Агата. Правда, красивое имя? Многие так считали…

У нее была очень белая кожа, длинноватый нос и ярко-алая пачка, усыпанная разноцветным стеклярусом. Конечно, пачка-это не анатомическое образование, ее можно снять и поменять на что-то серое и скучное, но в нашем рассказе пачка была при ней.

 

Агата шла по проволоке под куполом цирка а в руках, для равновесия, держала блестящий шест. Она презирала страховку, и это было ребячеством. Администрация даже грозилась снять номер, но дальше угроз дело не пошло, и она продолжала рисковать жизнью, непонятно ради чьей забавы, скорее всего лично для себя, а зрители и не запоминали тот номер. Людям больше нравились нарядные шимпанзе и сомнительные иллюзионисты.

 

Гримерную она делила с немолодой и крепко пьющей клоунессой, которая столько, сколько ее знали, была в кого-нибудь влюблена, а также с близнецами акробатками, шутившими так плоско, что Агата иногда подозревала, все ли у них в порядке с головой.

 

Цирк был так себе, выступал в основном в провинциях, где делал средненькие сборы. Многие давно собирались уйти, чтобы осесть где-нибудь в столице, обрести нормальную семью и как-то упорядочиться, но дальше разговоров дело не шло. Так и сидели в ярком свете лампионов, ели нечто сомнительное из одноразовых контейнеров, запивая дешевым крепленым вином…

 

Агату в труппе не любили. Во-первых, о ней никто ничего не знал, а она высокомерничала и не хотела делиться, а во вторых, в антракте, после первого отделения посыльный ежедневно затаскивал в гримерную огромную охапку чайных роз и сваливал их будто дрова на Агатин туалетный столик.

Цветы, для мадам канатоходки…

 

А она с ленивым равнодушием принимала дар, а потом могла и позабыть про свой букет, могла раздать по цветку девочкам из кордебалета, или вручить его клоунессе, которой, с ее слов, в жизни никто цветов не дарил. Труппа ломала голову, пытаясь разгадать мистического поклонника, что мотается за нею следом и тратит такие деньги, в общем-то, ни на что. Агата ни на какие вопросы, конечно же, не отвечала, а высоко вскидывала брови, отчего нос ее становился еще крупнее. Ни один артист в задрипанном этом цирке больше цветов не получал, хотя и девочки были посвежее и номера поинтереснее. Потому, кроме клоунессы, Агату никто терпеть не мог.

 

Осенью готовили новую программу. Об этом нудно говорилось на собрании и страстно в кулуарах. Каждый хотел видеть против себя интригу, иначе было совсем скучно жить. Директор долго вещал о примитивности существующих постановок, возможной поездке в Венгрию и представил нового дрессировщика, в варшавские усики которого не замедлила влюбиться клоунесса.

 

Агата сидела с идеально прямой спиной и вполуха слушала что-то об обновлении программы. Ее это тоже касалось и нужно бы приступать к репетициям, но почему-то мучительно не хотелось ничего менять. Или, мешала тягучая усталость, а возможно и появившийся совсем неоткуда суеверный страх. "Возраст наверно…"- усмехнулась Агата: "Еще один сезон и нужно уходить".

 

Она упала на репетиции. Вы понимаете, она не могла не упасть. Ее хождение без страховки, было идеальным "ружьем", стреляющим в третьем акте. Но обошлось без трагедий: перелом лодыжки, трещина ключицы и еще по мелочи. Ключи от дома она передала старой клоунессе, которая сложила в пакет штопаное бельишко, мыльницу и халат, подивившись Агатиной бедности. Нет, ну все в треклятом этом цирке зарабатывали мало, но такого ожидать было трудно. Все-таки жила одна, без детей, без стареньких родителей. А еще какой-то поклонник. Непонятно…

 

Клоунесса думала заглянуть еще и в почтовый ящик, но заспешила. Некогда возиться, ведь еще нужно заскочить и на рынок, и в больницу, а письма сейчас люди почти не пишут и вместо почты сплошные рекламные листовки.

Вот и хорошо, что не заглянула, потому, как Агатин ящик был полон счетов из цветочного магазина. Она была хорошая клиентка, делала дорогие заказы, да еще и каждый день. Потому магазин шел на уступки: отпускал в кредит, а счета присылал по почте. Никто не сомневался в том, что Агата во время оплатит свои чайные розы.