Свое детство я помню отрывочно. Отдельные эпизодики, разрозненные картинки, как кадры на фотопленке. Например, такой: модель корабля. Надо было сделать домашнее задание по труду. Я тогда был классе в пятом. Мы делали его с мамой, слепили из пластилина, обклеили папье-маше, пластилин потом вынули, получился очень красивый корпус. Мы его покрасили, нарисовали иллюминаторы и покрыли лаком. Оснастили мачтами, реи сделали из спичек. Я выклянчил тряпочку, через которую мама утюжила одежду, сшил паруса, исколов в кровь пальцы. Мы делали парусник целую неделю. Он получился гордый и стройный. Наконец я упаковал его в коробку из-под ботинок, переложив ватой и мятыми газетами и отвез в школу.

Когда на уроке труда я с трепетом распаковал бригантину, - а я был уверен, не знаю уж почему, что это была именно бригантина, а не шхуна или барк, - к моему ужасу выяснилось, что добрая половина мачт поломалась в утренней автобусной давке. Корабль стал в одночасье инвалидным, никто не видел его в первозданной красе. Учитель труда покачал головой и сказал, что это вообще не модель и он не может принять эту работу, а если спустить её на воду, она вмиг раскиснет. Когда я складывал свою незадачливую бригантину обратно в коробку, меня душили слезы. Я сдерживался, детская гордость и взрослая обида не позволяли мне расклеиться под насмешливое пыхтение одноклассников. Не проронив ни звука, я собрал пожитки и ушел из школы.

Уныло я добрел до Островов, спустился к самой воде и достал коробку. Слезы уже текли свободно, у меня не оставалось больше сил сдерживать их, да и незачем. Я вынул свою бригантину и рассматривал ее. Теперь она больше походила на Летучий Голландец, со сломанными крыльями-мачтами и кое-где прилипшей к свежему лаку ватой. Почему, ну почему? Она и сейчас была ослепительно-прекрасна, мы с мамой сделали настоящую бригантину! И вовсе она в воде не размокнет. Я спустился на последнюю ступеньку, к самой воде и опустил мой корабль в воду. Несколько раз качнувшись, он выпрямился, и подпрыгивая на мелкой ряби двинулся к Крестовскому мосту. Я видел только размытый силуэт, от этого он казался мне еще прекрасней. Слезы продолжали ещё течь, но уже не судорожные, как сначала. Наверное, именно тогда я впервые столкнулся с категорической своей потребностью в мечте. Силуэт гордого игрушечного кораблика изчез в тени Крестовского моста и совсем скрылся из вида. Он унес с собой часть моего детства. За дробным отражением моста забрезжила робкая надежда, тогда я ещё не знал, на что.

Домой я вернулся заполночь. На мамины расспросы отвечал что-то невразумительное. Про модель я сказал, что её оставили в качестве образца в классе и поставили мне пятерку. Мама была очень довольна, даже не стала ругать меня.