Вениамина в липкие объятия кромешной тьмы.

Подсвечивая мобильником, Стрельцов выудил из кармана ключ и запер лабораторию. Застёгиваясь на ходу, помчался по длинному коридору к тускло освещённому проёму лифта. Торопливые шаги наполнили гулким эхом недвижимый покой почти заснувшего здания.

"Уже все собрались. Ждут меня. И там будет Леночка! ТАМ БУДЕТ ОНА! И мы вместе встретим Новый Год!".

Взбудораженный этой чертовски приятной мыслью, Стрельцов уносился навстречу своему счастью. Настоящему счастью. Которое непременно будет.

Потому что через несколько часов — Новый Год!