Непрочитанное письмо мадам Ганнибал. Очерк из цикла: « Пушкинское время и лица».

 

Надежда Осиповна Пушкина (Ганнибал)

(1775- 29.03.1836 года )

 

Эпизод из жизни Н.О. Пушкиной, матери поэта. Михайловское 1823-24гг.

 

 

 

 

Она осторожно сняла нагар со свечи, еще раз внимательно вгляделась в строки- бисер, придирчиво отыскивая ошибки - упаси Боже, ведь это прошение - Императору, - и начала осторожно посыпать лист песком. Вздохнув, покачала головой...

 

Ах, Александр, Александр! - как непонятен, как сложен он всегда был для нее, матери, для той, которая, казалось бы, должна читать его, как раскрытую книгу... Ей всегда было трудно с ним: неповоротлив и тут же - непоседа, может бежать, сорвавшись с места или замереть неподвижно где-нибудь в углу на несколько часов - с трудом дозовешься... И настроении всегда неровном: то блещет остроумием, весел, заразительно хохочет, а то задумчив и нервен; в детстве еще и ногти грыз - сквернейшая привычка! Благодарение Богу, отучила, хоть и жестоким образом: привязывала руки за спиной носовым платком на несколько часов. Не плакал, хмурился только. Так и ходил хмурый, пока не позволяла она нянюшке Арине развязать затекшие руки... Он, дуя на пальцы, тихонько потирал их и морщился, чтоб не заметила мать повлажневших от слез глаз... Но она замечала всё. Проходя мимо, как бы невзначай касалась пальцами плеча или волос... Он вскидывал голову, удивленно замирал, затихал... Провожал глазами ее силуэт до входной двери, шуршанье ее шелков... Как она любила шелка! Когда-то в молодости ее наряды находили самыми обворожительными на Петербургских балах... Когда-то это было! Еще почти при Елизавете! И никто не знал, что наряды эти шились на последние деньги и часто девице Ганнибал приходилось после вихря балов подолгу вместе с матушкою сидеть на хлебе и воде, отдав последние гроши на кружево гишпанское и веер слоновой кости. Если б не брат отца, генерал Ганнибал! Сколько прекрасных дней она провела в его роскошном имении - мызе Суйда, сколько книг прочла из его чудесной библиотеки!..

 

На конюшне, где-то вдалеке заржала лошадь, она передернула плечами, ежась от разом нахлынувших воспоминаний: тряская карета, ночное небо, месяц заглядывает в окно. Полусонная девочка, в наспех надетом платьице, со спутанными волосами сидит у матери на коленях, зябко прижавшись к ней, пытаясь согреться... Опять ее подняли среди ночи, одели, куда-то повезли, опять они от кого-то прячутся. Неужели от того человека у которого черные руки и странная, белозубая улыбка? Страшно маленькой девочке, непонятно ей это бегство посреди ночи, в неизвестность, в никуда!.. Сколько их будет, этих бегств за всю ее жизнь, сколько адресов и домов сменят они в попытках убежать от прошлого! Только возможно ли это?

 

Навряд ли. Она еще раз придирчиво осмотрела лист бумаги с фамильным гербом пушкинского рода... Подумала про себя, что если как следует покопаться в родословных бумагах, то можно обнаружить, что она приходится родственницей собственному мужу*. Странная вещь - Судьба. Ей, красавице, балованной матерью несмотря на всякие лишения, блистающей, кроме незаурядной внешности ( не зря же звали ее в свете la belle creole - прекрасная креолка*! - сказывалась африканская кровь отца и деда.) еще и остроумием и твердостью характера, она преподнесла подарок в лице Сергея Львовича, молодого офицера, так и сыпавшего французскими каламбурами. Брак их был заключен по взаимному пылкому чувству, о расчете и речи не было. 28 сентября 1796 года в церкви на мызе Суйда венчались "Лейб-гвардии Измайловского полка поручик отрок Сергей Львович, сын Пушкин, артиллерии морской второго ранга капитана Осипа Абрамовича Ганнибала с дочерью его девицей Надеждой Осиповой, оба первым браком". Как поженились, сразу же стали собираться в Москву. Сергей Львович опасался, что, ежели не испросит отставку, не миновать ему дальних военных походов и разлуки с женою, все капризы и неровности характера которой он безропотно переносил.

 

Мария Алексеевна, матушка Надежды Осиповны, царствие небесное, не желая расстаться с дочерью ни на секунду - в ее памяти должно быть долго жил ужас разлуки с нею в течение целого года, когда ее маленькую похитил отец, - продала свой петербургский дом, купленный на средства по суду вытребованные у Осипа Абрамовича. И поехала вслед за дочерью и зятем. Умела она вести хозяйство: извечная скудость средств научила ее многому, дом молодых Пушкиных по всей Москве прославился хлебосольством и веселостью, никогда не болела голова у ослепительной Nadine о лишней свече для гостей, скатерти, столовом приборе. Все было в руках сдержанной, всегда улыбающейся матушки, неизменно державшей в руках вязание. Гости выказывали Марии Алексеевне всяческое почтение, восхищаясь ею от души.

 

Как счастлива была матушка, когда пошли внуки! Если б не несчастье с пятью старшими детьми, смерть которых посеребрила её волосы и прибавила тяжести в снах по ночам, веселое семейство Пушкиных было бы еще больше! Надежда Осиповна не сдерживает вздоха и неожиданно вздрагивает от тихого стука в дверь:

 

- Барыня! - слышится за дверью испуганный голос горничной Машеньки.

 

- Что тебе? - со сдержанным недовольством откликается та.

 

- Барин Сергей Львович лорнет потеряли. В сильном раздражении-с, барин Лександр Сергеич уж искали со мною, искали, по всем мебелям... Нету-с! Барин кричит, мол, несчастнейший я человек, меня судьба не жалеет! Вы же знаете, барыня, как всегда! - Маша осторожно просовывает голову в дверь, испуганно глядя на госпожу.

 

Надежда Осиповна откладывает в сторону перо, плотно запахивает капот, берет свечу и, идя вслед за Машей по коридору, уже слышит доносящиеся из кабинета брюзжание Сергея Львовича и стук передвигаемой мебели. Надежда Осиповна распахивает дверь и решительными шагами входит в комнату:

 

- Что такое здесь происходит, мой друг? Что ты так беспокоен? Александр, не пора ли ложиться? Поздно уже...Что это Вы посреди ночи вздумали искать лорнет?

 

Сын, старательно присевший на корточки у дивана и заглядывающий туда с озабоченным видом, с трудом сдерживает смех:

 

- Да вот батюшке вздумалось перечесть мою поэму и письмо от Леона, а лорнет-то и затерялся...

 

- Ты знаешь, Nadine,я думаю надо решительно запретить твоей Marie входить в мой кабинет. После ее уборок невозможно, совершенно нельзя ничего найти! Нет, нет, судьба несправедлива к нам! Сидеть здесь, в этой тишине и глуши, и не иметь подолгу известий от дочери и сына, смиряться со всеми неудобствами, а взамен не иметь почтительного отношения от прислуги, это - невыносимо! - плаксивым голосом простонал Сергей Львович и полез в карман за носовым платком. Рука его наткнулась на что-то твердое, и он недоуменно уставился на цепочку лорнета, блеснувшую в пальцах. Надежда Осиповна обменялась понимающим взглядом с улыбающимся сыном, покачала головой:

 

- Ну и не совестно, мой друг, тебе так шуметь? Весь дом переполошил, Маша в слезах, Арина не спит, меня от дела оторвал, Александра мучаешь... Шел бы с Богом отдыхать, Арина на 10 раз все подушки взбила... А Вы, Alexander, - …(Говоря с сыном на безупречном французском, она всегда переходила на "Вы", и от этого немного веяло каким-то холодком и растерянностью.)

 

Она сама не могла объяснить этого себе, но как-то внутренне сжималась под воздействием этого чувства. Её возмущала эта робость перед сыном, ей казалось, что он может наизусть прочесть своими глазами - умными и живыми - в деда! - то, что происходит или произойдет в ее душе в любой момент. Она была перед ним раскрытой книгой, и это противоречило ее натуре, привыкшей к светской непроницаемости и властности.

 

Перед глазами ее возникает вдруг картина из далекого прошлого: маленький разгневанный Александр стоит перед пылающим камином, в котором обугливается тетрадка с его детской поэмой, которую он выхватил из рук осмеявшего ее гувернера, мсье Шеделя... Страстность, с которой Александр рванулся защищать свое творение от чужих ушей, неприятно поразила тогда Надежду Осиповну. Сын, конечно, был наказан за своеволие, но ее терзали сомнения - а правильно ли они поступили, и не мсье ли Шедель, кстати, вскоре уволенный с должности домашнего учителя, должен был извиниться перед маленьким своим воспитанником?

 

Она едва заметно поводит плечами, будто озябнув от холода, и обрывает затянувшуюся паузу:

 

- А Вы опять будете жечь свечи целую ночь? Не думаете о себе, слишком мало отдыхаете, я тревожусь за Вас... Барышни из Тригорска* приглашали на пирог, Прасковья Осиповна только Вас и желает видеть, велите Никите к обеду вычистить фрак!- произносила эти слова скороговоркой, привычно протягивая для поцелуя руку идущему к ней сыну.

 

Он склонился над ее пальцами, а она встревожено уставилась на сединку - пылинку, мелькнувшую в его волосах...: Как, уже?! Ну, да, чего только стоила одна его ссора с отцом, произошедшая на ее глазах здесь в Михайловском!

 

Как взбешен был Александр, узнав о том, что отец намеревается отправить властям доклад о его поведении! Ей едва удалось помирить их, прибегнув к помощи Ольги, Леона и барона Дельвига. Сын затаил обиду, отец тоже не отличался легким характером, да еще, как всегда прибегал к словесной риторике и преувеличениям... "Мое положение ужасно!" - стенал он, оставаясь наедине с женой. - Мои собственные дети не ценят и презирают меня! Я уповаю только на Бога и прошу, чтобы он подкрепил меня в принятом мною решении - не мстить за себя и переносить все!"- при этом он сокрушенно вздыхал.

 

Она вздыхала тоже, чуя сердцем, что в сыне больше говорит оскорбленная гордость поэта, познавшего уважение и славу от людей далеких ему, и непонимание и холодность со стороны самого близкого человека. Она знала, что Сергей Львович не прав, но порою сердилась и на сына - не очень то легко родителям смириться с тем, что сын из признанного всеми любимца, с детских лет обласканного Державиным, Жуковским, императорским двором - становится вдруг вмиг опальным, почти ссыльным! Бог знает, что говорили в столице о его романе с женою губернатора Одессы графа Воронцова! Ловила она краем уха в светских гостиных и разговоры (впрочем, моментально замолкавшие), что если б не вмешательство Императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги Вседержавного Императора, не ходатайства Жуковского и Карамзина, то быть бы ее своевольному упрямому, горячему сыну на Соловках, в монастырской келье... Дрожь берет, как представишь! Она слегка гладит свободной рукой густые курчавые волосы и осеняет склоненную голову крестным знамением... Потом отдергивает руку… Не увидел бы, не осмеял! Остер на язык! - и вдруг усмехается: да ведь есть в кого! В матушку родную.

 

От ее колких замечаний бледнел и терялся влюбленный до безумия Сергей Львович, крякал в замешательстве видавший виды генерал - лейтенант дядюшка Ганнибал. Впрочем обворожительная Надин всегда умела сгладить резкость слов уместною шуткою, изящнейшим реверансом, вовремя опущенными ресницами, кокетливым взглядом... Не говоря о прислуге, та резкого тона барыни и ее холодного взгляда боялась больше, чем тяжелой руки. Впрочем тяжесть ее ощущали редко, так как Надежда Осиповна замечательно владела собой.

 

Боялась она только одной вещи - прохладных лунных ночей и ржания лошади на конюшнях... Бледнела, менялась в лице, в ее душу заползало липкое, неприятное чувство страха. Была она тогда не поседевшей, умудренной опытом женщиной, ценящей светскую беседу, свободно говорящей на 4-х языках, читающей по-русски поэмы своего знаменитого сына, а просто - испуганной, маленькой девочкой, которую схватили среди теплого сна и везут теперь куда то: в неизвестность, вдаль, в темноту...

 

Интересно, знает ли он об ее страхах? - мелькает в ее голове в те секунды, когда он склоняется над ее рукой ...Наверное, да. У ее сына странный глубокий взгляд, ведающий все изнутри. Сколько в этом взгляде мудрой тоски, сколько боли и печали! Сколько веселья и озорства! Теплоты и мудрости...

 

Что-то ей понятно в нем, а что-то ни постигнет она никогда, так ей кажется...

 

- Напрасно беспокоитесь, матушка! - слышит она как бы издалека его характерный, немного высокий голос. - У поэта время вольное, ему - ни ночи, ни дня. Время вольное, да - душа! Жаль не - тело!

 

- Потерпите немного, Александр! Будем надеяться на лучшее! Вы же знаете – Ганнибалы-Пушкины слишком старое дерево, чтобы сломаться от первого порыва. Они никогда не сдаются, - она произносит последние слова внезапно, повинуясь какому-то невольному движению сердца... И сама корит себя за несдержанность! Еще немного и сказала бы о письме! Нельзя, чтоб он знал, слишком горд, не простит!

 

- Знаю, матушка, - слышит она в ответ. - Не зря же Прасковья Александровна зовет Вас иногда с восхищением: "несгибаемая мадам Ганнибал!"

 

- Спокойной ночи, друг мой! И вправду, не жгите много свечей - это к старости больные глаза...

 

- А вы верите, что я доживу до старости? Мне ведь нагадали...

 

- Да мало ли что говорят болтливые старухи! Вздор какой! Еще порадуете меня внуками и правнуками! Не говорите ерунды! Арина вот ворчит: на свечи расход большой так то - правда!

 

Она улыбается сыну и, взяв в руки шандал со свечой, выходит в коридор:

 

- Покойной ночи, Александр! Не думайте о грустном!

 

- Покойной ночи... Мадам Ганнибал ...

 

У дверей своей комнаты она еще раз поворачивается, чтобы взглянуть на сына. В полутьме она не видит его лица, но знает, что он улыбается. Войдя к себе и заперев дверь, она идет к столу и берет в руки лист бумаги. Чернила просохли, изящные росчерки пера просвечивают на обратной стороне листа.

 

Она вчитывается в эти слова, мозг придирчиво ищет несоответствий, ошибок, но их нет, текст гласит:

 

«Ваше Величество!

С преисполненным тревогой материнским сердцем осмеливаюсь припасть к стопам Вашего императорского величества, умоляя о милости для сына! Только моя материнская нежность, встревоженная его тяжелым состоянием, позволяет мне надеяться, что Ваше величество простит мне эту мольбу о благодеянии. Ваше величество! Речь идет о его жизни! Уже около 10 лет мой сын страдает аневризмой в ноге, болезнь эта слишком запущенная в своей основе, стала угрозой для его жизни, особенно если учесть, что живет он в таком месте, где ему не может быть оказано никакой помощи! Ваше величество! Не лишайте мать несчастного предмета ее любви. Соблаговолите разрешить моему сыну поехать в Ригу или какой-нибудь другой город, который Ваше величество соблаговолит указать, чтобы подвергнуться там операции, которая одна только дает мне надежду сохранить сына. Смею заверить Ваше величество, что поведение его там будет безупречным. Милость Вашего величества является лучшей тому гарантией.

 

Остаюсь с глубоким уважением Вашего императорского величества нижайшая, преданнейшая и благодарнейшая подданная Надежда Пушкина, урожденная Ганнибал».

 

6 мая 1825 года.*

 

….Она осторожно складывает письмо, запечатывает расплавленной на огне сургучной печатью - фамильной, старинной, перешедшей от прадедов и закрывает в ящике стола. Завтра почтовый день, не забыть бы письмо сие отдать Никите, да предупредить, чтоб не говорил никому...! Она, вздыхая, откладывает в сторону ключ. Не забыть, не забыть... Когда-то дождешься ответа! В окна заглядывает луна, бросая свои отсветы на плиты старинного паркета. Дом постепенно погружается в тишину, засыпает. Она гасит свечу, подходит к окну. В другом крыле дома горит свет в одном-единственном окошке.

 

"Опять пишет! - сокрушенно улыбаясь, думает она и пожимает плечами. Крестит в воздухе пальцами квадрат освещенного окна и замирает от чувства неосознанной, но так понятной всем матерям тревоги... Что-то ждет ее сына в будущем?.. Принесут ли ему стихи славу или одну лишь горечь и разочарования? Это ведает только Бог...

 

Вместо эпилога.

Она проживет еще много лет, будет радоваться рождению внуков, вплоть до самых последних дней сохранит живость ума, яркость и сочность речи, привязанность к пешим прогулкам, нарядам и цветам. Сотни ее писем к дочери и сыновьям - живых, остроумных, добрых, полных материнской заботы и тревоги о детях, - пролежат в архивах семьи Ольги Сергеевны Пушкиной-Павлищевой и будут переведены с французского на русский только в 60-е годы нашего века. (Они до сих пор не изданы, погребены в архивах ИРЛИ).

 

Она увидит старшего сына прославленным Поэтом, женатым на первой красавице России, а младшему, Левушке будет писать трогательные письма о племянниках, умоляя его быть поосторожнее и не влезать в карточные долги.

 

Она будет по - матерински гордиться первыми успехами невестки на светских раутах и описывать дочери, живущей в далекой Варшаве, о том, какова нынче мода в столице. Она будет хлопотать и беспокоиться о здоровье Сергея Львовича, об устройстве жилья то в Петербурге, то в Москве, то на летней даче... И ждать писем от старшего и младшего сына. Провожать и снова мечтать о встречах, том, как хорошо было бы, если б "все соединились втроем хоть на минуту". Радоваться встречам с маленькими внуками. Их первым словам, протянутым к ней рукам, детским поцелуям.

 

Умирая от тяжелой болезни печени, она при встрече со старшим сыном, - последней встрече - станет просить прощения за то, что мало его ценила, мало понимала... Просить прощения за то, что, может быть, чего-то недодала, недоглядела, не предусмотрела там, в далеком детстве и позже, в годы юности... Но она так и не скажет ему о том, что писала в давнем, призрачном уже для памяти, 1825 году, письмо Императору. И сама никогда не узнает о предписании, которое получил начальник канцелярии Главного штаба полковник И.М. Бибиков: "узнать и доложить в Санкт-Петербург тотчас по возвращении, какая это Пушкина, урожденная Ганнибал, и не мать ли того Пушкина, который пишет стихи"...

 

Жаль, что слишком поздно, почти в конце века дваадцатого, смогли узнать об этом и мы.

 

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА.

*В подготовке этой новеллы были использованы исторические документы, отрывки из писем и воспоминаний, помещенных в 1-ом томе книги-хроники "Жизнь Пушкина, рассказанная им самим и его современниками", составленной и подготовленной к печати в 1987 году известным библиофилом-пушкинистом В.В. Куниным.

 

*Н.О. Ганнибал приходилось своему мужу С.Л. Пушкину двоюродной племянницей.

 

*Креолами называли потомков испанских, португальских и французских колонизаторов, позже, часто с оттенком условности - людей смешанного происхождения двух рас.

 

* «Тригорск» - так в своих письмах Надежда Осиповна называла имение соседки П.А. Осиповой-Вульф, Тригорское.

 

*Оригинал письма Н.О. Пушкиной-Ганнибал Императору Александру Первому - на французском языке.

 

* В тексте сохранены особенности и нормы произношения и письма девятнадцатого столетия.

______________________

© Princess.

Член МСП «Новый Современник».