Я все обдумала. Мы должны начать жить, как положено. - Она вся светилась какой-то внутренней торжественностью и решимостью. Элен отвела глаза, чувствуя, что от нее ждут прямого ответа. Решения, которое невозможно будет отложить. - Мы с тобой уедем в Судак. Там всегда тепло, там просто рай... Я переговорила со своими. Мне одолжат деньги на операцию...

- Ты соображаешь, что говоришь? - Элен давно знала, что этот момент настанет, и готовилась. Готовилась ударить в спину побольней. Чтобы сразу насмерть.- Что будет с твоей дочерью? Как ты объяснишь все родителям, знакомым? И вообще - ты знаешь, сколько живут после таких операций?

- Дочь любит меня, и будет любить. Взрослая уже девочка, поймет. Остальные мне всегда были чужими, и мне все равно, кто что скажет или подумает. И сколько бы мне не осталось прожить - я хочу прожить это время СОБОЙ. И - с тобой.

Вот он: ПОСТУПОК, о котором она всегда говорила. Вот он, час икс, когда приходится платить за все эмоции, которые так беспечно разбазаривала. Час выявления банкротов... Главное - держаться достойно. Трусость? Нет! Железная логика и спокойствие... Спокойствие...

- Ты это делаешь из-за меня, да? Пойми: такие решения не принимаются из-за кого то... Тебе 33 - ты прожила эти годы так, как прожила, значит, ты можешь так жить... Я не могу принять от тебя такой жертвы.

- Не говори глупости. Я сама давно уже шла к этому решению, и ты это прекрасно знаешь.

Да, Элен знала. Это открылось ровно полгода назад, в один из обычных дней, когда Марина вручила ей тетрадь со своими дневниковыми записями. Записи представляли собой воспоминания человека по имени Арман, жившего три века назад в далекой Франции. Арман-трогательный ребенок, Арман-юный влюбленный, Арман разочарованный, Арман бунтующий и жестокий, Арман уставший и мудрый - все эти лики одного человека постепенно раскрывались перед ней во время чтения. И хотя повествование велось от третьего лица: не было сомнений, что она и он, что Арман и ныне живущая женщина - одно лицо. Мысль о шизофрении мелькнула в голове Элен - но моментально исчезла. Записи поражали достоверностью; часть их была написана на старофранцузском языке. Погружаясь в другую эпоху, увлекаясь образом, который в тот момент казался ей всего лишь художественным, Элен не могла понять, как можно сегодня, сейчас жить со всеми этими фантазиями... Позже Марина объяснила ей, что больше всего на свете она боится заснуть - и вновь проснуться среди чужих для нее людей, помня иную, прошлую жизнь.

Дальше все было как во сне... Разговоры по душам, проникновение Элен во все потайные уголки больного сознания , сумасшедшая влюбленность, увлеченность и стремление познать то неизведанное, что таит в себе этот человек...

- Ну так как? - вопрос резко рассек воздух. В голосе - ни тревоги, ни сомнений. Только вызов.

Элен подняла глаза и вдруг впервые за долгое время увидела перед собой отчаявшуюся женщину. Женщину, в каждом жесте, взгляде, слове которой еще вчера чувствовался слегка надменный, властный - но вместе с тем безумно влекущий мужчина. Мужчина, который мог быть самим собой только с ней.

И вдруг все встало на свои места. Элен как бы приподнялась над собой и увидела происходящее со стороны: две женщины в заснеженном парке строят планы на будущее. Она внутренне съежилась, чувствуя, как по каплям предает его доверие. А вместе с ним - и его самого.

- А как же дети? - беспомощная попытка ухватиться за соломинку.

- Усыновим! - злой, колючий взгляд. И - решимость биться до последнего.

- А если я полюблю мужчину?

Голос становится нежно-журчащим, взгляд - ясным, не затуманенным ненавистью. Битва окончена.

- Ты же знаешь... Я тебя убъю.