ПРИРОДА ТУНЕЯДСТВА

(С точки зрения И. М. Пастухова)

— М-да, — хмыкнул Синельников, проводив взглядом Лукьяненко, — я вам не завидую, Игорь Николаевич. Будете с ним на ручках

носиться — он вам все нервы поизмотает.

— И зачем взяли этого типа в бригаду? — добавил шофер Гена Сафонов, выразив давно сложившееся у всех мнение.

— Взял-взял, зачем-зачем, — рассердился Игорь, — а меня спрашивали?! Дали мне его и Скрипичкииу, сказали — воспитывай и точка.

— Вы бы объяснили, что у нас не лагерь для нарушителей ...

— Объяснял.

— А вы бы твердо...

— Посмотрел, каким бы ты был твердым на моем месте, — пробурчал Игорь и ушел в палатку вслед за Лукьяненко.

Гена Сафонов недоуменно пожал плечами. Он действительно не понимал, как это можно чего-то не хотеть и — делать?! По молодости лет Сафонов еще не успел осознать, что на свете есть такие слова, как «надо» и «необходимо». Вообще-то он знал, что слова такие существуют, но подлинная сущность их была ему еще неясна. Поэтому и судил он обо всех жизненных явлениях с присущей молодости первозданной прямотой.

 

А Мартьянову на практике пришлось узнать, что скрывается за таким несложным словом: «надо».

Мартьянова неожиданно, во всяком случае для него, вызвали в кабинет начальника сетевого района «Крымэнерго» Пастухова, и между ним и Пастуховым произошел примечательный разговор:

— Был на сессии, Игорь Николаевич? Пастухов имел в виду ««давно состоявшуюся очередную сессию горисполкома, где впервые с особой остротой был поставлен вопрос о борьбе с тунеядством.

- А как же! Присутствовал, — ответил Игорь. — Все-таки я пока депутат.

— Вот и отлично, — чему-то обрадовался Пастухов, — значит, мы с тобой быстро договоримся.

— Смотря о чем, — на всякий случай осторожно сказал Игорь.

Но Пастухов как будто не слышал слов Мартьянова и продолжал развевать свою мысль.

— Пошли на тунеядцев развернутым фронтом! Теперь бы только не ослабить гайку. Пусть знают, что под ногами у них земля горит, — сказал Пастухов с пафосом. (В служебном кабинете начальники всегда говорят с пафосом.)

— Да ты садись, — продолжал он, — торопиться тебе сейчас некуда. Садись, садись, разговор у нас с тобой не на минуточку будет.

Игорь внимательно посмотрел на Пастухова — зачем тот завел с ним этот разговор? Уж, конечно, не о прошедшей сессии должна у них пойти речь.

И Мартьянов, поудобней усевшись в кресле, терпеливо стал ждать, когда начальство само найдет нужным перейти к деловому разговору. Не станешь же перебивать на полуслове.

Сидит Игорь в кресле и терпеливо ждет, когда Пастухов выговорится и приступит к тому вопросу, по поводу которого вызывал, но, судя по всему, Пастухов и не собирается менять тему разговора.

— Задумывался ли ты, Игорь Николаевич, когда-нибудь серьезно над природой тунеядства?

— Не приходилось, — чистосердечно признался Игорь.

— Вот то-то же, — покачал головой Пастухов, — и я, брат, тоже никогда не задумывался. А надо бы!

Игорь пожал плечами и буркнул что-то насчет милиции.

— Нет, брат, милиция здесь ни при чем, — возразил Пастухов. — Ты вот подумай, как оно получается... Родился у нас в городе человек. Такой маленький человечишко, голенький и несмышленый, нос себе утереть и то еще не в состоянии. Натянут на этого человечка ползунки и отнесут в ясли. Подрастет — ожидает

его детский сад. Из детского сада прямая дорога в школу. Закончил человек школу, получил аттестат зрелости, и вдруг все видят — а зрелости-то у человека и нет. Да что там о зрелости

толковать, самого элементарного уважения человека к человеку, и того нет! Начисто отсутствует это уважение. Как это вдруг получается — был человек и нет его? Вот и с Лукьяненко так

же получилось...

— Это тот, в красной рубахе?

- Да.

Игорю вспомнилась картина. К сцене подходит молодой человек. На нем предельно зауженные брюки, яркая красная рубаха, остроносые «корочки». По внешним признакам трудно определить, сколько лет этому субъекту. Лицо его, не лишенное привлекательности, заросло щетиной. Глаза умные, насмешливые, манера поведения развязная. Отношение к жизни у этого великовозрастного бездельника презр.ительно-скептическое.

Игорь вновь явственно услышал голос председательствующего на сессии: «Сколько вам лет, Лукьяненко?»

И ответ Лукьяненко: «Мне? Двадцать один! Правда, я уже не молод?»

— Как же, помню, — поспешил ответить

Игорь.

— А Скрипичкину помнишь?

— Светлану-Жозефину?

— Во-во. Ее.

— Красивая девушка. Я еще тогда, на сессии, об этом подумал.

— Больше ты ни о чем не подумал на сессии? — усмехнулся Пастухов.

Игорь покраснел.

Пастухов был достаточно тактичен, чтобы не заметить его смущения, и продолжал как ни в чем не бывало:

— ...Вот и я говорю, непонятно, как это случилось вдруг; был человек — и нет его? И со Скрипичкиной, и с Лукьяненко так получилось: дрались в детском саду — считались людьми,

учились в школе — были людьми, выучились, и на тебе — законченные тунеядцы!

— Это вы политическую базу под них подводите, Илья Матвеевич?

— Какую там к черту базу, просто сам для себя осмыслить хочу! Вот я и думаю — а не случилось ли это по воле божьей?

— А бога нет, -— подсказал Игорь.

- А раз доказано, что бога нет, значит, виноваты люди, то есть мы.

- При чем же здесь я или вы, Илья Матвеевич? — засмеялся Игорь.

— Между прочим, причин для смеха нет. Мы — это значит, что кто-то из нас, попросту говоря, когда-то прошляпил. Недоглядел! Вот

ты скажи, только честно, давал ты когда-нибудь прикурить пацану?

— Давал, — смутился Игорь.

— Вот видишь — «давал». А мама Скрипичкина давала своей Светланке денежки за примерное поведение и покупала ей внеплановое мороженое, а папа Лукьяненко давал своему

сорванцу рубль за то, что тот вымоет себе уши и принесет домой хорошую отметку. А нашлись еще и такие сукины сыны, которые научили Лукьяненко ругаться матом! Нашлась и такая сволочь, которая убедила Светлану Скрипичкину в том, что жизнь есть сплошное удовольствие. И вот, пожалуйста, — результаты налицо. Из

обыкновенных «человеков» сделались тунеядцы.

Согласен ли ты, Игорь Николаевич, с решением сессии о выселении тунеядцев из города и привлечении их к трудовой деятельности? — неожиданно спросил Пастухов.

- Согласен, — ответил Игорь, не колеблясь ни секунды.

— Согласен ли ты, что их нужно воспитывать трудом?

— Вы говорите, как по радио вещаете, — засмеялся Игорь, — конечно, согласен. С этим нельзя не согласиться.

— Вот и отлично! Значит, договорились: берешь их в свою бригаду, — и Пастухов вытер пот со лба, вздохнув, как после тяжкой и

утомительной работы. В брига-аду?! — Игорь даже оторопел.

Все, что угодно, но этого он не ждал.

— Да, — подтвердил Пастухов, — именно в бригаду.

— Ну что вы, Илья Матвеевич, я не могу. У меня же... нет, Илья Матвеевич, я не возьму. Что я делать буду с этим краснорубашечником?! — чуть ли не взмолился Игорь.

— Возьмете. И заставите работать.

— Какой из Лукьяненко работник? И потом — у меня ведь бригада электриков-монтажников, у нас знания необходимы, у нас...

— Знания? Я думаю, Лукьяненко в состоянии изучить сложное орудие производства под названием лопата. Ведь прежде чем установить

столб, как ты знаешь, под него яму нужно выкопать.

— Яма ямой, но он же мне всю бригаду разложит!

— Не разложит. Не будете кисейными барышнями, не будете слезы проливать в платочек — так и не разложит.

Я хочу, чтобы ты меня понял правильно, Игорь Николаевич, — голос у Пастухова стал жестким, — решение надо не только принимать. но и выполнять. Конечно, можно было бы пойти по более легкому пути. Хулиган? Выселить из Севастополя в Пензу. Пьяница? Пожалуйте в Омск. Не хочет работать? Выселить в Челябинск. Подальше от нашего города. А почему, собственно говоря, Омск, Пенза и Челябинск должны отдуваться за нас?! За наши внутренние грехи. Почему? Так вот, дорогой мой Игорь Николаевич, считаем вопрос решенным и не будем к нему больше возвращаться — пока, конечно. — И, видя, что Игорь что-то хочет сказать, добавил: — А сейчас иди и готовься в командировку.

— Далеко?

— На Маракутский полуостров. Колхоз «Гигант» надо обеспечить электричеством. Мы шефствуем над этим колхозом.

— Долго мы там провозимся?

— Вот это деловой разговор, — усмехнулся Пастухов. — Работы будете вести поэтапно. Первый этап Черноморье—Клиновка, второй Клиновка — колхоз «Гигант». До Клиновки примерно километров десять, а от Клиновки до «Гиганта» — двадцать. Вот и считай: десять и двадцать... Думаю, что провозитесь там не

меньше шести месяцев. Местность там не из приятных.—Пастухов подошел к карте Крыма и обвел указкой Маракутский полуостров, похожий на локоть. «Локоть» выдавался в Чериое

море. — Скалистый грунт. На первый взгляд

как будто степь податливая, а копнешь поглубже — скала, компрессору будет над чем поработать, не одну пику изломаете, пока столб поставите. Люди у тебя в бригаде остаются прежние, проверенные, а Лукьяненко и Скрипичкина вам в помощь.

— Скрипичкина? Вы и Скрипичкину хотите мне подсунуть?—Игорю показалось, что кто-то в кабинете злорадно показывает ему язык. - Мужчину еще куда ни шло возьму — землю

будет копать, а эта девица мне на что? Не

возьму

- Это решено, товарищ Мартьянов. И решено не здесь, -— перешел Пастухов на официальный язык. — Скрипичкина займет место повара в вашей бригаде. Или вы собираетесь харчеваться в ресторанах?

— Не собираемся, но Скрипичкина...

— Скрипичкина, конечно, не приготовит вам шашлык по-кавказски, и даже люля-кебаб не сможет сделать, но щи и кашу, я думаю, она

сварит. Так что причин для паники не вижу.

Ну, — подвел Пастухов черту под разговором. —- Желаю счастья, начальник. Собирайся в путь-дороженьку. — Он дружески сжал Мартьянову руку. — Не забывай писать, воспитатель. Самое глааное, запомни накрепко: и я, и ты, и весь город ответственны за этих людей. Ответственны за их судьбу. А сейчас шагай себе до дому, до хаты.

 

Игорь шел по ночному Севастополю, и ему казалось, что каждый дорожный знак, каждый уличный фонарь старается его поддеть: «Что, мол, не сумел отказаться? Пеняй на себя!» И голос Лукьяненко, который сейчас был почему-то скрипучим, ехидно шептал... «нас же воспитывать надо». Нет, это дорожный знак раскачивается и скрипит. Ветер, Ветер всегда раскачивает дорожные знаки.

А вот лицо самой Скрипичкиной. Оно надвигается на Игоря откуда-то из темноты. Красивое девичье лицо, испорченное косметикой. Странный фиолетово-красный рот растягивается в улыбке, подмалеванный глаз бесцеремонно подмигивает Мартьянову. Подмигнул и погас. Или это лампочка перегорела в светильнике?

— Тьфу, наваждение какое-то, — пробурчал Игорь и, подняв воротник плаща, ускорил шаг.

«Привидения» тотчас исчезли.

 

«Привидения» исчезли, а в бригаде электриков-монтажников появился Жорж Лукьяненко и ставшая с легкой руки Пастухова поварихой Жозефина, по паспорту — Светлана Скрипичкина.

...Вот что на практике означает железное слово «надо». И если бы Гена Сафонов знал о разговоре Мартьянова с Пастуховым, он бы наверняка изменил свое мнение и о слове «твердо». Он понял бы, что «твердо» не есть «твердолобо».

 

...Вошел Мартьянов в палатку и сразу же наткнулся на Жору. Лукьяненко стоял в позе рыцаря печального образа, после того как тот потерпел поражение в борьбе с ветряными мельницами. Во всяком случае, так показалось Мартьянову, человеку немного книжному и поэтому склонному к литературным ассоциациям.

Увидев Мартьянова, Лукьяненко сразу же переменил положение, и от дон-Кихота ничего не осталось. Наоборот, сейчас перед Мартьяновым стоял вполне современный человек, этакий «и один в поле воин».

И один в поле воин протянул свои руки вперед и, шевеля красными помятыми пальцами, сказал тоном, не терпящим возражения:

— Учтите, товарищ начальник, я не потерплю над собой физического насилия! Если повторится еще раз что-нибудь подобное, —

Лукьянеико подул на пальцы, — то я вынужден буду поднять на ноги всю прессу. Закон на моей стороне.

Действительно, законы были на стороне Лукьяненко, и он неплохо их знал. Считая, что ой сказал вс-ё, что было необходимо, Жора снял пиджак и завалился снова спать.

Мартьянов только и успел сказать:

— Не пойму, что ты за человек, Лукьяненко. Не пойму. — И тотчас вышел из палатки.

С ребятами ему было легче.