«Когда ты вступаешь в Иерусалим»

(Четыре стихотворения из цикла «Евангелие от Ниэль»)

 

 

цикл посвящается Е.Г.

 

Путеводитель по Иерусалиму для Елены

 

Через год иль половину

ты отправишься с равнины

в горный Иерусалим,

где я дерзко строю планы

в его выси и глубины

быть Вергилием твоим.

 

Я тебя у входа встречу

и, счастливая, замечу,

будто взгляд прохладный твой

и палящий луч небесный,

на лету сливаясь вместе,

потекли струёй одной...

 

Увлеку, ладонь с ладонью,

к белым Стенам, закалённым

преклоненьем и огнём.

Где дымящиеся бездны

раскаляет свет отвесный,

мы с тобою путь начнём.

 

Где провалами чернеют

кельи прежнего жилья,

лабиринт окаменелый

и мозаик чешуя.

 

Где широкие ступени

помнят поступь коаним*,

где низвержены под стены

камни первой из святынь.

 

И затаивая трепет,

тронем плиты мостовой,

где навечно встало время

в день пожара роковой...

 

А потом взбежим повыше,

вверх петляя по горе,

чтоб вскарабкаться на крышу

у хасидов во дворе.

 

И с горба Квартала глянуть –

и навек запомнить, как

медной лавой плавит камень

его царственный закат...

 

А когда, немым дыханьем

луч последний проводив,

грянет колокол печальный

и тягучий муэдзин, –

 

накрываясь тьмой крылатой,

мы в ущелье вниз нырнём

и вернёмся к "Кинг Давиду",

спуск меняя на подъём.

 

А потом на утлом лифте

к колокольне ввысь взлетим,

чтобы ахнуть от восторга

над сияньем золотым!..

 

...На прощанье, отдыхая,

средь узорчатых мозаик

мы за чаем посидим,

из сокровищ выбирая

сны Твои, Иерусалим!..

 

* коаним (ивр.) – священнослужители Храма

 

 

 

Ода иерусалимской не-встрече!

 

Нежность моя,

таясь в серебристой листве оливы,

ждёт, когда мимо пройдёшь.

Ниэль, февраль 2001

 

Нежданным полётом

в разгаре весны

однажды в субботу

сбываются сны.

 

О, если б позволить

тогда мне могли

лететь за тобою,

не чуя земли!..

 

Прозрачней, чем воздух,

поодаль скользить

и только бы впитывать,

только следить,

 

тая ликованье,

за взглядом твоим,

когда ты вступаешь

в Иерусалим!

 

Где факелом пряным

из сладких цветов

пылает багряник,

как розовый столп,

 

под стать Ренуару

рассыпав мазки,

уютный Эйн-Карем

объятья раскрыл.

 

А дальше шагами

дорожки хрустят –

навстречу потянется

Розовый Сад.

 

Точёные ветви

раскинув в салют,

атласские кедры

там честь отдают!

 

И каждая роза,

вся – кротость сама, –

в растроганный воздух

струит аромат

 

и ждёт поцелуя,

привстав на носки,

как в трубочку губы,

сложив лепестки.

 

Вдруг, ахнув, заметишь –

над склоном легко

сакуры нежнейшей

парит облачко;

 

на город мой глянешь

с вершины холма –

навстречу привстанут,

белея, дома;

 

Сойдёшь ли к ключам,

зажурчавшим у ног,

потрогаешь ласково

бархатный мох –

 

улыбкою, поступью

город живой,

коснувшись его,

просветляешь собой.

 

Само и не нужно

моё бытиё –

мне только бы слушать

дыханье твоё

 

в громадине Храма,

где холод и тишь,

и тонкой средь камня

свечою стоишь.

 

Под сводом тяжёлым

читаешь узор

и с Храмом безмолвный

ведёшь разговор...

 

Во дворик шагнёшь

в ослепительный свет,

где каменный панцирь

на солнце нагрет,

 

за ним в переулках

скрещения стен

лучи разбивают

на блики и тень.

 

Почувствуют камни

оливковый взгляд

и память о нём

для меня сохранят...

 

А мне бы побыть

на опушке лесной,

полуденный

оберегая покой,

 

где сходятся после

раздумьем одним

шумящие сосны

с молчаньем твоим...

. . . . .

Но – не удостоюсь.

Мне сказано – «Нет».

Под цфатской сосною

объявлен запрет.

 

Блистательно-круто

не-встреча сбылась!..

Лишь нежность минуты

своей дождалась,

 

что в листьях оливы,

скрывающих дрожь,

ждала терпеливо,

когда ты придёшь...

 

 

 

Тринадцатое ноября. Иерусалимский лес

 

Натянутая тетива,

вибрирующая струна,

Эоловою арфой

под Божьею рукой звеня,

в струе прозрачного огня

от Солнца и до камня,

в столпе небесного огня

раскачивалась, как сосна,

от солнечного ветра,

сияньем преображена,

и пело тело, как струна

натянутого света!

 

На круглом темени холма

тянулась молнию принять

трепещущей антенной,

привстав на цыпочки почти,

Земле любимой принести

гимн радости Вселенной!..

 

И руки в голубую высь

рисунком чудным вознеслись

в зелёных сосен раме,

а основанием стопам

служила белая скала –

ликующий фундамент.

 

И в чашу каменную тёк

сосны благоуханный сок –

в янтарь он отольётся,

чтобы любую вечность мог

хранить твой драгоценный вздох

в горящих каплях солнца!..

 

 

 

Град Давидов. Экскурсия

 

В миг, когда исполнится,

в час, когда сбывается,

в день, когда явилась ты

в Иерусалим, –

все свои сокровища

он обрушил радостно

царской полной мерою

пред лицом твоим.

 

Зной крепчайшей выдержки

лил десницей щедрою,

замесивший намертво

золото и грязь –

по холмам расхристанный

вспоротыми недрами,

не бряцая славою,

язв не устыдясь.

 

Но дохнул прохладою

над Садами Царскими,

лозы виноградные

сплетая над лицом –

зеленым-зелёными

стали очи яркие

под его узорчатым

вырезным венцом.

 

Где точёной башенки

стан парит невидимо,

из-за пыльной россыпи

сможешь угадать

звенья дружной поросли

города Давидова –

меж столиц единственной

молодую стать.

 

Вдоль аорты города

шагом завороженным

за каменотёсами

ступаешь по пятам –

голубая кровь его

остужает ноженьки –

иерусалимская

чистая вода.

 

И за то, что вовремя

жилу водоносную

Хизкияху* вызволил,

как велел Господь, –

руку с тонкой свечечкой

тёмною утробою

бережно облапила

каменная плоть.

 

Через бездну времени

в недрах толщи каменной

там, где на прощание

тронула скала,

Божьею отметинкой

по запястью правому

тонкая царапина

змейкою легла.

 

Даже если наглухо

души заколочены,

с ходу не подступишься

к воротам Золотым, –

водами подхвачены

новые пророчества

и текут живительно

в Иерусалим.

 

* Хизкияху (ивр.) – в славянской традиции Езекия – царь Иудеи (VIII век до н.э.).