Моя дорогая Пенелопа

 

Дзицуко. Ты должна перестать ждать. Просто надо отправиться его искать.

Ханако. Нет, я не сдвинусь с места. В жизни ни за что, никогда и не подумаю уйти отсюда...Я буду ждать его здесь и никуда-никуда не поеду, потому что, останься я здесь, он непременно вернется ко мне после своих долгих скитаний. Неподвижная звезда обязательно сходится с той, что вечно блуждает по небу.

 

Мисима Юкио. «Веер в залог любви».

 

7 июля

 

Ненаглядная моя жена!

 

Кажется, близится тот час, когда я смогу обнять твои колени и прижать к груди сына. Сегодня ночью Афина внушила мне одну хитрость – пока не буду тебе раскрывать, в чем она состоит, чтобы наконец положить конец этой войне. Не знаю, удастся ли нам все это осуществить, надеюсь, что боги будут на нашей стороне. Ожидание стало невыносимым. Агамемнон с Менелаем, по-моему, уже согласны на все. Не помню, писал ли я тебе об этом, ведь мы потеряли великого Ахилла. Они потеряли Гектора, но это было гораздо раньше. Все смешалось, уже ничего не разберешь. Каждый побеждает по-своему – после гибели Ахилла троянцы тоже по праву считают себя победителями. Все только и говорят друг с другом о том, как бы поскорее закончить эту войну, а когда вместе собираются, то делают героические лица, сжимают рукоятки мечей и вспоминают глупую клятву, данную старому Тиндарею. Недавно у нас было собрание, и я отхлестал жезлом некоего Терсита – этот наглый простолюдин пытался внести смуту в ахейское войско, призывая закончить бесполезную войну и вернуться к родным очагам. Терсит заплакал от боли, а я смотрел ему в глаза, стараясь казаться неумолимым. Внутри меня тоже кипели тяжелые слезы – ведь и я хочу домой, но не могу плакать в присутствии ахейских мужей. Ночью, в палатке, я тоже не могу плакать – тогда меня засмеет Афина. Посмотрим, получится ли у нас то, что я задумал. Да помогут мне великие боги.

 

Твой Одиссей. Изворотливый и воинственный, не теряющий надежды на скорую победу ахейцев.

 

 

25 августа

 

Любимая, дорогая, единственная во всем мире Пенелопа!

 

Не могу передать, как жаль было мне беззащитных троянцев, когда мы перерезали их, как свиней, сонных, хмельных после пиршества, но еще сложнее передать радость от сознания того, что все кончилось, и мы возвращаемся домой. Домой, домой! Я засыпаю и вижу берега Итаки, и твои нежные руки ласкают мое лицо. Великие боги, не знаю, сможешь ли ты узнать своего Одиссея – как я постарел... Звезды бессонных ночей посеребрили мои волосы. Менелай радуется, как ребенок – он получил назад свою прекрасную игрушку. Елена ведет себя так, как будто ничего не случилось – о Парисе не вспоминает, прощенья у мужа не просит. А ты все так же прекрасна, я уверен, и Телемах уж стал охотиться на кабанов. Пусть присматривает за ним старая Эвриклея, ты ведь помнишь мой шрам на колене от кабаньего клыка? Боги, сколько сладких воспоминаний, боюсь я в них захлебнуться, как в бочонке вязкого меда. Ты знаешь, любимая, в голову мне приходят странные мысли – я стал понимать, что вовсе необязательно воевать, ведь хитростью тоже многого можно добиться. Пока я не буду об этом никому говорить – ахейцы слишком опьянены победой. До скорой встречи, родная моя Пенелопа.

 

Твой Одиссей. Влюбленный.

 

2 февраля

 

Прости меня, милая, любимая Пенелопа, но последние события не давали мне возможности писать. Вначале мы подверглись нападению страшных людоедов-лестригонов, потом еле унесли ноги с острова циклопов – это такие жуткие существа, которые не признают законов гостеприимства. Я утратил былое мужество и теперь думаю только о том, что человек никогда не должен отдаляться от родного дома. Пусть назовут это малодушием, мне все равно. Думаю, что Менелай разделит мое мнение. Если мы когда-нибудь встретимся. Как всегда, в пещере у циклопа мне удалось придумать одну хитрость, я потом тебе о ней расскажу. Когда вернусь. Сейчас нам нужно оплакивать погибших товарищей. Страшная, позорная смерть – в гигантских пальцах циклопа, на наших глазах....

 

Одиссей. Хитроумный и печальный

 

3 марта

 

Пенелопа, любимая, я уже вижу в туманной дымке берега Итаки. Эол, царь ветров, подарил мне мех, в котором зашиты все ветры, кроме попутного. Мы подплываем. О боги, время снова застыло. Я потом тебе все расскажу. Меня клонит в сон, я надеюсь проснуться и увидеть твое лицо, склоненное надо мной. В твоих глазах я увижу искорки своих собственных. До скорого свидания, любимая. Как хочется спать! Мне жаль, что я пропущу священный миг вступления на родную землю. Все, засыпаю. Не думал, что сон может быть неодолимее смерти.....

 

Твой Одиссей. Побежденный Морфеем.

 

 

9 мая

 

Не верь тому, кто расскажет тебе, что Цирцея меня соблазнила. Не верь тем, кто скажет, что я отдался Цирцее, чтобы спасти своих спутников и вернуть им человеческий облик. Моих бестолковых спутников, которые открыли мех с ветрами, полагая, что там спрятаны бесценные дары. Цирцея вовсе не женщина, а просто волшебница. Взгляд у нее холодный, как зимнее солнце, а губы тонкие, как у змеи. Уверяю тебя, между нами ничего не было. Да, не буду отрицать, она пыталась заставить меня, но у нее ничего не вышло. Я каждую ночь просыпался и искал тебя на циновках ее дома. Я искал тебя по запаху, а тебя все не было. Цирцея сидела на воздухе и печально смотрела в огонь разожженного ею костра. Я знаю, ты никогда не забудешь свою Пенелопу, сказала она мне. Прошло три года. Твой запах, любимая. Я проснулся ночью и вспомнил твой запах. Я искал тебя, но не находил. Прошло три года, сказала волшебница и послала меня в царство теней. Прости меня, прости, но я не мог пойти наперекор воле богов. Три года, три долгих года провел я в беспамятстве в доме у Цирцеи. Но все позади, любимая моя жена, мы уже возвращаемся домой. Ждать осталось совсем недолго.

 

Твой Одиссей. Верный.

 

18 ноября

 

Пенелопа, дорогая, я потерял всякую надежду вернуться домой. Проклятые мои спутники нарушили запрет касаться быков бога Гелиоса, бездумные болваны - и вот снова, снова мы вынуждены скитаться. Я остался один. Кругом бескрайнее море. Я никогда не думал, что море может быть таким бесконечным. Пенелопа, не помню, писал ли я тебе о том, что спускался в царство Аида и разговаривал с тенью Тиресия. Тиресий сказал мне, что его зовут Гомером, и почему-то долго ощупывал мое лицо холодными бесплотными пальцами, удивляясь тому, что я еще жив, а он умер. Еще я говорил с бедной моей матерью, которая, не дождавшись меня, умерла. Смог бы я дождаться Телемаха? Ты знаешь, что Агамемнона я тоже встретил в царстве Аида? В первый же день он нашел свою смерть, вступив на родной берег – Клитемнестра зарезала его в ею же приготовленной ванне. Что толку быть героем, если тебе суждено погибнуть от коварного кинжала неверной жены. Так много хочется рассказать тебе, Пенелопа... так много, потому что не верю я больше, что смогу вернуться на Итаку. Почему я вспомнил про царство Аида? Ах, да, потому что уж начал подумывать, что там мы и встретимся с тобою. В мире живых я увидеть тебя не надеюсь. Печальною будет наша встреча, никогда больше не ощутить мне тепла твоего тела, и помнить его я не буду, потому что у тени памяти нет. Я не прощаюсь и не пишу до скорого свидания – время нашей разлуки застыло, как горькая патока. Я не чувствую себя живым, и мертвым тоже не чувствую. Никто – так назвал я себя Полифему. Неужели, как несчастный Эдип, я разгадал свою собственную загадку?

 

Твой Одиссей. Обреченный на скитания.

 

3 апреля

 

Я надеюсь, что ты никогда, никогда не получишь это письмо. Я пишу его не тебе, а твоему милому образу в моей душе, моя Пенелопа. Я смотрю на тебя, как на далекую яркую звезду и пытаюсь восстановить тебя в памяти своего тела. Я целую тебя в своих мыслях, а ты вся, как ручей, струишься сквозь мои приоткрытые губы. Я редко говорил тебе о своей любви, пока был с тобой рядом. О боги, ведь настолько ненужным это казалось. Теперь же, когда тебя нет, я вынужден тихо повторять слова любви вновь и вновь, чтобы не забыть, как они произносятся. Я дарю ласки чужой женщине, бессмертной нимфе, она прекрасна, как все нимфы – имя ее Каллипсо. По ночам, когда лицо Каллипсо сливается с темнотой, я осторожно глажу ее тело, тебя представляя, любимая, и когда она стонет, я думаю о том, как бы застонала ты, любимая. О боги, сделайте так, чтобы это письмо никогда не дошло по назначению. Никогда, никогда не понять тебе, Пенелопа, что мужчина может видеть перед собой образ любимой, чужих женщин лаская. Не понять тебе и того, что может он радоваться восторгу чужой женщины, ведь знает он, что точно так же вздрогнула бы от восторга его любимая. Я тоже не думал, что смогу. Каллипсо засыпает, положив свою головку мне на грудь – какая у тебя широкая, прекрасная грудь, говорит она мне, позволь мне спать на твоей груди. Я позволяю, ведь знаю я, что и ты любила спать на моей груди. Проснувшись утром, я долго не открываю глаза, но знаю, что в это время она играет моими волосами и печально смотрит на меня. Я лежу с закрытыми глазами и делаю вид, что еще сплю. Все тело мое содрогается от безмолвных рыданий – я не могу плакать вслух, я ахеец. Она гладит мое тело, полагая, что оно дрожит от ее ласк. Смотри на меня, смотри на меня, любимый, приказывает мне Каллипсо в минуты страсти. Я же улыбаюсь, говорю, что стыд не позволяет мне на нее смотреть и снова плотно закрываю глаза, потому что иначе не смогу думать о тебе. Вот и этой ночью мускусный запах нимфы не дает мне уснуть. Я выхожу на холодный воздух и пишу, пишу тебе, любимая, надеясь, что это письмо никогда не ляжет тебе в руки. Тишина такая, что я слышу, как стучит мое сердце и шуршит веретено Мойры. Каллипсо предлагает сделать меня бессмертным, но я не хочу бессмертия с закрытыми глазами и мускусным запахом. Я хочу видеть отражение своей страсти в твоих глазах, я хочу чувствовать каждую морщинку на твоем лице, я хочу слабеть в твоих слабеющих объятиях, я хочу, чтобы ты заботилась об умирающем старике с лицом Одиссея. Я не хочу возвращаться в чертоги нимфы, там пахнет мускусом. Там чужая мне женщина, которая снова положит мне голову на грудь, а у меня не хватит мужества ее убрать. Мне холодно, и я надеюсь, что это письмо никогда не попадет в твои ручки, родная Пенелопа. Моя любовь к тебе – это любовь к продолжению моей собственной плоти, но тело твое, как роса, сочится сквозь мои губы и сворачивается холодной капелькой далекой звезды. (С Цирцеей мне было проще – она поила меня зельем, от которого память уходила из моей души, и я любил волшебницу только телом, уставшим от одиночества, я любил ее без единой мысли, без единого воспоминания, не замечая, что пальцы у нее были твердые и холодные, как у мраморной статуи. Я думаю, что если бы мне пришлось спать с Афиной, она была бы такой же холодной, потому что Афина – не женщина, а всего лишь насмешливый ледяной разум. Однажды я проснулся среди ночи и стал искать мою Пенелопу. Наткнувшись рукой на чужое прохладное тело, я долго плакал, потому что действие зелья ушло, и я вспомнил о тебе, любимая моя, недостижимая звездочка)

 

Вечно помнящий о тебе, Одиссей.

 

5 апреля

 

Пенелопа, Пенелопа! Любимая!

 

Прошло еще пять лет – а быть может, и больше, ведь день мой на острове Огигия стал вечностью. Нимфа Каллипсо согласилась отпустить меня домой и обещала помочь построить плот. Милая, мы скоро увидимся. Я уже писал тебе, что чарам Каллипсо я не поддался, что так, в жестокой борьбе женского самолюбия и мужской верности, и протекли эти семь долгих лет. Разлука ничего не изменила, лишь жестче очертила острым резцом линии моей любви. Жди меня, прошу тебя, жди. В этот раз я говорю правду. В этот раз я обязательно вернусь домой. Посейдон простил меня и согласился позволить мне доплыть до Итаки. Не помню, говорил ли я тебе о том, что Посейдон разгневался на меня за то, что я ослепил его сына Полифема. И когда это было? Кажется, это было уже после войны. Мне очень не хватает моих бездумных спутников, несмотря на то, что я всегда стремился к уединению, пока они были живы. Они сами виноваты – не нужно было причаливать к острову циклопов. Жди меня, родная, я больше никуда не уеду от тебя. Я всегда буду с тобой, как с землей. Заплачешь – я залижу твои слезы, как рану, засмеешься – выпью твой смех, как родниковую воду, заснешь – застыну каменной статуей, чтобы голова твоя могла покоиться на моей груди, ото сна пробудишься – уйду с Телемахом на охоту, нет, не бойся, мы не уйдем далеко, никогда больше я не отдалюсь от дома. Жди меня, любимая, скоро, очень скоро нога моя ступит на землю Итаки. О боги, у меня даже не хватит сил, чтобы обнять тебя – я просто умру у твоих ног, счастью не поверив. Жди меня, Пенелопа, хрупкий, ласковый, теплый цветок моего сердца, заклинаю тебя, жди...

 

Твой Одиссей. Многострадальный.

 

 

Балтимор, 1 мая 1974

 

Дорогой доктор Маквис!

 

Прошу извинить меня за долгое молчание – неотложные дела не позволяли мне интересоваться состоянием моего мужа. Я полностью доверяю Вашему профессионализму и чувству долга, надеясь, что в его состоянии не наступило ухудшения и все идет по-прежнему. Печально, но в некоторых ситуациях приходится радоваться отсутствию плохих новостей. Я посчитала, что Вас заинтересуют письма моего мужа, которые вот уже десять лет приходят на мой старый адрес в Филадельфии. По моему скромному мнению, письма эти могли бы помочь Вам в его лечении. Моя бывшая соседка сказала мне, что два последних письма были собственноручно доставлены неким молодым человеком, который назвался Гермесом и настойчиво расспрашивал о том, где меня можно найти (боюсь, что это был один из Ваших пациентов, доктор Маквис). Кстати, в последнем письме, датированном, между прочим, 5 апреля сего года, он сообщает, что собирается вернуться. Думаю, Вам стоило бы обратить на это особое внимание.

 

К моему величайшему сожалению, у меня вряд ли когда-либо появится возможность его навестить. И потом, я все-таки склонна думать, что для сына было бы слишком большой травмой на двадцатом году жизни узнать о существовании безумного отца. Я помню Ваши слова и не раз размышляла о них, но мой теперешний муж настаивает на том, что юноше совершенно незачем узнавать правду, тем более, что у него сессия на носу, и он считает отцом моего нового мужа. У них прекрасные, прекрасные отношения, которые мне не хотелось бы омрачать такой тяжелой тенью. Надеюсь, Вы примете это к сведению, равно как и мою просьбу держать от него в тайне мое замужество и мой настоящий адрес.

 

С уважением и наилучшими пожеланиями,

 

Пенелопа Лоренс.

 

P.S. В этом году я переведу деньги немного позже обычного.

 

С извинениями и пожеланиями успеха Вам и Вашей клинике,

 

Пенелопа Лоренс