Весенним утром 2001 года в моей квартире на четвертом этаже

панельного дома раздался звонок, который заставил меня окончательно

проснуться и прижаться ухом к телефонной трубке. Человек, набравший мой

номер, говорил в быстром рваном темпе, так что сперва я понял, что мне

срочно нужно ехать в хутор за 57 км от города, и только потом догадался,

что звонит Коля Гучков.

Судьба свела нас несколько лет назад в охранной фирме со странным

названием «Скорпион», где я пытался компьютеризировать склад одного из

клиентов фирмы, а Николай соответственно его охранять. Однако,

проведенная начальством клиента ревизия, выявила крупную недостачу,

что, в свою очередь, позволило нашему руководству предположить, будто

охрану наняли в качестве козлов отпущения. Заваренная таким образом

каша, варилась не менее полугода, а закончилось все снятием претензий к

«Скорпиону». Следующим же днем на стол шефу легли два заявления с

требованием полного расчета, одно из которых было подписано Гучковым, а

второе Вашим покорным слугой. Идентичная мотивация без

предварительного сговора, пожалуй, и явилась причиной того, что

оставшуюся часть дня мы провели в баре «Капитан Кук», стараясь

расслабиться при помощи коньяка «Борисфен» и видеоклипов русских поп-

звезд, бесконечно крутившихся на экране Тайваньской видеодвойки

молодым официантом с красными канабинольными глазками. Разъехались

мы ближе к полуночи, обменявшись номерами телефонов и фактически не

виделись с тех пор, поддерживая связь лишь по телефону да при помощи

электронной почты, соглашаясь друг с другом в том, что надо обязательно

встретиться за пределами киберпространства и одновременно не

предпринимая попыток эту встречу организовать. Из его писем, поступавших

на мой ящик в редакции небольшой газеты, я знал, что, проработав

охранником еще в нескольких фирмах и, похоронив отца, он перебрался

жить за город, поэтому тот его звонок я принял за первую попытку

организовать встречу в реале и попытался ее отложить, ссылаясь на еще не

начатую статью в номер, выпуском которого уже завтра должен быть

загружен издательский “Mercury”, но уже через пару минут искал ключи от

своего боевого «Жигуля» и вспоминал: хватит ли в баке бензина для

поездки. Выходило, что для моего же спокойствия лучше таки плеснуть пяток

литров, что я и сделал на ближайшей к моей ракушке заправке, к явному

неудовольствию мальчика в курточке со значком “Shell”, не привыкшего

суетиться в такую рань перед столь незначительным, с его точки зрения

клиентом.

Выйдя из автомобиля в «Надъярном» возле крайней хаты, обнесенной

кованой стильной решеткой я усмехнулся и с наслаждением вдохнул аромат

цветущей вишни. «Хорошо иметь домик в деревне», - подумал я еще не

избитым рекламным слоганом и толкнул, предательски скрипнувшую

калитку.

Весь рассказ Николая я постарался передать без изменений, выбросив

впрочем, некоторые выражения и словосочетания, используемые им для

связки слов, отчего суть нисколько не пострадала.

 

* * *

 

В ночь, когда мне снится, что я беру в руки оружие, обязательно

приходит она. Появляясь неожиданно, она подходит и тычется мордой в мои

колени. Я бросаю ружье и сажусь на изумрудную траву. Целую ее в лоб и мы

долго сидим, глядя друг другу в глаза пока ненавистный будильник не

возвестит о начале нового дня, в бестолковой суете которого забудется и

сон и события «давно минувших дней».

В хуторе Надъярном никто уже не помнит, как перед самой войной в

крайнюю хату был подброшен черноволосый младенец примерно трех годов

от роду. При мальчике была фотография и скомканный листок бумаги, на

котором неровными буквами было начертано ГУЧИНИ. Дед Семен – хозяин

двора, отчетливо помнивший еще первую мировую, рассудил, что надпись

эта есть ни что иное как фамилия ребенка и отправился в сельсовет

испросить разрешения на усыновление. Вернулся он уже поздно вечером, в

легком подпитии, но с бумагой, заверенной круглой печатью. Совершенно

неясно степень ли опьянения Семена Михайловича или же невнимание

председателя были виной тому, что в добытой дедом бумаге значилось:

Гучков Михаил Семенович. Фамилия Гучини навсегда исчезла из памяти

народа, напомнив о себе лишь в конце 80-х надписью GUCCI на модной

футболке, подаренной мне каким-то итальянцем, бог весть как очутившемся

в нашем хуторке. Они долго о чем-то говорили по-итальянски с моим отцом,

– тем самым подкидышем, и выпили все 5 литров вина, заботливо

оставленные бабой Софьей к Пасхе. После того вечера на обратной стороне

желтой фотографии появилась надпись MANULO. Примечателен тот факт,

что Мануло – один из всех пятерых обращен задницей к фотографу, но зато

на переднем плане. В те редкие минуты, когда отец был расположен к

разговорам о нашей загадочной родне и был трезв, он разглагольствовал о

том, что не стоило на заре 20-го века бросать мастерскую в Неаполе,

продавая по бросовым ценам оборудование, даже если кто-то угрожал

вендеттой. Из этих разговоров я постепенно сложил истинную, как мне

казалось, мозаику сложенную судьбой за много лет до моего появления на

свет. Хотя, даже теперь она выглядит невероятной. Исчезла неизвестность,

но не пропала загадочность.

Мануло был старшим из пяти братьев – итальянцев и поэтому именно

он заправлял всем в мастерской. Чем они зарабатывали себе на хлеб я не

знаю и предлагаю Вам поломать над этим голову (коли будет желание),

разглядывая фотографию, о которой я упоминал ранее. Переложив всю

работу на младших, Мануло занялся познанием самого себя и окружающего

мира, изредка появляясь в цехе для того, чтобы взять кое-какой инструмент

и осуществить общее руководство производственным процессом.

В один из дней, когда итальянское солнце щедро согревает Неаполь и

Везувий кажется нарисованным на гигантском холсте сумасшедшим

художником, Мануло появился в мастерской. Загадочная улыбка и

сообщение о том, что нельзя медлить с отъездом, привели к остановке

работы и, как следствие, срыву сроков выполнения заказов. Ошарашенным

братьям удалось выведать лишь то, что Мануло познал тайну времени,

сделал открытие и почти продал его в Россию. А может и не в Россию,

может это только мои фантазии, но должен же я, черт возьми, как-то

объяснить появление своих предков на русской земле.

Было решено, что Мануло с двумя братьями отправятся раньше. Два

оставшихся брата закончат общие дела в Неаполе и отправятся вслед за

родственниками. Связь они собирались поддерживать при помощи

телеграфа.

Перед отъездом Мануло был погружен в собственные мысли, ходил

озабоченно по перрону, делал пометки в блокноте и, не обращая внимания

на слой пыли на лакированных штиблетах, бормотал: «Надо срочно

проверить».

Поезд вышел из Неаполя, но в Риме так и не появился. И, несмотря на

то, что оставшиеся в Неаполе братья получили телеграмму из Будапешта,

случай этот является уникальным в мировой практике железнодорожного

сообщения: состав из семи вагонов исчез, не оставив после себя никаких

следов. Жена машиниста утверждала, впрочем, будто это проделки ее мужа,

имеющего любовницу в Вене, но всерьез ее заявление воспринято не было.

Паровоз этот встречали спустя десятки лет на железных дорогах Европы.

Фрау Беккер, в частности утверждала даже, будто видела, как в 1948 году

этот поезд – призрак проследовал по частично разрушенной ветке Бремен –

Гамбург и она даже успела разглядеть некоторых пассажиров. Люди,

сидящие в вагонах, вели себя как обычно ведут себя люди в небольшом

путешествии. Несколько старомодно одетые мужчины и женщины играли в

карты, пили вино, а яркие огни освещенных окон выхватывали из темноты

вечерних сумерек смущенную фрау Беккер, которая свято верила в то, что

по разобранным рельсам поезд пройти не может. Из состояния оцепенения

ее вывел какой-то господин в пенсне и жилетке. Он что-то кричал на

итальянском, отчаянно жестикулируя. Но, поскольку фрау была растеряна и

итальянский язык знала неважно, то единственное, что она поняла и что

соответственно дошло до наших дней, было слово «фрателли», т.е. братья.

Фрау Беккер не является единственным свидетелем появления поезда –

призрака на Европейских просторах, но именно тогда, когда я при помощи

сети «Интернет» впервые получил эту информацию, ко мне пришло решение

учить итальянский. В течение года половина моего скромного жалования

ночного охранника круглосуточного магазина, уходила на итальянца –

репетитора. Я мог бы здорово сэкономить, приди мне в голову эта идея

раньше, когда отца еще не разбил паралич и всякое свидание с ним не

превратилось в немыслимую пытку взгляда глаза в глаза. Ухаживала за ним

все та же баба Софья, ничуть не изменившаяся за последние 20 лет и, судя

по всему собиравшаяся дожить до Апокалипсиса, чтобы заявить Господу

Богу при многочисленных свидетелях все, что она думает по поводу этой

жизни. На оплату ее скромных услуг уходило 30% моей дневной выручки

грузчика на оптовом рынке. Вспоминая сейчас свое существование в

огромном городе бетонного равнодушия, я прихожу к неутешительному для

себя выводу, что попросту боялся возвращения в хутор, как боятся дети

темной комнаты, пробуждающей их воображение, способное любые страхи

превратить в такую реальность, которой позавидовали бы прославленные

мастера видеоэффектов. Чего я опасался? Того, что Мануло с братьями

разобьет мою унылотекущую жизнь лояльного гражданина? Между тем

колеса поезда, несущего безумца, постигшего тайну времени, неумолимо

сокращали расстояние между нами, отсчитывая рельсовые стыки, а сердце

прикованного к постели старика начало произвольно менять темп своих

сокращений. Привезенный мною из города доктор произвел осмотр

длительностью всего десять минут и затем сказал мне в сенях, морщась от

запаха квашеной капусты, что ему вообще непонятно как пациент еще живет

с такими шумами в сердце.

Недели через две после похорон я принял окончательное решение о

переезде. Я убежал из города без сожаления, променяв запах асфальта на

аромат лугов и крепкий утренний кофе на стакан молока, но чутье

подсказывало, что мне вряд ли удастся провести остаток жизни в такой

идиллии. Спустя несколько дней после переезда, разбирая бумаги отца, я

наткнулся на дневниковые записи тридцатилетней давности. Именно тогда я

похвалил себя за предусмотрительно изученный итальянский язык и,

анализируя открывшуюся мне истину, вылепил из попавшего в руки куска

пластилина маленькую рыбку. Получившаяся фигурка настолько заворожила

меня, что я счел возможным потратить еще три дня на ее

совершенствование и литье нескольких копий из куска олова, найденного в

ящике с радиодеталями. Но очарование не пропало и я стал подумывать о

том, как бы покрыть ее позолотой, когда на глаза мне попалась странная

таблица, вычерченная чьей-то твердой рукой и выпавшая из разобранной

накануне пачки бумаг, которые хоть и содержали интересную информацию,

были отнесены мною к неприкладным знаниям. С появлением же этой

таблицы на расшифровку которой я потратил не меньше недели, возникла

возможность практической проверки содержащихся в записях невероятных

утверждений.

 

* * *

 

Происхождение. Честно говоря, я всегда считал, будто существует

некая недосказанность в отношении моих предков. Скрываемая до поры

степень родства и предназначения привела к тому, что я напился до

беспамятства, когда узнал, что похоронил не отца, но брата. Отец же

гонялся по миру за перемещающейся областью «вялотекущего времени» на

том самом поезде, о котором рассказывала семейная легенда, в

достоверность которой я никогда не верил всерьез. Если доверять записям,

сделанным рукою моего брата, то выходит, будто люди на поезде ничуть не

постарели за прошедшие почти сто лет. Содержащиеся в таблице сведения

и формулы позволяли рассчитать вероятность появления поезда в

конкретной точке земного шара в момент земного времени. В точке с

координатами нашего хутора вероятность была максимальной в годы

нашего с братом появления, но были и другие вероятностные выбросы на

оси времени, ближайший из которых должен был наступить через два года.

О чем только я не передумал за это время. Пытаясь рассуждать логически, я

пришел к выводу, что нас оставили здесь только потому, что на поезде нам

не удалось бы вырасти, повзрослеть: «вялотекущее время» не старит

организм, оно его консервирует. «Но, бог мой», - думал я, - «зачем им

вообще дети? Вагоны ведь не резиновые». Хотя, расскажи я тогда подобное

кому – нибудь, сидеть бы мне в сумасшедшем доме. Пытаясь отвлечься от

мыслей о чудо – поезде, наполненном бессмертными безумцами, я

приобрел собаку породы «афганская борзая» и занялся ее дрессурой.

Выдрессировать ее, в общепринятом понимании, мне не удалось, но, как

мне кажется, мы научились уважать друг друга и находить удовольствие в

утренней охоте на зайцев. Впрочем, охотой наши утренние прогулки называл

только я. Для Джанны это была только игра. Со мной ли, с зайцем? Я не

знаю, но зайца она принесла лишь раз и мне показалось, будто я увидел

сожаление в ее глазах: заигралась мол, прости. Возможно это только мои

фантазии, но, как бы там ни было, а больше добычи я от нее не дождался.

Тогда то я и стал членом общества охотников и купил пятизарядную

двустволку – вертикалку, имея намерение поохотиться на разного

зверя/птицу, проживающего в наших краях.

Осенью прошлого года мы отправились на уток. Нет, в воду за дичью

«афганка» конечно же не полезет: это Вам не спаниель, но поднять птицу из

камышовых зарослей ей вполне по силам. Путь наш лежал к живописному

озеру в окрестностях Медякино. Необходимо было пересечь кукурузное поле

и я отправился напрямик, отметив краем глаза четверых охотников, шедших

по насыпи. Когда я спустился вниз, к полю, до охотников было метров

пятьдесят. Вспомнил я о них минутой позже, когда услышал хлопок выстрела

и ощутил огонь на мгновенно взмокшей правой икроножной мышце. Кажется,

я кричал и, теряя сознание, видел, как моя собака отползает от меня,

шевеля кукурузные стебли.

Когда я пришел в себя, солнце уже окрасило кучевые облака в цвет

крови. День уверенно шел к своему завершению и мир бесстрастно смотрел

на охотника, превратившегося в дичь и на труп его собаки. Оказалось, что я

таки могу передвигаться, опираясь на ружье и, когда лимонная долька

месяца тускло освещала хутор, волею случая ставшего моей малой

Родиной, я рухнул в сенях где и нашла меня утром любезная Софья

Михайловна, зашедшая поутру одолжить не то сахару, не то соли.

Очухался я довольно быстро и уже через месяц, анализируя события

того дня, я вспомнил, что Джана шла вдоль кромки кукурузного поля и

поэтому была невидна тем охотникам, что решили покончить со мной ввиду

каких-то, известных только им обстоятельств. По той же причине когда

собака стала отползать от меня, производя колебание кукурузных стеблей,

убийцы перенесли огонь на нее, считая, вероятно, что стреляют по мне.

Выходит, она меня спасала? Можно ли отблагодарить за собачью

преданность? Каюсь, часто воспринимал ее несерьезно. Характером своим

она походила на девочку – подростка, в пол уха слушающую наставления

взрослых и точно знающую как надо жить в этом мире. Тогда-то она и стала

изредка являться ко мне во сне, а я начал зачеркивать в календаре дни,

остававшиеся до вычисленного появления поезда и готовиться к встрече,

призванной окончательно прояснить ситуацию.

В тот вечер я вышел на луг, по которому когда-то проходила

узкоколейка, и еще раз спросил себя: «Готов ли я ждать всю ночь непонятно

чего?» Ответ был неопределенным и я присел на траву, любуясь закатом.

Именно в это мгновение что-то случилось со временем, поскольку тот

момент, который я помню и который в моей памяти следует сразу же за

созерцанием заката, абсолютно был лишен света. Темная безлунная ночь

жгла глаза и я тщетно вглядывался вдаль в надежде обнаружить хоть какой-

то источник света. Я перестал ориентироваться в окружающем меня

пространстве, когда вдруг разглядел крохотный желтый огонек в той

стороне, в которой, как мне казалось, садилось солнце. Он был настолько

мал, что поначалу я решил, будто это какая-то звезда пробилась сквозь

толстый слой облаков, укрывших Землю до горизонта. Через несколько

минут я уже считал, что это кто-то едет через луг на мотоцикле. Внезапно

спустившийся туман окончательно меня запутал, ибо я не смог уже делать

выводы относительно размеров приближающегося объекта. Почему-то,

вдруг недалеко включились огни хутора. В чем же причина того, что раньше

тут была непроглядная темень? Может, просто отключали электроэнергию?

Довольствуясь этим предположением, я направился к видимым огням

поселка, считая ночной эксперимент завершенным и не обращая более

внимания на движущийся в некотором отдалении световой луч. Осторожно

продвигаясь к цели, я тем не менее споткнулся и сильно ушиб правую ногу в

голеностопном суставе. От боли я громко вскрикнул, но тут же замолчал, так

как мне почудился звук паровозного гудка. «Ну да! Я ведь пришел встречать

поезд», - усмехнулся я своей впечатлительности и заковылял в прежнем

направлении, когда мне пришло в голову, что споткнулся-то я об рельсы,

которые еще в начале 90-х были сданы на металлолом бывшим сторожем

колхоза «Красный путь», считавшим себя предпринимателем и втихую

спившегося после неудачной сделки со свининой. Все еще будучи не в

состоянии разрешить явившийся мне парадокс, я ступил на залитый тусклым

светом дощатый перрон железнодорожной станции. Мотнув головой и

силясь отогнать, как я считал, последствия болевого шока я, тем не менее,

присел на скамейку, тупо уставившись перед собой. В таком оцепенении

меня и застал прибывший на станцию в клубах пара старинный паровоз.

Зрелище было настолько завораживающим, что я не сразу обратил

внимание на умеренной плотности человека в желтой жилетке и белых

лаковых штиблетах, решительно направляющегося ко мне.

- Здравствуй сынок, - воскликнул он.

От неожиданности я поднялся со скамьи. Он обнял меня так искренне, что я

недоуменно спросил: «Отец?» Он кивнул и заторопился в вагон, не отпуская

моей руки и приглашая меня с собой. «Я никуда не поеду», - пробовал я

настаивать на своем, но, взглянув в его глаза и, услышав заверения в том,

что никто мне не причинит зла, согласился следовать за ним.

Поднимаясь в покрытый блестящей темно – зеленой краской вагон, я

мало знал еще о проблемах пассажиров таинственного состава, но

попутчики «отца» произвели на меня весьма странное впечатление.

Старинные наряды, в которые были облачены спутники, прекрасно

сохранились. Увиденной мною костюмной коллекции мог бы позавидовать

любой театр, но не только одежда была необычной. Сами пассажиры

казались выхваченными из другой эпохи. Не знаю насколько я мог доверять

своим ощущениям тогда, но я был уверен, что мне рады и, встречаясь с

чьим – либо дружеским взглядом, я непременно произносил: «Бон джорно!»

(«Добрый день» (итал.)) и следовал дальше за «отцом», быстро

продвигающимся к неведомой мне цели. Наконец мы вошли в купе и я

опустился на мягкий диван под взглядом незнакомца, назвавшегося моим

отцом.

- Вы, наверное, Мануло? – сказал я, чтобы как-то начать разговор, который

обещал быть непростым.

- Да, - облегченно выдохнул он, - Выходит ты многое знаешь? А я

признаться не знал с какой стороны начать обсуждение проблемы.

- Проблемы? – недоуменно пожал я плечами. – Мне ничего неизвестно о

проблемах. Я знаю только, что умерший 2 года назад отец вовсе мне не

отец, а брат и что Мануло, то есть Вы сделали какое-то открытие

относительно времени. Но, признаться до сегодняшнего дня считал

записи моего брата – отца не более, чем набросками фантастического

рассказа, за написанием которого он коротал время в нашем отдаленном

от цивилизации хуторке.

Мануло изобразил улыбку, глаза его при этом оставались серьезными, я

бы даже сказал печальными, тяжело вздохнул и произнес, глядя в темноту

за окном:

- Давай на «ты», сынок?

Я кивнул и он, не глядя в мою сторону, продолжил.

- Очень давно, когда я начал этот эксперимент, я и не предполагал, что

превращу пассажиров в его заложников, а сам буду мучаться от

невозможности разрешить парадокс выхода из временной аномалии.

- Что за аномалии? – спросил я участливо.

- Не перебивай меня и не сердись, - поощрительно улыбнулся он, и я сразу

почувствовал к нему почти родственную симпатию.

- Время неоднородно. Я это понял еще тогда, когда прогуливался в

окрестностях Неаполя, размышляя о бренности человеческого бытия.

Однажды я забрел в оливковую рощу, просидел там, как мне показалось,

весь день, но вернулся к обеду. Случай этот меня позабавил и по-моему

именно в тот момент, когда я уплетал посыпанные тертым сыром

спагетти, мне и пришла в голову мысль о неоднородности материи –

времени. То есть неоднородность материи нами как бы не оспаривается,

хотя вся Вселенная состоит из одинаковых мельчайших частиц.

- Атомов, - подсказал я.

- Называй как угодно, сути это не меняет, - парировал он и продолжил. –

Время вроде бы состоит из секунд, которые складываются в минуты,

часы, дни и так далее. Но секунды-то ведь не всегда имеют одинаковое

наполнение, улавливаешь?

- Пока нет, - честно ответил я, - хотя довелось читать что-то о

«вялотекущем времени».

- Да, - загрустил он, - не умею я объяснить.

- Не расстраивайся, - постарался я его обнадежить.

Он улыбнулся.

- Попробую упростить. Другими словами в нашем мире существуют

области, где время идет быстрее и где медленнее обычного его течения.

Есть также небольшие регионы, где время стоит, как вода в старом русле

реки. Именно в такое место я попал в те далекие годы, когда судьба

завела меня в оливковую рощу.

Он замолчал, вспоминая видимо Неаполь вековой давности. За окном

стоял мрак и я был уверен, что это не сон. Хотя, если вспомнить, то в любом

сне чувствуешь себя как в реальности. Но бывает все же необходимо их

различать: фантазии и реальность, сны и действительность, мечты и

возможности, логику и ее отсутствие. «Вот, - подумал я тогда. – Логика! Если

это просто сон, то с логикой здесь должно быть не все в порядке.»

- Мануло, - позвал я его. - Если есть область с замедленным или

ускоренным течением времени, то и жители таких районов должны жить

либо очень долго, либо очень мало. Ведь так?

- Так, - кивнул он устало.

- А это было бы сразу заметно. То есть я хочу сказать, что эти области или

регионы нашли бы значительно раньше твоего рождения, - я достаточно

самоуверенно посмотрел на него, считая приведенный аргумент

«железным».

- Ты прав мой мальчик, сказал он тем же уставшим голосом. – Но дело в

том, что эти области перемещаются по нашей планете, по Галактике, по

всей Вселенной и никто даже не пытался открыть закон их перемещения.

- Никто кроме тебя? – спросил я, озадаченный тем, как легко он ускользнул.

- Я не исключение. Закон я не открыл, но смог нанести на карту маршруты

и скорость перемещения временных аномалий.

- И наш поезд следует по этому пути? – наконец догадался я.

- Да, - согласился он, - но только…

- Что только? А зачем вообще был нужен твой эксперимент? – выкрикнул я

распалясь. – Я заметил, что пассажирам уже порядком надоела дорога

протяженностью в век. Почему бы их не высадить?

- В этом то все и дело, - тяжко вздохнул он. – Наберись терпения. Я все

расскажу. Проблема в том, - продолжил он после продолжительной паузы,

- что области с замедленным течением времени по Земле почти не

перемещаются. У нас есть возможность попасть либо в будущее,

передвигаясь в области с ускоренным временем, либо ждать пока

прошлое догонит нас, оставаясь в местах, где время стоит.

- Что-то я не очень уловил логику, - усмехнулся я.

- Это время сынок, - покачал он головой, - над ним логика не властна.

- Пусть так, - согласился я, - продолжай.

- Каждый раз, перемещаясь во временных слоях, мы создаем новую

реальность: так называемый параллельный мир. Пытаясь вернуться в

Неаполь своего времени, мы наплодили не менее сотни этих

параллельных реальностей. Кстати, - закашлялся он, - это только прямые,

если они параллельны, не пересекаются. Наши миры имеют точки

соприкосновения и эти контакты не всегда дружественны. – Он

внимательно посмотрел на меня. – Сын, я всегда считал, что в этой

реальности ты находишься в безопасности, но все же хотел бы это

услышать от тебя, - и он посмотрел на меня.

- Ну, - почему-то растягивая слог, сказал я, - был один случай недавно на

охоте… - И я рассказал ему о гибели собаки и своем ранении.

- Это подтверждает мои худшие опасения. Кто-то считает, что с нашим

выходом из игры исчезнут и все созданные нами миры.

- Но причем здесь я? – развел я руками.

- Ты знаешь, - улыбнулся Мануло, - после многих попыток решить эту

проблему самостоятельно, я только усложнил задачу. Мне показалось,

что тут нужен человек со свежим взглядом на жизнь. Именно поэтому вы с

братом жили в обычном мире. Но теперь настал твой час.

- Да ты что батя? – от неожиданности я начал говорить по-русски. – Это как

в сказке «пойди туда, – не знаю куда, найди то, – не знаю что».

- Хороший язык, - мечтательно проговорил Мануло, развязывая кисет и

набивая табаком небольшую трубку, - я его не понимаю, но вижу, что ты

не отказываешься.

- Не отказываюсь, - подтвердил я, - но просто не знаю с чего начать, что ты

уже пробовал, да и о времени то мне известно совсем немного.

- Это не беда, - сказал он, выпуская струйку ароматного дыма, - я дам тебе

копию бортового журнала.

- Так все-таки, - решился повторить я вопрос, - почему нельзя высадить

пассажиров?

- Они прожили долгую жизнь, перемещаясь во временных слоях, -

задумчиво произнес он, - но, если они вернутся в наш обычный мир,

время сыграет с ними злую шутку. Они просто обратятся в прах. Это уже

было сынок. Ужасное зрелище. Впрочем, в журнале об этом написано

достаточно подробно: почти все пассажиры нашего поезда видели это в

Москве, когда один из наших спутников, не поверивший моим опасениям,

сошел на перрон и направился к каким-то вооруженным людям в кожаных

пиджаках. Анатоль буквально рассыпался. А эти начали еще стрелять из

револьверов.

- Так чего же вы все хотите? – недоумевал я. – Отправляйтесь в область

стоячего времени, раз такие существуют, и живите там.

- Нам не нужна вечная жизнь, - вздохнул он. –За долгие годы путешествий

мы чувствуем только усталость. Но, нам хотелось бы дожить и умереть не

под стук колес, а так как и положено человеку. Понимаешь?

Я кивнул и достал сигарету.

- Ты куришь? – спросил он озабоченно.

- Тоже не хочу жить вечно.

Он рассмеялся.

- Ну, а что по поводу охотников? – напомнил я ему о несчастном случае.

- В параллельных мирах в курсе, что мы собираемся выйти из этой гонки,

но они считают, будто их существование тоже прекратится.

- Кто это они? – я серьезно взглянул в его глаза.

- Ну, ладно. Я конечно. Просто… другой я. Как тебе еще объяснить?

- Понятно. Где же гарантия, что я сел в на тот поезд, а не на

параллельный?

- Если бы у тебя были таблицы параллельщиков, ты бы сел к ним. А так, -

он широко улыбнулся, - ты наш гость. Верь мне, - сказал он посерьезнев.

- Я-то верю, но все равно не представляю себе как помочь…

 

* * *

 

Очнулся я утром, лежащим у крыльца своего дома и, видевшая меня из

дома напротив соседка, осуждающе покачала головой. Я не стал

оправдываться, (за несколько лет жизни на хуторе меня частенько видели

пьяным) поднялся и спокойно вошел в дом. И только тут я обратил внимание

на то, что сжимаю под правой рукой толстый журнал и припомнил события

минувшей ночи, которые казались мистикой в свете дня.

В конце бортового журнала стояла только дата без записи. Я решил, что

это дата нашей следующей встречи. В моем распоряжении было не более

четырех месяцев и я принялся штудировать записи. На протяжении почти

всего времени я читал, думал, спал не более 5-ти часов, но так и не нашел

способа спасения «пассажиров времени». Произошедшее в определенный

момент событие подобно брошенному в воду камню, образует расходящиеся

по поверхности круги, но как заставить их двигаться в обратном

направлении? В конце концов я прекратил свои убогие попытки, достал с

книжной полки старика Маркеса и попал в его удивительный, трагичный и

абсурдный мир. Наверное именно тогда мне в голову пришла идея с

обручем и я обратил внимание на некоторые совпадения. В самом деле:

если бросить в воду не камень, а обруч? Круги на поверхности воды,

распространяющиеся внутри кольца, будут сходиться. Это, конечно, всего

лишь аналогия. Мануло предупреждал меня, что не следует слишком

полагаться на логику в решении временных задач, но все же этот простой

пример наглядно демонстрирует, что задачи такого рода имеют решение.

Затем я вспомнил, как лепил рыбок, мечтая покрыть их сусальным золотом,

и что именно этим занимался у Маркеса полковник Аурелиано Буэндиа, сидя

в своей комнате, до и после гражданской войны. Вот! Макондо. Я

пересмотрел множество справочников, но реального города с таким

названием не нашел. А где же был я и тысячи других людей все «сто лет

одиночества», читая его книги? Это места метафизического присутствия. Не

нужно копаться в словах и объяснять другими терминами то, что уже имеет

название. Метаприсутствие существует и этого достаточно. Религия тоже

отчасти полна метафизики, но я не хотел бы касаться этого вопроса. А

решение проблемы может быть в дороге на Макондо. Встреча с поездом

послезавтра.

 

* * *

 

Я помнится уехал тогда, подозревая, что Николай пристрастился к

марихуане и живет исключительно своими фантазиями, но на телефонные

звонки он не отвечал и, через пять месяцев я решился приехать к нему сам:

без приглашения. Дом выглядел запущенным. Скрипнувшая на ржавых

петлях дверь явила моему взору старую мебель, покрытую равномерным

слоем пыли. Я подошел к столу. Он был пуст: ни тетрадей с таблицами, ни

Колиных дневников, ничего, что могло бы хоть как-то пролить свет на загадку

исчезновения друга. Терзаемый этой тайной я вышел к калитке. На

старенькой, некрашеной скамейке у забора сидел мужичок в пиджаке,

кирзовых сапогах и надвинутой на самые глаза кепке.

- Сигаретой не угостишь? – спросил он, хитро щуря глаза.

Я молча протянул ему пачку “LM”.

- Ты первый, кто к нему пришел за последние три месяца, - он был явно

настроен на разговор.

- Сосед? – поинтересовался я для поддержания разговора.

- Через дом живу, - кивнул он головой. - Давно приметил, что Кольки нет и в

доме никто не живет. А ну как сопрут чего?

- Сторожуешь стало быть, - сказал я, доставая сигарету.

- Присматриваем потихоньку, - согласился он. – Опять же, если Колян не

вернется, я первый буду претендовать на хату. У меня дочка на выданье,

а жилье - вопрос ответственный. Я и с председателем уже договорился.

Ты часом не родственник Колькин? – забеспокоился он.

- Нет. Друг, - коротко ответил я.

- Ну и слава богу, - вздохнул он. – Я то знаю, что никого у него нет, но мало

ли чего… И главное тишина такая стала, - заговорил он после паузы. –

Никаких тебе паровозных гудков.

- Каких гудков? – переспросил я.

- Так это, - начал сосед, - тут значит, раньше – годов так шестьдесят назад

узкоколейка была. А паровозы все гудят и гудят, - он посмотрел на меня,

пытаясь угадать, верю ли я ему.

- И часто гудят? - спросил я заинтересованно.

- Да не-е, раньше не часто, но недавно четыре ночи подряд весь хутор

слушал паровозные свистки. Я еще тогда подумал: не к добру это. Ходил

каждое утро по всем хатам: смотрел все ли живы здоровы. Жилье это… -

он замолчал.

- Николай тогда и пропал?

Он кивнул головой и попросил еще сигарету, аргументируя тем, что такими

сигаретами он не накуривается. Я подошел к машине, вытащил из бардачка

невесть когда и кем забытую пачку «примы» и вручил ему с пожеланиями

хорошей жизни в этом доме.

- Так Колька может еще и вернется, - встрепенулся он.

- Нет, - сказал я и увидел, как улыбка заливает его лицо.