Часть 2

Свечи в изголовье

 

Глава 1

 

П

окрытый пыльной листвой фруктовый сад курчавился за низкими стенами Лувра. Зеленые крыши дворцовых построек тонули в душной дымке, поднимавшейся над Сеной и окутывавшей остров Сите золотисто-серым маревом. Древняя обитель Капетингов, первая настоящая крепость Парижа, построенная Филиппом-Августом в 12 веке, плыла над рекой подобно кораблю, главными мачтами которого были две белоснежные колокольни собора Богоматери. От собора дворцовые постройки отделял сквер и маленькая квадратная площадь, носившая название Майский двор; сразу за ним поднималась крепостная стена.

Двадцать лет назад Филипп Красивый начал перестраивать Лувр; теперь комплекс его зданий был больше похож на огромный дворец, нежели на крепость. От прежнего замка король оставил лишь основное здание – апартаменты Людовика Святого, в которых жил теперь сам. Этот внушительный дворец, стоящий отдельно, донжон Филиппа-Августа, торчащий посреди сада, и церковь Сент-Шапель, построенная в 1248 году, входили теперь в ансамбль наново отстроенных зданий, среди которых находился и флигель, где обитал молодой двор.

Два крыла дворца-флигеля, галереями сообщавшиеся друг с другом, врезались в сад; от них по саду разбегались полускрытые высокими живыми стенками мощеные дорожки. Одна из таких дорожек вела в левое крыло, если смотреть со стороны сада; внешняя стена крыла выходила на лужайку Пре-о-Клер и набережную Сены со стороны острова Святого Людовика, которую от дворца отделяла одна из древних крепостных стен, заросшая плющом и диким виноградом. Во внутренний двор, мощенный булыжником, выходили стрельчатые галереи, тянувшиеся вдоль всего крыла. На галереи выходили главные двери в располагавшиеся анфиладами покои.

Между основным зданием и каждым крылом располагались круглые башни, в которых находились комнаты прислуги и кладовые.

Первый этаж занимали кухни, трапезный зал и помещения охраны. На втором этаже здания тянулись мужские покои; там жил двор его высочества короля Людовика Наваррского. На третьем этаже было царство ее высочества Маргариты и ее дам. Покои сообщались между собой скрытыми в толстых стенах винтовыми лестницами и одной – главной, находившейся посередине основного здания. Четвертый этаж занимали служебные помещения и оружейные.

Пройдя по галерее третьего этажа, вы встречали на своем пути редкие дверные ниши; они обозначали границы не сообщавшихся анфиладой покоев: так отделялись от королевских апартаментов спальни придворных дам и помещение для охраны. Последняя на галерее дверь помещалась в глубокой нише и была сделана из массива резного мореного дуба. Рядом с нею постоянно горели факелы и дежурили солдаты дворцового гарнизона. Эта дверь вела в длинную анфиладу покоев Маргариты. Если латники пропускали вас и распахивали перед вами тяжелую дверь на бесшумных петлях, вы попадали во второй этап обороны – небольшую квадратную комнату внутренней гвардии. Это было основное обиталище телохранителей ее высочества под патронажем Филиппа Готье д’Оне, – конюшего ее высочества Маргариты Наваррской. Дежурства в апартаментах Людовика в качестве камердинера или надсмотрщика над пажами нелегко давались молодому рыцарю, еще не забывшему тяжелых ран, да и в дежурствах у Маргариты Филипп находил больше значения и понимал, что именно здесь он необходим и находится на своем месте. Поэтому с позволения Ногаре и его величества он несколько лет нес такую двойную службу; тем более, что король Наваррский пока еще не стал рыцарем, так что и Филипп не мог перейти в оруженосцы.

Комната охраны в апартаментах королевы Наваррской состояла из круглого стола, жаровни, нескольких канделябров со свечами, небольшой узкой кушетки и сундука с оружием. Единственное окно смотрело на набережную Сены. Тот, кто нес охрану, сидел в высоком деревянном кресле, с гладкого сиденья которого можно было стремительно и бесшумно соскользнуть, когда была необходимость.

Тяжелая и плотная ткань гобелена скрывала за своими фалдами широкую арку, ведущую в главные покои. Огромная комната, служившая Маргарите гостиной, имела окна с двух сторон. Три окна – во внутренний двор и сад, два – на Сену. Со стороны Сены покои были перегорожены вдоль с помощью шпалер, оставляя между окнами и перегородкой длинное помещение, в котором помещались кровать, два кресла и сундук. Это был закуток, в котором постоянно находилась дежурная придворная дама.

Пройдя весь покой вдоль, вы обнаруживали в дальней стене гигантских размеров камин. Пасть камина была распахнута в две стороны, ибо за, казалось бы, глухой стеной располагалась столь же обширная, как и первое помещение, спальня. В нее вела узенькая дверь, тщательно спрятанная в складках украшавших стену гобеленов. Толстенное жерло камина позволяло скрыть между гостиной и спальней еще одну комнатку, прогревавшуюся каменным боком каминной трубы. В ней было одно-единственное оконце, забранное решеткой, крошечная кушетка и несколько широких шкафов. Это была буфетная – царство личной горничной ее высочества, маленькой Лидии. Спала Лидия в закутке, отгороженном шпалерами от спальни Маргариты. Гардеробная - одновременно сокровищница - Маргариты находилась этажом выше над спальней, и в нее вела спрятанная в стене лесенка.

Крыло так глубоко врезалось в сад, что крайние окна выходили прямиком на лужайку; торцовая стена тоже имела несколько окон. Все эти окна принадлежали так называемым личным апартаментам Маргариты – ее спальне и будуару. Огромный покой за камином был поделен на две части: будуар выходил окнами на Сену, а спальня – в один из самых тихих уголков сада…

 

 

Солнечный свет лился в высокие стрельчатые окна, искрился на цветных стекольцах витражей, изображавших гербы герцогства Бургундского и королевства Наварры, увитые лилиями и стилизованными львами. Солнечные лучи пробивались сквозь них, создавая разноцветное сияние; в этих лучах кружились пылинки.

Витражи поставили в окна еще во время первых заморозков; но заморозки прошли, а осень все не наступала. Лувр был охвачен расслабляющим поздним теплом, и даже ветерок с реки, залетая на галереи дворца, приносил лишь душный запах рыбы, но не дарил прохлады.

У окна сидела шестнадцатилетняя девушка; в ее распущенных волосах играли золотые, рыжие и алые искры. Темно-каштановые волны волос ласкали гибкую шею; лиф домашнего платья приоткрывал высокую, достаточно полную грудь. Лицо цвета меда матово светилось в отблесках солнца; ресницы отбрасывали на щеки длинные тени. Так выглядела Маргарита в октябре 1307 года.

Юное лицо в обрамлении пушистых ресниц склонилось над вышиванием; Маргарита отчаянно боролась с приступом мигрени.

Края вышивки свободно спадали из-под планок пяльцев и терялись в фалдах широкой разрезанной спереди юбки. Несмотря на то, что беззаботная мода начала века требовала ярких, неописуемых сочетаний в одежде, Маргарита неизменно одевалась только в то, что было ей к лицу, тщательно подчеркивая смуглость кожи всеми оттенками желтого цвета. Это шло в разрез с установленными представлениями о красоте, но юная королева слишком гордилась своей необычной внешностью. Сегодня поверх тонкой батистовой нижней сорочки на Маргарите было надето легкое шелковое платье золотисто-лимонного оттенка. Широкие откидные рукава, отороченные горностаем, до локтей обнажали гибкие, еще по-девичьи округлые руки, медленно двигавшиеся за иголкой.

Тринадцати лет юную принцессу отдали замуж за наследника самого высокого и самого свободного престола Европы, обвенчав с железной короной французских королей.

Тяжелые ворота родного замка навсегда захлопнулись за Маргаритой; снег дороги свистел вокруг ее повозки, одурманив юную головку ароматом свободы. Увы, даже если принцесса и мечтала о чем-то, то всем ее надеждам суждено было погаснуть за дубовой дверью королевских покоев. Шестнадцатилетний сын Филиппа Красивого созрел на десять лет позже, чем его жена.

Он был влюблен в Маргариту, если так можно назвать болезненное, извращенное чувство, захватывавшее юного короля Наварры каждый раз при виде грациозной фигурки жены. Она снилась ему ночами, вызывая естественные физиологические страдания, однако вблизи Маргариты принц становился ни на что не годен. Придворные были убеждены, что это происходит с принцем не просто так, – всем был известен тщательно скрываемый самим Людовиком его плодотворный роман с кастеляншей Эделиной, вызвавший к жизни Эделину-младшую. Говорили, что аромат жасмина, исходивший от Маргариты, пропитавший ее покои и особенно постель, пагубно действует на мужские способности Людовика. Обученная дижонской колдуньей, принцесса знала об этом больше других, но никто не стремился заговаривать с ней об этом. Придворные дамы не задумывались над этим любопытным вопросом из женской солидарности (никто не смог бы добровольно делить с Людовиком постель – никто, кроме самоотверженной Эделины), придворные мужчины были влюблены в Маргариту, которая после кончины королевы Жанны заняла трон Прекрасной Дамы Лувра. Итак, Людовик ненадолго задерживался в покоях молодой супруги, несмотря на строгие приказы отца (нередко сопровождавшиеся поркой). В лучшем случае он целовал жену на ночь и засыпал возле нее, откатившись на дальний край кровати, в те ночи, когда король Филипп особенно зорко следил за исполнением его супружеских обязанностей. Но, несмотря на приказы короля, бедного Людовика жестоко тошнило от жасминовых духов Маргариты, а сама Маргарита скорее съела бы летучую мышь, чем подпустила бы мужа к своему телу.

За три года супружеской жизни Маргарита сумела организовать свой собственный независимый двор; она собрала вокруг себя самых именитых юных красавиц и молодых рыцарей, устраивала с ними литературные и музыкальные вечера, где обсуждались такие вопросы, как искусство, философия, любовь. С юными своими приближенными ей было куда интереснее, нежели с молодым мужем, однако если три года назад ей хватило бы шутки заезжего менестреля для того, чтобы повеселиться, то сейчас она все чаще начала испытывать гнет своего положения и время от времени впадала в необъяснимую депрессию. Несмотря на кажущуюся независимость, она была связана с Людовиком и ни с кем иным, и кто знает, не жалела ли она уже о своей завидной для многих участи. В конце концов, она избавилась от большинства своих «приближенных», которые перестали развлекать ее или оказались слишком уж примерными и осторожными для того, чтобы общаться с взбалмошной принцессой. Обладая большим темпераментом, Маргарита таяла на глазах, но, ни на секунду не забывая о будущем троне, символом которого был цветок лилии, юная королева честно вела примерный образ жизни.

Вчера король женил двух младших сыновей. Филиппу досталась старшая племянница Маргариты, дочь Маго, графини д’Артуа, Жанна Бургундская. Ей было около пятнадцати лет, и она принесла своему супругу графство Франш-Конте, титул пфальцграфа Бургундского и сира Салэнского (Салэнские копи приносили в те времена большой доход). Бланке, младшей дочери Маго, выданной замуж за четырнадцатилетнего Карла, не исполнилось еще и двенадцати лет. Ее вклад в собственность короны был невелик, однако, по словам историка Жана Фруассара, скоро она будет считаться «одной из красивейших женщин своего времени».

Маргарита с раннего детства не встречалась с племянницами и не горела желанием видеть их теперь, к тому же несколько дней назад у нее разыгралась сенная лихорадка, и под этим предлогом принцесса отговорилась от участия в церемонии. Все проходило без особой пышности, двор даже не стал выезжать в Реймс. Ее выручил Людовик, представлявший на венчании малый двор. С сегодняшнего утра симптомы лихорадки исчезли, однако Маргариту начала мучить мигрень.

Теперь она уже сожалела о том, что не побывала на церемонии и первая не встретилась с сестрами. Поразмыслив в одиночестве, она пришла к выводу, что две младшие подруги – это как раз то, что нужно для того, чтобы покончить, наконец, со скукой. Ведь, несмотря на создание своего двора, Маргарите было так же одиноко, как и в первые дни своего пребывания в Лувре. Нехитрые женские проблемы, которые любая горожанка или крестьянка горячо обсуждает с кумушками и соседками, не очень-то вынесешь на общий суд, если ты принцесса крови и наследная королева. По большому счету, Маргарита страдала от этого. Теперь же у нее появились товарки, с которыми шептаться о личных делах ей будет не зазорно, а она проявила к ним такое неуважение. Зная породу графини Маго, Маргарита вполне могла предположить, что эта политическая ошибка пагубно скажется на ее взаимоотношениях с Жанной и Бланкой.

Раздумывая над всем этим, Маргарита рассеянно и, казалось, не видя вышивания, быстро сновала иголкой сквозь пяльцы.

Гобелен, изображавший сельский пейзаж, шелохнулся, и из прихожей, звякнув оружием, появился Филипп Готье д’Оне.

Маргарита вздрогнула и поморщилась. Доколе появление этого молодца будет действовать на нее как укол?!

= Мадам…

= Что вам угодно? – Раздраженно бросила принцесса.

= Его величество король, мадам.

Она повела плечами:

= Ну и что?

Юноша замялся:

= Я доложил, что вы все еще не принимаете. Но его величество настаивает… - Он понизил голос и приблизился на шаг. – Он чем-то возбужден, Маргарита.

Она хмыкнула и покачала головой.

= Вы же знаете, Филипп, что его величество возбужден всякий раз, когда желает видеть меня.

Глаза Филиппа нехорошо сверкнули, и он поспешно опустил взгляд:

= Что сказать его величеству?

= Пусть войдет, - с картинной обреченностью вздохнула принцесса. – Уберите вышивание.

Филипп водрузил пяльцы на пюпитр и вышел. Маргарита потерла носик. Не то чтобы она боялась свекра; если кто и мог обуздать грозный нрав Железного Короля, так это она. Но его величество был вправе сделать ей выговор за непосещение церемонии: что это за болезнь такая - на несколько часов? Она злилась на себя за то, что жара выгнала ее из постели до прихода царственного кузена.

Драпировка снова шевельнулась, и большой покой Маргариты сразу сделался тесным при появлении высокого мужчины с замороженным взглядом огромных светло-голубых глаз, словно подернутых перламутром. В его почти белоснежных кудрях взблескивала тонкая корона темного золота. Судя по внешнему виду, сразу подумала Маргарита, его величество настроен вести торжественную беседу.

Она подавила вздох и сделала движение, словно собиралась поспешно вскочить с места.

= Нет-нет, дитя мое, не вставайте!.. – Король протянул ей обе руки и поозирался в поисках подходящего места.

Филипп, возникнув у него за спиной, тотчас же придвинул королю самое удобное кресло. Тот уселся, милостиво кивнув юноше, и уставился на Маргариту.

Да, в этих покоях его крутой характер не стоил ни одного су. Лишь взглянул на нее, - и сердце потеплело, преклоняясь перед ее грацией, изяществом и юностью. В который раз он поздравил себя с великолепным выбором: эта головка была словно создана для того, чтобы носить его драгоценную корону. Она бросила на него быстрый, полный раскаяния и тревоги взгляд, и его величество почти забыл, зачем пришел. Не зря болтают, что эта маленькая озорница околдовала его. Была в ней какая-то тайна, некая скрытая власть, сути которой он понять не мог, сколько ни силился. И это завораживало, заставляло погружаться в глубину ее вроде бы доверчиво распахнутых зрачков, и тут же он чувствовал, что попался. О таинственном, сосредоточенном взгляде королевы Наваррской при дворе ходили легенды; каждый, кто отражался в черных зрачках, чувствовал, что в этот момент он для нее – единственный во всем мире: настолько глубоко было падать в темную пропасть ее глаз. Но это было неподвластно воле самой Маргариты; с таким взглядом она родилась, частенько пугая мать и завораживая тех, кто был обманут кажущейся открытостью ее глаз. И так ли уж было важно знать, почему при мысли о Маргарите его величество терял покой?..

Наклонившись к пюпитру с вышиванием, король приподнял край вышивки.

= Прелестно. Что это?

= Лилии.

= Лилии?.. А мне показалось, что они более похожи на орхидеи.

= Как вам будет угодно, сир.

= Мы пришли поговорить об очень важном и деликатном деле, мадам, - его величество откинулся на спинку кресла.

Его тон заставил Маргариту насторожиться. Филипп, стоявший возле драпировки и не получивший прямого приказания удалиться, навострил уши.

Поднявшись, Маргарита подошла к пюпитру и принялась перебирать нитки, распутывая их с помощью иголки.

= Я считаю, мадам, что между двумя внуками Людовика Святого не может существовать тайн… - помолчав, начал король.

= Сир, в этом дворце не бывает тайн, - под тяжелым взглядом короля Маргарита приспустила веки. – Ступайте, мессир Готье д’Оне.

Филипп нырнул под драпировку.

Король взглянул ему вслед и снова повернулся к Маргарите:

= Вы довольны мессиром д’Оне, мадам?

= Конечно, - медленно и удивленно проговорила Маргарита.

Король улыбнулся:

= Не пугайтесь, дитя мое. Я не собираюсь лишать вас вашего телохранителя. Он усердно служит, и я хотел пожаловать ему немного земли. Но оставим это, - он с любопытством смотрел на Маргариту, которая отошла к шкафчику и принялась бренчать посудой.

Повернувшись так, чтобы было удобнее наблюдать за нею, король произнес:

= Я слышал, что вы как будто недовольны своим супругом, мадам?

Маргарита, наливавшая для короля вино в бокал, вздрогнула, и вино плеснуло через край. Она замерла и прищурилась, глядя на отражение короля в полированной дверце шкафчика.

= Что вы сир, - медленно и проникновенно произнесла она самым завораживающим голосом, на который была способна. - Разве можно быть недовольной будущим королем Франции?!

Последние слова она произнесла обернувшись, придав своему лицу самое простодушное и изумленное выражение.

Его величество кашлянул.

Филипп стоял за драпировкой и, не двигаясь, ловил каждое слово. Он хорошо изучил Маргариту, и игра ее интонаций не обманула его. Ее высочество была встревожена, и одного этого было достаточно, чтобы Филипп забыл о приличиях.

Он приблизил лицо к щели в драпировке.

= Прекрасное вино, сударыня, - произнес король, отпив из кубка.

Маргарита звонко расхохоталась.

= В чем дело, мадам? – Нахмурился Филипп Красивый. - Я сказал что-то не то?

= О нет, сир, - она села рядом с ним на коврик и взяла руки короля в свои. – Просто вы хвалите это дрянное кислое бургундское вино, которое моя мать отправляет к вашему столу… Вы чем-то смущены?

Филипп вздрогнул. Его величество привязан к Маргарите и может позволить ей всякие вольности, но откровенно говорить королю, что он смущен, - это просто верх глупости или храбрости. Он напрягся.

Король помедлил, повертел бокал в длинных пальцах. Зеленый луч изумруда в его перстне больно резанул Маргариту по глазам, но она продолжала простодушно смотреть на короля широко раскрытыми глазами.

Филипп Красивый рывком встал, прошелся по комнате.

= А разве мой стол – не ваш стол, Маргарита?

= О, что вы, сир, - она тоже поднялась и уселась на свою банкетку. – Я ни в коем случае не разделяю. Вы, ваше величество, понимаете, что я считаю Лувр своим домом. Однако моего здесь ничего нет. Только ваше. Ваше вино – и мое тоже. Дижон считает так же.

= Вас невозможно застать врасплох, ваше высочество, - улыбнулся король, разглядывая свое отражение в стоящем в углу зеркале.

Она вежливо склонила голову. Краем глаза заметила подглядывающего Филиппа и прогнала его, слегка нахмурив брови.

= Так вы довольны своим супругом, мадам?

= О да! – Улыбка Маргариты была такой сокрушительно доверчивой!

= Хм-м… Ответ, достойный будущей королевы Франции.

Маргарита наклонила голову, и лицо ее ненадолго спряталось в кудрях.

= Я пока еще не думаю о короне, сир.

= А следовало бы, - Филипп Красивый двумя шагами пересек комнату и сел на кресло напротив Маргариты.

Он смотрел в упор, его лицо было теперь мрачным; он твердо решил не поддаваться ее влиянию. Она чувствует приближающуюся грозу, думал король, и проявляет недюжинный талант, отводя щекотливый разговор в сторону.

Маленький черный котенок выскочил из-под кровати и подбежал к банкетке Маргариты. Она, положив ногу на ногу, принялась покачивать носком сафьяновой туфельки; котенок, сев на крошечный хвостик, начал ловить ее лапками.

= Со дня вашей свадьбы прошло более трех лет, а вы еще не предоставили нам подтверждение своего супружества. Вы ведь совершенно здоровы, мадам…

Она перевела дух, не глядя в лицо короля. Из-за драпировки, изображавшей сельский пейзаж, послышалось еле уловимое звяканье, - Филипп переступил с ноги на ногу.

Маргарита потерла мучительно зудящие виски.

= Сир, - проникновенно произнесла она. – Я думаю о наследнике.

= Мы оба знаем, - продолжал король, не сводя напряженного взгляда с лица принцессы, - что муж ваш способен иметь детей.

Котенок начал приставать к королю. Его величество, всей душой ненавидевший кошек, мужественно протянул руку, чтобы погладить его.

Маргарита медленно поднялась и, обхватив себя за локти, отошла к окну:

= Я не знаю, сир.

С этими словами она повернула к королю совершенно спокойное лицо.

Котенок, извернувшись, ухватил маленькими зубками белую холеную руку. Король, вздрогнув всем телом, потер укушенное запястье.

= У вас кровь, сир.

= А у вас весьма развитый зверь.

= Да, сир, этот котенок - прирожденный крысолов.

Король принялся внимательно рассматривать синеватые следы зубов. Главное, чтобы не осталось надолго… Почему он все прощает этой маленькой плутовке? Она же издевается над ним! Если бы так вести себя с ним решился кто-то из его придворных или его собственных детей, им бы крепко не поздоровилось.

= Может быть, Людовик обижает вас, Маргарита?

= О нет, сир, - улыбнулась она. – Он играет в лапту.

= В лапту?! – Король не смог скрыть удивления от этого обезоруживающего простодушия.

= На заднем дворе.

Король еще раз потер запястье.

= И что вы об этом думаете? Не уделяет ли он играм все свое свободное время, в ущерб супружеским обязанностям?

= Лапта полезна для здоровья, - невинно произнесла принцесса.

Она либо беспросветно глупа, либо дьявольски умна, - поморщился король. Где же она притворяется?!.. Он смотрел на ее юбку, слегка приподнятую спереди, на округлые очертания отставленной ножки, угадывавшейся под тонким шелком, на плавную линию ее силуэта – изогнутой спины, покатых плеч и шеи, теряющейся в облаке пушистых волос. Она стояла, окутанная разноцветным сиянием витража, и смотрела во двор; Филипп Красивый со своего места мог видеть снизу линию подбородка, маленькое ушко, на котором лежала тонкая кудрявая прядка, кончики трепещущих ресниц. Он поймал себя на этом пристальном рассматривании и смутился, досадуя на свое смущение.

Он поднялся и тоже подошел к окну; со двора доносился лай собак.

= Мы рады, - негромко произнес он, - что вы столь же умны, сколь прекрасны, мадам. Это подходящие качества для молодой женщины, которая могла бы стать королевой Франции.

Последние слова он произнес с нажимом; Маргарита внимательно посмотрела на его профиль. Но, повернувшись к ней, король уже улыбался. В руке его матово переливалось ожерелье из крупных розовых жемчужин.

= О сир!.. – На щеках юной королевы появились ямочки.

Пусть Маргарита и хитра, как сам дьявол, но она ведь все-таки женщина, и в какие-то моменты в ней проглядывает ребенок. Король вздохнул. Нет, Людовик, конечно, не заслуживал говорить ей «ты». Такую жену трудно сберечь; Филипп Красивый хорошо помнил свой собственный печальный супружеский опыт. Однако эта, кажется, слишком разумна для того, чтобы забыть о цели, к которой он подготавливает ее… Она проглотила наживку и вряд ли сорвется. О, почему он сам не может сделать ее королевой Франции?!..

= Это подарок не просто вам, Маргарита. А самой прекрасной жемчужине в короне французских монархов… - король наблюдал, как покрасневшая от удовольствия юная королева обвивает ожерельем вытянутую руку, чтобы посмотреть, как оно выглядит на коже.

= Вчера у нас был большой праздник, на котором вы не смогли присутствовать, и тем самым церемония потеряла часть своей прелести. Мы все ощутили это, мадам… Это вам в утешение. Ваш супруг не балует вас.

= Благодарю вас, сир… - она лихорадочно соображала, к чему он опять клонит.

= И вы все хорошеете.

Обилие комплиментов пугало не меньше, чем неожиданный подарок вместо назиданий.

= О нет, сир, - она со вздохом положила ожерелье на пюпитр с вышиванием. – Если я скучаю, значит, я ни умна, ни хороша.

Она снова принялась перебирать нитки кончиком иголки. Король, негромко кашлянув, подошел к ней и положил тяжелые руки на ее полуобнаженные плечи. Колени Маргариты слегка подогнулись от неожиданности, а по спине пробежал нехороший холодок.

= Ваше высочество, - проговорил король, и его горячее дыхание взметнуло волосы за ухом Маргариты. – При дворе найдется немало мужчин, которые были бы счастливы развеять вашу скуку.

Маргариту передернуло, и она едва справилась с дрожью. Ее бесило, когда ей дышали в затылок. Она изо всех сил стиснула руки – подальше от греха. Похотливый козел! Или провокатор?.. Что же он о ней думает на самом деле?! В глазах защипало от слез бессилия и ярости. Она с трудом проглотила комок, застрявший в горле, вздохнула и, осторожно выскользнув из объятий свекра, отошла на несколько шагов и обернулась. Король ждал. Она медленно присела в глубоком поклоне.

= Вы изволите преувеличивать, сир, - медленно и веско произнесла она. – Я не вижу при дворе ни одного мужчины, достойного внимания будущей королевы Франции.

Все замерло вокруг. Даже псы замолкли во дворе; воздух вокруг Маргариты сгустился. Его величество медленно, очень медленно подошел к принцессе, кончиками пальцев приподнял ее подбородок. В темных глазах Маргариты пульсировал темный туман; ледяной взгляд короля был прозрачен, пристален и пуст. Очень медленно Филипп Красивый опустил подбородок Маргариты; она непроизвольно провела ладонью по горлу. Король отошел на шаг.

Его темная корона матово мерцала в неярком свете витражей, вставленные в нее изумруды бросали вокруг тусклые лучи. Маргарита зажмурилась и с новой силой ощутила пульсирующие толчки боли в голове.

= Ваше высочество, - деревянным голосом произнес Филипп Красивый. – До сих пор мы терпеливо ждали, когда вы изволите представить доказательство вашего супружества. Если вы не возьмете на себя такой труд, нам придется вас примерно наказать. Пока вы до сих пор лишь номинально являетесь супругой нашего сына, а посему личность ваша не может считаться неприкосновенной.

Резко повернувшись, его величество вышел, оставив после себя тающее озеро холодного воздуха.

Король пронесся сквозь узкую прихожую, едва не сбив вставшего навытяжку Филиппа. Юный рыцарь поспешно захлопнул за ним дверь.

Маргарита некоторое время стояла посреди комнаты, обняв себя за плечи. Мысли в ее голове метались, путались и толкали друг друга. Витражные узоры с нарисованными лилиями ложились на ее сжавшуюся фигурку, и она ощущала их почти физически, словно тесную тень от решетки.

Медленно, словно во сне, она подошла к пюпитру и опустила взгляд на вышивание. Ей казалось, что пространство вокруг сделалось мягким и расплывчатым, она не чувствовала ни пола под ногами, ни стен, ни бугрившуюся под пальцами вышитую ткань. Медленно, расплываясь перед глазами, поднялась ее тяжелая, словно чужая, рука; неловкими пальцами она взяла невесомую иголку, с силой воткнула ее в середину вышитой лилии и вздрогнула, уколовшись.

Постепенно вернулись звуки: сначала гулкий лай собак во внутреннем дворе, затем отдаленный бой колоколов к обедне, затем, совсем рядом, послышалось тихое дыхание Филиппа.

Он подошел и осторожно выглянул из-за ее плеча. На белом шелке вышитой лилии медленно расплывалась алая капля. Из-за спины Маргариты протянулась его рука; он поднял ее запястье и бережно поднес к своим губам окровавленные пальцы.

Маргарита медленно повернулась и сонными глазами удивленно заглянула ему в лицо.

= Что вы делаете, мессир? – Тихо произнесла она. Голос ее звучал бесцветно и устало. – Подите прочь. Я не звала вас.

Филипп осторожно опустил ее руку. Ее лицо сделалось чужим, словно он увидел ее впервые за много-много лет. Она была ослепительно прекрасна, хоть ее и трясла мелкая дрожь. И далека. И оттуда, из-за горизонта, смотрели на него непонятные темно-вишневые глаза. Смотрели холодно и выжидающе, словно Маргарита заразилась чем-то от Железного Короля.

Филипп хотел сказать ей что-то, но не смог. Слишком страшно смотрела Маргарита. Он поклонился ей (она не видела этого, смотрела куда-то сквозь), отвернулся, помедлил немного и вышел.

 

 

Глава 2

 

В

окно был виден квадратный мощеный булыжником двор, залитый солнечным светом. По нему, громко переговариваясь, несколько юношей вели лошадей, направляясь к конюшне, что выступала углом в глубине двора. Их голоса и цоканье копыт гулко множились, отражаясь от каменных стен. За стенами шумел город – его город.

Король отошел от окна и принялся расхаживать по комнате. По ее стенам были выставлены образцы лучших зеркал, какие только создавали прославленные венецианские мастера. Граненые, отливающие серебром и лазурью, вставленные в золотые, бронзовые и деревянные рамы, овальные и круглые, маленькие и большие… Собирать зеркала было страстью Филиппа Красивого. Он коллекционировал собственное отражение, как коллекционируют китайские вазы, текинские ковры, картины или породистых собак.

Его величество медленно шагал сквозь строй своих образов и подобий. Остановившись перед самым большим овальным зеркалом, он долго изучал себя. «Мои придворные сравнивают меня с филином, который славится лишь красотой оперения и умением пристально смотреть…» – думал его величество. – «А я совсем еще не стар…» - он улыбнулся тонкими губами. Улыбка не получилась, ибо смеялись только губы, а глаза глядели как у статуи – пусто и холодно. – «И все же я король. Я – внук Людовика Святого. Я поселил папу в Авиньоне. Я приобретал и захватывал для Франции новые земли. Я запретил баронам чеканить монету, прекратил междоусобные войны, позволил крестьянам выкупать себе свободу, учредил Генеральные штаты, позволил представителям народа участвовать в судьбе Франции… А что скажут обо мне после моей смерти?.. Мои сыновья и мои братья похоронят вместе со мной все мои достижения, и народ забудет то хорошее, что я сделал. Останется лишь то, на что пришлось пойти ради блага государства. Уменьшение доли золота в монете, увеличение налогов, следствие по делу этих проклятых тамплиеров… Мой брат Карл утверждает, что я погубил рыцарство, лишив его льгот и выгод, которые давал свод законов Людовика Святого. Нанося удар по тамплиерам, говорит он, я наношу смертельные раны всему старому рыцарству, и тем обиднее, что делаю это руками тех, кто безроден и незнатен, руками Ногаре и Мариньи… И это самое обидное, с точки зрения моего драгоценного брата. Мои сыновья согласны с ним… И все-таки я король. Железный Король, как прозвал меня площадный люд…»

Мутная глубина зазеркалья отражала хмурое лицо короля – самого прекрасного и самого страшного монарха Европы. Филипп не отрывал взора от этой бездны, словно пытаясь разыскать в ней ответ на какой-то мучивший его вопрос, разгадать будущее своего царствования, и особенно – будущее без него. Он отчетливо слышал перезвон колоколов, сзывавших прихожан к обедне: вот колокольня Сен-Мартен, вот Сен-Жермен л’Оксеруа, за ними Сент-Эсташ; вот запел густой торжественный бас колокольни собора Богоматери, а далеко-далеко, словно робкий нестройный хор юных певчих, рассыпались в воздухе колоколенки предместных деревень. Ветерок шевелил тяжелые занавески там, где он распорядился снять оконные рамы. Как она живет в такой жаре?.. Не мудрено, что ее мучает мигрень.

Филипп Красивый не рассердился на Маргариту. Он сейчас не понимал даже, как нашло на него это губительное наваждение; это были чары юного тела, юного дыхания озорной принцессы, это был душный томительный аромат жасмина, пропитавший ее платье и кожу, будоражащий воображение и кровь. Несомненно, жаль, что она не его королева, но Господь не может допустить то, с чем должен бороться владыка наихристианнейшего государства во всем белом свете. Они говорят, что он, чрезмерно увлекшись политикой, закрывал глаза на двусмысленные развлечения своей лишенной внимания королевы, что он, терзаемый муками совести, не устроил следствия по факту преждевременной и таинственной смерти молодой пышущей здоровьем женщины, которая угасла в одночасье не иначе как путем колдовства. Говорят, что он просто побоялся узнавать нечто. А теперь будут говорить, что он преследует свою собственную невестку, и что в Лувре не иначе как поселился дьявол…

Его величество усмехнулся, и отражение уныло усмехнулось вслед за ним. Да, маленький дьявол с озорными ямочками на щеках, с такими соблазнительными завитками пушистых волос на гибкой шейке, с округлыми очертаниями невысокой фигурки… «Чтобы заставить улыбаться короля, - говорят Мариньи и Ногаре, - необходимо быть в сговоре с нечистым...»

Он покачал головой и отошел от зеркала.

 

 

Маргарита открыла глаза. Легкий сквознячок метался по комнате, играя кистями балдахина над ее головой. Она лежала на кровати, ощущая сквозь платье прохладный шелк покрывала, и перед ее глазами кружились крошечные золотые мушки.

Подняв тяжелые руки к голове, ее высочество ощутила под ладонями холодную мокрую тряпицу, от которой исходил тонкий тошнотворный аромат уксусной эссенции.

= Лидия… - позвала она, но голос не слушался, и она сама едва услышала его.

Она попыталась напрячь связки, но получался все тот же свистящий шепот. Тогда она осторожно повернула голову. Тонкая обжигающая струйка потекла по виску за ухо, к волосам.

Рамы были вынуты из окон, и по комнате нахально разгуливал легкий ветерок, прогнав теплый жасминовый угар. А еще по ней нахально разгуливал Филипп Готье д’Оне, разбрызгивая вокруг себя воду из плошки, словно сеятель, веером рассыпающий сверкающие на солнце жемчужины.

Маргарита пошевелилась, новая струйка потекла по шее, и она раздраженно ойкнула. Филипп поставил свою лоханку на столик и направился к ней.

= Приходили их высочества мадам Бланка и мадам Жанна, - тихо и участливо проговорил он, приблизившись. – Я прошел сюда сообщить об их приходе и увидел вас… Лидия уже разыскивает лекаря, а им дежурная дама сказала, что вы больны…

Какая Бланка, какая Жанна?.. Мысли в голове Маргариты медленно принимали четкие очертания, а, вспомнив про невесток, она заскрежетала зубами. Вот дьявол, теперь они точно сложили свое мнение о ней!

= Их высочества просили позволения принять их нынче вечером, если вам станет легче, - продолжал Филипп, глядя на нее полными тревоги зелеными глазами.

= Это вы расшнуровали мне платье? – Еще слабо, но уже игриво спросила она.

Он вспыхнул, но тут же улыбнулся.

= Нет, мадам. К сожалению, это сделала Лидия. Мне все не представляется случая отомстить вам за врачевание моих ран вашими безжалостными руками…

Маргарита вздрогнула, поморщилась и проглотила негодование. Как бы ей хотелось забыть все, что было с нею до Парижа! Как тяготило ее наличие общих воспоминаний с юным конюшим, которое позволяло тому оценивать каждый ее шаг!.. Она никогда не будет для него просто госпожой; он видел ее в отчаянии и в слабости, он знает, сколь обязана она ему. И главное, он знает, сколько мук доставляет ей то, что он посвящен в ее самые сокровенные тайны… Знает, что она зависит от него. Этими своими глазами, зелеными, как у болотного демона, он видит ее насквозь.

Она боялась Филиппа Готье д’Оне больше, чем Филиппа Красивого. Перед тем она может надеть маску, а пред этим – никогда. Глупое прошлое срывает с нее все маски. Лучше бы он ушел…

= Ступайте прочь, Филипп. Я устала от вас.

Он молча повернулся и исчез. Обиделся. Маргарита вздохнула. Опять не так. Она не хотела этого. Она приказала, он ушел, а она снова не попала в цель. Не может же он исчезнуть навеки или стереть что-то из своей или из ее памяти.

 

 

Над невысокой замковой стеной напротив окна глухо шелестел темный сад. Сумерки ложились на город; над курчавыми верхушками яблонь на фоне тусклого неба и буроватой полоской вечерней зари виднелись четкие контуры множества шпилей. Над ними медленно загорались тусклые звезды.

Ветерок влетал в окна, принося с собой запахи реки, улиц, печеного хлеба и дыма. Слышалось потрескивание факелов во дворе.

Маргарита в вишневом платье, расшитом по подолу жемчугом, стояла у зеркала. Лидия вонзала в ее прическу последние алмазные шпильки. Сейчас она наденет на шею госпожи ее любимое ожерелье из круглых гранатов, и Маргарита будет готова принимать гостей.

На столике уже царил бронзовый кувшин с бордо; рядом тускло посверкивали три усыпанных сердоликами бокала и стояло блюдо с фруктами. Вокруг неярко горели свечи в трех высоких шандалах.

Гранаты, словно капли крови, взблескивали на открытой шее юной королевы. Она чуть повернулась и бросила на себя взгляд из-за плеча. И вздохнула. И кому же досталась «вся эта красота», нянюшка Клермон?.. В глазах защипало от жалости к себе, но Маргарита только выше вскинула упрямый подбородок. И все же она необыкновенно хороша!

Послышались легкие шаги, и Маргарита повернулась к входящему в покой пажу.

Мальчик остановился под аркой, разделяющей покой и переднюю, и некоторое время смотрел на Маргариту, не в силах вымолвить ни слова. В его глазах сиял восторг. Ее высочество с улыбкой склонила голову к плечу, и острые алмазные искры, метнувшиеся из волос, вернули пажа в чувство. Он прокашлялся.

= К вам их высочества мадам Жанна и мадам Бланка, - он поклонился.

= Зови, - Маргарита отошла к окну.

 

 

 

 

 

 

 

Глава 3.

 

 

О

н был свободен этим вечером: Людовик заперся в своих покоях, а Маргарита была занята с невестками и обходилась услугами пажей. Таким образом, у Филиппа появилось свободное время, и он удалился к себе.

Оба окна в его комнате были раскрыты настежь; Филипп давно уничтожил следы того детского бунта, когда загородил окно, выходящее на фасад королевского крыла. Он скинул плащ и сел на подоконник.

В окнах Маргариты неярко переливались красноватые и рыжие отблески свечей, слышался негромкий смех. Сад глухо рокотал в сумерках; за зубчатой стеной журчала река, мерцали редкие городские огни, и доносился приглушенный расстоянием гул парижских улиц. Пронесся перезвон колоколен, сердито бухнул колокол собора Богоматери, возле самого уха ему серебристо ответил голосок Сент-Шапель. В окрестных деревнях поочередно пропели к вечерне мелкие колоколенки – в Батиньоле, Монмартре, затем, с опозданием, в Вожираре. Вожирарский звонарь всегда пропускал свою очередь, и Филиппу представлялось, как он делает торопливый глоток из бутылки, закашливается и уж потом дергает веревку... Все эти вечерние звуки то усиливались, то отдалялись по прихоти поднявшегося к вечеру ветерка, и временами казалось, что ты паришь над городом и садом, вдыхая аромат речной тины, вечернего хлеба и тонкий запах начинающей вянуть листвы.

За городскими огнями темнела на фоне сумеречного неба неровная цепочка лесов – Венсен, Жантийи, Монтре… Сквозь них тянулась дорога на Шарантон и Кретей, и дальше в синие холмы и темные виноградники Бургундии. Где-то там живет Реми. Чем он сейчас занят?..

В покоях Маргариты заиграли на лютне. Слава Господу, хоть здесь пока мир и покой. Надолго ли? И эта странная болезнь Маргариты… Филипп помотал головой, отбрасывая мысли о королеве Наваррской. Какое ему дело, его миссия давно окончена, и он уже не в ответе за нее. Пора думать о своей дальнейшей жизни, вот и отец пишет – женись, сынок, бери пример со старшего брата, что оторвал себе одну из Монморанси… Присмотри, мол, и себе при дворе девицу.

Восемнадцатилетний Филипп был богат. Ленные владения, находившиеся между Понтуазом и Люзаршем – принадлежавшая ему часть отцовских земель, - приносили огромный доход, и юный рыцарь считался одним из первых женихов при дворе.

Филипп покачал головой. Мессир Ногаре то и дело заговаривает о своей младшей дочери Летиции. Старый рыцарь хочет породниться со старинным дворянским родом, и его тощей дочери, видимо, наплевать на то, что намеченный жених горбат.

Со двора донесся дробный стук копыт; промчались всадники с факелами, за ними на пегой лошадке во двор вылетел капитан королевских лучников Алан де Парейль, тот самый, что всегда сопровождал заключенных в судилище и на пытки. Его бледное лицо, на котором играли отблески от кольчуги, было скучно, как всегда при исполнении неприятных обязанностей. За всадниками прогрохотала по двору маленькая карета без окон, наполнив все вокруг многократным эхом визжащих осей и дроботом деревянных колес по булыжнику. Карета промчалась к дальнему крылу, в котором находился вход в казематы; последним на своем черном аргамаке проскакал Гийом де Ногаре. Факельщики свернули за угол, и только их длинные тени, укорачиваясь, продолжали некоторое время трепетать на булыжнике.

Филипп спрыгнул с подоконника. Снова тамплиеры. Снова его величество взялся за дело. Это происходило приступами, словно вдохновение. Изредка король на некоторое время приостанавливал судилище (Ногаре, правда, работал над своим следствием без устали день и ночь), а потом принимался с новой силой пытать и заслушивать.

По мнению Ногаре, беда свалилась на тамплиеров в тот злосчастный день, когда его величество попросил у Великого магистра Жака де Моле разрешения вступить в орден. Он знал, что по своему сану он мог сразу же занять место Великого магистра. Королю, как мне кажется, нужна была не только эта вторая власть (которая, кстати, могла поспорить с королевской), а деньги тамплиеров, в которых он нуждался в связи с завоеванием для короны новых земель. Капитул ответил ему категорическим отказом, и это вовсе не значило, что Жак де Моле боялся потерять свое место. «Среди командоров наших не может быть государей», - так записано в своде законом ордена тамплиеров. Это произошло в августе нынешнего года.

Его величество не смог простить унижения. С началом октября Ногаре взялся за дело; трудно сказать, заметил ли кто-то еще, что эта странная цепь слухов и сплетен, «героями» которых были тамплиеры, возникла вдруг, внезапно и исподволь. Говорили, что они спекулируют зерном и заставляют народ голодать, что им безразлична судьба Гроба Господня и что они только и делали, что грабили неверных и набивали свою мошну… Это было очень противно и несправедливо. Великий магистр тамплиеров крестил принцессу Изабеллу, когда она родилась, многие годы орден служил королю верой и правдой. Не они ли, тамплиеры, много дней укрывали его величество со всем его двором в те страшные дни 1305 года, когда народ Парижа взбунтовался, взбешенный «порчей монеты»?.. В их неприступной крепости в самом сердце Парижа хранилась казна королевства. А теперь его величество вдруг приказал перевезти казну из Тампля в Лувр.

На прошлой неделе Жак де Моле возглавлял процессию на погребении почившей супруги Карла Валуа, куда был приглашен по настоянию короля. Его величество назвал его братом…

Филипп не знал, как чувствовать себя в связи со всем этим. Не знал, как относиться теперь к Ногаре. Для юного рыцаря он был справедливейшим человеком на земле, хотя и творил он порою непомерно жестокий суд. Он был благороден, и Филипп много лет был убежден, что случись королю дать своему министру неправедное приказание, рыцарь Ногаре гордо откажется выполнять его. Кто скажет, с чего в голове Филиппа засели эти нелепые детские предположения?.. Может, прав Карл Валуа, и рыцарство доживает свои последние дни?..

По дворцу пополз едва уловимый смрад, сопутствующий назреванию трагедии. Запах страха, не он ли притушивает факелы в переходах и галереях и рождает осторожный бестелесный шепот, множащийся под высокими сырыми сводами?.. Филипп ощутил это на собственной шкуре: стоило ему появиться где-то, как разговоры приглушались, и он чувствовал на себе осторожные быстрые взгляды. Если раньше юноша гордился тем, что влияние Ногаре распространяется на его персону, то сейчас тень его имени, лежащая на нем, начала тяготить Филиппа.

В глазах придворных Филипп стал центральной фигурой; на нем сосредотачивалось внимание общества. Поверенный в делах молодого двора, камердинер Людовика и бессменный телохранитель Маргариты; воспитанник Ногаре, с которым тот довольно часто встречается для личных бесед. О чем они толкуют, запершись вместе? Что докладывает этот выскочка Филипп Готье д’Оне своему бывшему воспитателю?.. С ним стали искать дружбы даже те, кто долгие годы высокомерно не замечал его. Это было страшно. Близость с Ногаре сослужила юноше сомнительную службу, и никогда еще он не чувствовал себя столь отвратительно; даже тогда, в Дижоне, у него было право оправдаться, а сейчас Филипп оказался в тесной ловушке собственной репутации.

Он отошел от окна и налил вина в бокал. Уселся в деревянное кресло, с трудом устроив больную ногу на низенькой скамеечке. Пригубил вино, и вдруг его обожгло. Вот почему он так крепко задумался о тамплиерах! Какое-то первобытное чувство в его голове продолжало заставлять его думать о Маргарите, как он ни старался. Сегодня она нагрубила королю. Должен ли ее телохранитель предположить, что безопасность ее с этого момента стала очень мало стоить? Филипп похолодел, и бокал с вином задрожал в руке. Он поставил бокал на стол. Быть может, его величество уделит свое внимание чему-то более интересному?..

Филипп выбрался из кресла и накинул плащ. Пристегнул к поясу короткий меч, служивший для дежурства, оставил на столе горящую свечу (пусть она погаснет ближе к рассвету), и вышел.

 

 

Это был один из самых славных вечеров в жизни Маргариты. Маленькие бургундские графини оказались приятными собеседницами. Они пришли вовремя, сияя восторгом от новых, еще не приевшихся переживаний; для них Лувр был еще прекрасен, а новая жизнь удивительна, им еще мерещились балы и сверкание сокровищ, головокружительный успех и жизнь, полная радостей.

Они вбежали в покои Маргариты, щебеча приветствия: первая Бланка, вторая – Жанна. Двенадцатилетняя Бланка казалась неуправляемой, она ни секунды не могла усидеть на месте – все время вертелась, жестикулировала и сверкала своими темно-карими глазами. Подлетев к Маргарите, она, смеясь, схватила ее за руки и, приподнявшись на носках, чмокнула в обе щеки. Она была невысока ростом, ребячлива и похожа на фарфоровую куколку. На румяных щеках играли ямочки, золотистые кудряшки выбивались из прически. Юная королева со снисходительной грустью смотрела на нее.

Вслед за сестрой к Маргарите приблизилась Жанна. Пятнадцатилетняя красавица была высока, стройна и жеманна, двигалась манерно и плавно, словно боялась всколыхнуть и потревожить беломраморные округлости своего тела. Ее головка с тщательно уложенными на затылке пепельно-розовыми пушистыми косами была изящно и величественно посажена на длинную сильную шею, слегка изогнутую с грацией породистой лошадки. Небольшие чуточку приподнятые к вискам светло-серые глаза над высокими скулами тепло и ясно смотрели на Маргариту. Молодые женщины поклонились друг другу, затем Жанна, как и сестра, взяла Маргариту за руки и с улыбкой оглядела ее.

= Ну, здравствуй, сестренка, - она порывисто обняла Маргариту. – Я рада тебя встретить здесь. Сколько мы не виделись?..

= Семь лет, - ее высочество жестом пригласила сестер сесть у открытого окна на диванчики вокруг уставленного вином и фруктами стола.

Жанна была мягка и приятна, Маргарита почти физически ощущала ее присутствие, словно в покои вошла большая кошка. Устроившись на мягком диванчике, графиня Пуатье выглядела так, словно вот-вот замурлычет.

Маленькая графиня де ла Марш во все глаза смотрела на Маргариту, на изысканный крой ее вишневого платья, на тщательно уложенные волосы с алмазными шпильками. Она с первой минуты восхищалась невесткой, и уже готова была выйти из-под привычного с раннего детства влияния старшей сестры, обратив свое внимание на Маргариту. Как она хороша, как изысканна, какая у нее обворожительная манера говорить, растягивая слова (Бланка непременно должна научиться этому!)… Ах, если бы она умела так со вкусом одеваться!.. У Бланки была страсть к украшениям и нарядам, и ей казалось, что ее красота станет еще заметнее и лучезарнее, если она наденет на себя побольше безделушек, если платья ее, затканные золотом и жемчугом, будут громыхать, словно латы, от тяжести драгоценного металла. Однако, разглядывая королеву Наваррскую, юная графиня вдруг поняла, что не отягощенная драгоценностями Маргарита, чья широкая юбка матово сияла естественными для бархата переливами света и тени, на чьей шее скромно и изысканно посверкивало одно-единственное ожерелье из граната, выглядела в десять раз дороже, чем она. И Бланке на секунду сделалось неловко в своем самом лучшем, самом дорогом платье, которое так хвалил вчера ее юный супруг, пока не принялся отыскивать в грохочущей ткани лазейку, чтобы добраться до нее… Но неловкость быстро прошла. Маленькая графиня твердо решила потолковать (без сестры) с Маргаритой и заказать себе все похожее, и на том успокоилась.

Пока паж разливал вино по бокалам, Маргарита внимательно изучала невесток. Их платья были громоздки и поражали обилием крупных украшений, прически устарели. Молодые женщины напоминали провинциальных кумушек; они то и дело робко озирались, жадными глазами разглядывая убранство комнаты и безделушки Маргариты, ткань балдахина, зеркало, инкрустированный столик и напольные вазы. Маргарита вздохнула. Неужели и у нее был такой же жалкий и трогательный вид, когда она впервые переступила порог этих комнат?..

Жанна держалась строго и изысканно, тем не менее оживленно поддерживая разговор и болтая о последних новостях из Бургундии, о своих впечатлениях от двора, от короля, от своего мужа. Видно было, что жеманные манеры она впитала с молоком матери, и они не были следствием какого-то особого отношения к собеседницам. Она такой родилась, и часто те, кто встречался с ней впервые, обманывались ее кажущейся строгостью. Маргарите было приятно общаться с ней. Жанна была начитанна, умна и обо всем имела свое суждение. Она изящно иронизировала над тем, над чем можно было шутить, и Маргарита от души веселилась вместе с нею.

Бланка, сверкая разноцветными каменьями в отделке платья, наигрывала что-то на лютне и мурлыкала себе под нос. Жанна, откинувшись на спинку диванчика, разглядывала на свет самоцветную отделку бокала.

= А если серьезно, - негромко произнесла она, искоса бросив на Маргариту внимательный взгляд. – Если серьезно, то как ты вообще себя чувствуешь здесь?

Маргарита пожала плечами и, склонив голову набок, посмотрела на кончик свой туфельки.

= По дому я не скучаю, - уклончиво ответила она.

Жанна усмехнулась:

= Ну, я тоже не горю желанием поскучать по матушке.

Они негромко рассмеялись. Жанна поставила бокал на столик и грациозно уселась на ковер у ног Маргариты, поиграла ее переливающимся подолом.

= Маргарита, ты понимаешь, о чем я… - Она внимательно рассматривала вышивку. – Как тут живется?

= Как только родишь первенца, его величество перестанет следить за каждым твоим шагом, и за твою жизнь можно будет дать побольше, чем за жизнь последней прачки Лувра…

= Прачкам гораздо приятнее живется, да, Маргарита? – Жанна подняла на нее внимательные ласковые глаза. – Они вольны в своих привязанностях.

Маргарита покачала головой и отпила из бокала. Из раскрытого окна доносился цокот копыт, усталое ржание и отрывистые мужские голоса, эхом отскакивающие от стен. Что-то тревожное поселилось в Лувре. Как сказать обо всем этой девушке, которую видишь впервые за несколько лет? Да и как она сможет понять тебя, Маргарита, если муж ее и умен, и пригож, и доставил ей немало удовольствия нынче ночью. Это видно по блеску в ее глазах, когда разговор касается графа Пуатье… Но так будет недолго, ибо угадывала Маргарита беспокойство и смуту в самой глубине кошачьих глаз племянницы. Самая прекрасная участь может оказаться напастью, если она предопределена. Но есть в ней некий стержень, который удержит благоразумную Жанну в узде, если потребуется. Маргарита с удовольствием ощущала, как по горлу стекают сладкие обжигающие струи вина. Она не была завистлива, чужие достоинства уважала и восхищалась теми из них, которых была лишена сама. В Жанне есть подлинное величие, врожденное… Юной королеве Наварры казалось, что сама она не обладает таковым. Маргарита всегда была требовательна к себе, да и воспитывали ее не как Жанну, не готовили к некой высокой награде. Ей казалось, что она все еще озорная провинциальная принцесса, у которой нет ничего, кроме громкого имени, и она была бы очень удивлена, если бы Филипп сказал ей, насколько изменилась на его глазах она, девочка, превратившись за какие-то три года в первую даму королевства, чье имя произносят с придыханием…

От муторных мыслей ее отвлек шорох за драпировкой, разделявшей гостиную и переднюю. Она повернула голову. Занавеска откинулась, и под аркой очутился Филипп д’Оне. Он почтительно склонил голову, приветствуя Маргариту, затем Жанну и Бланку.

= Мессир, ведь я отпустила вас, - удивленно проговорила она. – Что-то случилось?

= Нет, мадам, - он покачал головой. – Я просто решил, что, если вдруг понадоблюсь вам…

Маргарита поднялась.

= Мессир Филипп Готье д’Оне, - представила она юношу. – Камердинер моего мужа и мой личный конюший.

Графини кивком поприветствовали юношу. Бланка дружески улыбнулась и снова наклонилась над лютней; Жанна удостоила его чуть более долгим вниманием, оглядев с головы до ног.

= Вам необходимо отдохнуть, Филипп, - ласково произнесла Маргарита. – Прошу, ступайте к себе.

Юноша снова поклонился:

= Но сегодня некому больше дежурить у вас. Я побуду в прихожей, так будет спокойнее.

Маргарита подошла поближе:

= Все в порядке, Филипп? – Она с тревогой заглянула ему в лицо.

= Да, мадам. Простите. Я пойду.

Еще раз поклонившись всем троим, Филипп вышел, чтобы устроиться в прихожей.

Он и не смог бы объяснить, почему он так встревожен, что удалил сегодняшнюю охрану и решил подежурить сам. В конце концов, король ведь не сможет навредить Маргарите прямо сейчас. Для таких вещей требуется время, а его величество к тому же отходчив. Тем более, если дело касается его любимой невестки. Скорее всего, Маргарите ничего не угрожает. Но Филиппу было как-то спокойнее устроиться на ночлег под ее дверью; тем более что дамы Маргариты сегодня отпущены на ночь, и непонятные дела вершатся теперешними ночами под сводами Лувра.

Маргарита вернулась на свое место:

= Еще вина? Кушайте фрукты, девочки.

Жанна аккуратно разрезала яблочко.

= И ты нормально переносишь его присутствие? – Она кивнула в сторону прихожей.

= Ну да… - Растерялась Маргарита. – А что?

= Но он же горбат! – Простодушно выпалила Бланка.

Маргарита недоуменно и медленно повернула голову к еще качавшейся драпировке.

= Горбат?!..

 

 

Глава 4

 

Н

а заре следующего дня все сделалось ясным и понятным. Это было поистине страшное число – пятница тринадцатое октября. Король Филипп и Ногаре, раскинувшие гигантские щупальца сыска, нынче ночью от имени Святой инквизиции арестовали всех тамплиеров Франции по обвинению в ереси.

Ногаре собственноручно арестовал сто сорок рыцарей Тампля во главе с Жаком де Моле. Великого магистра он препроводил в казематы Лувра; это и наблюдал Филипп д’Оне из своего окна.

Сумерки повисли над королевством; Карл Валуа обтянул свое объемистое брюшко черным бархатом, выказывая траур, какого не носил даже по почившей супруге. Правда, отделка его костюма сверкала-таки бриллиантами.

Заседание королевского совета накануне вечером затянулось, в зале заседаний много кричали, а разошлись злые и усталые. Первым вышел его величество и, меряя длинными ногами коридор, сосредоточенно устремился в подвал. За ним последовал мрачный, как туча, Ногаре. Об руку со старшим племянником и с младшим, пыхтя, удалился Карл Валуа. Филипп Пуатье, потирая больные виски, опрометью ринулся к себе, чтобы забыть неприятный разговор в объятиях прелестной Жанны. Вчера королевский хранитель печати архиепископ Нарбоннский отказался скрепить ордер на арест тамплиеров, и король, вырвав печать из его недостойных рук, швырнул ее Ногаре. Канцлер стал хранителем печати; могущество его возросло стократ. Колесо правосудия завертелось; сколько судеб подомнет оно под себя, перемелет?.. Сегодня Ногаре зачитал признания нескольких из сотен допрошенных тамплиеров; признавались они и в содомском грехе, и в том, что неофитов заставляли плевать на распятие, и Бог знает, в чем еще … Карл Валуа был все-таки прав: что-то случилось с рыцарством во Франции.

Пущенные Ногаре и его подручными темные слухи о спекуляциях и колдовстве тамплиеров сыграли свою роль: его величество убедил Великого магистра начать расследование во имя чести ордена. И вот теперь Жак де Моле в подземелье Лувра, и Ногаре красными и воспаленными от усталости глазами зачитывает первые результаты допросов его приспешников.

 

 

Глава 5

 

П

оистине страшный нынче октябрь. И эти неожиданные заморозки: вчера была летняя духота, а сегодня на рассвете все лужи были подернуты льдом. Словно Господь рассердился на нас. Озимые погибли на полях, - значит, следующим летом нас ожидает голод. В лесах, говорят, завелся дикий человек, а в Сене недалеко от Парижа мальчишки выловили говорящую рыбину, которая напророчила ужасные бедствия Капетингам… А тут еще эти аресты. И спину ломит так, как никогда, и бродишь ночами по галереям Лувра, словно призрак, пугая стражу… Ночи сырые и морозные; как там внизу, в подвалах, несчастные тамплиеры?..

Непрекращающаяся боль в позвоночнике не давала мне спать. Я вышел из комнаты и отправился побродить. Под ногами хрустели льдинки, в которые превратилась вся сырость, набравшаяся за прошедшие дни в коридоры и комнаты Лувра.

Я медленно шел вдоль ряда окон, составляющих галерею основного здания. По внешней стене двора, погромыхивая железом не в такт, прошли часовые. Они покашливали и негромко ругались, а Луна высвечивала облачка пара вокруг их голов. Где-то залаяла собака и, словно захлебнувшись, затихла. Длинная собачья тень, приникнув носом к земле, пробежала по двору. Какая тишина. Ночь в Лувре – и такая тишь, словно все замерзли и попрятались. Скорее всего, так оно и было. Вон в западном крыле светятся окна покоев короля. Рядом – тусклый приглушенный свет в апартаментах Филиппа Пуатье. Его собственный долговязый силуэт маячит в одном из окон. Рядом стоит кто-то со сложенными на груди руками. Я пригляделся. Так и есть, Людовик д’Эвре, брат короля. Собственный совет у графа Пуатье… Интересно, где сейчас мессир Ногаре?..

= Филипп, что ты здесь делаешь?

Я вздрогнул и обернулся. У этого человека была феноменальная способность подкрадываться бесшумно, несмотря на хрупкую ледяную корочку под ногами. Он смотрел на меня своими черными глазами так, словно хотел пробуравить насквозь. С минуту поизучав мои глаза, канцлер отрывисто произнес:

= Ты свободен, - и умереть мне на месте, если это не прозвучало как приказ. – Пойдем со мной. Тебе будет полезно.

 

 

Я никогда не бывал в подземельях Лувра и не горел желанием туда попасть; поэтому то, что я увидел, последовав за учителем, сильно впечатлило меня. Мы проходили по длинным коридорам, причем приходилось пригибаться, чтобы не задеть потолок; где-то близко журчала вода, что будило печальные воспоминания о темнице Дижонского замка. Время от времени попадались проделанные в полу четырехугольные отверстия, забранные решетками; под ними шумели воды Сены, и я на всякий случай обходил их, прижимаясь к скользкой стене.

Маленькое помещение, в которое завел меня учитель, даже помещением трудно было назвать. Это была каморка чуть побольше собачьей конуры, в которую мы вошли, пригибаясь; в ней стоял густой смрад, и мне понадобилось некоторое время, чтобы восстановить дыхание. Было совсем не жарко, даже весьма холодно, однако воздуха в каморке было так мало, что я тут же начал ни с того ни с сего обливаться потом.

Мой долговязый спутник сразу уселся на грубо сколоченный табурет у стены, и его ноги заняли собой все пространство. Мне пришлось пригнуть шею, и в этом неприятном положении я рассмотрел секретаря, сидящего на чурбачке в углу со всеми своими принадлежностями, и дряхлого старика, в котором, приглядевшись, с трудом узнал бывшего Великого магистра ордена Тамплиеров.

Старик сидел на куче прелой соломы, прислонившись спиной к сырой, в натеках плесени, стене. Его все время мелко трясло, и до меня доносилось громкое свистящее дыхание, словно в его легких была большая дыра. Неестественно длинные, словно паучьи, кисти рук беспрестанно двигались, перебирая складки убогого одеяния, на пальцах выпирали ревматические узлы.

Я не мог поверить в то, что за сутки можно превратиться в живой скелет, однако магистр был очень стар, к тому же сознавал всю серьезность своего положения. Но все же, несмотря на моральное и физическое истощение, магистр держался достойно. Голова его, время от времени подергивающаяся, была вызывающе поднята; из-под косматых бровей, направленные на рассевшегося Ногаре, горели острые внимательные глаза.

Я мотал головой, чтобы утихомирить ноющую боль в постепенно затекающей шее, а также, чтобы избавиться от невыносимой вони, из-за которой щипало глаза. Чадящий в железной скобе факел вносил свою лепту в букет физических ощущений, и поэтому мне хотелось кашлять, плакать, сморкаться и плеваться одновременно. Пока я разбирался в своих ощущениях, Ногаре начал допрос.

= Жак де Моле, вы признаете, что заставляли неофитов плевать на распятие и тем самым отрекаться от Господа нашего Иисуса Христа?

Секретарь перекрестился. Старик выпрямился, насколько мог, и тихим, но ровным голосом произнес:

= Вы уже задавали мне этот вопрос. Повторяю, подобные заявления могут исходить только из уст еретиков, изгнанных из Ордена.

= Вы сами и являетесь еретиками, - зевнув, произнес Ногаре. – Мне тоже не доставляет удовольствия общаться с вами при таких обстоятельствах. Однако ваш орден с самых первых дней своего существования занимался исключительно ростовщическими делами, и его величество слишком долго изволил благосклонно смотреть на ваши деяния. Народ голодает из-за того, что вы прибрали к рукам торговлю зерном…

= Ваши обвинения беспочвенны, - уже громче произнес старец. Он шевельнулся, и в маленьком каменном мешке громко звякнула цепь, тянущаяся от его ноги кольцу в стене.

= Где сокровища Ордена? – Подался вперед Ногаре.

= Вам их не увидеть, - горько усмехнулся Жак де Моле.

= Вы спрятали их! – Возвысил голос Ногаре. – Признайтесь же, мессир, признайтесь перед лицом моим и Всемогущего Господа, который взирает на нас сию минуту, - его голос заполнил собой все пространство, грозно завибрировал вместе с воздухом, - признайтесь в том, что в лоне Ордена зрел заговор против короля и папы Климента!

= Мне не в чем признаваться, - магистр прищурил глаза, и я вдруг увидел едкую улыбку, прячущуюся в патриаршей бороде. – Ваш папа Климент – марионетка короля. Мне не в чем признаваться перед лицом человека, который убил папу Бонифация.

Ногаре резко встал и хотел выпрямиться во весь рост, но из-за низкого потолка ему это не удалось. Тогда он подошел к магистру и навис над ним, словно адская тень. Воздух сгустился окончательно, чад факела плавал между похожими на призраков людьми, словно где-то рядом уже разверзлась бездна.

= Сегодня же на рассвете вас переведут в подвалы Тампля, к остальным изменникам, - негромко и веско проговорил Ногаре. – Мы найдем доказательства ваших преступлений, и вас будут судить. Многие уже признались в грехах Ордена, и вы тоже рано или поздно сознаетесь…

= Мне не в чем сознаваться, - снова проговорил старик.

= Пойдем, Филипп, - Ногаре, кивнув секретарю, шагнул ко мне. Я посторонился, пропуская его. Согнувшись, чтобы не стукнуться о притолоку, он развернулся в дверях.

= Подумайте о себе, мессир де Моле, - как бы между прочим произнес он. – Вы уже старик, ваше здоровье будет подорвано этой сыростью, и вы не выдержите тех испытаний, которые сулит вам Господь.

Старик побледнел и на несколько секунд перестал дрожать. Ответив пристальным взглядом на слова Ногаре, он зашевелил губами, беззвучно читая молитву. Не было сомнений в том, что первый канцлер грозит старику пытками, и я невольно вздрогнул. Неужели Ногаре станет пытать немощного старика?!..

Закрывая за собой дверцу, Ногаре повернулся ко мне, и я похолодел, - таким жгучим черным огнем светились его глаза. Как у тигра, терзающего добычу.

Мимо, пригибаясь, прошмыгнул секретарь; Ногаре придержал меня за локоть.

= Я хочу поговорить с тобой, мальчик, - мягко произнес он, и эта мягкость тоже наводила на мысль о лапах свирепого зверя. – Мне кажется, что тебе, при нынешнем твоем положении, недостаточно тех уроков, что ты получил в провинции.

= Что вы хотите этим сказать?.. – Я все еще был под впечатлением, и мой голос слегка сорвался в конце фразы.

Он проделал все это только ради меня, - пронеслось в голове. Что же хотел преподать мне мой бывший учитель?

Пальцы Ногаре сильнее сжали мой локоть; он быстро повел меня по коридору. Свернув в боковой проход, мы очутились в зале с высоким потолком, слабо освещенной несколькими факелами. Вдоль одной из стен стоял длинный стол со скамьей, в другой зияла разверстая пасть пустого камина. Третья стена была до потолка заставлена шкафами; под страхом смертной казни к этим шкафам не то что нельзя было приближаться, но даже спрашивать Ногаре, что таят длинные ряды свитков на узких полках. Явственно журчала за толстыми стенами вода Сены, вокруг были развешаны орудия известного назначения; при виде их я уже в который раз за эту ночь внутренне похолодел.

Ногаре прошелся по пыточной так, словно это был кабинет в его дворце. Шаги с неестественным гулким эхом шуршали по чисто подметенному полу. Потом он уселся за стол и положил длинные руки на столешницу.

= Здесь нас никто не услышит. Присаживайся, - пригласил он.

Стараясь не смотреть по сторонам, я подошел к столу и тоже уселся. Воздух этого помещения не содержал смрадных запахов, только сырость ползла изо всех углов; тяжесть высокого потолка давила на плечи, и мне пришлось взять себя в руки. Древнее бремя грехов и признаний, проклятий и страдания, сочившееся из всех щелей, изо всех этих скользких пятисотлетних камней, сдавливало виски, заставляя пульс учащенно стучать. Не было холодно, но все тело норовило забиться в той же лихорадке, что терзала несчастного магистра. Мне казалось, что я чувствую въевшийся в камни липкий запах крови.

Ногаре смотрел на меня; его каменное лицо не выражало никаких чувств. Черные глаза почти ощутимо ощупывали меня. Я потихоньку начинал дрожать.

= Ты являешься телохранителем ее высочества, - тихо начал Ногаре, и все своды глухо повторили его голос. – Тебе позволено носить ее цвета и защищать ее имя на турнирах. Ты спишь в том же крыле, где расположены апартаменты их высочеств. Это породило тебе множество врагов, ты знаешь об этом?

Я пожал плечами. Как же без этого?

= Ответь мне, Филипп, - недовольно поморщился Ногаре. – Ты отдаешь себе отчет в том, что происходит вокруг тебя?

= Да, мессир, - голос мой прозвучал сипло, и мне пришлось прокашляться и повторить фразу.

Ногаре кивнул.

= Что думает о тебе ее высочество?

= Не знаю, мессир.

Ногаре снова кивнул.

= Правильно. Почаще вставляй в свою речь эти слова. И советую тебе ими ограничиться…

= Сейчас, мессир?

Он уперся ладонями в стол и вытянул спину.

= Ты разболтался в роскоши дамских апартаментов, - в его голосе зазвенел металл. - Ты – раб золотого колокольчика! Не к такой службе готовил я тебя.

= Эта служба не менее почетна, чем любая другая, мессир.

Ногаре хлопнул ладонью по чисто выскобленному столу:

= Может быть, на вашем этаже так и на самом деле считается. Здесь – все иначе. Здесь, под землей, познаются истинные ценности. Когда-нибудь и ты с ужасом поймешь, что жил лишь ради того, чтобы стать пажом мадам, кормиться объедками с ее стола, отгонять мух от ее лица, когда она спит, таскать ее шлейф, когда она изволит гулять, подавать ей блюда, когда обедает, веселиться, когда ей заблагорассудится, и замолкать по ее повелению… Ты сражался и страдал ради того, чтобы твоя жизнь всецело зависела от воли взбалмошной женщины?

Его голос отражался от каждого камня и грохотал вокруг. Но вот громкое эхо последних слов затихло, и Ногаре тяжело вздохнул.

= А я считал, - уже другим голосом проговорил он, - что скорее тамплиер перестанет пить вино, чем девчонка сделает из моего лучшего ученика Филиппа Готье д’Оне то, что она сделала!..

Как ни был я обижен этой строгой отповедью, от меня не ускользнуло, что канцлер назвал меня «лучшим», и что-то в моей душе вздрогнуло от удовольствия.

Я ожидал продолжения разговора и уже приготовился ответить, но Ногаре, не дав сказать ни одного слова, встал и поманил меня за собой. Вероятно, он считал, что высказал все, что хотел, и ему не интересно было знать, что думает по этому поводу его ученик.

У выхода из залы, прежде чем толкнуть дубовую дверь, Ногаре повернулся ко мне; умными внимательными глазами он пристально смотрел в мои глаза.

= Несправедливо и подло поступает тот, - тихо и проникновенно заговорил он, - кто полагает, что женщина предпочитает прежде всего льстивое восхищение и покорную страсть. Та единственная женщина, что в самом деле достойна твоего преклонения, прежде всего должна ценить доблесть твою и честь.

Он помолчал, глядя мимо и, видимо, вспоминая что-то свое, потаенное. Осторожно взяв меня за плечи, он снова почтил меня долгим странным взглядом.

= Рыцарь, что служит отечеству своему и нашей вере доблестно и самоотверженно, не нуждается в том, чтобы умолять о взаимности, пуская в ход фальшь и уловки, достойные лишь фигляров, - он перевел дух и помотал головой, чтобы отогнать от своего внутреннего взора некий образ. – Та, что действительно достойна любви такого мужа, сама в долгу перед ним, и ее ответная приязнь служит венцом его славному подвигу. – Он снова вздохнул. – Вот что я хотел сказать тебе, мой мальчик.

Мне больше не хотелось оправдываться.

= Мессир, - мой голос сорвался на хриплый шепот. – Такая награда была бы чересчур дорога для меня. Она может оказаться столь же несовместима с жизнью вашего покорного слуги, как содомский грех или государственная измена.

Губы канцлера едва заметно дрогнули в улыбке, он наклонил голову.

= Я рад, что ты понял меня, мой мальчик.

Он крепко пожал мою руку чуть выше локтя, толкнул дверь и вышел первым. Мы снова очутились в коридоре; с громким долгим скрежетом повернулся ключ. Ногаре повесил его себе на пояс.

= Я хочу, чтобы ты никогда больше здесь не бывал, Филипп, - усталым тоном произнес он. - Теперь ступай.

 

 

Глава 6

 

К

аким образом я умудрился простудиться, ума не приложу. Все следующее утро я кашлял, и Маргарита даже прислала мне с пажом жженый сахар, перетертый с какой-то горькой травой, напоминавшей полынь. Я послушно съел его и запил теплым вином, а после этого кашель усилился, из глаз потекли слезы, а голос почти пропал. Почуяв, что дело плохо, я вызвал дежурного гвардейца и попросил его, чтобы Маргарита не осталась сегодня без охраны. Во дворце поселилась тревога, и сменщик, которому я оказывал немалую услугу своим добровольным ежедневным дежурством, согласился помочь мне.

К обеду стены вокруг начали красиво колыхаться, как волны, и я улегся в постель. Воздух в комнате стал тяжелым, словно свинец, и давил на грудь, подобно громадной подушке. Звон цепей, эхо голоса Ногаре и треск факелов чудились мне сквозь липкий туман, залепивший глаза и уши. В голове мешались мысли одна другой страшнее: то я видел себя в пыточной, и висящие по стенам цепи сами, словно змеи, подбирались ко мне, желая опутать и задушить, то Арман де Лонгвик бесконечное количество раз ударял меня своим тяжелым мечом... Привиделась даже огромная тень Ногаре, выросшая до размеров комнаты; она надвигалась на меня и тянула окровавленные руки.

Время от времени я чувствовал, что лежу навзничь на кровати, и доски, по которым распластано мое тело, раскалены, как жаровня. Я не мог спать на перине из-за покалеченной спины, и теперь чувствовал проклятые доски каждой косточкой; все кости, и больные, и здоровые, нещадно ныли. Грудь болела и саднила, а кашлять я не мог, потому что горло распухло, и больно было даже глотать. Я лежал и смотрел на перевернутый силуэт дерева в окне над головой; он то белел, то чернел в моих глазах. Я не мог пошевелиться и только думал о том, что завтра Людовик в кои-то веки собирался с братьями на охоту, а я вынужден валяться здесь, как никому не нужный старый башмак. Мне приходили в голову печальные мысли о том, что я, калека, теперь буду лежать здесь до весны, и никто не придет проведать о моей судьбе.

 

 

Поздняя осень уже успела заметать белизной виноградные холмы; тонкий снежный покров был испещрен заячьими следами. Пахло приближающейся зимой - пряным дымком топившихся печей, морозным воздухом и мокрой шерстью.

Реми возвращался с охоты; у его седла, привязанные за лапки, болтались заячьи тушки. Справа от дороги прыгал по кочкам черный пес, стараясь не отставать от хозяина. Он радовался прогулке и оглушительно лаял на вспугнутых сорок.

Конь шел неторопливо, - всадник не старался натягивать поводья, он рассеянно смотрел на дорогу между конскими ушами. Брови его были сосредоточенно сведены, губы то и дело сжимались, превращаясь в узкую полосочку, - Реми размышлял.

За прошедшие месяцы молодой егерь сильно изменился: лицо его стало тверже, между бровями залегла тоненькая складка, а глаза смотрели уже не так приветливо, - они остро вонзались в собеседника, и в них читалось едкое недоверие ко всему. Челка, выбивавшаяся из-под капюшона, блестела на солнце, - события последнего времени стоили Реми множества седых волос.

Выйдя на развилку дорог, конь по привычке повернул к замку, и Реми натянул поводья. Сощурившись, посмотрел на крепостную стену Дижона в золотистом мареве тающего под солнцем наста. Толкнув коня в бок, он свистнул собаку и неторопливо потрусил в сторону города.

 

 

Камилла тихонько трогала струны арфы; белый сокол чистился на стропиле. Здесь все текло своей размеренной жизнью, и время не отразилось на Камилле так, как на Реми. Наступала осень; как всегда в это время, молодая ведьма размышляла о прожитой жизни. Как холодно сейчас ночевать под открытым небом! Она вздохнула. Тяжек путь женщины-менестреля, и не каждая встретит в конце этого пути теплый, хоть и маленький дом, огонь очага и покой.

Покой!.. После того, как Маргарита переехала в Париж, здесь стало слишком уж спокойно. Камилла встала и, подойдя к котлу, заглянула под крышку. Горячий пар взметнулся к потолку; сокол недовольно свистнул. Она не ждала гостей, но почему-то сегодня с утра ей, обычно довольствовавшейся куском сыра и зеленым луком, пришло в голову приготовить горячий обед.

Скрипнула, отворившись, дверь; мужская фигура на секунду заслонила проем. Реми шагнул через порог, закрыл за собой дверь и бросил на стол несколько заячьих тушек.

= Это тебе.

Камилла поворошила тушки, пощупала влажный, сосульками, мех в пятнах крови.

= Они долго спасались от тебя, - наконец произнесла она и подняла глаза на Реми.

Скинув капюшон, тот кинул куртку на топчан и пригладил взъерошенные волосы.

= Вспотел? Там так тепло?

= Да нет, просто гонялся с утра за этими зайцами.

= И что, был видимый смысл их убивать? Тебе что – есть нечего? – Камилла снова поворошила маленькие тушки.

Реми прошел к топчану и уселся, глядя на гладкий земляной пол, посыпанный соломой.

= Ты хочешь о чем-то поговорить со мной?

Он кивнул. Камилла повязала вокруг пояса фартук и засучила рукава:

= Сначала я тебя накормлю, - она кинула Реми нож. – Срежь вон те травки.

Реми встал и послушно принялся срезать висящие на стропилах пучки пряных трав. Вскоре лачуга наполнилась ароматами петрушки и базилика; Камилла опустила в бурлящий котел две освежеванные тушки.

Сокол с хрустом грыз заячьи хрящи в углу под потолком. Реми отставил тарелку и отхлебнул вино из глиняного стаканчика.

= Филипп сейчас болен, - сообщила Камилла, – но уже поправляется.

Реми глядел на ведьму, не спуская с ее лица тяжелого задумчивого взгляда. Камилла изучающе смотрела на него, понимая, что Реми не видит ни ее, ни стен хибарки.

= А Маргарита? – Наконец шепнул он.

Камилла налила себе вина и сделала большой глоток. Помедлила.

= Филипп пока болен… - снова произнесла она.

= А Маргарита?!

= Обожди, - недовольно поморщилась Камилла. - Филипп пока болен, но скоро он встанет и сможет выходить…

= И что?!

= Я советовала бы тебе больше не пить. Я уже много раз говорила тебе это, Джереми де Лонгвик.

= Тебя это не должно касаться, - разозлился Реми. – Мало того, что отец с утра до ночи твердит то же самое!..

= Старый барон прав, - веско и терпеливо произнесла Камилла. – Ты только и знаешь, что пить по бочке вина в день и убивать несчастных животных. Твое сердце обратилось в камень, и это нехорошо.

Тяжелый кулак обрушился на хлипкую столешницу; подскочили медные стаканы, доски жалобно всхлипнули, плеснуло вино.

= Я спрашивал тебя о Маргарите, ведьма, - угрожающе произнес Реми. – Ты ответишь или нет?

Камилла спокойно поднялась из-за стола, стряхнула с юбки винные капли и протянула свою тонкую изящную руку в сторону двери.

= Возвращайся тогда, когда станешь прежним, Реми, - ровным голосом произнесла она. - С таким тобой я не намерена разговаривать о Маргарите.

Реми сник и потер ладонями разгоряченное лицо.

= Прости, - хрипло произнес он. – Прости, я сам не свой что-то.

Камилла быстро убрала со стола, опустила посуду в кадку с уксусной водой. Села напротив Реми и взяла его ладони в свои.

Темные глаза Реми пристально смотрели ей в лицо, словно пытались вызнать, что скрывается в неведомом мозгу ведьмы.

Камилла дождалась, пока ладони у егеря потеплели, и он успокоился.

= Маргарита в большой опасности, Реми, - тихо сказала она.

Реми не выразил никакой реакции на ее слова. Только тихонько задергалась, задрожала жилка над бровью, и полотняная бледность медленно затянула лицо от подбородка до корней волос. Его руки медленно собрались в кулаки, белые на костяшках.

За дверью зацарапался, заскулил пес.

 

 

Когда я наконец выздоровел и смог выходить, землю уже полностью покрывал снег ноября.

Решив прогуляться, я вытащил из сундука подбитый белкой плащ. От плаща едко пахло лавандой, - я любил запах этого растения так же, как и моль, и поэтому несколько минут непрерывно чихал. В оловянном зеркале, висящем на стене, отразилась вытянутая физиономия, слегка позеленевшая от долгого лежания взаперти. Некоторое время я пытался пригладить волосы, но они не слушались, и мне пришло в голову навестить цирюльника. Таким образом, определился маршрут прогулки.

Весело похрустывал снежок под ногами, с непривычки сразу же озябшими. Легкий морозец покалывал щеки. Я вышел из цирюльни волне довольный собой; к тому бодрый ноябрьский воздух смыл с моего лица последние признаки заточения. На Гостиной галерее толкались люди; краснощекая торговка бойко распродавала горячие вафли, и вокруг нее клубился вкусно пахнущий парок. Мне вдруг отчаянно захотелось съесть прямо здесь на морозце, парочку хрустящих вафелек, и я не раздумывая направился к торговке.

Прямо под ноги вдруг бросилась сгорбленная старуха в дырявом черном платке, укутавшем всю ее худую фигуру.

= Господин, купите ирисы! – громким хриплым голосом запела она. - Нежные, молодые ирисы, прекрасные, как летний вечер! Купите цветочки для своей красотки, и она наградит вас, юный кавалер!

Ее голос звенел и неестественно взвизгивал, когда она его повышала. Странная старуха, странно было одно ее присутствие здесь, где за право торговать платились огромные деньги; но еще более странным было видеть свежие ирисы в запорошенном снегом ноябре. Она вынула их из укрытой платком корзинки, - тонкие и нежные сиреневые, лиловые, синие стрелки трепетали, окутанные паром, вырывавшимся изо рта старухи.

Я не видел ее лица, закрытого свисающим платком. Повесив корзинку на локоть, старуха цепко держала меня за дублет свободной рукой.

= Молодой господин опечален: наверное, красотка не отвечает ему взаимностью, - продолжала старуха. – Купите ирисы, мой красавец, и она обязательно полюбит вас!

Я понял, что просто так от старухи не отделаться, и полез за монетами. Передавая их старухе, я невольно обратил внимание на ее руки. Это были молодые руки с гладкой кожей и длинными пальцами. Она держала ладонь протянутой за монетами, и я схватил эту ладонь и потянул; запястье ее было под стать ладони – тонкое и изящное, несмотря на огрубевшую, чумазую кожу. Торговка дернула руку.

= Давай, давай монеты, - ворчливо заторопилась она.

Схватив деньги, старуха сунула мне пучок ирисов и, пока я устраивал их под курткой, мгновенно растворилась в толпе. Некоторое время я пытался высмотреть ее, потом махнул рукой. Какого только народу не шатается по городу Парижу!

Прислонившись к парапету и уписав первую вафельку, я принялся разглядывать прохожих. Вон прошел капитан королевских лучников Алэн де Парейль со своим отрядом; вероятно, они совершали дежурный обход, ибо в облике капитана не было заметно того мрачного уныния, сопутствующего его работе. Мимо быстрым шагом прошел на длинных ногах его высочество граф Пуатье, рядом с ним на таких же длинных ногах грациозно и с большим достоинством бежала поджарая белая борзая благороднейших кровей; длинные физиономии обоих были азартно вытянуты вперед, и видно было, что прогулка доставляет им огромное удовольствие. Я загляделся на эту породистую пару и вдруг почувствовал, что кто-то тихонько тянет меня за рукав. Я обернулся и, поперхнувшись остатками второй вафли, поспешно принял стойку.

= Мессир Готье д’Оне, - в мое лицо снизу вверх заглядывали блестящие от мороза озорные черные глаза маленькой Бланки. – Стоит себе и вафлями давится. Разрешаю вам проглотить ее.

= Добрый день, ваше высочество.

= Вы хорошо выглядите, - склонив головку набок, как птичка, она бесцеремонно оглядела меня с ног до головы. – Я сделала кое-какие покупки, - деловым голосом произнесла она и сунула мне в руки несколько свертков. – Помогите мне донести все это.

Она бежала впереди (думаю, Бланка просто не умела ходить как все люди) и тяжелые полы ее длинной меховой накидки путались у меня под ногами. Я всю дорогу размышлял, что в правила дворцового этикета, предписывающие мне следовать ровно на шаг сзади от нее, нужно внести изменения. Одно дело, если впереди тебя шагает господин мужского пола, шаг которого примерно равен твоему, и никакие фалды и юбки не лезут тебе под ноги. И совсем другое – кокетливо семенящая дама, которая то бежит, как лань, то вдруг останавливается, как вкопанная, перед прилавком галантерейщика, и ты не совсем учтиво утыкаешься носом в ее капюшон.

= Вы поступаете скверно, - сказала она в один из таких моментов, дернув меня за завязку плаща. – Маргарита полагает, что вы давно почили. И весьма горюет.

Фыркнув, она продолжила путь.

= Ваше высочество…

= Вы очень плохой телохранитель, мессир, - с негодованием тараторила принцесса, не сбавляя шага и не оборачиваясь. – Маргарита почти не спит с тех пор, как вы ее покинули. Она привыкла доверять вам свою безопасность, а вы…

= Что вы хотите от меня, ваше высочество?

Мы дошли до лестницы, ведущей в покои графов де ла Марш; Бланка остановилась на нижней ступеньке и повернулась ко мне.

= Вы не догадываетесь? На вашем месте, ну, если бы я вдруг оказалась на вашем месте, - я бы сразу пошла к госпоже, а не побежала бы жевать вафли. Отдайте мои вещи, - она вытащила из моих рук свертки с покупками и легонько толкнула меня. – Ступайте.

Я пошел к себе, чтобы пристроить купленные ирисы и переодеться перед походом к Маргарите; по правде сказать, мне и впрямь было не по себе. Когда я вышел от себя, Людовик еще спал, и это освобождало меня от обязанности немедленно явиться к нему; но я просто должен был показаться у ее высочества.

 

 

Глава 7

 

= Ч

то я узнаю, - Маргарита стояла в проеме арки, ведущей из большой залы, и глаза ее, устремленные на Филиппа, метали молнии. – Я жду его изо дня в день, в надежде, что смогу когда-нибудь отдохнуть, а вы… Он вафли жует!

= Простите, мадам…

= Ни за что!

= Вы очень хорошо информированы, мадам, - Филипп поклонился. – Какие будут приказания?

Она прошла в залу и, обойдя юношу, хлопнула в ладоши. Маленькая белокурая фрейлина, появившись из-за драпировки, поклонилась и вышла из покоев, тщательно закрыв за собой дверь.

Маргарита уселась на кушетку возле камина и повелительным жестом указала на коврик рядом с собой. Филипп неуклюже пристроился, и оба долго смотрели в огонь. Потом юноше надоело.

= Ваше высочество, можно мне пересесть?

Она медленно опустила голову и посмотрела на него.

= Вы недовольны моим соседством, мессир? Я вас чем-то не устраиваю? – В ее мягком низком голосе сквозили угрожающие нотки.

= Дело в том, что мне очень жарко. У меня тлеет рукав. Разрешите мне пересесть.

= Вы стали весьма нежны, сударь.

Она явно хотела устроить скандал. Филипп не узнавал Маргариту. Лицо ее было жестко; она то и дело нервно покачивала туфелькой, и шелковое домашнее платье, отороченное золотистой куницей, приоткрывало стройную ножку. Воздух вокруг нее был сгущен до предела (а может, так просто казалось, - ведь Филипп уже порядком отвык от ее жасминовых духов). Время тянулось, минута текла за минутой. Ее глаза недобро блестели; руки рассеянно гладили подросшего черного котенка.

Ему так и не было позволено пересесть. От камина шел такой жар, что рукав припекло к плечу. Филипп понял, что если он не отодвинется, то его можно будет подать к ужину.

Юноша встал и прошелся по комнате. Маргарита следила за ним, повернув голову. Встав в оконную нишу, он посмотрел во двор.

Филипп Пуатье возвращался с прогулки, его белая борзая громко приветствовала своих крутящихся во дворе менее удачливых собратьев.

Двор быстрыми шагами пересек Ногаре, устремляясь через сад к дворцу Людовика Святого, – наступал час его ежедневных совещаний с королем.

Филипп услышал, как зашелестело платье, и в то же мгновение почувствовал, как ладонь Маргариты осторожно провела по его спине, по искривленной лопатке, натягивающей ткань дублета.

= Твой горб немного увеличился, - тихо произнесла она.

Кровь бросилась в голову; юноше хотелось сказать ей что-нибудь столь же жестокое, но он только дернул плечом, пытаясь сбросить ее руку.

= Наверно, я сделала что-то не так, - продолжала она извиняющимся тоном. – Я не знала, что травмированная ткань станет расти...

= При чем здесь вы, ваше высочество, - огрызнулся Филипп. – Вообще-то я пришел за приказаниями. С сегодняшнего дня я приступил к своим обязанностям, но еще не видел его высочество…

= Людовик забыл о тебе, - фыркнула Маргарита.

Она взяла его за плечи и развернула к себе. Ее глаза просвечивались солнцем до самого донышка, и он только сейчас заметил, что на радужке у нее светятся несколько тонких ободков – три золотых и два зеленых. В зрачках, как и прежде, таилось неведомое, и это неведомое смотрело прямо в глаза Филиппу.

= Теперь ты принадлежишь только мне, - негромко промурлыкала Маргарита своим грудным голосом. По его коже пробежала дрожь нехорошего предчувствия. – Теперь ты мой.

Ее руки лежали на его плечах, тускло светилось топазовое ожерелье на шее, а у основания шеи, в ложбинке, трепетала невидимая жилка.

Филиппа мутило от душного аромата жасмина, спину через оконные стекла припекало солнце, и ему показалось, что он не уйдет живым из этого жарко натопленного, остро пахнущего логова. Он взял ее руки и осторожно отцепил от своих плеч. Ладони Маргариты были холодны, как лед.

= Мне пора идти, - проговорил Филипп. – Я должен предстать перед его высочеством.

= Ты должен быть здесь, - ее глаза сощурились, и золотые стрелы полетели в него из-под ресниц. – Здесь, со мной, - она топнула ножкой и попыталась отобрать свои руки.

Филипп отпустил ее и отошел вглубь комнаты. Скрестив руки на груди, Маргарита смотрела на него. Солнце, бьющее в окно, создавало ореол вокруг ее пушистых кос, уложенных на голове наподобие короны; тускло переливался коричневый шелк ее платья. Силуэт ее, с чуть склоненной головой, четко вырисовывался на фоне окна; и это была уже не та наполовину нескладная девочка, которую он впервые увидел в Дижоне. Сердце чуточку сжалось от внезапной грусти по тем дням, но Филипп взял себя в руки. Она превратилась в женщину – властную и невыразимо прекрасную, сознающую свое особое положение. Что-то изменилось за этот месяц, - ее уверенность в себе сквозила в каждом ее движении. Она не была растеряна, как в те дни, когда он видел ее в последний раз; быть может, появление подруг так повлияло на нее? Или она допустила к себе Людовика?..

У Филиппа перехватило дыхание. На ее губах промелькнула едва уловимая улыбка, словно она читала его мысли. Его это ни в коем случае ни касается. Что бы ни произошло за это время, сейчас в оконной нише перед ним стояла юная королева, упивающаяся властью и вседозволенностью, упрямая и сильная.

= Ты должен остаться здесь, - негромко, но с нажимом проговорила Маргарита. – Я приказываю тебе.

Филипп учтиво поклонился.

= Ваше высочество, но ведь в первую очередь я подчиняюсь вашему супругу.

Она шевельнулась, и на ее шее остро сверкнули топазы.

= Здесь приказы отдаю вам я, и без моей воли вы не переступите порога этих покоев.

Он подошел и опустился на колено; взял ее руку в свои и поцеловал холодные пальцы. Сверху вниз на него смотрели вишневые глаза королевы, брови ее чуточку хмурились; свободная рука, легонько дрожа, легла на его волосы.

= Филипп, - тихо проговорила она. – Я скучала по тебе.

= Ваше высочество, - он поднялся и в упор посмотрел ей в лицо. Надо было, чтобы то, что он собирался сказать, дошло до ее сознания. – Я много думал во время болезни, и понял, что неверно вел себя до сих пор. Я не могу быть вашим пажом, сударыня, так же, как и мальчиком на побегушках, тряпичным паяцем или комнатной собачкой. Я с радостью готов охранять покои вашей милости, ехать позади вас на прогулках, держать вам стремя; вы знаете, что я готов не раздумывая отдать за вас жизнь. Но не делайте из меня того, к чему я не предназначен. Я не приучен быть кавалером для увеселения и развлечения вашего высочества.

Видит Бог, Филипп не подозревал, что его короткая отповедь вызовет такую бурю чувств со стороны Маргариты. Она побледнела, сжатые кулачки ее задрожали. Наверное, она впервые увидела его таким, каким он стал с момента ее коронации, - не восторженным мальчиком, глядящим на нее полными преданности глазами, а взрослым мужчиной, изменившимся за прошедшие месяцы не мене, чем она. Недолгая разлука принесла свои плоды, подумал Филипп и порадовался: возможно, она сможет наконец взглянуть на своего слугу другими глазами. Она явно не знала, как вести себя с ним, и растерялась. А раз так, то сейчас разразится гроза.

Ее ноздри трепетали от сдерживаемой ярости; дрожащими руками она обхватила себя за плечи. Солнце, выглянув из-за ее спины, больно резануло по глазам. Она приподняла подбородок и с вызовом смотрела на Филиппа из-под полуопущенных век.

= Как ты смеешь так говорить со мной, Филипп! – Ее голос звучал глухо и нехорошо подрагивал. – Возможно, ты хочешь заставить меня сожалеть о том, что я приблизила тебя к себе?!..

 

 

Возможно, она перегнула палку. Он вздрогнул и отшатнулся; лицо его мгновенно побледнело. Она причинила ему боль напоминанием о его зависимости; к тому же, как нарочно, начала разговор с его больной спины. А пусть не воображает, что она забыла об услуге, которую он ей оказал! Маргарита взяла себя в руки и покачала головой. Она понимала, что он уже не тот мальчик, с которым привыкла иметь дело; тот месяц, что они не встречались, помог увидеть его свежим взглядом. Она увидела... Перед нею был смелый, решительный и прямой мужчина. Гордец, он имел право разговаривать с ней так, как сейчас. И поставить на место он умел не хуже.

= Ваше высочество, - глухо произнес он, вскинув подбородок. – Нет нужды напоминать мне о том, что я помню, быть может, даже лучше, чем вы, - его зеленые глаза, в которых играли солнечные блики, светились трудно сдерживаемым гневом. – Прошу вас, больше не подсылайте ко мне своих подруг. Я знаю, что должен быть благодарен вам за вашу особую милость ко мне. Однако помните и вы, ваше высочество, чего может стоить вам и вашему слуге ваше чрезмерное участие в его ничтожной жизни.

С этими словами он круто повернулся и вышел, с лязгом задев за дверь ножнами меча.

Она еще долго смотрела на трепещущую вслед ему драпировку, пытаясь сохранить перед глазами его облик – светло-русые блестящие на солнце волосы, гневно сверкающие изумрудные глаза и эту гордую и несмотря ни на какие увечья величественную стать… «Больше не подсылайте ко мне своих подруг»!.. Маргарита шмыгнула носом. Ей показалось, что она слишком много позволяет этому рыцарю, и вот благодарность - такая надменная отповедь, что сделала бы честь любому королю.

 

 

Узкая улочка, примыкающая к Дворцовому бульвару и выводящая прямиком к воротам Лувра, была запружена народом. Торговали всем – корзинами, хомутами, зеленым луком, поросятами. С раннего утра до поздней ночи не смолкал людской гомон под окнами гостиницы «Три медведя». Это было единственным недостатком гостиницы, недорогой и находящейся в самом центре Парижа. Однако этот недостаток был существенен.

Статный молодой человек, одетый в синюю куртку тонкого сукна, отороченную хорьком, стоял у окна и, обхватив себя за плечи, смотрел на улицу. Его угрюмое лицо со сжатыми губами и сведенными бровями вразлет, из-под которых смотрели жесткие карие глаза, говорило о благородном происхождении; легкий загар и грубая кожа рук, явно привыкших к работе, выдавали провинциальность. Он походил на младшего сына полуразорившегося феодала, приехавшего в Париж поискать счастья; в славном городе Париже таких пруд пруди.

= Мессир Легран, - послышался от двери нежный голосок. – Ваша колбаса и яичница поспели; вам принести или вы спуститесь вниз?

= Принесите, - обернулся молодой человек. – Спасибо, Мари.

Молоденькая девушка, тоненькая, в чистеньком шерстяном платье и переднике, весело сверкнула на молодого приезжего голубыми глазами и, присев в поклоне, исчезла. Ее легкие ножки быстро затопали по лестнице.

Небольшой номер, состоящий из двух спален и гостиной, был чисто прибран и обставлен со вкусом, хотя и недорого. В нем было все, что необходимо приезжему, намеренному остаться надолго, а вскоре появилась также великолепно пахнущая яичница на большой лепешке, еще одна лепешка, глиняная тарелка с горкой жареных колбасок и кувшин, доверху наполненный вином.

= Вы хотите еще что-нибудь? – Спросила Мари, стреляя озорными глазками в молодого красавца.

= Нет, Мари, спасибо.

Она замешкалась.

= Ну, может быть, переменить вам постель?

= Нет, спасибо.

= А ваша сестра тоже будет кушать?

= Ступайте, Мари, - возвысил голос приезжий. – Когда мне что-нибудь понадобится, я вас позову.

Пожав плечами и обиженно поджав красивые губки, девушка вышла.

Молодой человек подошел к столу и, рассеянно налив себе вина, вернулся к окну, продолжая пристально смотреть на улицу.

Хлопнула дверь.

= Я здесь, Реми, - старуха, уже не сутулясь, заперла за собой дверь и бросила корзинку в угол.

Из соседней комнаты, цокая когтями по дощатому полу, вышел черный пес и приветливо гавкнул вошедшей. Черный платок полетел на сундук, и Камилла быстро прошла к столу.

= Есть-то как хочется, - она потерла руки, согревая их. – Ты и на мою долю заказал?

= Уже стынет, - Реми уселся за стол. – Я чуть с ума не сошел, пока ждал тебя.

Камилла сполоснула руки в стоящей у двери кадке и присоединилась к нему.

= Почему так долго?

= Замерзла, как собака, - ведьма отломила кусок лепешки и взяла горячую колбаску. – Думала – он не придет уже… - она откусила колбаску и, обжегшись, принялась с шипением втягивать в себя воздух.

Пес, усевшись возле нее и неотрывно глядя ей в лицо, заскулил и запереступал передними лапами.

= Ты что – не кормишь собаку? – Камилла бросила одну из колбасок псу. – Ешь, Цыган, пусть твоему хозяину будет стыдно!

= И что? – Реми нетерпеливо смотрел на нее. – Как все было-то?

= Да как было, - Камилла проглотила второй кусок колбаски и запила его вином. – Обыкновенно. Привязалась, как клещ, заставила купить цветы. И сбежала. Вот, - она хихикнула, - заработала несколько су.

= Не могла придумать чего-нибудь поумнее ирисов, - недовольно поморщился Реми. – Откуда сейчас ирисы-то!

= Ну, это уж мне позволь решать, как умнее.

= Ладно, - примирительно произнес Реми и налил вина в ее стакан. – Как он?

= В каком смысле?

= Как выглядит? Ты же говорила, он был болен.

Камилла пожала плечами:

= Я его не разглядывала. Немного бледен после болезни, похудел, вытянулся… Выглядит мужчиной. Только горб растет.

= Какой горб? – Удивился Реми.

= Тот самый, что после ранения получился. Лекарю надо руки выдернуть… Если бы я его лечила, такого бы не было.

= Но ты его не лечила, - стиснув зубы, с нажимом произнес Реми.

Она снова пожала плечами:

= В его судьбе это ничего не изменит – есть горб или нет его. Ничего не избежишь и не поправишь, путь предопределен, и никакие увечья на него не повлияют.

Реми неторопливо принялся за еду, размышляя над ее словами. Ничего не поняв, он снова поднял глаза на Камиллу:

= Ну, а теперь-то что?

= Теперь будем ждать. С Маргаритой встреч не ищи. Она сама придет, а там посмотрим.

= Как она придет-то, если встреч не искать?

= Наберись терпения. Все в свое время.

Покачав головой, Реми вернулся к еде. Он приехал сюда, чтобы быть поближе к Маргарите; ведь Камилла утверждала, что принцессе грозит опасность. Они должны все узнать и решить, стоит ли Камилле оставаться у Маргариты. Он вздохнул. Не нравилось ему все это. Была б его воля, он сам служил бы Маргарите до того дня, как Господь призовет его к себе…

 

 

Глава 8

 

Ф

илипп вернулся к себе и принялся переодеваться в служебное платье, размышляя, почему король зовет его. Провиниться за время болезни он не мог; вот только нарушил этикет, не явившись к своего господину, а отправившись вместо этого гулять. Но Людовик спал, и потом он же помог Бланке и представился Маргарите…

В полированном оловянном зеркале отражалась бледная физиономия; желая выглядеть перед его величеством не слишком измученным болезнью, Филипп принялся тереть щеки ладонями. Неожиданно взгляд упал на столик, видневшийся в глубине зеркала: там лежал пучок ирисов, что он купил на галерее. Юноша взял цветы и принялся вертеть в руках, не зная, что с ними делать. «Отнесу Маргарите», - пришло в голову. Ему показалось, что он обидел свою королеву; право же, он не должен быть так груб. Он чувствовал нечто похожее на угрызения совести, и цветы пришлись бы очень кстати.

Нацепив форменный плащ, он снова посмотрел в зеркало. Васильковый цвет королевского придворного невыгодно оттенял бледность лица. На крышке сундука висела короткая белоснежная накидка, в которой Филипп обычно нес стражу у покоев Маргариты. Глядя то на один плащ, то на другой, он неожиданно ощутил двусмысленность своего положения. В первый раз задумался, какую одежду надеть; ведь он шел к королю. В каком качестве его величеству будет приятнее его видеть? Вероятнее всего, не надо было задумываться, но если задумался, - держись. Поразмыслив, Филипп, в конце концов, решил, что если зайдет к Маргарите, то ее обидит его вид в форме камергера Людовика; в то время как королю, может быть, вообще все равно: имея привычку путать Филиппа с Пьером, его величество вообще не заметит таких тонкостей…

 

 

Когда его величество принял Филиппа д’Оне, солнце уже катилось к закату. Ярко-рыжие полосы лежали на полу и мебели, заливая покой короля матовым светом; белый плащ Филиппа удачно вписался в заволакивающееся сумерками помещение.

Сидя в высоком дубовом кресле, король некоторое время разглядывал юношу. Красив, строен, простую форменную одежду носит изящно, причем так, что перекошенная линия плеч не бросается в глаза. Учтив… Как там говорил Ногаре? Недостойная служба? Его величество слегка поджал губы. Ему казалось, что рыцарь, получивший тяжкое увечье и неспособный в полной мере исполнять службу при своем господине, не может и мечтать получить то место, которое волею судьбы занимает сейчас этот юный д’Оне. Или мальчишка чрезмерно честолюбив и сам просил Ногаре походатайствовать ради него перед королем? Филипп Красивый не верил в альтруизм старого министра. Однако посмотрим, что скажет д’Оне.

Филипп смотрел, как длинная ладонь короля медленно и словно во сне гладила затылок жемчужной борзой, чья морда с полузакрытыми глазами покоилась на коленях у короля.

= Бувилль говорит, что вы хорошо справляетесь со своими обязанностями, мессир, - произнес, наконец, король. – Хотелось бы знать, о каких именно обязанностях он толкует?

= Полагаю, ваше величество, что ни королю, ни королеве Наваррским не приходилось жаловаться на то, как я исполняю службу, коей наградили меня Господь и вы, ваше величество, - Филипп низко поклонился королю.

Король хмыкнул.

= Принимая во внимание вашу безупречную службу, мы хотели бы внести ясность – желаете ли вы впредь оставаться на службе у двух господ, не тяготят ли вас ваши обязанности? Полагаю, здоровье ваше позволяет вам справляться со всем?

= Да, мессир, - слегка озадаченный, Филипп снова поклонился.

Король наклонился вперед:

= Мессир Ногаре просил за вас, он обеспокоен вашей судьбою и полагает, что служба при особе его высочества короля Наварры, коей вы, по его мнению, в последнее время пренебрегаете, - его величество пожевал губы, – может явиться существенным шагом к осуществлению самых честолюбивых планов. Рано или поздно ваш молодой господин взойдет на престол Франции…

Филипп почтительно склонил голову и, помолчав, произнес:

= Если ваше величество не сочтет мои речи недостойными оказанной мне милости, я желал бы просить ваше величество удостоить меня честью остаться телохранителем ее высочества. Я беру на себя смелость считать, что смогу быть более полезен ее высочеству королеве, нежели королю Наваррскому.

Филипп Красивый некоторое время смотрел на юношу, который своими руками отталкивает лакомый кусок, предлагаемый ему самим королем. «Да, рыцарство мельчает», - пронеслось у него в голове неизвестно к чему. Он представил себе толпы престарелых феодалов, обивающих пороги приемных Бувилля и Мариньи в поисках мало-мальски приемлемой должности для своих младших сыновей, и слабо усмехнулся. Что привлекает этого юнца в покоях королевы; или он столь ленив, что ему более по душе читать дамам или держать пряжу, нежели неусыпно дежурить при молодом короле? Хотя, по слухам, Маргарита не дает своим придворным скучать и служить ее прихотям ой как нелегко… Его величество старался прочесть на лице Филиппа д’Оне хоть намек на отгадку, но юный рыцарь смотрел на своего суверена с таким подкупающим прямодушием, что король решил: парня, вероятнее всего, тяготит увечье, и ему просто не по силам исполнять службу оруженосца. Быть может, робость мешает ему сказать об этом прямо. Король покачал головой: достоин уважения тот, кто трезво оценивает свои возможности и не пытается достичь большего.

= Однако услуги ваши, оказанные государству, - наконец произнес король, с удовлетворением отметив, что юноша покраснел, - требуют оплаты более высокой, нежели должность при даме…

= Ваше величество, - учтиво проговорил Филипп, - но ведь ее высочество тоже рано или поздно возвысится, и осмелюсь предположить, если речи мои не покажутся вашему величеству дерзкими, положение при особе ее величества сможет оказаться гораздо более почетной и, с позволения сказать, выгодной.

«Простодушен, но умен», - подумалось королю. Видимо, рано было складывать окончательное мнение об этом юноше. Его величество принял решение присмотреться к этому д’Оне. А пока его величество если и вознегодовал в душе на слова юного царедворца, то ничем этого не выказал. Показывая, что аудиенция окончилась, король взмахнул рукой, и тот почтительно припал к его унизанной перстнями ладони.

= Вы останетесь числиться при особе его высочества короля Наварры и будете получать прежнее жалованье, - произнес король в завершение. – Такова просьба Ногаре, и это плата за ваши услуги, значение которых несомненно. Скоро король Наваррский будет посвящен в рыцари, и вы станете его оруженосцем.

Филипп зарделся и низко склонил голову в поклоне, полном благодарности.

= В остальном, - продолжал король, никак не отреагировав на его поклон, - считайте, что ваши постоянные обязанности принуждают вас оказывать всяческие услуги ее высочеству королеве Маргарите. Надеюсь, вы поняли, мессир?

 

 

Если Ногаре просил за Филиппа с целью вырвать его из лап принцессы Маргариты, то, благодаря нелюбви его величества вмешиваться в «мелкие» дела своих придворных, попытка канцлера потерпела неудачу. Филипп д’Оне сам определил свою судьбу, и если король из уважения к Ногаре удостоил Филиппа аудиенции, то на этом и надо сказать спасибо.

 

 

 

По дороге к королеве Филипп зашел в свою комнату – взять цветы и еще кое-что. Двери ему открыла дежурная дама, и, войдя, молодой рыцарь с раздражением отметил, что Маргарита не одна: в уголке ее гостиной устроился тесный кружок молоденьких фрейлин; девушки вышивали и, хихикая, перешептывались.

Подавив вздох, Филипп с поклоном передал Маргарите цветы, а, когда она отвела его в оконную нишу, негромко доложил об аудиенции у короля.

Если Маргарита и обрадовалась соломонову решению его величества, то не подала вида. Счастливыми глазами она смотрела на чудесные тоненькие ирисы, словно это были цветы невесть каких заоблачных стран. Она зарыла лицо в пахнущий росой букетик, и аромат этот напомнил ей дом.

Она перевела взгляд на Филиппа, стоявшего в почтительной позе и глядящего куда-то за окно. Фрейлины, до сих пор негромко болтавшие, странно притихли, и Маргарита увидела, как три-четыре головки повернулись к молодому рыцарю, словно к солнышку подсолнухи. Конечно, усмехнулась она, в глазах некоторых его увечья – это ущерб, но для таких вот болтушек боевые отметины являют собой особую прелесть. Маргарите почему-то не нравилось повышенное внимание фрейлин к ее конюшему, и она подошла к ним:

= Девушки, вы свободны, ступайте к себе, - голос ее прозвучал неожиданно резко.

Они непонимающе и обиженно поднялись и молча отправились в дальний конец анфилады комнат. Филипп повернулся к Маргарите и удивленно посмотрел на нее.

И вдруг в ее груди словно взорвалась маленькая молния. Вероятно, эти ирисы, похожие на те, что расцветали по весне в расщелинах камней родного замка, на какой-то миг, столь малый, что она не успела уловить и части его, вернули Маргариту к состоянию ее давней, первой в жизни, трагедии. Это состояние было столь болезненным, что на глазах ее выступили слезы. Маргарита вдруг в который раз остро ощутила свою вину перед этим юношей и вместе с тем горький стыд за то, как она обошлась с ним нынче утром.

= Филипп, - позвала она.

Юноша вздрогнул, словно очнулся от неведомых мыслей, и приблизился.

= Филипп, - она протянула ему цветы. – Поставьте в вазу.

Он поклонился и отправился выполнять задание. Маргарита села на диванчик, положила на подлокотник подушку и устроила на ней ставшую тяжелой голову. Она видела загорающиеся в темнеющем небе звезды и слышала, как возится Филипп, наливая воду в одну из каменных ваз и устраивая в ней цветы. Потом он тихонько подошел и поставил вазу на столик рядом с Маргаритой. Она посмотрела на него сквозь полуопущенные ресницы.

Опустившись на одно колено, молодой рыцарь вынул из-под короткого плаща узкую коробочку и почтительно положил ее на тот же столик. Маргарита с любопытством приподнялась и взяла коробочку в руки.

= Сегодня у вас именины, - смущенно проговорил Филипп.

Коротко взглянув на него, она открыла коробочку; по ее удивленному лицу поползли яркие блики. В коробочке находилось ожерелье из ее любимых топазов: круглые плоские камни редкостного цвета – цвета пронизанного солнцем гречишного меда – были оправлены в золото и как нельзя лучше подходили к глазам юной королевы. Филипп долго выслеживал это ожерелье, зная, что оно обязательно доставит удовольствие его госпоже.

Маргарита подняла на него полные восхищения и одновременно ласкового упрека глаза:

= Ну и какое свое имение ты разорил на этот раз?

= Помилосердствуйте, мадам, - глаза Филиппа блестели: он видел радость королевы. Людовик и вправду не баловал ее. – Это часть ренты – доход с продажи зерна на моих землях… Отец высылает мне деньги каждую осень.

= Ну и тратил бы их на себя, - мягко пожурила его Маргарита, но выражение ее лица вознаграждало его за эти слова. – Тебе нужен новый конь: Беовульф совсем старый и к тому же не раз был ранен…

= Беовульф еще достаточно силен, - обиженно ответил рыцарь.

= И еще, Филипп, раз уж зашел разговор: ты слишком скромно одеваешься для своего положения.

= Но я ношу мундир.

= Глупости. Ты не только служишь. Ты – равноправный член двора, ты имеешь в Лувре собственное жилье, - твоя фамилия и твои заслуги дают тебе такую привилегию. К тому же некоторые мои фрейлины весьма нежно к тебе относятся; хочу обратить на это твое внимание, Филипп. Все они знатны и богаты…

Он резко поднялся и отошел к окну.

= Мадам, - не оборачиваясь, проговорил он. – Я могу служить только одной женщине.

Маргарита смущенно повертела в руках ожерелье, положила его в коробку и закрыла крышку: нечего вызывать излишние вопросы.

= Я тоже хочу что-нибудь подарить тебе, Филипп, - тихо проговорила она. – А то я постоянно чувствую себя в долгу.

Последние слова она произнесла странным тоном, потому что ей самой внезапно пришел на ум скрытый смысл собственных слов. Нет, в эту секунду она думала не только о его подарках. Наивная Маргарита, тебе никогда не удастся откупиться от прошлого.

Он удивленно посмотрел на нее через плечо.

= Только что я могу подарить тебе, чтобы это выглядело прилично… - Маргарита задумалась.

= Ничего, мадам, - предостерегающе произнес Филипп. – Вы вообще не должны делать мне подарки. Это нельзя.

= Придумала! Я подарю тебе коня.

= А за такую трату вы не будете отчитываться, мадам? – Попытался пошутить Филипп.

= Вот еще, - обиделась она. – Не ты один получаешь ренту.

Филипп испугался. Что-то творилось с Маргаритой, словно она заразилась общим сумасшествием Лувра, так и не прекратившимся с начала осени.

= Забудьте это, мадам, - он вернулся и, снова сев на коврик у ее ног, почтительно поцеловал ей руку. – Я рад, что могу доставить вам хоть немного радости.

= Да, - прищурилась она. – Потому что чаще всего от тебя одни проблемы.

За этими словами так явственно стояла привычная колючая Маргарита, что Филипп проглотил и это.

 

 

Только ночью, оставшись одна, Маргарита поняла, как возникли в зимнем Париже эти ирисы. Догадка была столь ослепительной, что Маргарита рывком села в постели. Только один человек мог выращивать эти робкие цветы круглый год, согревая теплом своего дыхания. Не иначе, как Филипп встречался с Камиллой!

 

 

Глава 9

 

П

ервые теплые дни марта 1309 года рассеяли над городом Парижем неистребимую вонь большого человеческого скопления: оттаявшие ароматы сточных канав, продовольственных складов и нагретых солнышком рыбачьих шхун по берегам Сены.

За год почти ничего не изменилось; Филипп повзрослел, а Маргарита в свои восемнадцать лет была все той же взбалмошной девчонкой. Она останется такой очень надолго, но в эти дни двадцатилетний конюший еще надеялся, что его королева рано или поздно повзрослеет.

Реми приобрел маленький особняк невдалеке от Лувра, - Камилла приняла решение быть поближе к Маргарите, а Реми ни за что не хотел возвращаться к своей обычной жизни, - пребывание в Дижоне без Маргариты было для него невыносимым. Попытки самой Маргариты осторожно навести справки о некоей молодой лекарке не увенчались успехом; в то же время Камилла уже год вполне легально жила под самыми ее окнами как сестра молодого барона де Лонгвик. Вероятно, удача не так благоволила принцессе в Лувре, как среди родных виноградников Бургундии, и в большом городе ей было нелегко отыскать своих. А те жили уединенно, так как у Реми не было ни малейшего желания появляться при дворе. Он целыми днями сидел у окна и смотрел издалека на флюгеры и башни Лувра над деревьями сада. Он устал ждать, что Маргарита, по словам Камиллы, «объявится сама», но не мог представить себе, что уедет и оставит ее здесь; тем более, что тревожность Камиллы росла с каждым днем. Однако время шло, а ничего не менялось. Тем временем обитателям королевского дворца некогда было скучать.

 

 

 

В один из ясных мартовских дней к воротам Лувра подошел нищий старик. Страже, задержавшей его, он объяснил, что во что бы то ни стало желает поговорить с духовником его величества.

= Это очень, очень важно, - повторял он.

Странника провели в один из тех полумрачных, тронутых сыростью покоев, которыми так богат Лувр, и оставили ждать. Старик огляделся. В забранных узорной решеткой окнах шумели обглоданные зимой ветви сада, а ним возвышалась древняя стена укреплений. Где-то внизу, в подвале, томились, по слухам, несчастные тамплиеры.

Старик дернулся от этой мысли и, со страхом взглянув себе под ноги, переступил оборванными башмаками. Ему было неуютно, словно лихорадочно от заразы, проникающей сквозь камень пола. В этом доме живет страх, - подумалось старику. Страх и грех. Много, много греха…

С тихим скрипом отворилась дверь, и мягким шагом в залу прошел священник; за ним, словно черная тень, скользнул Ногаре. Брезгливо протянув старику руку с перстнем, которую тот жадно облобызал, священник уселся в единственное в зале деревянное кресло. Ногаре подошел к жаровне и, словно не интересуясь происходящим, принялся греть руки над огнем.

Старик, стараясь не смотреть в холодные глаза священника, начал сбивчиво говорить:

= Я отшельник Сен-Авита. Я хочу сообщить сведения, касающиеся смерти королевы Жанны.

Ногаре и священник обменялись быстрыми взглядами, причем в черных глазах канцлера сверкнул отблеск торжества. Он быстро прошел к двери и поманил кого-то. Спустя секунду в зале появился писарь со своими принадлежностями, устроившийся в углу на приступочке.

= Мы вас слушаем, - ледяным и высокомерным тоном произнес священник.

Старик совсем смешался. Он думал, что духовник короля примет его один на один, и кто этот господин в черном? От него на сотню шагов разит преисподней… Отшельник собрался с духом и начал говорить, косясь на писаря, чье перо со скрипом повторяло каждое его слово.

= Королева, пусть Господь позаботится о ее душе, умерла действительно от колдовства… Верно о том народ говорил. И я, - он выпрямился, готовясь произнести страшные обвинительные слова. – Я знаю, кто навел на нее порчу.

Ногаре развернулся всем корпусом и с интересом принялся рассматривать отшельника. Священник бросил на канцлера неуверенный взгляд и, сцепив руки на животе, приготовился слушать.

= Это его преосвященство Гишар, аббат Мутье-ла-Сель, епископ Труа. Я был его сообщником.

Канцлер и священник снова переглянулись. Никто не забыл страшной во своей внезапности смерти тридцатилетней королевы, потрясшей всю Францию; смерти, как-то связанной со следствием, которое вдохновенно вела королева, пытаясь доказать виновность епископа Гишара в смерти своей матери…

Ногаре горел желанием продолжить расследование, но убитый горем Филипп Красивый приказал прекратить следствие за недостатком улик. Напрасно канцлер ежедневно доводил до сведения короля мысли, витавшие в народе. Парижане в открытую обвиняли Гишара в том, что он навел на молодую королеву порчу. Ногаре прекратил свои доклады, но не забыл того, как отмахнулся король от возмездия. Четыре года король упорно отказывался верить слухам. Четыре года Ногаре, верный памяти своей королевы, терпеливо ждал, продолжая потихоньку собирать данные и надеясь, что история эта еще всплывет…

И вот наконец среди тишины, воцарившейся в промороженной зале, живой свидетель, нищий старик, произносил слова обвинения.

= Однажды вечером в мою хижину, расположенную в самой гуще леса, пожаловал епископ. Он вручил мне запечатанную воском склянку и велел немедля отправиться в Париж, чтобы отравить сыновей короля. Когда я отказался, он стал грозить мне, что убьет меня. В конце концов он, не переставая проклинать меня, удалился.

Через несколько месяцев он явился снова в сопровождении некоей Маргеронны из Бельвиллета, слывшей местной колдуньей. Под угрозой смерти они принудили меня участвовать в тайной церемонии: епископ слепил из воска маленькую куклу, одетую, как королева, зажег свечи и принялся читать непонятные заклинания. Колдунья читала вслед за ним, затем они заставили и меня произнести несколько слов, смысл которых для меня неясен. Взяв длинную иголку, Гишар несколько раз проколол фигурку, а на следующий день… - старик запнулся. – На следующий день…

= Королева Жанна скончалась от странной болезни, - сжав побелевшие кулаки, свистящим шепотом, отразившимся под сводами залы, произнес Ногаре.

Старик упал на колени, всем видом показывая, что, захоти канцлер тут же убить его, он готов.

Ногаре брезгливо переступил через сжавшуюся на полу фигурку старика и произнес, обращаясь к священнику:

= Я иду к его величеству с докладом. Отшельник пусть поживет у тебя, святой отец, и молится, если примет Господь его покаяние.

 

 

 

Стояла ясная погода; хотя в саду и в затененных уголках двора и лежали еще груды нетронутого снега, солнце уже грело вовсю, и в воздухе пахло сырой землей и почками. В один из таких дней ее высочеству вздумалось прогуляться по городу.

Маргарита редко выезжала за пределы Лувра; она с успехом ограничивалась Гостиной галереей, когда ей приходило в голову делать покупки, а тратила она немного. Ларец Филиппа Красивого или, вернее, королевы Жанны, который Филипп Готье д’Оне привез когда-то в Дижон, прекрасно удовлетворял ее потребности в драгоценностях; платья она заказывала не выходя из покоев, прочие безделушки и книги Филипп доставлял ей сам.

Но однажды, войдя к королеве с утренним докладом, юноша с изумлением обнаружил ее не только не лежащей в постели, но даже одетой в голубую амазонку и с волосами, тщательно уложенными под шапочку с пером цапли. Она нетерпеливо постукивала хлыстом по голенищу сапожка, и глаза ее горели от возбуждения.

По комнате гулял ветер, и Филипп увидел, что оконные рамы уже выставлены на лето.

= Ваше высочество, но сейчас только начало марта! – Выпалил он.

= Ну и что? – Звонко засмеялась Маргарита. – Смотри, какая весна! Какое солнце! – Она топнула ножкой. – Мне надоело сидеть в духоте. Я хочу гулять, Филипп, сейчас же, слышите?! Сейчас же!

Ей захотелось приключений, - думал юноша, сломя голову несясь на конюшню. Он предвидел что-либо похожее, и только ждал, когда же наступит рецидив. Зная Маргариту, он удивлялся, как это она смогла привыкнуть жить взаперти, и вот теперь… Грядут перемены? Возможно. Вот только к добру или к худу?.. Филипп поклялся себе, что будет следить за каждым ее шагом. Если болезнь разовьется, от Маргариты, пустившейся во все тяжкие, можно ждать всего.

 

 

Она подвернула ногу, пытаясь вскочить в седло так же легко, как делала это дома. Филипп не успел ей помочь и был награжден гримасой горечи. Она ожесточенно рванула поводья, так, что у ее жемчужной кобылки на губах выступила пена. В результате стража еле успела распахнуть перед ними ворота, и Филипп принялся кричать своей госпоже, что она может покалечить мирных горожан. Это подействовало, и Маргарита решила подождать его, подняв кобылку на дыбы.

= Вы сделаете свою лошадь тугой, мадам, - отдышавшись от бешеной скачки, предупредил Филипп. – Если вы будете так натягивать узду, она станет непослушной.

= Вот именно, Филипп, - звонко расхохоталась она. – Ну, вот мы и на воле. Куда ты советуешь отправиться?

Несколько минут спустя она решила покататься по городу, авось какой-нибудь случай подскажет дорогу. Пребывая все в том же лихорадочном возбуждении, Маргарита поведала Филиппу, что на сегодняшний вечер намечена большая вечеринка в покоях принцессы Жанны, и что Жанна пригласила на нее модного поэта Жана де Мена, автора «Романа о Розе», которым зачитывались многие. Юноше начало казаться, что добром это не кончится. Веселые маскарады не устраивались в Лувре с тех самых пор, как покинутая своим супругом королева Жанна решила немного поразвлечься…

Размышляя, он не заметил, как Маргарита уехала далеко вперед. Заливистое ржание ее Ромашки и чей-то визг заставил его встрепенуться и одним прыжком очутиться рядом с нею.

Она лежала на тротуаре без сознания, над ней хлопотали женщины, а какой-то молодой мещанин успел поймать ее лошадку. Та поводила боками и нервно косила глазом на незнакомца; но вот он похлопал ее по шее, и она вдруг, тихонько взвизгнув, принялась обнюхивать парня в поисках угощения. Филипп так засмотрелся на эту сцену, что на минуту отвлекся от Маргариты.

Старая нищенка кинулась под ее копыта, - рассказали ему в мгновенно собравшейся толпе. «Ах, какая прелестная госпожа, такая еще молоденькая!» – вздыхали кумушки. Несколько уличных мальчишек бросились искать старуху, но той и след простыл. Зато Филиппу досталось за то, что не углядел на «госпожой».

Маргариту приподняли; она едва заметно вздохнула. Он упал рядом с ней на колени и принялся ощупывать голову, - слава Создателю, видимо, на этот раз ее спасла мягкая шапочка. Сделалось темно: над ними плотно сомкнулась толпа сочувствующих и любопытных.

= Пропустите, - раздался женский голос.

Раздвигая локтями толпу, приблизилась молодая женщина в простой накидке; от нее исходило ощущение власти и решительности.

= Мы с братом живем неподалеку, - произнесла она, одарив Филиппа быстрым презрительным взглядом. – Перенесите даму в наш особняк.

С помощью горожанина, поймавшего Ромашку, он перенес Маргариту в дом, калитка которого была и впрямь в трех шагах. Они уложили ее на кровать в одной из чистеньких светлых комнат, и тут же к ним кинулись две горничные. Женщина и ее брат исчезли, а Филипп остался, не доверяя чужим.

Не обращая на него никакого внимания, девушки сняли с Маргариты амазонку и, расстегнув лиф, принялись массировать грудь. Филипп услышал несколько ее глубоких вздохов и, убедившись, что она благополучно вышла из обморока, удалился, размышляя, как ему удастся теперь, не привлекая излишнего внимания, доставить ее высочество домой.

В соседнем залитом солнцем помещении никого не было. Посредине комнаты на круглом столе возвышался кувшин с вином, рядом стояло большое блюдо с виноградом. Не зная, что ему делать, Филипп подошел к окну; оно выходило в сад, примыкающий к западному крылу Лувра и замковой стене.

= Тебе нельзя доверять Маргариту, - раздался голос за спиной. – Ты с поразительным постоянством пытаешься ее угробить.

Он резко обернулся и увидел Реми, входящего в комнату с распростертыми объятиями. Это было так неимоверно, что Филипп застыл на месте, а Реми, смеясь, подошел и обнял его.

Они расцеловались, и Реми долго озабоченно разглядывал друга, вероятно, ища в его увечье причину его нерасторопности. Филипп уже настолько свыкся с этим, что не обращал никакого внимания, и сочувствие Реми повергло его в неловкость. Однако Реми скоро отстал от него и посмотрел в сторону двери, из которой он вышел:

= Как она? – На его лице появилось выражение горечи и беспомощности.

Реми очень изменился с тех пор, как Филипп видел его в последний раз. За четыре года он вырос в плечах, потемнел и как-то загрубел лицом; но при мысли о Маргарите на лице его появлялось прежнее выражение детской преданности.

= Пришла в себя.

= Хотел бы я найти ту старуху, - мстительно проговорил он.

= Это просто, - произнесла, входя в комнату, молодая женщина.

Реми круто развернулся:

= Ты, Камилла?!

= Камилла?! – Теперь и Филипп глядел на незнакомку во все глаза. Так вот оно что!..

Реми подошел к ней вплотную:

= Как ты могла…- с горечью прошептал он. – Она же могла убиться!

Она пожала плечами и подсела к столу, жестом пригласив молодых людей садиться тоже.

= Это не было ей суждено, - спокойно произнесла она, наливая вино в два бокала – Филиппу и Реми. – Однако я не думала, что будет так. Я ловила лошадь, а наша птичка просто не держалась в седле. Это ты ее так выучил? – Она обратила на конюшего насмешливый взгляд сине-черных глаз.

В груди Филиппа всклокотала ярость, но, сжав кулаки, он взял себя в руки.

= Скажите спасибо, - с трудом сдерживая гнев, произнес юноша, - что она не держалась, и ноги ее были не в стременах…

= Вот именно, - с чувством произнес Реми в свой бокал.

= Она четыре года не садилась в седло, - уже спокойнее произнес Филипп и отхлебнул из бокала. – Зачем ты переоделась старухой? Кстати, та нищенка с ирисами – это тоже была ты?

= Да, - в ее голосе послышалась нотка уважения к его сообразительности.

= Зачем?..

Камилла тяжело вздохнула и, выйдя из-за стола, подошла к окну. Кутаясь в шаль, она сжала свои плечи.

= В Лувре поселилась беда, - произнесла она. – Король возобновил следствие по делу умершей королевы.

= Я знаю, - озадаченно произнес Филипп. - Но какое это имеет отношение к Маргарите?

= Королева вела слишком свободный образ жизни, - негромко и с непонятной скорбью произнесла Камилла. – Королю не удастся забыть об этом. Парижане взбудоражены и кричат на всех площадях, что его величество более озабочен следствием по делу тамплиеров, и что политические интересы для него выше памяти бедной королевы… А скоро следствие зайдет в тупик, и простой люд открыто обвинит короля в том, что он не хочет искать убийцу той, которая наставляла ему рога.

= Почему ты так думаешь? – Удивился Филипп. – Гишар в тюрьме, и Маргеронну скоро поймают…

= Ее не поймают, а Гишара выпустят по недостаче улик.

= Почему ее не поймают?

= Потому что она – это я, - Камилла круто развернулась, и молодые люди увидели ее огромные глаза, горящие ненавистью.

= Королева отняла у меня жениха; она убила его, как убивала всех своих любовников. Я поклялась тогда извести ее, и вот к чему все это приводит…

Реми поднялся и нервно прошелся по комнате, запнувшись возле двери в комнату, где лежала Маргарита.

= Какое все это имеет отношение к… ней? – Свистящим шепотом спросил он.

Филипп повернулся и посмотрел на Камиллу. Ее била крупная дрожь. Она налила себе вина и залпом выпила.

= Его величеству потребуется отдушина, - нервно усмехнувшись, произнесла она. – Он и сейчас еще живет болью тех давних измен. И теперь, когда нынешние события всколыхнули его страдания, он не сможет успокоиться просто так. Он станет искать того, кто заслуживает наказания, и не дай Господь дамам из его семьи дать ему повод…

= Что ты хочешь этим сказать? – Прошептал Филипп.

= Это только предположение, - Камилла вздохнула, словно пытаясь стряхнуть с себя мрачные мысли. - Однако, возможно, для того, чтобы заглушить боль в своем сердце, королю понадобится свежая кровь.

Филиппа передернуло, словно от озноба. Он покосился на Реми; тот застыл на месте, побледнев. Потом кинул на Филиппа недоуменный взгляд и бросился прочь.

 

 

Маргарита потребовала, чтобы ее усадили на коня. Камилла не захотела, чтобы та ее узнала, зато встреча с Реми была на редкость трогательной. Реми сопровождал их в обратной поездке; благодаря ему удалось не возбудить особого внимания по поводу столь скоротечно окончившейся прогулки. Фигура молодого барона привлекла к себе взгляды и вздохи придворных; в Лувре еще жила недобрая слава его старшего брата и слухи, касавшиеся его гибели. А Маргарита, взбудораженная появлением Реми, позабыла о своем намерении отыскать Камиллу.

Ее высочество тут же решила, что на сегодняшнем вечере молодой де Лонгвик будет представлен к ее двору. Филипп не мог сказать, что его обрадовала эта новость. Он еще хорошо помнил, скольких трудов стоило выпроводить Реми после свадьбы Маргариты так, чтобы его печальная физиономия не привлекла нездорового интереса. Филипп опасался недоразумений и прочих неприятностей, которые способны причинять окружающим безнадежно влюбленные. Но Маргарита так решила, и он со своей стороны мог только искренне надеяться, что Реми повзрослел не только внешне.

Ко всему прочему Филиппу не давало покоя мрачное признание Камиллы. Ему не хотелось, чтобы Маргарита продолжала видеться с нею и продолжать какую-либо дружбу с убийцей. Не хотелось думать и о непонятных предсказаниях ведьмы. У Маргариты, слава Богу, есть защитник, и, пока он жив, с ней не случится ничего плохого. Эту истину Филипп затвердил с тех самых дней, когда у принцессы не нашлось более защитников, кроме него. Затолкав подальше сегодняшнее происшествие, молодой телохранитель уселся на свое место в приемной ее высочества и решил развлечь себя чтением.

В тот самый миг, когда Маргарита при помощи Лидии пересчитывала свои синяки и решала их судьбу в связи с маскарадом, в приемную, где Филипп скучал над книжкой де Мена, ворвалась, как вихрь, принцесса Жанна. Бланка была беременна, и тяготы приготовления маскарада легли на графиню Пуатье, а теперь такая напасть с Маргаритой. Филипп не сомневался, что Жанна видит во всем происходящем вселенский заговор.

Из опочивальни Маргариты доносились громкие возгласы принцессы Жанны; она причитала над «насмерть разбившейся» Маргаритой как курица над цыпленком и требовала для Филиппа самых страшных наказаний вплоть до пожизненной каторги. Увлекающийся нрав графини Пуатье был известен всем, поэтому разумный конюший только лишь качал головой в своем уголке. Что поделать, он был виноват.

 

 

Глава 10

 

К

вечеру Филипп забыл о своих мрачных мыслях. Вечеринка Жанны удалась, и Маргарита, как всегда, была в центре внимания. Бедняга Реми пришел от ее костюма в ужас; будучи препровожден в ее покои перед началом маскарада, он остолбенел. Его провинциальная закваска не выдержала испытания «распущенностью Лувра»; и, несмотря на его вежливые комплименты и жадные взгляды, Филипп ясно видел неодобрение на его лице. Встречаясь с ним глазами, его дижонский друг осуждающе качал головой и мрачнел.

Маргарита оделась одалиской. В переливающихся, мерцающих волнах тонкого полупрозрачного шелка появлялись и исчезали, подобно видениям, то округлое бедро, то изгиб обнаженной талии. Пышные рукава были прозрачны до самого лифа и усыпаны мелкими камешками граненого хрусталя; на открытой шее матово мерцали три нитки розового жемчуга. Голову Маргарита увенчала подобием маленького тюрбана, тоже украшенного хрусталиками, и волосы, пересыпанные серебряным порошком, сверкающими волнами падали на плечи и грудь. С тюрбанчика свисал полупрозрачный платок, закрывающий лицо ее высочества до самых глаз, щедро подведенных сурьмой. С отчаянным мужеством, свойственным только женщинам, Маргарита ступала по промерзшему полу босыми ногами; на щиколотках при каждом шаге позвякивали серебряные браслеты.

Филипп глазел на нее не хуже Реми; «лучше бы она не двигалась», - пронеслось в голове, но вслух он сказал только:

= Смотрите, не простудитесь, мадам.

Вместо ответа она схватила его за руку и повела в дальнюю комнату; там оказался приготовлен костюм для него, и плутовка Лидия в предвкушении переоблачения хищно потирала смуглые ладошки.

Филипп принялся возражать, что ему с его фигурой переодеваться нет смысла; вряд ли при дворе ее высочеств найдется еще кто-то, столь же перекособоченный. Маргарита только рассмеялась и принялась с помощью Лидии стаскивать с него форменную куртку.

Филиппу достался костюм Мерлина. Широченный балахон темно-синего бархата, расшитый золотыми и серебряными звездами и зодиаками, совершенно скрыл фигуру, а в довершение всего на него нахлобучили высокий колпак с полями, с которых вместо маски свисали, звеня, длинные нитки стекляруса, и прицепили пышную белую бороду. Теперь Филипп практически ничего не видел, но Маргарита и ее горничная так веселились, что он готов был терпеть. К тому же он мог не волноваться за свой меч, который был спрятан в одном из разрезов балахона.

 

 

Сверкая хрусталиками, Маргарита спускалась по широкой лестнице чуть впереди Филиппа. Красноватый свет факелов терялся под темными сводами вестибюля в самой старой части Лувра. Конюший предложил королеве руку, но она отмахнулась, заявив, что прекрасно видит в темноте.

К середине лестницы она настороженно склонила голову и замедлила шаги. Филипп тоже прислушался и уловил звуки, доносившиеся из-под лестницы – шуршание тяжелой ткани, поцелуи и приглушенные вздохи. Он покосился на госпожу. Самые обычные звуки для ночного Лувра; почему она не следует дальше?..

Маргарита зябко провела ладонями по своим плечам. Этот свойственный ей жест тревоги насторожил Филиппа, и на всякий случай он потянул из ножен меч. Не поворачиваясь, она вдруг стремительно сбежала по оставшимся ступенькам.

Остановившись в освещенном кругу под канделябром, венчающим балюстраду, королева сощуренными глазами смотрела в темень под лестницей.

= Что это такое?

Ее мягкий властный голос гулко отразился от каменных сводов вестибюля. Раздался короткий женский визг; из-под лестницы вышел мужчина в костюме королевского гвардейца.

= Ваше высочество, - прошептал он, поспешно кланяясь.

Маргарита не удостоила его взглядом, она смотрела туда, где в темноте копошилась женщина. Стоя в двух шагах, Филипп недоумевал поведению своей королевы. Зачем ей эта неприятная сцена, зачем она тащит на свет то, что должно оставаться в тени? Его кольнула мысль, что ей, должно быть, приятно позорить провинившихся в том, что ей самой заказано. Изощренная жестокость, порождаемая жгучей завистью – признак породы Капетингов или суть женской души?..

= Вы здесь дежурите? – Наконец поинтересовалась королева.

= Ваше высочество…

= Ступайте в свою казарму и не высовывайтесь до утра, - посоветовала Маргарита. – Вам, должно быть, хорошо известно, как относится его величество к тому, что происходит в Лувре.

Еще раз поклонившись, мужчина убежал.

= А вы, милочка…

Оправляя на себе падающее с плеч сюрко, на свет бочком вышло робкое создание лет семнадцати. Светлые кудряшки закрывали низко опущенное лицо.

Маргарита решительно взяла грешницу за подбородок. На нее подавленно глядели два округленных серых глаза. Девушка ждала своей участи. Это была новенькая фрейлина Маргариты; разорившиеся родители - провинциальные феодалы - послали ее ко двору, будучи не в силах прокормить.

= Так вот ваша благодарность, - протянула Маргарита. – Вы должны были знать, милочка, что я собираю свой маленький двор не для того, чтобы его позорили в глазах короля… Что подумают другие? Что только мадам Маргарита могла подать дурной пример девице, два дня назад явившейся из монастыря?..

Зарыдав, девушка упала на колени и попыталась поцеловать летучий подол Маргариты. Та брезгливо отошла на шаг.

= Встаньте, - презрительно бросила королева. – И приведите в порядок платье.

Она повернулась и, кивнув своему спутнику, величаво последовала дальше. Отойдя на несколько шагов, она обернулась и бросила через плечо:

= Ваши родители, кажется, в Монпелье? Завтра отправитесь домой, сударыня!

Захлебнувшись рыданием, девушка протянула к ней руки, но Маргарита уже не видела ее.

Войдя в коридор Жанны, Филипп осмелился обратиться к Маргарите:

= Ваше высочество, мне кажется, неразумно портить отношения с приближенными.

= Она больше не приближенная. И вы знаете, Филипп, как болезненно реагирует на все король. – Она остановилась и резко повернулась к нему. – Если его величество услышит, что под моей крышей процветает разврат, он не поверит больше ни единому моему слову. А мое положение и без того на волоске.

Ее голос становился напряженнее с каждым словом. Филиппу хотелось успокоить ее, но он не смел прикоснуться к ней.

= Я устала от всего этого, Филипп, - она задрожала. – Я в безвыходном положении; кому как не тебе, знать, как хорошо старается его высочество сделать меня матерью наследника.

Ее темные глаза со злостью смотрели ему в лицо. Его затылок похолодел.

= Но, мадам, – осмелился он, - вы сами не терпите его общества.

Маргарита отвернулась и топнула ногой.

= Я не знаю, что мне делать, Филипп, - негромко произнесла она. – Я готова напиться и сама изнасиловать этого козла.

= Что вы говорите, мадам…

= А его величество, - она склонила головку набок и сверкнула глазами, - продолжает делать мне знаки внимания.

= Будьте осторожны, мадам, - прошептал Филипп, чувствуя, как к его горлу поднимается комок.

Она бросила на него быстрый насмешливый взгляд и почти побежала к дверям Жанниных апартаментов.

 

 

Когда они прибыли, вечеринка уже набирала силу. В глазах рябило от Коломбин, Звездочетов, Сарацинов, Королей, Русалок и тому подобной нечисти. За свою узнаваемость Филипп мог бы не волноваться и без помощи Мерлина: в огромной жарко натопленной зале царил такой сумрак, что на расстоянии вытянутой руки Филиппа не узнал бы даже родной отец, будь он здесь.

Маргарита упорхнула и растворилась в золотистом мраке, а Филипп решил занять место в сторонке и понаблюдать.

Он уселся на карниз самой удаленной из оконных ниш и принялся ждать, когда глаза привыкнут, и он сможет что-нибудь увидеть. Вскоре ему удалось рассмотреть собственного брата: Пьер в костюме рыбака буквально сидел на коленях у беременной супруги графа де ла Марш, из чего следовало, что его собственная супруга Агнесса побрезговала вечеринкой. Зато кругленькая Бланка, одетая древнеримской матроной, явно наслаждалась его обществом.

Реми, как ему удалось заметить, выскользнул сразу же после официального представления Изабелле, одетой Сарацином, Жанне в костюме наяды и матроноподобной Бланке. Изабелла тут же увлекла Маргариту в дальний и самый неосвещенный угол, где они принялись оживленно шептаться, посверкивая оттуда своими украшениями. От Филиппа не ускользнуло, что они уделяли слишком большое внимание вину, то и дело подносимому пажами. Молодому конюшему пришло в голову, что у него сегодня судьба такая – таскать ее высочество на руках. Самого его не тянуло на выпивку, и он ждал появления обещанного поэта, следя за Маргаритой.

Филипп зазевался, наблюдая занятную сцену соблазнения Друидом долговязой дамы в костюме Короля, и что-то пропустил. Кинув взгляд на удаленный диванчик, он вдруг обнаружил на нем только ее высочество Изабеллу, потягивающую вино. Взгляд заметался по зале, надеясь выхватить из полумрака облачко розового шелка, но тщетно. Маргарита исчезла.

Боковые стены залы были задрапированы гобеленами; за которым из них искать Маргариту? Мало кто из искателей приключений, явившихся сегодня на маскарад, сумеет опознать в ней королеву Наваррскую, а в ее хорошенькой головке могут роиться невесть какие планы… Что там сказала утром Камилла?!

Филипп ринулся в суетящуюся толпу, заметался в ворохах шелка и кружев, мехов и мантий. Редкие свечи в высоких шандалах завертелись перед глазами, и вдруг кто-то с силой схватил его за руку и потянул.

= Сюда, Мерлин, - шепнули на ухо.

Кто-то толкнул его в один из задрапированных углов и нырнул следом. Из-под шляпы Филипп видел в широкую щель все общество и только задался вопросом о том, чей же он пленник, как в ноздри ударил знакомый аромат жасмина.

Филипп протянул руки, нащупал скользкие от прохладного шелка плечи и с силой несколько раз встряхнул.

= Вы понимаете, мадам, что вы делаете?! – Прошипел он. – Или вы специально так оделись?

= Мессир, - жалобно произнесла она. – Я замерзла, как церковная крыса.

Филипп обернул ее складками своего необъятного одеяния.

= Можете встать на мои сапоги, - проворчал он, но она не воспользовалась советом. – Вам следует меньше пить, мадам.

= Я пила, чтобы согреться.

= Рассказывайте…

Она кашлянула и задрожала, а затем капризно произнесла:

= Ну обнимите же меня хотя бы!

= Простите, мадам, я на службе.

= Ах так?! – Она попыталась выбраться из-под его балахона. – Тогда до завтра!

Она бы точно пропала, а вместе с нею и его голова, если бы Филипп не прижал ее к себе. И тут его спасло чудо.

Губы Маргариты уже коснулись его губ, как вдруг вспыхнул яркий свет. Пискнув, Маргарита ринулась в толпу. Он, поднимая облачка пыли, осевшей на него с гобелена, устремился туда же, придумывая месть одну изощреннее другой. Девчонка и в самом деле была способна учинить при дворе грандиозный скандал, рискуя не только своей головой, но и головами ни в чем не повинных людей, в числе которых, по невероятной благосклонности судьбы, оказался и Филипп Готье д’Оне. Если он и помешает ей закрутить интрижку, ее внимание тотчас же переключится на него, благо он доступен день и ночь. Словом, в голове юноши роились самые мрачные предчувствия; а главное, непонятно было, что вызвало в нем злость: то, что Маргарита пыталась соблазнить его, или то, что ей в принципе безразлично, кто перед ней находится.

Жан де Мен сидел на приступочке возле камина и пел под аккомпанемент лютни, с которой управлялась мадам Жанна, глядящая на поэта полными обожания глазами.

 

Я сирвентес сложить готов

Для тех, кто слушать бы желал.

Честь умерла. Ее врагов

Я бы нещадно истреблял,

В морях топил без дальних слов, -

Но выйдут те из берегов…

 

Короны есть, но нет голов,

Чтоб под короной ум блистал.

О славе дедовских гербов

Маркиз иль князь радеть не стал.

А у баронов при дворах

Я бы от голода зачах:

Хоть богатеет феодал,

Пустеет пиршественный зал.

 

Пускай я много ездоков

На дорогих конях встречал,

Но кто бы этих мозгляков

К Ожье, к Берару приравнял?

Мне жалок щеголь-вертопрах:

Пусть разодет он в пух и прах

И зубки отполировал,

А для любви он пуст и вял.

 

 

По залу раздался хохот и аплодисменты. С улыбкой поклонившись, Жан продолжал:

 

Где слава рыцарских дворов?

Цвет рыцарства куда пропал?

А замки! Там радушный зов

Всех на недели собирал,

Там друг, солдат или жонглер

Был милым гостем с давних пор.

В тех замках нынче лишь развал, -

Я сам во всех перебывал.

 

Король французов не суров,

Уж он-то щедрость показал!

Жизор свой славный – вот каков! –

В удел он Ричарду отдал:

Филиппа испугал раздор.

Ну что ж, спасибо за Жизор!

Но я б того к чертям послал,

Кто ратный потерял запал!

 

В путь, Папиоль! Будь нынче скор:

Льва-Ричарда почтить не вздор!

Король Филипп ягненком стал –

Утратит все, чем обладал.

 

 

Умолкли звуки лютни, раздались неуверенные хлопки, но вот весело захлопала Маргарита, и все присутствующие осмелели. Жан де Мен, лукаво щурясь, обвел глазами собравшихся, и я последовал его примеру. Изабелла вертела головой, Бланка с Пьером вовсе не слушали, некоторые другие маски вежливо хлопали, озираясь по сторонам. Но в основном воцарилось бурное веселье.

Жанна поднялась и протянула лютню поэту. Тот галантно поклонился ей, затем поднял руку, и шум стих.

= Любезная хозяйка сегодняшнего бала, - произнес он приятным баритоном, - просит исполнить что-нибудь новое, так сказать, на злобу дня.

Воцарилась полная ожидания тишина, поэт взял лютню и вдруг острым хищным взором исподлобья медленно обвел глазами зал, останавливаясь на Бланке, которая тревожно выпрямилась на своем диванчике, Жанне, недоуменно поднявшей брови в ответ, и, наконец, на Маргарите. Та, сидя на маленьком пуфике, пружинисто выгнулась, как кошка, и принялась неторопливо теребить бахрому подушки, на которой сидела.

Лукаво усмехнувшись, поэт тронул струны.

 

Не мудрено, что бедные мужья

Меня клянут. Признать я принужден:

Не получал еще отказов я

От самых добродетельных из донн.

 

Ревнивца склонен пожалеть я вчуже:

Женой с другим делиться каково!

Но стоит мне раздеть жену его –

И сто обид я наношу ему же.

 

Муж разъярен. Да что поделать, друже!

По нраву мне такое баловство –

Не упущу я с донной своего,

А та позор пусть выместит на муже!..

 

 

Придворная молодежь вежливо захлопала. Маргарита переглянулась с сестрами; Жанна встала и жестом хозяйки маскарада воззвала к тишине.

= Друзья мои! Уже поздно, и я хочу объявить наш маскарад завершенным. Завтра большинству из вас предстоит служба, и мне вовсе не хочется, чтобы меня обвиняли в злоупотреблении вашим личным временем. Маргарита! Ты отпускаешь свой двор на отдых, или у тебя есть еще планы?

Ее высочество медленно поднялась. Ее ленивые движения могли кого угодно уверить в том, что юная королева истощена вечеринкой, но Филиппу был хорошо известен хищный блеск в ее глазах, и он решил остаться и посмотреть, что будет.

= Дамы, ступайте к себе, - обратилась Маргарита к своим фрейлинам. – У вас есть время отдохнуть перед дежурством, покуда я побеседую с сестрами. Господа, прощайте и спокойной вам ночи.

Молодежь не стала заставлять себя упрашивать. Все, весело галдя, двинулись к выходу. Расцеловавшись с Маргаритой, уплыла Изабелла; по ее замедленным жестам было ясно, что она ждет приглашения остаться, глаза ее горели любопытством. Бургундские сестры вежливо попрощались с ней.

Более всего Филиппа заинтересовало то, что принцесса Жанна отпустила свою охрану, тихим голосом отдав какой-то приказ. Он решил остаться во что бы то ни стало, но, когда зала опустела, Маргарита обнаружила его, спрятавшегося в тени оконной ниши.

= Приглашение удалиться относится и к вам, мессир, - мягко проворковала она. – Ступайте спать.

Последние слова она произнесла сквозь зубы и тут же повернулась к камину, у которого Жан де Мен собирал свои ноты.

= О нет, дорогой мессир, - звонко произнесла она. – Вам следует обождать, пока мы договоримся о вашей награде за приятно проведенный вечер…

Принцессы удалились в смежную комнату и после недолгих споров вернулись к залу. В руках у каждой был пучок розог.

Жан де Мен округлил глаза. Желая развлечь публику, он умудрился навлечь на себя гнев этих прелестных и опасных созданий! Он поднялся, тяжело качнувшись в сторону больной ревматизмом ноги.

Первой к нему подошла Маргарита, легонько пошлепывая розгами по своей ладони.

= Чтобы в будущем вам неповадно было слишком многое позволять своему воображению, - тихо промурлыкала она, - мы накажем вас. Жанна свяжет вам руки, и пока стража будет караулить за дверью, мы по очереди высечем вас вот этими розгами.

Изумленный поэт позволил себя связать. Но, когда первая растерянность прошла, в его острый ум пришла счастливая мысль.

= Дамы, - он поднял перед собой связанные шелковым шнурком руки. – Я вполне с вами согласен. Действительно, я заслужил наказание за то, что позволил себе поддразнить вас. Не думайте, что я хочу избежать наказания, просто выслушайте меня. Я выдвигаю вполне разумное и, на мой взгляд, справедливое условие: пусть первой меня ударит та из вас, которая более других оскорблена моими стихами.

Маргарита повернулась к сестрам. На лице Жанны и Бланки царило такое искреннее недоумение, что юная королева расхохоталась. Швырнув розги в камин, она развязала поэту руки.

= Прощайте, мессир, - сквозь смех произнесла она. – И не забывайте, что вы желанный гость при моем маленьком дворе.

Жан де Мен с учтивым поклоном удалился, наказав себе передать другим поэтам не касаться в своем творчестве тех слухов, которые окутывали загадкой жизнь трех принцесс.

 

 

Коридор, примыкающий к апартаментам Жанны, был пуст; то тут, то там шипели падавшие со светильников рыжие смоляные капли. Они шлепались на каменные плиты пола и гасли. В редкие окна галереи наползал туман; в нем таяли красноватые пятна дальних факелов.

Прижавшись спиной к влажной стене, Маргарита пыталась собрать растрепавшиеся волосы; скользкая лента тюрбана никак не хотела стянуть их в прическу. Путь до ее покоев был неблизок; неизвестно, что мог бы подумать запоздалый придворный, встретив в коридоре одинокую полуодетую, да еще и растрепанную, королеву. Путаясь в непослушных волосах, Маргарита злилась на себя за то, что отправила Филиппа восвояси, - его широкий плащ очень пригодился бы ей.

Легкий шорох заставил ее напрячься, всматриваясь в полумрак. Мужская фигура, сконцентрировавшись из тумана у противоположной стены, медленно приближалась к ней. Маргарита вскрикнула и выронила тюрбанную ленту, которая, скользнув по юбке, упала в скопившуюся на полу сырость.

= О Господи!

= Не бойтесь, мадам, - послышался мягкий голос Филиппа. – Ну вот, я же советовал вам поменьше пить вина.

= Как ты напугал меня, Филипп… - с облегчением произнесла Маргарита. – Что ты здесь делаешь, я же велела тебе уйти.

= Жду вас, ваше высочество. Простите, что напугал, - Филипп улыбнулся, словно прося помиловать его за самовольство. – Разрешите проводить вас.

Маргарита фыркнула.

= Что-то вы, мессир, слишком учтивы сегодня и предупредительны, - подозрительно произнесла она. – Полагаю, все эти годы вы не спрашивали у меня ни совета, ни разрешения… Что же вы оробели вдруг? И не воспитываете меня…

Филипп усмехнулся.

= От вас всего можно ожидать, ваше высочество, - он легко поклонился, не спуская глаз с лица королевы. – Мне очень хочется удостовериться, что вы благополучно добрались до своих покоев. Хотя сегодня и не мое дежурство, но при вас нет пажа, а это, простите, неумно.

= Сама доберусь, - Маргарита нервным движением поддернула декольте. – Без посторонней помощи.

Она отстранила Филиппа и решительно двинулась прочь, но, наступив на что-то босой ногой, вскрикнула и поджала ногу. Обернулась к застывшему в почтительной позе конюшему.

Встрепенувшись, он подошел и опустился на колено. Маргарита молча поставила на его колено уколотую ступню. Онемевшими пальцами Филипп провел по гладкой коже, извлек из ложбинки острый камушек.

= Все в порядке, мадам, - осипшим голосом произнес он и закашлялся.

Тонкая щиколотка в его руках вдруг затряслась; он в испуге поднял голову. Белое колено Маргариты матово блестело при свете факелов, дальше ногу окутывал тончайший шелк юбки; над всем этим колыхалась пена полупрозрачного одеяния, усыпанного искрящимися каменьями, а еще выше, в ореоле почти черных в сумраке волос, смеялись весело прищуренные глаза Маргариты.

Потрескивали факелы, шипели тающие на лету капли, тихо смеялась королева Наваррская, от которой исходил дурманящий аромат жасмина. Кто повинен в том, что голова Филиппа закружилась, и он почувствовал, что губы его исступленно прижимаются к теплой шелковистой коже?..

Маргарита оборвала смех и некоторое время оцепенело смотрела, как Филипп отчаянно покрывает поцелуями ее ногу, которую она доверила ему так неосторожно. Сначала ей было приятно видеть склоненную голову рыцаря у своих ног, и хотелось пощекотать нервы, но теперь она, чувствуя, как сильные пальцы обхватывают ее лодыжку, испугалась, что не сможет освободиться.

Стряхнув оцепенение, юная королева дернула ногой, и Филипп тут же выпустил ее. Поднял голову; в его взгляде было то самое выражение, которое так разозлило королеву в сцене с юной фрейлиной: «хочешь – казни, хочешь – милуй». Эта испуганная покорность окончательно подавила замешательство в душе Маргариты; теперь она вновь владела ситуацией.

= Пустите, - она отступила на шаг, оправляя юбку и восстанавливая дыхание.

Филипп, стиснув зубы, тяжело поднимался с затекшего колена. Он тоже постепенно пришел в себя, удивляясь своему порыву.

= Вы мечтаете об архангеле Гаврииле с огненным мечом, мессир?..

= Простите, ваше высочество, - обиженно произнес он. – Это вы заразили меня; вы весь вечер вели себя так…

= Как?! – Маргарита в раздражении вскинула глаза и рванула юбку.

Тонкая ткань затрещала. Проследив взгляд Филиппа, Маргарита опустила голову и оглядела порванную юбку.

= Да-а… Костюм погублен.

= Не погубите себя, - Филипп выдернул из своего рукава декоративную булавку и протянул Маргарите.

= Берегитесь, - надменно произнесла она. – Возможно, это западня.

Он спокойно заглянул в ее сощуренные глаза.

= Я буду осторожен, мадам.

Наклонившись, королева попыталась заколоть юбку. Ткань выскальзывала из рук, и, уколов палец, Маргарита уронила булавку.

Филипп некоторое время смотрел на нее. Дрожащая от холода, босая, в разорванном костюме, с мокрой лентой под ногами, закусившая уколотый палец, Маргарита представляла собой весьма трогательное зрелище.

= Беда с вами, мадам, - вздохнув, Филипп снова опустился на колено.

Справившись с юбкой, он выпрямился и выжидательно взглянул на госпожу.

= Вы знаете, что будет, Филипп, если нас сейчас увидят?

= Ну что же, мадам, - он грустно усмехнулся. – Вы же знаете, что я всегда готов отдать за вас жизнь.

= Это будет бессмысленно.

= Нет.

Он повернул к свету свои ладони и долго смотрел на них.

= На какое-то мгновение, - тихо проговорил он, - я позволил себе замечтаться, - он поднял глаза, и Маргарита содрогнулась от боли, просквозившей в его взгляде. – И это было прекрасно.

Он замолчал и провел ладонями по своему лицу. Несколько раз глубоко вздохнул.

= Нам пора, ваше высочество. Не приведи Господь, и правда кто-то появится здесь.

Он поднял тюрбанную ленту и протянул королеве свой плащ.

 

 

В покоях Маргариты трещали жаровни, наполняя воздух горячим угаром. Лидия принялась растирать ступни госпожи, упавшей на диванчик, упрашивала немедленно принять ванну.

Маргарита, откинув затылок на подушки, сквозь полуопущенные ресницы смотрела на стоящего в отдалении Филиппа, которого она забыла отпустить.

= Мессир, - негромко позвала она.

Лидия, поднявшись с места, ушла в спальню. Филипп подошел, поклонился.

= Простите, мадам, - он почтительно опустил глаза. – Простите за то, что я дал себе волю.

= Идите отдыхать, Филипп, - устало произнесла королева. – Я не виню вас – это моя снисходительность вскружила вам голову, и вы забыли разницу меж нами. Я завтра попрошу Людовика отправить вас на пару месяцев в Оне-ле-Бонди – немного прийти в себя.

Филипп вздрогнул, словно его хлестнули плетью. В глазах потемнело, но лишь на миг.

= Не выйдет, мадам, - грустно сказал он. – В Оне прекрасные охотничьи угодья, и ваш муж не преминет воспользоваться этим.

Она вздохнула.

= Ну так я запрещаю вам приближаться ко мне впредь. Я вам приказываю… мессир Готье д’Оне, камердинер его высочества.

Последние слова она выговорила с нажимом, - и Бог весть, как это у нее получалось: одной-единственной невинной фразой унизить, растоптать.

= К вашим услугам, мадам, - еле слышно проговорил Филипп.

= Вот так. Теперь ступайте.

 

 

Реми ни о чем не спросил друга, замершего ничком на кровати, лицом к стене. Неподвижно пролежал Филипп несколько часов, прижимая к груди грязный и мятый кусок ткани - то ли шелковый шарф, то ли ленту. На ткани изредка посверкивали искорки, когда Филипп вздыхал. Реми не заговаривал с другом; понимал, что сказать нечего, ему было все понятно и так. Он просидел рядом, у окна, выходящего в сад, всю ночь; ждал, что Филиппу понадобится что-нибудь, ну хоть глоток вина.

Рассвело. На сад опустился туман. Реми поднялся с кресла, потрепал Филиппа по плечу и тихо ушел. Ему было что рассказать Камилле.

 

 

Глава 11

 

З

вонкое эхо разносило по мощеному двору цоканье копыт. Лучи яркого апрельского солнца играли на промытых ночным дождем камнях и черепицах построек. Юные конюхи водили по кругу молодых скакунов, еще не бывавших под седлом.

= Никто и не говорит, что нашим женам нельзя развлекаться, - облокотившись на каменные перила балкона, принц Филипп с удовольствием смотрел во двор. – Просто слишком уж часто они стали устраивать так называемые вечеринки с музыкой и танцами.

На столбике, поддерживающем перила, стояло большое блюдо с засахаренными орешками; длинная ладонь принца лениво перебирала драже. Его брат Карл сидел на деревянной скамейке и смотрел во двор сквозь балюстраду. Рядом с ним лежала палевая борзая, тоже снисходительно глядевшая во двор. Время от времени, скучая, она поворачивала к юному хозяину длинную морду с карими глазами.

Когда брат заговорил о принцессах, на щеках быстро краснеющего Карла появился румянец. Он, как и его брат, был женат уже несколько месяцев, но все еще при одной мысли о прелестнице Бланке у него загорались глаза. Как все-таки хорошо, что она со дня на день станет матерью! Тогда-то у него не будет повода обсуждать ее поведение с братьями и отцом, ведь она докажет ему свою любовь!..

= Послушай, Филипп, - успокоительно произнес он. – Что плохого в том, что наши жены позволяют себе некоторые невинные развлечения, ведь они не ездят на охоту и не заседают на ассамблеях с нашим отцом!

Повернув голову на длинной шее, граф Пуатье сверху вниз неодобрительно взглянул на брата.

= Эти, как ты их называешь, невинные развлечения принимают все более рискованный характер, - медленно проговорил он. – У меня произошел разговор с Жанной, но все это бесполезно: верховодит там Маргарита. Я так радовался, что она старшая, что она жена Людовика, что она умна, как сам черт, а вот теперь мне кажется, что все эти ее качества оборачиваются против нас!..

Он в сердцах стукнул кулаком по перилам. Карл потрепал за ушами свою собаку, за что та лизнула его в нос.

= О Маргарите разговор особый, - примирительно протянул он. – Быть женой Людовика – это, по-моему, служит ей хорошим оправданием.

= Послушай, Карл!..

= Погоди, погоди! – Юный принц вскочил и перевесился через перила. – Эй, Серый!..

Серый в яблоках игривый арабский конек вскинул точеную головку и заливисто заржал.

= Серый, Серый, хороший, молодчина!.. Эй, Гастон! – Карл вынул из поясного кошеля монету и бросил ее; чернявый мальчишка-конюх ловко поймал ее на лету, поклонившись принцу.

= Карл! – Недовольно окликнул его Филипп. – Уже придворные болтают меж собой, что принцессы, мол, не только хороши собой, но и прекрасно сложены!

= Ты сомневался?!.. Серый, Серый!..

= Карл! Ты что, не видел еще нового изобретения мадам Маргариты?!

= Нет, но слыхал много лестного, - юный принц, сияя улыбкой, повернулся к брату.

= Она придумала надевать под сюрко прозрачное нижнее платье, а верхняя юбка разрезана до самых бедер! Она так и щеголяет по двору в сопровождении твоей Бланки…

= Скажи лучше – твоей Жанны, - засмеялся Карл. - Моя Бланка не скоро сможет так бегать…

= Быть может, дорогой брат, она уже добегалась! – В сердцах выпалил граф Пуатье.

Добродушная улыбка слетела с юного лица графа де ла Марш. Он покачал головой.

= Твоя ревность, дорогой брат, подсказывает тебе ужасные мысли. Смотри не подскажи их твоей жене, не зарони это зерно в ее прелестную головку.

Свистнув собаку, Карл ушел в свои покои.

Весна 1309 года только что вошла в свои права, а принцы последнего поколения Капетингов уже ссорились, доверяя и не доверяя слухам о бурных развлечениях «бургундских сестер». Говорили, например, что на вечеринках у Маргариты и Жанны играют в прятки, извлекая из темных шкафов весьма привлекательных юных рыцарей; что на этих празднествах принцессы ведут себя весьма вызывающе и совершают множество неосторожных поступков, которые давно потревожили бы покой более проницательных мужей, нежели королевские сыновья. Даже король, снисходительно наблюдавший за развлечениями малого двора, удостоил своим вниманием откровенно вольное поведение своих невесток.

Разговор двух братьев сводился к последней моде, придуманной Маргаритой: дабы потрясти воображение окружающих, она вдруг появилась на одной из вечеринок в изумительно смелом наряде. С одного бока ее сюрко было разрезано почти до бедра; при каждом движении ее высочества платье являло то, что видеть было неприлично. Но, забыв о приличиях, придворные рыцари и просто мужчины с удовольствием скользили взглядом по плавным линиям плутовки. Жанна, графиня Пуатье, тут же сотворила такое же со своим любимым платьем; Бланка, не желая отстать от сестер, изнывала от нетерпения поскорее освободиться от бремени и вернуть себе прежнюю фигурку.

Сознавая свою неприступность, Маргарита из чувства противоречия делала то, что побоялась бы делать любая придворная дама. Мужчины сторонились ее под страхом обвинения в государственной измене; сама она, понимая, что ни за что не позволит себе то, что давно позволили себе ее «сестры», развлекалась во всю силу, получая острое удовольствие от горящих взглядов всех встречных мужчин. Одна только Лидия знала, сколько подушек изгрызено ее высочеством по ночам, сколько слез пролито от жгучей зависти к более счастливым графиням…

 

 

= Побежали в сад, Маргарита! – Жанна, звонко хохоча, бежала по залитой солнцем галерее; ее сопровождали две левретки. – Маргарита, смотри, какой денек!..

Накинув на одно плечо горностаевую накидку, юная королева спустилась вслед за Жанной по лестнице, ведущей в сад. В вестибюле она едва не столкнулась с человеком, только что вошедшим с ослепительного солнца; он близоруко щурился в полумраке.

= Мессир Юг!

Маргарита схватила толстяка за плечи и со смехом заставила его сделать несколько танцевальных движений.

= Почему вы не приходите на наши вечеринки, мессир? Вы были бы там почетным гостем. Или вы думаете, что я позабыла наше увлекательное зимнее путешествие из Бургундии?

= Ну что вы, мадам, - отдуваясь, камергер пригладил неровно поседевшие волосы. – У вас веселится молодежь, со стариками вам будет скучно…

= Маргарита! – Донесся с улицы голос Жанны.

= Прощайте, мессир, передайте привет его величеству!

Маргарита, изящно склонив головку, повернулась, чтобы упорхнуть прочь. При резком движении ее разрезанная юбка распахнулась, обнажив стройную ножку. Юг де Бувилль посмотрел ей вслед, неловко кашлянул, покачал головой и отправился по своим делам на территорию его величества.

Гуляя с Жанной по дорожкам сада, Маргарита нет-нет да и взглядывала на высокие окна апартаментов Людовика. В сад смотрели служебные помещения. Не то чтобы Маргарита ожидала увидеть в окне Филиппа; с тех пор как они расстались, прошло несколько недель, в течение которых она не скучала. Восторг от нового изобретения и особенно волнующее ощущение свободного пространства под юбкой долго занимали Маргариту; особенно веселило лицезрение лиц окружающих мужчин, которые сначала откровенно пялились на юбку, затем спохватывались, в глазах их появлялся страх и смятение… Но для полного удовольствия не хватало одного – увидеть выражение лица человека, мнение которого Маргарита ценила. Этим человеком был Филипп Готье д’Оне, который все прошедшее со дня последнего разговора время проявлял чудеса изобретательности, чтобы только не встречаться с Маргаритой. Он пользовался своим негласным положением телохранителя при Людовике (ибо мнительный король Наваррский никому, кроме него, не доверял); так что теперь он проводил все дни в апартаментах своего господина, а туда по доброй воле Маргарита не заглядывала сама. Она скучала по Филиппу, и, кроме того, ей хотелось посмотреть, какую реакцию вызовет в нем ее новая мода. Но, к сожалению, молодой рыцарь не смотрел в сторону своей бывшей госпожи.

При дворе много болтали о странной опале Филиппа. Говорили, что он прогневал Маргариту; что во всем виновата та памятная прогулка, предшествовавшая размолвке – когда Маргарита (по вине конюшего или нет, никто не знал) на парижской улице вдруг упала с лошади. Правдой было все это или нет, но болтали слишком много, и Жанна пригласила Маргариту в сад, чтобы вдали от чужих глаз и ушей обсудить с королевой этот щекотливый вопрос.

Плющ, составлявший основной массив беседки, уже выбросил светло-зеленые молодые листочки на длинных усах; принцессы сидели словно в клетке из нежной кружевной пены. Беседка находилась в отдаленном углу сада почти у самой стены, за которой шумела улица Парижа; сквозь молодой плющ видна была часть Наваррского крыла над начавшим зеленеть садом и одна из башен основного здания. Маргарита с ногами растянулась на каменной скамейке, положив локоть на спинку и подперев ладонью голову. Накидку она использовала как покрывало на сиденье. Жанна захватила с собой вышивание и пристроилась на край накидки Маргариты. Некоторое время графиня Пуатье была поглощена своим рукоделием; склонив головку, Маргарита следила за процессом через плечо Жанны. Сквозь кружево плюща проникали почти по-летнему теплые лучи солнца; королева Наваррская нежилась под ними, точно большая кошка.

= Ты отказала ему, - проговорила вдруг Жанна. – Или он тебе?

= Ты о чем? – Маргарита сладко зевнула.

Жанна скосила на нее прищуренный глаз.

= Я говорю о красавце, сделавшемся по твоей милости калекой и в физическом и в душевном смысле.

Королева, хмыкнув, пожала плечами.

= Зачем ты удалила его от себя?

= Он мне надоел, - обиженно бросила Маргарита.

= Ты знаешь, что в Лувре только и говорят о том, как королева Наваррская отказала от дома своему конюшему. Уже несколько недель мои дамы, например, шепчутся, неспроста ли это, и кое-кто уже делает ставки, как долго вы продержитесь на расстоянии друг от друга.

Королева засмеялась. Такого она еще не слышала. Она проводила много времени в обществе принцессы Изабеллы, а та была не болтушка.

= И что у тебя за роман с Изабеллой? – Произнесла Жанна между делом, наклонившись, чтобы откусить нитку.

Маргарита удивленно приподнялась.

= Не разыгрывай хотя бы передо мной оскорбленную невинность, - усмехнулась Жанна. – Это понятно, что тебе необходимо время от времени обманывать свое естество, но, полагаю, Изабелла – не совсем подходящий вариант.

= Что ты хочешь этим сказать?

= Мои дамы… Да-да, мои дамы, так вот они болтают, что дочка короля ревнива и мстительна.

Жанна выразительно посмотрела в глаза задумавшейся Маргарите.

= Ты можешь вышвырнуть этого д’Оне за шкирку, как нашкодившего котенка, но избави тебя Бог проделать то же самое с Изабеллой.

Маргарита, поджав ноги, уселась на скамейке.

= Без нее мне было бы совсем худо, - проговорила она наконец.

Жанна покачала головой, глядя в вышивание.

= Знаешь, Маргарита, по-моему, тебе было бы гораздо удобнее и надежнее вернуть себе этого Филиппа. Одно дело, когда весь двор, и большой и малый, за эти годы привык видеть тебя в сопровождении верного слуги, и совсем другое – когда ты неожиданно выбрасываешь его прочь. Это значит, что между вами что-то произошло. Либо это ссора – тогда возникает вопрос, какие такие размолвки могут возникнуть между великородной королевой и ее верным рыцарем… Либо это нечто противоположное ссоре, и он удален по очень важной причине.

= Что ты предлагаешь? – Устало пробормотала Маргарита.

= Как это ни странно звучит, - Жанна пристально посмотрела ей в глаза. – Но я бы советовала тебе как можно скорее вернуть себе Филиппа Готье д’Оне. И держи, пожалуйста, его при себе. Так будет спокойнее, и все к этому привыкли. Нечего давать челяди намек на какие-то особые отношения.

= А Изабелла? – Тихо проговорила Маргарита.

= Ну, со временем и это решится, - Жанна воткнула иголку в вышивание. – Рано или поздно его величество сплавит ее замуж.

Маргарита с уважением смотрела на невестку. Иногда ей казалось, что Жанна гораздо старше и опытнее ее. По части женского опыта это было правдой, но и вообще советы графини Пуатье и ее размышления вселяли в сердце Маргариты уважение к здравому смыслу Жанны. До сих пор Маргарита не слышала от невестки ни одного суждения, над которым она бы не задумалась. Внешняя непоколебимость и величавость Жанны прекрасно гармонировали с ходом ее мыслей; казалось, что она вся – воплощение незыблемости и покоя, подобно мраморной статуе. «Вот у кого все в порядке дома», - почти с завистью подумалось Маргарите. Жанна казалась целомудренной до мозга костей.

= И если бы ты, - негромко проговорила Жанна, - прежде, чем завязывать отношения с Изабеллой, посоветовалась, скажем, со мной… - Она снова скосила взгляд на Маргариту. – Я бы помогла тебе найти решение менее обременительное.

Маргарита округлила глаза. Лукаво усмехнувшись, Жанна собрала свое рукоделье в корзинку и поднялась.

= Пошли в дом. Я уже все себе отморозила…

 

 

 

Маргарита была не права, когда полагала, что Филипп д’Оне не смотрит на нее. Стоя в оконной нише на этаже Людовика, полуприкрытый занавеской, он внимательно наблюдал, как Маргарита спустилась вместе с Жанной в сад и как затем она вернулась в дом. Он видел, как развеваемая ветерком юбка хлопала, обнажая тело, которого Филипп так страстно желал с того самого момента, как прикоснулся губами к пахнущей жасмином коже. Ему было невыносимо понимать, что, кроме него, это видят и другие. Маргарита все делает назло; но не ради него же она так старается!.. Кому она хочет сделать больно на этот раз, кого старается таким образом завлечь?!..

Все эти мысли причиняли жестокие страдания отвергнутому рыцарю. Особенно страшно было то, что он не допущен более в апартаменты королевы, и не может видеть и контролировать то, что там происходит. Умом Филипп понимал, что теперь, когда он едва справляется со своими чувствами, ему лучше держаться подальше от Маргариты, - так лучше и для него, и для нее, - но рана, нанесенная разлукой, ныла все сильнее.

 

 

На совещание у отца юный граф де ла Марш шел без особой радости. К вечеру у Бланки отошли воды, и он всей душой хотел остаться подле жены, у порога ее спальни, где творится сейчас нечто таинственное и чудесное. Слабым утешением было то, что Бланке, по словам принцессы Жанны, сейчас было не до него.

Кабинет короля был погружен в полумрак. В углу горел камин, заслоненный витражным экраном. Филипп Красивый восседал лицом к комнате, боком к массивному дубовому столу, помещавшемуся в простенке окон, отражаясь в тусклой колбе песочных часов, оправленных в бронзу. Одна его рука покоилась на тяжелой темно-зеленой скатерти; у ног, положив голову ему на колени, замерла жемчужная борзая.

Рядом с королем на низеньком пуфе сидел Юг де Бувилль; напротив, на банкетке, в горделивой восседал правитель королевства, коадъютор Ангерран де Мариньи, грузный мужчина пятидесяти лет, с массивной нижней челюстью и нечистой кожей.

Принц Людовик, сжав колени и разглядывая ногти, помещался в узком кресле поодаль; граф Пуатье, скрестив руки на груди, стоял у отцовского стола в оконной нише. Карл де ла Марш, сидя словно на иголках, теребил возившегося у него на коленях борзого щенка. Напряженная тишина висела в кабинете; принцы, которых собрали по срочному делу, недоуменно переглядывались. Мариньи наконец кашлянул и решился нарушить тишину.

= Ваше величество, - он привстал с банкетки. – Вероятно, мы ожидаем хранителя печати?

= Ногаре не придет, - бросил король, поведя глазами в сторону коадъютора. – Я ждал тишины.

Он легонько стукнул по столешнице.

= Я собрал вас здесь, а не в Зале совета, потому, что не хотел бы, чтобы это совещание носило официальный характер.

= Тогда почему здесь присутствуют лица, не относящиеся к нашей семье? – Поинтересовался принц Филипп.

Бувилль и Мариньи переглянулись.

= Потому что, ваше высочество, - мягко проговорил король, - то, о чем мы будем говорить, касается не только наших внутренних семейных дел, но и порядка в нашем доме, который обязаны блюсти и главный камергер, и коадъютор. Ангерран, - король повернулся к коадъютору. – Ты тоже считаешь, что распущенность наших невесток бросается в глаза?

= А кто еще так считает, ваше величество? – Вежливо поинтересовался коадъютор. – Я, например, как и его высочество граф Пуатье, полагаю, это – дело внутреннее. Однако если их высочества сами не в состоянии навести порядок в своих семьях и считают, что дамы переступили границы дозволенного… - он развел руками.

= Ты сам как думаешь? – Резко бросил король.

= Я думаю, ваше величество, что мы имеем дело не с прегрешением, а с шалостью. Все эти маскарады, моды… Их высочествам не в чем упрекать своих жен. Когда ее величество королева Жанна была молода…

= Мы поняли, Ангерран, - нахмурившись, король жестом приказал ему сесть. – Ты, Юг.

= Ваше величество, - примирительно произнес Бувилль. – Я тоже считаю, что новые развлечения юных дам столь же невинны, сколь прелестны.

= Но в этот раз Маргарита перегнула палку, - вмешался Филипп Пуатье. – Уже мои рыцари на каждом углу обсуждают прелести наших жен.

= Это естественно, - улыбнулся Бувилль. – Однако при чем здесь Маргарита?

= Она старшая! – Веско произнес граф Пуатье. – И это ее идеи с разрезанными юбками, прятками и прочими развлечениями.

= Сын мой, - мягко произносит король. – Вы потребовали этого совещания лишь для того, чтобы обвинять в чем-то мадам Маргариту?

= Отец! – Подал просящий голос Карл. – Меня-то все это не касается, отпустите меня к жене.

= Вас это тоже касается, как и всех, Карл. Будьте сдержаннее, - король поморщился в его сторону.

= Но Бланка рожает!..

= Мы поздравим вас, когда настанет время.

Король отвернулся от младшего сына, не желая продолжать бесполезный спор. Беда его сыновей в том, что они слишком доверяют своим женам, слишком мягки. Разумеется, если Маргарита в их глазах виновата, ее следует примерно наказать: не дарить какое-то время подарков, например, или запрещать устраивать вечеринки… Но тоже на какое-то время, иначе она пожелает более укромных развлечений. Его величество вздохнул. Со старшей невесткой давно пора серьезно поговорить. Вот уже у младшего сына вот-вот появится наследник, а Людовик знаменит лишь дочерью, прижитой от кастелянши… Было бы неплохо, если бы Маргарита проводила больше времени у Бланки, когда та разрешится от бремени. Быть может, при виде младенца в ней пробудятся какие-то естественные для женщины чувства. Его величество подавил вздох. Все бы неплохо, да похоже, что Маргарита – не женщина, а дьявол.

= Людовик, вы можете что-нибудь сказать по этому поводу? – Обратился король к старшему сыну.

= Да черт с ней, лишь бы ее пореже видеть, - гнусаво протянул Людовик.

Со временем былое преклонение перед Маргаритой превратилось в убогой душе старшего принца в глухую, исступленную ненависть. Временами его грызла подозрительность и ревность к другим мужчинам, у которых, как он полагал, имелись более крепкие зубы на этот слишком твердый орех. Но чаще всего он просто не вспоминал о Маргарите, а если и думал о ней, то вскользь, как о плохой погоде или иной неисправимой данности. Куда приятнее было забыться, уткнув длинный нос в ароматную грудь кастелянши Эделины!

Король со сдержанной яростью посмотрел на своего наследника. Как много бы он отдал за то, чтобы умница Изабелла родилась первой! Как несправедлив Создатель…

Филипп Пуатье поморщился:

= Но Луи, все же она ваша жена, и в вашей воле приструнить ее!

= Не называй меня Луи! – Взвизгнул король Наварры.

Посмотрев на отца, граф Пуатье развел руками.

= Вот уж если у кого и есть основание развлекаться, так это у Маргариты, - хмуро вставил Карл. – Если бы я был женой Луи… - он поднял руку, и щенок, ухватившийся зубами за его запястье, повис над полом.

= Не называй меня Луи!..

Король выпрямился в кресле и хлопнул по столу, призывая к порядку.

= Зная вашу привязанность к очаровательной мадам Бланке… - начал он.

Карл покраснел.

= … я не сомневаюсь в том, что ваше доверие к ней искренне.

Помолчав, юный принц поднял потемневшие глаза на отца.

= Да, - негромко, но веско проговорил он. – Я не мирюсь с тем, что она ходит по дворцу без охраны. Я не терплю, когда она, выйдя в сад, забывает о меховой накидке. И я не стыжусь своего желания быть вместе с женой, когда она производит на свет моего первенца. И оскорбительные подозрения, которыми меня пичкают с утра, - он медленно перевел взгляд с отца на графа Пуатье, - прошу держать при себе. Все. Можете иронизировать на здоровье, но только без меня.

= Вы все сказали, Карл? – Ледяные глаза короля пристально смотрели на младшего сына.

= Нет, ваше величество, не все. Я еще хотел сказать, что мы слишком отвлекаемся на частности. Народ Парижа не может простить вам следствия по делу тамплиеров, на котором так занят наш уважаемый Хранитель печати; он полагает, что если бы не борьба за богатства храмовников, вы гораздо энергичнее вели бы расследование, начатое по показаниям отшельника Сен-Авита и касающееся смерти нашей матушки… И вот теперь новое увлечение! Мариньи как представитель народа должен был бы помочь вам вернуться к более пристойным для короля занятиям.

Он подхватил щенка и, не слишком учтиво поклонившись отцу, вышел.

Король некоторое время смотрел ему вслед. Пока он не увидит свою драгоценную Бланку в добром здравии, от него мало толку. Хорошо бы этому излишне эмоциональному юноше никогда не наследовать корону. Людовик, Филипп, затем Карл… Нет, конечно, этого не будет. Этого не может быть, как бы ни была горька наука престолонаследия в многострадальной Франции…

Филипп Пуатье подавил тонкую улыбку и взглянул на отца.

= Ваше величество, мы собирались решить, стоит ли пресечь свободу принцесс…

= А я думал, вы собирались на охоту, - проворчал король.

= Отец, - Филипп поклонился. – Мы с братьями высказали свои мнения. Итак?..

= Я пока не услышал ни единого внятного мнения, - сухо произнес король, погладив собаку. – Но если вы все еще ждете чего-то от меня, то извольте. Я хочу высказать свое мнение о ваших охотах. Я не буду говорить, Филипп, о тех отлучках, когда я посылаю вас по государственным делам. И охота тоже вещь великолепная. Но всякое развлечение должно иметь меру. Ваши жены пользуются той свободой, которая принадлежит им по праву, и не в моей власти пресекать свободу женщин, у которых есть мужья. Но вы, дети мои, - он ударил ладонью по подлокотнику кресла, - вы должны уделять больше внимания их высочествам!

= Которые, как на грех, хороши собой, - не к месту вставил Людовик.

Мариньи и Бувилль снова переглянулись. Первый камергер, усмехнувшись уголком рта, покачал головой.

= Видишь ли, дорогой брат, - мягко и вкрадчиво произнес граф Пуатье. – В наше неразумное время для того, чтобы сохранить доброе имя, женщина должна быть страшна, - он на секунду задумался, - как бубонная чума, как семь казней египетских…

= Да! – Вскочил со своего места Людовик. – Да, если она живет в Лувре!..

Глядя на его раздутые ноздри, король в который раз за вечер покачал головой и прикрыл глаза.

= Я приму решение и выскажу его вам.

= Отец, - мягко произнес Филипп Пуатье. – Я вовсе не против ее высочества Маргариты. Однако я счел необходимым прояснить ситуацию в совещании с вами. Потом, я считаю, что Людовик, который не хочет обсуждать со мной создавшееся положение, обязан пересмотреть свои отношения с Маргаритой…

= Это не твое дело! – Снова взвизгнул король Наваррский.

= Это мое дело, - повернулся к нему Филипп. – Как дело любого, кто хочет порядка в этом дворце и во всем государстве.

Он поклонился и вопросительно посмотрел на короля. Тот, не открывая глаз, махнул рукой.

= Вы свободны. Людовику предписывается как можно скорее выяснить отношения в своем доме. Ступайте.

Поклонившись отцу и – не менее уважительно – Мариньи и Бувиллю, граф Пуатье мягко взял брата под руку и увел его из кабинета.

Лишенными всякого выражения глазами его величество взглянул на закрывшуюся дверь. Теперь его окружали только старые слуги, и он мог позволить себе быть усталым. Великая держава нищает после продолжительных войн и смут, крестьяне мрут от голода; горожане все тяжелее платят налоги. От голода и беспросветности парижане ропщут – что им еще остается делать, как не болтать? А его величество тратит свое время на троих взрослых сыновей, которым недостает смелости или твердости приструнить жен…

= Великий Боже, - негромко произнес он. – Ну почему он не Изабелла?..

= Это она ссорит принцев с их женами? – Осторожно спросил Мариньи.

= Изабелла ни при чем, - скривил губы король. – Изабелла – прирожденная королева. Это большое горе, что она не родилась первой.

= Ваше величество, - подал голос Бувилль. – У нас уже есть королева Франции. Ее высочество королева Наваррская реорганизовала молодой двор, допустив туда прогрессивную молодежь; она хорошо разбирается в политике…

= И в моде, - неумело улыбнулся Филипп Красивый.

= Ваше величество, Людовик – всего лишь ее муж. Франция – единственная страна в просвещенном мире, где женщина имеет право наследовать корону.

= Ты зашел слишком далеко, Бувилль, - король резко вскинул голову; самоцветы в венце метнули огонь.

Мариньи бросил осуждающий взгляд на Бувилля, которому случалось заговариваться. Король барабанил пальцами по столу, и старые придворные поняли, что мысль, высказанная первым камергером, посещает и его величество. Правитель королевства кашлянул.

= Я считаю, что нельзя не заметить, что настроение во дворце поднялось благодаря мадам Маргарите, - негромко произнес он, желая отвлечь короля от разговора, становившегося опасным.

Тяжело опершись на скрипнувшую столешницу, сверкнув перстнями, король поднялся, за ним встали с мест и его собеседники.

Холодными навыкате глазами его величество медленно обвел кабинет.

= Я обещал принцам подумать, - произнес он. – По справедливости, я должен осудить Людовика: при таком муже женщина имеет право вести себя так, как ей хочется. Женщина, а не королева, - веско отметил он. – Они и так считают, что я слишком часто защищаю мадам Маргариту… Но не ее вина, что младшие принцессы хотят ей подражать. У нее сильный характер, и уже за одно это ей можно многое простить. Бувилль, я прошу тебя негласно присматривать за ней. Если Франция и нуждается в чем-то, то это умная королева.

Низко поклонившись, придворные удалились.

 

 

= Его величество не сказал прямо, что считает Маргариту стервой, - заметил Мариньи, выйдя на опустевшую Гостиную галерею и вдохнув свежий вечерний воздух.

= Король прав, - пожал плечами Бувилль. – Если мы хотим в будущем иметь здоровую умом власть, мы должны закрыть глаза на кое-какие проделки ее высочества.

= Не думаю, что это понравится принцам, - Мариньи толкнул его локтем в бок.

Бувилль подмигнул в ответ:

= Хотелось бы знать, как его величество заставит мадам Маргариту родить наследника.

= Все положенные по закону сроки вышли, - покачал головой правитель королевства. - Видимо, король и в самом деле по-особому относится к старшей невестке.

= Тогда лучше бы он сам на ней женился, - пробормотал Бувилль вполголоса.

Мариньи, быстро оглядевшись, перекрестился. С двух сторон галереи над ними нависали огромные и страшные в сумраке статуи почивших королей.

= И все же ты бы поговорил с ней, Юг, - тихо, но веско проговорил он. – До того, как это сделают король или Ногаре. Не хотелось бы терять королеву, к которой благосклонен сам Господь.

Обменявшись понимающим взглядом, царедворцы отправились по домам.

 

 

 

Глава 12

 

М

аргарита сидела за вышиваньем, когда в ее покои ворвалась придворная дама. Маргарита воткнула иголку в палец:

= Что?!

= Началось, ваше высочество!

Швырнув пяльцы, юная королева помчалась в покои Бланки. Она давно, как и Жанна, дала младшей принцессе слово, что будет присутствовать при рождении ее первенца. Но то, что предстало ее взору, потрясло ее до глубины души. Маргарита, бедой которой была необходимость родить наследника, едва не дала себе клятву немедленно бежать в монастырь.

Еще в прихожей она услышала жуткий вопль медленно умирающего зверя. Волосы на затылке стали дыбом; войдя на нетвердых ногах, Маргарита приблизилась к Жанне. Та на ощупь схватила ее ладонь ледяными дрожащими пальцами и сжала так, что захрустели кости.

= Что-то не так?.. – Хриплым шепотом спросила Маргарита, боясь поднять глаза на источник звуков.

В ответ Жанна только всхлипнула. Маргарита принялась озираться.

Спальня была жарко натоплена, повсюду стояли тазы с горячей водой, валялись окровавленные полотенца; очертя голову сновали служанки. Голова кружилась от курений, отгоняющих злых духов, и от тошнотворного запаха крови. Повивальная бабка, засучив рукава и по локоть обнажив огромные красные, как у мясника, руки, стояла над кроватью Бланки. По ее каменному лицу струился обильный пот, который непрестанно вытирала грязным полотенцем молодая помощница.

От растерзанной, покрытой бурыми пятнами кровати доносились нечеловеческие звуки. Роженица не могла уже кричать; она гортанно завывала, не замолкая ни на секунду, время от времени ее тело содрогалось, и, выгнувшись, она издавала тот самый пронзительный вопль, который услышала Маргарита. Ноги ее со вздувшимися венами были крепко прикручены полотенцами к столбикам, поддерживающим балдахин; она то сдвигала, то раздвигала запачканные кровью колени. Две служанки пытались удержать их; еще две, повинуясь знакам повивальной бабки, дружно надавливали на огромный живот, прикрытый полотенцем.

= Она слишком молода, - горько прошептала Жанна, уведя Маргариту в оконную нишу. – И слишком плохо устроена.

= Как это? – Не поняла Маргарита.

Жанна всхлипнула.

= У нее очень узкие бедра. Ребенок не может пройти. Акушерка говорит, что еще чуть-чуть, и ребенок задохнется.

= Господи, что же делать?!..

= Можно извлечь ребенка, но тогда… - Жанна прижала обе руки ко рту, посмотрела дикими глазами на Маргариту. – Тогда Бланка погибнет. Необходимо дождаться Карла, может, они дотянут до его возвращения…

= А он-то чем поможет?!

= Он должен сказать последнее слово - выбрать Бланку или ребенка.

Обняв рыдающую Жанну, Маргарита покачала головой. Если бы дело касалось ее, никто бы не раздумывал. Что значит ее жизнь по сравнению с жизнью наследника короны?!.. Она верила, что Карл отдаст приказ спасти Бланку. Она немного подрастет и, быть может, родит еще…

Она слышала, как акушерки бьют Бланку по щекам; как громовым голосом повивальная бабка просит принцессу расслабиться и начать тужиться по ее приказу. Неожиданно Бланка издала вопль такой силы, что у Маргариты заложило уши. Помотав головой, королева поняла, что стоны затихли. Жанна подняла мокрое лицо и непонимающе уставилась на Маргариту.

= Господи… - Маргарита похолодела.

На негнущихся ногах принцессы подошли к кровати. Служанки суетились по-прежнему; повивальная бабка с сосредоточенным выражением на лице возилась под полотенцем между бессильно раскинутыми ногами Бланки.

= Лишилась чувств, - негромко произнесла одна из служанок. – Теперь будет легче…

Две дюжие акушерки, крякнув, разом нажали на вздутый живот. Тело Бланки в последний раз содрогнулось, выгнулось дугой, и бабка вырвала что-то из тела страдалицы.

Маргарита и Жанна сдавленно ахнули. На окровавленных руках акушерки лежало нечто с первого взгляда бесформенное – сине-красный безжизненный лягушонок с тонкими болтающимися ручками и ножками. Его шейка была крепко обвита пуповиной.

= Он давно мертв, - усталым голосом констатировала повивальная бабка. - Хорошо, что не сгнил в утробе.

= Но она рожала… - прошептала посиневшими губами Маргарита.

= Она выталкивала мертвый плод, так и должно быть.

Цепляясь за юбку Маргариты, Жанна без чувств опустилась на ковер. И в этот момент в покои ворвался Карл. Увидев то, что не должен был видеть, он медленно повернулся и посмотрел помертвевшими глазами в глаза Маргарите. Она протянула руки, и младший принц, ища поддержки, сжал ее ладони дрожащими пальцами.

= Мужайтесь, - тихо произнесла молодая королева. – С ней все будет хорошо.

 

 

В эту ночь Маргарита долго не могла уснуть. Она то думала о бедной Бланке, жизнь которой висела на волоске, то о Карле, который так ждал первенца, то о себе. С этой ночи в Лувре снова что-то изменится. Она, здоровая взрослая женщина, не хочет рожать от собственного мужа. В связи с тем, что она увидела сегодня, Маргарита чувствовала себя виноватой и в то же время горько жалела себя. Да, куда ей до самоотверженной Бланки, переживающей в эти часы настоящую трагедию; но в то же время какая она счастливая по сравнению с ней, Маргаритой!.. Как можно забыть глаза юного Карла, полные боли и любви, когда он осмелился взглянуть на жену…

Круглая луна смотрела в окно на лежащую в огромной кровати королеву. Маргарита плакала, закусив подушку. В эту ночь она с особенной остротой почувствовала, как ей нехватает мужчины. Ей было так невыносимо одиноко, что пригодился бы даже Людовик.

От этой неожиданной мысли Маргарита села на кровати и вытерла ладонями глаза. Ее ум, особенно трезвый после выплаканных слез, заработал спокойно и рассудительно. Так долго продолжаться не может. В конце концов, у нее нет другого выхода; ее муж именно Людовик, и она ничего не сможет с этим поделать. Она вдруг почувствовала, как на смену бессмысленным страданиям приходит спокойствие. Решение подчиниться судьбе принесло облегчение, и только на секунду Маргарите стало грустно.

Она вылезла из постели и прошлепала босыми ступнями к ковчежцу, установленному в углу в стенной нише. Над ним, как обычно, горели свечи, но ранние цветы, воткнутые как попало в лазуритовую вазу, давно завяли. Опустившись на коврик, королева положила локти на скамеечку и, уткнувшись лбом в ладони, принялась молиться. Хорошо бы сделаться бесчувственной и расчетливой, вот как Изабелла. Мысль об Изабелле больно кольнула Маргариту запоздалым раскаянием – как она могла позволить принцессе подчинить ее себе!.. Усилием воли Маргарита заставила себя вернуться к более спокойным думам. Она просила Господа и за себя, и за Жанну, и за Филиппа, и за несчастную Бланку… Конечно, Бланка не умрет, она слишком любит жизнь, чтобы умереть вот так. А еще Маргарита просила мужества для себя. Ей было страшно, что его может не хватить.

 

 

Потрескивали, догорая, свечи. Высокие окна начали светлеть; ветерок, колыхавший над кроватью вишневый расшитый золотыми лилиями балдахин, потихоньку загонял в спальню утренний туман.

Маргарита крепко спала, опустив голову на лежащие на скамеечке руки. Время от времени по ее телу в тонкой рубашке пробегала легкая волна озноба, и слышался вздох. На щеках еще не просохли слезы.

За окном послышался отчетливый шорох; Маргарита, не открывая глаз, потянулась и зевнула.

На ковер под окном упал мокрый от росы букетик белых лилий: три стебля по три цветка на каждом.

Маргарита подняла голову и недоуменно осмотрелась вокруг. С трудом поднявшись на затекшие ноги, она доплелась до кровати, залезла в нее, и только начала натягивать на себя одеяло, как взгляд ее упал на букетик под окном.

= Лидия!.. – Позвала она.

Из-за тяжелого гобелена, отделявшего спальню служанки, появилось заспанное личико гречанки.

= Лидия, как это сюда попало?

Девушка подошла и осторожно взяла букет в руки.

= Не могу знать, сударыня.

= Его бросили в окно, - недовольно проговорила Маргарита.

Ну надо же, как только она приняла решение, ее тут же начали искушать. Да, подружка моя Маргарита, - усмехнулась юная королева, – а ты стоишь гораздо ближе к Господу, чем думала. Только к добру это или к худу?..

= Мадам… - позвала Лидия. – А что сделать с цветами?

= Сначала посмотри в окно.

Ответом на эти слова был приглушенный вскрик за окном, сопровождаемый хрустом. Лидия осторожно приблизилась к окну и выглянула наружу.

За угол здания уползал конец деревянной лестницы, какой пользуются садовники. Прямо под окном Лидия увидела вспаханную двумя бороздами клумбу, трава возле клумбы была примята.

= Что там, Лидия? – Окликнула с кровати Маргарита.

= Не знаю, мадам, но тот, кто принес вам цветы, здорово ушибся, падая с лестницы.

= Этого еще недоставало, - Маргарита потянулась. – Подоткни мне одеяло, я еще посплю. А цветы поставь туда, - она махнула рукой в сторону ковчежца.

Подложив под голову локоть, Маргарита сонно смотрела, как Лидия, налив воды из умывального кувшина, устанавливает в лазуритовую вазу лилии, сунув под мышку высохший пыльный букетик. Сделав свою работу, служанка поклонилась королеве и была отпущена спать.

= Только, Лидия, помалкивай.

= Я скажу мессиру Готье д’Оне, чтобы впредь был осторожнее, - гречанка приоткрыла в улыбке ровные зубки.

= Я запрещаю тебе произносить в моих покоях это имя, - снова зевнула Маргарита. – И держи, милая, свои догадки при себе.

Она с удовольствием погрузила голову в бездонные подушки и сразу же уснула.

С засохшим букетиком в руке Лидия некоторое время смотрела на спящую госпожу. «Хорошо бы здесь поскорее появился мужчина», - подумала она и, покачав головой, отправилась досматривать сон об оставленном в Дижоне сыне садовника.

 

 

 

Несколько часов спустя Маргарите, вышедшей подышать утренним воздухом в сад, повстречался, словно бы ненароком, Юг де Бувилль. Толстяк выкатился из-за стены кустов и замер в удивлении, поражаясь облику ее высочества, так отличавшегося от вчерашнего.

Маргарита тщательно уложила волосы, убрав их под косынку; тяжелая темно-вишневая юбка с грохотом тащилась вслед за едва угадывавшимися коленями. Плечи восемнадцатилетней королевы укрывала спускавшаяся до самой талии накидка из черной норки, словно ясный солнечный апрель уже не грел королеву Наваррскую.

Царедворец отвесил низкий поклон; Маргарита слегка наклонила голову. Они пошли рядом, болтая о всяких пустяках; Маргарита поддерживала разговор вежливо, с оттенком высокомерного снисхождения, голос ее звучал мягко и негромко. Казалось, что она сосредоточенно думает о чем-то или смертельно устала. Она была похожа на ожившую статую; кутаясь в меховую накидку, она сама источала холод. Бувилль про себя удивлялся внезапной перемене, но боялся спросить вслух.

Маргарита ни на что не намекала, но в один прекрасный момент Бувилль, обладавший врожденным нюхом придворного, почувствовал, что ему пора оставить ее одну. На прощание он долго смотрел в глаза ожидающей чего-то королеве. На миг ему показалось, что она отчаянно ждет какого-то совета; но вот она улыбнулась, чуть прищурив глаза, и впечатление исчезло.

= Мадам… - неловко начал он. – Вы знаете, что вчера его величество собирал закрытое совещание…

Она склонила голову к плечу, посмотрела внимательно.

= Не сердитесь на то, что я сейчас скажу, ваше высочество…

Маргарита пожала плечами.

= Вы вправе говорить мне все, что думаете, - с мягкой улыбкой проговорила она. – Вы привезли меня сюда, вы были моим первым воспитателем при дворе. – Она замялась. – Это касается Людовика?

= Да, - выдохнул с облегчением первый камергер.

= И что же нового сообщил по этому поводу его величество?..

= Король защищал вас, мадам.

= Вот как?.. – она с иронией вскинула брови.

Бувилль помолчал, затем решительно произнес:

= Вы знаете, что я восхищаюсь вами, мадам. Я ваш друг и ваш преданный слуга… Вы ходите по лезвию ножа.

Она невесело усмехнулась.

= Людовик ненавидит вас всей душой, - глядя ей в глаза, произнес Бувилль. – Вы должны с этим что-то сделать. Мы все верим в вас, и даже король. Умоляю, дайте вашему мужу шанс…

Маргарита хотела сказать что-нибудь ироничное, но не смогла. Честный царедворец смотрел на нее с искренней тревогой и мольбой. За двести с лишним лет до Генриха Четвертого бесхитростный толстяк, ни слова не говоря, как будто произнес на дорожке дворцового сада слова «Париж стоит мессы». И восемнадцатилетняя королева услышала их, словно сам царственный праправнук ее опальной дочери, мятежный король, заглянул в ее сердце из глубины веков глазами верного слуги. С уважением она наклонила голову и легонько дотронулась ладонью до его рукава.

= Спасибо, Бувилль. Я подумаю.

И быстро пошла по дорожке прочь, направляясь к Наваррскому крылу.

 

 

 

Вернувшись в этот день от обедни, королева Наваррская заперлась в своих покоях. Было жарко; солнце било в высокие окна залы, выходившие на Сену. На сводах потолка играли зайчики, отражавшиеся от волн. Маргарита встала перед зеркалом, ленивым движением скинула верхнее платье, оставшись в длинной рубашке из батиста, так и льнувшей к округлым бедрам. Здоровая смуглость Маргариты померкла за эти годы. Тонкий жемчужный венец плотно сидел на заплетенных в корону косах. Весна… Маргарита провела руками по телу, зажмурилась. Сколько слез пролито в этих покоях!.. Плачь – не плачь, кричи – не кричи, - уходят в бесплодных метаниях дни, месяцы, годы. И красота, кричащая со дна зеркала, только-только расцветшая, начнет скоро гаснуть. Сколько их - принцесс, наложниц, королев – прошло вереницей по этим холодным залам, каталось бессонными ночами по огромным кроватям, - кто знал, кто считал?..

Маргарита открыла глаза. Темными расширенными зрачками глянула на свое отражение. В эту ночь что-то случилось в ней; словно в одночасье стала умнее. Зачем обманывать себя беспомощными надеждами? Из этих комнат путь один – в монастырь.

Она отошла от зеркала, кликнула Лидию. Юная гречанка учуяла непривычный для этих покоев запах ладана, увидела лицо госпожи, - и упала ничком, боясь подойти, подползти, прикоснуться. Мраморной казалась кожа королевы – высокий лоб под мерцающим венцом, широкое жемчужное ожерелье из нескольких нитей, туго стягивающее шею, покатые плечи под тонкой тканью… И сама королева – как мертвый камень.

Лидия зашторила окна; стало легче. Сняла стягивавший голову венец, - и отпустили виски, похолодели. Маргарита прилегла на диванчик, закрыла глаза. Прочь, грех, прочь, весна, колдовской аромат белых лилий… С глаз долой – из сердца вон. Она чувствовала себя сильной и свободной. И как ни зажмуривайся, чуткое ухо уже не услышит мягкой поступи по устилающим пол речным травам; не стукнет сердце – Маргарита…

 

 

Реми долго смеялся, увидев меня охромевшим и на вторую ногу. За последнее время я стал частым гостем в особняке, который снимали Реми и Камилла. Дело в том, что за время, потраченное мною на ее высочество, принц Людовик успел позабыть меня и в моих услугах нуждался постольку, поскольку это диктовалось распорядком дежурств. У меня, таким образом, снова была масса свободного времени, и я был рад, что Реми оставался в Париже. На все расспросы о том, что держит его вдалеке от дома (было понятно, что Реми не собирался делать карьеру при дворе), мой дижонский друг отвечал скупо и до того невнятно, что я только диву давался. Бросалась в глаза какая-то недосказанность в его отношениях с ведьмой: она словно бы руководила им; видимо, она и требовала от него постоянного присутствия вблизи Лувра. Создавалось ощущение, что Камилла следит за каждым шагом молодой королевы; иногда в беседе о ней она вскользь касалась таких подробностей, что, не будь я уверен в окружении Маргариты, я бы заподозрил шпионаж. Конечно, если бы я до сих пор был привязан к Маргарите, я бы сильно тревожился; но, стараясь поменьше думать о королеве, я не придавал значения домыслам и всякого рода предположениям, от которых к тому же попахивало колдовством.

После трагических событий с графиней де ла Марш хрупкое веселье в Лувре угасло. По словам Людовика, его величество хотел серьезно поговорить с Маргаритой о развлечении принцесс; теперь же Маргарита и Жанна добровольно облеклись в молчаливое воздержание, и необходимость в этом разговоре отпала. На этаже Маргариты, там, где еще недавно витал всепроникающий жасмин, повис теперь унылый аромат ладана; говорили, что ее высочество беспрестанно молится.

Так прошло несколько дней. Я не получил ни одного намека на то, как отнеслась Маргарита к моим цветам. Видит Бог, я не хотел напоминать ей о себе; но, считая себя ответственным за царственную бесовку, я хотел как-то утешить ее, направить ее мысли на более приятный лад. Именно поэтому в ночь неудавшихся родов Бланки меня занесло на треклятую лестницу.

Но это ничего не изменило. Маргарита, по слухам, погрузилась в меланхолию; оставалось только ждать, какие новые идеи возникнут у нее в результате затишья. Я надеялся, что она не предпримет ничего такого, что заставит меня опасаться за нее и, как следствие, умолять ее вернуть меня на прежнее место. Ну вот, не желая вспоминать о Маргарите, я тем не менее постоянно думаю о ней. Видимо, мессир Ногаре прав: служба вблизи женской юбки превратила рыцаря в сентиментального слюнтяя. Но, что бы ни думал обо мне Хранитель печати, а вскоре я получил от него через пажа записку с приглашением на обед в его дом, в следующую среду. Что ж, быть может это положит конец обидам и мучениям; да и пора, в самом деле, остепениться. Пусть мадемуазель Летиция и страшна как смертный грех, однако она дочь канцлера королевства, так что пусть потом дорогой братец Пьер кичится передо мной своими замшелыми Монморанси!..

 

 

 

Глава 13

 

 

= Р

ыба, свежая рыба! Кто возьмет рыбу? Вот рыба!..

Этот вечер, двадцатое апреля 1309 года, начинался так же, как и почти все остальные дни в году. С наступлением ранних сумерек под окнами Лувра, выходящими на набережную Сены, раздавался пронзительный голос молодой торговки. Она пробиралась по залитой помоями и грязью набережной, обеими руками прижимая к животу плоскую корзину; рыба, обнажая красные жабры, мокро блестела в ярком свете догорающего дня.

Нынешней весной со звуков этого голоса для Маргариты начиналось самое невыносимое время суток. Смоляные факелы и рыжие отблески заката играли в нечистых ленивых волнах Сены; одна за другой к низенькой стенке пришвартовывались убогие рыбацкие лодчонки. Большая часть их улова шла на королевский стол, но Маргарита и дома-то не особенно жаловала речную рыбу - сладкую, мягкую и к тому же щедро набитую костями.

Утерявшие свой первоначальный цвет серые чайки, крича дурными голосами, оголтело сновали мимо дворцовых окон. Воняло тиной; снизу от реки поднимался липкий туман, распространяя болезненно горьковатые ароматы вечернего Парижа.

Прямо под окном молодой рыбак в развязанной на груди рубахе и замызганных шароварах скатывал мокрую сеть и пел; его приятный баритон, вливаясь в общие звуки, долетал до окна во втором этаже. Это было окно покоев короля Наваррского; Маргарите, начавшей мерзнуть на апрельском сквозняке, давно поры было опустить на окно драпировку, служившую ставнем, но она никак не могла заставить себя отойти от окна. С самого момента ее появления в Лувре смотреть на чужое счастье и свободу было одним из немногих ее развлечений.

 

 

Все цветет! Вокруг весна!

Эйя!

Королева влюблена!

Эйя!

И, лишив ревнивца сна,

Эйя!

К нам пришла сюда она,

Как апрель, сияя…

 

 

Маргарите очень хотелось дослушать песенку до конца. Вполне может быть, что легкий озноб, пробегавший по ее телу, был вызван не пьяным весенним ветром, который вряд ли мог проникнуть под бархатное, затканное жемчугом вишневое платье, под широкую накидку из горностая. С недавних пор Маргарита одевалась тепло и строго, словно защищаясь от такого вот озноба. Официально в кругах придворных царила версия, что на Маргариту столь благотворно подействовало случившееся с Бланкой, и старшая принцесса взялась, наконец, за ум, поняв, как хрупка наша жизнь во Христе… Но так или иначе, а вряд ли только лишь ветерок был виноват в появлении румянца на смуглых щеках восемнадцатилетней королевы, с болезненным интересом наблюдавшей, как с причала в лодку рыбака спрыгивают две пестро одетые девицы.

Привстав и отбросив намотанную на палку сеть, рыбак обхватил их за талии и усадил обеих к себе на колени. Девицы хохотали, повизгивая; одна из них стащила с головы парня зеленую косынку и принялась ерошить его пшеничные кудри.

Маргарита, за четыре с лишним года супружеской жизни так и не узнавшая еще, что такое грех, влажными глазами жадно смотрела, как беззастенчивые ручонки гладят блестящую от пота мускулистую грудь рыбака, контрастировавшую с относительной белизной рубахи. Да, последние дни она гнала прочь подобные мысли и зрелища; да, она принудила себя смириться со своим положением… Но за всем этим по-прежнему стояла любопытная девчонка, так и не ставшая женщиной.

И вот, почти уже ощутив на своей талии грубые рыбацкие руки, Маргарита вдруг услышала за спиной быстрые шаги и сразу же – резкий капризный голос:

= Моя голова!..

Острый стыд обжег молодую королеву. Вздрогнув, она отшатнулась от окна; ей почудилось, что она и в самом деле осквернила мужнины покои, в которые явилась с миром. Широкие откидные рукава мешали ее суетливым рукам закрыть драпировкой окно. Не решаясь обернуться, она провела ладонями по пылающим щекам, попыталась остановить лихорадочное дыхание, поднимавшее грудь. Сквозь хлопающую на сквозняке ткань драпировки нахально продолжала доноситься песня, и слышался смех.

Покои Людовика представляли собой нечто среднее между хлевом и дешевой гостиницей. То тут, то там валялись грязные полотенца, свечные огарки; на спинку одного из диванов наброшен нечищеный конский чепрак. Грязная посуда, запах кислого вина… Видно было, что недавно здесь пировали. И никаких признаков слуг, пажей. Такое было каждый раз, когда его высочеству случалось с утра страдать меланхолией; в такие дни Людовик был кровожаден. Маргарита плотнее закуталась в накидку.

Головой вперед широким шагом вошел Людовик; его длинное лицо было искажено привычной недовольной гримасой. Поежившись, Маргарита смотрела из оконной ниши на жидкий пушок, украшавший его подбородок, на бледную впалую грудь под расшнурованным сюрко, на суетливые нервные движения рук и ног, словно кто-то невидимый постоянно забавы ради дергал принца за ниточки.

За спиной Людовика появился Филипп д’Оне; увидев Маргариту, он вздрогнул от неожиданности. Всей душой он хотел бы отвести взгляд, но не мог. Не зря все эти дни он старался не видеться с Маргаритой, - ее красота была сродни колдовству. Не замечая его, Маргарита внимательно следила за мужем.

= Пошел вон, - тот картинно упал на низкую софу. – Не, погоди. Дай.

Филипп терпеливо взял с кресла полотенце и протянул его Людовику. Тот обтер лицо, оставив на нем чумазые разводы, и бросил полотенце на пол.

= Теперь пошел вон.

Молодой рыцарь бросил еще один взгляд на Маргариту, поклонился и вышел. Она так и не заметила его.

Маргарита сделала шаг вперед.

= Вот моя жена, - обнаружил Людовик, подняв на нее мутные светлые глаза. – Что ты здесь забыла, Маргарита?

Не отвечая, она подошла к столику, стоявшему возле софы. На нем рядом со стопкой бумаг и пыльным письменным прибором стояла большая шкатулка. Откинув крышку, Маргарита поднесла шкатулку мужу, - она была доверху наполнена арахисовым драже.

= Как прошла вчерашняя ассамблея, ваше высочество?

= Скукотища, - тот зачерпнул горсть драже. – Торговые гильдии чуть не передрались… Я потом лошадей ходил смотреть. Хочешь конфетку?

= Нет, спасибо, - пробормотала Маргарита, вздрагивая от громкого хруста, доносящегося от Людовика.

= Мой отец, - с набитым ртом жаловался король Наваррский, - большая зануда. «Как вы смотрите на этот вопрос, Людовик?», «Людовик, говорят, вы вчера снова изрядно выпили и изволили орать среди ночи»… - королю надоело кривляться и, подумав, он произнес: - Тьфу. Моя бедная голова.

Он откинулся на спинку софы. В окна донесся громкий взрыв хохота, заставивший Маргариту вздрогнуть.

= Тебе надо расслабиться, - изрек принц, наблюдая за ней из-под полуприкрытых век.

Маргарита опустилась в кресло:

= Ваше высочество, нам надо серьезно поговорить…

= Ты – точь-в-точь мой отец! – С ненавистью покосившись на жену, тот заерзал. - Что тебе нужно от меня, ступай, я хочу спать.

= Я скоро уйду; сразу, как только поговорю с вами.

Людовик со вздохом закрыл глаза:

= Валяй, только покороче.

= Его величество весьма обеспокоен нашими отношениями; он печется о престоле, - она перекрестилась, - который вы и я рано или поздно унаследуем…

Людовик приоткрыл один глаз.

= В связи с этим его величество тяготит весьма щекотливый вопрос о нашей способности продолжить род Капетингов…

= Это не батюшкино дело.

= Вы правы, ваше высочество. Но парламент вправе требовать нашего развода, если мы не предъявим наследника…

= Вы интересуетесь политикой, Марго?

= … и вас, вероятно, женят снова, - невозмутимо продолжала Маргарита. – И та, другая, станет требовать от вас повышенного внимания, мешать вашим играм в лапту, вашим прогулкам…

= Что тебе надо от меня?

Маргарита повела плечами, потеребила мех пелеринки.

= Ваше высочество, - вкрадчиво проговорила она. – Я хочу просить у вас прощения.

Людовик приподнялся на локте; глаза его блеснули нездоровым любопытством.

= Ну, что ты еще там натворила?

Маргарита ласково улыбнулась ему:

= Полагаю, все эти годы я вела себя неправильно по отношению к вам… Я была глупышкой; Париж ослепил меня. Я думала, что, обучившись придворным манерам, смогу завоевать вашу любовь, но вместо этого…

= Что, запахло жареным, Марго? – Лукаво прищурился Людовик.

Маргарита вздрогнула; в ее глазах вспыхнул огонь. Усилием воли она сдержала готовую сорваться с языка колкость.

Филипп, не пропускавший из-за драпировки ни единого слова, скрипнул зубами.

= Ну что вы, ваше высочество… - тихо проговорила Маргарита.

= Я уже сказал батюшке, что меня не касаются твои всякие там делишки, Марго. Оставь меня в покое.

Маргарита встала с кресла и присела на край его софы:

= Давайте помиримся, Людовик.

Тот судорожно отстранился и вжался спиной в спинку софы; он даже непроизвольно заслонился ладонью. Маргарита продолжала сидеть.

= Чем это от вас пахнет? – Спустя секунду поморщился его высочество.

= Духами, как обычно. Жасминовой эссенцией.

Тот помахал ладонью перед лицом:

= Вы же знаете, - капризно затараторил он, - что меня тошнит от этого треклятого запаха! Вы нарочно это делаете, а разыгрываете здесь добродетель! Стоит вам прийти, как вами воняет абсолютно все: мои покои, мои рыцари, весь дворец, даже я сам! Это вы виноваты, что я рядом с вами – не мужчина; мои братья смеются надо мной, и это все вы виноваты! Вы и отвечайте хоть перед королем, хоть перед парламентом, хоть перед самим дьяволом! И вообще, пока вы мне еще жена лишь официально; вот и расхлебывайте эту кашу сами… Готье д’Оне!

Молодой рыцарь вырос на пороге.

= Простите, ваше высочество, - Маргарита поднялась. – Я прошу вас подумать на досуге о наших отношениях. Надеюсь, что в скором времени понадоблюсь вам…

= Филипп, выпроводи отсюда эту женщину.

Филипп подошел и, бесшумно вынув свой меч из ножен, положил его к ногам принца. Отошел, наклонил голову.

= Ты чего это делаешь?! – Подскочил тот. – Что тебе приказано? А?! Выпроводи ее!.. – его голос сорвался на визг.

Рыцарь бросил на Маргариту полный горькой иронии взгляд, и она поняла, что он все слышал.

= Я служу королю Наварры, - тихо и спокойно произнес Филипп. – И я никогда не позволю себе грубо обойтись с королевой.

Маргарита вскинула на него изумленные глаза, быстро опустила их.

Вскочив, Людовик несколько секунд гневно таращился на наглеца. Молодой человек невозмутимо выдержал его взгляд.

= Меня окружают грубияны, - плаксиво пожаловался он. – Проваливай, Марго, а не то разозлюсь! Да захвати этого идиота. И пусть не смеет показываться мне на глаза. И зубочистку свою заберет!..

 

 

Некоторое время шли молча; Филипп следовал чуть позади королевы. На почтительном расстоянии впереди и сзади четверо пажей несли факелы – на Лувр надвигалась темень.

= Ну вот, - насмешливо проговорила Маргарита. – Я же предупреждала вас, мессир. Теперь вы остались без места; вам больше нечего делать в Лувре. И мессир Ногаре расхочет женить на вас свою драгоценную дочку.

= Вы и это знаете?

Она засмеялась:

= Ну, пока я еще королева.

= Ну почему же пока, вдруг его высочество Людовик смилуется да изволит простить вас…

Она резко остановилась и, повернувшись, с прищуром взглянула на него:

= А вы и впрямь наглец… Почему я раньше этого не замечала?

Филипп пожал плечами:

= Раньше вы смотрели не туда.

Она вскинула руку для удара, но передумала, покосившись на пажей. Скрипнув каблуками, Маргарита развернулась и почти вбежала в свои покои.

 

 

 

Бросив накидку на диванчик, она разом сорвала с пальцев перстни, швырнула их в угол. Ярость захлестнула ее. Снова Филипп; снова он стал свидетелем ее унижения!.. Нет, Камилла была права: не в добрый час пересеклись пути оруженосца и принцессы… И вдруг мозг ее словно кольнула горячая иголка. Камилла!

Ее затрясло; обхватив себя руками за плечи, Маргарита принялась вышагивать по зале, пиная банкетки, подушки и прочие вещи, оказывавшиеся на ее пути. Этой зимой Филипп видел Камиллу, это точно. И тот дом, куда ее внесли без памяти… Чем же там пахло? И невесть откуда взявшийся Реми…

Жасмин… Ее духи, к которым она так привыкла; так вот что отпугивает Людовика!.. Камилла научила ее делать эти духи, и еще многое.

Вихрем Маргарита бросилась в прихожую; дежурная дама в испуге присела перед ней. С тех пор, как она удалила Филиппа, молодая королева все не могла найти ему замены, и некоторое время оставалась лишь под защитой своих дам и юных пажей.

= Откройте!

Та распахнула дверь настежь, и Маргарита увидела Филиппа. Он стоял в одной из арок галереи, глядя в сад; сквозняк, взметнувший вдруг юбку Маргариты, рванул и его короткий плащ, и он обернулся.

= Вы собираетесь идти, мадам, вызвать пажей?

Любопытная дама подобострастно высовывалась из-под локтя держащейся за косяк Маргариты.

Маргарита смотрела на Филиппа. Его темно-зеленые глаза под мечущейся от ветра челкой были слегка прищурены; в них угадывались понимание и ирония. Королева пожала плечами, переведя в замешательстве дух, молча отодвинула даму и, посторонившись, жестом приказала войти.

Филипп удивленно послушался; Маргарита задержалась в прихожей.

= На сегодня вы свободны, Комменж. Можете идти.

Та выразительно посмотрела через плечо королевы на маячившего в зале Филиппа.

= Вы уверены, что находитесь в безопасности, мадам? – Дама осклабилась, вытаращив маленькие глазки.

Маргарита усмехнулась:

= Я привыкла доверять свою безопасность этому человеку задолго до того, как появилась здесь.

= Неужели?.. – Пропела та, ощерившись еще шире и приподняв выщипанные брови.

Маргарита почувствовала, как к ее щекам прилила кровь. Она глубоко вздохнула, стараясь взять себя в руки.

= Милая Комменж, - ласково и веско проговорила она. – Вероятно, преклонный возраст мешает вам слышать хорошо. Я только что отпустила вас отдыхать, а вы вместо этого спорите, отнимая мое время. Я бы хотела, чтобы больше этого не повторялось.

Она быстрыми шагами вошла в залу, с силой дернув за собой шнур гобелена. Постояла несколько секунд, слушая, как за Комменж закрылась внешняя дверь.

Филипп удивленно смотрел на нее.

= Шпионка, - бросила королева, садясь на банкетку. – Ее недавно назначил сам король.

= Вам есть что скрывать? – Он вежливо наклонил голову.

= Да, особенно после того, как мадам Комменж расскажет всем, что видела вас под дверью.

= Я считал, что свободен, мадам, и могу бывать там, где хочу, - Маргарита впервые за долгое-долгое время увидела у него этот взгляд – взгляд человека, который ничем ей не обязан и не находится у нее в подчинении.

= О да, вы свободны, сударь… - медленно проговорила она. – Но… не совсем.

= Это как же понимать, мадам? – Филипп наклонился, поднял с пола подушку и положил ее на банкетку. – Вы уже не можете обойтись без меня и недели?

Маргарите так захотелось вцепиться ногтями ему в лицо, что она судорожно сжала кулаки. Мальчишка смеется над ней, чувствуя, что необходим. Держись, Маргарита, он еще назначит цену своим услугам.

= Вы говорите недозволенные вещи, - негромко, дрожащим от ярости голосом проговорила она, - зная, что не принадлежите больше ни к моему штату, ни к штату моего мужа.

= О да, ваше высочество, - с улыбкой поклонился он ниже, чем это было положено.

Это было уже слишком. Откровенных издевок Маргарита не терпела. Она сама с сожалением понимала, что в такие моменты теряет контроль над собой, но ничего не могла с собой поделать. И вот предел наступил. Маргарита медленно поднялась, расшвырнув подушки, и заговорила, удивляясь собственным словам.

= Ну, так я вас накажу…

Она произнесла эти слова таким обворожительным голосом, что Филипп похолодел от нехороших предчувствий.

Маргарита подошла к нему вплотную, окутав злосчастным жасмином; у отвыкшего Филиппа закружилась голова. Ее лицо оказалось близко до жути; из глубины черных зрачков дохнуло бездной.

= Я накажу вас… - Она сделала паузу. - Я верну вас на службу.

У Филиппа подкосились ноги. Королева Наваррская с удовлетворением заметила, как в выражении его лица промелькнуло нечто похожее на ужас. Казалось, даже взгляд его молил о пощаде; однако молодой рыцарь быстро опустил свои густые ресницы и поклонился.

= Что вы хотите от меня? – Хрипло прошептал он, не поднимая головы.

= Сегодня же… - Маргарита бросила взгляд на быстро темнеющее окно. – Нет, завтра, - с сожалением произнесла она. – Завтра с самого утра вы придете сюда, до того, как Лидия обычно будит меня. Заранее приготовьте мне Ромашку. Мы поедем туда, где живет Камилла.

Он поднял удивленные глаза. Маргарита с вызовом и превосходством смотрела на него. Делать было нечего; Филипп еще раз поклонился:

= К вашим услугам, мадам…

= Вот так, - с улыбкой произнесла она. – Теперь можете идти.

Невнятно пробормотав что-то похожее на благодарность, он выбежал прочь. Сегодня снова всю ночь он будет кататься по жесткой постели, грызя подушку от ярости и бессилия. Его мучения продолжались.

 

 

Оставшись одна, Маргарита прошлась по зале. Встав у окна, усмехнулась собственной глупости: как она могла не заметить влияния, который жасмин оказывал на Людовика?… Засмеявшись, она подошла к спальне и, заглянув туда, позвала Лидию. Завтра она отыщет Камиллу. Несчастный Людовик в ее руках.

 

 

 

Скомканная подушка валялась в углу комнаты; за окном, словно издеваясь, щелкал соловей.

Филипп, не сняв одежды, валялся на кровати. Как ловко она все подстроила! Он даже не может предупредить Реми и Камиллу; а та прилагала все усилия к тому, чтобы Маргарита не нашла ее. Он мог бы отказаться сопровождать королеву в город, но как?..

Это было мучительно – снова сознавать свою зависимость от нее; как бы хотелось, свысока глядя в ее глаза, надменно сказать, что он отказывается возвращаться на службу. Филипп глухо застонал. Она жестоко наказала его неделю назад, прогнав от себя; теперь ее наказание не менее жестоко и изощренно: только он начал привыкать к свободе, как она вновь приблизила его к себе. Королева Наваррская прекрасно знает, что он не посмеет воспротивиться: жизнь подле нее была пыткой; но жизнь без нее – хуже смерти. И он будет выполнять ее приказы и капризы; будет терпеть унижения …

Филипп неуклюже поднялся, скрипя зубами от невыносимой боли в спине. Погода меняется. Он подошел к окну; над темным садом быстро летели тонкие рваные облака, заслоняя звезды. Он высунул разгоряченную голову наружу, под ветер. Ему чудилось, что он погиб.

 

 

 

Глава 14

 

М

аргарита и не думала приближать к себе Филиппа в той же мере, как прежде. Долгое время он был ее наперсником, поверенным в делах; теперь же поумневшая королева понимала, что не в ее интересах посвящать в свои маленькие тайны мужчину.

Она внимательно осмотрела маленький и ничем не примечательный домик Реми неподалеку от Лувра. Молодая ведьма встретила Маргариту так, словно ждала ее; уединившись с нею на втором этаже, они долго беседовали.

О чем они говорили, осталось неизвестным, но, спустившись в гостиную, Маргарита выглядела повеселевшей. Она оживленно болтала с Реми о пустяках, и лишь к концу завтрака попросила молодого барона представить Камиллу по всей форме ко двору.

Подошло время обеда у мессира Ногаре, того самого, которого Филипп ждал и боялся одновременно. Канцлер давно намекал своему любимому ученику на возможность породниться с ним; видимо, пожалованное королем дворянство не мнилось Ногаре таким уж стабильным, и древний герб Готье д’Оне с их богатыми владениями весьма привлекал его и его старшую дочь Летицию.

Явившись с визитом, Филипп отметил, что за последние три года мадемуазель Летиция изменилась к лучшему. Вместо голенастой худенькой девочки с длинным носом, угловатыми мальчишечьими движениями и пучком жиденьких бесцветных волос на затылке он увидел почти повзрослевшую девушку. Черты ее стали более плавными, движения – величавыми, хотя и немного безжизненными (видно было, каких трудов стоило ей по нескольку раз в день тренироваться у зеркала); волосы она теперь завивала и для пышности вплетала в них ленты. Воспитанная в страхе к отцу, а заодно и ко всем остальным представителям мужского пола, четырнадцатилетняя Летиция быстро краснела и сама себе казалась неуклюжей и глупой.

Будучи представлена Филиппу, она засуетилась, потом, опомнившись, попыталась взять себя в руки и окончательно смешалась. Не каждый день в их дом приходили столь блестящие кавалеры с изысканными манерами; в тумане вполне объяснимого девичьего восторга она не заметила ни хромоты, ни слегка неровных плеч: зеленые глаза его и учтивая улыбка затмили для нее остальные черты облика, вызвав к жизни множество грез.

Она старательно поклонилась молодому рыцарю; он что-то сказал, но, пораженная столь близким присутствием мужчины и его вниманием, Летиция не смогла ему ответить. Тогда она густо покраснела и со слезами на глазах бросилась вон из гостиной.

Филипп оказался единственным гостем; ради него был накрыт изысканный стол. Мадам де Ногаре развлекала Филиппа воспоминаниями о днях его обучения; она рассыпалась в извинениях за поведение дочери и всеми силами старалась, чтобы молодому рыцарю не было скучно за ее столом.

Позже Ногаре отвел Филиппа в свой кабинет. Тот с любопытством осмотрелся: все здесь казалось незыблемым, словно не прошло нескольких лет с тех пор, как в этот самом кабинете произошел последний разговор учителя с учеником. Даже книги стояли на прежних местах; так же, как и прежде, на огромном письменном столе стояла слева обитая зеленым сафьяном длинная коробка с запасом свеч, - мессир Ногаре предпочитал работать с бумагами по ночам. Без околичностей, усадив воспитанника в кресло, мессир Ногаре заговорил о размере приданого Летиции (весьма солидного), о письме, которое Филипп должен был отправить своему отцу, о землях, которые его величество пожалует молодому рыцарю к свадьбе…

Из этого ставшего вдруг таким приветливым дома Филипп летел как на крыльях. Не то чтобы прелести мадемуазель Летиции и ее приданого так уж потрясли его, - он думал о возможности обрести собственный дом и стать независимым и самостоятельным. Может быть, стоит подумать в дальнейшем бросить утомительную службу при дворе. В любом случае, в его жизни появится еще что-то, кроме Маргариты, и одно это почти утешало его и чуточку поднимало в собственных глазах. Хотя, если честно, то не все было ладно в душе Филиппа. Вернувшись от Ногаре, он засел в своей комнате за кувшином вина и стал размышлять. И уже когда кувшин наполовину опустел, Филипп начал чувствовать себя почти предателем. Ему уже не было так покойно от мысли, что придется тратить жизнь и силы на что-то, что не имеет отношения к королеве Наваррской.

 

 

Маленькая графиня де ла Марш поправлялась быстро с того дня, как снадобье, изготовленное Камиллой, начало восстанавливать потерянную кровь. Душевно она прочувствовала трагическое событие гораздо легче, нежели впечатлительная Маргарита и Жанна, боящаяся смерти; вероятно, это объяснялось ее юностью, а, быть может, легкомысленным отношением к жизни, которое будет свойственно ей до самого конца.

Как бы то ни было, спустя некоторое время Бланка начала принимать гостей. Карл был готов предоставить ей любые свободы, лишь бы она поскорее поправилась, и Бланка воспользовалась разрешением, устраивая длительные посиделки с сестрами.

На сад опускались сумерки; в раскрытые окна влетал ветерок, колыхал огоньки свечей. Маргарита и Жанна стояли у камина в гостиной Бланки; королева смотрела в огонь, а Жанна рассматривала натянутое на пюпитр вышивание.

Из спальни медленными осторожными шагами выплыла сильно похудевшая Бланка; пышный чепец трогательно обрамлял ее осунувшееся личико.

= Весь день болит голова, - пожаловалась она, усаживаясь на диванчик, усеянный подушками. – Привет, Маргарита. Жанна, привет.

Она протянула обе руки; Маргарита, подойдя, пожала их, с сочувствием глядя на графиню. Жанна, наклонившись, подставила младшей сестре щеку.

= Я велела принести вина, - проговорила Маргарита. – И, кажется, не ошиблась – на тебе лица нет.

Она уселась рядом с Бланкой; та обняла ее. Жанна устроилась в кресле напротив.

= Мой супруг сказал, что у тебя вышел скандал с его братом, - обратилась Жанна к Маргарите.

= Это правда? – В глазах Бланки загорелось любопытство. – О чем же вы спорили?

= Мой поклон графу Пуатье, - Маргарита покосилась на Жанну. – Да, как это ни странно, у нас нашлась тема для беседы.

Бланка даже заерзала на месте, заглядывая в лицо Маргариты.

= Господи, как много я пропустила! - Воскликнула она. – Наша Маргарита снизошла до общения с Людовиком. Куда катится Франция!..

Маргарита засмеялась; Жанна, развалясь в кресле и подперев подбородок рукой, искоса смотрела на нее.

= Тебе не жарко?

На Маргарите было темно-желтое, как свежий желток, бархатное платье с поясом в виде свитого из золотых нитей шнура; на рукавах и по низкому вороту шла широкая оторочка из горностая. Нижнюю рубаху королева, по обыкновению, не надела, и целомудренность ее декольте оберегала лишь нитка медового янтаря.

= Маргарита на все пойдет, - с завистью вздохнула Бланка, - чтобы не походить на столичных модниц.

= Ты же знаешь, я всегда зябну, - королева подняла на Жанну мрачный взгляд.

Та чуть покачала головой.

= Вы о чем? – Бланка переводила любопытный взгляд с Маргариты на Жанну и обратно.

= Мы об одежде нашей королевы, - Жанна с улыбкой выразительно посмотрела на Маргариту. – Ты не заметила, что она начала иначе одеваться?..

Маргарита чуть улыбнулась, освободила кончик пояса и принялась поигрывать его кисточкой.

= Решила немного измениться, чтобы его величество перестал уделять мне такое внимание… Вот, например, сегодня утром он хвалил меня по поводу моего возвращения в лоно семьи.

= Она пытается соблазнить Людовика, - объяснила Жанна вытаращившей глаза Бланке.

= С ума можно сойти, - прошептала та. – Но ведь он замертво падает от твоих духов!

= Я говорила тебе, - заметила графиня Пуатье, - ты зря изводишь на себя и свою постель такую пропасть жасминового масла.

Паж придвинул к дивану столик с бокалами и кувшином вина. Бланка отпустила его кивком головы.

= Значит, Людовик зол на тебя?

= Изабелла тоже стала какой-то не такой, - Маргарита поджала губы.

Жанна постучала кончиком пальца по бокалу; склонив голову к плечу, внимательно взглянула на Маргариту.

= Ты давно с ней не общалась?.. – Осторожно спросила она.

Маргарита пожала плечами.

= Она просто злится, - засмеялась Бланка, - что ты станешь править Францией, а она будет гнить на вонючем островке… - она вытряхнула пыль из бокала, заглянула туда.

= Изабелла едет в Лондон?! – Маргарита выпрямилась, жадно глядя на сестер. – Когда?

= Пока только разговоры разговаривают, - Жанна неторопливо налила ей вина.

Вздохнув, Маргарита откинулась на спинку дивана, прижала к груди украшенный опалами бокал.

= Как устала, - тихо пожаловалась она.

Жанна и Бланка переглянулись.

= Тебе нужен мужчина, - Жанна, подняв брови, спокойно возвратила Маргарите ее разгневанный взгляд. – Людовик – очень хорошо, это важно; но для тебя важно и еще кое-что. Ты таешь на глазах, Маргарита. Сколько тебе лет?..

Маргарита усмехнулась краем рта, поднесла к губам бокал. Глаза ее, вишневые в полумраке, задумчиво смотрели в камин.

= Хорошо вам говорить, - глухо произнесла она. – Вам повезло с мужьями. Вон Бланка вся цветет, хотя всего неделю назад постояла на краю…

Бланка так весело расхохоталась, что Маргарита удивленно посмотрела на нее.

= Я сказала что-то не так? – Она повернулась к Жанне.

Графиня де ла Марш продолжала веселиться, захлебываясь. Жанна с непонятной улыбкой смотрела на младшую сестру.

= Вам весело, - горько проговорила королева. – А мне куда деваться? Заводить любовника?.. Вы можете представить себе, как это опасно?!

Эти слова вызвали новый взрыв веселья у Бланки.

= Ну, Маргарита, - все еще улыбаясь, протянула Жанна. – Наказание у нас одно на всех – монастырь. Тюрьма, скажешь ты? А как назвать то, где пребываешь ты, королева Наварры, сейчас? Разве ты свободна идти, куда хочешь?.. Ты серьезно так думаешь, Маргарита?!

Улыбка исчезла с ее губ; присмирела и Бланка, заметив в серых глазах сестры печаль. Графиня де ла Марш взяла руку Маргариты, пожала ее.

= Жанна, она что – ничего не знает?! – С выражением крайнего изумления Бланка перевела взгляд на старшую сестру.

= Что еще я должна знать… - сдавленным голосом произнесла Маргарита.

= Ну хорошо. Вот у тебя есть телохранитель – ты знаешь его, не правда ли?.. А у него есть брат, зовут его Пьер, - терпеливо, как маленькой, втолковывала Бланка рассеянно кивающей Маргарите. – Он женат на Агнессе де Монморанси. Ее родная сестра служит настоятельницей того самого монастыря в Мобюиссоне, который так обожает его величество. Поняла?.. Так вот, этот самый Пьер Готье д’Оне уже вот два с половиной года является… моим постоянным любовником; просто чудо, что ты этого не знаешь, Маргарита!..

Маргарита поперхнулась и кашлянула; Бланка, вскрикнув, принялась смахивать капли красного вина с ее платья. Жанна, посмотрев на них как на расшалившихся котят, встала и с бокалом в руке подошла к окну. Выглянув в сад, графиня Пуатье негромко рассмеялась.

= А вон и твой кавалер, Маргарита…

Маргарита резко встала и, подойдя к окну, увидела внизу под яблоней Филиппа. Его серо-голубой костюм с серебряным позументом был хорошо виден в сумраке, опустившемся на сад. Наматывая на палец поблескивающий пояс, молодой рыцарь не спускал взгляда с окон Бланкиной гостиной. Увидев в окне Маргариту, он низко поклонился.

Оттолкнув Жанну, Маргарита резко дернула шнур занавески; тяжелая ткань, подняв клубы пыли, рухнула на окно.

= Ты что – в своем уме?! – Прошипела она, обернувшись к Жанне.

= А что? – Засмеявшись, та взяла ее за руки в свои. – Красавчик Филипп, если не судить строго недостатки фигуры, виной которых – опять же ты, Маргарита, является единственным рыцарем при дворе да и во всей Франции, который не предаст тебя даже ценою собственной жизни… - Она вздохнула. – Бланка ведет опасную игру; но у тебя, твое величество, как раз и есть тот выход, которого ты столько времени ищешь. Филипп Готье д’Оне – идеальный для тебя любовник.

= Чем же он так идеален? – Зябко обхватив себя за плечи, Маргарита подошла вплотную к камину и принялась смотреть в огонь.

= Он в твоем штате, и все привыкли видеть его рядом с тобой, - Жанна загибала пальцы. – Ему доверяет твой муж – это прелестно! Ты знаешь его давно; его преданность выдержала много испытаний; разве не так?.. Ему покровительствует Ногаре – очень важный факт. Его не пугает то, что ты – королева… И к тому же скоро у него появится алиби – на днях он обручился с Летицией де Ногаре; правда, свадьба состоится лишь года через два (бедняжка Летиция еще не готова к супружеству).

Эта новость потрясла Маргариту куда больше, чем она могла ожидать. Прекрасно осознавая расстояние между собой и Филиппом, она никак не могла представить его рядом с другой. Конечно, она знала про Летицию; но она не думала, что Филипп серьезно отнесется к предложению Ногаре. Как всем женщинам, которым не хватает мужского внимания, Маргарите не приходило в голову, что мужчина, столько лет потративший на служение ей, мужчина, к которому она так привыкла, станет принадлежать другой женщине. И кому – заморышу Летиции, прыщавой дочке канцлера!..

Она несколько раз тяжело вздохнула, чтобы унять дрожь в ногах. Потом отошла от огня и села на банкетку, глядя в пол. Голова кружилась, в груди под ставшем тесным платьем возилась какая-то тошнотная пустота.

Жанна подошла тихонько и, сев на коврик у ее ног, снова взяла в руки ее ледяные ладошки.

= Что, Маргарита, эта новость огорошила тебя? – Негромко и виновато сказала она. – Прости, я думала, ты знаешь. Значит, тебе не совсем все равно?.. – Она внимательно заглянула в глаза королеве. – Мой совет: поторопись, Маргарита. Возможно, и он старается сделать тебе больно.

Маргарита осторожно отобрала руки и поднялась.

= Мне что-то не по себе, - глухо произнесла она и виновато улыбнулась. – Я пойду, ладно? Спасибо за все, девочки.

Поцеловав сестер, она медленной походкой вышла из покоев Бланки.

 

 

Глава 15

 

Л

унный свет тянулся из трех окон в торце до самого дальнего конца покоя, ложась на тяжелые складки балдахина, на шелковые фалды одеяла, отороченного куницей, спадающего с кровати и застилающего прикроватные ступеньки. На балдахине и одеяле то и дело вспыхивали тоненькие искорки – это ветерок трогал вышитую серебряными и золотыми лилиями ткань. Громоздкую резную спинку кровати лизали сполохи тлеющего у противоположной стены камина.

Маргарите было холодно; прислонившись спиной к спинке огромного квадратного ложа, она куталась в одеяло и следила за медленным движением мерцающих полосок лунного света. Маленькая сжавшаяся в комочек фигурка в белоснежной ночной сорочке; она грелась о черного кота, свернувшегося на коленях. С кем поделиться этой красотой, как рассказать Бланке или Жанне про похожую на яблоко луну, про танцующие в лунном свете серебряные пылинки, про сам этот свет – такой плотный, что казался осязаемым, как мрамор… Пальцы, сжимающие край одеяла, задрожали. Только один человек из всех, кого она знала, иногда поднимает голову к небу. Час тушения огней давно миновал, и он, наверное, ушел из сада. Маргарите вдруг почудилась, что, если подойти к окну, она увидит в нем с огромной высоты залитые луной виноградники и родную Рону. А открыв потайную дверь, она выбежит на галерею, соединяющую ее башню с соседней, и никто не проследит ее путь… Как быстро мы повзрослели, Филипп, и я должна говорить с тобой высоко подняв голову и опустив глаза, чтобы не осквернять взгляда. Так учила меня мать, так учит старуха Комменж. Ох, горе мое…

Кот потерся ушами о ее руку и, скользнув коготками по одеялу, убежал в тень под кровать. Маргарита выпрямилась. Что сказала сегодня Жанна? Он женится. Маргарита выскользнула из-под одеяла, встала, прошлась по спальне. Ну конечно, он же свободен. И у нее есть муж, чего ж ей надо от Филиппа? Знатен, богат; и за Летицией дадут большое приданое…

Она ходила по спальне из конца в конец; Лидия, боясь дышать за перегородкой, приникнув к щели, вслушивалась в полумраке: позовет или не позовет ее госпожа. Босые ступни обжигал холодный камень, и сначала это было приятно Маргарите; но скоро ноги сковало, и она впрыгнула в меховые башмачки. За окнами молчал все тот же постылый сад. Кто же согреет тебя, принцесса? И ржавой иглой кололо, вертелось внутри – жгучая зависть к канцлеровой дочке, дурнушке без роду без племени. Давно ли отец ее, всемогущий Ногаре, ковырялся в навозе, скоблил на конюшне лошаденок?..

Маргарита ощущала неведомую доселе ярость. Это был уже не тот величественный гнев, которым угощает королева своих приближенных, это была природная женская, почти звериная злоба, смешанная с завистью. С завистью к дочке Ногаре, к распутным сестрам, ко всем прачкам Лувра… Эти девки, Жанна и Бланка!.. Она-то думала, что они почти наравне с ней несут тяжкое бремя великородных принцесс; пусть браки их счастливее, чем у Маргариты, - но в своей недоступности, в величественности они – с нею заодно!.. И вот, оказывается, Бланка уже столько времени путается с оруженосцем собственного мужа! Практический ум Маргариты тут же подбросил вопрос: когда и главное – где графиня де ла Марш все это успевает?! Но молодая королева, разозлившись на себя, вытряхнула его из головы. Вот почему Бланку постигла трагедия, - грех ее очевиден… И мраморная гордячка Жанна – из того же теста. Значит, не зря в Дижоне болтали о беспутных проделках графини Маго, - вот и дочки ее туда же…

Ах, Филипп!.. Могла ли она подумать, маленькая дижонская дикарка, тогда, пять лет назад, так гордящаяся своим чудесным жребием, каким тяжким грузом ляжет этот жребий на ее слабые плечи? Каким юным восторгом, какой преданностью светились тогда его глаза! Если бы знать, что сейчас, в апреле 1309 года, молодая королева Наварры будет готова сжечь Лувр за один только ласковый взгляд... В камине выстрелило, лопнув вдоль, большое полено; Маргарита, вздрогнув, некоторое время смотрела, как разгоревшееся пламя освещает вырезанные над камином геральдические лилии. Величавость и непорочность, символ Французского престола, олицетворяли эти стилизованные, с загнутыми, как сабли, лепестками, каменные цветы. Над ними, словно немой страж, царил в опочивальне вырезанный в камне лев, сжимающий в лапах меч. Ах, мука!..

Луна убежала за край зубчатой стены. Где-то в парке в пруду закрякала утка. При этом звуке озябшей Маргарите вдруг захотелось есть, и она вспомнила, что с вечера ничего не брала в рот, если не считать бокала вина у Бланки. Не желая звенеть колокольчиком и понапрасну пугать дам, она подошла к перегородке, отделавшей ее покой от закутка Лидии. Приподняла край драпировки:

= Лидия?..

= Да, мадам, - свеженькое личико просунулось в опочивальню.

= Иди сюда, - Маргарита вернулась к кровати и залезла на нее, скинув башмачки.

Девушка выскользнула из полумрака; встала перед Маргаритой, сложив руки на животе. Быстрые ее глаза-маслины пробежались по гладкому одеялу, устилавшему ложе.

= Я так и знала, мадам, - тихим голосом четко затараторила она. – Вам совершенно невозможно спать на свежих простынях.

= Что ты там болтаешь, Лидия?.. – Маргарита удивленно выпрямилась на подушках.

= Я знаю, что говорю, мадам, - убедительно продолжала служанка, блестя на нее бойкими глазами. – Простыни, говорю я, следует сначала хорошенько простирать, в доме вашей матушки меня так учили. А она говорит: подавай ее высочеству только свежее, это белье из чистейшего шелка, его нельзя часто стирать. Но, мадам, я знаю китайский шелк, он царапается…

= О чем ты, Лидия? Кто – она?!

= Да кастелянша наша, Эделина. Его величество распорядился, чтобы вашим постельным бельем ведала только она. Я помню – вы гневались, но с этим у нее и правда все в порядке. А вот вы не спите из-за этих простыней.

= Господи, Лидия! – Упав на подушки, Маргарита расхохоталась. – Да я просто голодна!

= Нет, мадам, я тоже не спала, я все слышала, - вы давно уж ходите туда-сюда… А то б меня позвали, там в буфете, я спрятала… Я же знаю, что вы не ужинали.

Болтая без умолку, расторопная горничная металась по опочивальне, поставила на кровать перед Маргаритой столик-поднос, бросилась в буфетную и притащила оттуда завернутый в чистую тряпицу кусок вареной телятины, две ржаные лепешки и кувшин вина.

Ожидая, пока госпожа поест, Лидия присела на прикроватную ступеньку. Вопреки строгому этикету, не спускала умных глаз с королевы.

Может быть, об этом предупреждала ее Камилла, думала Маргарита, с удовольствием уписывая холодную телятину, сваренную с травами. Быть может, колдунья предвидела эти бессонные ночи, эти страдания, эту зависть?.. Она до смерти боялась безобидного Филиппа Готье д’Оне… И острая нежность вдруг шевельнулась в Маргарите при мысли о Филиппе.

Стоит ли позвать Камиллу на завтра – пошептаться? Страшно подумать, но все же – скоро ли начнут действовать на Людовика ее новые духи – вербена, смешанная с мускусом и чуть-чуть с ландышем?.. Мысли толкались в голове Маргариты все быстрее по мере того, как она наедалась. Цепляясь за вышитый шелк и стаскивая на себя одеяло, подошел кот, получил свою порцию мяса и ускакал прочь – насладиться в темноте. Так позвать Камиллу или нет?.. И, сама себе удивляясь, Маргарита вдруг произнесла:

= Лидия, позови-ка мне завтра, пораньше, Эделину.

= Хорошо, мадам, - удивленно прошептала Лидия.

 

 

Сегодня опять устраивают карнавал; на этот раз по поводу дня рождения у Жанны. Как она устала от всех этих карнавалов! Запереться бы в высокой башне, чтоб только ласточек видеть в окне…

Подогретая вода слабо колыхалась в большом круглом серебряном корыте, служившем ванной. Четыре причудливые ножки в виде львиных лап тяжело приминали пушистый коврик перед горящим камином в спальне Маргариты. Молодая королева, высунув из воды ногу, критически смотрела на нее. Длинные, прижатые друг к другу пальчики с розовыми ноготками, гладкая кожа с жемчужными капельками воды. Намокшая батистовая сорочка соскользнула с бедра. Маргарита зажмурила глаза и поморщилась, вспомнив крепкие пальцы Филиппа д’Оне, сомкнувшиеся на лодыжке.

Почувствовав осторожное прикосновение к щиколотке, молодая королева дернулась и чуть не ушла под воду. Открыв глаза, она уперлась руками в дно ванны. Все было просто: увидев оголенную ногу госпожи, Лидия сочла это повелением и, усевшись на скамеечку рядом с ванной, уложила ступню Маргариты на пристроенную на край корыта подушечку. Понаблюдав, как служанка раскладывает на маленьком столике маникюрные принадлежности, королева снова закрыла глаза и откинула затылок на обитую кожей высокую спинку ванны.

Откинулся тяжелый полог, и в спальню осторожно вошла статная женщина в ослепительно белом платье. Ее чепец на светло-русых косах был безукоризненно накрахмален; под его высокими рожками ласково и спокойно светились прозрачно-серые глаза.

Маргарита некоторое время наблюдала за ней из-под полуопущенных ресниц. Эделина напоминала ей Жанну, графиню Пуатье; та же медлительность в движениях, величавость во всей фигуре, то же спокойствие, и та же царственная посадка головы. Молодая кастелянша явно знала себе цену, и была та цена достаточно высока. От платья Эделины исходил свежий аромат лиловой мяты.

Ожидая начала аудиенции, кастелянша тоже с интересом разглядывала молодую королеву. Ей было любопытно поближе познакомиться с женщиной, внушавшей несчастному Людовику такой ужас, что тот старался забыть его в ее объятиях. Эделина не ревновала любовника к Маргарите; во-первых, она хорошо знала свое место, во-вторых, Маргарита была гораздо моложе нее, в-третьих – как может прачка, пусть даже заведующая королевским бельем, ревновать к благородной королеве… А вдруг сама Маргарита ревнует мужа?.. У Эделины затрепетали ресницы. Вдруг она вызвала ее чуть свет для того, чтобы объявить жестокую волю для нее, Эделины? Или это касается ее маленькой дочери?..

От внимательного взгляда Маргариты не укрылась внезапная дрожь, волной пробежавшая по телу кастелянши. Высокая грудь Эделины колыхнулась; но та, явно испугавшись чего-то, быстро овладела собою, опустив голову в рогатом чепце и спрятав большие руки под белоснежный фартук.

Маргарита не знала, как она относится к Эделине. Ей нравилось ее спокойствие, незыблемость, исходившая от ее крупной фигуры. Кастелянша олицетворяла собой порядок, далекий от суеты, в которой долгие годы жила молодая королева. С другой стороны это была женщина, способная помешать ее планам относительно Людовика. Ее дочь, Эделина-младшая, подрастала и становилась очень похожей на отца. И сам Людовик доказал, что Эделина для него не просто каприз – их отношения продолжаются вот уже шесть лет…

Маргарита открыла, наконец, глаза и зевнула, как котенок. Лидия бережно опустила ее ногу в теплую воду; королева протянула ей другую.

= Подойди, Эделина, - мягким голосом позвала она.

Кастелянша подплыла к ванне, все еще не поднимая глаз.

= Ты боишься меня? – Маргарита выпрямилась; вода ручьями потекла с покатых плеч. – Я хочу видеть твои глаза.

Эделина подняла голову. В первый раз она видела Маргариту неодетой; сорочка сползла с одного плеча, обнажив медовую кожу до самой груди. Намокшая до прозрачности ткань туго обтягивала налитую круглую грудь; сквозь тонкий батист выпирал острый темный сосок. Мокрые волосы курчавились на высоком лбу, плавали в воде вокруг плеч, окутывая, словно пушистым плащом, фигуру королевы. «Как она, должно быть, желанна», - подумалось Эделине, и вдруг жгучая жалость кольнула ее: эти нежные волосы, эти плечи, эта грудь, эти приоткрытые красные от близости огня губы не знали еще поцелуев, - кому-кому, а Эделине это было доподлинно известно!.. Бедняжка… С этой минуты добрая кастелянша начала испытывать к Маргарите почти материнскую нежность. Ей-то были известны прелести Людовика…

Наклонив головку набок, Маргарита внимательно смотрела на кастеляншу. Вот в чем ее беда, - поняла Эделина. Молодая королева от природы была наделена редким и очень опасным даром: она олицетворяла собой откровенную чувственность; она была откровенна и наверняка желанна не только для мужчин. Мужчины послабее бегут от таких женщин, как черт от ладана, а Людовик как раз таким и был.

= И как ты меня находишь, Эделина? – Вдруг спросила Маргарита.

= Вы чудо как хороши, мадам, - спокойно и дружелюбно проговорила кастелянша. – Но, мне кажется, вам все равно, что я думаю о вас.

= Ты права, - королева приоткрыла в улыбке некрупные зубки.

= Мадам, - кастелянша решила приступить к более конкретному разговору. – Мне передали, что вы не спали сегодня ночью якобы из-за моих простыней. Я пришла, чтобы узнать – правда ли это, и пусть ваше высочество сами скажут мне, что не так.

Маргарита уперлась руками в края ванны и приподнялась.

= Лидия, ты закончила?

= Да, мадам.

= Ты свободна, ступай.

= Но, мадам…

= Эделина поможет мне одеться. Правда, Эделина, ты ведь окажешь мне услугу?

= Буду рада, ваше высочество, - проговорила та с достоинством.

Обиженно собрав свои принадлежности, Лидия ушла к себе; из принципа она решила даже не подслушивать.

Эделина никогда раньше не прислуживала даме, но ей было интересно и тревожно. Какая бы причина ни побудила Маргариту оставаться наедине с кастеляншей, да еще в час купания – когда точно никто не прервет уединения, - Эделина чувствовала, что это напрямую касается ее.

Поэтому она нагрела у пламени камина подбитые беличьим мехом домашние туфельки Маргариты и заботливо обтерла королеву вышитым полотенцем. Затем она тщательно вытерла волосы Маргариты и помогла ей улечься на покрытую шелковой простынкой кушетку.

Королева легла на живот; отблески камина тепло лизали ее медовое округлое тело.

= Масло там, - протянув руку, Маргарита указала на шкафчик у кровати; его резные дверцы были открыты, и из глубины полок поблескивали всевозможные пузырьки и склянки.

Эделина нашла круглую керамическую баночку, пахнущую вербеной, показала ее Маргарите; та кивнула и, подобрав волосы, уткнулась лицом в сложенные руки.

Кастелянша присела на скамеечку рядом и, налив на ладонь немного масла, провела ладонью по плечам королевы. Маргарита удовлетворенно, словно большая кошка, вздохнула. Улыбнувшись, Эделина продолжала свое занятие.

= Сколько лет твоей дочери? – Спросила вдруг Маргарита.

Кастелянше пришлось приложить всю волю, чтобы не дрожали руки.

= Пять, ваше высочество…

= Она живет в Лувре?

= Нет, ваше высочество. Мое жалование позволяет мне содержать небольшую квартиру неподалеку отсюда…

= Она живет там одна, пока ты здесь?!

= Нет, сударыня, с ней постоянно находится нянька, - одна женщина из моей родной деревни, - Эделина налила на ладонь еще масла и продолжала обихаживать спину Маргариты.

= А почему бы тебе не увезти девочку в деревню?

У Эделины задрожал голос.

= Но, мадам, - еле слышно пролепетала она. – Как же мы будем жить вдали друг от друга?..

Маргарита приподнялась на локте и повернула к ней лицо:

= Я напугала тебя? Прости. Я, понимаешь ли, далека от подобных ощущений. Эделина, твоя дочь нуждается в хорошем воспитании.

Та грустно улыбнулась. Дать малышке Эделине подходящее образование и, дай Бог, найти ей хорошего мужа было мечтой всей ее жизни.

= Но как же, мадам… - прошептала она со вздохом, принимаясь натирать маслом ноги ее высочества. – В монастырских школах строго следят за нравственностью… (Маргарита фыркнула) … а какие же документы могу я предоставить? Я не могу даже назвать фамилию отца. И потом, мадам… - тут она не удержалась и шмыгнула носом. – Я так боюсь, что его высочество решит отправить Эделину в монастырь насовсем…

Королева перевернулась на спину, подставляя заботливым рукам живот и грудь. Из-под полуопущенных век она наблюдала за лицом Эделины.

= Она похожа на отца, это верно?

= Да, ваше высочество… - снова еле слышно прошептала кастелянша.

= Скажи-ка, милая… Что, Людовик и в самом деле способен на все это?..

Эделина залилась краской и чуточку смущенно улыбнулась.

= В этом нет сомнения, мадам. Простите меня, но можно, я спрошу?

= Что ты хочешь знать?

= Я слышала – прачки болтают, что король гневается на вас… Вам необходимо иметь ребенка от мужа, правда?

= Правда, если ты не захочешь подарить мне своего, - усмехнулась Маргарита.

Эделина наклонилась к ее лицу:

= Ваше высочество, ваш муж боится вас; он боится всех сильных женщин. Мать свою он боготворил, но боялся смертельно. Чтобы заманить его в постель, вы должны стать для него слабой. Наверняка он старается унизить вас; так дайте ему почувствовать свое превосходство. Приласкайте его, станьте для него матерью… Ведь у него не было настоящей матери, и он навсегда остался несчастным ребенком.

= Поэтому он выбрал тебя?

Эделина неопределенно наклонила голову.

= После того, как было объявлено о вашей помолвке, он был вне себя от ужаса. Ему было мало лет, он еще не чувствовал себя даже юношей… Я попалась ему на глаза, когда пришла в очередной раз перестилать ему постель. Он сидел в спальне, забившись в угол, и дрожал. Я пожалела его…

= Понятно, - вздохнула Маргарита. – Все это мне противно.

Эделина осторожными массирующими движениями умащивала ее упругую грудь.

= У вас прекрасное тело, ваше высочество, - спустя некоторое время негромко проговорила она. – Вы должны быть счастливы. Но для того, чтобы насладиться счастьем, вы должны быть свободны от недоразумений и косых взглядов. Вы должны допустить к себе в постель Людовика, - пусть это будет выкуп за свободу.

= Все, что ты говоришь, приятно и заманчиво, Эделина, - медленно произнесла Маргарита. – Но как я узнаю, не станут ли эти твои слова достоянием Людовика?

Та вспыхнула от обиды.

= Я просто хотела сказать, что вы созданы для любви, и никто не запретит вам быть любимой. Пусть ваш муж станет изредка навещать вас, - но кто разберет, от какого мужчины вы родите младенца? Пусть он будет блондин, как его высочество, и пусть…

= Замолчи! – Маргарита со скрипом сжала зубы.

= Я не хотела вас обидеть, - Эделина вытерла руки о фартук и подала королеве домашнее платье без рукавов. – Простите, если позволила себе…

= Ничего, - та поднялась и подставила руки для платья. – Самую малость… Но, Эделина, не надо перегибать палку. Всему есть предел.

= Да, ваше высочество, - та наклонила голову, а когда снова поняла, глаза ее заговорщицки блеснули. – Вы ведь поэтому не спите ночами, и вовсе не из-за простыней?..

Она не стала говорить королеве, но ее собственные наблюдения позволяли ей делать и более дерзкие выводы. Например, в одной из спален этого крыла тоже проблемы с простынями. Их сминают, но на них не спят…

= Я решила, что пришло время познакомиться с тобой, Эделина, - помолчав, проговорила Маргарита. – Твою дочь пора отправить с праздных глаз. Мы сделаем вот что: мы подыщем тебе мужа – не очень молодого и не очень старого, не очень щепетильного, - у твоей дочери появится отец и возможность поступить в одну из монастырских школ. Потом отдадим ее замуж… Вот и все.

Эделина с полными слез глазами упала к ногам молодой королевы.

= Только Эделина… - Маргарита заставила ее подняться и взяла ее руки в свои. – Эделина, пожалуйста, помоги мне.

Она почти жалобно заглядывала в глаза кастелянше; та поколебалась секунду и, осмелев, обняла королеву.

Две женщины стояли обнявшись в одном из самых жарких покоев Наваррского крыла Лувра. Две женщины, которые были в одинаковом праве завидовать друг другу, в одинаковом праве чувствовать себя несчастными и в одинаковом праве решать судьбу одной из самых могущественных династий. Словам, которые были произнесены здесь только что, не нашлось места в хрониках, они умерли внутри этих стен; возможно, они даже и не произносились, но смысл их и последствия неоспоримы и драматичны.

Разгоралось за окнами майское утро; две женщины расстались, но в душе каждой царило удовлетворение: в полной неожиданностей и тревог повседневной жизни Лувра сегодня обе они были спокойны за свое ближайшее будущее.

 

 

Глава 16

 

Я

еще не открыл слипшиеся веки, но уже оторвал голову от подушки, когда неумолимая явь обрушилась на меня стуком чьих-то копыт по мощеному колодцу внутреннего двора.

Трудно даже представить себе, сколь неприятна эта вещь – стук чужих копыт – когда просыпаешься до восхода солнца таким вот влажным майским утром. И дело даже не в осознании невозможности пошевелить собственными мускулами, скованными еще сном, в то время, как кто-то уже рассыпает стук копыт под твоим окном. Дело скорее всего в ощущении своей непричастности к чьей-то стремительной жизни, непрерывно скачущей мимо; в неосознанной тревоге, вызываемой этим дробным перестуком, - тревоге, унаследованной нами от предков.

Это странное чувство выгнало меня из постели. Над зубчатой стеной сада вставало солнце. Туман густыми пластами укладывался между цветущими яблонями, проникал в мое открытое окно. Было свежо; пахло цветками яблонь. Остервенело чирикали воробьи; на мощеной дорожке под моим окном и на траве лежала обильная роса – к ясному дню.

 

 

Гостиная Жанны была, как обычно, жарко натоплена. Молодая хозяйка встретила Маргариту в прихожей; на ней было голубое шелковое платье, расшитое серебром и речным жемчугом.

Протянув подруге обе руки, Жанна оглядела Маргариту. Опять она вырядилась в желтое!

Королева была одета в сюрко прямого покроя; глубокое декольте и широкие рукава были оторочены горностаем. Раструбы рукавов были прихвачены у плеч массивными золотыми брошами; меж фалдами был виден тончайший облегающий руки шелк нижнего платья. Отняв руки, Маргарита взяла из рук сопровождавшего ее пажа длинный деревянный ящичек, украшенный перламутром, и вручила имениннице. В ящичке Жанна нашла два прелестных бирюзовых браслета.

= Какая прелесть, Маргарита, - она поцеловала подругу в щеку. – У тебя такой изысканный вкус!

Жанна тут же надела браслеты на обе руки, поддернула узкие рукава повыше и, обняв Маргариту за талию, ввела ее в гостиную.

При появлении Маргариты все присутствующие, как по команде, повернулись к ней. Наступила минутная тишина, в течение которой придворная молодежь с почтением приветствовала королеву Наваррскую.

= Подумать только – и это в моих покоях и на моем дне рождения, - с завистью, умело скрытой в улыбке, проговорила Жанна.

Маргарита осмотрелась:

= Еще не все пришли?

= Нет, дорогая, - хозяйка усадила ее на банкетку, паж пододвинул столик со сладостями. – Это внутренний праздник, здесь только свои.

«Своими» оказались Бланка и Изабелла, принцы Филипп и Карл, ближайшие дамы-наперсницы обеих принцесс, молодые фрейлины и кавалеры, принадлежащие к дому. Среди последних Маргарита заметила двух сыновей Карла Валуа, юного племянника Людовика д'Эвре, двоих Монморанси, а также - к неудовольствию – Пьера Готье д’Оне. Она поежилась – молодой королеве были неприятны подробности частной жизни Бланки. Маргарита забыла, что Пьер теперь не просто оруженосец – он тоже принадлежал к клану Монморанси (его длинноносая жена льстиво улыбалась королеве), и ей было непонятно, почему Жанна ввела его в близкий круг молодого двора. Обводя глазами зал, Маргарита вдруг ощутила тревогу; ей стало зябко. Кинув в рот засахаренную вишенку, она попыталась отыскать источник тревоги, - и едва не подавилась косточкой.

В проеме окна, небрежно прислонившись плечом к витому бордюру и скрестив руки на груди, стоял Филипп Готье д’Оне и, слегка приподняв брови, откровенно ее разглядывал. В сумраке свечей Маргарите не удалось рассмотреть, на самом ли деле он иронично улыбался, - это всегда было трудно понять из-за прихотливого очертания его губ. Но, как обычно, внутри Маргариты вскипела злость. Он смотрел так, словно напряженно думал о чем-то; мнительной Маргарите в такие моменты мерещились неприятные воспоминания, словно молодому рыцарю больше не о чем было думать. Филипп знал об этой особенности характера своей госпожи и часто пользовался этим, чтобы подразнить ее, но сейчас его мысли действительно были заняты иными вещами.

 

 

В душном сумраке зацвело, зажелтело, зазвучало ее платье. И сразу стало как-то по-особенному безвоздушно, словно она заполнила собой все пространство. Она облагородила его и подчинила себе все, даже воздух и пламя свечей, потянувшихся к ней трепетными язычками.

Нежное их свечение обволокло ее фигуру мягким сиянием, и в сиянии этом при каждом ее шаге вспыхивали искры самоцветов, вправленных в невысокий венец. С недавнего времени Маргарита начала носить корону, и не всякому счастливилось теперь увидеть ее волосы, прежде свободно лежавшие по плечам. Сейчас высокая прическа открывала плечи и шею, не такую длинную, как у Жанны, и не тонкую, как у Изабеллы, - а плавную и нежную, являвшуюся гармоничным продолжением покатых плеч. Шею облекало ее любимое ожерелье из крупных граненых топазов.

Вся в мерцающем сиянии, Маргарита тихо проплыла мимо меня, задев мои щеки непривычным теплым ароматом вербены. Она не смотрела на меня, да и не заметила меня, - но именно потому, что аромат ее мгновенно пропитал мои волосы, я почему-то ощутил свою тесную причастность к этому ее волшебному появлению.

Все присутствующие застыли; время на минуту остановилось для них и продолжало медленно течь для меня. В уголке этого тихого, как река, мира едва заметно покачивалась Маргарита, словно большая лилия с каплями сверкающей росы на желтых лепестках.

Она села на банкетку, и в залу вернулись движение и звуки. Мне стало тесно вблизи нее, и я отошел к окну. Прислонившись к оплетке окна, я глазел на Маргариту и мне все больше казалось, что я должен или умереть у ее ног, или попрощаться с нею навсегда. Почему я не умер тогда в Дижоне?..

Я вспомнил хмурое октябрьское утро, хлопающие над ристалищем флаги и тусклое сияние Арманова эспадона. Вспомнил жидкую грязь, расползавшуюся под непослушной ладонью, вспомнил даже ее острый запах – запах глины, крови и конской мочи. И омерзительное ощущение холодного железа в теле, и хруст собственных костей, и беспомощность. Вспомнил ее перекошенное болью и отчаянием лицо, мешавшие ей пряди волос, падавших из-под покрывала. Она убирала их дрожащей рукой и заглядывала мне в глаза, и теплые слезы капали мне на щеки.

Мне стало неуютно; я обнял себя за плечи и поежился. И увидел ее лицо – отчетливо, словно вблизи. За шесть с лишним лет оно почти не изменилось, - только появилось несколько новых выражений. И одно из них застыло на ее лице сейчас: раздражение и злость. Она смотрела на меня в упор, и ее вишневые глаза метали молнии. Я слишком засмотрелся; но почему мой взгляд так злит ее?

Наверное, ее преследуют те же воспоминания, понял я, и они неприятны ей. Я единственный человек, который знает о ней действительно все… Почему эта простая мысль пришла ко мне только сейчас, почему я только сейчас понял причину, по которой был неудобен ей все эти годы?.. Вероятно, мне и в самом деле пора уйти из Лувра.

Я вспомнил иссиня-бледное личико своей невесты, ее тонкий жеманный голосок, ее полный преданности и целомудренного бесстыдства взгляд, и внутренне застонал. Умереть мне на месте, если я прикоснусь к ней добровольно. Ну почему мне противны доступные женщины, почему ко мне липнут прыщавые девицы, только и думающие, что о непристойных вещах, краснеющие, как свеклы, с горящими лихорадочным блеском глазами!..

Маргарита наклонила голову, чтобы поприветствовать кого-то, и стекающий с ее ожерелья блеск дотронулся до меня. И я понял, что счастлив быть рабом. Умереть рабом, вымаливая благосклонный взгляд. Целовать следы от туфелек женщины, к которой никогда не смогу, не посмею прикоснуться. Вероятно, в прошлой жизни я был собакой.

= На мне все надето?

Я вздрогнул. Она стояла возле меня, наслаждаясь свежим воздухом в окне, и говорила со мной через плечо, слегка наклонив голову.

= Да, мадам, - машинально ответил я.

= Ну так прекратите меня раздевать, а то сюда идет ваша невеста.

Я распахнул глаза. К нам и впрямь приближалось нечто семенящее в темно-фиолетовом платье; на длинном лице существа застыло выражение безумной радости.

= Как только у Жанны хватило ума впустить сюда эту тихоню, - сквозь зубы процедила королева. Повернувшись, она бросила на меня через плечо уничтожающий взгляд. – Хочу напомнить вам, мессир: эта девица не принадлежит ко двору.

С силой толкнув ногой грохочущую юбку, Маргарита направилась к имениннице; Летиция, мимо которой прошелестела моя госпожа, задев ее рукавом, с невыразимо обиженным лицом подошла ко мне. Я готов был ее задушить: теперь Маргарита решит, что это я притащил ее сюда. Поверх обтянутого фиолетовым бархатом острого плечика я взглянул на Жанну и наткнулся на смеющийся взгляд графини. Она развлекалась!..

Летиция подошла ко мне, подняла свое мертвенно-бледное, как у отца, личико:

= Добрый вечер, мессир.

= Здравствуйте.

= Как здесь приятно, - она обвела глазами залу. – Мадам Жанна такая радушная хозяйка… Вот и меня пригласила.

= Вы уже представлены ко двору? – Я пытался выдавить из себя учтивую улыбку.

= Еще нет, но скоро да, - загадочно проговорила она полушепотом.

Я не знал, чем себя успокоить, поэтому взял со столика коробку с мармеладом и предложил ей.

= О нет, что вы, - с расширенными от ужаса глазами протянула Летиция. – Я это не ем!

= Это почему же? – Мое лицо выражало крайний интерес.

= У тех, кто ест много сладкого, кровь становится вязкой, как сироп! – Наставительно произнесла она.

Я пожал плечами и проглотил несколько штук.

= У вас будут прыщи! – Она всплеснула руками. – У меня всегда прыщи от конфет. Вот здесь на носу и еще на…

= Ну, довольно! – Я, не в силах справиться с раздражением, поставил коробку на место и повернулся к своей невесте. – Итак, расскажите же мне, какой случай (я хотел сказать – черт, но вовремя сдержался) привел вас сюда?

= Отец обещал оказать мне протекцию, - Летиция жеманно и мечтательно вздохнула. – Скоро я стану дамой… - она коснулась пальчиками моего рукава, и я машинально отдернул руку. Она этого не заметила – глядела на Маргариту. – Я войду в штат ее высочества королевы Наваррской.

У меня подкосились ноги.

= И… что, - еле выдавил я, - это тоже идея мессира Ногаре?..

= Ну конечно, - простодушно сказала она.

О Господи… Это не могло быть случайностью; Ногаре устраивает шпионскую сеть вокруг Маргариты; а кто может быть лучшим шпионом, чем ревнивая дура?!.. Летиция станет следить за мной, а через меня – за перемещениями ее высочества, ее контактами… О Господи, Господи!..

Моя невеста продолжала смотреть на Маргариту. Королева, всегда чутко улавливавшая взгляды, обернулась. Она удостоила мадемуазель де Ногаре долгим презрительным взглядом из-за плеча - с ног до головы. Ну зачем она так старалась ради Летиции, зачем было вообще обращать на нее внимание!.. А та, совершенно искренне, безо всякой задней мысли, просунула руку мне под рукав и, уцепившись таким образом за мое плечо, прижалась ко мне.

= Почему она так смотрит?..

Маргарита улыбнулась и вернулась к беседе с Жанной и Бланкой. Я чувствовал себя идиотом. Нечего было и думать стряхивать с себя эту вцепившуюся, как клещ, даму на глазах полутора десятков готовых к развлечениям придворных!

Господи, помоги мне преодолеть презрение Маргариты!

= Знаете что, мадемуазель, - со всей учтивостью проговорил я, наклонившись к ней. – Сейчас вам лучше уйти, давайте я вас провожу.

= Но почему, здесь так мило… - она повела плечами. – Мне здесь очень даже нравится. Я хочу остаться.

= Сейчас начнутся игры в жмурки, и вам будет неинтересно.

= Но почему?!

= Игра заключается в следующем, - начал мстительно объяснять я. – Кавалерам завязывают глаза, и они начинают бегать по зале. Дамы держат в руках маленькие колокольчики, звенят ими, а когда ловцы приближаются на звук, стараются убегать.

= А что делают те, кто не успел убежать? – Сдавленно спросила Летиция.

= Тех ловят.

= Как – прямо руками?! – Задохнувшись от такого безобразия, прошептала она.

= Ну да. А получить свободу можно только если…

= Не надо! – Взмолилась моя собеседница. – Я… я лучше пойду, - плаксиво выговорила она. – Я хочу домой…

Она так и не отцепилась от моего рукава, и поэтому мне пришлось волочить ее, торопливо семенящую, сквозь все общество. Приблизившись к принцессам, она фальшивым голоском прощебетала что-то вроде благодарности за чудесный вечер и извинения за столь ранний уход. Я поклонился госпоже и попросил разрешения проводить свою даму. Маргарита, подняв брови, посмотрела на своих собеседниц. Я для нее больше не существовал. Отойдя на два-три шага, я услышал ударивший мне в спину взрыв веселого смеха.

Проклиная на чем свет стоит мессира Ногаре, его дочку, принцессу Жанну и особенно себя, я проводил Летицию до носилок и галопом помчался обратно. Но я опоздал. Половина свечей были погашены, часть общества разошлась. Жанна и Бланка лениво слушали менестреля, развалясь на подушках, оставшиеся гости обнимались по темным углам. Королева Наваррская ушла, сказали мне. Она ушла, а вместе с ней ушло веселье.

 

 

Перепрыгивая через три ступеньки, я мчался вверх по лестнице и молился, чтобы она не успела лечь спать. Меня впустила Лидия.

Маргарита стояла у окна и смотрела на город.

= Ваше высочество…

Я подошел и поклонился. Она чуть повернулась ко мне.

= Что вам нужно, мессир? – Усталым, чуть с хрипотцой, голосом произнесла она. – Я собираюсь спать.

= Мадам… - она отвернулась.

Краем глаза я увидел, как Лидия закрыла за собой двери спальни, оставив госпожу в моем обществе. И тут разум мой помутился. Я не мог допустить мысли, что она вот-вот прогонит меня, - я не смог бы уйти и умер бы на месте, не в силах выполнить приказания.

Я упал на колени и, схватив подол ее юбки, прижал к лицу прохладный шелк. Аромат вербены, исходящий от тела ее и платья, окутал меня и оглушил.

= Что вы делаете? – Уловил я едва слышный ее шепот. – Филипп, немедленно прекратите это.

Я лишь помотал головой. Дернув юбку, Маргарита вырвала скользкую ткань из моих рук. Я остался стоять на коленях.

= Встаньте сейчас же, - металлическим голосом произнесла она, отойдя от меня. – Что скажут обо мне, если кто-нибудь сейчас войдет!

Я неловко поднялся.

Только бы она не прогнала меня! Повернувшись к Маргарите, я увидел, что она сидит на диване с раскрытой книгой в руках. Я подошел, сел у ее ног. Она отстранилась.

= Как ваша невеста, ей понравилось у нас? – Спросила она, глядя в книгу.

= Мадам, я хочу поговорить о другом.

= Ах, вы хотите?! – Она подняла глаза и устремила на меня один из своих самых надменных взглядов. – С каких это пор я должна делать то, что вы хотите? Вы в своем уме, Филипп?!

= Ваше высочество… - хрипло начал я и прокашлялся. – Я вижу, что с вами что-то происходит. Хотите вы этого или нет, но я до сих пор чувствую себя в ответе за вас и вашу безопасность.

= Вы считаете, что я много себе позволяю? – Она улыбнулась краешком губ. – Но дорогой мой Филипп, я вот уже целых два месяца являюсь образцом добропорядочности, вы не заметили?..

= Лучше бы вы остались прежней, мадам. Эта резкая перемена наводит страх.

= Филипп, почему я позволяю вам так со мной разговаривать?

= Потому что, мадам, больше никто не посмеет разговаривать с вами так.

Она подняла голову и посмотрела поверх моего плеча на окно. Ее глаза заволокло туманом.

= Да, вы правы, - негромко проговорила она. – Больше никто…

В соседней комнате Лидия что-то уронила; Маргарита вздрогнула и стряхнула с себя оцепенение.

= Понимаете, друг мой, - заговорила она, глядя в пол. – Я воспитывалась не в монастыре, и мне негде было набраться таких высоких материй, как целомудрие, нравственность и все то, что мои сестры и им подобные называют респектабельностью и добропорядочностью. – Она посмотрела на меня, и в ее глазах сверкнули озорные искры – сверкнули и погасли.

Маргарита снова опустила ресницы.

= Я живу, - продолжала она, - как живется. И не вам учить меня, как мне поступать со своей жизнью.

= Но мадам, - попытался пошутить я, - вы не хуже меня знаете, что представляют собой монастырские понятия о нравственности…

= Ну так я им не обучена, - она с треском захлопнула книгу и встала.

Обняв себя за плечи, она снова подошла к окну. Я последовал за нею, встал за спиной.

= Как вы видите, - отчетливо проговорила она, - я в равной мере не гожусь ни в жены, ни в любовницы.

С этими словами она резко повернулась ко мне; на ее шее, больно резанув глаза, сверкнули топазы. Я отшатнулся, отошел на шаг. Как холодна и прекрасна она была!.. Вишневые глаза смотрели с презрением – не ко мне, а ко всему сущему. Голова с тяжелым венцом была приподнята, и искры самоцветов таяли на ее плечах. В тот момент она была до боли похожа на всех этих отвратительно добропорядочных королев древних баллад, непробиваемо целомудренных, приносящих свою любовь и своих возлюбленных в жертву сомнительным нравственным идеалам… Я грустно пялился на нее.

= Прощайте, мессир, - проговорила она чужим голосом.

 

 

 

Глава 17

 

Л

идия помогла Маргарите раздеться. Она улеглась в постель, чувствуя себя словно во сне, но сон не шел. «Как я могла быть такой глупой и поверить во всю эту ерунду?» - горько думалось Маргарите. – «Я убедила себя в том, что могу позволить себе быть любимой. Как пошло и глупо…»

То ли желая позлить ее и заставить действовать, то ли изощренно издеваясь над нею, Жанна пригласила на свою вечеринку Летицию де Ногаре. Что бы ни хотела Жанна, какую бы цель ни преследовала, - это был тщательно продуманный план, направленный на нее, Маргариту. По щекам поползли слезы. Какой одинокой вдруг почувствовала себя молодая королева; это сознание, к которому она должна была бы уже давно привыкнуть, больно резануло сердце. Никогда она не чувствовала такого одиночества. У Филиппа своя жизнь, и не вправе она решать за него что-то. Помучить его, поиздеваться, посмотреть на это милое испуганное выражение его лица… Но решиться на серьезную интригу, дать волю чувствам – это уже слишком. Это грех, и это влечет за собой ужасные последствия. Как она могла позволить себе думать об этом?!.. Она презирала Жанну, Бланку, Эделину, Филиппа, всю свою загубленную жизнь; она понимала, что попалась. Позволив себе малость грешных мыслей, она приоткрыла свое сердце. Совсем чуть-чуть, но этого оказалось достаточно для того, чтобы погибнуть. В этом не оставалась сомнений, и она понимала, что не может жить без него – того, кто доставил ей столько мучений.

Как хотелось бежать за ним! С силой сжав руки, впившись ногтями в собственные ладони, она смотрела, как он уходил, втянув голову в плечи. Сколько раз она пыталась вырвать его из своей жизни, - и все никак. Надо принимать решение.

 

 

Громкий стук не давал спать. Я открыл глаза и обнаружил, что сижу, скрючившись в кресле. Вся спина нещадно ныла, не слушалась ни одна мышца. Я с хрустом потянулся, разглядывая почти пустой кувшин вина, стоявший передо мной на столе в квадрате яркого света только что поднявшегося солнца.

В дверь постучали, и я понял, от чего проснулся. Кое-как выбравшись из кресла, на негнущихся ногах я подошел к двери, отворил. На пороге стояла свежая, как безоблачное утро, кастелянша. На руке у нее висела большая корзина с бельем, благоухающим мятой.

= Доброе утро, мессир.

= Доброе утро, Эделина, - сипло пробормотал я и откашлялся.

Слегка подвинув меня, кастелянша вошла в комнату.

= Да вы снова не ложились, сударь! – Воскликнула она.

Я затворил дверь, подошел к окну, потирая ладонями лицо. Эделина приблизилась, обдала мятой.

= Как же перестилать вам постель, мессир, если вы ею не пользуетесь? – Пытаясь заглянуть в глаза, тихо произнесла Эделина.

= Какое вам дело, - отмахнулся я от нее. – Делайте что вам положено.

Эделина поставила корзинку на сундук, порылась в ней и вытащила сложенное в несколько раз письмецо.

= Нате.

Я в недоумении взял у нее листок, запечатанный гербовым оттиском Маргариты. Медленно, срывающимися пальцами распечатал, пробежал первые слова, оглянулся на Эделину. Та, напевая себе под нос, перестилала постель.

Пошатываясь, я подошел к столу и сел в кресло. Письмецо дрожало в руке, и неровные, спешно написанные строчки прыгали перед глазами.

«Мессир, - писала королева Наваррская. – В связи с создавшейся ситуацией, которая не позволяет вам в полной мере исполнять ваши прежние обязанности, вам предписывается отправиться в Дижон и поступить в распоряжение моего брата, герцога Бургундского. Барон Джереми де Лонгвик проводит вас к его двору и введет вас в курс ваших новых обязанностей. Надеюсь, провинция позволит вам поправить здоровье и впоследствии вернуться в Лувр. Все условия будут обсуждены мной лично с его величеством. Да пребудет с вами Господь».

В оцепенении я положил письмо на стол и налил себе остатки вина. Кисловатый осадок царапнул горло, но легче не стало. Я чувствовал себя не существующим; все вокруг словно отгородилось от меня непроницаемым туманом. Одна мысль колотилась в висках – она гонит меня, и это уже не простая угроза. А без нее – я это знал наверняка – я умру.

Кубок выпал из пальцев и со стуком покатился по столу. Я зажал ладонями глаза – до боли, чтобы вернуть себе ощущение реальности. Но это и была самая отвратительная, самая страшная реальность, какую я только мог себе вообразить.

Мягкие, почти невесомые ладони коснулись моих плеч; резко запахло мятой.

= Бегите к ней, - прошелестел над ухом теплый голос. – Киньтесь ей в ноги, быть может, она отменит свое решение.

= Если я кинусь, она еще крепче утвердится в нем, - мрачно проговорил я. Мне было все равно.

Запах мяты не отпускал. Я повернул голову и встретился взглядом с презрительно сощуренными серыми глазами Эделины.

= Ну так рыдайте здесь еще пять лет, - она выхватила у меня из рук письмо и разорвала его на мелкие кусочки. – Видимо, мужество утекло из вас в тот день, когда вы в первый и последний раз применили его на практике.

 

 

Окна спальни Маргариты были плотно зашторены; разыгравшаяся с утра мигрень снова заставила молодую королеву прятаться от солнечного света. Спина сначала ныла от долгого лежания в постели, потом онемела; откинувшись на подушки, Маргарита бездумно смотрела в потолок на черные стропила, поддерживавшие расшитый лилиями балдахин.

Лидия вышивала, сидя на ступеньке кровати; время от времени она взглядывала на госпожу, пытаясь определить, на сколько затянется этот очередной приступ меланхолии. Девушку пугали частые затворничества Маргариты, - не имея под рукой никого более подходящего, непредсказуемый нрав королевы часто подвергал Лидию нелегким испытаниям.

Громко хлопнул балдахин; от внезапного порыва сквозняка надулись, с шелестом выползая в окна, тяжелые занавеси. Лидия подняла голову в надежде на спасение и увидела под входной аркой опочивальни Филиппа Готье д’Оне. Молодой рыцарь стоял, низко опустив голову, и вся его фигура излучала покорность.

= Лидия, - негромким хриплым голосом позвала с кровати Маргарита. – Мне кажется, я распоряжалась насчет того, чтобы меня оставили в покое.

Служанка поднялась и, положив вышивание на ступеньку, склонилась в поклоне:

= Мадам, я…

= Ваше высочество, не корите свою служанку, - тихо, почти шепотом попросил Филипп. Такого мягкого печального голоса Маргарита у него еще не слышала и удивленно приподняла ресницы.

Тем временем Филипп жестом попросил Лидию выйти. Опасливо оглянувшись на Маргариту, та юркнула в свою комнатку.

= Вы же знаете, мадам, что мне ничего не стоит пройти сквозь вашу охрану, - продолжал Филипп.

= Я это обязательно учту, - пробормотала та в ответ. – И чего же вы хотите от меня?

= Я прочел ваше послание, - он продолжал говорить, не поднимая головы. – Я решил прийти и лично убедиться, что все это – правда.

Маргарита приподнялась и села. Плотнее запахнула на груди сорочку. На ее колени прыгнул кот, и рука Маргариты привычно легла на его вытянутую спину.

= Кажется, там все написано ясно, - медленно и сухо проговорила ее высочество. – Ждите дальнейших приказаний и не беспокойте меня.

Филипп почувствовал, что у него задрожали руки. Сжав кулаки, он поднял голову и увидел надменно взирающую на него Маргариту. Сейчас, в приглушенном свете, неприбранная, она выглядела измученной. Распущенные волосы струились по ее щекам и плечам, подчеркивая глубину залегших на лице теней, губы были плотно сжаты. Со дна вишневых, с расширенными зрачками, глаз веяло холодом.

= Ступайте, Филипп.

Резкая боль взорвалась в груди и тупо разлилась по позвоночнику. Филипп покачнулся и, скрипнув зубами, сделал несколько шагов вперед.

= Ваше высочество, - совладав с готовым сорваться голосом, решительно произнес он. – Я понимаю, что не мне судить о причинах, побуждающих вас удалить меня из Лувра. Но я не смогу покинуть Париж, если вы не дадите мне ответа на последний, самый простой вопрос.

= Все вопросы исчерпаны, Филипп, - поспешно отозвалась она.

= Нет, мадам, я с вами не согласен. Во имя всего того, что связывало меня и вас все эти годы (Маргарита с гримасой прикрыла глаза), умоляю вас сказать то, о чем я попрошу вас.

= Вы поступаете неблагоразумно, мессир, - надменно произнесла Маргарита, и ее голос эхом отозвался в углах огромного покоя.

Филипп тоже повысил голос; он вел себя с отчаянной наглостью, как человек, которому нечего больше терять.

= До того, как я навсегда покину эти апартаменты и свой пост, я хочу, чтобы вы мне сказали несколько слов. На прощание. Вас это нисколько не обременит, мадам.

Маргарита нетерпеливо повела плечами, откинула за спину прядь волос.

= Ну, - дрогнувшим от нехорошего предчувствия голосом произнесла она. По ее тону Филипп должен был понять, что разговор доставляет ей жесточайшие муки. – Что же вы хотите знать?

Филипп подошел еще на шаг и сделал глубокий вдох. Глядя прямо в полные гнева глаза Маргариты, он отчетливо произнес:

= Скажите мне, что я вам противен, и я уберусь на край света. Скажите, что ненавидите меня.

Ресницы Маргариты затрепетали; взгляд молодого рыцаря был безжалостен.

= Я не могу сказать это, - тихо произнесла она после долгой паузы.

= Почему? – Филипп поднял брови. – Это же так просто. Скажите это, и я исчезну отсюда навсегда. Вы же этого хотите?

Казалось, воздух сгустился в покое; в нем витало такое напряжение, что можно было спокойно повесить лошадь. Филиппу показалось, что один из них сейчас погибнет, но он был полон решимости продолжать поединок. Ему на самом деле необходимы были эти слова, о которых он просил, - он чувствовал, что с ними ему будет проще уйти насовсем.

Маргарита полными мольбы о пощаде глазами смотрела на него, словно пыталась проникнуть под окаменевшую маску, которая была в это утро лицом Филиппа. Она не ожидала от него такой жестокости; зеленые глаза его смотрели прямо и страшно, как у Ногаре. В них не было снисхождения.

Спрятав руки за мурлыкающего кота, она до крови сжала дрожащие ладони. Прикрыла глаза, набираясь сил. И, словно совершая отчаянный бросок в ледяную воду Роны, разжала губы.

= Я ненавижу вас, Филипп, - ее бесцветный голос звучал внятно и словно отдельно от нее. – Вы мне противны. Прощайте.

Филипп вздрогнул, как от удара, и широко распахнул глаза. Ее лицо было скрыто упавшими на лоб прядями волос. Он понял, что это последние слова Маргариты, обращенные к нему.

Он поклонился так низко, как только мог, и, четко повернувшись, вышел из опочивальни.

При звуке закрывшейся двери Маргарита, невесть какими силами державшаяся последние несколько секунд, без чувств упала на подушки.

 

 

Я не помню, как возвращался к себе. Я пребывал в каком-то оцепенении, словно вокруг меня образовалась подушка, не дававшая проникать ко мне никаким чувствам и никаким словам извне. Наверное, так было нужно для того, чтобы я смог до конца выполнить то, что был должен: уйти.

Я не видел солнечного света, не чувствовал тепла и холода, не ощущал запахов. Я словно окаменел и перестал ощущать мир. Во мне больше не было ни боли, ни страдания. Слова Маргариты, о которых я сам просил ее, убили во мне остатки души, оставив только бесчувственную оболочку; у меня не было сил даже надеяться, что таким образом я исцелюсь. Впрочем, на что я должен был надеяться? На то, что у меня вырастет новая душа, как обожженная кожа?..

Я был противен сам себе и сам себе смешон; я чувствовал это, словно глядя на себя со стороны, будто в моем теле засел совершенно чужой мне человек. Я презирал себя. В самом деле, человек, достойный называться рыцарем, должен был молча исполнять приказание, запихав свою гордость туда, где ее трудно будет обнаружить. Вместо этого я с жутким удовольствием засунул палец в кровоточащую рану: я пошел к ней, втайне надеясь на то, что она не сможет сказать мне эти жестокие слова. Я думал, что она передумает и остановит меня?!.. Получай, малодушный глупец, осел, паршивый слюнтяй: она спокойно швырнула тебе в лицо то, что ты хотел получить.

Я не помню, как вышел на улицу и оказался у особняка Реми. Мне повезло: в тот момент, когда у меня кончились силы, на крыльцо вышла направлявшаяся на рынок Камилла. Вероятно, она подхватила меня, когда я уже падал, внезапно перестав ощущать под собою собственные ноги.

 

 

Был уже вечер, когда я начал постепенно приходить в себя. Я полулежал на кровати в комнате Реми, где не было другого освещения, кроме света факелов, проникавшего с улицы. Пахло пряными травами. Напротив в высоком кресле, напряженно уперевшись узкими ладонями в подлокотники, сидела Камилла. В маленьком кресле у окна виднелся Реми; возле него стоял столик с вином и закуской. Было похоже, что все это время они совещались.

Я попытался приподняться и вдруг замер.

= Как они связаны, - донесся до меня приглушенный голос Камиллы. – Готова поклясться, что она сейчас тоже не может пошевелиться.

= Ты так считаешь? – Негромко произнес Реми.

= Я знаю. Я знала это еще тогда, когда он впервые появился в Дижоне. Все это было предопределено.

= А почему он здесь?

Камилла, шелестя платьем, встала с кресла и, подойдя, наклонилась надо мной. Тяжелый амулет, висящий на ее шее, ледышкой скользнул по моей руке.

= Он сам тебе скажет, - мягко произнесла она и, запалив свечу у изголовья, заглянула мне в лицо. – Ты уже не спишь, мой друг? Вставай, юноша, и расскажи нам, как она сделала это.

= Сделала – что? – Услышал я свой хриплый голос.

= Она ведь прогнала тебя? Да? – В голосе Камиллы звучало плохо скрываемое удовлетворение.

= Ты ждала этого, Камилла? – Негромко спросил Реми.

Колдунья выпрямилась и обняла себя за плечи.

= Если она начала делать ошибки, - помолчав, произнесла она, - то нам тоже пора действовать.

Она повернулась ко мне.

= Вставай, - приказала она.

Спустя несколько минут я, умытый ледяной водой, сидел в глубоком кресле у камина. В открытые окна влетал ветерок, приносящий приглушенные звуки и запахи улицы. Возле меня на обитой бархатом скамеечке сидел Реми, задумчиво глядевший себе под ноги, напротив в дубовом кресле с высокой спинкой сидела Камилла. Впрочем, она не касалась спинки; ее тело было напряжено, как струна. Казалось, она впитывала каждое мое слово, сказанное и не сказанное. В моем теле разливалось приятное тепло от подогретого вина с гвоздикой, которое терпеливо вливал в меня Реми. Я расслабился и, поверяя собеседников в события последних дней, с удивлением и радостью обнаружил, что во мне нет больше боли. Только печаль - но это уже было совсем иное чувство.

= Значит, она решила отослать тебя в Дижон, - задумчиво проговорила Камилла, крутя в пальцах овальный талисман, масляно поблескивавший в свете камина. – Сам-то ты хочешь туда?

Я подумал и несколько раз кивнул:

= Да… Хочу.

= Не хочешь оставаться здесь? Рвать – так рвать, не правда ли, Филипп? – Прищурилась она.

Я покачал головой:

= Неправда. Я хочу на свободу. Наверное, я устал от всего этого.

Реми налил мне еще вина и, протягивая кубок, заглянул в лицо внимательными и теплыми карими глазами.

= Она измучила тебя, - участливо проговорил он. – А я еще просил тебя присматривать за ней – помнишь?.. – Он грустно улыбнулся. – Она чудовище, но мы с тобой любим ее.

= Нет… - Я снова помотал головой, подбирая нужные слова. – Она не чудовище. Она прекрасно видела, как развивались мои чувства, и всячески, доступными ей способами, старалась уничтожить их во мне. Она понимала, что иначе они навредят мне.

Я удивлялся самому себе, когда произносил эти слова. Как все просто! Вероятно, отогревшись и перегорев болью, я снова обрел способность спокойно и логически соображать. Я покосился на Камиллу. Блестящими от каминного огня глазами она внимательно смотрела на меня, еле заметно кивая моим словам.

= Значит, ты решил уехать, - проговорила она, когда я замолк.

Я снова кивнул и отпил из кубка.

Камилла встала и прошлась по комнате, обнимая себя за плечи. Прямые черные волосы, отливавшие матовой синевой, шевелились на ее спине, как живые. Звуки ее шагов поглощал треск камина.

= Я разочарую тебя, мой юный друг, - спустя некоторое время проговорила она. – Боюсь, тебе придется остаться.

Я выпрямился, краем глаза заметив, как напрягся Реми.

= Это невозможно.

= Возможно, Филипп. И не только возможно, но и необходимо.

Она села на невысокую каменную стенку, огораживавшую камин, и взяла мои руки в свои.

= Если ты хочешь спасти ее – ты должен остаться, - прошелестел в моем мозгу ее голос.

Остаться! Перед моим взором явственно встала вереница бесконечных лет, наполненных мучениями. Вырвав свои ладони из рук колдуньи, я прижал их к глазам.

= Что ты хочешь сказать? – Повернулся к ней Реми.

= Если не Филипп, придет другой. И этот другой погубит Маргариту, - проговорила Камилла и, поднявшись, вернулась в свое кресло. – Или – взглянем на это по-иному: рано или поздно его величество отправит нашу птичку в монастырь – ведь она так и не произвела на свет наследника.

Холодные иголки взорвались в моем позвоночнике; заныло сердце.

= Ты думаешь, - сипло прошептал я, - что я не погублю ее?..

Она долго думала, прежде чем ответить. Так долго, что у меня онемели ноги. Реми напряженно вглядывался в ее непроницаемое лицо.

= Я не вижу конца, - жалобно сдвинув брови, произнесла наконец Камилла. – Боюсь, мне нечего тебе сказать. Скажу одно: так было решено задолго до того, как вы впервые увидели друг друга. Вы принадлежите друг другу, и не признавать это глупо.

= Филипп, - помолчав, добавила она. – Только ты можешь помочь ей сейчас. И это будет очень худо, если оскорбленная гордость возьмет верх над чувством долга.

Реми протянул руку и крепко сжал мое запястье, словно боялся, что я снова лишусь чувств.

= Ты хочешь, чтобы он пошел и так же вот просто сказал все это Маргарите? – Криво усмехнувшись, спросил он у Камиллы.

Она покачала головой.

= Маргарита сейчас страшно гордится своим мужественным поступком, или я не знаю нашу девочку. Она думает, что вырвала тебя из своего сердца и не ведает того, что ее кошмар только начинается. Остаток дней она будет вспоминать твой прощальный взгляд и убиваться в тоске по бесцельно прожитой юности, если...

= Если?.. – Я подался вперед.

= Если ты не вернешься.

Я снова откинулся на спинку кресла. Я не смог сдержать горького смеха.

= Но ведь она выбросила меня, зачем я буду возвращаться? И – как? Я нарушу приказ…

Камилла улыбнулась мне, как улыбаются деревенским дурачкам.

= Какой приказ? – Терпеливо, как маленькому, принялась втолковывать она. – Разве Маргарита распоряжается твоими назначениями? Разве Маргарита утвердила тебя на твоем посту? Милый мой мальчик, ее поступок – каприз юной женщины, которая решила, что попала в безвыходное положение. И этот приказ, как ты его называешь, - не более чем доказательство того, что она заметалась. И все. И этот маленький инцидент более, чем что-либо, подтверждает ее крайнюю нужду в твоей поддержке. Подтверждает то, что она сама прекрасно сознает: она не может без тебя обойтись. Вполне возможно, что своим письмом она пыталась вынудить тебя на какой-то иной решительный поступок, а ты преподнес ей сюрприз.

Я смотрел в камин, пытаясь понять смысл сказанных Камиллой слов.

Реми снова положил свою руку на мою.

= Я знаю Маргариту с самого рождения, - негромко и проникновенно проговорил он. – Поверь мне, она не сказала бы тебе тех ужасных слов, если бы была к тебе равнодушна. Ты сам заставил ее это сделать; гордость не позволила бы ей поступить иначе. То, что она их сказала, - не более чем вызов ее собственной силе воли. А также тебе. - Он перевел дух. - Теперь она довольна собой, потому что жестоко обижена твоим поступком, но завтра с утра она придет в ужас, - он грустно усмехнулся. – Так бывало всегда.

Камилла поднялась и, неслышно ступая, вышла из комнаты. Реми проводил ее взглядом, затем с хрустом потянулся.

А я вдруг почувствовал невыразимую тоску. Колдунья была права: несмотря ни на что, ни на какие соображения гордости, достоинства или безопасности, - я должен был оставаться рядом с Маргаритой. Как я мог предположить, что смогу существовать вдали от нее?! Как она будет обходиться без меня, всегда готового прийти на помощь?.. И вдруг острая тоска когтями рванула мою грудь, обрушивая на меня безжалостный водопад вновь обретенных чувств.

= Она – королева, Реми!

Он молча подлил мне и себе вина.

Никогда раньше ни при каких обстоятельствах я не ощущал так ясно своей неминуемой гибели. Я понял, что спасения нет, но это почему-то успокаивало и даже радовало меня. Словно камень свалился с моей души: уверившись в словах Камиллы о предначертанности, я снова смалодушничал и сбросил с себя ответственность за собственные решения и поступки.

Мы сидели с Реми до рассвета, вспоминая сентябрьские ночи Бургундии, большие белые звезды и звуки арфы, доносившиеся из соседней башни. Мы здорово накачались, и Камилле пришлось разводить нас по комнатам, чтобы уложить спать. Мне не нужно было в тот день дежурить у Людовика, и я с удовольствием погрузился в полное сладких грез небытие. Я лишь потом узнал, что в то же утро Реми отправился в Лувр.

 

 

Маргарита сидела за вышиванием и успокаивала себя пением Лидии под аккомпанемент лютни, когда в ее покой ворвался злой, как черт, Филипп Пуатье.

= Что я услышал, мадам! – Вскликнул он после обмена приветствиями, пропустив мимо ушей приглашение Маргариты присесть. – Вы прогнали от себя Филиппа Готье д’Оне? Могу ли я знать, почему?

Маргарита, чувствуя, как в ее душе встает раздражение, следила за тем, как долговязый принц меряет шагами ее гостиную.

= А могу ли я знать, мессир, - холодно осведомилась она, - почему вас это так волнует?

Граф Пуатье остановился в оконном проеме, загораживая свет, и скрестил на груди длинные руки. От него пахло псиной; он даже не взял на себя труд переодеться после возни на псарне, намереваясь идти к королеве Наваррской. Маргарита вздохнула: у нее снова заболела голова. И рядом не было того, что умел учтиво и деликатно выпроводить гостя.

= Я услышал эту новость от своего конюшего, - проговорил начинавший успокаиваться принц. – От брата этого вашего Филиппа («Уже нажаловался», - с тоской подумала Маргарита). Словом, мадам, я не одобряю вашего решения. В свете последних событий оно представляется мне скоропалительным и неверным.

= В свете каких событий? – Удивилась Маргарита.

Граф Пуатье некоторое время смотрел на нее, высоко подняв красиво изогнутые брови.

= Я считал, что вы близки с Изабеллой, - пробормотал он наконец. – Вы что, и в самом деле не знаете, что на днях произойдет официальная помолвка Изабеллы и Эдуарда Английского?!

Маргарита, рассеянно воткнув иголку в вышивание, некоторое время переваривала эту новость.

= И какое отношение имеет это к моему телохранителю? – Выговорила она наконец.

= Самое прямое, мадам. Его величество спешно выезжает в Понтуаз, где встретится с послами Эдуарда для обсуждения брачного договора. Король решил, что двор – и большой, и малый – отправится туда же: весна в Париже ему неприятна, и он считает, что лучшее место для встречи лета – маленький полный зелени город. Я и мои братья, не говоря уже об Изабелле, отправляемся туда не позже, чем завтра вместе с его величеством и его министрами. Вы и ваш двор можете не торопиться, у вас есть время на сборы. Наши рыцари отправятся с нами, но Людовик прекрасно обойдется без мессира Готье д’Оне, - ему есть замена. Я решил, что вашему доблестному телохранителю можно доверить не только вашу безопасность, но и наших драгоценных жен – их высочеств Жанну и Бланку. Он наиболее надежен из всех молодых рыцарей, вхожих в ваш дом. Не так ли, мадам?..

Маргарита задумалась. Она так хорошо избавилась от конюшего, но принц Филипп прав, что ждет от нее подробностей его отстранения. Теперь, когда чувства ее слегка притупились, она начала понимать наивность и, к сожалению, невозможность задуманного ею поступка. Только как, во имя неба, она вернет оскорбленного Филиппа?!

Ей стало стыдно до слез, и она поспешно заморгала, чтобы не расплакаться при госте. Этого она уж точно ему не объяснит. И в тот же миг в ней снова вскипело раздражение.

= Значит, мессир, я не могу в своем доме распорядиться неугодным мне слугой, не давая отчета в своем поступке? – Она очень постаралась, чтобы голос ее прозвучал надменно.

Принца это не проняло; он лишь улыбнулся.

= Хочу напомнить вам, мадам, - почти ласково проговорил он, - что назначениями мужчин, носящих звание рыцаря, ведает в нашем королевстве лишь его величество. Если этот д’Оне в чем-то провинился перед вами, вы вправе наложить на него взыскание, но для того, чтобы подвергнуть рыцаря опале, вы должны доказать его величеству тяжесть его проступка. Вы готовы сделать это, мадам?..

Он склонил голову к плечу и посмотрел на Маргариту с учтивым вниманием; в его больших золотисто-голубых глазах плескалась ирония, и молодая королева опустила взгляд.

= Я подумаю, мессир, - медленно и устало проговорила она.

= Очень меня обяжете, мадам, - принц поклонился. – Разрешите просить вас не думать дольше завтрашнего утра: уезжая в Понтуаз, я хочу быть спокоен за безопасность моей супруги. Но если ваш телохранитель по каким-то веским соображениям неугоден вам и будет оставаться таковым, я советую вам вернуться к этому вопросу по возвращении в Париж.

 

 

 

Глава 18

 

Ф

илипп вернулся в тот же день в сопровождении Реми. Он был очень зол на друга за то, что он пожаловался Пьеру, но вместе с тем испытывал облегчение: ему не пришлось просить за себя самому. Получилось, что Маргариту заставили принять его назад, и простивший ее Филипп первым делом принес свои извинения за вчерашний инцидент. Она выглядела до того беспомощной и растерянной, что Филиппу стало жалко ее. Когда она обращалась к нему, ее голос звучал тихо и печально, словно она находилась у постели больного. Или, быть может, Филипп просто хотел видеть и видел ее такой, какой она была шесть лет тому назад?..

Спустя несколько дней малый двор двинулся в Понтуаз. Реми остался с Камиллой в Париже.

И снова Филипп трясся в колымаге, сидя напротив Маргариты. Только к ларцу с драгоценностями был на этот раз прикован не он, а юный паж, происходивший из обширного семейства Монморанси, сидящий в повозке придворных дам.

Помимо Маргариты и Филиппа, на коленях которого сверкал обнаженный меч, в повозке находились Жанна и Бланка. Они дремали, прижавшись друг к дружке, почти с самой заставы; Маргарита, сидящая слева от них, положив руку на перильца, задумчиво смотрела на дорогу.

От солнечного света принцесс укрывал распяленный на обручах повозки полог из белого шелка; однако по лицу Маргариты то и дело проползали яркие зайчики от лезвия меча, и она щурилась, как котенок. Филипп, молчавший всю дорогу, жестами предложил убрать меч в ножны, но она покачала головой. Этот холодный блеск успокаивал ее и лишал необходимости встречаться взглядом с Филиппом.

А он благодаря этому всю дорогу разглядывал ее. На Маргарите было дорожное шерстяное платье светло-зеленого цвета; такого же цвета была полупрозрачная косынка, защищавшая волосы от пыли. На шее покачивался на золотой цепочке маленький изумрудный крестик, рассыпавший острые зеленые искры. Голова ее была слегка опущена к не защищенному от солнца плечу с неповторимой грацией, выставляя напоказ плавный изгиб обнаженной шеи. По этому изгибу, подрагивая, спускалось выбившееся из-под прически пушистое колечко волос, медно блестевших на солнце. Филипп не мог оторваться и оцепенело смотрел, как ползет по гладкой коже упомянутый локон, потихоньку соскальзывая к ложбинке между напряженной мышцей шеи и плечом. Филипп так засмотрелся на проклятый завиток, что даже пальцы его на какое-то мгновение ощутили бархатистость нагретой на солнце кожи и инстинктивно дернулись, потянувшись к ней. Он не видел, что Маргарита наблюдает за ним из-под полуопущенных ресниц.

Филипп очень изменился за те сутки, что находился «в опале». Молодая королева могла только гадать, как провел он это время; совесть и женское чутье подсказывали ей, что этот день не прошел для него даром. Даже смотреть на нее он стал по-другому: печально и спокойно, словно бы издалека. И слова извинения он произносил с достоинством, а не с плохо скрываемой обидой, как бывало раньше; вернее, в этих словах вовсе не было никаких выраженных чувств. Видно было, что их диктует ему какая-то осознанная необходимость. И вот сейчас он разглядывал ее, как разглядывают картину; и видно было, что мысли его слишком далеки или слишком глубоки для того, чтобы Маргарита по привычке могла прочесть их содержание на его лице. Все это озадачивало и пугало Маргариту.

Однако она не могла не любоваться на его крепкие ладони, лежавшие на мече, на надежность развернутых плеч. Несмотря на видимые последствия увечья, статная фигура молодого рыцаря дышала силой и мощью. В который раз Маргарита, глядя на него, ощутила необъяснимый восторг от сознания того, что вся эта мощь подчинена ей.

Отблеск меча метнулся к ее глазам, и Филипп заметил отразившийся от зрачка блик. Он понял, что ее высочество смотрит на него, и улыбнулся ей. Сжав губы, королева Наваррская откинула голову на спинку сиденья и отвернулась.

Под усталое чириканье придворных дам и приветственные крики зевак кортеж Маргариты въехал в Понтуаз и проследовал по нему насквозь. Спустя некоторое время взорам путешественников предстала твердыня аббатства Мобюиссон.

Мобюиссон находился в непосредственной близости от Понтуаза. Знаменитое цистерианское аббатство было основано еще королевой Бланкой Кастильской в 1236 году. Сперва оно помещалось в Оне, но потом было переведено в замок Мобюиссон, став излюбленным местопребыванием всех Капетингов. Именно здесь королева Бланка постриглась в монахини, а ее сын Людовик Святой подписал указ о запрещении судебных поединков; впрочем, их практика, как мы видим, еще долго существовала на территории Франции.

В Понтуазе не было собственного укрепленного замка с гарнизоном; единственное место, способное принять королевский двор в городе, именовалось Нельским дворцом. Но, когда его величество в прошлый раз посещал Понтуаз, двор его, разросшийся стараниями Маргариты вдвое, с трудом ютился под гостеприимными сводами дворца. Поэтому в этот раз Филипп Красивый обратил благосклонный взор на обширные гостевые палаты Мобюиссона, предназначенные для приема паломников. Именно в монастыре, имевшем собственный гарнизон, стоявший на королевском довольствии, его величество решил поселить в безопасности и комфорте малый двор Маргариты, а заодно и младших принцесс, дабы не отвлекали мужей от политики.

В гостевой части аббатства было безлюдно; только королевские лучники подремывали на мощеном дворе огромного замка. Его величество с сыновьями и министрами выехали по другой дороге встречать опоздавших посланников английского короля; Изабелла же, как и положено царственной невесте, скучала под охраной своих дам в Нельском дворце.

Коляски, прогрохотав по подъемному мосту, полукругом выстроились на тесном внутреннем дворе. Филипп выскочил из повозки и, откинув обитую бархатом ступеньку, помог принцессам спуститься. На помятых лицах Жанны и Бланки застыло выражение отвращения ко всему сущему; любившая путешествовать Маргарита, напротив, сладко потянулась, подставила лицо теплому ветру и с удовольствием вдохнула свежие запахи провинциального городка. Положив руку на подставленный локоть Филиппа, она прошла вместе с ним под прохладные своды крыльца.

Внутри пахло сыростью; покои, отведенные Маргарите, вероятно, еще толком не проветрились и не прогрелись после долгой зимы. Филипп понял, что от утомленных дорогой дам и пажей прока ждать нечего, и взял распоряжение обустройством в свои руки. Весь день он носился взад и вперед по галереям и лестницам, следя за распаковкой узлов и коробок, подгоняя служанок и щедро раздавая бестолковым пажам затрещины.

Наступил вечер; суматоха переезда начала сходить на нет. Когда Филипп в очередной раз вошел к Маргарите с докладом, его встретил ярко пылающий камин, подсушивший воздух, и хозяйка, рассеянно вышивающая в кресле. Рядом с нею поигрывала на лютне Лидия (Маргарита не выносила музыки в исполнении мужчин). Доклад Филиппа касался короля: только что с нарочным прибыло его послание к королеве Наваррской. Его величество справлялся о здоровье и выражал надежду, что переезд не бы утомительным (Маргарита с содроганием вспомнила длинную вереницу груженных скарбом повозок и колясок). Распоряжение короля было таким: малый двор должен был оставаться в Мобюиссоне, тогда как основной королевский двор расположился с удобствами в Нельском дворце. Маргарита, вспылив, уколола палец: городской дворец, по ее мнению, лучше подходил для нормальной жизни. На что Филипп напомнил ей все тяготы прошлого пребывания в Понтуазе, когда ее дамы спали вместе с нею в одной общей спальне. Он выразил надежду, что новая аббатиса Мобюиссона, Изабелла де Монморанси, сделает все от нее зависящее, чтобы молодой королеве понравилось под ее кровом.

= Опять Монморанси? – Устало удивилась Маргарита. – Снова родственница Пьера?

= Родная сестра его жены, невестка, - Филипп улыбнулся. – Мне стоило немалых усилий удержать ее от немедленного свидания с вами.

= Да, Филипп, - Маргарита нахмурилась, как всегда, когда пыталась что-то вспомнить. – Мы же находимся на земле, входящей в вашу вотчину; в прошлый раз вы испрашивали у меня три дня отпуска, чтобы навестить родных. Почему вы не делаете этого сейчас?

Филипп поклонился.

= Мне приятно, мадам, что вы помните об этом, но в отпуске я не нуждаюсь.

= Вот как? – Маргарита удивленно опустила вышивание на колени. – Могу я узнать, почему?

= Вам это так важно? – Он снова улыбнулся, и Маргарита неловко повела плечами.

= Вовсе нет, - проговорила она растерянно. – Просто раньше…

Она замолчала, Филипп вежливо наклонился к ней:

= Что – раньше, мадам?

Маргарита подняла голову и несколько секунд смотрела в его полные внимания и подчеркнутого почтения глаза.

= Ничего, - тихим голосом произнесла она. – Но, если мне позволено давать вам советы, мессир, вы чересчур редко, на мой взгляд, посещаете ваши ленные владения.

= Мадам, и Вемар, и Оне-ле-Бонди прекрасно справляются без меня, - пожал плечами Филипп.

= Людовик думает то же самое о Наварре.

Она опустила голову, принимаясь рассматривать свое вышивание.

= Ступайте к себе, - устало проговорила она наконец. - Вы хорошо потрудились сегодня. Рано можете не приходить – я как-нибудь обойдусь без доклада. Но, как выспитесь, вспомните, что я жду вас.

Филипп мешкал, и Маргарите снова пришлось устремить на него взгляд:

= Вы чего-то ждете, мессир?

= Можно задать вам вопрос, мадам?

Она нервно рассмеялась:

= О нет, мессир. Ни в коем случае: ваши вопросы мне дорого обходятся.

= Я просто хотел знать, - не унимался Филипп, - стоит ли мне строить планы на будущее при дворе? Быть может, ваша новая милость лишь временна и продиктована необходимостью, и мне нечего думать о возвращении в Лувр?

Она молчала, глядя в темнеющее окно за его спиной.

= Может быть, - негромко проговорил Филипп, - вы все-таки нуждаетесь во мне? Скажите, стоит ли мне льстить себя надеждой?..

Маргарита, откинув голову и склонив ее чуть набок, внимательно смотрела на него. В лице его не было ни тени иронии; вопросы казались совершенно искренними. Вздохнув, она протянула Филиппу вышивание:

= Положите на тот столик.

Она поднялась и прошлась по покою, чувствуя неприятную тяжесть в усталых ногах. Хорошо бы Лидия помассировала их перед сном с мятным маслом… Филипп выполнил приказание и вернулся к ней.

= Мадам, я могу надеяться на какую-то определенность в своем нынешнем положении? – Его тон слегка ожесточился, и выражение лица исключало всякие шутки.

Она помолчала, потом легонько тронула его рукав. Его локоть напрягся, а мягко очерченный подбородок дрогнул. Несмотря на то, что он старался быть горд, на его красивом лице при ее прикосновении появилось легкое облачко такой трогательной обиды, и он казался таким несчастным, что Маргарита улыбнулась и простила ему его непочтительный тон.

= Филипп, - мягко произнесла она. – Мне очень неприятно, что я вынуждена путешествовать и находиться здесь без надлежащей охраны, - она на миг вскинула на него один из своих непонятных затуманенных взглядов. – Мои дамы и пажи поселились довольно далеко отсюда. Мне хотелось бы просить вас, когда вы достаточно отдохнете, постоянно дежурить в смежной комнате.

Она замолчала, давая понять, что аудиенция окончена, и Филипп понял, что придется довольствоваться таким уклончивым ответом.

Низко поклонившись, Филипп отправился в отведенную ему комнату – это была одна из длинного ряда маленьких келий в противоположном крыле здания.

Распахнув дубовые ставни, молодой рыцарь придвинул к окну единственное в комнате деревянное кресло. Все окна жилого корпуса, предназначенного для паломников, выходили в колодец внутреннего дворика. Прямо напротив тянулась галерея, на которую выходила единственная дверь, ведущая в покои Маргариты. Дверь эта никем не охранялась.

Филипп придвинул к себе столик с оплетенной бутылью вина и корзинкой разнообразной снеди (все было заранее прислано из дома с Пьером, успевшим побывать у отца). Поставив гудящие ноги на скамеечку, он приготовился к очередной бессонной ночи.

 

 

Аббатиса Изабелла де Монморанси семенила позади Филиппа, едва поспевая за его размашистым шагом. Ее широкое атласное одеяние цвета темного жемчуга с шумом металось вокруг почти невесомого тела и создавало странное сочетание с развевающимися медно-рыжими локонами. Яркие фиолетовые глаза и нежно-персиковая кожа аббатисы с румянцем на щеках во-первых свидетельствовали о чистоте крови, а во-вторых выдавали беззаботный нрав тридцатилетней женщины и ее могучее жизнелюбие. Она получила это назначение год назад, и сумела навести в аббатстве образцовый порядок: розовые кусты у стен были ухожены, в кельях стояла хоть и скромная, но все же новенькая мебель, монахини являли собой образец чистоты невест Христовых. Разумеется, все это содержалось на деньги короля; однако, поглядев на эту хрупкую миловидную женщину, никак нельзя было вообразить, что она держит в своих руках огромное и, что греха таить, чрезвычайно беспокойное хозяйство. В дни, свободные от бдения, Изабелла вставала в четыре утра и сама проверяла каждую корзину привозимой в монастырь снеди, щупала розовыми пальчиками кур в курятнике, наблюдала за дойкой. Ее подопечные занимались каждая своим делом и были весьма довольны суровой монастырской жизнью. Имея от природы острый и деятельный ум, она старалась быть в курсе событий, происходивших за пределами аббатства, и теперь, догоняя Филиппа, щебетала не переставая.

= Значит, ты ее придворный конюший?

= Получается, что так.

= Выходит, ты пользуешься безграничным доверием его величества и их высочеств; ведь, по сути дела ты здесь один на всех этих курочек. И его величество вместе со своими отпрысками спокойно сидит в Понтуазе…

= Я у короля что-то вроде евнуха, - засмеялся Филипп.

Они пересекали внутренний двор гостевых палат; жмурясь от яркого солнца, Филипп взглянул на галерею. Выскользнув из двери Маргариты, побежала куда-то Лидия – судя по направлению, в покои одной из принцесс.

Изабелла догнала Филиппа и заглянула на бегу ему в лицо:

= Но небольшое увечье еще не говорит о том, что ты не мужчина и тебе можно доверять такое количество взбалмошных дам. Хотя, судя по физиономии нашего Пьера, которого я застала здесь на рассвете, по крайней мере одна из них уже пристроена.

Ее озорная улыбка заставила молодого рыцаря снова рассмеяться.

= Тебе повезло, - продолжала рассуждать аббатиса, не задумываясь над тем, как далеко разносится ее голос под сводами лестницы. – Тебе покровительствует сам Ногаре. Говорят, ты обручен с его дочерью?

Филипп поморщился; теперь рассмеялась Изабелла.

= Не горюй, - она легонько шлепнула его по спине. – Все, что не убьет тебя, пойдет тебе на пользу.

Они стояли перед резной дубовой дверью.

= Доложи обо мне, - аббатиса отошла в тень одной из колонн галереи и присела на каменную скамеечку.

Филипп вошел. Поклонившись ему, рыжеволосый паж выскользнул наружу и оживленно поздоровался с аббатисой, приходившейся ему двоюродной сестрой.

= Скоро мы все окажемся по уши в рыжих Монморанси, - весело отозвалась Маргарита на его приветствие. – Вы не находите?

Она вышла из-за ширмы, загораживавшей арку, ведущую в спальню, и Филипп обомлел. На ней не было почти ничего, кроме домашнего льняного платья с прямой юбкой, мягко обтекавшей линии тела, и легкой заячьей телогреи-безрукавки, расшитой мелким жемчугом. Телогрея была надета прямо на голые плечи; белый мех выбивался из-за ее краев, лаская кожу.

= Со мной что-то не так? – Она лукаво смотрела на Филиппа, склонив головку набок.

Тот с трудом оторвал взгляд от ее пушистых волос, едва схваченных лентой на затылке. Может быть, королева Наварры тоже держит его за евнуха?..

= Как давно вы не были столь прекрасны, - только и смог вымолвить он.

= Я купаюсь в здешнем воздухе, - улыбнулась она, и Филипп словно увидел призрак прежней юной Маргариты. – Наверное, король прав, что воздух Парижа вреден для здоровья Капетингов.

= А я решил, что вас исцелила здешняя атмосфера. Вы меня понимаете – дух монастыря…

Маргарита запустила в него подушкой. Он поймал ее на лету и положил на банкетку.

= Ну, что же вы не приглашаете мать аббатису?

Шелестя своим широченным платьем, Изабелла впорхнула в покой подобно сквозняку. Она сунула Маргарите тонкую руку с огромным аметистом на пальце и поверх ее склонившейся головы шустро оглядела обстановку.

После приветствий Маргарита уселась в кресло, пригласив аббатису последовать ее примеру. Пододвинув другое кресло Изабелле и сунув госпоже под спину несколько подушек (где шляется эта Лидия!), Филипп отошел в сторону и стал возле двери, ибо не получил приказа удалиться.

Дамы поболтали о пустяках; спустя некоторое время Изабелла покинула Маргариту, сославшись на свое хозяйство. Однако любопытная аббатиса узнала все, что ей было интересно. Всего нескольких взглядов на молодую королеву и ее конюшего хватило проницательной женщине, чтобы ощутить предгрозовое состояние хорошо спрятанной страсти. Надо сказать, что было у Изабеллы де Монморанси одно крупное достоинство, косвенно позволившее ей сделаться аббатисой любимого монастыря Филиппа Четвертого: увидев ее впервые, никто не мог бы предположить, что этой женщине можно доверить чужой секрет с таким же успехом, как и гробовой доске.

= Ее высочеству крупно не повезло, - заметила она на обратном пути (Филипп снова провожал ее, так как был послан Маргаритой на конюшню). – Людовик оказывает плохое влияние на ее темперамент. А молодые люди в Париже все так осторожны и разумны… - она притворно закатила глаза.

= Мне кажется, это личные проблемы ее высочества, - пытался осадить ее Филипп, но не преуспел.

Звонко рассмеявшись, рыжая бесовка переключилась на него:

= А за тобой, наверно, охотятся все фрейлины обоих дворов?

= Мне пока хватает Летиции де Ногаре.

= А, может, все, кроме дочери канцлера, боятся ревности королевы Наваррской?..

Они уже стояли в самом глухом месте монастыря между двумя стенами, и над ними нависал деревянный настил крыши конюшни. Филиппу показалось, что под его ногами разъехались плиты двора. Он непроизвольно огляделся и, забыв о приличиях, с силой сжал хрупкие локти аббатисы.

= Что ты сказала?! – Прошипел он, в ярости перейдя на «ты».

Изабелла подняла к нему остренькое, как у лисички, посерьезневшее лицо.

= Я сказала, что только полный кретин может не заметить того, как вы обращаетесь друг другом! – Внятно прошептала она в ответ. – Я соглашусь с тем, что Людовик – дубина, но ведь король Филипп далеко не дурак… Ты ходишь по узкой тропке, родич.

= Во-первых, ни у тебя, ни даже у меня нет оснований подозревать Маргариту в каких-либо чувствах ко мне. А во-вторых…

= Ты всегда так ее называешь? – Перебила его Изабелла. – А где титул?!

Филипп растерялся.

= Понятно, - покачала головой аббатиса. – Все вокруг слишком привыкли видеть вас вместе и не отделяют одного от другого. Похоже, поэтому никто и не заметил, что ваши отношения потихоньку переросли в семейные. А я уж решила, что царственные Капетинги все, как один, ослепли и оглохли… Пьер рассказывал, - усмехнулась она, - как ее высочество хотела прогнать тебя (могу понять, за что), и любимый сын короля, этот благоразумный Филипп Пуатье, устроил ей грандиозный скандал. Бедная женщина, она пошла на крайние меры, чтобы не видеть тебя, а ты так ничего и не понял!.. Ты такой же болван, как и Людовик.

Молодой рыцарь вскинул встревоженный взгляд: к ним приближался седой конюх.

= Ступай, - аббатиса подтолкнула его к воротам конюшни. – И будь осторожнее: не смей менять устоявшийся уклад. Знаешь, где я живу? Вечером, как освободишься, приходи – у меня найдется для тебя бокал вина и добрый совет.

Как во сне, Филипп седлал для Маргариты молодого каурого арабского жеребчика. Беовульф тянул к нему свою седеющую и все понимающую морду и терпеливо ждал своей очереди. Хозяин был чем-то всерьез озабочен, и старый конь тревожно фыркал ему в затылок, обдавая горячим воздухом.

 

 

= Ты какой-то не такой, Филипп, - Маргарита придержала танцующего жеребца, стараясь заглянуть в глаза своему конюшему.

Они миновали стороной предместья Понтуаза и медленной рысью двигались вдоль берега Визоны, любуясь скупым холмистым пейзажем. Свежий ветерок развевал голубой бархатный плащ Маргариты.

= Знаешь, - продолжала королева, изучая его лицо, - я дала слово не задавать тебе вопросов, но твое теперешнее состояние тревожит меня. Ты здоров?

= Разве я смог бы позволить себе приблизиться к вам, если бы чувствовал себя больным? – Филипп поднял на нее взгляд ясный, как божий день.

Она недовольно фыркнула. Кони, негромко чопая по молодой траве, внесли всадников под сень прозрачной рощицы, состоявшей из нескольких куп чахлых берез. Маргарита остановила коня, и Филиппу пришлось спрыгнуть с Беовульфа, чтобы помочь ей спуститься с неугомонного арабчика.

В тот день все шло одно к одному. Вот и сейчас горячий конь толкнул Маргариту, и она едва не упала, выдергивая ногу из стремени. Филипп быстро подставил руки, и Маргарита непроизвольно прижалась к нему. Сквозь плащ громко стучало ее сердце; спустя мгновение молодой рыцарь через силу оторвал ее от себя.

Щеки Маргариты горели; она прошлась по рощице, сбивая плеткой ранние ромашки. Филипп, набросив на березу оба повода, прислонился спиной к ее стволу и принялся смотреть в небо за сеткой тонких ветвей. Там в вышине лениво плыли перистые облака, предвещавшие перемену погоды.

Когда он снова опустил голову, оказалось, что Маргарита стояла рядом и отсутствующим взглядом смотрела на реку, постукивая хлыстом по голенищу сапожка.

= Филипп, - негромко проговорила она. – Помнишь, в прошлый раз ты попросил меня ответить на один очень простой вопрос?

У молодого рыцаря побелели губы; он бросил быстрый взгляд на Маргариту, но она по-прежнему смотрела вдаль, и лицо ее скрывали летящие по ветерку волосы.

= Могу ли я сейчас обратиться к тебе с такой же просьбой? – Неуверенно проговорила Маргарита, отводя волосы от щеки.

= Что вам угодно знать, мадам?.. – Сдавленно прошептал он.

Она наконец решилась взглянуть на него; от невыносимого напряжения на глазах ее выступили слезы. Никогда, даже ценою собственной жизни, он не произнесет эти слова сам.

= Филипп, ты любишь меня?

Дикий сокол пролетел над ними, громко хлопая крыльями; оба вздрогнули. Но Маргарита, призывая на помощь все силы, продолжала смотреть в лицо Филиппу.

Несколько секунд его распахнутые глаза вникали в суть сказанных Маргаритой, и в самом деле простых, слов. Затем он покачнулся, с болью опустив ресницы, упал на колени и спрятал побледневшее лицо в фалдах ее юбки. Она отбросила хлыст и, подняв налившиеся свинцом руки, положила ладони на его склоненную голову. Ее лицо обдувал свежий ветер вспаханных полей; она снова ощущала ароматы сырой земли и пробуждавшейся природы, острый запах каждого клейкого листка. Все оказалось очень просто.

Филипп неловко поднялся; он дрожал всем телом. Маргарита положила руки ему на плечи и увидела изумрудные глаза, полные нежности и слез. Коротко всхлипнув, она уткнула лицо в его плечо и почувствовала, как крепкие, невыразимо надежные руки стискивают ее в объятиях, прижимая к груди, загораживая от всего мира.

Он и в самом деле плакал, зарывшись в ее волосы, - от счастья, что сумел наконец по-настоящему обнять ту, за один ласковый взгляд которой мог бы не раздумывая сразиться с целой сотней Арманов де Лонгвик. И о давно почившем враге Филипп вспомнил в эту минуту с благодарностью.

Они бы долго простояли так, если бы капризный жеребчик Маргариты не сдернул, играя, свой повод с березы. С сожалением отпустив Маргариту, Филипп поймал его и закрепил повод на луке своего седла: Беовульф ни за что не отойдет от хозяина.

Вернувшись к Маргарите, Филипп осторожно взял в ладони ее лицо. В вишневых глазах королевы плескалось счастье.

= Как же ты решилась, Маргарита?.. – Ласково прошептал он, глядя в эти глаза, окруженные мокрыми ресницами.

Она чуть приоткрыла зубки, улыбаясь в ответ. Ласковые руки сомкнулись на его спине. Филипп наклонился и – точно в омут головой – прижал губы к ее вздрогнувшим навстречу губам. Голубой берет с пером цапли упал в траву. И снова под руками таяло тепло ее гибкого тела, от волос исходил легкий аромат вербены с неистребимой нотой жасмина, а высоко в небе, отражавшемся в ее черных зрачках, кувыркались ласточки.

 

 

 

Глава 19

 

= П

ора возвращаться, - Маргарита отстранилась и, подняв свой берет, взглянула через реку на громаду Мобюиссона с курящимися над крышами дымками.

Филипп, будто медленно просыпаясь после глубокого сна, подобрал ее хлыст и бережно, словно драгоценную вазу, поднял Маргариту в седло.

= Ты уверена, что этот черт, - он кивнул на фыркающего жеребца, - не сбросит тебя по дороге?

= А до того ты этим не интересовался? – Весело спросила она, глядя на него сверху вниз.

= До этого, - парировал Филипп, - ты была более внимательна к окружающему миру. Готов поклясться, что сейчас это не так.

Он замолчал, вдруг посерьезнев, и похлопал арабчика по изогнутой шее.

= Кстати об окружающем мире, - тревожно проговорил он. – Маргарита, нам придется быть предельно осторожными.

Она сдержала заплясавшего коня и улыбнулась:

= Ну, до сих пор никто не интересовался темами наших с тобой бесед.

Филипп погладил ее замшевый сапожок, прижался к нему пылающей щекой. Как выразить, как охватить словами величину его беспокойства за нее, с которым ему придется жить теперь долгие годы?! Глубина этого страха была сравнима лишь с глубиной его счастья.

= Мне недавно посоветовали не нарушать хрупкого равновесия: вспомни последние дни в Париже. Ты сделала нечто тебе несвойственное по отношению ко мне, и как они забеспокоились…

= Кто дал тебе такой совет?! – Голос Маргариты сорвался. – Кто заметил…

= Неважно.

= Ты уверен?

= Этому человеку наплевать на королевский двор. Я говорю не о том, Маргарита.

Она наклонилась и провела дрожащей ладонью по его щеке. В ее глазах заблестела острая печаль.

= Я понимаю, мой дорогой, - прошелестел ее наполненный нежностью голос. – Я знаю, что с этого дня каждую секунду ты рискуешь жизнью. Я сделаю все, что в моих силах и даже больше, - но я никому не отдам тебя.

Она выпрямилась и кивнула Филиппу на Беовульфа. Молодой рыцарь вскочил в седло и, отвязав повод арабчика, крепко сжал его в руке. Он боялся доверять дрожащей, как осиновый лист, Маргарите управление чересчур горячим конем. С этой минуты более, чем когда-либо жизнь его была неотделима от ее жизни.

 

 

В тот день Филипп, бегая по делам, не мог скрыть своего возбуждения и не раз ловил на себе внимательный взгляд аббатисы.

Вечером, с трудом расставшись с Маргаритой и препоручив свое сокровище заботам Лидии, он поднялся в одну из башен, где помещались апартаменты Изабеллы де Монморанси.

Изабелла ждала его, сидя в кресле за накрытым к ужину столом. Одного только взгляда на громоздившиеся перед нею яства было достаточно, чтобы понять: монастырь отнюдь не бедствовал.

За спиной аббатисы, одетой в скромное домашнее платье, неярко горел камин; зато вправленные в золото свечи хорошо освещали со вкусом обставленную гостиную.

Жестом пригласив Филиппа садиться, Изабелла отпустила служанку и проследила, чтобы та плотно затворила дверь. Пока Филипп устраивался в кресле напротив, она следила за ним, подперев щеку тонкой бледной рукой с голубыми жилками.

= Ты не догадался посоветовать своей дорогой госпоже прятать глаза? – Медленно проговорила она.

Филипп удивленно взглянул на нее.

= Давно я не видала человека, который бы так сиял от счастья, как ты, мой друг, - объяснила аббатиса. – Полагаю, ее высочество выглядит не лучше. Ты решил все же проявить инициативу? И сделал это именно сегодня?

Молодой рыцарь молчал. Что он мог сказать, если ей и так все ясно? Было бы неплохо разобраться, чем грозит ему и Маргарите этот опасный разговор… Он не был в состоянии проглотить куска, но с радостью налил себе вина, намереваясь смягчить пересохшее горло и заодно сбить Изабеллу с мысли. Однако она терпеливо ждала, следя за его манипуляциями.

= Хорошо бы тебе проследить за тем, как будет общаться ее высочество со своими сестрами, - продолжала она наконец. - Эти провинциальные шлюхи сумеют выведать у нее все, или я не знаю их мать и тетку, старую нимфоманку Маго д’Артуа!

= Боюсь, Маргарита привыкла делиться с ними самым сокровенным, - Филипп сделал большой глоток и поднял брови: вино аббатисы было изумительно.

= Ну, не такая же она дурочка, - запротестовала Изабелла. – Женщина, способная четыре года водить за нос короля, как-нибудь догадается придержать язычок. Просто я не доверяю двум другим дамам; а они завтра перестанут жаловаться на помятые косточки, выползут из постелей и набросятся на твою королеву.

= Одна из них сможет понять…

= Глупости! Бланка де ла Марш не будущая королева Франции. Пойми, что их сестринская любовь имеет смысл только тогда, когда ее высочество Маргарита в порядке. Почуяв, что столп, на котором она стоит, пошатнулся, они завалят ее, как голодные тигры!

Филипп обхватил голову руками. Изабелла была права: мужья Жанны и Бланки унаследуют престол, случись в семье Людовика катастрофа. Обе женщины достаточно честолюбивы и они вовсе не дуры; да и в задатках их можно не сомневаться – ведь их воспитала графиня Маго, самое хладнокровное чудовище в обширном семействе Капетингов…

= Здесь я твоя союзница, - негромко произнесла Изабелла. – Но избави вас Господь явиться с такими лицами перед королем!

= Почему вы все это мне говорите? – Филипп поднял на нее взгляд.

= Да потому, - фиолетовые глаза аббатисы излучали ничем не прикрытую печаль, - что если бы я была повнимательнее к себе, я не жила бы здесь, а мой возлюбленный не покоился бы в пруду.

Она кашлянула и помахала ладонью перед лицом.

= У тебя глаза, как у него – такие же ярые.

Филипп некоторое время моргал, переваривая сказанное.

= Значит, вы здесь не по собственной воле?

= Нет, почему же, - невесело улыбнулась Изабелла. – Я просила это место: здесь спокойно, а дни, а порой и ночи, заняты бесконечными и утомительными делами, которые не дают мне предаваться воспоминаниям. И потом – чем это место хуже других? Поверь, мне все равно, где находиться одной.

Она встала и подошла к окну.

= У нее погас свет, ты сможешь поговорить с ней завтра, как только она проснется?

Филипп кивнул.

= Хочешь, я сама с ней поговорю?

= Не надо, - после недолгого раздумья ответил он, тоже вставая из-за стола. – Она и так вне себя от страха…

= И счастья? – Дрогнувшим голосом проговорила молодая аббатиса.

Ее полные слез глаза улыбались. Филипп поклялся себе, что скорее бросится на меч, чем позволит глазам любимой излучать такую же боль.

Изабелла прекрасно понимала, что молодой рыцарь не чувствует голода. Она уже сказала ему все, что хотела, и решила отпустить его – скоро ему может понадобиться много сил. Она поманила его к себе и, когда Филипп подошел под благословение, прошептала два слова:

= Будьте осторожны.

 

 

Филипп знал, что не найдет себе места этой ночью, если немедленно не увидит Маргариту. Он пробрался по залитой луной галерее к ее двери и осторожно нажал на нее. Дверь бесшумно распахнулась, и не ожидавший этого Филипп чуть ли не кубарем влетел в маленькую прихожую. При свете догоравшей свечи он увидел спящего сладким сном рыжеволосого пажа.

Недолго думая, Филипп поднял мальчугана на руки и, выйдя с ним на галерею, положил пажа на каменную скамью в надежде, что когда тот проснется, он получит хороший урок. Вернувшись в прихожую, молодой рыцарь задвинул на двери тяжелый засов.

В большом покое неярко тлел камин; Филипп подбросил в него вязанку хвороста. Заглянул в смежную комнатушку – там почему-то спала Лидия, свернувшись калачиком на сундуке Маргариты.

Неслышно ступая, Филипп отодвинул ширму и прошел в спальню, ожидая, что увидит спящую Маргариту и хоть немного посмотрит на нее прежде чем устроиться на месте рыжего растяпы Колена. Короткий рассказ Изабеллы выбил его из колеи.

На кровати, тоже отгороженной ширмой, никого не было. Заметавшись, Филипп опрокинул ширму и, с трудом удержав ее прежде, чем она с грохотом завалится, вдруг услышал приглушенный смех.

Водворив злосчастную ширму на место, Филипп кинулся на звук: скрытая высокой спинкой повернутого к окну кресла, Маргарита через плечо следила за его перемещениями.

= И кто это вам позволил, сударь, - прошептала она, - бродить по ночам в моих апартаментах?

Филипп бросился к ней и увидел, что она сидит с ногами в кресле, одетая в тончайшую ночную сорочку.

= Ты же простудишься!.. – Схватив лежащее на кровати беличье покрывало, он укутал Маргариту в мерцающий в лунном свете мех.

= А я смотрела на луну и увидела тебя, - промурлыкала она. – Как ты крался по двору, держась в тени от стены. Где ты был?

Филипп в нескольких словах рассказал ей об аббатисе Изабелле. Маргарита слушала очень внимательно и по окончании рассказа плотнее запахнулась в покрывало.

= Поздно, - горько прошептала она после долгого молчания. - Я уже не смогу отказаться от счастья.

Филипп взял ее на руки вместе с покрывалом и, сев в кресло, усадил Маргариту к себе на колени. Обхватив его руками за шею, она прижалась к нему, с тревогой заглянула в глаза:

= Любимый, тебе нужно уходить.

= Куда я могу уйти, если твой верный страж спит сейчас на галерее так же сладко, как спал под твоей незапертой дверью.

Маргарита поежилась.

= Тяготы пребывания в провинции имеют свои преимущества, - Филипп провел губами по ее теплому плечу, выскользнувшему из-под сбившегося ворота сорочки.

Молодая королева вздрогнула, точно обжегшись.

= Это не самый лучший способ успокоить меня, - рассудительно заметила она, поведя плечом.

= Прости...

Филипп отнес ее на кровать, бережно уложил и укрыл одеялом. Маргарита поймала его руку, поднесла к губам.

= Я обожаю тебя, - горячо прошептала она.

Он наклонился и поцеловал ее в губы.

= Я буду рядом.

Выходя из спальни и задвигая за собой ширму, он услышал, как она судорожно вздохнула, устраиваясь поудобнее.

 

 

Она лежала, глядя на медленно перемещающийся в окне диск луны, и уговаривала себя уснуть. По лунному диску то и дело пробегали быстрые облака. Однако возбужденный мозг все перебирал в памяти события прошедшего дня, - и посещение Изабеллы, и прогулку вдоль Визоны, и счастливые глаза Филиппа, и его губы – такие мягкие и теплые, что захватывало дух. Острая радость билась в каждой жилке молодой королевы – радость вновь открытого чувства, словно выбившего пробку игристого вина... Ей казалось, что она уже не та, что была еще вчера – печальная и строгая, надменная Маргарита. Новая женщина улыбалась сама себе в лунном полумраке, с удивлением разглядывая в серебристых лучах свои пальцы, не узнавая их, словно знакомясь со своим новым существом. Это надо же - ее любят! Значит, и ее тоже можно любить…

Память уводила ее все дальше, медленно, словно река. Вспомнился самый первый день знакомства (даже теперь Маргарита смущенно улыбнулась своему детскому озорству); вспомнилось страшное ранение Филиппа и долгие ночи бдения над его неподвижным телом, и полуприснившаяся-полуреальная встреча со Смертью… И, быть может, та ночь, когда она согревала его своим телом, многое предопределила из того, что происходит сейчас. И годы, проведенные под кровом Лувра, показались Маргарите мимолетными и пустыми по сравнению с теми, что предстоят, - она взглянула на них в новом свете: в строго охраняемых покоях королевы Наваррской, куда не проникнет без разрешения короля даже мышь, все это время зарождалась и крепла любовь мужчины, ближе которого для нее, Маргариты, нет и никогда не было. Именно он был рядом в веселые дни и грустные, он следил за каждым шагом; ей казалось, что она помнит каждый его взгляд, и каждое вспомнившееся слово наполнялось неведомым прежде значением…

И сейчас он был рядом: присутствие любимого ощущалось каждой клеточкой горящего, как в лихорадке, тела. Он бодрствовал через две тонкие перегородки от нее, и она слышала, как он шуршал в гостиной, ухаживая за камином, как устраивался в прихожей, шелестя тяжелым гобеленом. Она слышала даже его дыхание.

Грезя наяву, Маргарита не заметила, как луну заволокло тучами; и только первый яркий сполох заставил ее вздрогнуть. Молния, шипя, прочертила небо надвое и вонзилась в землю неподалеку – судя по сухому грохоту, раздавшемуся тотчас следом. Налетел первый порыв бури; кинув на постель холодные брызги, он поднял занавески, перевернул ширму и сдул накидку со скамьи под окном. Забившись в угол кровати, поджав ноги под беличьим одеялом, Маргарита увидела в окне, озарившемся следующей молнией, черный силуэт Филиппа: он ловил хлопающие занавески и связывал их шнурами.

Маргарита подумала, что сейчас сюда набежит весь штат ее приближенных – но на поверку этого не оказалось: Лидия, привычная к субтропическому климату, даже не проснулась, а дамы сидели, молясь, в своих уголках и думать забыли о королеве – а ведь это они должны были сновать по ее спальне, ставя на место перевернутую мебель и подбирая разлетевшуюся одежду своей госпожи. Поэтому конюший, которому нечего было здесь делать, вполне безнаказанно наводил порядок – видно, знал прислугу Маргариты гораздо лучше, чем она сама.

Потом он подошел к ней – от него резко пахло дождем, а с волос капала вода.

= Теперь мы в осаде, - весело проговорил он. – По двору бегут потоки воды, и, судя по тому, как хлещет, Визона к утру поднимется – или я не знаю этих мест.

Маргариту инстинктивно потянуло к нему – сильному, надежному, смеющемуся, - но она только глубже зарылась в одеяло.

= Как хорошо, что ты всегда оказываешься рядом, - проговорила она, стараясь унять дрожь в голосе от нежности и радости, что он подошел: нечего искушать лишний раз.

= Я твой, - громко прошептал Филипп сквозь грохот воды.

Преклонив колено, он поцеловал краешек одеяла, и в новой вспышке его глаза блеснули весело и заговорщицки.

= Не бойся, спи, - видимо, он понял ее тон по-своему. – Тебе здесь ничего не грозит, а вот гостиную немного зальет – там, наверху, плохой карниз. Я уже закатал ковры.

Он помолчал, не вставая с колен, и, подняв голову, старательно всмотрелся в лицо королевы.

= Как бы я хотел остаться с тобой… - еле слышно прошептал он.

Маргарита вздохнула и покачала головой:

= Нельзя.

= Но…

= Хватит, Филипп. На сегодня довольно.

Ее резкий тон подействовал на молодого рыцаря как удар хлыстом. Маргарита жалобно смотрела, как он молча поднялся и, поклонившись, вышел, едва не задев плечом ширму. Видит Бог, она не хотела обидеть его: эта фраза, произнесенная громко и холодно – совсем как раньше! – относилась более к ней самой, чем к Филиппу. Это голос своих неуместных и необузданных желаний она хотела таким образом заглушить, а получилось, что он просил о нежности, и она прогнала его вон.

Так было и раньше, а теперь – вдвойне: он всегда будет чувствовать себя мучительно зависимым от ее желаний и капризов, от того, что ей властью дано приказывать ему… Застонав от злости на себя и судьбу, Маргарита опустилась на холодные подушки.

 

 

 

На следующий день малый двор был приглашен на торжественный прием в честь приезда английских послов, но Филипп Готье д’Оне оказался прав: Визона вздулась, и мост, соединявший Мобюиссон с Понтуазом, самовольно сплавился вниз по реке.

Не желая общаться с невестками, Маргарита снова заперлась в покоях: она объявила, что хочет помолиться наедине со своими мыслями. Графини, как и придворные дамы самой Маргариты, были привычны к частым затворничествам королевы, и это не встревожило их. Тем более, что Маргарита еще будучи в Лувре стала набожной, так что все сошлись во мнениях, что на несчастную королеву в монастыре и впрямь сошла благодать. Жанна же и Бланка, придя в себя после «страшного потопа», с радостью наслаждались вынужденной свободой, ожидая, когда река спадет и ее можно будет преодолеть вброд. А с Маргаритой и без того было в последнее время не очень-то весело… Даже молодой конюший Филипп Готье д’Оне теперь целыми днями без дела маячил по двору – с Маргаритой пропала только Лидия.

Первые сутки Маргарита и правда сидела одна – последние события встряхнули ее более сильно, чем она сама ожидала: нестерпимо болела голова, и в ней было такое столпотворение разнообразных противоречивых мыслей, что молодая королева весь день провела в постели. Нельзя сказать, что Маргарита испугалась – слишком велико было ее счастье, - но ей, более рассудительной, чем ее возлюбленный, было необходимо разобраться в себе и ситуации и выработать поведение хотя бы на первое время. Первыми ее чувствами после обрушившейся, словно водопад, любви, были полное пренебрежение и безразличность к окружающим (всем, кроме Филиппа!), к королю, ко всему двору. Эти ощущения сильно встревожили Маргариту – от природы осторожная, она поняла, чем грозит это ей и ее любимому. Сейчас, как никогда, ни в коем случае нельзя допускать мысли, что ничто вокруг не существует. Она должна чутко ощущать настроение и мысли всех, кто находится вокруг – значит, она должна быть к ним более внимательной. Ох, как трудно было ей вытащить снова на первый план и Жанну, и Бланку, и короля Филиппа, и Людовика!.. Как хотелось забыть про них и наслаждаться дарованным счастьем!.. Но безжалостной рукой она выставила любимого за дверь и принялась усилием воли унимать слепой, такой опасный, восторг.

А Филипп проводил дни на конюшне, досадуя на то, что неосторожными словами нарушил хрупкое равновесие в душе Маргариты. Ему казалось, что он напугал ее, дав волю чувствам в ту грозовую ночь, и он корил себя без остановки. Изабелла де Монморанси время от времени просила его о помощи по хозяйству; на ее дружеские шутки он отвечал угрюмым взглядом. Так прошли сутки, наступил новый день, и аббатиса решила сжалиться над молодым рыцарем.

Любой монастырь строился так, чтобы служить укреплением и убежищем. В толстых стенах Мобюиссона скрывались потайные ниши и лесенки, план расположения которых передавался из рук в руки поколениями настоятельниц монастыря. Такой план имелся и у Изабеллы де Монморанси, и она несколько часов просидела в своих покоях, разбирая старые чертежи.

 

 

Таяли звезды за окнами Маргариты; негромко рокотала невидимая река за стенами монастыря, возвращаясь в свое обычное русло.

Королева сидела у окна и размышляла о том, что скоро нужно будет возвращаться в Париж, и хорошо, что роман ее с Филиппом начался здесь, - не так строго за ней здесь наблюдают, дамы ее воспринимают поездку как развлечение и отлынивают от обязанностей… Как было бы здорово поддаться чувству и хотя бы разок пережить с помощью Филиппа то, что для большинства женщин – повседневная радость… Но было страшно – Господи, как ей было страшно! Карнавалы, веселые приключения, торопливые интрижки в полуосвещенных гостиных, - все это оказалось в прошлом и выглядело как невинные игрушки по сравнению с тем огромным, что встало перед Маргаритой теперь. Но как хотелось ринуться с головой в эту ледяную прорубь!..

Ветерок теребил мех пелеринки, накинутой прямо на ночную сорочку: по дворцовой привычке Маргарита, не принимавшая гостей, не вставала с кровати и не одевалась. Рядом изнывала за вышиванием Лидия, в душе проклиная медлительность хозяйки. Маргарита прекрасно понимала, что служанка все видит и примечает, и ее развлекало то, как маленькая гречанка относилась к ее бездействию.

= Что скажешь, Лидия?

= Что прикажете, мадам? – Та подняла от вышивания черные миндалевидные глаза.

= Ты о чем-то задумалась, Лидия.

Служанка мечтательно вздохнула; глаза ее заблестели.

= С вашего позволения, мадам, - негромко проговорила она, - мне вспомнилось сегодня одно происшествие, которое могло окончиться очень плохо. Я вспомнила один давний день, когда я проводила вас в приемную залу дворца ваших родителей в Дижоне, и вы, едва держась на ногах, одним словом спасли некоего юношу от виселицы, даруя ему возможность выжить и доказать свою правоту. Вы тогда рисковали своим добрым именем… А помните, как он с мечом в руках защищал ваше право на корону? Как, несмотря на запрет вашей уважаемой матушки, вы ухаживали за его ранами день и ночь, - и вторично подарили ему жизнь?.. Как он был предан вам все эти годы, а вы принимали его преданность как должное…

От воспоминаний о том, чего нем вернешь, на глаза Маргариты навернулись слезы, и она стиснула руки.

= Ты не одобряешь того, что я жестока с ним, да?

Глаза Лидии снова блеснули:

= Как вам будет угодно – да, не одобряю.

= А почему? – Хитро прищурилась Маргарита.

= Ну, если вам так уж угодно знать, мадам… - та поднялась и, подойдя с вышиванием поближе к госпоже, уселась прямо на ковер у ног Маргариты. – Вы принадлежите ему, а он вам, и тут уж ничего не попишешь. – Она помолчала, затем заговорила уверенно: - Я бы на вашем месте обязательно воспользовалась тем, что никто меня не посещает, что король и его двор вместе с моим мужем неизвестно где, что покои мои заперты… Где же еще наслаждаться жизнью, как не здесь, мадам?!

= Но покои заперты, посетителей нет, - не легче ли так проследить за тем, кто и когда приходит ко мне и покидает? – Маргарита наклонилась к служанке.

Та покачала головой и улыбнулась:

= Ну, не знаю, как вам, мадам, а мне бы уж пришло что-нибудь в голову.

Она помолчала, откусила нитку и вполголоса произнесла, ни к кому не обращаясь:

= Если станешь ждать первых шагов от мужчины – так и помрешь старой девой…

Грустные мысли Маргариты испарились от этих слов; уткнув лицо в мех пелеринки, она беззвучно засмеялась.

= Ступай позови его, - проговорила она и сама испугалась этих слов.

Отложив рукоделие, служанка заговорщицки и ободряюще улыбнулась госпоже; затем отправилась на поиски Филиппа.

Его не пришлось долго искать – молодой рыцарь сидел на скамье на галерее у дверей Маргариты и смотрел на двор, пересеченный длинными тенями поднимавшейся луны.

Он молча выслушал приглашение Лидии; на щеках его играли желваки. Произнеся все, что хотела, Лидия вернулась в покои, а Филипп снова принялся глазеть на двор.

Вот сейчас он войдет, думала Маргарита, и вся ее осторожность, все страхи полетят к чертям. Усилием воли она выбросила из головы все разумные мысли. Да пусть будет что будет: она тоже имеет право быть женщиной – как все!..

= Ну, и где же он? – Маргарита выпрямилась в кресле.

= Мадам… - Лидия сжала маленькие ладони; ее блестящие глаза со страхом смотрели на королеву.

= Что?!

= Мадам, - служанка заплакала. – Он сказал…

Нехорошие предчувствия заворочались в сердце Маргариты.

= Что он сказал? – Упавшим голосом спросила она.

= Он сказал, он сказал… Что у него длинный перечень обязанностей при вашем дворе, но оказание услуг некоторого рода в нем не значится.

Маргарита улыбнулась, обхватила себя за плечи. Голову стиснул жаркий обруч стыда.

= Ступай спать, - хрипло и тихо проговорила она, махнув отяжелевшей рукой. – Ступай, я справлюсь сама.

Ей более чем когда бы то ни было хотелось побыть одной, самой пережить этот новый удар.

Почему он так сказал? Неужели обиделся на ее недолгое затворничество? Решил, что она снова выбросила его, наигравшись?.. Господи, сколько можно недоразумений!..

Неторопливо, как во сне, Маргарита подошла к окну и стала смотреть на блестевшие в свете луны луга, залитые водой Визоны.

= Я думал, ты более осторожна, - услышала она мягкий голос Филиппа.

Маргарита вскрикнула, обернувшись. Филипп вышел к ней словно бы прямо из стены за коробом камина; множество лун в лужах за окном мягко осветили отраженным светом его фигуру.

= Как ты сюда попал? – Прошептала Маргарита севшим от испуга голосом.

Филипп подошел, с улыбкой протягивая к ней руки. Маргарита, бросив накидку, рывком прижалась к его груди, ощущая всем телом, как гулко и бешено забилось его сердце. Шумно вздохнув, Филипп потерся щекой о ее волосы, вдыхая их аромат.

= Как я скучал по тебе, – прошептал он.

Маргарита, коротко всхлипнув, крепко обхватила руками его шею. Она смутно ощущала, как он дернул шнурок у ее горла, и тонкая ткань сорочки скользнула к ее ногам. Как он легко, точно пушинку, он поднял ее на руки и отнес на кровать. Как шелковая простыня встретила ее спину холодным прикосновением, и в ту же секунду тяжелое тело навалилось на нее и вжало в перину. Она почувствовала под ладонями неровный рубец на его спине и вскрикнула; Филипп незнакомым голосом хрипло шептал ей что-то успокаивающее.

А потом в глазах Маргариты металась луна, и облака, подернутые лунным серебром, заплеснули собой маленькую спальню. Больше ничего не видела и не слышала молодая королева; словно на самой глубине большого омута лежала она, разбросав по подушкам влажные пряди волос, а невесомые колени – по одеялу. Всей кожей она впитывала огонь, исходивший от тяжелого тела мужчины, целовавшего ее губы, шею, плечи, грудь, кончики пальцев…

И только острая боль билась где-то на краю сознания, и всеми силами Маргарита стискивала зубы, чтобы не закричать, - потому что невероятное ощущение близости оказалось сильнее, и можно было думать только об этом.

А когда из ее полуоткрытых обкусанных губ все-таки готов был рвануться крик, Филипп прижался к ним прохладными губами, сильными руками изо всех сил стиснув ее в последнем рывке. Она попыталась вырваться, издала жалобный протяжный стон и услышала, как он тихо стонет в ответ, спрятав лицо в ее волосах, - и вдруг ее собственное тело перестало ей принадлежать, а плавало отдельно от сознания в теплой и сладкой реке.

Стало до того тихо, что Маргарита снова услышала тихий рокот возвращавшейся в русло реки. Она решилась, наконец, разлепить мокрые от слез ресницы. Где-то лаяли собаки. Филипп поднял голову и долго смотрел в темные зрачки Маргариты полными счастья глазами.

= Любимая…

Она улыбнулась через силу и попыталась пошевелиться, снова стиснув зубы: все тело ныло так, словно ее били.

= Я сделал тебе больно… - его ответная улыбка – улыбка любящего мужчины – была полна раскаяния и смущения. – Прости меня, пожалуйста. Я не мог предположить…

Маргарита подняла ставшие свинцовыми руки и ласково погладила его серебрящиеся в свете луны волосы.

= Ничего, - хрипло прошептала она. – Я должна была предупредить тебя, что ты будешь первым. Я не думала, что ты не знал.

Она потянулась, выгнув спину, и тихонько застонала, ощущая свое новое тягучее, словно сладким сиропом наполненное тело. Она не чувствовала ни ног своих, ни рук, только тепло Филиппа, прижавшегося к ней.

Он провел губами по ее шее:

= Тебе хорошо?

= Да, - выдохнула она и из последних сил притиснула его голову к своей груди. – Я счастлива.

Они долго лежали под тонким шелковым одеялом, чувствуя, как постепенно уходит из тела истома и потихоньку на смену ей возвращаются силы, и смотрели на неторопливо плывущий в окне диск луны. Голова Маргариты лежала на остро пахнущем потом плече Филиппа, рассыпав волосы по его груди; Филипп медленно гладил ее, как котенка. Как могли, они оттягивали грустную минуту, но, когда луна уплыла за крыло здания, а край неба зазеленел, Маргарита, еле шевеля пересохшими губами, произнесла те слова, что надолго сделались основным атрибутом этой нелегкой любви:

= Тебе пора, милый. Уходи.

 

 

Глава 20

 

 

Р

еми проснулся от неясного ощущения тревоги. В окна наползал туманом ранний рассвет; становилось сыро.

Камилла стояла у окна и смотрела на розовеющие с востока крыши, обхватив себя руками за плечи. Выбравшись из постели, накинув на себя плед, Реми подошел к ней и тоже посмотрел: сырая улочка, примыкавшая к рынку, наполнялась спешащими занять свои места телегами со снедью, которой было суждено раствориться в ненасытной утробе Парижа.

= Что случилось? – Негромко спросил он, обняв Камиллу и положив подбородок на ее плечо. – Почему ты встала так рано?

Она чуть повернула к нему лицо.

= Меня разбудило то же, что и тогда, в тот день, когда они встретились, - тихо проговорила она. – Меня тогда выгнало из постели предчувствие беды. И сейчас то же самое.

= Что-то с Маргаритой? – Он нахмурился в тревоге. – Или с Филиппом?..

Она помолчала, стискивая ладонями собственные плечи. Наклонила голову, прислушиваясь к гулким звукам просыпающегося города.

= Я думаю, эту ночь они провели вместе, - проговорила она наконец.

Реми отпустил ее и прошел вглубь комнаты.

= Ты уверена в том, о чем говоришь?

= Да.

Он сел на кровать, потер ладонями лицо, вздохнул, зевая, и снова посмотрел сонными глазами на Камиллу.

= Думаешь, я должен быть рядом с ними?

Она покачала головой.

= Мы будем нужны им здесь. Не надо производить впечатление, словно произошло нечто из ряда вон выходящее.

= Но ведь и правда произошло! – Воскликнул Реми. – Это же… Это же катастрофа! Сколько стоит теперь жизнь Филиппа? А будущее Маргариты?..

= Их будущее только-только начинается, - тихо произнесла ведьма. – И не надо пугать его громкими словами – оно еще молодо и очень хрупко…

На востоке, там, где разгоралась заря нового дня, крепко спала Маргарита; ее тело время от времени вздрагивало, вспоминая минуты любви и не находя рядом другого тела, ставшего частью ее самой. Филипп, зевая, вышел на галерею, пытаясь набрать в грудь побольше холодного утреннего воздуха, чтобы проснуться. Камилла видела сквозь горизонт, как вброд по спадающей воде Визоны к Мобюиссону скакал всадник – вез известие о приеме в честь английских послов, который не смог состояться ранее. А Маргарита спала, и свет разливавшейся зари освещал ее нервное лицо с искусанными губами. Просыпайся скорее, Маргарита, тебя ожидает трудный день. Всем предстояли нелегкие дела, а здесь молодая ведьма и ее еще более молодой возлюбленный смотрели на просыпающийся Париж и гадали, каким образом они смогут облегчить жизнь двум несчастным, для которых новый день был первым днем родившейся любви, а на самом деле – первым шагом к тяжелейшим испытаниям и потрясениям, предначертанным украшенной лилиями короне Капетингов, а после нее и всей Европе.

 

 

Я ходил взад и вперед по галерее, разгоняя туман, и думал – не приснилось ли мне все то, что я испытал этой ночью. Как выразить словами это ни с чем не сравнимое ощущение счастья – обнимать ее и целовать пахнущую жасмином кожу, слушать ее торопливый всхлипывающий шепот, ее тихий стон. Как тяжело было покидать Маргариту, засыпавшую на моем плече, такую родную и нежную, что хотелось плакать.

Монашки расходились со всенощной, молчаливыми тенями скользя по двору – кто в келью, кто – на скотный двор, кто – в сад. Тяжелые службы не освобождали их от повседневных забот. Я вспоминал о Маргарите и искренне жалел этих бестелесных дев, обреченных на вечное одиночество.

Ноги не слушались, и я не чувствовал их. Меряя шагами галерею, я пытался размять ноющую спину и вспоминал прошедшие часы – ее ласки, ее слезы, ее боль, явственно отозвавшуюся в моем теле. Одно это омрачало меня, заставляя мучиться угрызениями совести: я и в самом деле не мог предположить, что никто еще не приближался настолько к Маргарите, никто (даже собственный супруг!) не смог до меня пробиться сквозь ее кажущуюся надменность. Судя по тому, как она вела себя в последний год, у меня и в мыслях не было, что Маргарита – девственница. Ведь она вызывала неистребимое желание каждым жестом, каждым движением походки, каждой черточкой своего тела – неужели это чувствовал только я?! А я набросился на нее, как голодный пес… Воображаю, что ей пришлось испытать во время моего – что греха таить! – необузданного насилия. Я даже не пытался держать себя в руках, а она – чуткая, славная девочка! – ни единым словом не укорила меня.

Мне казалось, что я мало просил прощения у нее этой ночью – в следующий раз, когда представится такая возможность, я упаду ей в ноги, умоляя забыть то, как я себя вел…

Снизу раздались неожиданные для столь раннего часа звуки – дробот торопливых копыт по двору монастыря. Я поспешил навстречу всаднику – это оказался долгожданный гонец его величества, возвещавший о том, что река спала, и теперь ничто не освободит королеву Наваррскую и ее двор от церемонии знакомства с английскими послами. Вот еще одна женщина, обреченная на страдание – бедняжка Изабелла, в мечтах уже давно примерявшая корону Англии, не ведает, что ее ждет семейная жизнь пострашнее, чем у Маргариты с Людовиком… Это знают все, но еще не знает принцесса Изабелла, и видимо, не хочет знать ее царственный отец.

Я клятвенно пообещал гонцу доставить пакет с официальным приглашением ее высочеству королеве Наваррской сразу же, как только она проснется. Вот и повод вновь увидеть ее поскорее… Я улыбнулся сам себе – конец беспечности, друг мой! – теперь я буду подолгу размышлять над тем, о чем не задумывался еще вчера, и постоянно искать специальных поводов для встреч с Маргаритой, высчитывать расстояние между собой и ею на прогулках, и вообще уделять ненужное внимание всему тому, что раньше было для меня просто повседневными мелочами. Зато теперь я гулял перед ее дверью не просто так, а со смыслом…

 

 

= Мадам, проснитесь, да проснитесь же скорее! – Лидия, боясь прикоснуться к спящей Маргарите, металась по спальне.

Молодая королева открыла глаза и потянулась сладко, ощущая во всем теле ломоту и легкое онемение.

= Что тебе надо, Лидия?.. – Промурлыкала она, повернувшись лицом к комнате. – Еще так рано, дай же мне наконец поспать!..

Утренний воздух неприятно холодил влажное от слабости тело; Маргарита потянулась за одеялом. Заметив это движение, служанка быстро схватила одеяло и откинула его; Маргарита рывком села на кровати, нагая и рассерженная.

= Что ты себе позволяешь, милочка! – Громким шепотом осведомилась она.

Лидия встала на верхнюю ступеньку кровати и набросила на госпожу меховое покрывало; ее тоже душило негодование.

= О мадам, - прошептала она, - как вы могли не предупредить меня!..

= О чем?! – Маргарита распахнула удивленные глаза.

= О том, как вы собираетесь провести эту ночь! – Бросила безжалостная служанка.

Молодая королева не сразу нашлась, что ей ответить, и, воспользовавшись этим, Лидия продолжала:

= Вы разве не знаете, мадам, что вам сейчас необходимо принять ванну, а где я вам сейчас найду такую уйму горячей воды? Как мне добраться до свежих простыней, которые хранятся у этой старой грымзы Комменж, которая потребует у меня объяснений?! А я могла бы обо всем потихоньку позаботиться заранее!.. А сейчас его величество приглашает вас на сегодняшний бал в Нельском дворце, вы должны торопиться, а на вас даже лица нет, я не говорю обо всем остальном!.. Господи! – Она чуть не плакала. – Вы наверняка не позаботились о том, чтобы не забеременеть, - а если бы вы разбудили меня несколько часов назад, я смогла бы сделать так, чтобы вы не беспокоились об этом!

Все то, о чем говорила преданная Лидия, было для обескураженной Маргариты как гром среди ясного неба. Конечно, она и подумать не могла о стольких тонкостях, которые теперь должны стать одной из ее постоянных забот. Молодая королева покорно позволила причитавшей шепотом Лидии наскоро одеть себя и снять испачканные простыни.

= Вы как хотите, мадам, а я побежала к местной кастелянше – авось сумею запудрить ей мозги…

= Лидия, ты в своем уме, - простонала Маргарита, - ведь это монастырь!

= Что мы, монастырей не видали, мадам? – Притворно изумилась бойкая гречанка.

= Постой… - Маргарита взяла ее за руку, притянула к себе. – Кто сообщил тебе о приглашении короля?

= Известно кто – тот, кто прилип к вашей двери с той стороны.

= Он и сейчас там?

= Где ж ему быть? – Лидия показала зубки. – На нем места живого нет – куда он пойдет?..

Маргарита фыркнула: как девчонке удается одной фразой поднять настроение?!

= Ступай объясни ему все – он может обратиться за помощью к настоятельнице.

Лидия вытаращила на нее глаза:

= Мадам, вы же только что сами говорили, что это монастырь! Что, и мать аббатиса – туда же?!..

 

 

Я схватился за голову, когда увидел Лидию со скомканной простыней под фартуком. Понятно, что Маргарита не подумала об этом, - но я, осел!.. Как я мог упустить все это из виду?! А сейчас придет эта Комменж по обыкновению будить Маргариту – что она увидит?!.. Я схватил девчонку за шкирку и, перепрыгивая через две ступеньки, понесся вместе с ней к Изабелле, размышляя на ходу, под каким предлогом разбудить ее, если она уже легла. Лидия поспешала за мной, на ее лице читалось разочарование в моей персоне.

= Уж вы-то, мессир! – Шептала она мне на бегу. – Вы-то должны были понимать, уж не мальчик!..

Она явно презирала меня и, понятно, не верила в мое могущество. В ее глазах я был самцом, думающим только о своем удовольствии и не способным позаботиться о том, чтобы не создать любимой женщине ненужных проблем. Моя вина отягчалась тем, что я любил не какую-то там женщину, а ее высочество королеву Наваррскую…

 

 

 

Маргарита, нервничая, ходила по спальне из угла в угол. Она тоже думала о Комменж. Внезапно за ее спиной что-то зашуршало и скрипнуло.

Резко обернувшись, молодая королева увидела, как возле горящего камина словно сгустилась тень: кладка стены уехала в сторону, обнажив длинный узкий ход. Вот как появился здесь вчера Филипп!..

Что-то зашелестело, и в проеме показался край сиреневого одеяния. Спустя секунду в покой грациозно впорхнула аббатиса Изабелла; увидев испуганную Маргариту, она облегченно вздохнула.

= Ну наконец-то! – Она машинально протянула под благословение благоухающую духами руку. – Я уж думала, петли совсем заржавели; наш общий друг только что жаловался…

= Ваше преподобие, я попала в беду, - сообщила ей Маргарита.

= Не бойтесь, дитя мое, - улыбнулась Изабелла. – Над вашим покоем находится башенный покой – келья, служащая мне для уединенных молитв. Вы, я слышала, решили в корне изменить свою жизнь, и вам требуется помощь…

Пока аббатиса все это говорила, глаза ее сверкали таким веселым огнем, что Маргарита едва подавила желание рассказать ей все. Впрочем, она наверняка все уже знает, если уж появилась здесь.

= Спасибо, - торопливо поблагодарила Маргарита. – Так чем же я обязана сейчас?..

= Держите, - аббатиса сунула ей несколько хрустящих пахнущих лавандой простыней. – Думаю, пока вам хватит – застилайте их, когда… ну, сами понимаете. Вот отвар, - пузатая склянка стукнула о прикроватную тумбу. – Выпейте один глоток сейчас же, и так каждый раз до того, как дойдет до дела… И он пусть пьет тоже. Этого тоже должно хватить на несколько дней. Ну, кажется, все. Прощайте, - и она исчезла столь же внезапно, как и появилась, только скрипнула, затворяясь, потайная дверь.

Озадаченная Маргарита осторожно взяла склянку – она была теплая. Вынув пробку, королева понюхала отвар: такого никогда не варила Камилла, и очень трудно распознать травы – какой-то сложный состав… Хорошо бы Камилла была рядом. Хотя, кажется, пока никто не собирается ее отравить… Маргарита зажмурилась и храбро сделала глоток. В горле запершило, она надолго закашлялась, а, подняв голову, увидела перед собой яркое взошедшее солнце. Неслышно появившаяся Лидия заканчивала перестилать постель, мурлыча себе под нос песенку.

Отобрав у Маргариты склянку и спрятав ее в шкаф, юная служанка дружески улыбнулась своей измученной госпоже:

= Поздравляю вас, мадам, вам попался очень толковый любовник.

 

 

Когда Филипп добрался, наконец, до Маргариты, она, уже полностью собравшаяся для выезда в Понтуаз, ждала его. В ее гостиной больше никого не было – дамы уже спустились вниз к повозкам, Лидия вышла за каким-то предлогом. Быстро оглядевшись и убедившись, что они одни, Филипп упал перед Маргаритой на колени, стиснув руками ее бедра:

= Прости, прости меня…

= За что, Филипп? – Дрогнувшим от нежности голосом спросила она, погладив его плечи. – Встань, пожалуйста…

Он поднялся, она потянулась к нему. Осторожно обняв ее, чтобы не помять платье и прическу, он заглянул в ее блестящие глаза.

= Я мало ласкал тебя сегодня, - прошептал он. – Прости, я потерял голову…

= Но ведь я уже простила тебя, - его губы были совсем близко, и Маргарита легонько прикоснулась к ним губами. – Перестань переживать.

= И я совсем не позаботился о тебе… - Продолжал он.

= Ты прекрасно обо мне позаботился, - она отстранилась и повела плечами, оправляя платье. Подошла к зеркалу. – Скажи мне лучше, как я выгляжу? Я чувствую себя совсем разбитой.

Горящие любовью глаза молодого рыцаря говорили яснее его слов. Он ласкал взглядом невысокую фигурку с плавными очертаниями. Сейчас ее облегало вишневое платье плотного шелка, затканное в тон причудливыми цветами; по низкому вороту шла широкая бобровая оторочка, в густом меху которой (изобретение Маргариты) то тут, то там посверкивали бриллианты. Невысокий алмазный, украшенный гранатами, венец стягивал тонкий розовый платок на ее заплетенных в косы и уложенных по плечам волосах. Облегающие рукава нижнего платья оканчивались манжетами в виде золотых браслетов, и массивные золотые с гранатами броши поддерживали у плеч приподнятые складки верхних широких рукавов.

= Как ты хороша, - прошептал Филипп.

Маргарита покраснела от удовольствия, продолжая разглядывать себя в зеркало. На ее обнаженной шее сверкало ожерелье из нескольких больших граненых гранатов, соединенных золотой цепью.

= И все равно ты очень вызывающе одеваешься…

Она рассмеялась, чуть поддернув тяжелую юбку, и сделала танцевальное движение. Филипп, не выдержав, бросился к ней и крепко обнял, закружив. Маргарита сдавленно пискнула, страшась за прическу, и тут же оба услышали от двери негромкие аплодисменты.

У Филиппа подкосились ноги, он поспешно отпустил молодую королеву, пытаясь заслонить ее собой, и с отчаянной решимостью обернулся.

В арке, ведущей в прихожую, стояла Изабелла де Монморанси и, скрестив руки на груди, осуждающе смотрела на них, как на расшалившихся детей. Филипп, до белизны в костяшках пальцев сжимавший рукоятку меча, с трудом разжал ладонь. Маргарита закашлялась, обхватив руками горло, - это было для нее признаком крайнего волнения.

= Я так и думала, - вполголоса произнесла аббатиса, входя. – А что бы вы делали, если бы вошла не я, а, например, король?.. Судя по твоему жесту, Филипп, ты бы не очень церемонился.

Молодой рыцарь, не отвечая, вложил меч в ножны и снова обнял дрожащую всем телом Маргариту.

= Если некоторым из нас надоело жить на свете, то не впутывайте в это меня. Под моей крышей – да, но уж не при свете дня… - Продолжала издеваться Изабелла Монморанси.

Но, увидев на их лицах неподдельный испуг и трогательное беспокойство друг о друге, молодая аббатиса смягчилась.

= Ваше высочество, вы очень выглядите очень усталой. Старайтесь меньше двигаться на балу.

Маргарита кивнула – об этом ей можно было не говорить. У нее кружилась голова, и она тяжело оперлась на заботливо подставленную руку Филиппа. Как хотелось ей остаться с ним здесь, слушать его торопливый шепот, наслаждаться теплом, лучившимся из зеленых глаз!..

= Я провожу вас вниз – не вдвоем же вы, в самом деле, собираетесь выйти на двор, где собралось все общество, и надо как-то оправдать задержку… Мадам, вашу накидку обычно держит конюший или паж?

Маргарита пожала плечами и растерянно подняла глаза на Филиппа. Он улыбнулся:

= Обычно это делаю я.

Изабелла покачала головой, осуждая, видимо, нравы королевского двора.

= Очень хорошо, - проговорила она. – Захватите ее с собой – возможно, вам понадобится поддержка. Ибо сегодня, - улыбнулась она на недоуменный взгляд Маргариты, - сегодня вам будет казаться, что все без исключения смотрят только на вас.

 

 

 

= У нее сегодня какая-то не такая походка, - сказала Бланка Жанне, глядя из повозки на спешащую к ним Маргариту в компании Филиппа и Изабеллы.

Жанна покачала головой, задумчиво глядя на Филиппа, через левую руку которого была переброшена беличья накидка Маргариты…

 

 

Несколько украшенных лентами повозок, описав широкий круг, остановились у высокого крыльца. За ажурной оградой Нельского дворца на площади Мартре волновалась по-праздничному возбужденная толпа. Вот из первой выпрыгнул на мощеный двор Филипп, откинул ступеньку, помог сойти Маргарите.

Подошедший Людовик, как и его братья, вышедшие встречать своих жен, остолбенел от изумления: так хороша показалась молодая королева, рассыпавшая в ярком солнечном свете рубиновые искры. Ее темные глаза блестели, движения были радостны и плавны. Людовик неловко поклонился жене и подал руку; повернув к нему украшенную венцом головку, она улыбнулась ему, и он не смог не улыбнуться в ответ.

Глядевший на все это с балкона, король Филипп обернулся к министрам. Бувилль смотрел на Маргариту как на собственное произведение – с обожанием и отеческой нежностью. Мариньи многозначительно посмотрел на короля.

= Время, проведенное в Мобюиссоне, благотворно повлияло на ее высочество, - степенно заметил он. – Говорят, мадам Маргарита много размышляла в одиночестве…

= Наверняка что-то задумала, - проворчал стоявший по левую руку от короля Карл Валуа, отирая с лица капельки пота. – Бесовка давно не выглядела такой довольной.

Король покосился на брата и ничего не ответил. Он думал о расцветающей красоте Маргариты и об опасностях, таящихся в этой красоте. Из-за его плеча выглядывал, подобно сторожевому псу, одетый в черное Ногаре; о чем думал он, было, как всегда, неясно.

Так и получилось, что Маргарите не только, по словам аббатисы Изабеллы, казалось, что на нее все смотрят. На нее действительно были направлены взоры всех присутствовавших на балу.

К удивлению молодой королевы, прием оказался для нее довольно утомительным мероприятием. Хорошо еще, что по доброй старинной привычке, которую из одному ему известных соображений не стал менять король Филипп, все это происходило в огромном зале, где на возвышении стояли широкие столы, из-за которых можно было не выходить.

Первая перемена блюд являлась особой церемонией, на которой все принцы короны держались своих домов; после главного танца его величество созвал сыновей за свой стол, а принцессы тут же объединились, исключая только бледную от событий Изабеллу, сидевшую одесную отца за главным столом.

Пройдя один танец с Людовиком, Маргарита вернулась на свое место. Супруг проводил ее и удалился к отцу; рядом с нею остались только прислуживавший ей Филипп д'Оне и Жанна с Бланкой. Обе принцессы долго наблюдали, как Маргарита подходила, опираясь на руку мужа, чего не делала никогда, как всходила на негнущихся ногах по ступенькам к столу, как, усевшись, вытерла украдкой капельки пота с шеи и декольте. Отдышавшись, Маргарита хриплым голосом попросила Филиппа принести ей апельсинового сока.

= Да-да, принесите, юноша, но только не со льда, - промурлыкала Жанна, опираясь локтями на стол и кладя остренький подбородок на подставленные ладони.

Бланка шлепнула его по руке:

= Ну идите же, у нас приватный разговор.

= Что-нибудь еще, мадам? – Филипп наклонился к Маргарите, заслонив ее плечом от подруг. – Что с тобой? – Спросил он одними губами.

Она предостерегающе взглянула в его полные беспокойства глаза и улыбнулась, кивком приказывая отойти. Филипп отправился выполнять приказание.

Жанна проводила его долгим взглядом.

= Ну, подруга, - протянула она, медленно поворачиваясь к королеве Наваррской. – Ты сама все расскажешь, или нам у кого-то спросить?..

Маргарита подняла брови.

= Ты слишком утомлена, чтобы притворяться, - Бланку распирало от причастности к невероятному событию. – Ну расскажи, Маргарита!

= Я не знаю, о чем вы хотите меня спросить, - глухо проговорила Маргарита, ища глазами Филиппа. – Не думаю, что у меня есть что рассказать вам…

= Маргарита, - Жанна придвинулась ближе и заглянула в лицо королеве прищуренными серыми глазами. – Если это видим мы, то это могут видеть и другие. И просто счастье, что другие заняты сейчас иными делами. Ты не умеешь лицемерить, Маргарита, и это выражение блаженства на твоем лице говорит само за себя. Ты никогда не была такой счастливой; как у тебя горят глаза, как ты прекрасна сегодня!

= У тебя изменилась походка, - подхватила Бланка.

= Я просто устала, - улыбнулась побледневшими губами Маргарита.

= От чего?! – Вытаращила глаза графиня Пуатье. – От благочестивых раздумий за запертой дверью?.. Ты как нельзя лучше выбрала момент, Маргарита, вот только спрячь огонь, сияющий в твоих глазах. Вспомни, дорогая, тебе положено быть серьезной и надменной, а на Людовика надо смотреть холодно и гордо, а не заглядывать ему в глаза с видом провинившейся жены… - Она покосилась на подходившего к столу Филиппа с кувшином в руках и, не в силах подавить улыбку, спрятала ее за тяжелый кубок.

Филипп видел, как две младшие принцессы прилипли к Маргарите, и не на шутку тревожился. Маргарита сейчас не могла дать им отпора, и он не сомневался, что через пару минут графини будут знать все. Ему оставалось только надеяться, что умница Маргарита сумеет втянуть их в свою интригу настолько, что им самим станет накладно выдавать ее. Поэтому, когда Бланка попросила его принести им еще мороженого, он поклонился ей так низко, как только мог, и выразил надежду, что их высочества не позволят его госпоже простудиться. Бланка захохотала, а Жанна посмотрела на него с нескрываемым уважением.

Когда он снова отошел, Маргарита приподняла под столом юбку и принялась, морщась, растирать гудящие ноги.

= Поздравляю тебя, Маргарита, - вполголоса произнесла Жанна. – Теперь есть надежда, что король перестанет преследовать тебя по поводу наследника, и мы останемся вместе.

Маргарита вспыхнула и сконфуженно засмеялась:

= Надеюсь, до этого не дойдет.

= Господи, а для чего ты это затеяла?! – Непритворно изумилась Бланка, а графиня Пуатье покатилась со смеху.

Маргарита смотрела на них и, краснея от смущения, думала, как это странно и пленительно – знать, что кто-то посвящен в ее тайну, что эти женщины могут силой воображения представить их вместе, - и поцелуи, освещенные отраженной луной, и мышцы, бугрящиеся на его обнаженных плечах, и его ласки… Господи, сколько времени ждать ночи, и смогут ли они быть сегодня вместе?

 

 

Я чувствовал себя не лучше, чем Маргарита. Утомление душевное и физическое к вечеру дали о себе знать, и, неся в ноющих от холода руках запотевшую серебряную вазу с мороженым, я думал только о том, чтобы не споткнуться. Меня так тянуло к ней – к моей Маргарите! – что я не на шутку опасался допустить какую-нибудь оплошность.

= Спасибо, - улыбнулась она. – Вы можете быть свободны, мессир, повеселитесь немного, - ее голос звучал ровно и ласково. – Только не забудьте, что, когда бал окончится, вы должны будете проводить нас обратно в Мобюиссон.

И поклонился, чувствуя на себе изучающие взгляды принцесс. Теперь они будут воображать, пока не устанут, как это получается у Маргариты со мной. Ведь, как бы то ни было, я оставался калекой и в их глазах, и в своих собственных. И я понимал, что должен благодарить небо за то, что Маргарита любит меня таким, каков я есть. Или, может быть, большую роль здесь играет ее чувство вины за то, что я сделался таким не без ее участия?.. Но, что бы ни предполагал я по этому поводу, - мне никогда не удастся поговорить об этом с Маргаритой: она долгие годы всячески пресекала мои попытки вспомнить то, что сблизило нас, и я знал, что так будет и сейчас.

 

 

Послы английского короля горячо обсуждали что-то с Филиппом Пуатье. Людовик и Карл болтали с Изабеллой. Молодежь подросла, думал Филипп Красивый, оглядывая со своего кресла общество. Негромко звучала музыка с балконов. Король покосился на Маргариту, беседовавшую с графинями. Почему она не танцует?.. Он надеялся, что эта маленькая птичка украсит собою бал.

= Дорогой брат, - на скамью рядом с королем опустился Людовик д’Эвре и тоже принялся смотреть в сторону стола Маргариты. – Не кажется ли вам ошибочным решение поместить принцесс отдельно от их мужей?..

= Было решено, что Наваррский двор будет размещен в Мобюиссоне, - нахмурился король, не любивший подобных разговоров. – Сыновья нужны мне здесь. Что такого страшного в том, что дамы поживут некоторое время в монастырской гостинице?

Д’Эвре поднял брови, отщипнул виноградину от лежащей на серебряном блюде огромной мускатной грозди.

= Мне кажется не совсем надежным отдаленность их местоположения, а также тот факт, что за ними присматривает этот молодой красавец, камердинер Людовика…

Оба посмотрели, как подошедший в этот момент к дамам Филипп Готье д’Оне раскладывает мороженое по маленьким вазочкам. Король улыбнулся.

= Мой дорогой брат, - снисходительно произнес он. – Спросите у своего обожаемого племянника Людовика, не он ли передал этого молодого рыцаря в услужение Маргарите?.. И потом: мессир Готье д’Оне несколько лет назад оказал нам неоценимую услугу, благодаря которой мы убедились в его преданности короне. Поверьте, для него чувство долга превыше всего…

= Но он слишком много времени проводит с мадам Маргаритой… - Заметил осторожный д’Эвре.

Его величество махнул рукой, словно прогоняя назойливую муху, и с недовольной гримасой резко проговорил:

= Мне кажется, что некоторые из нас слишком много внимания уделяют мадам Маргарите. У меня нет оснований сомневаться в ее честности; а чтобы пресечь отныне подобные намеки, хочу обратить ваше внимание на то, что мессир Готье д’Оне служит у мадам Маргариты не первый год, и если бы между ними хоть что-то могло быть, то это случилось бы уже давно. При молодом дворе нет рыцарей надежнее; и прошу все сомнения по этому поводу впредь относить не ко мне, а к мессиру Ногаре, который покровительствует этому рыцарю. И довольно, Людовик, веселитесь же!..

Отвернувшись от брата, король принялся снова смотреть на молодежь. Он не любил веселья, но ему нравилось смотреть, как отдыхают другие; в такие минуты у его величества была возможность спокойно поразмышлять о делах… К тому же ликующая безмятежность пира всегда, как казалось ему, подчеркивала его собственное могущество. Сейчас Маргарита выглядела сдержанной; она ласково улыбалась веселившимся Жанне и Бланке, и все три дамы поневоле притягивали взор своей ослепительной красотой. Неужели в королеве Наваррской пробудилась подлинная царственность? – подумалось королю, заглядевшемуся на ее светившееся счастьем и молодостью лицо, на приподнятую головку с приподнятыми на висках косами, державшими высокий венец. К ней подошел белокурый красавец Филипп д'Оне; Филипп Красивый, от природы чуждый всякого рода мрачным подозрениям, залюбовался красотой всей группы: молодой рыцарь добавил к картине последний штрих, подчеркнув статной фигурой нежность и изящество дам. Он наклонился над Маргаритой, почтительно предлагая ей изысканную закуску; та милостиво склонила головку и слегка приподняла ресницы. Хороши рыцари у Маргариты, и она весьма умна, что окружает себя лучшими мужчинами двора: в их мощи отражается ее величие. Хотя, может быть, это не к добру, и он вправду должен присмотреться к тем, кто находится рядом с Маргаритой?.. Король поморщился: ему была противна подобная мысль, и к тому же он не считал себя вправе оскорблять любимую невестку недоверием. Для этого она была слишком горда и честолюбива. Ладонь ее слегка приподнялась и опустилась, и д'Оне, низко поклонившись, отошел.

Король с нежностью и гордостью смотрел на Маргариту, которую считал дочерью, и думал о том, что было бы неплохо ему самому размяться, пройдя с нею танец-другой. Девочка заражала его беспечностью и радостью, возле нее он чувствовал себя моложе. Но как посмотрят на это треклятые английские послы?..

 

 

Маргарита возвращалась из Понтуаза с ощущением, что у нее смяты все кости. Только стыд да еще присутствие Филиппа мешали ей расспросить сестер, нормально ли такое состояние. Она расслабленно полулежала на подушках сиденья, подставив лицо ночному ветерку и глядя, как гаснет заря на западном крае неба. Филипп, сидевший напротив, не сводил с нее обеспокоенных глаз, и это раздражало Маргариту. Может быть, пожаловаться ему? И чем он сможет ей помочь?.. Маргарита, конечно, не разделяла распространенного мнения о том, что некоторые вещи женщина не должна поверять мужчине. Во-первых, рассуждала она, коль уж легла с мужчиной в постель, то глупо предполагать, что в отношениях между ними есть место такому понятию, как смущение. А во-вторых, какие тайны могут быть у нее от Филиппа?!.. Маргарита улыбнулась краем губ и расслабленно потянулась на подушках. Как все-таки хорошо, что ее мужчина – именно он… И все же, может быть, существуют какие-то женские уловки, чтобы прогнать эту проклятущую слабость?!

 

 

= Выпей это, - Жанна, одетая в домашнее платье, поднесла лежащей на кушетке Маргарите бокал, от которого остро пахло подогретым вином.

Молодую королеву замутило от запаха, и, кое-как усевшись, она поморщилась:

= Боюсь, мне этого не одолеть.

= Да брось, ты же не на третьем месяце беременности… - Жанна не упустила случая поддеть подругу и лукаво прищурилась. – Или ты от нас снова что-то скрываешь?

Маргарита рассмеялась, помотала головой.

= А мы-то думаем, о чем таком размышляет в одиночестве наша благочестивая Маргарита… Выпей, в твоем состоянии нет ничего ненормального. Просто ты давно перешла тот возраст, в котором не трудно становиться женщиной, моя дорогая. Это довольно серьезная встряска для организма…

Жанна безжалостно совала отвратительное питье под нос Маргарите, и той удалось сделать несколько глотков. Голова закружилась, но она с удивлением обнаружила, как потеплели ноги и руки, как быстрее побежала по жилам кровь. Она решительно опрокинула в себя остатки вина и сморщилась.

= Все, - она почти оттолкнула от себя бокал.

= Умница, - похвалила Жанна. – И мой тебе совет: не подпускай его к себе ни сегодня, ни завтра. Тебе было больно?

= Очень, - прошептала Маргарита и покраснела – наверное, от выпитого вина.

= Ну так вот, - Жанна важно кивнула головой. – Я пошла. Спокойной ночи.

Ее легкое платье зашуршало, удаляясь.

= Можно ли желать женщине спокойной ночи, когда она сама спокойной ночи не желает?..

Филипп закрыл за Жанной дверь и, подойдя к Маргарите, сел возле нее на коврик, взял ее ладони в свои.

= Твои дамы укладываются спать, - прошептал он, и глаза его заблестели. – Я уже расставил посты у дверей. Лидия, между прочим, десятый сон видит…

Он просительно заглядывал в глаза Маргарите, и она почувствовала, как к щекам ее снова приливает кровь.

= Любимый, - проговорила она виновато. – Я не думаю, что сегодня буду способна на что-то.

Он некоторое время нежно целовал ее вздрагивающие пальцы, потом потерся щекой о ее колено:

= Не прогоняй меня. Я же ни о чем не прошу… Я просто хочу побыть с тобой вместе. А тебе нужно лечь.

Невзирая на приглушенные протесты Маргариты, он поднял ее на руки и отнес на кровать. Укрыл одеялом, сел рядом. Осторожно распустил ее лежащие поверх одеяла косы и принялся гребешком расчесывать их.

Сегодня в окне не было луны, и Маргарита разглядывала мерцающие в черном небе звезды. Хотелось спать, но присутствие Филиппа будоражило ее. Она лежала и думала, как несправедлива к ней жизнь, и почему она не может быть женой того, кого любит?.. На глазах ее выступили слезы, и она украдкой смахнула их, чтобы не заставлять любимого задавать ей вопросы, на которые она не станет отвечать.

Тем временем Филипп отложил гребешок и аккуратно заплел ее косы. Лег рядом поверх одеяла, провел ладонью по ее груди:

= Жанна помогла тебе? Тебе лучше?..

Она улыбнулась, кивнула и протянула к нему руки. Он судорожно вздохнул и обнял ее, прижавшись губами к той самой жилке на ее шее, на которую он так любил смотреть все эти годы. Ее сердечко стучало сначала быстро, потом все тише; дыхание стало спокойным и глубоким. Когда Филипп поднял голову, она крепко спала, улыбаясь чему-то во сне.

Ночь за окном набирала силу; перебивая друг друга, в монастырских садах щелкали соловьи. А Филиппу казалось, что он слышит шелест виноградников Бургундии, и теплое дыхание Маргариты, спящей рядом, усиливало это ощущение.

Он будет лежать так до самого рассвета, не замечая того, что затекли руки и ноет спина. А когда вместо соловьев под зеленеющим небом хрипло зачирикают ранние воробьи, он осторожно встанет и уйдет, задвинув ширму. Разбудив дежурящего перед дверью пажа, он настрого прикажет ему никого не впускать в покои королевы. Скоро им отправляться в Париж; пусть она поспит.

 

 

 

Глава 21

Я

 

ркий июльский день, наполненный горячим ветром, дыхание которого не смягчало даже присутствие моря, был отмечен для жителей Булони знаменательным событием. Сегодня, 19 июля 1309 года, рано утром, в местном соборе состоялось бракосочетание принцессы Изабеллы, дочери Филиппа Красивого, с королем Англии Эдуардом Вторым.

Необычный для булонцев день выгнал из домов всех горожан. С утра по улицам, будя засонь, проскакали глашатаи, провозглашая программу праздника, который должен был продлиться два дня. Гуляки набили собой таверны, хозяева которых от радости потеряли голову и не успевали подсчитывать прибыль; над городом непрестанно несся звон праздничных колоколов.

Маргарита, не выносившая жары, лежала полураздетая на кушетке в местной гостинице; тонкие шторы на окнах чуть остужали горячий пахнувший йодом ветерок, доносившийся с моря. Колокола звенели в ушах; на лбу молодой королевы лежала тряпка, пропитанная яблочным уксусом. От всего этого Маргариту слегка мутило, и, желая отвлечься, она присушивалась к приглушенным разговорам фрейлин.

= Этот английский король совсем не похож на мужчину… - Послышался тонкий голосок самой юной фрейлины, четырнадцатилетней Амалии де Жуанвиль.

= Да, - ответила ей Анна д’Арманьяк, и лежащая с закрытыми глазами Маргарита живо представила себе презрительно сморщенное длинное лицо фрейлины. – Такой нежный голосок и деликатные манеры: скорее как у девицы… А ресницы – вы видели?!

Маргарита тихонько затряслась от беззвучного смеха; горячая уксусная капля, словно в наказание, потекла за кружевной ворот сорочки, и молодая королева поежилась.

= Ну вот, разбудили ее высочество! – Громко прошептала присматривавшая за девушками мадам де Комменж. – Работайте, болтушки, а не то ее высочество останется без нового платья на вечер!..

Нежная лапка Амалии душистым платком стерла с шеи Маргариты уксусный потек; встретившись взглядом со смеющимися глазами королевы, юная плутовка фыркнула, заслужив новый приступ шипения у старой дамы.

= А, может быть, наша принцесса вышла замуж вовсе не за мужчину?.. – Негромко произнесла Натали де Брессон, белокурая красавица родом из Шампани, считавшая, что наличие больших голубых глаз должно прощать ей все прегрешения.

Все это кончилось тем, что изрыгавшая проклятия на головы девушек мадам де Комменж увела фрейлин в соседнюю комнату.

Маргарите стало совсем скучно; но не могла же она, в конце концов, показать, что разделяет мнение девушек. Это было не простительно королеве Наваррской, пусть даже все булонские кумушки болтают о том, что молодого Эдуарда Второго больше интересуют молоденькие мальчики…

Новоиспеченная королева Англии Изабелла, уже ставшая для своих подданных Изабеллой Французской, ни о чем таком пока не подозревала. Она познакомилась со своим мужем лишь вчера, накануне свадьбы, и волнение, связанное с этим событием, а также с новым своим качеством, не позволило Изабелле обратить внимание на некоторые странности в поведении жениха. Однако придворные, приглашенные на свадьбу, принялись шептаться о том, что король Филипп со странным постоянством приносит женщин своей семьи в жертву сомнительным политическим интересам…

Маргарита приоткрыла глаза: ее чуткое ухо уловило сквозь доносившееся из соседней комнаты жужжание девушек некий посторонний звук, заставивший ее сердце тревожно заныть.

По комнате бродила Лидия, подливая в расставленные всюду тазы свежую ледяную воду. Но бряцающий металлический звук издала не она; кроме того, Маргарита увидела, как, присев в полушутливом-полусерьезном поклоне, горничная удалилась в угол, занявшись перебиранием камней в открытом ларце госпожи.

С этой весны, когда Маргарита умудрилась навести внешний порядок в своих отношениях с Людовиком, его величество разрешил ей создать собственный расширенный штат фрейлин и дам; королеве Наваррской позволялось завести себе и пажей из благородных семейств. Это являлось признаком благосклонности короля и одновременно окончательным утверждением «исправившейся» Маргариты в ее статусе. Молодой королеве волей-неволей пришлось окружить себя фрейлинами и дамами благородных кровей (все прошедшие годы королева Наваррская прекрасно обходилась двумя-тремя), но расстаться с поистине бесценной Лидией она не пожелала, заявив королю, что скорее подарит расторопной служанке дворянство, если этого так уж требует новый распорядок. Вот только жалко, что ее конюшему в этом распорядке отводилось теперь слишком мало места. Но о чем сожалеть – ведь он не нянька ей; тем более, что окончательно поправившееся здоровье готово было вернуть его на полноценную службу в качестве телохранителя короля Наваррского…

Поклон Лидии не мог относиться ни к кому, кроме одного человека, с которым из осторожности Маргарита прекратила встречаться наедине. Филипп Готье д’Оне снова больше времени проводил с Людовиком; надо сказать, что молодой король Наварры стал чуточку степеннее с тех пор, как Маргарита вынужденно допустила его к своему телу – боясь забеременеть «без его участия».

Сейчас, слегка приподняв загнутые ресницы, королева с завистью рассматривала украшавший молодого рыцаря ровный загар.

= Вы стали еще прекраснее, мессир, - негромко произнесла она, указав глазами на приоткрытую дверь в комнату фрейлин.

= Что мешает вам, мадам, совершить прогулку и украситься таким же загаром? – Учтиво поклонился Филипп; глаза его светились обожанием так же, как и два месяца назад. Маргарите хотелось надеяться, что так будет и впредь.

Она потянулась на подушках, дразня его острой грудью, проступившей под прозрачным кружевом рубашки. На висках Филиппа, которому вот уже много дней отказывали в близости, выступил пот.

= Вы же знаете, - капризно промурлыкала она, с удовольствием наблюдая за жадными глазами возлюбленного, - как мучительна для меня эта жара…

Став женщиной в полном смысле этого слова, Маргарита, вместо того, чтобы, как ожидал Филипп, сделаться мягче, стала совсем невыносимой. Скрытая доселе женственность вырвалась наружу со всеми своими атрибутами – капризами, причудами и коварством. Если их отношения раньше можно было назвать дружеской дуэлью, то теперь Филипп чувствовал, что участвует в смертельном поединке. В любом случае раны, наносимые Маргаритой, даже самые незначительные, были мучительны вдвойне. Усиливала страдания и жгучая ревность, и к кому – к Людовику! Филипп боялся подумать, что происходит в те ночи, когда Маргарита остается с мужем… Утешало одно: Маргарита щедро вознаграждала его за все мучения, продолжая дарить такое же невероятное блаженство, как и в самую первую ночь. Да, по ночам она была воплощением нежности и любви, но сейчас…

Филипп мстительно вытащил из-за пояса сложенный вчетверо листок и помахал им в воздухе, разворачивая.

= Что это? – Поморщилась Маргарита.

= Письмо от вашего супруга с приглашением совершить небольшую прогулку по берегу моря в компании королевы Изабеллы и ее мужа.

= О Господи!.. – Простонала молодая королева.

= Хотелось бы знать, мадам, - поклонился рыцарь, - под каким предлогом вы откажетесь?..

Лидия, вжав голову в плечи, сдавленно захихикала. Маргарита подумала, что вокруг царит сегодня какое-то непонятное возбуждение, и только она почему-то лишена этой радости.

= Вот еще, - она приподнялась и жестом приказала поднести столик с письменными принадлежностями. – И не подумаю отказываться.

Развернув тонкий лист пергамента, она торопливо черкнула на нем: «Как ты глуп», потом разорвала листок на мелкие части, бросила в подставленную Лидией корзинку:

= Нет, я напишу по-другому…

Филипп оскорбленно глядел через ее плечо, как она выписывала витиеватую благодарность за приглашение. Он и не надеялся ни на что; здесь, в Булони, Маргарита проживала вместе с мужем – у них была одна спальня на двоих, и, естественно, в ней не было места конюшему. Но короткой фразой молодая королева снова указала ему его шесток, а это было невыносимо.

Окончив писать, Маргарита взглянула Филиппу в лицо и увидела ставшую привычной для него маску отчуждения. Уже давно на лице Филиппа не появлялось прежнего выражения трогательных обид, - и сейчас Маргарита вздрогнула, увидев холодные и злые глаза. Филипп все еще очень остро переживал каждую мелочь, каждый пустяк; страсть, захлестнувшая его и не утихавшая с течением месяцев, не позволяла молодому рыцарю рассуждать спокойно или просто смотреть на себя со стороны. Это пугало Маргариту и безмерно утомляло ее, вынужденную проявлять осмотрительность за двоих; но она не упрекала возлюбленного, зная его характер: очень скоро он привыкнет к своему новому качеству, и в его душе поселится гармония.

Пытаясь на секунду возвратить близость, молодая королева, передавая письмецо своему рыцарю, ласково коснулась пальцами его запястья и с радостью ощутила дрожь, пробежавшую по его руке. Он смотрел уже выжидательно, и Маргарита постаралась вложить в ответный взгляд всю нежность, на которую была способна. Если бы он только знал, как трудно ей жить без него все эти дни!..

 

К вечеру Булонь озарилась разноцветными огнями; бумажные фонари раскачивались даже на деревьях, расцвеченные изнутри вставленными в них свечками. Горожане, слегка передохнувшие после обеда, по свежему вечернему бризу снова высыпали на улицы. Главное столпотворение приходилось на маленькую площадь перед ратушей – туда начали уже съезжаться гости большого бала, устроенного королем Эдуардом в честь своей молодой королевы. Лишь немногим было известно, что почти все оплачивал король Филипп из собственной казны.

На возвышении стоял стол новобрачных под увитым розами балдахином; на нем не было даже приборов. Играла музыка. У Маргариты слипались глаза от этой неторопливой мелодии, от гула голосов и ароматов вин. Она и Людовик сидели за одним из столов, примыкавших буквой «П» к столу новобрачных; напротив помещался король Филипп с братьями Карлом Валуа и Людовиком д’Эвре. Его величество оживленно болтал по-английски с Эдуардом, Людовик ковырял пальцем сдобный хлебец, добывая из него изюм, и развлекался тем, что пулял в собак вишневыми косточками; с Изабеллой, угрюмо и чопорно дожидавшейся первой брачной ночи, разговаривать не имело смысла. Чтобы не уснуть, Маргарита принялась считать дырки на скатерти.

Филипп Пуатье тянул жену за руку, соблазняя танцем. Жанна смотрела через головы пирующих на поникшую королеву.

= Маргарита скучает, - проговорила она, с виноватой и нежной улыбкой глядя на супруга. – Пойду пошепчусь с ней… А ты пригласи кого-нибудь из моих дам.

«Что-то сблизилась за последнее время Жанна с Маргаритой», - невольно подумалось графу Пуатье, но он только вздохнул. Жанне, плохо переносившей начавшуюся беременность, прощалось все.

Маргарита, незаметно для себя задремав, подскочила от неожиданности, когда ее плеча осторожно коснулся маленький паж.

= Мадам Жанна, графиня Пуатье, просит мадам Маргариту подойти к ней, - громко, как учили, чтобы было слышно всем, произнес мальчик. – Она плохо себя чувствует и просит, чтобы мадам Маргарита проводила ее на воздух…

= Да, конечно, - Маргарита взглядом попросила разрешения у мужа и, стараясь, чтобы никто не заметил ее ликования, неторопливо выбралась из-за стола.

Паж подвел ее к Жанне. Преувеличенно пошатываясь и опираясь на руку Маргариты, Жанна увлекла подругу в один из будуаров, предназначенных для отдыха дам.

В небольшой комнатке, которую Жанна, к удивлению Маргариты, открыла своим ключом, горело несколько вправленных в высокие шандалы свечей. Комнатка была перегорожена коврами пополам – в образовавшемся таким образом закутке находилось большое зеркало и несколько скамей с разложенными платьями на случай, если кому-нибудь придет в голову переодеться.

Повернув ключ в замке и оставив его там, Жанна уселась на диванчик в углу, устроив голову на спинке, и вынула из сумочки маленькую книжицу.

= Тебе туда, - она глазами указала удивленной Маргарите на закуток. – И смотри, у тебя немного времени.

Обомлев от предчувствия, Маргарита услышала, как забилось вдруг ее сердце. Она нырнула за ковер, и там, в упавшей темноте, ее вдруг схватили и сжали в объятиях крепкие руки. Маргариту окутал родной, знакомый аромат мужского тела.

Едва успевая отвечать на бешеные поцелуи, Маргарита торопливыми непослушными пальцами развязывала шнуровку платья. С шелестом упало оно к ногам, увлекая за собой батистовое котте. Обнаженная грудь прижалась к бугрящимся мышцам на груди любимого; Филипп повлек ее на скамью, она споткнулась обо что-то, что-то упало. За ковром негромко засмеялась Жанна и, судя по звукам, взяла лютню. А потом Филипп навалился на нее так, что хрустнула скамья, и Маргарита, задыхаясь от счастья, ничего уже не слышала.

Все произошло молча и очень быстро. Мгновенно воспламенявшаяся Маргарита не видела в этом ничего дурного; но она знала, как раздражает это Филиппа, любившего подольше ласкать ее, наслаждаясь отвоеванной близостью вдвойне: за прошедшее воздержание и впрок. Поэтому она не спешила вставать с жесткой скамьи, позволив телу расслабиться и прогнать возбуждение. Глаза уже привыкли к темноте, и она смутно видела очертания Филиппа, опустившегося возле нее на колени. Жанна за ковром негромко наигрывала на лютне.

= Какое блаженство чувствовать, что ты моя, - хрипло дыша, прошептал Филипп, лаская губами ее грудь. - И как страшно делить тебя с другим.

= Дорогой мой, - подавив вздох, прошептала Маргарита. – Все-таки я замужем.

= Я понимаю, - жалобно проговорил он. – Я понимаю, что ты не даешь забыться ни себе, ни мне, но все же…

= Я не хочу говорить об этом, Филипп. Нам с тобой и так приходится думать о многом; к чему усложнять все это ревностью… Целуй меня… - Вдруг простонала Маргарита, вспомнив о предстоящих днях: до Парижа такого случая может больше не представиться.

Шумно вздохнув, он обхватил ее руками, и она почувствовала, как горячие губы прижимаются к ее животу. Она вытянулась на скамье, собирая блаженство, как скупец – золото, и стараясь не проронить ни крупинки. Об этом думал и Филипп, хмелея от аромата ее кожи, жадно покрывая ее поцелуями всю – от глаз до кончиков пальцев на ногах, - что он должен в полной мере радоваться тем редким мгновениям, которые дарит ему Маргарита, и не предаваться пустым мечтам, и зря завел он этот разговор… В душе его росла благодарность к Маргарите и Жанне, вдруг подарившим ему эти минуты неожиданного счастья.

Он помог ей одеться, и долго в темноте Маргарита целовала его глаза, губы и плечи, страдая от чувства вины, которое всегда преследовало ее, когда ей случалось уходить.

При свете свечей графиня Пуатье придирчиво оглядела обоих, наказав Филиппу послоняться где-нибудь, чтобы одновременное появление в зале было не столь заметно. Маргарита обняла его на прощание.

= Скоро в Париже я снова буду твоя – когда ты захочешь, - шепнула она ему на ухо. – Не грусти, любимый, и, пожалуйста, будь осторожен.

В приоткрытой двери мелькнул кончик ее платья, и Филипп долго смотрел ему вслед.

В залу Маргарита снова возвращалась в обнимку с Жанной, только теперь пошатывание было ничуть не наигранным. К счастью, бал скоро кончился, и уставшие гости разъехались по своим квартирам.

 

 

Глубокой ночью, откатившись от спящего мертвецким сном Людовика на край кровати, Маргарита смотрела на колышущиеся занавески и горько думала о том, что она обречена ловить тайком мгновения любви, бежать, притворяться, прятаться. Никогда она не сможет обнять Филиппа спокойно, без постоянной отравляющей тревоги за его жизнь… Страх накатывал на нее каждый раз после свидания с любимым – как запоздалая осторожность; богатое воображение Маргариты в такие минуты разыгрывалось и представляло ей ужасы один за другим – что было бы, если бы их вдруг увидели в момент ослепления страстью… И снова сон не шел к Маргарите, и снова она металась, закусив зубами уголок подушки: и любовь не могла принести успокоения – запретная, грешная, - и снова плакала молодая королева по ночам, проклиная свой жребий. Какая мука!.. Только теперь к тоске примешивался смертельный страх за любимого; теперь она была в ответе не только за себя одну.

 

 

Ночь после свадьбы, в неумелых торопливых объятиях царственного супруга, прошла мучительно для смертельно уставшей Изабеллы. Злясь на жгучую боль, на него и на себя, она с готовностью отпустила его «выпить с друзьями». Лежа на боку, молодая королева Англии угрюмо размышляла и пришла к выводу, в котором она будет пребывать теперь долгие годы: что близость с мужчиной – весьма утомительная и жестокая обязанность.

Держась за поясницу, она встала с кровати и покачнулась, тут же вспомнив, что с позавчерашнего легкого завтрака у нее во рту не было и маковой росинки – непреложная заповедь девы, ожидающей венца. Вспомнив это, Изабелла почувствовала тошноту и пустоту в желудке и хлопнула в ладоши.

Тотчас же спальня наполнилась топотом ног и взволнованными голосами. Одиноко сидя на огромной кровати в ожидании ужина и чувствуя себя ужасно глупо, Изабелла с тоской думала о том, что теперь всегда вокруг нее будет звучать этот чужой квакающий язык, неприятно резавший тонкий слух француженки. И прислуживать ей будут эти почти поголовно рыжие дурнушки с водянистыми глазами и нечистой кожей – избранные англичанки, считавшиеся у себя на родине красавицами. Королеве было невдомек, что французская золотая молодежь уже окрестила ее новый штат толпой лягушек. Традиционная английская еда оказалась невкусной, и вся жизнь предстала перед утомленной событиями прошедших дней Изабеллой в самых мрачных красках.

Естественно, что наутро королева Англии чувствовала себя отвратительно, но, чтобы избежать уныния, деятельная Изабелла нашла себе занятие. Более всего она была озабочена подготовкой своего отъезда; поэтому все утро она металась между набережной и зданием ратуши, где проживала с мужем, строго следя за тем, как на корабль грузят сундуки с ее приданым. Там были подарки, преподнесенные Изабелле мужем (увы, в пылу воодушевления молодая королева пока еще не заметила их скудости!), множество платьев, которыми она намеревалась поразить воображение английских дам, - их шили только в Париже! – и ларцы с драгоценностями, завещанными матерью и подаренными отцом.

 

 

 

Глава 22

 

С

олнце, отражаясь от морской воды, бросало снопы зайчиков в лепившиеся на набережной дома, в зевак, собравшихся поглазеть на отплытие королевской четы, в пролетавших над всем этим чаек.

Носилки опоздавшей Маргариты не смогли пробиться сквозь толпу, напиравшую на оцепление из королевских лучников, а придворные рыцари, как на грех, выехали с Людовиком задолго до нее. Увидев вдали над шлемами кирасиров повозку, в которой вместе приехали Жанна и Бланка, молодая королева замахала рукой и, не дожидаясь своих дам, застрявших в толпе, ринулась к ним пешком.

Она быстро шла по набережной, задыхаясь от жары, и не заметила оказавшуюся на ее пути канатную бухту. Теряя равновесие, Маргарита с иронией подумала, как нелепо она сейчас выглядит, но тут ее подхватила чья-то рука. Кое-как выпрямившись, она с удивлением обнаружила рядом с собой Филиппа.

= Как ты неосторожна, - проговорил он.

У Маргариты потемнело в глазах. Да, жизнь приобрела новые краски для Маргариты с тех пор, как они вместе. Раньше ей не приходило в голову обмирать от страха, что ее собственный конюший поддерживает ее за локоть у всех на виду. Но сегодня у молодой королевы к тому же были взвинчены нервы.

= Ты в своем уме?! – Прошипела она.

= А ты хотела разбить себе нос?.. – Он поднял брови. – Мне еще зачтется, что я спас твое лицо, - он усмехнулся. – Это Людовик послал меня за тобой; вот он заботится о тебе, а ты так с ним обходишься…

Маргарита расхохоталась.

= О чем таком интересном вы беседовали? – Осведомилась графиня де ла Марш, когда Филипп подвел Маргариту в тень от покрытой шелком повозки.

= Я говорил ее высочеству, какая у нее прекрасная кожа – как мед.

= Такая же липкая? – Удивилась Бланка.

Маргарита снова расхохоталась.

= Нет, - невозмутимо ответил рыцарь. – Такая же золотистая и ароматная.

= Спасибо, - вдруг посерьезнела королева. – Теперь ступай, Филипп, к Людовику. И не забудь – слышишь?! – не забудь передать ему мою признательность…

Филипп удалился, а Маргарита оперлась спиной о борт повозки, в которой сидела Бланка. Маленькая графиня, свесив руку, потрепала ее за ухо.

= Что, трудно быть у всех на виду? – Сочувственно спросила она.

Маргарита перевела дух.

= Знаешь, - она смотрела в спину удалявшемуся Филиппу, - вот я иногда думаю: что я могу ему дать?..

= Все, - решительно проговорила Бланка.

= И геенну огненную на закуску, - грустно улыбнулась Маргарита.

Бланка вылезла из повозки и встала рядом с Маргаритой, прислонившись к ее плечу и глядя на корабли:

= Знаешь, тебе пора на что-то решаться.

= Ты о чем?

= Король благоволит к тебе, но его терпению есть предел. Карл, между прочим, жаловался мне вчера – и знаешь, на что? – на то, что он стоит в конце, за Людовиком и Филиппом.

= В конце чего? – Не поняла Маргарита.

= В конце очереди на корону.

У Маргариты подкосились ноги, и, несмотря на зной, она зябко запахнулась в отороченные горностаем рукава. Бланка повернулась к ней.

= Карл считает, что ты, моя милая, бесплодна, и он выражает чье-то мнение, ибо своего он не имеет. Смотри, Маргарита… Ты можешь обманывать Людовика кажущейся близостью, но ведь дети от этого не заводятся.

= Ты хочешь сказать, что я должна родить ребенка якобы от Людовика… - Задохнувшись, Маргарита потерла ладонями виски. – Это уж слишком… - Жалобно проговорила она. – Креста на тебе нет…

= Господь иногда делает ошибки, - тихо проговорила незаметно подошедшая Жанна. – И наш долг – помочь Ему исправить их. Дети с неба не сыплются, как бы ни был велик создатель. Не далее чем вчера его величество говорил это в присутствии Ногаре.

= Вот еще пугало, - поежилась Бланка.

= Значит, и твой супруг обсуждает этот вопрос на досуге, - Маргарита горько взглянула на Жанну. – Что вы обе от меня хотите?..

= Мы не хотим, - отчеканила графиня Пуатье, - чтобы на твое место пришла другая. Такой ответ тебя устроит?..

Маргарита медленно кивнула. Она понимала, что ей следует опасаться сестер – ведь их мужья и правда унаследуют корону, если что… Но, в самом деле, - ведь Людовик может жениться вторично!.. Разве в их интересах убирать с дороги ее, Маргариту? В качестве будущей королевы Франции она может стать им хорошей опорой. У Маргариты от раздумий закружилась голова, и Жанна, обняв ее, приказала пажу принести напитки.

Вместе с пажом от королевских носилок пришел Филипп Пуатье, заинтересовавшись состоянием здоровья жены: ему не нравилось, что Жанна томится на самой жаре в то время, как обожаемая сестренка Изабелла никак не отчалит. Расспросив Жанну о самочувствии, граф Пуатье дружелюбно поклонился стоящей рядом Маргарите и с самой искренней улыбкой осведомился, когда же королева Наваррская порадует всех наследником. Скривившись, Маргарита посоветовала племяннику получше молиться. Тот расхохотался и, заявив, что сейчас же передаст совет Людовику, удалился.

Усевшись с сестрами в повозку под сень тента, Маргарита залпом выпила поднесенный ей смородиновый морс.

= Что за радость, - проворчала она, обмахиваясь концом косынки, - в такую-то жару любоваться на эту кобру.

= Ты имеешь в виду моего мужа? – Улыбнулась Жанна.

= Нет, я имею в виду настоящую кобру - его сестру Изабеллу, - Маргарита оттянула пальцем декольте с широкой горностаевой оторочкой.

= Если тебе жарко, то почему ты кутаешься в мех? – Проговорила Бланка. – Тебе нехорошо? Тебя знобит?

= Нет, - пожала плечами Маргарита. – Просто мех выгодно оттеняет мою кожу; слышала, что сказал мой конюший?..

= Тогда не жалуйся, святоша, - рассмеялась графиня де ла Марш. – И вообще – жара ничто по сравнению с тем, что мы избавились от нее.

Усмехнувшись, Маргарита кивнула головой в сторону моря:

= Пока еще не совсем: вон она идет.

= Ну, я с ней уже прощалась, - Жанна, перейдя на другую сторону повозки, сошла на землю и направилась к мужу.

Оставшись одни, Маргарита и Бланка переглянулись.

= Что с ней? – Спросила, нахмурившись, Маргарита.

Бланка озадаченно пожала плечами.

Маргарита прекрасно понимала, что ей следует опасаться Жанну. Но она не могла отказаться от так необходимого ей общения и поддержки (хотя ей иногда казалось, что она зря так доверяет графине Пуатье). Но все это было субъективно: по сути, графиня Пуатье была вовсе не плохим человеком – умная, живая, гордая, страстная и властолюбивая. Она была из тех людей, которые не становятся ни лидерами, ни подданными, живут они ровно и продуманно - и остаются при своих честолюбивых мечтах, которым не суждено сбыться. В этом она была непохожа на деятельную, бурлящую жизнью Маргариту, готовую в любой момент то войти в апатию, то наломать дров, и подле которой потому всегда было место приключению. Жанна не одобряла такого характера в Маргарите, считая, что это недостойно королевы; Маргарита же смотрела на нее со сдержанным сочувствием.

Одетая по-дорожному, в платье без украшений, к ним быстрым шагом подходила лучезарно улыбавшаяся Изабелла. Ее волосы покрывал длинный шелковый платок, стянутый золотым обручем. В руках у Изабеллы был перевязанный лентой увесистый сверток.

= Поручаю вам своих братьев, - за несколько шагов звонко произнесла она. – Не обижайте их.

Маргарита тепло улыбнулась ей; глядящая на нее Бланка поспешила сделать то же.

Подойдя, новоиспеченная королева Англии расцеловала их. Она была возбуждена сверх меры; Маргарита с удивлением подумала, что Изабелла довольна тем, что уезжает неизвестно куда, в чужую страну.

Тем временем Изабелла торопливо развязывала ленту на свертке и разворачивала ткань. На ее лице было написано предвкушение чего-то особенного.

Наконец, справившись с лентой и тканью, Изабелла извлекла на свет солнца два больших поясных кошеля. Маргарита и Бланка ахнули. Затканные золотыми и серебряными лилиями бархатные кошели крепились на довольно толстой золотой раме; в застежке красовались, рассыпая солнечные снопы алых искр, по три огромных рубина величиной с перепелиное яйцо.

= Это вам на память, - Изабелла смущенно улыбнулась. – Я сама их вышивала.

Маргарита осторожно взяла в руки кошель. Розово-алые зайчики задрожали на ее лице и в полных восхищения глазах.

= Забудем о прошлом, - услышала она дрогнувший голос Изабеллы и подняла глаза.

Английская королева мяла в руках ленту и ткань, глядя под ноги; пальцы ее предательски дрожали.

= Я хочу, чтобы вы вспоминали обо мне хорошо, - продолжала она. – Я не знаю, вернусь ли я из Лондона…

Маргарита всматривалась в ее лицо; подняв глаза, Изабелла снова старательно улыбнулась:

= Пусть эти кошели принесут вам счастье.

Она быстро повернулась и пошла прочь. Теребя в руках тяжелый кошель, Маргарита смотрела ей вслед; за спиной тихонько всхлипывала впечатлительная Бланка. Изабелла подошла к группе мужчин у самых сходней, подала руку Эдуарду и, не оборачиваясь, взошла вместе с ним на корабль, на корме которого был раскинут большой золотой шатер. Ударила пушка, возвещая, что на корабле король; поползли вверх резные сходни. Маргарита отвернулась и полезла в повозку.

 

 

 

Она не носила подарка Изабеллы; ни разу не примерила его на свой пояс. Кошель был слишком тяжел для женщины; к тому же тонкий вкус молодой королевы противился варварской, кричащей роскоши вещицы. Поэтому кошель сразу же опустился на самое дно сундука и таким образом поехал в Париж. Маргарита сразу же забыла о нем; к тому же скоро у нее появились иные интересы.

Ей было скучно трястись в душной колымаге рядом с храпящим всю дорогу Людовиком; попросив Филиппа остановить поезд, молодая королева пересела к сестрам.

Жанна и Бланка продолжали начатый до ее появления разговор: они обсуждали свадьбу Изабеллы.

= Сомневаюсь, что этот брак пойдет на пользу ее характеру, - проговорила Жанна. – Как ты думаешь, Маргарита?

Та пожала плечами:

= Откуда нам знать?.. Изабелла такая, какая она есть; кто из нас изменился, выйдя замуж?

Бланка зябко поежилась:

= А вот я бы никогда не решилась уехать за тридевять земель, в страну, где не с кем даже поговорить на родном языке. Фу, тоска…

= Можно подумать, тебя бы спросили, - насмешливо проговорила Жанна.

= Кстати, - младшая сестра повернулась к ней. – А тебе она что, так ничего и не оставила на счастье?!

Маргарита, тоже заинтересованная этим вопросом, внимательно посмотрела на графиню Пуатье. Жанна натянуто улыбнулась:

= Наверное, она сочла, что я и так достаточно счастлива.

И снова Маргарита переглянулась с Бланкой, и снова молодую королеву кольнула безотчетная тревога. Но она списала это на дорожное утомление и на свои взвинченные отъездом Изабеллы нервы. Интересно знать, почему этот отъезд так подействовал на нее?.. Глядя на проплывавшие вдоль дороги тополя, Маргарита втянула руки в отороченные мехом рукава: что-то не давало ей покоя и будоражило, как незаметная заноза, как попавший в туфельку камушек.

 

 

Они прибыли в Париж ближе к вечеру; над Сеной уже опускалась душная полуденная дрема и оживал предвечерний свежий ветерок. Парадный подъезд Лувра был усеян придворными, спешившими почтить возвращавшегося короля; рыцари, сметя усталость, весело гарцевали вдоль шеренги толкавших друг друга дам и молоденьких фрейлин.

Наваррский дворец наполнился жизнью и топотом ног; всюду гулял сквозняк, хлопали двери, слышались окрики старших дам, подгонявших фрейлин и камеристок. Суета начала действовать на нервы утомленной дорогой Маргарите: любившая путешествовать, молодая королева плохо переносила тяготы пути, радуясь дороге только первые полчаса. Спугнув пажа, едва успевшего распахнуть перед нею двери в апартаменты, королева быстрым шагом проследовала сквозь анфиладу из четырех покоев, в которых уже копошились ее наперсницы, развязывая на ходу тесемки плаща-пыльника. Войдя в свою спальню и застав там одну Эделину, молодая королева вздохнула с облегчением.

С помощью Лидии она стянула с себя пропыленное дорожное платье и с удовольствием растянулась на еще влажных, пахнущих лавандой простынях. Сад за окнами освежал воздух; завязавшиеся крошечные плоды на яблонях добавляли в него легкий аромат кислых яблок. Пол был недавно помыт; его покрывали свежие тростниковые циновки, и даже полог балдахина над кроватью был тщательно выбит от пыли, протерты все его резные опоры.

Какое блаженство, думалось Маргарите, возвратиться домой. Лувр с самой весны, с тех пор, как в нем поселилась любовь, перестал быть ненавистен ей. Все же здесь она жила все эти годы, полные тоски, здесь возмужала любовь Филиппа, здесь расцвела ее ответная любовь… Ветерок с реки слегка покачивал над ее головой бархатный полог, и кисти на нем шевелились, как пальцы. В соседней комнате Эделина покрикивала на прислугу, принимавшую у Лидии грязное белье. Она закрыла глаза.

Рядом зашуршала Лидия, принявшаяся возиться со всяческими гребешками, шпильками и лентами. Маргарита приоткрыла один глаз и посмотрела на нее. На лице камеристки застыло неодобрительное выражение.

= Жил такой в Персии врач, - негромко, словно ни к кому не обращаясь, пробормотала Лидия. – Абу ибн Сина прозывался. Так вот он сказал, что три дня лежания в постели отнимают у человека тринадцать лет жизни.

Маргарита улыбнулась и повернулась на другой бок. У нее-то впереди была долгая-долгая жизнь, полная радостей…

 

 

 

Глава 23

 

Т

очно во сне прошел год, и снова наступила весна. Гораздо позднее Маргарита, восстанавливая в памяти эту часть своей жизни, не сможет вспомнить, как она прожила период с июля 1309 года по июль 1310-го. Вспомнится только круговорот событий, составлявших теперь ее жизнь: ожидание встреч с Филиппом, его ревность, необходимость делить постель с Людовиком, оглушительное счастье коротких свиданий… Как в угаре, пролетели несколько месяцев. Это были самые счастливые месяцы в жизни Маргариты, - ибо те, что воспоследовали за ними, постепенно отравлялись взаимными упреками и усталостью, которая подстерегает попавшую в тупик запретную любовь и нередко губит так счастливо начавшийся роман. Но пока все было прекрасно, и Маргарите казалось, что пришла любовь, и что вечно она будет озарять ее жизнь. Постепенно притупился страх первых свиданий; и то, что за совращение жены сюзерена полагается смерть, на время забылось и королевой Наваррской, и ее возлюбленным.

Если Людовик Наваррский и удивлялся, почему это жена так внезапно решила сменить глухую ненависть на супружескую любовь, то скудный ум помешал ему рассуждать более глубоко. Поломав голову, этот достойный муж трезво решил, что Маргарита просто заскучала по мужскому вниманию. Бедная девочка, у нее весь день перед глазами только один мужчина, и тот хромой и горбатый… Бедный Людовик!

 

 

Горячее солнце стояло высоко в зените. Маргарита и Бланка в сопровождении Филиппа вышли на Гостиную Галерею: королеве Наваррской пришла нужда пополнить запас ароматических масел, а Бланка увязалась за ней просто так.

Пока дамы спорили возле прилавка с итальянцем, который из кожи вон лез, чтобы всучить королеве ненужное ей персиковое масло для ванн, Филипп, который не выносил резких ароматов, отошел в сторонку. Прохаживаясь у противоположного прилавка и стараясь не упускать из виду спину королевы, молодой рыцарь то и дело раскланивался с придворными. Оглянувшись в очередной раз на Маргариту, Филипп почувствовал, как кто-то с силой толкнул его в плечо. Это оказался Пьер, который, в свою очередь, не спускал глаз с Бланки. Братья обнялись, - служба одного и другого не позволяла им часто встречаться.

= Наблюдаешь? – Пьер кивнул в сторону Маргариты.

= Сопровождаю, - улыбнулся Филипп.

= Обеих?! Ну и хитер… - Пьер с жадностью взглянул на Бланку. – Хороша, правда?

Филипп согласился из вежливости.

= И что она во мне нашла, и за каким чертом я вообще ей понадобился? – Продолжал вполголоса размышлять старший брат. – Ее муж красавец, души в ней не чает, да и она сама не жалуется на семейную жизнь… Не смотри на меня так, Филипп, я-то знаю, что Карл де ла Марш гораздо обаятельнее меня. И откуда, скажи на милость, мне такое везение?..

Пьер был ниже ростом, чем Филипп, - даже учитывая особенности телосложения последнего, - и казался бы стройным, если бы не мощный торс и короткая шея. В отличие от светло-русого Филиппа, Пьер был совершенный блондин, а розовые щеки выдавали столь же беззаботную натуру, что и у Бланки де ла Марш. Зато в нем души не чаяла и его собственная жена, Агнесса де Монморанси, родившая ему уже троих детей.

= Значит, чего-то не хватает, - пожал плечами Филипп. Его коробило потребительское отношение Пьера к своей возлюбленной.

= Ну, королеве Наваррской-то понятно чего не хватает, - усмехнулся Пьер Готье д'Оне, и глаза его блеснули от гордости за младшего брата. – Людовика рядом с тобой и поставить-то стыдно. Вон ты какой у нас… статный. Конечно, ты красавец, весь в покойную матушку, вот тебе и достался лучший кусок.

= О чем это вы? – Поинтересовалась Маргарита, незаметно подошедшая к ним.

= Об удаче, мадам, - поклонился Пьер, подавая руку хорошенькой Бланке, которая, завидев его, покраснела от радости.

Маргарита, снисходительно улыбнувшись, подала Филиппу объемистый сверток, из которого остро пахло всевозможными эссенциями. Молодой конюший поморщился и с предосторожностями сунул кулек под мышку.

= Какие они счастливые, - Маргарита кивнула на Бланку и Пьера. – Словно ни забот, ни хлопот.

= Ну, - пожал плечами Филипп, - графиня слишком похожа на маленькую птичку, чтобы иметь какие-то заботы. И Пьер тоже серьезностью никогда не страдал. Поэтому он в Лувре как рыба в воде.

= Просто он раньше попал сюда, чем ты.

= Нет, просто ему не пришлось платить за эту сомнительную честь.

Маргарита украдкой взглянула на него и шла некоторое время молча, рассеянно отвечая на почтительные приветствия встречных.

= Пусть Бланка выглядит легкомысленной, - негромко проговорила она наконец. – Зато она гораздо легче переживет беду, если та нагрянет.

Они подошли к лестнице, которая вела на галерею, выходившую к покоям графов де ла Марш. Здесь попрощались с Бланкой и Пьером: для того, чтобы попасть к себе, Маргарите было нужно обогнуть дворец со стороны Пре-о-Клер.

Маргарита быстро шла впереди, Филипп – за ней. Он смотрел на ее увитый косами затылок и горько думал о том, что вот ведь уже три недели королева Наваррская отказывает ему в свиданиях. Что стояло за этим?.. Год назад на берегу Визоны ее глаза излучали любовь и счастье, и ему казалось, что страсть, бросившая Маргариту в его объятия, никогда не остынет. Ведь он-то сам чувствует по отношению к ней то же самое, что и тогда, и даже раньше. Его по-прежнему бросает в жар при виде туфельки, вынырнувшей из-под тяжелой юбки, голубой жилки на шее или просто скользнувшего по смуглой коже маленького локона…

Он чуть ускорил шаги и, когда они вошли под тень деревьев, шепнул ее затылку:

= Когда я увижу тебя?

Она слегка повернула голову, но ничего не сказала.

= Маргарита! – Чуть громче позвал он, и ей пришлось остановиться: голос конюшего мог привлечь ненужное внимание, а Филипп не остановится ни перед чем.

Она обернулась и, высоко подняв подбородок, посмотрела ему в глаза.

= Ты видишь меня каждый день. Еще вопросы есть?

= Год назад ты говорила, что в Париже будешь со мной всегда, когда я захочу. А сейчас даже не желаешь отвечать на мои вопросы.

Он хотел пошутить, но вместо этого разозлил ее. Маргарита втянула руки в рукава и сквозь ткань обхватила свои плечи. Филипп подошел ближе и заглянул ей в лицо: в ее глазах стояли слезы, а побледневшие губы были плотно сжаты.

= Что с тобой? Я обидел тебя?

= Ты же знаешь, - медленно, дрожащим от обиды голосом заговорила она. – Что я себе не хозяйка. Тебе прекрасно известно, что мое время не принадлежит мне полностью. Как ты думаешь, - теперь слезы звенели в ее голосе, - если бы я только могла, разве я не приходила бы к тебе в любой час, в любую минуту?! Как ты можешь упрекать меня?!..

Слезы все же потекли по щекам и, с тревогой озираясь, Маргарита зло вытерла их рукавом – настолько зло, что золотая вышивка оставила на коже красные полосы.

= Идем дальше, - чужим и глухим голосом проговорила она. – Нечего устраивать тут спектакль для придворных.

Большего Филипп от нее не добился, решив переждать рецидив, - ему была хорошо известна склонность Маргариты к агрессивной меланхолии. Зато он того не знал, что прихотливый ритм жизни Маргариты уже начинает устанавливать свои законы, и что впредь счастье обнимать любимую будет для Филиппа зависеть от редких вспышек страсти, - ибо поддерживать в себе ровное горение эмоций и чувств королева Наваррская не умела. Вот почему первый год любви прошел для нее как во сне – необузданная страсть первых свиданий утомила не привыкшую к сильным переживаниям Маргариту, и остальное время она жила по инерции. Всему есть предел, и очень скоро жизнь расставит любовников по своим местам. Это было начало нескольких лет разлук, подозрений, несуразиц, тревог и ревности; но молодой рыцарь пока еще не знал, что время не вылечит, но только усугубит его страдания.

 

 

 

Странно, но небольшая прогулка по солнцу отняла у Маргариты много сил. Вернувшись к себе и поручив Лидии разобрать покупки, королева Наваррская улеглась на прохладный шелк покрывала и принялась думать о том, что ничего не изменилось за этот год. Подумать только – пролетело двенадцать месяцев, а она все так же лежит в своей опочивальне, как неживая, и лениво думает о будущем, не желая тратить силы и нервы на настоящее. Маргарита вздохнула. А вдруг она и впрямь окажется бесплодной? Целый год – пусть урывками – она встречается с Филиппом, а забеременеть все не может… Может быть, права Камилла, назначившая ей восстановительную терапию с помощью трав и притираний, - может быть, все дело в том, что годы, проведенные в Лувре, среди одиночества, унижений, постоянного страха и ожидания любви не прошли даром для королевы Наваррской, и ей придется всерьез заняться расшатанным здоровьем?..

Как обычно, тяжелые думы утомили Маргариту, и под тихий звон склянок, расставляемых камеристкой, она уснула.

Ей снился странный сон, одновременно непонятный и тревожный. Острой тоской он вгрызся в ее сердце и остался там на долгие годы.

 

 

Огромные белые, словно восковые, цветы тускло светятся на голых ветвях, неестественно выделяясь на фоне темно-свинцового неба. Маргарита идет по темной аллее, ей чудится терпкий аромат, и она вдруг узнает цветы – это магнолии. Ветер покачивает цветы, и они пытаются дотянуться до нее, - Маргарита шарахается от них. Низкое небо грозится упасть в сад. Маргарита идет, сама не зная куда, но чувствуя, что цель впереди. Она идет туда, где в конце аллеи угадывается просвет.

Маргарита останавливается перед полуразрушенной стеной из незнакомого камня. Приподнявшись на цыпочки, заглядывает за нее – там уходит в темноту та же аллея. На ладони, опиравшейся о каменную кладку, - рыжее крошево, смешанное с зеленым порошком засохшего мха. Некоторое время она стоит, подбрасывая на ладони рыжие осколки, потом медленно двигается вдоль стены, туда, где в стене угадывается пролом. И наконец останавливается перед невысоким обелиском из белого мрамора.

Мрамор покрыт в нескольких местах сетью мелких трещин; по его цвету понятно, что памятник далеко не свеж. Его верхушка скошена и чуть наклонена к Маргарите. На уровне ее глаз прямо на этой наклонной площадке выбит лежащий крест. Не осматривая его, она наклоняется: на уровне колен от обелиска идет такая же наклонная ступенька. Рукой Маргарита осторожно смахивает с нее мраморную пыль, понимая, что под нею – табличка. Рука не слушается, а в ушах начинает нарастать дробный звон, ледяная волна предчувствия и тревоги бухает в позвоночник. Надпись осыпается под ладонью вместе с пылью. Долго рассматривает Маргарита свою ладонь – но букв на ней не угадать…

На нижней, у самой земли, ступеньке, покоится выцветший флаг. Какого он времени и государства?.. Маргарита присаживается и замечает между его складками маленький сухой букетик фиалок. Берет его в руки – цветки рассыпаются в прах. Крошки, падая на ткань, расплываются на ней бурыми пятнышками.

Маргарита дотрагивается до мрамора. Что-то мягкое встречает ее ладонь. Что-то родное. Теплое. Живое. Она встает на колени и, обхватив руками обелиск, словно человека, прижимается к нему щекой. В груди разворачивается, словно спираль, острая тоска. Одиночество рвется из сердца вместе со слезами, - никогда Маргарита не плакала так: всем телом, всей душой, почти радостно ощущая, как слезы промывают насквозь все ее существо, вырывая боль с корнями, с кровью и унося ее прочь… Маргарита рыдает взахлеб, чувствуя, как опустошается тело и душа, точно вместе с болью из нее ушло все – и наступило опустошение, какое бывает после настоящей потери.

= Не плачь, - чудится совсем близко чей-то негромкий и мягкий, полный любви, бестелесный голос. – Мне больно, когда ты плачешь.

Маргарита отстраняется от обелиска и некоторое время смотрит, как пористый мрамор поглощает капли ее слез.

Чья-то теплая рука дотрагивается до ее плеча. Она вздрагивает, но не решается повернуть голову.

Ветер отрывает ее от обелиска, она встает на ноги и быстро оглядывается: какая-то зыбкая фигура с неясными очертаниями удаляется по аллее прочь. Не помня себя, Маргарита бросается следом.

Налетает гроза, неся с собой порывы шквального ветра и охапки ледяных брызг. Ветер, дующий навстречу, сбивает с ног, треплет серую хламиду, надетую на Маргарите, и ее широкие складки, прилипая к ногам, мешают двигаться. Она падает, захлебываясь ветром, поднимается и бежит снова. По щиколотку ее ноги увязают в невесть откуда взявшемся ковре полусгнивших листьев. Ветки цепляют ее за полы хламиды.

Догоняет идущую впереди фигуру, но она снова оказывается далеко впереди. Протягивает руки – они хватают пустоту.

Тогда Маргарита решает закричать – но не слышит крика и продолжает бесконечное преследование. Что-то заставляет ее остановиться и, помедлив, оглянуться. В двух шагах за ее спиной возвышается та же стена из незнакомых прямоугольных рыжих пористых камней. Похолодев от ужаса, Маргарита оборачивается к аллее. Ни аллеи, ни путника.

Со всех сторон Маргариту обступает душистый, весь в бело-розовой пене, яблоневый сад. Круглые лепестки кружатся перед нею, она чувствует, что летит, нет, падает куда-то, долго-долго падает в душистый розовый полумрак…

 

 

Она проснулась тяжело и кое-как села, не узнавая собственной спальни. Одиночество непрестанно билось в груди, и тоска, навеянная сном, не отпускала. Простыня и подушки были мокры от слез – как и виски, и щеки, и глаза, и даже волосы. И хотелось плакать еще и еще, будто эти очищающие слезы возвращали ей давно утерянное согласие с самой собой…

Маргарита потерла глаза ладонями. За стрельчатыми окнами догорал закат, становилось прохладно. Она поняла, что крепко проспала несколько часов; обнаженное, ничем не защищенное тело просило тепла, и Маргарита натянула на себя скатанное в ногах стеганое одеяло.

Она чувствовала себя так, словно из нее ушла вся радость жизни, и не осталось ни надежд, ни радостей, - одна неизбывная печаль. И горечь потери – ясная и физически ощутимая; она вносила смятение в душу Маргариты, но вместе с тем какую-то невероятную гармонию. Никогда доселе она не испытывала такого чувства, и сейчас не смогла бы даже сказать, насколько неприятно ей это. Близость с кем-то ушедшим и горе были настолько велики, что согревали сердце молодой королевы своей новизной: видимо, она уже устала от сильных, но однообразных переживаний…

Она лежала и думала об этом, нежась под скользким шелковым одеялом. Из-за плотно притворенных дверей и толстых ковров неясно неслись приглушенные голоса. Маргарите то было неприятно, что ее комнаты постоянно наполнены людьми, то именно это обстоятельство успокаивало ее. Сейчас ей было хорошо оттого, что она не одна, что вокруг нее – живые люди… Приятное состояние отчуждения постепенно сползало с нее, как одеяло – с обнаженных плеч, и только в глазах все еще плавала отрешенность, когда Маргарита, позевывая, подошла к окну, сгоняя остатки сна.

Она положила ладони на холодный камень наличника и вдохнула вечерний воздух всей грудью. Ее внезапно оглушило стойкое ощущение, что мир изменился за то короткое время, что она спала. И запахи сада, и дымки над остроконечными крышами, и цепочка лесов, убегавших за горизонт, и даже цвет неба – все казалось Маргарите странно чужим и новым, точно она попала в иную реальность, далекую от привычной и как будто отмытую начисто. Маргарите казалось, что она не узнает вид из окна на древнюю замковую стену, на клочок Сены над нею, на торчащий посреди сада донжон Филиппа-Августа и на часть дворца Людовика Святого с прорезями окон, в которых кое-где мерцали оранжевые огоньки свечей. И звуки были иными; голоса пажей, игравших на лужайке в мяч, звонкое хихиканье пробежавших под окном служанок, и даже шум деревьев, – все это отдавалось в мозгу Маргариты ясно и четко, как никогда. И такими же четкими и резкими были все остальные ее впечатления – и краски угасающего дня, и запахи готовившегося ужина из кухонь…

И Маргариту вдруг потянуло на воздух и еще – остро захотелось увидеть Филиппа; ей казалось, что участливый и нежный взгляд его зеленых глаз вернут ее ощущениям гармонию и простоту. И что на нее нашло сегодня?.. Ей хотелось сказать ему совсем не то, что она сказала, а вместо этого она обидела его, да еще и сама разрыдалась! Какие глупости… Надо помириться – ведь она сама до смерти соскучилась по своему Филиппу.

Она не видела ничего дурного в том, чтобы совершить прогулку вдоль реки; ей не терпелось окунуться в атмосферу города, и почему-то очень хотелось посмотреть на людей. Она кликнула Лидию.

= Вы сегодня просто невероятно прекрасны, - заметила служанка, одевая ее. – Я бы на вашем месте надела для прогулки не амазонку, а обычное платье для верховой езды…

= Ты хочешь сказать, что я могу прогуляться верхом?.. – Маргарита с сомнением глянула в зеркало. Последний раз она садилась в седло в мае.

= С каких пор вы, мадам, стали рассуждать как примерная благородная дама? – Лидия чуть улыбнулась ей сквозь зеркальную поверхность.

Молодая королева пожала плечами и засмеялась.

= Но, - помедлив, проговорила она, - но ведь тогда мне придется обойтись без сопровождения дам…

= Вы боитесь оказаться наедине со своим конюшим? Вы считаете, что прогулка с ним за воротами Лувра может скомпрометировать вас? – Для Лидии не было ничего сложного. – Возьмите с собой двух пажей…

Рыжий Монморанси замер у дверей в поклоне; на лукавой физиономии подростка со слившимися в одну веснушками весело блестели темно-синие глаза.

= Колен, - попросила его Маргарита. – Пойдите, отыщите мессира Филиппа Готье д’Оне; он сегодня вечером должен быть свободен. Передайте ему такое распоряжение: пусть оседлает для меня Ромашку. Вы и еще, пожалуй, Анри Дюклен, поедете со мной на прогулку…

= Мадам, - проговорил в замешательстве Колен, - но уже вечер…

= Так возьмите факелы.

Маргарита отвернулась от него, желая показать, что разговор окончен. Подросток взглянул на нее осуждающе, но ничего не сказал и со всех ног бросился выполнять распоряжение.

Когда одетая Маргарита появилась в большой гостиной, мирно ворковавшие дамы повскакали со своих мест. Они наслаждались отдыхом и сумерничали, обсуждая свадьбу своей товарки и заодно новую книгу мессира де Мена, так что вид готовой к выходу Маргариты подействовал на них как палка, воткнутая в спящий муравейник.

= Можете продолжать, - усмехнулась королева, краем глаза замечая, как дежурившая в этот день Агнесса де Сен-Поль подбирается к ней, петляя между баррикадами из тесно наставленной мебели.

Эту привлекательную высокую девушку выдали замуж в мае и, присоединившись к сонму важных придворных дам, Агнесса уже смотрела свысока на вчерашних подруг – фрейлин Маргариты, которым еще пока позволялось быть веселыми и беспечными. Свое новое положение, равно как и новые обязанности, Агнесса несла с достоинством; рвение ее иногда утомляло и раздражало молодую королеву.

= Ваше высочество, - важно проговорила она подойдя к королеве строго по распорядку. – Я хотела бы напомнить вам, что сейчас уже вечер, а вы в последнее время ощущаете слабость, и я…

= Моя дорогая Агнесса, - с преувеличенной ласковостью проговорила Маргарита, ощущая сочувственные взгляды фрейлин (как обычно, девушки сочувствовали ей, а не дежурной даме). – Я тоже хотела бы напомнить вам, что мое самочувствие является только моим личным делом, по крайней мере, сейчас. Когда оно станет делом государственной важности, я вам обязательно сообщу (послышалось приглушенное хихиканье болельщиц). И поскольку пока я сама распоряжаюсь своим свободным временем, то я и буду решать, гулять мне вечером или нет. И вообще, вас здесь слишком много; почему вы все сидите в моих комнатах?..

Агнесса оторопело смотрела на нее; отложив вышивание, поднялась со своего креслица малышка Амалия:

= Ваше высочество, ведь вы забыли нас отпустить…

= Как, - удивилась Маргарита, - я разве не распорядилась вами?.. Так идите отдыхать; на ночь мадам де Сен-Поль выберет тех из вас, кто должен дежурить по порядку.

Агнесса надулась от важности и обвела глазами фрейлин:

= Ну, сказано вам, идите по своим комнатам, живо… Мадам, можно мне узнать, кто из рыцарей сегодня несет охрану ваших покоев?

= А я не знаю, - улыбнулась Маргарита. – Как только узнаю, обязательно сообщу.

Постукивая хлыстиком по юбке, она весело выбежала на галерею, где ее уже ждал Колен де Монморанси, оставив неодобрительно качавшую головой Агнессу грезить о том, как бы вела себя она сама, будь она королевой Наваррской.

В сопровождении пажа Маргарита подбежала к конюшне. Колен и его напарник, выбранный Маргаритой, остались снаружи ждать ее с мулами в поводу, а королева легкой походкой вошла в здание.

Филипп только что закончил седлать Ромашку; расчесывая ее гриву, он удивленно повернулся к подошедшей Маргарите:

= Я полагал, мадам, что вы больше не будете на ней ездить.

Хлопнув створкой, королева вошла в денник:

= У меня сегодня такое настроение.

= Но у нее сделалась очень неровная рысь, вас растрясет.

= Зато она не брыкается…

Филипп грустно улыбнулся, с теплом вспомнив горячего аргамака, который так удачно толкнул Маргариту в его объятия на берегу Визоны. Маргарита подошла к нему вплотную; Филипп с нарастающим удивлением смотрел на нее. Неужели королева Наваррская и в самом деле ждет, что он обнимет ее?! После того, что он услышал от нее днем, он ожидал смену настроения не раньше, чем через месяц. Помедлив и убедившись, что это не ловушка, Филипп отбросил гребешок и крепко обнял ее, прижал к себе, словно боясь, что она вырвется. Сердце его тяжело билось.

= Целую вечность тебя не видела, - прошептала Маргарита ему на ухо.

= С обеда, - смущенно засмеялся Филипп, целуя ее.

= Я ужасно скучаю, - пожаловалась она.

Со двора послышался смех пажей; Филипп продолжал держать Маргариту, но она уже отстранялась, оглядываясь на открытые ворота конюшни:

= Поедем скорее.

 

 

Прогулка по острову Святого Людовика освежила Маргариту. Улица Сен-ан-Иль, являвшаяся центральной на острове, была в эти часы довольно пустынной, и молодая королева наслаждалась речным воздухом. Филипп, ехавший следом за нею, отстав на полкорпуса лошади, не переставая размышлял, что за причина побудила королеву так резко сменить гнев на милость.

= Ты какая-то не такая, - проговорил он наконец, внутренне сжавшись от ожидания суровой отповеди.

= Я не такая с прошлой весны, - она улыбнулась, глядя вперед. – Ну а если ты имеешь в виду усложненный распорядок моей жизни, то это необходимая мера.

= Ну да, - проворчал молодой рыцарь. – Теперь я не могу войти в твою гостиную без того, чтобы не сообщить пароль дежурной даме, и к тому же я должен доказать ей необходимость своего визита. А потом она выберет, на ее взгляд, подходящее время для того, чтобы сообщить тебе обо мне. А раньше…

= Раньше… - Вздохнула молодая королева.

= Раньше одна только Лидия справлялась с почти всеми делами этого гарнизона.

= Забудь о том, что было раньше, Филипп, - она ласково улыбнулась ему через плечо, стараясь придать словам более легкий оттенок.

= Раньше, - упрямо повторил он, - я мог войти к тебе в любое время, и чаще всего меня встречали только Лидия и паж в прихожей. Дежурная дама приходила вечером. Мы были ближе друг к другу; вспомни, как давно мы с тобой не беседовали просто так?

= Хватит, Филипп, - Маргарита натянула поводья, и некоторое время их лошади шагали вместе. – Если в моей гостиной постоянно кто-то есть, то это и для твоего блага, - она говорила громким шепотом, то и дело косясь назад. - Мы повзрослели, Филипп, и пора вести себя по-взрослому. А то весь двор смотрел на нас так, как будто мы с рождения вместе; рано или поздно у кого-нибудь да зародилась бы некая мысль… Пойми, если это заметила Изабелла де Монморанси, то это мог заметить и кто-то еще. Прости меня, Филипп, но так надо. Мы с тобой уже не те, что раньше, и прошу тебя почаще вспоминать об этом.

Тронув Ромашку стременем, она снова услала ее вперед.

= Если вашему высочеству интересно, то я сегодня несу охрану ваших апартаментов, - хмуро проговорил Филипп.

= Хорошо, - не оборачиваясь, кивнула Маргарита.

Иного ответа ждать было нечего. Филипп строго оглянулся на отставших пажей; те прибавили шагу, их мулы лениво пристроились в хвост Беовульфу. Вскоре мальчикам пришлось запалить факелы; пробираясь сквозь кучки прихожан, возвращавшихся с острова Сите после проповеди в Соборе Богоматери и отвечая на почтительные приветствия, вся компания двинулась в обратный путь.

= И все же ты не такая, как раньше, - тихо проговорил вдруг Филипп. – Не потому, что стала более жестокой и недоступной. Ты с каждым днем становишься прекраснее, и я схожу с ума.

Маргарита посмотрела на него через плечо:

= Это тебя пугает?

= Да. Сегодня ты кажешься какой-то очень далекой; я боюсь, что потеряю тебя, - он прокашлялся и оглянулся на пажей.

= Дурачок, - прошептала Маргарита, вновь глядя на дорогу, и пустила Ромашку галопом.

Не дожидаясь пажей, Филипп опрометью бросился за нею. Вскоре впереди над освещенной смоляными факелами Сеной выросла вырезанная на фоне пламенеющего неба громада нового архитектурного ансамбля Сите с возвышавшимися над ним шпилями столетней Сент-Шапель. Копыта коней прогрохотали по мосту, соединявшему остров Святого Людовика с Сите, и дворцовые постройки заслонили от всадников закат.

У въезда под своды Гостиной галереи, за которой начинались жилые помещения Лувра, Маргарита резко остановила Ромашку и, откинувшись в седле, заглянула в глаза налетевшему на нее Филиппу.

= Давай убежим, - тихо, но отчетливо проговорила она.

= Что?!

= Убежим, сейчас.

Ромашка вертелась на месте, и Маргарита поворачивалась к ошарашенному Филиппу то одним, то другим боком. Ее лицо, скудно освещенное коптящими факелами под сводами галереи, было напряжено; глаза лихорадочно блестели.

Филипп окаменел в седле и потерял те драгоценные секунды, когда он мог еще что-то сказать. Миг, о котором он так горько сожалел впоследствии, прошел, и Маргарита, громко расхохотавшись, бросила Ромашку вперед. Под высокими сводами галереи, отражаясь от вереницы царственных статуй, дробно раскатился цокот ее копыт и невероятный, жуткий, одержимый смех.

 

 

Ее словно подменили; почему-то вдруг я перестал узнавать свою Маргариту. Она внезапно снова стала чужой и далекой, хотя все так же улыбалась мне и обнимала меня… Впервые роскошные апартаменты облекали ее плотно и естественно, как платье, и казалось, что она родилась и выросла в них. Но вот с чем связаны эти резкие смены настроения в отношении меня – две на день?! Для меня это было чересчур.

А вечером, после этой проклятой прогулки, когда я вошел в ее гостиную с обычным докладом о том, что заступил на дежурство, она словно и не узнала меня.

Одетая в желтое шерстяное домашнее платье, едва державшееся на обнаженных плечах, она полулежала в кресле; ее освещал только один-единственный зажженный в зале трехсвечник. Рядом на скамеечке неторопливо читала что-то фрейлина-подросток. Когда я вошел, она подняла голову, выжидательно взглянув на Маргариту, но та не пошевелилась.

Я стоял в поклоне, пока она не повернула ко мне бледное усталое лицо. Глаза ее блестели, как всегда, - словно Маргарита постоянно готова была расплакаться; но это был уже не тот озорной блеск: на дне зрачков не плясало обычное пламя. Она смотрела на меня как со дна колодца; казалось, глаза ее потухли навсегда.

Она отрешенно выслушала доклад и, когда я остановился, по традиции ожидая разрешения приступать, то удостоился только лишь неторопливого взмаха руки.

= Ступайте, мессир, - негромко и бесцветно проговорила она.

И опустила на глаза свои чудесные, словно нарочно загнутые, ресницы. А мне почудилось, что та короткая вспышка у Гостиной галереи стоила ей многих сил; внезапный порыв забрал из ее сердца последние остатки огня и решимости - и погас.

Я чувствовал себя так, словно поймал на ладонь звезду, но не успел загадать желание, как она растаяла. И виноват в этом был мой неуместный страх.

Всю ночь, прислушиваясь к рокочущему шуму сада за стеной, я размышлял о том, чего никогда уже не будет. И серый призрак прошедших лет, наполненных молчанием Маргариты, вставал передо мной в темноте.

 

 

 

Глава 24

 

С

читается, что женщина понимает, что беременна, только тогда, когда ее начинают мучить приступы тошноты, головокружения и иные неприятные симптомы; однако как правило, такое происходит далеко не в первые дни и даже недели. Многие женщины не нуждаются в подобных «прозрачных» намеках; они узнают об этом внезапно, вдруг осознав в себе новую жизнь как данность, как счастливую и неожиданную мысль.

Так вот почему вчерашний день прошел так бестолково; вот причина немыслимых капризов и постоянного желания спать, мучившего ее в последнее время; вот объяснение тяжелым и кошмарным, словно пророческим, снам!.. Открыв глаза на рассвете следующего дня, Маргарита совершенно ясно поняла, что теперь она не одна.

Наверное, так случается, когда ждешь этого момента долгие месяцы, а то и годы. Некоторое время она просто лежала, смотрела на искрящиеся в свете раннего солнца лилии, вышитые на балдахине, и с неторопливой уверенностью думала о том, что ждет ребенка. И никакие симптомы не подтверждали это, - она просто знала, и все.

Поэтому она не разбудила Лидию до тех пор, пока солнце не поднялось над крышами, и служанка сама не заглянула в спальню. Два-три часа понадобились молодой королеве для того, чтобы спокойно все обдумать. Ей было немного грустно оттого, что теперь тело ее и жизнь не принадлежат ей одной, что свобода и возможность распоряжаться своим временем и собой потеряны для нее надолго. К этой естественной грусти, связанной с тем, что в жизни неожиданно возникли перемены, примешивалась заранее усталая мысль: как ей быть теперь? Маргарита, всегда боявшаяся сложностей, затосковала от предвкушения необходимых политических церемоний. Кому первому она должна поведать об этом? Королю? Людовику? Камилле?!.. Почему-то фигура Филиппа не встала перед мысленным взором Маргариты. Быть может, из-за того, что на самом деле его-то это никак не касалось, и Маргарита где-то в глубине души прекрасно понимала это.

Только во время завтрака, когда Филипп возник на пороге ее гостиной с утренним докладом, Маргариту кольнуло какое-то неприятное чувство, похожее на угрызения совести. Она поторопилась заесть это ощущение гусиной печенкой, не поднимая глаз, чтобы не выдать себя. Она боялась, что ее состояние написано на ее лице, и другие могут узнать об этом так же просто, как она сама.

После завтрака, раздав распоряжения дамам, Маргарита вернулась в спальню. Ночной сон тоже был тяжел; заметив утомление на лице госпожи, фрейлины сами посоветовали ей еще немного полежать. Интересно, думала Маргарита, глядя в сад под тихое пение вышивавшей на ступеньках кровати Лидии, - как они объясняют это? Или ее слабость к валянию в постели стала для них уже привычной?.. А как бестолково прожит вчерашний день! Какие-то метания, страшный сон, причуды и никому не нужное своеволие, продемонстрированное фрейлинам и пажам… А что, интересно, думает Филипп о ее вчерашнем выступлении на Гостиной галерее?!..

Маргарита вдруг с ясностью вспомнила вчерашний вечер, и ей стало стыдно. Мало того, что вытащила уставших от дежурства мальчиков на прогулку (уж чем-чем, а взбалмошностью она никогда не страдала!), так еще и Филипп стал свидетелем помутнения ее рассудка… Господи, мгновенное желание сбежать – желание такой силы, что разрывалось сердце! – ослепило ее тогда своей внезапностью, а сейчас Маргарита едва не застонала, прикусив кулак, от мысли, что было бы, если бы она поддалась ему… Счастье, что у Филиппа есть мозги. От этой мысли Маргарита беззвучно и невесело засмеялась: ее верный рыцарь продемонстрировал отнюдь не разум – он попросту испугался. До сих пор перед глазами Маргариты стояло его перекошенное ужасом лицо… И снова стыд захлестнул молодую королеву: ну стоило ли подвергать его такому испытанию? И невдомек было Маргарите, что за мысли свои и неожиданные поступки, равно как и мощные внезапные порывы, она не несет более ответственности, - это рвется жить зародившаяся юная душа, это воля нового существа захлестывает ее волю, борясь за свое собственное право мыслить и чувствовать…

Она свесила голову с подушки и принялась наблюдать за вышивающей Лидией. Строчка у Лидии была ровная, как по линейке; и никто из парижских белошвеек не смог бы так изящно вышить белым шелком полупрозрачную ткань нижней рубашки. Она виртуозно выполняла самый затейливый узор, и только она могла аккуратно вшить в меховую оторочку драгоценные камни. Поэтому делать вышивку на платье Маргарита доверяла только ей. Еще до отъезда в Булонь королева и ее горничная обсудили рисунок, который будет украшать лиф нового платья для вечернего выхода; сейчас на коленях у служанки был расправлен отрез бархатной материи абрикосового цвета, рядом на ступеньке стояла корзинка, наполненная шелковыми и золотыми нитками. Маргарита вдруг подумала, как скоро она сможет надеть свое новое платье, над которым трудилась гречанка, и ей стало смешно и чуточку грустно. Саркастически усмехнувшись, она откинулась на подушку. Лидия подняла голову:

= Что-нибудь подать, мадам?

= Что, Лидия?

= Может быть, хотите прохладительного напитка? Сегодня жарко.

= Нет, Лидия, не отвлекайся. Я полежу.

Служанка сделала несколько стежков, но что-то не давало ей покоя, и она снова устремила взгляд на Маргариту:

= Осмелюсь спросить, мадам…

= Да?

= Вы хорошо себя чувствуете?

Маргарита улыбнулась:

= Тебя не проведешь, верно?.. Я чувствую слабость – вот и все. Мне нехорошо с тех самых пор, как началось лето, и… ну, ты знаешь, как я переношу жару. А что, я себя как-то странно веду?

Лидия встала, положила вышивание и корзинку на столик и принялась перебирать нитки.

= Вы почти ничего не ели с тех пор, как вернулись со вчерашней прогулки.

= Но я почти все время сплю, Лидия, - засмеялась Маргарита.

= А почему вы все время спите, мадам?

= По-моему, у меня иногда случаются такие дни, Лидия, - быстро проговорила Маргарита и, чтобы закончить разговор, прибавила: - И мне кажется, что ты задаешь слишком много вопросов.

Лидия выглянула за дверь спальни, плотно притворила ее, задвинув за нею гобелен; затем подошла к кровати и, усевшись на верхнюю ступеньку, тихонько проговорила:

= Мадам, вы считаете, что от меня можете что-нибудь скрыть?

Маргарита приподнялась на локте; миндалевидные глаза гречанки смотрели на нее прямо и честно.

= Что, по-твоему, я скрываю?

= Вы не похожи на себя, мадам, и вы странно себя ведете. И вы все время спите. В моей стране все это считается признаком того, что очень скоро вы родите девочку.

Маргарита вздрогнула всем телом; продолжая дрожать, она уселась на постели, кутаясь в пеньюар.

= Именно девочку? – Проговорила она с нервным смешком.

= Ну да, - Лидия ласково поправила ей подушку. – Вот увидите. Полежите немного, я скажу им, что у вас мигрень.

= Ты думаешь, мне не стоит пока говорить?..

= Конечно, нет, мадам, - улыбнулась гречанка. – Вам нужен покой.

Положив голову на подушку, Маргарита с благодарностью посмотрела на служанку, которая отдернула шторы, чтобы в окна проникал свежий ветер из сада, и тихонечко ушла в гостиную, плотно затворив дверь.

 

 

Когда она проснулась, солнце уже подкатило к полудню. Молодая королева встала с кровати, потянулась и, скинув пеньюар, подошла к зеркалу. Лидии все не было. Зеркало отражало заспанное и все же очень усталое бледное лицо, которое казалось особенно удлиненным из-за спускающихся по плечам до самой талии пушистых кос. Откинув их за спину, Маргарита ладонями натянула на животе тонкую сорочку, повернулась одним боком, потом другим. Нет, пока еще незаметно. Она вздохнула, грустно улыбнулась себе. Как скоро она станет круглой и ленивой? Хотя лень уже пришла, а очертания фигуры еще не расплылись… Маргарита попыталась припомнить известные ей чужие беременности: каков же на самом деле ее срок? Ее женские циклы всегда были нерегулярны, и Маргарита, как ни старалась, не могла вспомнить, когда она в последний раз испытывала недомогание.

Если срок надо считать с мая, то это уже два месяца. Но это еще не похоже на двухмесячную беременность Жанны… Хотя, говорят, это у всех по-разному. Тем более, что Жанна не первый раз беременна; хорошо бы в этот раз все обошлось.

Тут Маргариту обожгла тревога. Беременности обеих графинь были притчей во языцех всего Лувра: ни одна не окончилась хорошо. Кто знает, как это обернется с ней самой?! Постоянный страх и напряжение, редкие свидания, похожие больше на насилие, чем на любовь, - не повредит ли это будущему ребенку?..

Молодая королева вернулась к кровати и села на ступеньку. Как же ей теперь вести себя? Может быть, Камилла посоветует? Она лекарка, хотя и колдунья; быть может, у нее найдется для Маргариты несколько толковых мыслей?..

 

 

 

Маргарита полдня не выходила из спальни и никого не принимала, - рассказал мне Колен де Монморанси. А ближе к обеду, сказал он, из ее спальни выбежала Лидия и опрометью бросилась в город. Она вернулась вместе с Камиллой…

Я не знал, что мне думать. Я только понимал, что с моей Маргаритой снова что-то случилось; как мне проникнуть к ней и посмотреть на нее хоть глазком?! Как это было легко, когда мы были детьми! Я вспомнил ее ранние обмороки, когда мне пришлось приглашать лекаря, - я мог спокойно войти в ее покои и помочь ей, я мог взять ее на руки и отнести на постель, и мне в голову не приходило, что это может быть не так истолковано. А теперь вокруг нее десяток квочек, не приносящих ей ровно никакой пользы…

Весь во власти невеселых мыслей, я бродил взад-вперед по галерее, примыкавшей к покоям моей королевы. Я сменился с дежурства и не должен был тут торчать; но Людовику я сегодня был не нужен, а куда идти, не знал: какая-то сила держала меня у ее дверей.

Камилла вышла два часа спустя и стремительно прошла мимо меня, высоко подняв голову и не удостоив меня даже взглядом. Ее провожал один из пажей, и я не мог пристать к ней с вопросами.

Спустя какое-то время я услышал со стороны перехода дробный перестук каблучков. Высунувшись из ниши, в которой стоял, я увидел быстро приближающуюся Бланку. Увидев меня, она подбежала и улыбнулась:

= Ее высочество королева Наваррская снова не принимает?

Я пожал плечами. Наверно, у меня был очень жалобный вид, и она сочувственно потрепала меня по руке:

= С утра? Ну, для нашей Маргариты это еще недолгое затворничество… А вы неважно выглядите, мессир, - она лукаво, склонив головку к плечу, посмотрела на меня. – Утешьтесь…

Она выглянула из ниши и быстро оглядела галерею.

= Сегодня у короля ассамблея, - зашептала она. – Я пришла сообщить Маргарите, что мы ждем ее сегодня у Жанны…

Я вздрогнул от радости. Значит, сегодня я увижу Маргариту там, где она будет сама собой! Я жадно смотрел в глаза юной графини, и она звонко рассмеялась – словно серебряные шарики покатились по галерее:

= Вы тоже приглашены, не беспокойтесь.

Я с благодарностью припал к ее руке, но все же с беспокойством глянул на двери Маргариты:

= Но вы думаете, она не больна? И вчера, и сегодня утром она вела себя странно…

= Вы же знаете, что Маргарита ведет себя странно с тех пор, как ее нарекли Маргаритой! Как обычно, она не более больна, чем мы с вами: со здоровьем у нее все в порядке, чего не скажешь о нервах… И не стойте здесь как памятник: Маргарита сама к вам не выйдет, а привлекать внимание глупо. Ступайте к себе, вечером я пришлю вам пажа.

Она двинулась к дверям, но потом обернулась: на ее румяном личике цвела озорная улыбка.

= И угораздило же вас, мессир, - прошептала она, - влюбиться в Маргариту! Со мной у вас было бы меньше хлопот, спросите у Пьера!

И, снова весело рассмеявшись, графиня де ла Марш стукнула молоточком в дверь. Когда эхо ударов затихло, она снова обернулась ко мне и, нахмурившись, несколько раз резко махнула рукой, приказывая убираться. Я хотел дождаться ее, но она была права – нечего маячить здесь. Я побрел к себе, прислушиваясь к голосам Бланки и дежурной дамы, бубнившей о том, что ее высочество не велела принимать…

 

 

 

Когда паж ввел меня в полуосвещенные апартаменты графини Пуатье, я застал там Бланку и Пьера, оживленно болтавших с Жанной. Они сидели вокруг маленького столика, уставленного всевозможными яствами и винами; судя по их счастливым лицам и сверкающим глазам, вечеринка была в самом разгаре. Я поискал глазами Маргариту.

= Нет, Филипп, она еще не пришла, - ласково проговорила Жанна, подходя ко мне и улыбнувшись на мой поклон. – Мы все ждем ее.

Пьер, сидевший по обыкновению у ног графини де ла Марш на коврике, кивнул мне, приглашая к столу.

= Изабелла де Монморанси прислала весточку моей драгоценной супруге, - сообщил он, когда я подошел и сел на банкетку. – И там она, между прочим, передает тебе тысячу приветов. Хотел бы я знать, чем ты тронул сердце нашей аббатисы?..

Он лукаво смотрел на меня, и я, пожав плечами, взял яблоко.

= Из отцовского сада? – Я вдохнул аромат гладкой пахнущей корицей кожицы.

= Да, - кивнул Пьер, - пришли вместе с письмом. Только отец умеет так хранить яблоки – это прошлогодние.

= А я давно не получал вестей из дома, - я жевал яблоко и вспоминал родной сад: почему-то он приходил на память облетевшим, с осенним горьковатым запахом жженых листьев.

= Ты сам-то давно там был? – Попенял мне старший брат. – Да и отец гневается на тебя: ты тянешь с женитьбой безо всяких причин.

Я поморщился.

= Ну нет, - раздался капризный и решительный голос хозяйки. Жанна протянула мне кубок. – Прошу вас, мессиры, уж если вам так хочется обсуждать неприятные дела, то ступайте на воздух. Здесь это запрещено, даже мой муж это знает.

Пьер сконфуженно заткнулся. Я с благодарностью взглянул на Жанну и отхлебнул из кубка.

Она вошла внезапно и неслышно; уголком глаза я заметил пятнышко света в стороне двери и, повернув голову, поперхнулся вином.

Она стояла в неосвещенном пространстве и отражала свет светильников; казалось, она излучает его сама – так сияло ее свободное шелковое платье цвета цыпленка. Широкие рукава были оторочены белоснежным горностаем; из-за этого руки ее казались хрупкими и особенно нежными, и очень трогательно и нежно выглядела ее шея над низким вырезом отороченного тем же мехом лифа. Я любил на ней это платье, и Маргарита знала это. Когда первые секунды восхищения прошли, я подумал, что вдруг она оделась так ради меня.

Я подошел и, встав на колено, прижал ее руки к своим губам. Ее ладони были очень холодны; я поднял голову. Маргарита смотрела на меня как-то жалобно и виновато. Я поднялся; схватив меня за руку, Маргарита крепко пожала мою ладонь.

= Маргарита, ты присоединишься к нам? – Позвала Жанна, протягивая к ней руки.

Она кивнула и вошла в освещенный кружок возле стола. Жанна уступила ей кресло, пересев на диванчик к Бланке; а я, к сожалению, не мог сесть на пол, как Пьер. Поэтому, зацепив ногой маленький пуфик, я просто примостился рядом.

= Тебе не жарко, Маргарита? – Спросила Бланка, оглядывая теплый наряд королевы.

= Да нет, - неторопливо проговорила Маргарита странным голосом. Я с тревогой взглянул на нее и заметил, как руки ее уползли в рукава. – Меня что-то лихорадит сегодня.

Я осторожно тронул ее колено, чтобы привлечь внимание; в ответ на мой обеспокоенный взгляд она ласково покачала головой.

= Никогда не видела тебя без мехов, - улыбнулась Жанна.

= Чтобы избежать дальнейших расспросов, - Маргарита потянулась за яблоком, - сообщу вам, что, - она таинственно понизила голос, - у меня под этим платьем ничего нет!

Все рассмеялись, и я облегченно вздохнул: я начал узнавать прежнюю Маргариту.

Дамы немного поболтали о нарядах; я делал вид, что слушаю эту ерунду и изнывал от нетерпения остаться вдвоем с Маргаритой. У Пьера вид был тоже недовольный, хотя я готов был поклясться, что его-то не держали подолгу на длинном поводке. Вскоре долгожданная минута вознаградила меня за терпение: Жанна взглянула на часы и поднялась:

= Если кто-то желает побеседовать наедине, то напомню, что мы ограничены во времени.

= Жанна, мы займем будуар, - быстро встав, Маргарита потянула меня за собой.

 

 

Маленький будуар графини Пуатье был увит от пола до потолка ползучими растениями; где-то между ветками проглядывало узкое окно. Пахло розами. Под пологом из нависающих зеленых веток в глубине будуара располагалась широкая софа, накрытая вышитым покрывалом. Возле нее горел пятисвечник на витой ножке.

Маргарита, поджав ноги, полусидела на софе, а я валялся рядом, положив голову на ее колени, и смотрел в потолок. Рука ее нежно перебирала мои волосы; шелковистый мех рукава щекотал лицо. От ее кожи и расплетенных кос знакомо пахло жасмином, далеко в саду щелкал соловей. Было так тихо и спокойно, что я чувствовал себя почти счастливым, и единственное, о чем желал, - чтобы эти мгновения длились вечно.

= Как бы я хотел умереть вот так, - прошептал я, - ощущая твои руки и всю тебя рядом.

Ее колени тихонько задрожали; испуганное лицо склонилось надо мной.

= Никогда больше не говори так, - хриплым шепотом попросила она. – Мне становится страшно.

Я повернулся и приподнялся на локтях:

= Я просто хотел сказать, как ты прекрасна и близка сейчас. Я не могу мечтать о большем, поэтому сказал, что хотел бы умереть именно в такую минуту.

= Перестань, - ее глаза заблестели. – Ты знаешь, как мне неприятны такие разговоры. Ты знаешь, как я опасна для тебя; знаешь, что каждая такая вот минута может обернуться мучительной смертью, - прекрати шутить с этим!

= Но я вовсе не шучу…

Я сел и обнял ее, положив ее голову к себе на плечо.

= Я хочу сказать тебе – просто так, чтобы ты не боялась – что десять раз готов отдать жизнь за одну только ночь. Я ведь уже говорил тебе это, помнишь?

Она слабо улыбнулась, потерлась щекой о мое плечо:

= Но это никак не успокаивает меня и не утешает мою совесть. Я могу принести несчастье и тем не менее у меня не хватает духу расстаться с тобой. И никогда не хватало…

= Я не расстанусь с тобой, пока жив, - брякнул я.

Она надолго замолчала. Я решил, что она дремлет, но, вдруг почувствовав на плече что-то теплое, я приподнял ее лицо за подбородок: Маргарита плакала.

= Ты что, любимая? – Я растерялся. - Перестань…

= Я хочу лечь, - жалобно проговорила она.

Я устроил ее, подложив ей под голову несколько Жанниных маленьких подушек. Сам лег рядом и обнял ее; ее сердце билось часто и тревожно.

= Прости, Филипп, - она вытерла слезы ладошкой, как ребенок, и виновато улыбнулась мне. – Я испортила тебе вечер. Я знаю, ты надеялся, но я… Я не могу сегодня.

Я удивленно рассмеялся:

= Вот глупости. Мне хотелось просто побыть с тобой наедине, поговорить, обнять тебя. С тобой что-то происходит, а я не могу помочь тебе, потому что не знаю причин…

= Тебя это беспокоит? – Она внимательно заглянула мне в глаза.

= Да. Меня это беспокоит. Прости, но я люблю тебя. Я привык воспринимать тебя как часть самого себя, и я чувствую даже самую незначительную твою боль. Позволь мне помочь тебе.

Вместо ответа Маргарита обвила руками мою шею и приподняла голову, потянувшись к моим губам; долгий поцелуй наполнил меня, как всегда, теплом и благодарностью, и почти прогнал тревогу. Не хватило воздуха; Маргарита отняла губы и смотрела на меня мерцающими от счастья глазами.

= Я просто устала, - прошептала она, продолжая обнимать меня. – Ты ведешь себя неосторожно, и меня мучают кошмары.

= Поэтому к тебе приходила Камилла?

Она нахмурилась и вздохнула, отстранившись.

= Я просила ее погадать мне.

Что-то в ее голосе и в том, как она быстро проговорила ответ, не понравилось мне. Но я не хотел разрушать очарование и только пробормотал:

= Надеюсь, твой интерес не касается отношения к тебе твоего обожаемого супруга…

Маргарита засмеялась и прижалась ко мне, крепко обхватив мои плечи, и я понял, что хотя бы с этой стороны меня пока не подстерегает сюрприз. Она осторожно погладила мою спину.

= Как ты себя чувствуешь, Филипп? – Озабоченно проговорила она. – Я уже давно не осматривала тебя – позвоночник все еще ноет по ночам?

= На погоду, - я был рад, что она решила сменить тему.

= Ты стал сильнее хромать.

= Я стал больше уставать, - улыбнулся я и быстро прибавил: – Но ты в этом не виновата.

= Я всегда буду чувствовать себя виноватой, Филипп, - с грустной улыбкой сказала она. – Как бы я хотела повернуть время вспять и все исправить…

= Да, - с жаром отозвался я. – Тогда бы я сам посватался к тебе или выкрал бы тебя, пока было можно. Я богаче Реми и уж не беднее Людовика, и смог бы, наверное…

Она приложила палец к моим губам и укоризненно покачала головой:

= Ты снова хочешь расстроить меня? Смотри, мы опять поссоримся.

Я наконец понял, что Маргарита нынче не намерена шутить. Как много бы я дал, чтобы узнать то, что узнала сегодня Камилла! В чем причина ее мрачного настроения и скрытности? Мучительно было сознавать, что Маргарита что-то скрывает от меня, и приходилось утешаться мыслью, что она делает это не просто так. Но от этого не становилось спокойнее.

= Я всегда буду с тобой, - прошептал я, целуя ее волосы. Я решил, что именно эти слова нужны ей. – Я всегда рядом и готов сделать для тебя все-все. Хочу, чтобы ты знала это.

Она шумно вздохнула и сильнее прижалась ко мне. Я гладил ее плечи, утопавшие в белоснежном горностае, и наслаждался тишиной, стараясь не думать о том, сколько еще минут отведено нам сегодня.

Хлопнул гобелен, скрывавший вход в будуар; взметнулся и с шелестом опал полог из зеленых листьев. За секунду до того, как показалось платье Жанны, я уже стоял перед софой, закрывая собой Маргариту.

= Ассамблея закончилась раньше, - Жанна кинула мне мой плащ. – Я видела в окно наших мужей.

= Где Пьер? – Зачем-то спросил я.

= Уже ушел. Бланка поможет тебе уйти незаметно. Беги, Маргарита.

Как всегда в такие моменты, Маргарита испуганно прижалась ко мне.

= Жанна права, тебе надо бежать. Ступай, девочка, - я поцеловал ее.

Жанна решительно взяла Маргариту за руку и потащила ее в гостиную. Прежде чем скрыться за гобеленом, Маргарита бросила на меня полный страдания взгляд. Улыбнувшись ей на прощание, я накинул плащ и принялся ждать Бланку.

= Не думаю, что я должна спешить, - услышал я голос Маргариты. – Давай помогу тебе прибраться…

Я выглянул наружу сквозь щель, оставшуюся после ее ухода.

Маргарита и Бланка ходили по гостиной, зажигая ароматические свечи; Жанна прятала в шкаф лишние кубки. Все делали вид, что занимаются обычным повседневным делом, только у Маргариты заметно дрожали руки. Меня кольнула тоска и жалость к ней: как я мало целовал эти руки сегодня!..

= Жанна, - Маргарита подняла с пола книжку. – Не забудь его потом выпустить.

Бланка захохотала. Я тоже улыбнулся – вот будет потеха, если меня найдет Филипп Пуатье!

= Вам смешно, - последний раз окинув взглядом гостиную, Жанна уселась в кресло. – Дай-то Бог, чтобы ваш уход не совпал по времени с возвращением моего супруга и у меня было время разобраться с нашим пленником. Беги, Маргарита. Ступай к себе!

= Король всегда его задерживает, - отозвалась Маргарита, покосившись в мою сторону, и я понял, что она не торопится уходить из-за меня.

Господи, неужели ей в голову пришла шальная мысль приказать мне проводить себя до апартаментов?! Или она ревнует меня к Жанне?.. Торопись, Маргарита, простонал я про себя, - а не то впрямь встретиться мне лицом к лицу с графом Пуатье!

Послышался шум, и в гостиной появился паж Жанны:

= Его величество король, мадам.

Маргарита с размаху села на диван (я поблагодарил Бога, что он оказался в нужном месте). Бланка сунула ей в руки вышиванье Жанны. Смертельно побледнев – это было заметно даже на расстоянии - Маргарита дикими глазами взглянула на скрывавший меня гобелен:

= Жанна, проводи его через спальню на балкон! – Сказав это, она уткнулась в вышивание.

Я окинул взглядом будуар, но в нем не было шкафов, в которых я мог бы укрыться (Жанна, словно нарочно, держала такие у себя в спальне). Послышался шелест, и передо мной возникла графиня Пуатье.

= Вот что, - быстрым шепотом проговорила она. – Не будем делать лишнего шума. Сиди здесь, только тихо, - она исчезла, нырнув в заросли вьющегося плюща возле софы.

Оставалось надеяться, что этот будуар не является целью королевского визита. На всякий случай я погасил все свечи и снова приблизился к щели между гобеленом и стеной.

= Все птички в одном гнездышке? – Послышался голос его величества.

Маргарита встала, кланяясь королю, Бланка последовала ее примеру.

= Скорее в клетке, ваше величество, - проговорила недовольно Маргарита.

Ее голос звучал уверенно и спокойно, - я испытывал гордость за нее.

Король удивленно взглянул на нее.

= Куда вы подевали наших мужей? – Вежливо осведомилась Жанна, выходя из спальни.

= Ассамблея окончена, можете расходиться, - ответил король, слегка подняв брови. – Я искал вас, Маргарита, чтобы справиться о вашем здоровье, но, оказывается, вы здесь…

Он наклонил голову, ожидая ответа. Снова кинув незаметный взгляд в мою сторону, моя королева заговорила.

= Ваше величество, - ее голос звучал теперь виновато и смущенно. – Если хотите, я сейчас сообщу вам о состоянии моего здоровья.

Жанна и Бланка, округлив глаза, смотрели на нее.

= Я зашла к Жанне, чтобы пошептаться по-женски. Знаете, ваше величество, мне в последние дни кажется, что я жду ребенка.

У меня подкосились ноги. Коварная притворщица! И я все это время мечтал, как она скажет об этом мне – мне первому!.. Если бы не король – когда бы, интересно, я узнал об этом?!

Я во все глаза смотрел на короля: в первый раз я видел его величество сконфуженным. Ответ Маргариты был и дерзок и внезапен; все знали, что королю такие вещи говорятся не просто так в разговоре: он до смерти боялся всяких интимных вещей. Докладывать о столь знаменательном событии следовало через Бувилля торжественно и неторопливо.

Король немного посопел, потом произнес негромко:

= Ну что же вы, ваше высочество, вот так… Неожиданно… Это не по порядку. И почему я узнаю об этом не в первую очередь?

Маргарита присела в виноватом поклоне:

= Я боялась, ваше величество, что это все мои фантазии…

= Ну и ваши подруги успокоили вас на сей счет?

= Да, ваше величество, - не краснея, соврала она.

Все еще оторопевшие Жанна и Бланка согласно закивали головами.

= Ну ладно… - король потоптался на месте. - Все же не стоило бы вам возвращаться к себе одной. Я не заметил вашей охраны в коридоре, мадам, - осуждающе произнес он.

= Простите, ваше величество, - прошептала полная раскаяния плутовка.

= Нехорошо, - решительно заговорил король. – Пойдемте, я прикажу Бувиллю проводить вас. Я прикажу моему медику навестить вас завтра; завтра с утра я и ваши мужья отправляемся на охоту. Мы надеемся, что за время нашего отсутствия больше ничего неожиданного не случится.

Он погнал Маргариту к выходу, словно овечку; в последний раз оглянувшись, она бросила на Жанну умоляющий взгляд и указала глазами в мою сторону.

= Вот так так… - многозначительно проговорила Жанна, когда они с Бланкой остались одни. – Ну и Маргарита.

Она быстро пересекла гостиную и откинула гобелен, едва не сшибив меня с ног.

= Ты об этом знал? – Скрестив руки на груди, она смотрела на меня как на злостного заговорщика.

= Ни в коем случае, - мне даже не пришлось притворяться обиженным и рассерженным – вопрос Жанны вызвал во мне оба эти чувства. – Ее высочество не пожелала сообщать это никому, кроме короля. И то после того, как он припер ее к стенке.

Бланка подошла ко мне; ее глаза были полны сочувствия.

= Не нападай на него, Жанна, он, видимо, и впрямь ничего не знал…

Графиня Пуатье махнула рукой и прошлась по гостиной.

= Не в этом дело, - негромко проговорила она, качая головой. – Мы, конечно, обе уговаривали Маргариту не медлить с этим, - она взглянула на меня. - А вот мне только сейчас, пока мы тут столь плодотворно беседовали с королем, пришло в голову: ну и заварили же мы кашу, друзья мои…

Вид у нее был настолько растерянный, что я сказал первое, что мне пришло в голову:

= А при чем здесь я? Вполне возможно, что она ждет ребенка от Людовика!

Я сказал это и сам остолбенел. Обе графини разом повернулись ко мне. На их лицах было такое изумленное и облегченное выражение, что у меня упало сердце.

 

 

 

И в самом деле, - размышлял я, возвращаясь к себе, - почему я решил, что это обязательно мой ребенок? Мечтал? Ну и что, что мечтал! С самой весны Людовик вхож к ней так же, как и я…

От этих мыслей мне хотелось грызть собственные руки. Фраза, которую я ни с того ни с сего брякнул в гостях у графини Пуатье, жгла мне грудь и не давала дышать. Эта неожиданная мысль была проста и ужасна в своей логике.

Заперевшись на засов, я принялся мерить шагами комнату. Вот в чем причина ее странного поведения, ее слез, ее внезапной нежности и столь же внезапной злости… И как я не понял этого раньше? Когда же это случилось? Может быть, это поможет мне определить, кто из нас – я или Людовик – дождался такой удачи?..

Я принялся вспоминать прошедшие месяцы, ища зацепку, но с тех пор, как мы стали близки, Маргарита вообще сильно изменилась. Было бессмысленно высчитывать какие-то сроки, опираясь только на ее порывистый характер, - тем более, что я не очень-то в этом соображал.

Попытавшись взять себя в руки, я улегся на постель не раздеваясь, поверх покрывала. У меня был один выход: забыть обиду и спокойно расспросить Маргариту обо всем. Я был уверен, что она обязательно скажет мне правду и решит сделать это завтра же: ведь она не знала, что я все слышал.

 

 

Еще одно окно, плотно забранное ставнями, не спало в Париже в ту ночь. Реми и Камилла сидели у тлеющего камина.

= Я беспокоюсь за Маргариту, - негромко говорил Реми. – Все это очень опасно и ненадежно…

= Зато у Маргариты теперь будет ребенок, - в глаза Камиллы плясал огонек торжества.

= Это ребенок Филиппа?

= Вне сомнений.

Реми выпрямился в кресле и с ужасом посмотрел на Камиллу:

= Но если он будет похож на Филиппа!

= Филипп блондин, - отмахнулась ведьма, - и Людовик тоже. Тем более, что порода Маргариты все равно сильнее…

Реми поднялся и нервно прошелся по комнате. В ликовании Камиллы было что-то пугающе мрачное и предвещавшее беду.

= Это ужасно, - с горечью прошептал он. – Ты говоришь о ней как… как о породистой суке.

Он подошел к Камилле и, вытащив ее из кресла, с силой сжал ее локти:

= Смотри мне в глаза. Какая у тебя цель? Что хочешь ты от Маргариты?!

Молодая ведьма молча высвободилась и, плотнее запахнувшись в шаль, подошла к окну. Тронула ставень, вдохнула ночной воздух.

= Капетинги больны, - ее медленный негромкий голос звучал зловеще и словно издалека. – Капетинги источены червями, и имя этим червям – гордыня, бессердечие и разврат. Капетинги должны сгинуть.

Воздух за спиной Камиллы сгустился; запахло кровью. Реми почувствовал, как у него холодеют ноги. Он подошел к буфету, скрипнул дверцей и, налив себе вина, залпом выпил его.

= При чем здесь Маргарита? – Сипло прошептал он, поморщившись – вино было старое.

= Маргарита… - С нежностью произнесла Камилла, словно пробуя это имя на вкус, как лакомство.

Реми передернуло. Опершись на каминную полку, он со злостью смотрел на силуэт Камиллы в квадрате окна.

= Она должна надеть корону Франции, - гулко и отчетливо, словно впечатывая эти слова во мрак, проговорила Камилла. – Она передаст ее своему ребенку. Ребенок Маргариты и Филиппа – уже наполовину не Капетинг – вырвет лилию из рук чистокровных Капетингов. И они сгинут все… И только когда умрет последний Капетинг, над Францией встанет заря. Это имя останется только в памяти людей, и оно будет внушать не почтение - а лишь волнение и печаль…

Звездный шатер над Парижем, тронутый тонкими дымками просыпавшихся пекарен, медленно кружась, прислушивался к голосу Камиллы. Страшный план ведьмы удастся, но не так, как задумала женщина, долгие годы таившая в очерствевшем сердце горечь и месть.

Чиркая по небу тонкими иголочками, летели мимо окна Маргариты в сад очень ранние в этом году падающие звезды. Быстро рос в чреве молодой королевы плод, который станет яблоком раздора для последних Капетингов и погубит их навеки. А пока все яблоки спокойно наливались на тонких ветвях, и большой месяц ласкал их своими зелеными лучами.

А наутро, как и обещал король, ее навестили лекарь и придворная повитуха; осмотрев молодую королеву, они пришли к выводу, что ее надежды свершились. Ребенок должен был появиться в феврале будущего года.

 

 

Глава 25

 

В

идимо, Филипп плохо знал свою Маргариту. Ни назавтра, ни послезавтра она не собиралась говорить ему ни слова.

Король и его сыновья все не возвращались с охоты, и Филиппу совершенно нечего было делать. Он несколько часов прождал в прихожей Маргариты, когда она решит впустить его, а когда ему это надоело, то, полный невеселых мыслей, он отправился восвояси.

Но и Реми стал каким-то чужим и замкнутым. Он скупо поддерживал разговор о Маргарите; прогулка верхом по окрестностям Парижа не принесла Филиппу желанного облегчения.

Раздраженный и уставший от переживаний, Филипп вернулся к Маргарите. В надежде увидеть ее он удалил рыцаря, дежурившего в эту ночь, и сам принял дежурство. Он был обижен на свою королеву, но не мог справиться с беспокойством – что сказал ей медик, как она себя чувствует и не требуется ли ей его помощь. Несмотря на горечь от ее молчания, на ее капризы и непонятные поступки, Филипп чувствовал себя ответственным за нее, и страх его с прошлой ночи возрос безмерно. Наверное, если бы Маргарита на его глазах превратилась в чудовище, он любил бы ее даже тогда.

Маргарита, сидевшая в глубоком кресле, удивленно вскинула ресницы, встретив Филиппа вечером, когда он вошел к ней с докладом.

= Вы же только что дежурили у меня, мессир, - ровным голосом проговорила она, покосившись на долговязую Анну д’Арманьяк, помогавшую ей мотать пряжу. – Вы считаете, что ваше здоровье позволяет вам выдерживать столь плотный распорядок?

= Ваше высочество, - поклонился Филипп, пристально глядя на нее. – Мои услуги не нужны нынче его высочеству, и я счел возможным для себя послужить вам.

= Что ж, спасибо, мессир, - помедлив проговорила королева и отвернулась.

= Сочту за честь, мадам, - негромко произнес Филипп, поклонившись. – Мой меч и моя рука всегда к вашим услугам.

В его голосе сквозили такие печальные и упрекающие нотки, что Маргарита бросила на него быстрый взгляд.

= Анна, - обратилась она к фрейлине, заталкивая клубок в корзинку и протягивая ей. – У меня уже руки чешутся от этой пряжи, перемотайте ее с Лидией, хорошо?

Она потрясла руками, потерла ладони друг о друга и встала с кресла. Фрейлина тоже вскочила и, поклонившись госпоже, удалилась в смежную комнату. Маргарита накинула шаль и, подойдя к окну, выглянула в темнеющий сад.

Филипп сделал шаг к ней; предупреждающе взмахнув рукой, Маргарита взяла со столика законченную утром вышивку.

= Вот, - она властно поманила его к себе. – Это заготовка для подушки; я вышивала ее для Жанны. Я прошу вас отнести этот подарок Жанне до того, как заступите на дежурство.

Филипп взял в руки плотную ткань; шелк вышивки цеплялся за пальцы. Он попытался успеть поймать ладонь Маргариты, но она, отдернув руки, быстро спрятала их в рукава и снова повернулась к окну. Оглядевшись, молодой рыцарь приблизился к ней и, делая вид, что разглядывает вышивку, тихо проговорил:

= Почему ты скрываешься от меня?

= Филипп, я не могу встречаться с тобой каждый день, - тихо, но резко ответила она. – Ступай.

= Ты обещала объяснить…

По лицу Маргариты пролетела недовольная гримаса; она потерлась щекой о собственное плечо, завернутое в шаль. Ей хотелось поскорее избавиться от него, но Филипп с упрямой решимостью, которая была так ей знакома, не двигался с места.

= Ну хорошо, - утомленно проговорила она. – Завтра в саду; мне нужно будет набрать вишен для варенья. А теперь, - она повернула к нему полное мольбы лицо и даже тихонько толкнула его. – Ступай, ступай отсюда.

Он удалился, все еще озабоченный. Из соседней комнаты вышла Анна и сочувственно поглядела вслед молодому рыцарю.

= Ты хочешь что-то сказать, Анна? – Резко окликнула ее Маргарита.

Унылое лицо молодой фрейлины было всегда печально; она мучилась своей некрасивостью и искренне сопереживала всем, кто был так же, как и она, обделен физическими достоинствами. К несчастному, по ее мнению, калеке Филиппу Готье д’Оне она питала особое расположение и покровительствовала ему. Ей казалось, что Маргарита терпит его присутствие только лишь из благодарности за давнюю услугу, и что вид хромого рыцаря тяготит бессердечную королеву. Вот и сейчас ее сжигало праведное нетерпение броситься на его защиту.

= Да, мадам, - охотно отозвалась она. – Мне кажется, что вы не правы в том, как относитесь к этому молодому рыцарю.

= К Филиппу?! – Маргарита с нервным смешком подняла брови. – И ты… Тебе кажется, что я с ним слишком резка?

= Да, мадам, - тихо, но уверенно произнесла Анна. – Он ведь не виноват в том, что его сложение не так грациозно, как могло бы быть, но вы его не выносите. Он вам противен…

= Ты считаешь, что причина в этом – то есть в моей жестокости? – Маргарита крепко вцепилась ногтями в собственные плечи под платком, чтобы не расхохотаться – так трогательно выглядела эта искренняя забота.

Глядя на ее полные смеха глаза, фрейлина тяжко вздохнула и покачала головой; ее лицо стало еще печальнее.

= Я считаю, что вы неправы, мадам, - еле слышно проговорила она. – Мессир д’Оне преданно служит вам и готов ради вас на все, - а вы так пренебрежительны к нему и несправедливы. Не только я заметила – все, что он делает, заранее не нравится вам.

= Так под моей крышей создано целое общество покровителей моего конюшего? – Медленно проговорила Маргарита, от всей души боясь, что голос ее предательски дрогнет, и уважение по крайней мере одной фрейлины к ней окажется под вопросом.

= Я хочу, - прошептала Анна, - попросить вас…

= Не придираться к нему?

Фрейлина кивнула, не смея поднять смущенных глаз.

= Хорошо. Завтра утром я собираюсь варить варенье в саду. Передайте вашему обожаемому мессиру Готье д’Оне, как только его дежурство окончится, чтобы он вынес все необходимые принадлежности в беседку – туда, где вишни – и ждал меня там. Надеюсь, это удовлетворит ваш взыскательный вкус?

Покрасневшая фрейлина присела в глубоком поклоне и поцеловала руку молодой королевы. Затем она убежала на зов дежурной дамы, а Маргарита отправилась к себе в спальню, и плечи ее тряслись.

= Поделом вам, - глубокомысленно заметила Лидия, раздевая госпожу на ночь. – Вы и впрямь слишком уж плохо стали к нему относиться. Понятно, что все это для отвода глаз, но раньше вы так не вели себя с ним, и многим эта перемена непонятна. Вспомните, еще каких-то пару месяцев назад он мог войти к вам без доклада; теперь же вы словно нарочно издеваетесь над ним, заставляя ваших дам применять к нему самые строгие меры, как будто он – обычный придворный, а не ваш доверенный слуга. Вот они и судачат там про себя – чем таким серьезным провинился несчастный рыцарь… Ах, ваше высочество! Даже тот урок, который преподал вам в прошлый раз граф Пуатье, не пошел вам на пользу!

Перестав смеяться и улегшись в постель, Маргарита задумалась над словами горничной. Наверное, она и правда чересчур увлеклась игрой в прятки; к тому же эти резкие смены жестокости и нежности наверняка мучают Филиппа… И кроме прочего, именно сейчас, как никогда, она должна быть предельно осторожной. Надо сделать вид, что красавец конюший снова заслужил ее доверие, и начать нужно прямо завтра. Успокоив таким образом свою совесть, Маргарита крепко заснула.

 

 

Утро стояло такое свежее, словно весь мир умылся за ночь родниковой водой. Блестели камни, сияли чистотой стены домов и черепичные крыши; сверкал каждый листочек в саду. На траве лежали четкие синие тени, а созревшие вишни горели подобно нанизанным на ветки драгоценным гранатовым бусинам.

Филипп стоял на лесенке, прислоненной к полированному стволу вишни, и снимал ягоды, бросая их в корзинку, которую держала на вытянутых руках Анна д’Арманьяк. Некрасивое лицо фрейлины сияло, - она была весьма довольна собой, что осмелилась вступиться за него перед королевой, не побоявшись ее вспыльчивого нрава. Неподдельное счастье, написанное на лице молодого рыцаря, с лихвой вознаграждало ее за риск.

Он и вправду был счастлив этим утром. Маргарита, такая домашняя и родная в своем легком платье из абрикосового китайского шелка, льнущего к телу, хлопотала в беседке, и он мог видеть ее, повернув голову. Она выглядела здоровой и беспечной; только легкое торжественно-печальное мерцание на дне глаз выдавало ее состояние тем, кто об этом знал. Тонкие рукава, словно крылья, откинутые с локтей, обнажали ее смуглые руки; солнечные лучи, проникнув сквозь узоры листьев, весело вспыхивали на коже, в волосах, в ласковых глазах цвета темной вишни. Маргарита и вправду была оживленной и радостной, так как любила такие дни: варка варенья и аромат горячих ягод возвращали ее в детство. Вокруг суетились фрейлины, отмеривая сахар, поднося воду в кувшинах и перебирая вишни; вокруг беседки царила праздничная суматоха, и все, участвовавшие в процессе, были заодно и понимали друг друга с полуслова.

Заглядевшись на Маргариту, Филипп бросил очередную горсть ягод в корзину, но они рассыпались по траве. Наполненная до предела корзина стояла уже у ног Анны; виновато улыбаясь, она показывала ему свои тонкие вздрагивавшие от усилий руки. Филипп ответил ей дружеской улыбкой и, спрыгнув, собрал ягоды. Подхватив корзину, он понес ее в беседку.

Маргарита сидела на скамеечке; беседка облекала ее листвой, как маленькая зеленая комнатка. Перед ней тихонько и по-домашнему гудел тигелек; в стоящем на треноге медном тазу плавился сахарный сироп, над ним суетились пчелы. Другой таз стоял сбоку у ног Маргариты и был наполнен водой, в которой хвостиками вниз плавали вишни. Молодая королева болтала в воде ладонью, создавая ощущение прохлады.

Филипп поставил корзину с вишнями в очередь возле тазика с водой. Маргарита подняла голову и, вытирая кончиком косынки низко открытую грудь, улыбнулась ему:

= Не правда ли, сегодня жарко? Нужно было встать еще раньше… - Она зевнула.

= Хорошо, что мухи еще спят, - пошутил Филипп.

= Вы правы, - серьезно проговорила Маргарита, поглядев на фрейлин, перебиравших ягоды по другую сторону от тигеля под присмотром Лидии.

Девушки были пока еще бодры и поэтому воспринимали трудоемкий процесс варки варенья как веселое развлечение, выгнавшее их на целый день в сад. Сейчас они хихикали над рассказом Натали де Брессон, - красавица вечно была полна сплетен и небылиц.

Маргарита жестом подозвала Лидию.

= Последи за сиропом, - она потерла поясницу. – Мне нужно пройтись.

Филипп с готовностью подставил ей руку, и она, поднявшись, тяжело оперлась на нее. Он слышал о том, что женщины могут плохо переносить именно первые месяцы, и старался поддержать ее. Выходя с Маргаритой из беседки, он чувствовал, как внутри него все поет в предвкушении чуда, которое непременно подарит ему разговор с Маргаритой…

Она повела его в гущу деревьев, делая вид, что выбирает нужное – сорта были посажены в саду вразнобой. Удалившись на достаточное расстояние от беседки и бегавших вокруг девушек, она прислонилась спиной к гладкому стволу. Филипп облокотился на развилку того же ствола и в ожидании посмотрел Маргарите в лицо. Из-за деревьев доносился приглушенный щебет голосов; всюду гудели пчелы.

= Я жду, Филипп, - она подняла на него глаза. Всегда, когда она смотрела на него так – ласково и издалека – Филиппу казалось, что она гораздо старшее и мудрее его, и он пугался.

= Ты - ждешь? – Растерялся молодой рыцарь.

= Ну да. Ведь это ты настаивал на свидании, ты получил его. Ты хотел что-то мне сообщить?

Филиппу внезапно стало жарко; противная тоска заскрежетала в груди.

= А ты сама ничего не хочешь сообщить мне? – Упавшим голосом прошептал он.

Она пожала плечами:

= А что я могу тебе сообщить?

Она смотрела на него ясно, чуть приподняв брови, и удивление ее казалось до того искренним, что жгучая обида захлестнула его сердце.

= Я все слышал тогда у Жанны, - отвернувшись, проговорил он еле слышно. – Все, что ты говорила тогда королю.

Наградой ему был легкий вздох. Маргарита сжала руки на груди, помяла пальцы.

= Ну, значит, тебе и впрямь есть что мне сказать, - негромко проговорила она, помолчав.

Ее надменность оказалась последней каплей, ослепившей Филиппа и прорвавшей плотину его терпения.

= Ты обманула меня, - с горечью проговорил он. – И поэтому молчала. Ты обманывала меня все это время. Это твои драгоценные сестры посоветовали тебе воспользоваться мной? Что, более здоровых мужчин при дворе не нашлось?..

Он выговаривал жестокие слова, не замечая, что она бледнеет.

= Что ты такое говоришь, Филипп?!.. – В ее голосе зазвучали слезы.

Ее глаза смотрели на него умоляюще, руки, ища спасения, цеплялись за ствол старой вишни, - но Филиппу было все равно. Гордость и ревность несли его дальше.

= Или все-таки это Людовик так отличился? – Его лицо было искажено; глаза метали в сжавшуюся Маргариту холодный огонь. – Или ты уже сама не знаешь?! И поэтому боишься признаться мне в том, о чем судачит сейчас, наверное, весь двор!.. А я так мечтал о той минуте, когда ты скажешь мне те самые слова, что сказала королю!

Она всхлипнула и закрыла лицо руками; он безжалостно оторвал ее ладони, заставив опустить их. Стараясь не смотреть на его страшное лицо, Маргарита подняла глаза к небу. Никогда она не видела Филиппа таким – поддавшимся необузданной ярости, и сейчас ее сковывал ужас.

= Значит, ты просто использовала меня, - повторил он. - Как ты могла поступить так со мной, Маргарита? – Его голос дрогнул и сорвался. – Ведь я обожал тебя.

Он некоторое время смотрел на нее, сжав губы, словно пытался покрепче запомнить, потом повернулся и, резко оттолкнувшись рукой от ствола, пошел прочь.

Маргарита, у которой вот уже полчаса нарастала тянущая боль в пояснице, почувствовала, как у нее слабеют колени, - словно вся жизнь уходила от нее вместе с Филиппом по заросшей дорожке сада.

= Филипп, - негромко позвала она, но не услышала своего голоса.

Рука скользнула по стволу вишни, и Маргарита медленно опустилась в траву, со страхом чувствуя, что не сможет подняться. Все тело быстро наливалось свинцом, а она осталась одна.

= Филипп!.. – Хрипло выкрикнула она.

Он обернулся и посмотрел на нее с презрительной иронией.

= Притворщица, - услышала Маргарита его горький ядовитый шепот.

Она опустила голову, словно желая спрятаться от несправедливости; сквозь слезы вдруг увидела расплывающееся на юбке темное пятно. Ледяная рука схватила Маргариту за сердце; голова ее качнулась, и молодая королева уже не увидела, как Филипп, побледнев и прыжком преодолев расстояние, упал рядом с ней на колени.

Он исступленно целовал ее холодные руки, шептал покаянные слова. Отчаяние вернуло ему способность соображать, и он завыл от стыда. Что же он наделал! Она никогда, никогда не простит его!..

Филипп подхватил обмякшее тело на руки и рывком поднялся. Увидев на абрикосовом шелке кровь, он покачнулся, выкрикнул хрипло:

= Лидия!

Звук его голоса был так страшен, что веселье в саду замерло в один миг. Фрейлины оцепенели, увидев выходящего из-за деревьев Филиппа с бездыханной ношей на руках. Лидия бросилась к нему, заглянула в прильнувшее к плечу рыцаря бледное лицо с синими тенями от ресниц.

= Она… дышит? – Одними губами проговорила горничная.

Филипп кивнул. Лидия еще что-то хотела ему сказать, но споткнулась о безумие, бившееся в его глазах. Она тронула его за плечо:

= Пойдемте.

Он внес Маргариту в Наваррское крыло через выходивший прямо в сад черный вход, предназначавшийся для прачек. Лидия бежала впереди, указывая путь по узким винтовым лестницам. Филипп никогда здесь не бывал, но ему некогда было озираться. Они прошли два марша, и на одной из маленьких лестничных площадок Лидия толкнула узкую дверцу. С удивлением молодой рыцарь обнаружил, что они находятся в крошечном круглом будуаре, отделенном от остальных помещений толстым ковром. Там стояла кушетка, низенький комод, из открытого ящика которого свисала пряжа; свет проникал в узенькое оконце.

= Где мы? – Не удержавшись, шепнул Филипп.

= В моей комнате, - Лидия отвернула угол ковра, и взору изумленного Филиппа предстала знакомая пропитанная ароматом жасмина и вербены спальня.

Служанка подтолкнула его к кровати.

Филипп осторожно, как величайшую драгоценность, положил свою ношу на постель, стараясь не дышать; он точно боялся, что Маргарита рассыплется от малейшего толчка. Ее тело все еще было безжизненно; как уснувшая бабочка, лежала она на шелковом покрывале, и только сквознячок шевелил пушистые волосы, рассыпанные по подушке.

Лидия, сев на край постели, принялась с силой шлепать ладонями по щекам Маргариты. Голова молодой королевы качнулась, ресницы вздрогнули, но она не пошевелилась.

= Что стряслось? – Громким шепотом спросила Лидия у Филиппа.

Рыцарь, стоявший на коленях на верхней ступеньке кровати и с горьким отчаянием сжимавший ледяную ладонь Маргариты, покачал головой.

= Мы ссорились, она потеряла сознание. А потом я увидел вот это… - Потемневшими от боли глазами он указал на пятно на юбке.

Лидия быстро приподняла край юбки, побледнела и выпрямилась.

= В том шкафчике – бутыль с яблочным уксусом, - отрывисто бросила она. - Принесите ее и еще полотенце, и бегите за лекарем.

Филипп быстрым шагом прошел сквозь апартаменты, напугав старуху Комменж, которая проводила его выпученными глазами. Всполошенный паж, изумленный так же, как и дама, неожиданным появлением молодого рыцаря из внутренних покоев королевы, распахнул перед ним двери.

Придворный медик долго не выходил из спальни Маргариты; Филипп, по обыкновению ходивший взад-вперед по галерее, то предавался мрачному отчаянию, то грыз от нетерпения костяшки пальцев. Обмирая от предчувствий, он думал только об одном: если и впрямь случилась беда - простит ли она его когда-нибудь. Воображение его рисовало картины одну страшнее другой…

Наконец скрипнула дверь; толстяк с чемоданчиком показался на пороге прихожей. Выпускавший его Колен де Монморанси дружески улыбнулся Филиппу.

= Как она? – Не соображая, что он делает, молодой рыцарь кинулся к медику.

Старичок остановился и посмотрел на Филиппа.

= Все в порядке, - удивленно проговорил он. – То, что случилось с ее высочеством, случается с женщинами нередко. Повода для беспокойства нет.

= Спасибо, - с чувством проговорил Филипп и, поклонившись медику, вошел в остававшуюся открытой дверь.

= Она зовет тебя, - сообщил ему Колен. – Сказала, что, если бы не ты, стряслась бы беда. Так и доктор подтвердил.

Комменж милостиво кивнула Филиппу; но он даже не заметил ее, быстро направляясь в спальню.

 

 

Маргарита лежала под тонким одеялом, затканным лилиями; только голова ее и плечи были чуть приподняты с помощью высоких подушек. Из-под белоснежного чепца на ее грудь падали косы, обрамляя осунувшееся бледное лицо. Даже рука, протянутая для поцелуя, была какой-то прозрачной.

Рядом хлопотала Лидия, перебирая склянки в шкафчике. Филипп приблизился к кровати на негнущихся ногах, в любую секунду ожидая услышать ее голос, который (он был в этом уверен!) безжалостно произнесет приговор.

Но, когда Маргарита заговорила, голос ее звучал тихо и ласково.

= Подойди, чего же ты стоишь?..

Упав на колени на ступенях кровати, Филипп бережно, словно хрустальную, взял в руки ее ладонь и поднес к своим губам. На секунду ему показалось, что он прощен, но он тут же отогнал эту безумную мысль. Он хотел спросить ее о самочувствии, но боялся причинить ей боль.

Молодая королева молчала, глядя из-под полуопущенных ресниц на его склоненную голову. Вся его застывшая фигура выражала покорность; он готов был безропотно снести от нее все. Ей показалось, что он уже с лихвой наказан тем страхом, который испытал; но ей нужно было убедиться в этом.

= Чего же ты ждал от меня сегодня? – Проговорила она все тем же тихим и печальным голосом.

Он покаянно молчал, покрывая ее ладонь поцелуями, боясь, что Маргарита передумает и отберет ее.

= Что я могла сказать тебе еще, помимо того, что ты уже знал? Чего ты ждал, Филипп?..

= Я надеялся, - хрипло и запинаясь проговорил он, все еще не смея поднять глаз. – Надеялся, что ты скажешь мне…

Он замолчал, страшась обидеть ее нечаянным словом. Маргарита некоторое время смотрела на верхушки деревьев в окне.

= Я понимаю, что ты хотел знать, - проговорила она наконец. – Не думаю, что ты когда-нибудь узнаешь это.

Он вздрогнул и поднял голову. На его лице было написано такое искреннее страдание, что сердце Маргариты сжалось.

= Я не прошу пощады, - прошептал он. – Тем словам, что я произнес сегодня, прощения нет.

И он снова опустил глаза.

= Я была неправа, Филипп, – вдруг сказала она. – Я должна была больше доверять тебе. Просто, - она натянуто улыбнулась, - мне было страшно сознавать, что это правда. Я хотела убедиться, и вот получилось так, что ты узнал об этом не так, как было надо. Но большего я тебе не могу сказать – и не из мести, как ты подумал.

Он потер глаза ладонью, потом снова взглянул на Маргариту.

= Как ты себя чувствуешь?

Она снова улыбнулась, склонила головку к плечу:

= Хорошо. Уже хорошо. Мне совестно, что я так испугалась, что потеряла сознание. Доктор сказал, это бывает. И еще сказал, что если я несколько дней не буду двигаться, то опасность минует.

= Значит, опасность все же есть?!

= Все хорошо, Филипп. Я буду слушаться доктора. – Она помолчала, потом прищурила в улыбке глаза. – Другого такого случая, боюсь, уже не представится…

Невинная фраза Маргариты обожгла молодого рыцаря, и он перевел дыхание. Он вдруг с устрашающей ясностью осознал всю тяжесть того, что натворил. Стараясь забыть об этом, Филипп снова взял ее дрожащие пальцы, нежно погладил их.

= И все-таки, - тихо спросил он, - все-таки, ты когда-нибудь скажешь мне то, что я хотел бы знать?

Она помолчала, стараясь проглотить застрявший в горле комок.

= Наверно, нет. Пусть это останется со мной – только со мной, Филипп.

В ее глазах, затуманенных слезами, билась пронзительная мольба о понимании. Филипп попытался улыбнуться ей, но не смог.

= Хорошо, - еле слышно проговорил он. – Пусть будет так, как ты решила.

Он сжал в ладонях ее одеяло, свисавшее с кровати, и уткнулся в него лицом. Маргарита смотрела на его сжавшиеся плечи и думала, что ей нужна не эта печальная покорность. Она ждала от него понимания, но он, видимо так и не понял. Маргарита вздохнула. Значит, это и в самом деле только ее крест. Она взглянула на Лидию. Та смотрела на нее, прижав ладони к груди, беззвучно умоляя простить его.

= Филипп, - позвала Маргарита.

Он вздрогнул всем телом и поднял голову. В его глазах застыло выражение, какое бывает у собаки, когда хозяин заносит над нею плеть.

= Не гони меня, - прошептал он; он изо всех сил хмурил брови, но глаза его все же наполнялись слезами. – Назначь мне любое наказание, но не лишай счастья видеть тебя хоть изредка. Пожалуйста…

Его голос сорвался; смаргивая непокорные слезы, он пристально смотрел ей в глаза, ожидая приговора.

Она покачала головой.

= Я сама виновата, Филипп, что заставила тебя сказать все то, что ты сказал. (Он тихонько застонал, сжав зубы.) Мне не за что прощать тебя.

Он не мог в это поверить. Неужели она не станет бранить его, не запретит навек переступать порог ее покоев?!

= Ты мне очень нужен, Филипп, - прошептала Маргарита, и по щекам ее покатились слезы. – Ты жестоко обидел меня, но я не смогу прогнать тебя прочь.

Вскрикнув, Филипп обхватил руками ее колени, припал к ним лицом. Дрожащие руки Маргариты гладили его плечи и волосы, он ловил их губами.

«Пойду в собор Богоматери», - думал он. – «И поставлю Деве Марии самую толстую свечу, какую только найду».

 

 

Глава 26

 

К

обеду весь двор знал о том, как отличился молодой рыцарь, не побоявшийся на руках принести потерявшую сознание королеву в ее покои и тем самым спасший ее и будущего ребенка. Вернувшись с охоты, его величество первым делом навестил Маргариту в компании сыновей; он уже прослышал о происшествии и хотел узнать подробности из уст самой королевы, а также убедиться, что опасность миновала.

Пробыв у нее несколько минут, Филипп Красивый удалился; сыновья, кроме Людовика, тоже отправились по своим делам. Король Наваррский остался возле жены; он не скрывал своей радости и гордости.

Усевшись в кресло возле кровати, молодой король принялся с жаром рассказывать об охоте. На что они охотились, для Маргариты осталось тайной; но, изо всех сил желая развлечь ее, Людовик так живо и в лицах показывал, как Бувилль упал в ручей, что она весело смеялась.

Людовик был воодушевлен; мало того, что жена, кажется, всерьез собралась жить с ним дружно, так еще и отец в честь такого события пожаловал ему только что отремонтированный замок в Венсене. Скоро они смогут отправиться туда; там очень свежий воздух, и если Маргарита захочет, они останутся там вплоть до рождения наследника…

Если бы Маргарита могла, она бы бросилась на шею своему царственному супругу. Людовик пообещал, что они возьмут с собой весь малый двор, чтобы ей не пришлось скучать; только у него тоже есть маленькое пожелание.

= Я бы… посоветовал тебе взять с собой Эделину, - взгляд Людовика был совершенно бесхитростен. – Она… Тебе будет с ней очень удобно. Она хорошая кастелянша.

= Конечно! – Просияла Маргарита, чем снова несказанно удивила Людовика.

Очень довольный собой, молодой король откланялся – ему не терпелось рассказать всем, что, как только Маргарита немного поправится, они переедут в Венсен.

 

 

Филипп сдержал обещание, данное самому себе. В этот же день он отправился в Собор Богоматери. Обычно Филипп прекрасно обходился церковью Сент-Шапель, находившейся среди архитектурного ансамбля Сите и поражавшей взор своими восхитительными витражами, создававшими волшебное освещение; однако серьезность момента требовала чего-то более огромного и значимого.

Белый, сравнительно недавно построенный собор сверкал на фоне ясного июльского неба. Только что закончилась служба; последние прихожане расходились кучками и разъезжались, торопясь покинуть знойную мостовую перед собором, и Филипп был этому рад. Он не особенно любил проповеди и предпочитал общаться с Господом Богом наедине, ощущая, как вибрирует вокруг него наполненная благодатью тишина.

На пустеющих ступеньках толкались нищие; богато одетый вельможа в костюме придворного сразу же привлек их внимание. Тыча в лицо культями, обнажая под лохмотьями гноящиеся рубцы, протягивая на вытянутых руках орущих золотушных младенцев, толпа попрошаек ринулась к нему. Филипп не выносил, когда оборванцы прикасались к его одежде; чтобы пройти, он наугад выхватил из поясного кошеля горсть монет и бросил их через плечо. Нищие тут же сбились в галдящую кучу и оставили его в покое.

Филипп вошел под высокую арку входа, и прохладная синь, упавшая на него на смену полуденному зною, на миг ослепила молодого рыцаря. Приморгавшись к полумраку, Филипп подошел к монашке, торговавшей свечами и, выбрав самую огромную, направился к правому приделу, туда, где помещалась большая статуя Богородицы.

Он преклонил колени на обитую бархатом приступочку и закрыл глаза. Перед его мысленным взором пронеслись все годы, проведенные рядом с Маргаритой. Вот он видел ее диковатой девочкой, скользившей по Дижонскому замку, как тень, вот перед ним вставали ее полные страдания и заботы глаза, которые он видел сквозь кровавый туман невыносимой боли. Вот она об руку с Людовиком выходит из Реймсского собора и роняет лилию (засушенный цветок, на котором остался след ее каблучка, Филипп хранил по сей день в маленькой шкатулке за аналоем)… Вспомнив сверкающий алмазами венец в собственных руках, Филипп улыбнулся: вот бы кто сказал ему, какие события воспоследуют за этим знаменательным днем, когда он коснулся короны, упавшей с головы чужой невесты…

А потом перед глазами потянулись вереницы дней и месяцев – первые шаги молодой королевы по Лувру в те дни, когда Филипп Готье д’Оне стремительно становился для нее единственным человеком, знавшим все ее секреты и потому способный утешить и вовремя прийти на помощь… Филипп подавил тяжелый вздох. Знай он тогда, что это и были самые счастливые дни в его жизни! Именно в те дни они были близки, как никогда ни до, ни после.

Да, то, что происходит сейчас, близостью не назовешь, и Филипп прекрасно осознавал это. Мучительная, утомительная страсть, приносящая ежедневно то горькое разочарование, то немыслимое блаженство, - разве можно назвать это любовью? Что будет дальше? Как могут два человека выдержать такое напряжение на протяжении долгих лет без надежды на какой-то неожиданный поворот?! Молодой рыцарь тяжело пережил последние сутки и понимал, что романтике, придававшей особый вкус любви, рано или поздно настанет конец. Отношения такого рода хороши, пока не возникает самая обыкновенная усталость; что последует за нею, Филипп не знал и боялся даже предполагать.

Однако все эти невеселые думы пока только прошли по его сознанию мелкой рябью, не сильно взбудоражив его. В эти дни Филипп твердо знал, что ради Маргариты вынесет все, что ни преподнесет ему судьба. Она была для него средоточием мира, его Прекрасной Дамой, его обретенной и выстраданной любовью; каждая капелька его крови принадлежала ей. Любая трудность, опасность, бесконечное ожидание и мимолетные свидания, капризы и высокомерная холодность, - все это было ничто по сравнению с ужасом разлуки с Маргаритой. Он был уверен, что будет обожать ее даже на краю могилы; и уверенность эта была для него не просто высокопарным помыслом. Он просто это знал, и все.

Погоня за счастьем всегда слаще, чем обретенное счастье, - теперь Филипп знал это наверняка. Но даже такое горькое счастье он не променял бы ни на что.

И он молился, не вспоминая ни одной молитвы, - он просто вел бесконечный разговор с Богородицей, все слова в котором были преисполнены благодарности за все муки и радости, которые он уже перенес и которые еще ждут его впереди. Он горячо благодарил Деву Марию за то, что сегодняшний день не принес беды; а о том, что будет завтра, он будет молиться после…

Больше двух часов молодой рыцарь провел на коленях, не чувствуя, как горячий воск капает на его скрещенные на груди ладони. Когда думы кончились и слезы высохли, он еще раз горячо поблагодарил свою терпеливую Собеседницу и, тяжело опираясь на скамеечку, поднялся. Больная нога затекла, и Филиппу пришлось некоторое время постоять, прислонившись к мраморной колонне в ожидании, когда наладится кровоток. И неожиданно он напрягся – даже раньше, чем услышал, как раздался за спиной знакомый с детства звук неровных шагов: так ходил припадавший на одну ногу рыцарь Ногаре.

Филипп по привычке выпрямился и, отклеившись от колонны, поклонился учителю, направлявшемуся прямо к нему.

= Ты долго молился, мальчик, - проговорил Ногаре после обмена приветствиями. – Знать, много грехов накопил?

= Вы узнаете об этом прежде меня, - вежливо улыбнулся Филипп. – А пока я просто благодарил Богородицу… За все.

= Я тоже частенько благодарю ее, - черные глаза Ногаре, как всегда, скрывали истинный смысл его слов. – За то, что до сих пор еще жив.

По спине Филиппа пробежал судорожный холодок, но молодой рыцарь отнес это за счет долгого стояния в прохладе собора. Ногаре вел его к выходу.

= Твой сегодняшний поступок, Филипп, достоин похвалы, - проговорил негромко канцлер королевства. – Другой бы растерялся и не знал, что ему делать с упавшей без сознания королевой. Конечно, ты уже имеешь кое-какой опыт общения с мадам Маргаритой в прошлом…

= О да, мессир, - осторожно ответил молодой рыцарь.

= И все же, - Ногаре прищурился, выходя на залитые белым солнцем ступеньки, - готов признать, что у тебя весьма странная манера оказываться всегда в месте, как нельзя лучше подходящем для подвига…

Филипп выдавил простодушную улыбку и пожал плечами. Они подошли к коляске Ногаре, и канцлер, не торопясь влезать в нее, повернулся к нему. Филипп заметил, что даже яркий день не зажег в глазах Ногаре ни единого блика, словно солнечный свет умирал, попадая в них.

= Мой мальчик, тебе говорили, что у тебя очень честные глаза? – Ногаре смотрел, чуть склонив голову набок, и его взгляд, казалось, проникал в самую душу. Он чуть улыбнулся тонкими губами. – Слишком честные, я бы даже сказал…

Он пожал руку Филиппа чуть повыше локтя, и спустя несколько секунд молодой рыцарь стоял уже один на паперти среди горячего воздуха, плавившего раскаленные камни парижской мостовой. Тени, отбрасываемые собором, удлинились; размышляя о том, который сейчас час, Филипп направился к привязанному под сенью деревьев коню. Он старался поскорее забыть о разговоре с Ногаре.

 

 

И все же, почему он не заговорил со мной о своей дочери? – размышлял я, трясясь верхом по жарким улицам. Ногаре вел со мной такой странный разговор… С чего он начал? С грехов?.. У учителя всегда была весьма загадочная манера разговаривать, и с годами это свойство только усилилось, став поистине зловещим.

Я долго провозился на конюшне, обихаживая своего старичка Беовульфа: я не доверял его бестолковым придворным конюхам. Лошади столько не живут, думалось мне, пока я обтирал его лоснящиеся бока, - и все же мой конь выглядел бодрым и полным энергии.

Поднявшись к себе, я увидел картину разрушения: я покинул комнату вчера, когда принял решения заступить на дежурство в покоях Маргариты; скоропостижность этого решения глядела на меня отовсюду. Крышка сундука, где я хранил оружие, была открыта; повседневный костюм висел на ней, подобно флагу, и от него пахло. На столе прокисло вино в кувшине – оно воняло по всей комнате – а вокруг кувшина блестели неаппетитные лужицы. Постель была смята – предпоследнюю ночь я плохо спал.

Я стянул с себя пропитанную потом одежду, - я делал это очень медленно, не особенно спеша приступить к уборке. Я всегда отбрасывал мысль о том, чтобы завести себе пажа – я боялся подпустить чужого человека близко к своим тайнам – но теперь я подумал об этом с сожалением. У одиночества есть и обратная сторона: все приходится делать самому.

Когда я с грохотом опустил крышку сундука, из дальнего угла послышался сдавленный писк. Там было что-то живое. Ринувшись на звук, я обнаружил за креслом мальчонку, спавшего на полу, прислонившись спиной к стене под окном. Шум разбудил его, и теперь, изо всех сил протирая глаза, парнишка испуганно смотрел на меня.

Я попятился и набросил на себя покрывало, валявшееся на постели. Когда я вновь повернулся к незнакомцу, он уже смущенно разминал ноги. На вид ему было лет тринадцать; курносый нос, большие блестящие синие глаза и взлохмаченные волосы выдавали сорванца. Мальчик был хорошо одет и явно начинал чувствовать себя увереннее по мере того, как просыпался.

= Ты как сюда попал? – Я подошел к нему, взял за подбородок.

= Меня привели, - он мотнул головой, высвобождаясь

= Вот как? – Я уселся в кресло. – И кто же, хотел бы я знать?

= Мессир Ногаре.

Я крякнул и почесал в затылке. Мальчик смотрел на меня во все глаза.

= И мессир Ногаре объяснил тебе… э-э-э… суть твоего визита?

= Да, - он важно кивнул. – Он сказал, что теперь я буду служить у вас. И что не пристало такому благородному рыцарю обходиться без пажа.

= Вот радость-то, - я забарабанил пальцами по столешнице. – Ну а тебя-то он где взял?

= А я служил у него в пажах, - охотно поведал мальчик. – Мессир Ногаре сказал мне, что вы – самый доблестный рыцарь при дворе, и что с вами я могу получить звание оруженосца… - Его глаза сверкнули.

= Ну, о доблести моей ты, пожалуй, здесь не очень-то распространяйся…

Я задумчиво смотрел на мальчика. Мне казалось, что я вижу перед собой самого себя или Реми. Сколько ему лет? Тринадцать? А сколько было мне, когда я впервые увидел Маргариту?.. Я вздохнул. Имею ли я право прогнать его?

= Я только что видел мессира Ногаре, - сказал я строго. – И он ничего мне про тебя не сообщил.

Вместо ответа мальчик протянул мне несколько листков пергамента. Это был выписанный почерком Ногаре паспорт, метрика мальчика и рекомендательное письмо, обращенное ко мне. Из письма я узнал, что юный мессир Антуан де Сен-Симон прослужил у Ногаре два года, отличился на ниве фехтования (проверим), понимает лошадей и беден, как церковная мышь. Ногаре просил (!) меня принять участие в судьбе сорванца.

= И что ты умеешь делать, Антуан? – Я поднял глаза над письмом.

= Да все, мессир! – Бойко ответил он.

= Если ты обучался у Ногаре, то наверняка сумеешь прибрать этот хлев.

= Да, мессир.

= И почистить платье.

= Да, мессир.

Я поморщился. Бесконечные «мессиры» действовали мне на нервы.

= Будь так любезен, - обратился я к Антуану. – Используй обращение «мессир» только в тех случаях, когда без него не обойтись.

= Хорошо, - кивнул он.

= Жить будешь здесь, - я взял ширму и отгородил изрядный кусок комнаты за выступом каминной трубы, проходившей от пола до потолка. – Поставишь себе один из этих сундуков, чтобы спать. Вещи есть у тебя?

Он кивнул на маленький узелок, валявшийся в углу.

= Недурно. Ладно, потом что-нибудь подберем. А сейчас я хочу помыться.

= Да, мессир!

Он опрометью ринулся вон из комнаты – как я надеялся, за водой.

Я сел на край кровати. Да, одарил меня мессир Ногаре. Конечно, теперь конец моим уединенным размышлениям за кувшином вина и мечтам, которым я предавался, рисуя профиль Маргариты углем на каминной трубе. Но зато теперь у меня будет помощник, на которого я скину часть повседневных забот… Да, и о паре любопытных глаз тоже не надо забывать. Утешало одно: значит, мессир Ногаре надеется, что из меня выйдет толк, если повесил на меня это лохматое чудо.

 

 

К вечеру в спальню Маргариты снова ворвался Людовик, - но теперь он был зол, как черт. Возбужденно хрустя конфетами, он пожаловался Маргарите на короля. Его величество решительно отверг все мысли о том, что малый двор уедет жить в деревню. Маргарита, размечтавшаяся о свободе, разделяла его чувства.

= Я сама попрошу его величество, - утешила она супруга.

= Правда? – Людовик расплылся в улыбке. – Тебе он не откажет! А ты правда попросишь? Когда?

Лишь когда она в его присутствии начеркала несколько строк Бувиллю и передала письмецо ему, Маргарите удалось избавиться от супруга. Преисполненный мстительных замыслов, Людовик удалился с гордо поднятой головой. Он побаивался отца, но верил во всемогущество Маргариты.

 

 

Спустя какой-то час я, вымытый, побритый и одетый в свежую рубашку, сидел за выскобленным столом и наблюдал в открытое окно, как солнце медленно спускается над крышами Парижа, плавающими в желто-сером пыльном тумане. Погружаясь в эту пыль, светило постепенно приобретало страшноватый красно-бурый оттенок.

Комната моя была прибрана, грязные вещи отнесены в прачечную, постель проветрена и застелена, передо мной лежала лепешка с отбивной и укропом, - и я начинал понимать вкус такой жизни. Я был почти благодарен Ногаре, пославшего ко мне пажа собственной выучки.

Антуан сидел в уголке и, насвистывая, менял обтрепавшийся ремешок на ножнах моего меча. Он выглядел еще более довольным, чем я, и я прекрасно понимал его: годы обучения всегда отравлялись мыслями о том, в какие руки ты попадешь после, что за черт возьмет тебя в услужение… Мне в этом отношении повезло; судя по рожице Антуана, он был того же мнения и о своей судьбе – я явно понравился сорванцу. К тому же я поделился с ним лепешкой и мясом, и жизнь приобрела для мальчика новые краски, - я еще помнил, как кормят в доме Ногаре.

Довольные друг другом, мы сидели так некоторое время; когда над садом пронесся вечерний ветерок, я встал, потянулся и закрыл окно. Краем глаза я увидел, как дернулся Антуан, но я обошелся без него: сам запалил свечи и расставил их по комнате.

= Мессир… А можно задать вам вопрос?

= Задавай, - я взял с полочки над кроватью склянку с мазью и, усевшись на край постели, поставил правую ногу на скамеечку.

Антуан с интересом наблюдал за процедурой.

= А вы правда женитесь на мадемуазель Летиции?

Я поморщился, но сделал вид, что сам причинил себе боль, растирая онемевшую к вечеру ногу. Зачерпнув еще мази, я покосился на пажа.

= А что - она тебе не нравится?

Он посопел, почесал шилом взъерошенный затылок.

= Да нет… Просто вы… простите, вы такой красивый, у вас, наверно, уйма женщин…

= Я еще и богат впридачу, - засмеялся я.

= Да! – С жаром подхватил мальчик. – Так зачем вам жениться на ней, если вы можете выбрать кого угодно!..

= Антуан, - я потянулся за шоссами, и он бросился мне на помощь. – Осторожно, это моя любимая нога… Так вот, Антуан, ответь-ка мне, пожалуйста, смог бы ты сказать все это мессиру Ногаре?

= Нет, - уверенно помотал головой Антуан.

= Вопросы есть?

= Нет, - буркнул он. – И все равно…

= Мне кажется, это не твоего ума дело, Антуан.

= Да, мессир, - вздохнул мальчик.

В дверь постучали. Антуан подпрыгнул и посмотрел на меня. Так как я был уже полностью одет, я кивнул ему, и он кинулся к двери.

Дверь открылась, и из-за плеча попятившегося Антуана я разглядел рыжую шевелюру Колена де Монморанси.

= Ты кто? – Вместо приветствия удивился паж королевы.

= А ты? – Угрожающе ответил мой собственный паж, заслоняя меня.

Колен решительно подвинул его и улыбнулся мне.

= Тебя зовет ее высочество. Филипп, мадам Маргарита в очень хорошем настроении, я бы советовал...

= Как ты обращаешься к моему господину?! – Налетел на него Антуан.

Тот удивленно покосился на моего пажа:

= Новенький? Он у тебя что – бешеный?

Опасаясь потасовки, я развел мальчиков в стороны.

= Познакомьтесь. Колен, это Антуан де Сен-Симон, мой новый паж, его прислал сегодня сам мессир Ногаре. Антуан, это Колен де Монморанси, он уже год служит пажом у мадам Маргариты. Я надеюсь, - с нажимом произнес я, - я ну очень надеюсь, что вы не будете ссориться.

Они пожали друг другу руки: Колен дружески, Антуан – сердито сопя исподлобья.

= Хороший паж, - со знанием дела похвалил его Колен, когда мы шли с ним в апартаменты Маргариты. – Сразу видно, что ради тебя он порвет на части кого угодно.

Однако враждебность, родившаяся в первую встречу, испортила отношения между двумя пажами. Как сторожевая собака, Антуан де Сен-Симон так и не смог отделаться от первого впечатления. К тому же он был искренне возмущен свободным обращением со мной – таким доблестным рыцарем! – каких-то там задавак, королевских пажей. Воспитание, привитое ему Ногаре, распространилось и на женскую половину Вселенной, - но об этом попозже.

 

 

Маргарита все так же лежала под одеялом; в спальне терпко пахло каким-то отваром. Поведя носом, я обнаружил Лидию, которая, разведя костерок прямо в камине, помешивала в стоявшем на тигеле котелке какие-то травы.

= Кора дуба, - сообщила мне Маргарита, с ненавистью глядя в сторону Лидии. – Меня кормят теперь только ею. Присядь, Филипп.

= Колен сообщил мне, что ты звала меня, - я уселся на пуфик. – Ты хотела что-то мне поручить?

= Да, - она потянулась; с колен ее спрыгнул черный кот и, потершись о мою ногу, важно прошествовал сквозь толстый ковер в гостиную. – Во-первых, через неделю-полторы мы переезжаем в Венсен – я имею в виду малый двор. Его величество пожаловал дворец Людовику в мою честь; правда, король с трудом согласился на этот переезд и взял с меня слово, что мы вернемся, как только родится ребенок.

= Это очень хорошо, - я вежливо улыбнулся. – Там свежий воздух, и там тебе будет спокойнее.

= Ну так вот, Филипп. У меня к тебе поручение: поезжай туда и осмотри все внимательно. Ты знаешь мои вкусы, и вообще… - Она переглянулась с Лидией, улыбнувшись краешком рта. – Людовик согласен с этой затеей, он тоже отпускает тебя.

Я поднялся.

= Что-нибудь еще прикажете? Я могу отправляться прямо сейчас?

Она подняла бровь:

= Ты не рад? Развейся; последние дни были очень напряженными…

= Прикажете ожидать вас в Венсене?

= Нет, - удивленно проговорила Маргарита. – У тебя хорошо получается организовывать переезды, - плутовка льстиво улыбнулась мне, склонив головку к плечу.

Я поклонился.

= Хорошо, мадам. Я сделаю все, как вы желаете.

Еще раз низко поклонившись, я повернулся к выходу.

= Ты не поцелуешь меня на прощание? – Удивленно окликнула меня Маргарита.

Я обернулся к ней:

= Я боюсь, мадам, что если я вас поцелую, у меня не достанет сил уехать от вас. Сжальтесь – мне ведь на ночь глядя скакать!

= Отдохни; ты не спал две ночи, и вовсе нет такой спешки, чтобы…

= Я хочу поскорее вернуться, - подойдя к кровати, я поцеловал краешек одеяла и, еще раз поклонившись, вышел.

И чего я взъелся на нее, - удивляясь сам себе, думал я, возвращаясь в свою комнату. Я веду себя по-дурацки; вдруг возомнил, что, если меж нами существуют какие-то особые отношения, то Маргарита уже не станет приказывать мне, так же, как и остальным? Конечно, она могла отправить на разведку кого-нибудь еще, менее ценного; однако я должен был радоваться, что ее выбор остановился на мне. Кому она могла еще доверить такое серьезное поручение – проинспектировать ее будущие апартаменты?.. И все же мысль о том, что мне придется на несколько дней разлучиться с Маргаритой, не давала мне покоя.

На галерее третьего этажа меня остановил дворецкий Людовика, и мне пришлось полчаса выслушивать наставления моего хозяина: я должен был осмотреть охотничьи угодья, разведать запасы продовольствия в замке, конюшни, проследить за тем, чтобы жившие в Венсенском дворце слуги все приготовили к приезду двора. Меня обрадовала новость – со мной отправится Бувилль, и огорчило то, что из-за него я не могу двинуться в путь сейчас же. Молодой король был воодушевлен новой затеей; оно и понятно – там он, как и Маргарита, будет на свободе без назойливого порою внимания его величества. Правда, пожаловался он мне, батюшка настоял, чтобы он появлялся на каждой ассамблее Генеральных Штатов и на еженедельных совещаниях в Лувре… Очень хорошо, подумал я, тем лучше для Маргариты.

К себе я приплелся, уже не чуя под собой ног, и, не заметив Антуана, прямо в одежде повалился на постель.

= Я приготовил для вас ужин, - робко проговорил мальчик.

= Съешь его сам, - я попытался отвернуться к стене, но, вспомнив, что одет, с раздраженным стоном поднялся.

Антуан смотрел на меня.

= Поешь, - повторил я. – Я ужинаю редко, а тебе надо набираться сил. Завтра мы уезжаем в Венсен.

Я вспомнил о Маргарите, и мне стало стыдно. Но, с другой стороны, она немного пообижается на меня и не станет скучать, пока я буду в отъезде. Взяв голову в ладони и глядя в пол, я усмехнулся сам себе. Станет ли она вообще скучать; быть может, моя отлучка как раз поможет ей отдохнуть от меня…

Мальчик присел на краешек моего кресла и быстро уничтожил паштет, красиво разложенный на листе салата. Чинно запил все это вином, оставшимся от обеда, и снова повернулся ко мне, вытирая губы рукавом:

= Королева вас обидела?

= Что? – Я поднял голову. – А, нет, Антуан. Это я обидел королеву.

Он вытаращил глаза. В конце концов, подумал я, надо же мне хоть немного ввести его в курс взаимоотношений при дворе и моей роли при особе мадам.

= Понимаешь, Антуан, - со вздохом ответил я, тщательно подбирая слова. – Понимаешь, у меня сегодня, как бы тебе сказать, выдался день, слишком густо наполненный событиями. Я очень устал, а когда человек устает, он… э-э-э… не совсем ведает, что творит. Ее высочество отправляет меня на разведку в Венсенский дворец, куда собирается переехать вскоре со всем двором. Я мечтал выспаться, а завтра мне предстоит с самого утра отправляться туда и готовить для нее апартаменты. Вот я и наговорил ее высочеству дерзостей.

= Но, мессир, - почтительно проговорил мальчик, - если королева отправляет вас с таким заданием, то, значит, она доверяет вам…

= Я сам понимаю, что не прав, Антуан. Обязательно попрошу прощения, когда вернусь.

Мальчик помог мне раздеться, погасил свечи и отправился за свою ширму. Я слушал, как он возится там, укладываясь на новом месте, и в моей голове ворочались неторопливые мысли. Правда, что за день сегодня: битком набит событиями, а тянулся бесконечно долго, точно целая неделя. Я вспомнил обиду и ужас, с которых начался этот незабвенный день, и мне стало тепло от нежности. Моя Маргарита ждет ребенка! Это было удивительно, таинственно и радостно. Ну и пусть молчит, решил я, улыбаясь в темноте. Все равно я буду думать, что это мой ребенок; ведь она не может запретить мне мечтать о том, что это я сделаю ее матерью и подарю короне наследника… С облегчением вздохнув, я тут же провалился в глубокий сон.

 

 

Глава 27

 

Н

аутро выяснилось, что, кроме Бувилля, со мной едет кастелянша Эделина, которой поручено до приезда двора прибрать к рукам прачечные и белошвейные цеха Венсена. Вид у нее был не очень праздничный. Также с нами ехал придворный живописец Маргариты, который должен был с моей помощью обставить покои королевы в соответствии с ее вкусами и наклонностями.

Мы выехали до зари, чтобы по холодку проделать часть пути, лежащую вне лесов. Наши спутники тряслись в коляске, а мы с Антуаном сопровождали их верхом. Мальчик так старательно и самоотверженно пытался скопировать мою посадку в седле, что я пожалел его и объяснил, что моя безупречная осанка является следствием негнущейся спины. Он тотчас же пожелал узнать о причинах моего ранения, и я рассказал ему краткую версию той давней истории – с небольшими, но необходимыми купюрами; версию, имевшую официальное хождение при дворе. Болтовня скрасила поездку и худо-бедно помогла скоротать время.

Антуан не сводил с меня жадных глаз, когда я рассказывал ему о поединке. А когда я окончил рассказ, горячо воскликнул:

= Ей-богу, мессир, ее высочество должна была выйти замуж за вас!

Я резко дернул поводья и осадил коня, загородив дорогу его коню. Пропустив коляску немного вперед, я притянул его к себе за плечо. Глядя мальчику прямо в глаза и стараясь, чтобы слова мои дошли до его сердца, я внятно произнес:

= Дорогой Антуан. Нигде и никогда, ни при каких обстоятельствах ты не должен комментировать то, о чем я тебе рассказываю. Иначе ты потеряешь мое доверие и отправишься обратно к мессиру Ногаре.

На его покрасневшем лице отразился такой неподдельный ужас, что я был удовлетворен.

= Простите, мессир, - тихо сказал он, и на его глазах появились слезы досады. – Простите, что огорчил вас.

= Поехали, - я тронул поводья.

Всю дорогу мальчик поглядывал на меня с восхищением и преданностью. Я почти знал, что он думал: такой молодой, и уже увенчанный лаврами, носящий на своем теле жестокие следы великого подвига; к тому же доверенное лицо королевы… В его глазах я был героем, рыцарем без страха и упрека.

Много ли лет прошло с тех пор, когда я сам мечтал стать таковым в собственных глазах?.. И что же случилось с тех пор? Как мне примирить любовь к женщине – дар Божий – с осознанием того, что я совершаю преступление, недостойное звания рыцаря, любя ту единственную, желать которую – страшный грех… Я думал над этим, когда мы совершали долгий путь по лесной дороге, и пришел к выводу, что Господь и Дева Мария не допустили бы этого с самого начала, если бы считали наши отношения с Маргаритой грехом. Мы словно шли друг к другу все эти годы, и моя любовь к Маргарите не была простым вожделением; скорее она походила на Божественную розу, осенявшую своим светом собор Богоматери…

После полудня остроконечные башни и красная черепица Венсена показалась над пыльными кленами. Я с любопытством вертел головой: я не бывал здесь с того самого момента, как Маргарита отправилась в Реймс в сентябре 1304 года, и сейчас с удовольствием освежал свои детские воспоминания. Дворец утопал в зелени; за его высокой каменной оградой шелестел яблоневый сад, вокруг подъездного двора высились пирамидальные тополя. Въехав в распахнутые ворота, мы оказались на тенистой аллее, посыпанной песком, которая, красиво изгибаясь, выводила к широкому двору перед парадным крыльцом. Встречать нас высыпала вся челядь; узнав, что вскоре сюда переедет молодой двор, пожилой дворецкий побледнел от ужаса. Казалось, ему хочется бежать на все четыре стороны одновременно.

Бувилль и Эделина рысцой двинулись организовывать челядь, художник тоже пропал. Антуан получил задание осмотреть конюшни и заняться заодно нашими скакунами. Поднимаясь вместе с дворецким по широкой парадной лестнице, я осматривал внутренность дворца.

Стены недавно побелили; всюду висели свежие гобелены, изображавшие сцены охоты; их яркие краски радовали глаз. А главное, нигде не чувствовался запах сырости, которым был пропитан построенный прямо над рукавом Сены древний Лувр.

= С самой смерти королевы Жанны здесь никто не жил, - вздыхал дворецкий. – Она была ох как прихотлива! А молодая чета – они очень взыскательны? Я видел его высочество короля Наваррского, а королеву – никогда. Она капризна? Понимаете, королевские апартаменты – в них ничего не меняли, только наново оштукатурили стены, и все. Молодая королева Маргарита станет жить среди старой обстановки, или мебель покойной королевы Жанны придется выбросить?..

Он вздыхал и стонал, семеня впереди меня по комнатам и переходам. Наконец, минуя еще одну лестницу, он распахнул резные, сверкающие свежим лаком, двери королевских апартаментов.

Первое, что я увидел, было солнце, ударившее в глаза. Все окна комнат, принадлежащих теперь Маргарите, смотрели на юг; левая стена была глухой.

= Ставни здесь имеются? – Поморщился я.

= Конечно, мессир, - засуетился дворецкий, - я тотчас же распоряжусь их навесить… А что, молодая королева не любит солнца?

= Королева в тягости, - внушительно произнес я и тут же ощутил теплый толчок гордости и нежности в груди. – И она не выносит жары, а здесь после полудня настоящее пекло.

= О нет, мессир, - поспешил заверить меня дворецкий. – Взгляните в окно: там большой пруд, и леса, леса… Здесь всегда ветерок, а по ночам даже очень свежо. Покойная королева, помнится, всегда топила камин…

Апартаменты мне понравились, и я надеялся, что понравятся Маргарите. Я не знал, что здесь сможет улучшить художник, приехавший с нами. Мы миновали удобную прихожую, которая была одновременно обиталищем дежурной дамы (королева Жанна не держала большого штата и не нуждалась в няньках). Большая гостиная была обшита дубом – ведь здесь не боялись сырости, стояла старинная тяжелая мебель, как в Дижонском замке, всюду лежали персидские ковры, а на них стояли большие каменные напольные вазы для цветов (во дворе располагался тщательно пестуемый розарий). Эти вазы высились на каминных полках, в простенках окон и у диванов.

Двери гостиной вели в шкафную комнату и буфет (справа имелась дверь в комнату горничной); и уже оттуда можно было попасть в располагавшуюся в круглой угловой башне большую опочивальню. Два окна – на восток и на юг, огромная кровать, сундуки по стенам, множество канделябров и камин, - вот и все, что составляло убранство будущего гнезда Маргариты. Стены спальни были обиты синим бархатом с вышитыми на нем золотыми лилиями; из того же бархата был сделан роскошный полог над кроватью.

Я заметил, что символика больше подходила королеве Франции, и намекнул дворецкому, что мадам Маргарита не будет расположена «дразнить гусей». Снова побледнев, тот пообещал переобить стены в ее любимый вишневый цвет и заменить полог, а также коврики на полу и шторы.

Обследовав примыкавшие к опочивальне комнатки, я обнаружил в закутке горничной выход на спрятанную в стене винтовую лестницу. Попросив объяснений, я выяснил, что она ведет прямиком в расположенную этажом ниже гардеробную и сокровищницу, а оттуда – минуя цокольный этаж - в сад; ключи от всех потайных дверей хранились у королевы. Мадам Маргарита, если хочет, может приказать врезать новые замки. Подивившись доверчивости строителей, я ничего не сказал, но решил, что мысль о новых замках довольно здравая.

Больше всего мне понравилось, что комнаты фрейлин и дам помещались этажом выше и не соединялись с королевскими апартаментами. Я в душе поблагодарил покойную королеву, ценившую уединение. Попасть к королеве они могли только спустившись по общей лестнице – никаких скрытых галерей. Это была лестница, по которой мы поднялись сюда, и выходила она на широкую круглую площадку третьего этажа перед дверями в апартаменты Маргариты.

Анфилада, предназначенная для Людовика, начиналась по другую сторону площадки, и та же лестница выводила в расположенные этажом ниже помещения для гвардии, пажей и иной мужской прислуги. Над комнатами Людовика находился оружейный склад, и там же я обнаружил комнату для себя. Дверь моей комнаты вела на площадку четвертого этажа, куда выходили комнатки фрейлин. Другая, потайная, дверь открывалась прямиком в оружейную комнату, из которой спрятанная в толще стены лесенка вела в спальню Людовика.

Дворец был невелик, но планировка его была весьма толковой. Комнаты женщин и мужчин изолировались друг от друга так хорошо, что здесь можно было бы основать сборный монастырь, а в подсобные помещения для личного пользования хозяева могли попасть за секунду. Королева Жанна любила комфорт и порядок. И больше всего мне понравилось, что, дежуря в прихожей у Людовика, я смогу постоянно иметь перед глазами двери в прихожую Маргариты...

Королева будет довольна, решил я, весело направляясь к конюшням. Воодушевленный моим одобрением, дворецкий поскакал заказывать новую обивку для спальни Маргариты.

 

 

Эделина сама застелила мне постель в предназначенной для меня комнате. Это было довольно просторное помещение, с большой кроватью, и там имелся даже низенький топчан для Антуана. Мальчик после ужина возвратился на конюшню – проследить за тем, чтобы никто не обидел наших драгоценных скакунов.

= Как себя чувствует ее высочество? – Спросила меня кастелянша, перетряхивая матрас. – Я слышала, вчера с ней едва не случилось несчастье.

= Слава Господу, все обошлось, - меня снова обожгло пережитым страхом. – Правда, лекарь говорит, что опасность еще не миновала…

= На свежем воздухе ей станет лучше, - уверенно проговорила Эделина. – Нам, женщинам, что надо, когда мы в таком положении? Терпение, нежность и надлежащий уход. И забота любимого мужчины. Все это у нее есть; мадам Маргарита поправится.

= Боюсь, – вздохнул я, - что моя забота ей как раз не требуется.

= Глупости, - засмеялась Эделина. – Если она издевается над вами и позволяет себе быть с вами капризной и жестокой, - значит, она считает вас самым близким человеком, рядом с которым она может быть просто глупой и слабой женщиной. Возможно, она и сама об этом не догадывается…

С этими словами мудрая женщина удалилась, тепло пожелав мне спокойной ночи.

 

 

Через два дня мы вернулись в Париж, а спустя еще неделю малый двор был уже готов перебраться в Венсенн. Маргарите стало лучше, лекарь разрешил ей поездку в коляске, и она с нетерпением ожидала дня, когда надолго покинет Париж. Единственное, что ее немного огорчало, - это то, что она останется без Жанны и Бланки. У меня было другое мнение на сей счет, но я благоразумно помалкивал. Реми и Камилла отправлялись с нами – в счет заслуг Реми, которого я представил Людовику как хорошего егеря. Вместе с Людовиком и его приближенными Реми отъехал на день раньше нас: молодому королю не терпелось осмотреть леса. Вместе с ним уехала вся прислуга. Маргариту Людовик доверил мне.

И вот наступило долгожданное утро. Маргарита, сидя на кровати в просторном дорожном платье и накидке с капюшоном, ожидала меня, заранее изнывая от жары.

Я почтительно подал ей руку, с другой стороны ее подхватила Лидия, но Маргарита сердито отмахнулась от служанки.

= Чтобы все видели, какая я развалюха?! – Ее глаза гневно сверкнули.

= Если ты не будешь осторожна, - пригрозил я, - то я снесу тебя в коляску на руках!

= Нет, я сама, - испуганно проговорила моя королева. – Филипп, мне и правда хватит тебя одного. Лидия, ступай следом и не забудь мои притирания.

Та с иронией покачала головой. Никогда Маргарита не уделяла себе столько внимания: сейчас она более всего была озабочена, чтобы на ее теле не появилось полосок и растяжек.

= Вам будет жарко, мадам, - сказал я, натягивая над нею шелковый полог коляски. – Снимите накидку.

= Я не могу, - жалобно проговорила она. – Так не положено…

= Вам снова станет плохо, - сказала Лидия.

Маргарита посмотрела на меня.

= Я задерну полог, - пообещал я ей.

= А ты будешь со мной?

= Я буду верхом, с вами поедут Колен и Лидия. Смотрите, мадам, для вас устроен целый диван; я здесь просто не помещусь.

Она схватила меня за руку:

= Но ты будешь рядом?

= Конечно, - я поцеловал холодную ладошку.

Раскидав на диванчике коляски подушки, я заставил Маргариту лечь. Лидия сунула ей в рот мятную пастилку и, развязав завязки накидки, вытерла ее грудь платком.

= Можем отправляться, - улыбнулась мне Маргарита, чуть приподняв голову с подушки.

= Колен! – Я поднял голову и огляделся в поисках пажа.

Тот подскочил и, балансируя тяжелым ларцом, прикованным к поясу, ловко впрыгнул в коляску. Та тяжело скрипнула на рессорах и закачалась. Я едва удержался, чтобы не дать мальчишке подзатыльник.

Убедившись, что все устроились, я сел в седло и, вытянувшись на стременах, махнул кучеру головной коляски.

Караван со скрипом тронулся, наполнив воздух щелканьем кнутов и оживленными голосами фрейлин.

Кивком головы подозвав державшегося на почтительном расстоянии Антуана, я вместе с ним пристроился сбоку от коляски Маргариты.

= Какая она красивая, - шепнул мне Антуан, который до сих пор не видел королеву.

Я рассеянно кивнул. Все мои мысли были заняты одним: только бы Маргарита хорошо перенесла дорогу, только бы ей не стало хуже… Я до боли в пальцах сжимал ремень уздечки, и Беовульф, чувствуя, что нервничаю, неодобрительно мотал головой и изредка пофыркивал.

Всю дорогу я следил за тем, чтобы на Маргариту не упал ни один лучик солнца; придерживал полог, чтобы он не хлопал, когда моя королева задремала; поил ее прохладным морсом, когда она проснулась. Кучер, которого я то и дело просил ехать осторожнее, смотрел на меня с яростью, как на строптивую лошадь. Своими заботами я надоел Лидии и вызывал ее хихиканье, но видел, что она довольна – ведь ей совсем нечего было делать. Колен со своей скамеечки смотрел на меня удивленно. И только в глазах самой Маргариты – невероятно! – светилась благодарность и чуть заметное смущение.

Когда мы приехали, выяснилось, что Людовик со своими рыцарями носится по лесам, что было вполне в его духе. Женщины оказались предоставленными самим себе. Маргарита пожаловалась на боль в затекшей спине, и я, несмотря на ее отчаянные протесты, на руках внес ее по лестнице в королевские апартаменты, расположенные на третьем этаже. Мой поступок вызвал одобрительные возгласы фрейлин; глаза Антуана были похожи на две синие плошки.

Я положил Маргариту на кровать; Лидия тотчас же закрыла дверь. Антуан принес два ведра свежей колодезной воды, и я услал его разбирать наши вещи.

Дворецкий не врал, - здесь и впрямь гулял ветерок, несмотря на удушающий зной, царивший во дворе. Окружение лесов приносило свои радости. В опочивальне было свежо и пахло хвоей, - по моей просьбе пол был устелен свежими еловыми ветками; полог над кроватью шевелился, даря прохладу. В напольные вазы были поставлены охапки белых, отливающих зеленью, роз, - я распорядился срезать именно те, которые не пахнут, чтобы порадовать Маргариту, но не утомлять ее.

Разведя в воде мятную эссенцию, Лидия раздела Маргариту, оставив на ней лишь ожерелье из прозрачного хрусталя – средство для сохранения беременности – и обтерла ее полотенцем, смоченным в растворе. Затем, вытерев королеву насухо, Лидия накинула на нее тонкую простыню. Маргарита с удовольствием вытянулась под простыней; вид у нее был утомленный. Я присел на краешек постели:

= Тебе хорошо? Не устала?

= Устала немного, - ее глаза лучились такой нежностью, а голос звучал так тихо и ласково, что у меня по всему телу побежали теплые мурашки. – Но это ничего. Спасибо тебе, Филипп. Здесь очень хорошо. И эти розы – какая красота!..

= Ты почти ничего не видела, - я убрал с ее лба прилипшую прядь и поцеловал ее губы, пахнувшие солнцем.

= Я увижу все завтра, - она обвела глазами спальню. – Здесь так уютно… Но тебе тоже надо отдохнуть. Пожалуйста, покажи Лидии, как здесь все устроено, и ступай. И пусть мои дамы сегодня тоже отдыхают. Мне нужен покой.

Маргарита протянула ко мне руки, я наклонился над нею, и она прижалась ко мне. Все тело ее было мягким и расслабленным, и казалось до того хрупким, что я старался поменьше давить на него, чтобы не навредить ненароком.

= Спасибо тебе за все, - прошептала она мне на ухо. – Что бы я без тебя делала?..

«Сидела бы себе в Лувре», - вертелся у меня на языке озорной ответ, но я не стал дразнить ее.

= Ступай, пожалуйста, - она разжала руки и ласково погладила мои плечи. – Отдохни от всего этого.

= Я хотел подежурить сегодня.

= Кто-нибудь еще подежурит за тебя; оставь того, кому ты доверяешь. С завтрашнего дня установи прежний распорядок. Сейчас я буду спать, и мне больше ничего не нужно.

Я увел Лидию, показав, где хранятся запасы, если Маргарите захочется вечером поесть; я провел ее по комнатам, указал на потайную дверь, ведущую на второй этаж, и показал новые ключи от всех дверей, - я врезал замки, не советуясь с Маргаритой. Нужно ли говорить, что копии всех ключей я оставил у себя!..

 

 

Когда солнце было уже готово сесть в леса, я услышал за окном конский цокот и спустился во двор встречать Людовика.

При свете факелов, освещавших погрузившийся в сумерки подъезд глаза его весело блестели; и он, и его спутники выглядели посвежевшими. Реми помахал мне, следуя за выжлятниками на задний двор; собаки вели себя на удивление тихо и послушно.

= Ну и прогулка! – Людовик потрепал меня за плечо, когда я придержал ему стремя, и спрыгнул на землю. – Черт, что с моей спиной?.. Как Маргарита?

= Хорошо перенесла поездку, мессир.

= Ее окна не освещены. Она гуляет?

= Ее высочество легла спать тотчас же, как приехала.

= Жаль. Я бы рассказал ей… Ты был прав – угодья очень богатые. И этот твой протеже барон де Лонгвик – весьма толковый егерь. Жаль, что Маргарита не любит псовую охоту.

= На ее родине предпочитают охотиться с соколом, мессир.

Людовик посмотрел на меня так, словно вспомнил что-то.

= Да! Филипп, ступай за мной.

 

 

Я удостоился редкостного зрелища: моему взору предстал образцовый порядок в апартаментах Людовика. Причиной тому было то, что Людовик пока еще не задерживался там более чем на полчаса.

Всюду горели свечи, отражаясь на полированной мебели и в зеркалах. Пол был тщательно подметен, а в высокие окна заглядывала пронзительная вечерняя летняя синь с яркими иголочками звезд.

Людовик поманил меня в смежную с гостиной комнату. Там у окна на высокой подставке сидел под клобучком маленький сокол.

Я залюбовался его царственной осанкой; поджавший одну ногу и застывший в своем маленьком шлеме, молодой дербник походил на статую рыцаря в доспехах. Крошечный колокольчик, привязанный к невидимой правой ноге, колыхался от сквозняка, еле слышно позвякивая. Где-то на болоте вскрикнул кулик, и сокол вздрогнул на секунду, а потом снова заснул.

= Здесь есть кречатня, но ты можешь оставить его в своей комнате, - он небрежно махнул рукой в сторону сокола и, шаркая, пошел в соседнюю комнату – раздеваться.

Людовик не любил делать подарки, считая это слишком сентиментальным. Я оценил этот дар; видать, молодому королю и впрямь понравилось здесь.

 

 

Я водрузил сокола вместе с насестом в простенке окон собственной комнаты. Тот сидел как неживой, - лишь только оперение хвоста слегка вздрогнуло, когда я ставил подставку на причитающееся место. Некоторое время я любовался птицей, потом послал Антуана за Реми.

= Настоящий офицер, - заключил мой друг, осмотрев сокола. – Прекрасный молодой дербник. Надо испытать его, - он повернулся ко мне, и я увидел в его глазах жадный мальчишечий блеск.

= Завтра и испытаем, - пообещал я, стараясь не улыбаться.

= Он натаскан?

= Откуда мне знать? Посмотрим завтра. Хотя он и так не очень-то похож на дикого.

= Мой совет, - потоптавшись, проговорил Реми. – Покажи его Маргарите.

= Маргарите сейчас не до охот.

= И все-таки, покажи. Она знает в этом толк.

Словно услышав наш разговор, мой дербник слегка встряхнулся, распустил хвост на одну сторону и погладил его острыми когтями. Потом он расправил плечи с белыми пушистыми подмышками и потянул в стороны, словно затекшие пальцы, сизые маховые перья. И снова застыл, переменив ногу, только колокольчик мелодично звякнул.

= Красавец, - прошептал Реми. – Выспись, я подниму тебя пораньше.

И он убежал.

 

 

Глава 28

 

И

юльская жара сменилась ласковым августовским теплом. Небо стало ярче, по вечерам над кромкой леса вставала прозрачная золотистая дымка, осенявшая пейзаж, камни двора и даже внутренние помещения дворца волшебным матовым светом. Правда, с каждым вечером дымка становилась гуще, а когда в воздухе запахло кострами, выяснилось, что это горит торф на болотах. На некоторое время в Венсене воцарилось тревожное ожидание, но вот вернувшиеся с разведки вилланы донесли, что торфяники тлеют глубоко под землей, и не грозят большим пожаром.

Все это проходило мимо меня, как в балладе заезжего менестреля. Все мои мысли и вся моя жизнь сосредоточились в апартаментах Маргариты; даже во сне я постоянно был рядом с нею.

Самочувствие ее на свежем воздухе и впрямь наладилось; вскоре после переезда она стала выходить к пруду, в котором плавали лебеди. Она выходила на улицу только вечерами и подолгу гуляла, пока на сад не опускалась сырость, и я не загонял ее в теплый дом: августовские ночи становились все более холодными. Да, теперь Маргарита все меньше боялась показываться вместе со мной; то ли первоначальный страх притупился, то ли взяло верх ее теперешнее состояние, заняв ее мысли. Но так или иначе, а Людовик только посмеивался над тем, что я превратился в няньку при капризной беременной даме, и весь двор вел себя точно так же. Наваррский король издевался над тем, что я роняю гордое достоинство рыцаря, а я испытывал блаженство, ощущая, как все больше привязывается ко мне Маргарита.

Да, в те чудесные спокойные, как деревенский сон, дни она нуждалась во мне и не скрывала этого. С течением времени она становилась все более слабой и беспомощной (она полагала – безобразной и неповоротливой); в глазах ее все ярче мерцал таинственный свет. Когда она смотрела этими глазами на меня, я ощущал себя счастливейшим из смертных…

 

 

В этот день Маргарита поднялась рано и по привычке в первую очередь подошла к зеркалу. Оно отразило округлившееся бледное лицо и фигуру, приводившую молодую королеву в отчаяние. Нет, высокий и не по времени большой живот являлся гордостью Маргариты, она носила его с неторопливым достоинством; но опустившиеся и словно обвисшие бедра и отяжелевшая грудь вызывали ее досаду. Что она будет делать со всем этим, когда родит? Страшно подумать, во что она превратится за последующие шесть месяцев – с таким-то началом!.. Станет ли ее тело прежним? Будет ли она так же прекрасна, как и раньше?.. Скорей бы уж все это закончилось!

В дверь неслышно пробралась Лидия. Маргарита переступила отекшими ногами (еще одна напасть!) и отошла от зеркала.

= Мадам, мессир Готье д'Оне просит принять его. Я сказала, что вы еще не одеты…

= А где мои девушки? – Удивилась Маргарита. – С каких пор ты дежуришь у дверей?

= Мадам, - рассмеялась горничная. – Ваши фрейлины так привыкли к мессиру Филиппу, что уже не замечают его – когда он приходит и уходит.

Маргарита покачала головой. По временам ей это совсем не нравилось. Но как она может оставаться без внимания Филиппа сейчас, когда он так необходим ей каждую минуту! Только он может угадать по первому движению губ, что она хочет попросить, только его такие надежные руки могут поддержать ее; одно прикосновение этих одновременно сильных и нежных рук дает ей новые силы жить и дышать, когда ей становится совсем уж невыносимо…

= Помоги мне одеться. И пусть Филипп войдет через другую дверь.

Горничная убежала, чтобы на глазах у дежурных дам выпроводить мессира Готье д'Оне вон. Пусть они думают, что у королевы ненастный день и не суются к ней.

Когда Филипп вошел, приветливо улыбаясь и держа в руках корзинку, Маргарита была уже одета и сидела в мягком кресле. Лидия спустилась в гардеробную посчитать с Эделиной белье; они были совершенно одни.

= Ты снова грустишь, - он подошел и, опустившись на коврик у ее ног, спрятал лицо в ее коленях.

= Я становлюсь неповоротливая, - пожаловалась Маргарита. – Я не могу принять ванну. Я не могу спать на животе. Я не могу выйти на улицу при свете дня… Это ужасно. А еще я не могу как следует обнять тебя.

Филипп вздохнул и потерся щекой о ее колено; глянул снизу вверх на любимое пополневшее лицо в обрамлении пушистых завитков, на дрожащие ресницы.

= Как я соскучился по тебе, - прошептал он. – Как страшно я по тебе соскучился…

Маргарита смотрела на него недоверчиво.

= Неужели я все еще желанна? – С тоской проговорила она.

= Глупышка! Ты с каждым днем становишься еще желаннее, чем когда бы то ни было, – он улыбнулся. – Вот уж не думал, что это возможно.

Она чуть улыбнулась и, помолчав, с любопытством спросила:

= А ты выпускаешь сокола?

= Конечно.

= Это нужно делать каждый день, но позволять ему есть через два дня на третий. Если он будет сыт, он не вернется к тебе.

= Я знаю, милая.

Она вздохнула, и Филиппа кольнула совесть: он может упражняться с новой игрушкой часами, а ей нельзя даже краешком глаза посмотреть на птицу в небе. Таков закон: женщина в тягости должна как можно реже показываться другим людям, чтобы те не сглазили – нарочно или нечаянно – будущее дитя. Нужно ли говорить, что в этом отношении к молодой королеве применяли и вовсе драконовские меры безопасности!..

Филипп погладил ее руки. Он понимал, что творился в душе любившей движение, свободу и свежий воздух Маргариты. В деревне все эти чувства и ощущения, которые, казалось, давно погребены Маргаритой в затхлых комнатах Лувра, обострились, - и вдруг столкнулись с массой запретов.

= А что ты принес? – Жалобно, как ребенок, поинтересовалась она.

= Это лесная малина, - Филипп поднялся и, пройдя в угол спальни, вернулся с корзинкой, полной ягод, спрятанных под листьями лопуха. – Я встал до рассвета и, пока крестьянки не опомнились, собрал ее. Малина скоро отойдет; попроси Лидию накопать тебе кореньев. Они очень поддерживают самочувствие зимой, а тебе это необходимо.

= Камилла соберет.

= Ну, если Камилла…

Филипп подавил гримасу. Он и раньше не очень-то доверял молодой ведьме; а сейчас, ревностно оберегая свою Маргариту от всего света, следя за каждым волоском, упавшим с ее головы, он страдал от мысли, что Маргарита водится с Камиллой. Он чувствовал в молодой ведьме скрытую угрозу; какой-то потаенный и немыслимый рок. Даже Реми изменился с тех пор, как стал близок с нею. Но что он мог поделать: Маргарита все так же бесконечно доверяла давней подруге, хотя и побаивалась ее.

Он вздохнул и, положив на ладонь несколько ягод, протянул ладонь Маргарите.

= Попробуй. Поздняя малина очень сладкая.

Она наклонила голову и собрала ягоды губами, нежными и благодарными. С удовольствием облизнулась, и Филипп, не выдержав, коснулся губами ее испачканных ароматным соком губ. И сразу почувствовал, как ее ладони уперлись в его грудь.

= Я не наврежу тебе, - прошептал Филипп, чувствуя, как в нем стремительно нарастает желание. – Ну позволь мне хотя бы поцеловать тебя.

Она окончательно оттолкнула его и грустно покачала головой. Филипп перевел дыхание и, поставив ей на колени корзинку, долго смотрел на ее руки, подносящие к губам маленькие ягоды. «Как хорошо, что она позволяет хотя бы смотреть на себя», - думал он. – «Я должен быть более терпелив, и все будет хорошо». Про себя он, конечно, страдал от вынужденного воздержания; быть рядом с Маргаритой и не касаться ее было на грани его сил. Но страх натворить ненароком бед держал его в узде: Филипп хорошо помнил то раннее утро в вишневом саду, когда Маргарита лежала на его руках, как сломанный цветок.

В углу зашевелились; тихонько вошла Лидия. Увидела на коленях у Маргариты корзинку, вытаращила глаза и уронила аккуратную, только что выглаженную, стопку белья.

= Мадам, что вы делаете?!

В ужасе горничная подлетела к Маргарите и схватила корзинку. Филипп угрожающе поднялся. Молодая королева смотрела на свою горничную как на помешанную.

= Вам нельзя есть все красное! – Возбужденно затараторила Лидия. – Ребенок будет с красным лицом!

Маргарита закатила глаза.

= Я больше так не могу! Опять я слышу этот бред!.. – Простонала она. – Нельзя есть красное, острое и горячее! Нельзя шить потому, что ребенок может родиться с заячьей губой! Нельзя гулять, нельзя нюхать цветы!.. Нельзя все то, что я люблю! Что тогда можно? Сидеть целыми днями, чувствуя, как тело принимает форму вот этого кресла, и читать катехизис?! Тогда лучше сразу убейте меня!..

Ее ладони задрожали, и она закрыла ими лицо. Из-под пальцев покатились крупные слезы. Филипп терял голову, когда она плакала, - тем более сейчас. Он осторожно взял ее на руки, и, усевшись со своей ношей на кровать, принялся шептать ей слова утешения и поддержки. Она не слышала их, прижавшись к нему, всхлипывая, задыхаясь и вздрагивая всем телом.

Обида перешла в истерику; Маргарите казалось, что весь свет ополчился против нее. Филипп гладил ее спину, дрожащие плечи и волосы, и почти с ненавистью смотрел на Лидию, суетившуюся у шкафчика с травяными настоями. Он умолял любимую успокоиться, и беспокойство за нее стискивало его сердце.

Он заставил Маргариту выпить пахучее снадобье – смесь пустырника и валерианы – и уложил ее на подушки. Маргарита цепко схватила его за руку:

= Не уходи!.. – И в глазах ее стояла такая мольба, что Филипп не посмел возразить.

Он прилег рядом с нею, натянув на нее одеяло, и целовал теплеющие пальцы до тех пор, пока она не уснула.

 

 

Наступил ноябрь. Лес стоял прозрачный и звонкий; в сосняках было чисто и ясно, как в церкви. В Венсене гостил король и его сыновья вместе с женами; маленький замок стал тесен и шумлив. Филиппу было не по себе от этого: привычный умиротворенный уклад был нарушен, и замок сделался будто чужим. И Маргарита обрела Жанну и Бланку; теперь она болтала с ними часами, делясь с Жанной своими ощущениями. Беременные женщины не отходили друг от друга, и Филипп начал замечать, что королева не зовет его к себе так часто, как раньше. Поэтому он с радостью встретил сезон охоты вместе с Людовиком, который, привыкнув ощущать себя хозяином в собственном доме, тоже чувствовал себя не в своей тарелке.

В этот день они возвращались в замок с облавы на лису, заманившую всю охоту далеко от Венсена. Кони весело бежали по звонкой сухой дороге; пыльные еловые лапы дрожали на весу, задевая всадников.

= Следить за мадам Маргаритой и Бланкой?

Филипп Пуатье двумя пальцами держал перед глазами листок бумаги. Повод его коня был намотан на высокую луку седла.

= Какая чушь! – Он повернулся к едущему рядом отцу. – И это Изабелла пишет из Лондона?! А она не могла сообщить эти интересные соображения, пока была здесь?.. Карл!

Молодой принц приблизил своего коня к отцовскому, глянул на брата вопросительно.

= Карл, ты не мог бы сказать, куда мадам Бланка девает свои бриллианты?

= А тебе известно, что она их куда-то девает? – Поднял брови Карл.

= Понимаете, Карл, - его величество забрал у старшего сына письмо и спрятал его в сумку. – Ваша сестра в Лондоне весьма обеспокоена тем, куда уходит свободное время и драгоценности ваших жен…

= Пусть лучше поинтересуется, на кого из хорошеньких пажей ее собственный супруг вешает ее бриллианты, - Карл потрепал своего коня по холке.

Людовик, ехавший позади, захохотал.

= Видите? – Карл гордо продемонстрировал висящий у него на поясе дамасский кинжал. – Это Бланка подарила мне к именинам. Его стоимость равна стоимости одной броши, которую Бланка не любила и которая на самом деле исчезла из ее ларца. Это подтвердит любая ее фрейлина.

Карл пришпорил коня и, поклонившись отцу, ускакал вперед.

= А откуда у Изабеллы такие сведения? – Негромко поинтересовался у отца принц Филипп.

Король пожал плечами. Место Карла с правой стороны его коня занял подъехавший на грузном першероне Карл Валуа.

= Вероятно, - проговорил он, отдуваясь, - ваша сестра, Филипп, основывается на одном очень распространенном мужском заблуждении. Суть его выглядит так: нельзя считать свое сокровище в безопасности, если ключ от этого ларца находится у всех мужчин! Верно, Людовик?!..

= Не смешно! – Гаркнул король Наваррский так, что Филипп Пуатье, вздрогнув, оглянулся.

Лицо Людовика стало пунцовым. Что же это за чертовщина! Только в его семье все, казалось, пошло на лад, - так нет, снова начинаются подначки и издевательства! Самое неприятное было в том, что на этот раз шутка исходила из уст дяди Валуа, который защищал старые рыцарские традиции, и к которому тянулась слабая душа Людовика. Не в силах успокоиться, он пришпорил коня, забыв отпустить поводья. Жеребец взвился на дыбы и, чуть не сбросив молодого короля, рванулся вперед. Вскоре он исчез за поворотом дороги.

Карл Валуа запрокинул голову и захохотал так, что его грузный живот затрясся, а конь под ним присел на задние ноги.

Филипп Пуатье переглянулся с отцом и отъехал в конец процессии.

= Карл, - мягко, но внушительно обратился к брату король; голубые глаза его сверкали подобно июльским молниям. – Я очень прошу вас впредь не говорить в таком тоне о мадам Маргарите.

= А разве я говорил именно о мадам Маргарите?! – Брат короля изумленно округлил глаза, но его багровые щеки продолжали надуваться.

 

 

= Что у них там такое? – Филипп, привстав на стременах, пытался рассмотреть голову процессии, откуда доносились резкие вскрики и хохот.

Он увидел, как встал на дыбы конь Людовика, как молодой король ускакал вперед вслед за Карлом, и как потом принц Карл вернулся один.

Пьер подъехал к нему и тронул ногой его ногу:

= Ты слишком много внимания уделяешь мадам Маргарите. Вот и сейчас тебе мерещится, что все вокруг говорят именно о ней. Советую тебе проявлять как можно меньше беспокойства: на воре шапка горит…

Филипп вздохнул. Он был болен Маргаритой, и недуг был неизлечим.

= Ты вздыхаешь так, что подо мной конь спотыкается, - проворчал Пьер и уехал вперед.

Филипп пришпорил Беовульфа и, обогнав брата, приблизился к королю.

= Ваше величество, - поклонился он удивленно воззрившемуся на него Филиппу Красивому. – Я видел, что его высочество уехал вперед один; разрешите мне догнать его.

= Догоните, мой мальчик, - милостиво кивнул государь, невольно залюбовавшись статью молодого человека, сидевшего на коне как никто из его рыцарей.

Еще раз поклонившись королю и Карлу Валуа, Филипп поскакал вперед.

Он догнал Людовика за очередным поворотом дороги; тот ехал, опустив поводья и зло срывая попадавшиеся под руки ветки. Молодой король сердито оглянулся на стук копыт и, увидев всего лишь Филиппа, снова уставился на дорогу.

= Простите, ваше высочество, что помешал вам, - проговорил молодой рыцарь. – Но вы исчезли так внезапно, и я счел возможным для себя…

= Как мне все осточертели! – С чувством произнес молодой король.

= Простите, ваше высочество?..

= И батюшка, и братья, и дядя Валуа. Да-да, даже он издевается надо мной! В моей семье все хорошо, у меня нет претензий к Маргарите, - она не требует от меня повышенного внимания и хорошо себя ведет…

Филипп вздрогнул. Значит, он не ошибся: речь и вправду шла о его Маргарите!

= А они все ищут какой-то подвох! – Продолжал жаловаться Людовик. – Им, видите ли, не нравится теперь то, что Маргарита ведет себя смирно!.. И дядя Валуа со своими намеками!.. Как будто им неизвестно, что у Маргариты такой характер – да, она сумасбродна, но понимает свое место и свой долг!

= Да, ваше высочество, - с уважением проговорил Филипп.

Людовик тоскливо посмотрел на него.

= Скажи, д'Оне, вот ты столько лет служишь у меня, и Маргариту тоже хорошо знаешь; ты столько раз мирил меня с ней. Скажи, она может затевать что-то против меня?

Он смотрел выжидательно, и Филиппа кольнула совесть. Конечно, Людовик отвратительный муж, и Маргарита не виновата в том, что ей приходится ему изменять. Но честное сердце рыцаря не раз спрашивало его: имеет ли он право обманывать своего давнего господина, доверием которого он пользуется? Ну что ж, каков вопрос, таков и ответ: Маргарита никогда не питала к Людовику недобрых чувств.

= Нет, ваше высочество, не может! – С уверенностью произнес он, и ничуть не покривил душой.

Людовик кивнул; он явно был того же мнения. Его душа была порочна, но проста: он мог быть либо изощренно жесток, либо доверчив, как кролик. Задумавшись над чем-то, он позволил Филиппу взять его коня под уздцы и повернуть обратно, к королевской колонне.

= И все же Людовик мало уделяет внимания мадам Маргарите, - говорил в это время Карл Валуа. – Я считаю, что древний обычай, не позволявший женщинам выходить из дому без надлежащего сопровождения, был не так уж плох!

Король нетерпеливо покосился на него.

= А мне известно, Карл, что у мадам Маргариты как раз и есть надежный телохранитель.

= И кто же это? – Шутливо заерзал в седле толстяк. – Покажите! Этот красавец Готье д'Оне?! Это он – телохранитель?! Ой, не смешите меня, дорогой брат! – Он снова затрясся в седле. – Даже слепой видит, что он давно и безнадежно…

= Вот именно! – Оборвал его громовой голос короля. Вокруг воцарилась тишина. – Мы всецело доверяем этому молодому рыцарю и еще больше – мадам Маргарите. Успокойтесь же наконец; вам что – не о чем больше думать?!

Толстяк обиженно засопел; но когда его конь притормозил, пропуская короля вперед, на его лице играла злобная усмешка.

 

 

Глава 29

 

Н

еторопливо пришла зима; воздух в Венсене был настолько хрустален, что по вечерам и на рассвете было слышно, как бьют колокола на колокольнях Парижа. Людовик стал чаще приходить в покои Маргариты, чтобы развлечь ее; беременность ее с седьмого месяца, то есть с начала ноября, была под угрозой прерывания, и молодая королева снова лежала в постели. Теперь она не жаловалась на это: ей все время хотелось спать, и к тому же ее утомляла постоянная тянущая боль в пояснице.

В покоях королевы Наваррской поселилась тишина; дамы и фрейлины ходили по опустевшим комнатам на цыпочках, словно рядом находился неизлечимо больной человек. Сначала это раздражало Маргариту, но вот прошло два месяца, и она постепенно привыкла к покою. Зато она могла лежать целыми днями и мечтать.

Филипп жил все это время, как в бреду. Ужасно было бродить по гулким апартаментам королевы и не слышать ее звонкого смеха, не видеть надменного выражения ее лица. Даже прежняя жестокость и сумасбродство обрадовали бы молодого рыцаря, но только не эта вселенская печаль. Маргарита казалась чужой, словно наполовину покинувшей этот мир, и далекой, как никогда; сердце молодого рыцаря при взгляде на нее разрывалось от боли и жалости. Но свидания снова стали редки – Маргарита постоянно спала, и к тому же при ней теперь постоянно находилась акушерка.

Начало января было отмечено важным событием: отпросившись у супруга, в Венсен приехала Жанна, графиня Пуатье. Филипп пытался приложить все силы, чтобы не дать ей общаться с Маргаритой: в ноябре Жанна родила девочку; роды были трудные, и он считал, что Жанна разговорами об этом заранее напугает его королеву. Но Жанна, нарочно приехавшая в Венсен, чтобы погрузиться в события, постоянно кипящие подле Маргариты, и не думала вспоминать о плохом. Здоровье ее было надорвано, и граф Пуатье чуть не силой отправил Жанну в деревню; сейчас графиня как раз искала повода не думать о маленькой дочке, разлука с которой угнетала ее.

Людовик нервничал в предвкушении появления на свет наследника, и грыз конфеты в своих покоях. Предоставленный мрачной скуке Филипп начал понимать, что он должен быть благодарен Жанне Пуатье. Если бы не она, он сошел бы с ума от тоски по Маргарите, тревоги ожидания и безделья, особенно острого в деревне. Никто не запрещал ему сопровождать на прогулках графиню Пуатье, приехавшую специально для того, чтобы чистый воздух Венсенского леса вернул ей здоровье.

 

 

Филипп навсегда запомнил этот день – 28 января 1311 года. Сначала он не предвещал событий: Маргарита крепко спала, не желая просыпаться со вчерашнего вечера, Людовик чихал от привязавшегося насморка, и никому не нужный конюший слонялся без дела по дворцу, пока Жанна Пуатье не пригласила его на прогулку по лесу.

Еловые лапы, ласково касаясь плеч всадников, осыпали их сахарной пудрой. Между звонкими стволами курился сизый туман, и морозное небо было розовым, словно анисовый ликер. Пар срывался с лошадиных губ и тут же оседал на шерсти колючками инея.

На Жанне было серебристо-голубое шерстяное платье и короткая накидка из меха полярной лисы. Из-под шапочки того же меха на слегка осунувшееся лицо ниспадал голубой шарф; края его были покрыты инеем. Филипп ехал чуть позади нее на небольшом расстоянии; его подбитый куницей плащ скользил по крупу Беовульфа, шелестя от мороза.

Жанна чуть придержала коня, чтобы оказаться вровень с Филиппом.

= Скажите-ка мне, как дела у Маргариты?

= Разве я знаю? Я не видел ее уже две недели, – горько ответил молодой рыцарь. – У нее постоянно сидит Людовик!

Прозвучавшая в его голосе отчаянная ревность не ускользнула от Жанны. Она подняла брови и смерила его осуждающим взглядом:

= Милый мой, вы считаете, что король Наваррский имеет меньше прав на внимание мадам Маргариты, чем вы?!

Филипп подавленно молчал, опустив глаза. Что говорить, если она сама все видит!

= Мне кажется, Филипп, - продолжала Жанна, - что Маргарита стала слишком многое вам позволять. Вы не то что не перестаете ревновать ее к мужу – вы скоро начнете обвинять ее в измене вам! Вы, который еще год назад краснел от счастья, когда Маргарита дарила вам снисходительный взгляд, считаете ее теперь своей собственностью!

= Я всегда знал, мадам, на каком месте я нахожусь, - сухо ответил Филипп.

Жанна грациозно склонила к плечу свою царственную шею, изучающе взглянула на него.

= А мне кажется, - надменно произнесла она. – Мне кажется, Филипп, что вы попросту забыли, кто вы и кто она. Вам следует затвердить, как «Отче наш», что интимная связь с королевой еще не делает вас королем.

Лицо молодого рыцаря залила краска; вне себя от негодования, он стиснул пальцы, сжимавшие повод.

= Ваше высочество, - прокашлявшись, произнес он. – Вы завели этот разговор лишь затем, чтобы помучить меня?

= Нет, - улыбнулась Жанна, - хотя, надо сказать, что мучить вас – одно удовольствие: вы так красиво сердитесь… Давайте пройдемся, Филипп.

Укатанный снежок вкусно поскрипывал под ногами. Над заснеженными кронами поднимались каминные трубы Венсена. Жанна сбивала кончиком хлыста иней с веток; Филипп ждал, когда она начнет разговор, и сердце его то и дело сжималось от предчувствий. Наконец графиня Пуатье вздохнула.

= Филипп, - заговорила она медленно, тщательно подбирая слова. – У меня есть серьезные опасения, что все это закончится печально - вы знаете, о чем я говорю.

Филипп некоторое время смотрел под ноги; невзирая на трескучий мороз, он почувствовал, как покрывается испариной его спина под теплым дублетом. В его душе заворочался страх, почти забытый с тех самых первых дней любви.

= У вас есть основания так считать, мадам? – Нерешительно спросил он. – Может быть, стоит сказать об этом Маргарите?

= Делайте как считаете нужным, - пожала плечами графиня Пуатье. – Я не хочу больше вмешиваться в ваши дела. Меня-то все это не касается, так чего ради я буду компрометировать себя в глазах своего мужа, короля и прочих?

= Но все же, - Филипп искоса глянул на нее. – Я хотел бы знать о причинах; быть может, нам стоит быть более осторожными?..

= Я бы посоветовала вам вообще прекратить все это, Филипп. Зримой опасности пока нет, и я говорю вам это лишь потому, что все должно иметь свои пределы; рано или поздно все выплывет наружу. Я повторяю: лично я не хочу больше рисковать.

Ее серые глаза смотрели честно и холодно. Филипп вздохнул.

= Маргарита очень огорчится, когда узнает о вашем решении, - тихо проговорил он. – Ваша помощь была всегда очень важна для нее.

Жанна спрятала руки в рукава накидки и некоторое время шла молча. Надо ли сказать ему, что Изабелла в последнем письме серьезно просила ее последить за Маргаритой и Бланкой?.. Жанна ни за что не стала бы это делать, но почуяла, что земля вот-вот загорится под ногами, и решила покинуть заговорщиц. Заговаривать об этом с Маргаритой она опасалась: молодая королева моментально раскусит, откуда ветер дует, а потерять ее дружбу Жанна не могла. Как внушить этому молодому глупцу чувство опасности? Она подавила вздох.

= Опасность существует, - рассуждал вслух Филипп. – И мы всегда знали об этом. Ну что ж, просто теперь нам будет чуточку труднее.

Он немного помолчал, затем остановился. Жанна тоже остановилась и удивленно посмотрела на него.

= Мадам, мы здесь одни, - негромко проговорил молодой рыцарь. – Если можете, скажите мне: вы станете выдавать нас?

Жанна опустила ресницы, нервно похлопала хлыстом по задубевшей юбке.

= Нет, - некоторое время спустя проговорила она. – Я не умею так ловко притворяться, и у меня не хватает больше мужества обманывать мужа и его величество. Но я не собираюсь никому вредить, живите как сами знаете. Я выхожу из игры. И это все.

Они шли пешком еще некоторое время. Навстречу показался возвращавшийся из замка обоз, привозивший продукты; возница, привстав, низко поклонился принцессе и придворному.

Когда вдали аллеи показались ворота замка, Жанна решила сесть в седло. Остановившись, она подошла к коню, которого вел в поводу Филипп; подойдя, чтобы подсадить ее, молодой рыцарь робко взглянул ей в глаза.

= Мадам, - неловко проговорил он. – Может быть, у вас найдется какое-нибудь поручение для ее высочества? Поручения, которое я мог бы выполнить? Пожалуйста… В последний раз.

Его зеленые глаза смотрели с такой трогательной мольбой, что сердце Жанны внезапно потеплело. Смиренная просьба молодого рыцаря говорила яснее всех ее предположений.

Она растроганно поморгала и мягко положила ладонь в лайковой перчатке на его рукав.

= Филипп, - тихим дрогнувшим голосом проговорила она, внимательно заглядывая в его лицо. – Филипп, неужели вы и в самом деле любите Маргариту?!..

Он коротко и укоризненно взглянул на нее и отвернулся. Жанна не верила своим глазам. Она смотрела на него так, словно Филипп должен был измениться вдруг за эту прогулку: ведь она узнала о нем нечто новое и удивительное, почти невозможное. Она-то думала, что в этом отношении у Маргариты с Филиппом все обстоит так же, как у Бланки. Во взаимоотношениях графини де ла Марш и Пьера Готье д'Оне никогда не было любви – только тщеславие обоих. Пьеру льстило внимание принцессы, а Бланка, детская влюбленность которой давно иссякла, ни в чем не желала отстать от Маргариты.

Выражение лица Филиппа ставило с ног на голову все предположения графини Пуатье: значит, то, что говорила о нем Маргарита, - не обычный для ее высочества самообман, и этот д'Оне на самом деле не простой искатель приключений. «Интересно», - вдруг подумала она. – «А Маргарита разделяет его чувства или же только позволяет себя любить?..». И внезапно ее кольнула печальная зависть. Хороший муж, высокое положение – это да, конечно, прекрасно, но это еще не все. Разве привычная и простая любовь мужа сможет заменить такую вот трогательную и нежную заботу мужчины, вынужденного ежедневно бороться за один только твой взгляд?.. Разве муж может испытывать такую тоску – какую испытывает тот, кто обязан довольствоваться случайными свиданиями? А ведь этот красавец и впрямь не может жить без своей прелестной Маргариты… Глаза Жанны заволокло горьким туманом. Ей никогда не испытать такого – и не одна только целомудренность тому виной.

Филипп ждал, и она заговорила – на этот раз не надменно, а с жалостью и ласково.

= Хорошо. Но это в последний раз. Все это окончится печально, Филипп, помяни мое слово.

Он повел обоих коней в конюшни, а графиня Пуатье все стояла на ступеньках крыльца и смотрела ему вслед. Ее врожденная осторожность, душевная слабость и неумение хитрить – словом, все то, что и называется добродетелью, - никогда не подарят ей любовь такого мужчины. Он любил искренне и самоотверженно, невзирая на сумасбродство Маргариты, на смертельную опасность и на ежедневные, ежесекундные трудности и риск. Она испытывала острую нежность к нему – к мужчине, который осмеливался любить, зная, что его любовь обречена.

 

 

 

Жанна передала Маргарите конфет; с коробкой в руках Филипп постучался в двери апартаментов королевы.

Ему открыла Анна д'Арманьяк; на ее длинноносом лице расцвела улыбка.

= Господи, мессир, - прошептала она. – Хоть один приятный визитер за столько дней.

На ее ногах были очень мягкие туфельки с войлочной подошвой - специально, чтобы не тревожить покой королевы. Приноравливаясь к ее бесшумным шагам, Филипп изо всех сил старался ступать аккуратнее.

Она жестом попросила рыцаря подождать и скрылась в опочивальне. Пробыв там несколько секунд, она вышла:

= Вы можете войти.

Подержав отворенную дверь, фрейлина прикрыла ее за Филиппом.

Филипп осторожно вошел, испытывая давно позабытый трепет: опочивальня Маргариты вновь казалась ему неким святилищем, куда вход для него воспрещен, и он должен благодарить судьбу за то, что она изволит его принять…

Все его обиды разом улетучились, едва он переступил порог.

В опочивальне трещал камин; было очень жарко. Пахло жасмином и лавандой; окна были зашторены, словно Маргарите мешал солнечный свет. Здесь царил сумрак, духота и сон; Филиппу показалось, что он лишний здесь, и он вдруг оробел.

= Подойди, - послышался слабый голос откуда-то из темного логова, укутанного вишневым бархатом полога.

Филипп неуверенно ступил туда, где каминные отсветы выхватывали из полумрака золотые кисти балдахина и лилии, вышитые на свисающем со ступеней кровати покрывале.

= Ближе, Филипп, - позвал тот же голос. – Мадам Сен-Жан ушла отдохнуть, мы здесь одни.

Он понял, что Маргарита говорит об акушерке, и приблизился к кровати. Поставив коробку с конфетами на комод, он поднялся по ступенькам и с бьющимся сердцем наклонился над лежащей Маргаритой.

Она была очень бледна, - это было заметно даже при таком освещении. Темные волосы крупными кольцами обрамляли осунувшееся лицо со ставшими совсем огромными глазами. Этими глазами – печальными и блестящими – Маргарита смотрела на Филиппа.

Подняла прозрачную руку в пене кружев, потянула его за запястье:

= Присядь, не бойся.

Он сел на краешек постели так осторожно, словно это было гнездо из чистого пуха. Взял ее тонкую ладонь в свои, – они показались ему грубыми и неловкими, – и поднес к губам.

= От тебя остались одни глаза.

Она улыбнулась:

= Меня не кормят. Я же все время лежу, а ребенка нельзя раскармливать – иначе будет очень трудно рожать…

Его губы, целующие ее нежную, знакомо и тонко пахнувшую жасмином кожу, дрожали. Он подумал об опасности приближавшихся родов и о том, что с ним станет, если он потеряет Маргариту.

= Ты не должен на меня смотреть, - тихо и жалобно проговорила она.

= Разве мой взгляд может причинить тебе зло? – Дрогнувшим голосом ответил Филипп. – Я же люблю тебя.

На ее глазах выступили слезы, она как могла стиснула его руку.

= Я боюсь, Филипп.

Он заставил себя улыбнуться, хотя губы и не слушались его.

= Все будет хорошо, вот увидишь…

= Филипп… - Маргарита протянула руку в направлении комода. – Открой верхний ящик.

Не отпуская ее ладони, он привстал и исполнил ее просьбу.

= Возьми сверток.

Филипп нащупал мягкую ткань и, вытащив ее на свет, протянул Маргарите. Королева развернула тряпицу и протянула Филиппу то, от чего глаза его изумленно расширились. В его руках тускло посверкивали три огромных рубина в застежке поясного кошеля.

= Это тебе, - слабо улыбнулась Маргарита. – Подарок. Нравится? Если со мной что-нибудь случится – будет память.

= Что ты такое говоришь!.. – Угрожающе нахмурился он, хотя сердце его тоскливо сжалось.

= Не сердись, - ласково попросила Маргарита.

Он погладил ее руку.

= Маргарита, но этому кошелю – ему же цена двести ливров. При всем желании я не смог бы приобрести такие камни – тем более, что не имею права носить его по этикету.

= Глупости, Филипп.

= А где ты его взяла? – До Филиппа вдруг дошло, что королева Наваррская тоже не смогла бы купить такую дорогую вещь.

= Где?..

Маргарита задумалась. Она и правда не помнила, откуда у нее этот кошель, - иначе осторожность не позволила бы ей сделать возлюбленному подарок, который могут узнать. Может быть, королева Наваррская была взбалмошна, но вовсе не глупа.

= Не помню, - протянула она. – Кажется, кто-то подарил.

= А этот кто-то, - Филипп в задумчивости вертел в руках кошель, - наверняка считает себя вправе делать тебе такие подарки. Не так ли?..

Он с подозрением посмотрел на Маргариту.

= Он у меня давно, - неторопливо произнесла она. – Скорее всего, я его привезла из Дижона. Лидия нашла его, когда разбиралась в моих вещах. Подойди к окну, посмотри.

Филипп послушался; отойдя к окну, он отодвинул край шторы, и яркий солнечный свет, приникнув в узкую щель, упал на три рубина. По лицу Филиппа поползли яркие алые сполохи.

Приподнявшаяся на локте Маргарита не отрываясь смотрела на Филиппа, и в глазах ее застыл ужас. В душном, наполненном отсветами камина полумраке она увидела кровь на его лице. Запекшаяся кровь была на щеках и на шее; белая холщовая рубашка, невесть как оказавшаяся на молодом рыцаре, была сплошь покрыта заскорузлыми бурыми пятнами. Он двинулся к ней, протягивая покрытые незажившими рубцами руки, и Маргарита, отпрянув, закричала.

Пронзительный крик прорезал полумрак, и Филипп похолодел. Маргарита продолжала кричать, выгибаясь, как пойманная рыбка, а он стоял в оцепенении и не знал, что ему делать. Где-то хлопнула дверь, выбежала Лидия и, дернув его за руку, поволокла в свою комнату, толкнула на потайную лестницу и захлопнула дверь.

Казалось, он целую вечность провел в темноте, прислонившись щекой к холодной двери. Он не мог уйти и продолжал слушать, как кричала и стонала Маргарита, как бегала туда-сюда Лидия, как звенели тазы и ведра с водой, как покрикивала акушерка на своих помощниц… Он чувствовал боль Маргариты и ее страдания – в эти часы он был неотделим от нее. Он несколько раз порывался уйти, боясь не выдержать мук, но еще больше боялся, что без этой невидимой поддержки с Маргаритой случится несчастье. И когда все затихло, он почувствовал себя слабым и опустошенным. Ноги его дрожали, на искусанных губах таял соленый вкус крови, а руки были исцарапаны о железные скобы двери. Тишина обрушилась на него оглушительным звоном крови в ушах, и ослепительный ужас пронзил молодого рыцаря. И, пока он стоял, страшась пошевелиться и отгоняя от себя мысли о том, что произошло, дверца больно толкнула его в плечо.

В ярком квадрате света стояла Лидия; ее лицо блестело от пота, передник был в пятнах крови, а на губах сияла улыбка.

= Так я и знала, что вы здесь, - радостно выдохнула она. – Девочка!

Филипп рванулся в комнату, но маленькие кулачки горничной с неожиданной силой уперлись ему в грудь.

= Нет! Нельзя. Там сейчас Людовик.

Молодой рыцарь сник, и слезы облегчения и тоски потекли по щекам.

= Ну что вы, - зашептала Лидия. – Я позову вас… Попозже. Сейчас она очень слаба, но мы не могли удержать его высочество, понимаете? Ему же ничего не объяснишь, сами знаете… Потом, мессир, потом…

Он со страхом посмотрел на ее руки: тыльные стороны смуглых ладоней сочились кровью.

= Что с вашими руками?

Лидия, морщась, потерла их одна о другую. Улыбнулась:

= Не могла же я сунуть ей в зубы палку…

Вне себя от внезапно нахлынувших чувств, Филипп порывисто и с благодарностью обнял ее так крепко, что служанка ахнула. Он заплакал навзрыд, и она принялась поглаживать его плечи, успокаивая, как ребенка. Зазвенел колокольчик, Филипп вздрогнул и отпустил Лидию.

= Простите…

Она ободряюще улыбнулась:

= Ступайте отдыхать. Я позову вас, обещаю.

И дверь снова захлопнулась перед носом Филиппа, оставив его одного в темноте.

Он начал было спускаться по ступенькам, чтобы выйти через гардеробную, но вдруг споткнулся обо что-то мягкое. Это что-то еле слышно звякнуло и, пошарив под ногами, Филипп поднял кошель, подаренный ему Маргаритой. Он не мог понять, от чего – но тем не менее он испытал неясное ощущение тревоги, взяв в руки тяжелую драгоценность. Некоторое время он раздумывал, не положить ли кошель в один из сундуков гардеробной, но решил, что мнительная Маргарита разозлится, если узнает, что он пренебрег ее подарком.

 

 

 

* * *