Не могу, – подумал он, выглянув на секунду в окно, за которым набирал силу золотистый полдень, - Не могу этого сделать. Ничего не выйдет, черт, ни хрена уже не получится…

Когда двери лифта раскрылись, он увидел счастливое лицо консъержки, держащей в руках корзинку с ландышами. Почтальон раскидывал по ящикам письма и газеты.

Он выбежал из подъезда, в лицо тут же брызнуло яркое весеннее солнце. Порыв ветра снес с головы кепку, растрепал слежавшиеся волосы. Он не заметил.

 

Она сидела в сквере у молодежного театра. Она всегда оставалась там после работы, любила это место. Любила смотреть за детьми, задорно играющими в пятнашки, наблюдать за влюбленными парами, которые почему-то всегда выбирают качели под старой вишней, видеть их беззаботные лица, угадывать, что юноша подарит девушке, кулек мармелада или веточку сирени?

Еще недавно они тоже сидели так. Качели плыли, вместе с ними плыл дворик с его деревьями и клумбами, плыло небо, облака, тучи и звезды. Вместе с ними уплывали часы, дни, недели, кажущиеся такими светлыми, когда любишь. А они, надышавшись ночным воздухом, бежали, взявшись за руки к реке и смотрели, как колышутся на темных водах пенопластовые кораблики. Затем он брал ее руку, нежно водил по ладони пальцем, жадно вдыхая запах ее тела. Корично-миндальный. А она запускала пальцы в его волосы и легонько касалась губами ресниц…

 

Он добежал до метро, ворвался в вестибюль, сбив по дороге какого-то щеголя, долго всматривался в серые лица людей на эскалаторе, надеясь, что… все еще надеясь.

Когда в вагоне протискивался к выходу, он нечаянно наступил на ногу какой-то девушке. Увидел ее лицо, невольно вздрогнул. Мягкие зеленые глаза, черные волосы, густой волной падающие на плечи, бледное лицо. Это она…

Девушка улыбнулась растерянно, что-то спросила. Нет, голос не тот. И улыбка. И глаза…

Коря себя за глупую ошибку, он, стиснув зубы, выскочил из вагона.

 

Она понимала, что он не придет. Слишком много зацепок, заусенцев, нестыковок. Да, она знала, что он не придет, но не могла уйти. Дети в садике играли в мяч, звонко и заливисто щебетали. Из калитки вышли двое, юноша и девушка, привычным прогулочным шагом двинулись к качелям, но, заметив ее, повернули обратно. Девушка, прижавшись к парню, обернулась, посмотрела пристально. Во взгляде читалась грусть.

Чтобы отвлечься, она достала из сумки Ведьмака. Она всегда носила его с собой. Открыла на закладке.

 

Уж осень зиму ветром кличет,

Слова теряют смысл и звук,

И бриллианты слез с ресничек

Дождинками спадают вдруг…

 

Она вздохнула, взглянув на голубей, снующих по скверику и машущих в воздухе белыми крыльями, когда какой-нибудь прохожий бросит на ходу горсть семян. Улыбнулась неведомо чему.

Может попробовать как голубь, подумала она, порхать, ожидая… когда он кинет подачку. Семян любви и понимания из своей ладони…

Ей стало больно, в груди защемило. Она накинула на плечи платок и направилась к калитке.

 

Он стрелой вылетел из метро, не глядя, перебежал дорогу, понесся к скверу.

Ветер дул с реки, принося с собой запах свежести, прохлады и грусти. По дороге заскочил в лавку, купил кулек ее любимых шоколадных конфет. Как обычно. Он не хотел понимать, что с некоторых пор все стало совсем по-другому.

Когда вбежал в сквер, раскрасневшийся и запыхавшийся, дети все еще играли в мяч. Белые голуби по-прежнему расхаживали по дворику, подбирая с земли семена и зернышки. Что-то в этих птицах показалось ему знакомым, в их движениях и клекоте было нечто странно-близкое, напоминающее о ней. Но самой ее не было. Лишь качели все еще плыли в теплом воздухе.

Он подошел ближе, коснулся рукой старого металла. Качели вздрогнули и остановились.

- Вот и все. Опоздал, - прошептал он, - теперь они остановились для нас навсегда…

Голуби хлопали белыми крыльями, смеялись дети, а в воздухе медленно таял аромат миндаля и корицы.