Рассвет уже давно зародился на горизонте, осветил небо и тихо скончался, подарив миру новое утро, но спешащие на работу люди так и не видели солнца. Оно лишь изредка пробивалось сквозь толщу темных туч, которые так низко стлались над землей, что иногда цеплялись за острые верхушки тощих тополей. Мелкий дождик в дуэте с покрывалом из сухих листьев виртуозно исполнял осеннюю симфонию. Ее звучание наполняло набитый летней пылью воздух, даря людям радость долгожданного избавления от надоевшей жары.

Вдоль фасада старого двухэтажного здания пожарной части в одиноком молчании прохаживался постовой. С философской смиренностью поглядывая на прохудившееся небо, он кутался в поношенный бушлат, постоянно поправлял воротник и торопился снова спрятать руки в карманы. Старые, стоптанные кирзачи, подкованные изрядно стертыми болтами, выстукивали по мокрому асфальту привычный мерный ритм – десять шагов туда, шершавый скрип разворота, десять шагов оттуда. Иногда он останавливался, чтобы перекинуться парой слов со спешащими на свои рабочие места сослуживцами, но разговоры эти были очень скоротечны.

- Здорово! Как жизнь?

- Привет. Пойдет. Сам как?

И счастливчики торопились спрятаться под крышей, а постовой снова отправлялся по привычному маршруту.

- Привет. Мокнешь? – Выдал дежурную фразу очередной проходящий.

- Здорово, Юрка. Тебя все начальство вот уже полчаса дожидается.

Поверить в эту новость было трудно, поэтому Юрка вынул левую руку из кармана форменного плаща и посмотрел на часы. Без пятнадцати восемь, а начальство уже полчаса дожидается. Значит, вместе с начальством его дожидаются и неприятности. Но события, которые могли стать причиной этих неприятностей, упорно не желали всплывать в памяти.

- А что стряслось?

- Не знаю, сначала сам приехал ни свет, ни заря. Весь караул поднял. Злой, как Карабас после побега Буратино. Сразу все начальство созвал. Тебе тоже звякали, да ты ушел уже. Велели, как только появишься, пулей к ним.

- Ясно. Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Молись за спасение души моей, грешник.

- Да за твою душу всей частью молиться мало. – И постовой снова отправился топтать лужи.

Войдя внутрь, Юрка стянул с себя мокрый плащ, не глядя бросил его на вешалку, и поспешил к кабинету начальника части подполковника Мирзоева, на ходу поправляя китель и здороваясь с товарищами. Дверь в кабинет была открыта. Устав от пяти месяцев жары, сейчас люди с удовольствием вдыхали пыльный запах дождя, который врывался в кабинет вместе с веселым сквознячком. Этот баловник без разрешения вбегал в распахнутое настежь окно, соскакивал на подоконник, пробегал по длинному столу, игриво шелестя бумагами, и бесшумно выскальзывал в дверь, отправляясь по своим делам.

Кабинет Мирзоева, и без того тесный, был просто переполнен. За столом, который занимал практически все пространство маленькой комнаты, собралось начальство. У самого края, откинувшись на истертую спинку старого стула, сидел зам по кадрам, седой щупленький майор Бадиев. Напротив него, опершись локтями о потемневшую за долгие годы поверхность стола, смотрел в одну точку подполковник Семенов, зам по боевой подготовке – тощий, остроносый с маленькими, вечно прищуренными глазками, между которыми пролегала глубокая вертикальная морщинка. Рядом с ним, нетерпеливо постукивая тупым концом карандаша, и беззвучно шевеля мясистыми губами, сидел начальник инспекции подполковник Якубов. Еще дальше ерзал на скрипящем стуле майор Балтабаев. А во главе стола, как и положено хозяину, восседал сам подполковник Мирзоев. Одной рукой теребя пуговицы кителя, другой он перелистывал какие-то бумаги, хотя по выражению лица было видно, что до этих бумаг ему нет никакого дела.

- Разрешите?! – Юрка сделал несколько шагов и, вытянувшись по стойке смирно, хотел, было, произнести заученные за годы службы слова доклада, но был остановлен нетерпеливым взмахом руки.

- Садись, Юр. – Юрка удивился. Обычно, разговаривая с подчиненным, которого ждал разнос, Мирзоев начинал совсем другими словами.

Аккуратно положив на стол кожаный портфель, битком набитый документами, Юра опустился на стул, оказавшись лицом к лицу с начальником, глаза которого почему-то бегали с предмета на предмет, упорно избегая встречи с Юркиным взглядом. И это тоже было удивительно, потому что обычно, разговаривая с провинившимся, Мирзоев буквально насквозь прошивал его пристальным взглядом стального цвета глаз. Короткую паузу заполнила абсолютная тишина, которую все собравшиеся как будто боялись спугнуть, чтобы подольше не приступать к сути дела. Наконец Мирзоев, откашлялся и заговорил, по-прежнему расстреливая глазами воздух.

- В общем, дело такое… - И опять эта тишина, нарушаемая только шелестом раздуваемых сквозняком бумаг. – Вчера вечером, в начале двенадцатого… В парке над озером… - Мирзоев снова откашлялся и, освобождая морщинистую шею, расстегнул галстук. – Наряд милиции задержал старшего лейтенанта Ходжаева.

- Что значит задержал? – Не сразу понял Юра. Поначалу эта новость даже показалась ему забавной – Тохира задержали!!! Но, заметив, что никого больше это не веселит, Юра замолчал.

- Рядом с местом задержания… Гм, черт побери… нашли девушку без сознания. Одежда разорвана… Ну, там… Одним словом, гм, - Мирзоев поморщился, как делал это всегда, когда решал для себя сложную задачу, и нехотя продолжил, - следы насилия на лицо. Вот так, товарищи офицеры.

Юре показалось, что, услышав эту новость, даже сквозняк ужаснулся и, перестав носиться по комнате, забился в угол, откуда испуганно взирал на собравшихся. Такая наступила тишина. Медленно приходя в себя, Юра пробежал взглядом по озадаченным лицам начальников. Внимание офицеров как-то неожиданно привлек причудливый узор на поверхности стола и, не глядя друг на друга, они принялись усиленно изучать царапины и разводы.

- Да ну, бред какой-то. – Прервал молчание Юрка. – Они что, Тохира, в смысле Ходжаева обвиняют? Товарищ подполковник, ну это же…

- Факты, Громов, вещь упрямая. – Своим сухим трескучим голосом заговорил Семенов, и, увидев бесстрастное выражение его лица, Юра передернулся – даже в такие моменты ни тени эмоций. Семенов продолжал – А эти факты говорят за то… Ты сам, Громов, понимаешь, не маленький. А наше личное мнение следствие не интересует.

- К сожалению, это точно. – Тяжело вздохнул Мирзоев. - Пока, все складывается так, что именно Ходжаев… Ну, в общем… И одежда на нем тоже разорвана, и царапины у него на щеке. Так что… – И снова началось изучение лакированной поверхности стола, в котором не участвовал один только Громов. В его мыслях первая растерянность потихоньку уступала место удивлению – никто из господ начальников не возмущался сложившейся ситуацией, все как один легко допускали виновность своего подчиненного.

- И что теперь? – Юрке едва удавалось говорить спокойно. – Что мы то с этим будем делать?

- Да, это вопрос, Юра. – Мирзоев снова тяжело вздохнул, наверное, уже в десятый раз за эти несколько минут. Встав, он подошел к окну и долго молчал, разглядывая, как косые ленты дождя с брызгами разбивались о землю или тонули в пузырящихся лужах.

- Юра, ведь это ты месяца три назад столярный цех проверял? – Наконец заговорил Мирзоев, не поворачиваясь от окна.

- Это тот, что на Тохировом участке? – Обескуражено переспросил Юра. – Там еще недавно пожар был? Да я. А это здесь причем? Да и нормально там все было. Ну, так, мелкие нарушения, конечно, были. Они везде есть, вы же знаете. Но ничего серьезного. Так причем здесь это?

- Понимаешь… - Мирзоев вернулся на свое место, хотя видно было, что ему хотелось по-прежнему стоять спиной к Юре, чтобы не ловить на себе его растерянно-встревоженный взгляд. – Как бы тебе объяснить? Ты же знаешь, наша часть образцовая. По итогам года уже четыре раза подряд мы лучшими в городе становимся. Здесь все, и высокий уровень боевой подготовки, и низкое количество пожаров, и профилактика, и дисциплина, конечно. Для вас, кстати, это тоже свое значение имеет. И премии и звания внеочередные. Ваши однокурсники вон только-только старлеев получили, а вы с Ходжаевым уже к капитанам представлены. Это все просто так думаешь?

- Так, а столярный-то тут при чем? – Юра все еще не понимал, к чему клонит начальник.

- Конечно, Юра, и для нас для всех и для самого Тохира было бы лучше… по собственному, так сказать, желанию. – Деликатный Бадиев во всем и всегда пытался найти компромисс. Вот и сейчас он заговорил своим мягким приятным голосом, стараясь заранее смягчить то, что будет сказано в дальнейшем. – Но ведь для этого заявление от него нужно. А к нему сейчас никого не пускают. Можно было бы через адвоката передать, чтобы Тохир подписал, но ведь это не быстро. Пока его родня найдет подходящего адвоката, пока договор с ним подпишут. Это все время. А нам надо решать проблему быстро.

- Оттуда – Палец Мирзоева ткнул в потолок – оттуда уже дали понять, чтобы мы не затягивали с этим, решили в два-три дня.

- Так, а столярный-то тут при чем? – Повторил свой вопрос Юрка, хотя в этот раз смутное предположение о замыслах начальства уже бродило где-то в глубине взбудораженного Юркиного мозга. Но верить в это не хотелось, и Юра старался как можно дальше отложить момент окончательного прозрения, момент, когда умрет даже надежда. – Там же неосторожное обращение с огнем было. Уже доказано.

- Ну, предположим, еще не доказано… - Вмешался в разговор Якубов, как начальник инспекции. – Заключения экспертизы то еще нет. – Глядя на Якубова, Юрка ясно вспомнил, как всего два дня назад Тохир пересказывал ему содержание этого самого заключения, которого, по словам Якубова, еще нет. Быстро же они сообразили.

Видя, что Юра начинает догадываться об их замысле, Мирзоев решил, что пора перестать тянуть кота за хвост.

- Вобщем, давай-ка, Юра, сегодня все дела бросай, это не срочно… Бери заключение по этому цеху, и… надо бы его переделать. Найди там пару серьезных нарушений противопожарного режима. Все это задним числом, разумеется. Понял?

Как тут было не понять. Все как в тире на учебных стрельбах. Вот мишень в десяти метрах, а вот тебе и автомат с полным магазином, так что остаться не дырявой у мишени даже шанса нет. План начальства был прост, но в то же время безотказен. Сейчас он, старший лейтенант Громов, составит заключение о жутких нарушениях правил пожарной безопасности в маленьком столярном цеху, расположенном на территории, ответственность за которую несет старший лейтенант Ходжаев. По «результатам» этой проверки подполковник Якубов вынесет ответственному предупреждение и обяжет в кратчайшие сроки привести противопожарное состояние объекта в норму. А потом пожар с человеческими жертвами, и доскональное, самое объективное в мире разбирательство покажет, что, несмотря на вынесенное предупреждение, ни каких мер вышеозначенный старший лейтенант Ходжаев не принял. За что и был уволен из рядов доблестной пожарной охраны. За служебное, так сказать, несоответствие. И случилось это совсем недавно. Может даже пару-тройку дней назад. Самое главное, что до этого инцидента с изнасилованием. Перед Юрой встала зеленая мишень, на которой вместо привычных кругов красовалось знакомое лицо Тохира. Давай, старший лейтенант Громов, не промахнись, начальство взирает на тебя с большой надеждой.

- А вы вообще понимаете, о чем меня просите? – Прервав уже в который раз повисшую тишину, спросил Юра.

- Мы прекрасно понимаем, как это выглядит. - Мирзоев молчал, снова повернувшись к окну. Вместо него говорил Семенов. Его голос, как всегда сухой и бесстрастный, резал уши, болью отдаваясь в самом сердце. – И поверь, все мы Тохиру сочувствуем. И без помощи он не останется. Ну, там, я не знаю, тот же адвокат, деньги. Все, что будет в наших силах, все сделаем. Но сейчас, как бы кощунственно это не звучало, Тохир не главное.

- Кощунственно? – Усмехнулся Юра. – А что же сейчас главное?

- Есть еще и честь всей части, честь мундира, в конце концов. Тебе такое слово знакомо?

Юра снова усмехнулся. Тормоза уже отказали, и теперь он говорил не задумываясь о приличиях, начисто забыв про субординацию.

- Значит, друга своего слить, как дерьмо в унитазе, это теперь честь мундира защитить называется? Хороши господа начальнички, нечего сказать.

- Юра, никто из нас не хочет сливать Тохира. – Снова попытался смягчить разговор Бадиев. - Но ты же знаешь, как это у нас делается. Над нами тоже начальство есть и результатов следствия оно дожидаться не станет. Быстро необходимые меры примет. Да от этой грязи потом никто из нас вовек не отмоется.

Громов вспомнил любимое изречение одного из преподавателей высшей школы, в которой они с Тохиром проучились четыре с половиной года. «Я потом разберусь, как положено, а сейчас, накажу, кого попало». Тогда, молодые, зеленые, они находили эти слова забавной глупостью, не более. И только сейчас Юрка понял, что это была не просто фраза, призванная веселить своей абсурдностью, это был сформулированный в нескольких словах богатый опыт, накопленный за долгие годы службы.

- Нет, вы все-таки не понимаете, о чем говорите. – В своем гневе Юра был близок к тому состоянию, когда человек неожиданно вместо ругани начинает извергать хохот. Он уже чувствовал как от избытка чувств и недостатка слов, способных эти чувства выразить, к горлу подкатывала волна истерики. - Да Тоха меня два раза из огня на своем горбу вытаскивал. Я ему жизнью обязан…

- Ну, он тебе тоже. И вообще, здесь в кого пальцем не ткни, у каждого на счету спасенные жизни. Так что давай не будем из Ходжаева героя делать. В конце концов, это его работа, он за нее деньги получал. И деньги не малые. Рабочему в том же столярном цеху за одну вашу зарплату два месяца вкалывать надо.

- В общем так. – Юра слегка хлопнул ладонями по столу и встал, приняв окончательно решение о бесполезности дальнейшего разговора. – Ничего я переделывать не буду. И только попробуйте в обход меня что-нибудь с моим заключением состряпать. Я такую бучу подниму, вам мало не покажется. Всю вашу долбанную честь мундира засру к чертовой матери. И еще…

- Старший лейтенант Громов. – Юра осекся, замолчал и по годами выработанной привычке вытянулся в струнку. – Выбирайте выражения, старший лейтенант Громов. Вы не у себя на кухне с тещей разговариваете.

- Виноват, товарищ подполковник.

- Послушай, Юра…

- Я ничего переписывать не буду. – Краем глаза Юра заметил, как устало прикрыл глаза щепетильный Бадиев, сложились и трубочкой вытянулись губы Балтабаева, а Мирзоев в который уже раз обреченно вздохнул. Только каменное изваяние Семенова даже не дрогнуло. – Разрешите идти?

- Иди. Но учти, Юра, зря ты против ветра плевать вздумал.

- Так точно, товарищ подполковник. Разрешите идти?

- Вали, что с тобой сделаешь?

Юра не вышел, а выскочил из кабинета, только дверью хлопнуть не получилось, хотя так хотелось. Шагая по узкому темному коридору, он ни кого не замечал, приветствия удивленных сослуживцев пролетали мимо, даже не задевая его внимания. Думать Юра тоже не мог, мат, один только сплошной мат, зарождаясь где-то внизу живота, поднимался к бешено колотящемуся сердцу и захлестывал все без остатка сознание. Только оказавшись в тесной курилке и, глотнув горького дыма, он понемногу стал приходить в себя, успокаиваться. И чем дальше шел этот процесс, тем меньше он думал о начальниках, которые теперь сидели в полной тишине и почесывали свои затылки. Теперь Юра все больше задумывался над дальнейшей судьбой Тохира. «Нет, это же надо было придумать, Тоха – насильник. – Бубнил он себе под нос, шагая от одной стенке к другой. – Ну, следаки-то понятно, им палку срубить нужда, а не разобраться. Но наши. Неужели и вправду в эту чушь поверили? Эх, Тоха, Тоха, как же ты вляпался то в это, а? И вообще, что там на самом деле произошло, на этом чертовом озере? Как узнать? С Тохой, конечно, поговорить бы не мешало. Да как? Никого из нас к нему теперь на пушечный выстрел не подпустят. Если только Шух?»

Так бывает у каждого из нас. Мы дружим или просто общаемся с людьми, но потом наши дороги расходятся в разные стороны, и мы, написав на клочке бумажки адрес и телефон, торжественно обещаем встречаться, на худой конец созваниваться. Но, погружаясь в водоворот дел, постепенно начинаем забывать об этих людях, каждый раз находя для себя какие-то оправдания. Одни забываются навсегда, но других мы вспоминаем, когда обстоятельства загоняют нас в угол, и память начинает метаться в тесной черепной коробке в поисках человека, который может тебе помочь.

Шухрат Собиров, про которого вспомнил Юрка, отучился с ними два первых курса, после чего перевелся на юридический и сейчас вот уже пять лет трудился над повышением раскрываемости в местном РОВД. Пять минут спустя Юрка стоял в шумной дежурке и, сверяясь с корявой записью в маленькой записной книжке, вращал телефонный диск со стертыми цифрами.

- Лейтенант Собиров слушает. – Голос звучал весело и беззаботно. Сквозь треск в трубке можно было расслышать, как совсем неподалеку кто-то рассказывает анекдот или просто веселую историю, периодически возникающий хохот поддерживал энтузиазм рассказчика. Юрка ответил, и голос Шухрата сразу изменился, став тихим, как будто напуганным. - Привет. Можешь не говорить, зачем звонишь. Конечно, ждал, просто немного попозже. Нет, я сразу как узнал, ребят попросил, так что он сейчас в одиночке сидит, не беспокойся. Хорошо. Давай часам к восьми, раньше я не освобожусь. Где? У Кучкара, как всегда. Хоп, до встречи.

 

Дождь, не переставая, лил весь день, с каждым часом набирая силу, и к вечеру превратился в настоящий ливень, поэтому уют поспешил сбежать из заведения под названием «У Кучкара», в котором была только крыша, а стены заменял опутавший металлическую основу виноградник. Внутри было темновато и холодно, а потому пусто. Только Юрка занял маленький столик в самом дальнем углу и в полном одиночестве поглощал горячий чай, чайник за чайником. Дождь колотил по пожухлым листьям винограда. Разбиваясь об них, капли попадали и на край Юркиного стола. Совсем рядом журчала мутная вода арыка, вращаемое ею колесо с фанерными лопастями издавало скрипучий, но почему-то не противный звук.

Было без пятнадцати восемь, но Юра сидел здесь уже полчаса. Дела на службе закончились, да и разве мог он думать о службе. Заходить домой тоже не хотелось – скрыть свои переживания от матери, прикинувшись веселым и беспечным, не получиться, а рассказывать ей обо всем случившемся, потом еще отвечать на расспросы и слушать причитания да вздохи… Сейчас это стало бы для Юры невыносимой пыткой. Поэтому и сидел он здесь под косыми взглядами скучающих официанток, слушая монотонный шум дождя и разглядывая сквозь поредевшую листву виноградника пустующую дорогу. Темная лента мокрого асфальта была сплошь усыпана пятнами осенних листьев. Опадая с придорожных деревьев, они покрывали все землю, делая ее похожей на разноцветную мозаику. Каждый лист падал по своему: один быстро и стремительно, словно сокол на добычу, другой плавно кружил в воздухе, сотни раз меняя направления полета. А потом редкие машины с надрывным ревом проносились по ним своими тяжелыми колесами. Кто-то подхваченный ветром, успевал отскочить в сторону и продолжал спокойно лежать на твердой земле или беспечно плавать в луже. Но кому-то везло меньше, и неожиданно для самого себя он превращался в желтую кашу из остатков сухого листа, некогда зеленого и полного жизни. А уцелевшие листья, облегченно вздыхая, с сочувствием смотрели на менее везучих, но очень скоро вообще забывали об их существовании до тех пор, пока новая машина не проносилась по дороге, без всякого разбора калеча беззащитные листья.

- Здорово. Давно ждешь? – Голос Шухрата оторвал Юрку от его задумчивого созерцания.

- Нет, не очень. – Юрка даже не задумывался над тем, что ответил.

- Чай пустой гоняешь? А я съем что-нибудь. А то за целый день крошки во рту не было. – Шухрат жестом подозвал молоденькую официантку. Юрка терпеливо подождал, пока Шухрат, рассыпая шутки, сделал заказ, и спросил:

- Как там дела?

- Дела? Дела плохи, Юрок. Прихватили его наши молодчики, можно сказать, прямо на ней. Видимо, кто-то мимо проходил и с сотки на 02 звякнул. – Шухрат до краев наполнил пиалушку дымящимся чаем и залпом осушил ее до самого дна. – Вот. Одежда и на нем и на ней в клочья. У нее синяки по всему телу. Да и на лице. До сих пор без сознания в шестнадцатой лежит. У Тохира вся щека исцарапана, а у девченки под ногтями кожа. Конечно, пока эксперт своего слова не сказал, но… В такие чудеса я не верю. 99 из 100 даю – его кожа, Тохира. Так что, как видишь, доказухи у следаков выше крыши.

Виляя бедрами, и, «застенчиво» улыбаясь, подплыла официантка. Минуту спустя Шухрат проводил ее взглядом и с аппетитом изголодавшегося волка принялся поглощать принесенный ею заказ, а Юра снова впал в задумчивость.

- А его самого видел? Он что говорит?

- Его самого не видел. Показания читал. Говорит, шел, увидел, как два парня ее насилуют. Один держит, другой… - Шухрат не переставал есть, отчего его речь была не очень разборчивой, а рассказ сбивчивым. – Одного с ног сбил, когда второго от нее оттаскивал, она руками размахивала, и его зацепила. Так царапины объясняет. Потом, говорит, получил по затылку, вырубился. Очнулся, рядом девченка без сознания, тех двоих и след простыл и наш наряд приближается. Вот так. Дома у него был?

- Нет. Я не представляю, как сейчас с родителями его буду разговаривать. Чем ему сейчас помочь можно, Шух?

- Сейчас ни чем. – Тон Шухрата не менялся, он как будто разговаривал о совершенно постороннем человеке. – Но на будущее, единственное, что вы для него можете сделать, так это характеристику на него следаку направить дюже положительную. Сути дела это, конечно, не изменит, но на суде… - В полной тишине Шухрат долго прожевывал очередной кусок. Юра начинал раздражаться, хотя и старался держать себя в руках. – На суде хороший адвокат, характеристика плюс раскаяние… Вполне может получиться что минималку по статье возьмет.

- Какое раскаяние? – Не сразу понял Юра.

- Чистосердечное, Юра, чистосердечное.

- Какое на хрен раскаяние? – Снова повторил свой вопрос Юра, но на этот раз уже осознано. – Шух, ты это всерьез вообще или как?

- Серьезней не бывает. А ты что-то другое хотел от меня услышать?

- То есть хочешь сказать… Это же Тохир, Шух. Ты что, веришь в то, что это он? Чушь это!

- Юра, ты откуда знаешь? Свечку там над озером держал? Или что?

- А ты что первый день Тохира знаешь?

- Не первый. Вот именно, что не первый, поэтому и говорю.

- В каком смысле? Ты чего несешь?

- Давай откровенно, Юр. – Шухрат отложил вилку, уперся руками в стол и пристально посмотрел Юре в глаза. – Ты хочешь, чтобы я в слова Тохира поверил? Так я тебе прямо сейчас могу штук двадцать дел об изнасиловании показать. Там девять из десяти обвиняемых такие же вот сказки рассказывают. Первая половина кричит, что все было по согласию, вторая твердит: никого не трогал, в благородном порыве хотел невинную душу от надругательства спасти. Так что для меня, Юра, его рассказ не новость. Я заранее знал все, что он скажет. Это, во-первых. А во-вторых, у него в крови алкоголь в таких количествах…

- Много?

- Даже слишком, Юра. На двоих хватит. А Тоха, ты сам знаешь, когда пьяный… Ты где зуб то свой оставил? Во-во, Тоха по пьяни выбил. – Юрка живо вспомнил второй курс, они четверо в тесной комнатке без окон, в литровой банке самогон с жутким запахом, и потом дикое, необъяснимое состояние Тохира, в которое он впал, после опустошения банки. Тогда они втроем еле скрутили возжелавшего подвигов друга. Пока Юра вспоминал этот эпизод, который раньше казался ему просто забавным, смешным, а теперь приобрел совсем другую окраску, Шухрат быстро смел остатки еды в своей тарелке и откинулся на спинку стула. – Так что, Юра, он в таком состоянии все, что хочешь, сотворить мог. Даже это.

- Ну, ты сравнил тоже. – Попытался возразить Юра. – Во-первых, тогда нам всего по девятнадцать было. Кто в молодости такой ерундой не страдал? А теперь…

- Теперь все по-другому, да? Ах, как же я иногда завидую таким, как ты. А я, видишь ли, с этой работой сучьей совсем людям верить не могу. Хочу, да не могу. Потому что такого насмотрелся… Когда узнаешь, что брат родного брата из-за двухсот баксов на перо посадил… Так что, Юра, извини, при всем моем желании просто взять и поверить не могу. И следователь, кстати, тоже. Ему до твоих размышлений никакого дела нет. У него есть факты. – Шухрат вытянул вперед руку и, перечисляя обличающие Тохира обстоятельства, загибал толстые короткие пальцы. – Подозреваемый задержан на месте преступления, был в хлам пьяный, на щеке царапины, про кожу под ногтями я уже говорил, наверняка его…

- Ну ладно, хватит. Это я уже слышал. Что там с этой характеристикой?

- Все как обычно. Стандартный набор. Не был, не состоял, не привлекался, в порочных связях не замечен, примерный семьянин, верный товарищ, характер стойкий, нордический, политику партии понимает правильно.

Юрка задумался. Слишком свежи еще были воспоминания об утреннем разговоре в кабинете Мирзоева, слишком хорошо запомнились высокие слова о чести мундира, которая нуждается в немедленном спасении. После всего этого надеяться на то, что Мирзоев поставит свою печать на документе, который характеризует старшего лейтенанта Ходжаева с положительной стороны, было бы, мягко говоря, наивно. «Нет, ни за что они этого не сделают. Треснут, а не сделают. – Думал Юрка, бесцельно разглядывая худое лицо Шухрата, на котором застыла холодная отрешенность от всего происходящего. – Да и черт бы с ними. Сам напишу, а ребята подпишут. Что еще остается? Да и сорок с лишним подписей вес будут иметь не меньший, чем их несчастная печать. Конечно, Мирзоев за это меня не похвалит. Ну и пусть делают, что хотят. Но вот так просто Тохира на съедение я им не отдам».

 

Эту ночь Юра коротал, меряя шагами тесную комнатку, в углу которой стоял заваленный бумагами стол, освещенный тусклым светом старой настольной лампы. В своих раздумьях он никак не мог сконцентрироваться на чем-то одном, мысли сбивались в кучу, бесцеремонно перебивали и расталкивали друг друга, а потом вдруг разбегались в разные стороны, словно стая воробьев, напуганных грозным афганским скворцом. В такие моменты Юра останавливался у раскрытого окна и долго смотрел на одиноко мигающий в темноте фонарь, выкуривая одну сигарету за другой. Разговор с Шухратом поселил в его душе сомнение. Сначала оно было таким незначительным, что от него можно было легко отмахнуться, не обращать внимания, но этот гнусный червь хорошо знал свое черное дело. Каждую минуту подкидывая Юре новые доводы, неожиданные примеры, он не переставал трудиться, подтачивая крепость веры в невиновность друга. В памяти постоянно всплывали все новые эпизоды с пьяным Тохиром в главной роли, все больше доказательств того, что под воздействием алкоголя он не всегда был адекватен, не всегда мог контролировать свое поведение. И хотя, Юра гнал от себя эти мысли, запрещал себе думать об этом, но они всегда возвращались и, словно наглый скупщик старья настойчиво стучались в его измученный бессонной ночью мозг. «Неужели и вправду он мог натворить такое? – Разговаривал сам с собой Юра, прикуривая новую сигарету от окурка только что докуренной. Белый дым бесшумно выплывал в распахнутое окно, где сотни дождевых капель, насквозь пронзая маленькое облако, отрывали от него по кусочку и уносили его с собой. – Да нет, какой бы пьяный он не был. Драться, чушь всякую городить, гадости орать, это одно, но такое….. Не верю. Просто не верю». И, сделав такой вывод, Юрка в который раз запрещал себе возвращаться к этой теме, но проходило несколько минут и все начиналось с начала.

Иногда, осененный очередной находкой, Юра срывался с места, поспешно падал на стул, и торопился испачкать бумагу новыми мыслями. Но уже в следующее мгновенье, прочитав свои неровные каракули, он приходил в отчаяние от банальности написанного, в бессильной злобе комкал листок и бросал его в темноту комнаты. Уж сколько раз он проделал это за ночь? По комнате уже нельзя было и шагу сделать, не наступив на смятый хрустящий комок бумаги.

А после каждой неудачной попытки, Юра снова оказывался у окна, и червь сомнения незамедлительно брался за старое.

Под утро дождь прекратился, но только для того, чтобы, отдохнув, ливануть с такой силой, что даже растущие прямо под окном деревья растворились в сплошной стене, сотканной из тысяч капель. Юра уснул. Хотя уснул сказано громко, просто на полчаса провалился в темную пустоту в перемешку со странными, бессмысленными снами. К реальности его вернул бой настенных часов, возвестивших обитателям квартиры о том, что уже пять часов и ночь осталась позади. Юра вздрогнул, огляделся, пытаясь сообразить где находиться, прошелся пальцами по тяжелым векам и в который раз принялся читать то, что удалось вымучить из себя за ночь. «Не фонтан, конечно, но сгодится. – Дочитав, заключил он. – В конце концов, для следствия пишется, а не для худсовета. К тому же пытаться написать что-то другое, уже не было ни сил, ни времени. Главное, чтобы каждый, кто это прочитает, обязательно сделает правильный вывод о невиновности Тохира. Вот только думать о том, а действительно ли этот вывод был правильным, Юра уже не решался. Ибо каждый раз он все с большим трудом находил аргументы, чтобы убедить в этом самого себя.

В половине седьмого часы отметились одиноким ударом. Как же медленно тянется время, когда чего-то ждешь. Как спринтер, замерев на самом решающем в жизни старте, ждет выстрел стартера, который все никак не прозвучит, Юрка с нетерпением ждал момента, когда сможет сорваться на работу. Приходить туда раньше других, он не хотел – ждать в части будет еще труднее – поэтому просто бродил по квартире, бесцельно щелкал выключателями, сидел на кухне, не замечая кипевшего рядом чайника, и постоянно оглядывался на часы, отыскивая на белоснежном циферблате черные стрелки, которые, казалось, совсем перестали двигаться.

И все же, как ни старался Юра набраться терпения, в части он оказался одним из первых. В длинном прямоугольном кабинете, где обитало несколько инспекторов, в том числе и Юра с Тохиром, сейчас было только два человека: неподалеку от двери у раскрытого металлического сейфа сидел на корточках и рылся в стопках покрытых пылью папок лейтенант Саматов; в другом конце кабинета, почти у самого окна, за одним из письменных столов сидела, читая какие-то бумаги, капитан Ольга Крючкова.

- Всем привет. – Поздоровался Юра, прикрывая за собой дверь, и по вялой ответной реакции понял, что здесь уже известно о случившемся. Не раздеваясь, Юра подошел к Саматову и присел на краешек стола. – Про Тохира слышал?

Саматов ничего не ответил, только кивнул головой и, делая вид, что весь без остатка занят своими поисками, до самых ушей погрузил в сейф кудрявую голову. Поняв, что ни Саматов, ни кто другой добровольно разговаривать на эту тему не станет, Юра решил плюнуть на все законы дипломатии и действовать напрямую, как летчик в лобовой атаке. Достав из портфеля результат своих ночных мучений, Юра протянул листок Саматову и только было открыл рот, чтобы объяснить что это и зачем нужно, как Саматов поднялся, захлопнул сейф и, мельком глянув на Юру, затараторил:

- Потом, Юра, ладно? Сейчас некогда, дел полно. Потом. – И выскочил из кабинета, второпях даже не закрыв за собой дверь.

- С-с-сука! – Процедил ему вслед Юра, потом подумал и, решив, что этого было мало, добавил. – Падла хвост пушистый.

Юра, был готов, к тому, что не каждый согласится подписать такую бумагу, и даже не собирался расстраиваться из-за нескольких отказов, но такая безоговорочная неудача в первой же попытке вывела его из равновесия. Уговаривая себя, он подошел к Ольге, которая делала вид, что внимательно читает заключение по объекту, хотя с того момента как вошел Юра, она не перевернула ни одной страницы. Без лишних разговоров Юра положил характеристику поверх Олиных бумаг и коротко спросил:

- Подпишешь? – Изящным пальчиком Ольга выпрямила загнутый край бумаги и забегала по ней глазами. Юра терпеливо ждал вердикта.

- Юра. – Заговорила, наконец, Ольга. Она уже давно прочитала написанное, но долго молчала, не находя в себе смелости сказать то, что хотела. – Я, конечно, понимаю, он твой друг, вместе учились и все такое…

Она снова замолчала и по-прежнему старалась не смотреть на Юру, который не выдержал первым.

- Что но? Давай, давай, не стесняйся.

- Но меня в это дело впутывать не надо, ладно. – Отчеканила Ольга и протянула Юре характеристику.

- А я тебя разве впутываю? Я тебя что прошу на митинг в его поддержку идти с плакатами? Или голодовку объявлять? Просто подпиши. И все.

- И все, да? – Ольга продолжала говорить тем же ровным тоном, каким обычно обсуждала свои повседневные дела. – У тебя все так просто, Юра, как у Вани дурачка из сказки. Ты думаешь, я подпишу, а Мирзоев меня за это по головке погладит? А может и премию выпишет?

- Нашла время о премиях думать.

- Юра, не приставай ко мне с этими глупостями. Я за свое место держусь и потому ввязываться в такое не буду. У меня мать больная на руках, дети, так что сама себе приключения придумывать я не собираюсь. И потом, почему из-за Тохира должен кто-то еще страдать? Доигрался, сам пусть и выпутывается?

- Что значит доигрался? – Юра оторопел, он никак не мог поверить, что услышал такое.

- А то и значит. Будто ты не знаешь. – Ольга все-таки повернулась и теперь смотрела на Юру подсвеченными злобой глазами. – Да здесь только ты один и веришь в то, что он не виноват. Святая простота!!! Ты либо дурак наивный, Юра, либо… А ты сам подумай, забудь про то, что он твой друг и подумай. – После передуманного за ночь, эти слова Ольги ржавым гвоздем вонзились в измученную сомнениями душу. А Ольга, будто стараясь забить этот гвоздь по самую шляпку, продолжала говорить. - Или у любой в части спроси. Хоть кто-нибудь без его приставаний обошелся? Никогда мимо юбки спокойно пройти не мог. Что ни задница, то ему обязательно пощупать надо. Да рядом с ним стоять спокойно нельзя было. Новенькие вообще от него как черт от ладана шарахались, как огня его боялись.

- Ну ладно, ты хрен с морковкой то не путай. – Юра почувствовал себя древним стариком, перенесшим инсульт, которому с трудом даются каждое слово и движение. – Одно дело щипать да по задницам шлепать, а другое…

- Вот именно, Юра. Эти его выходки терпеть еще можно было. Но изнасилование – это совсем другое. У меня у самой дочка. И потому защищать его после этого мы не будем.

- Ты за себя говори. А другие…

- Что за шум, а драки нету? – Седой мужчина, которого все с уважением называли Собирыч, появился как раз во время, чтобы остудить пыл враждующих сторон. Стоя у Юры за спиной, он сделал Ольге недвусмысленный жест, после которого она замолчала и, играя желваками, снова погрузилась в чтение, хотя заключение по-прежнему оставалось открытым все на той же странице. Легко утихомирив одну сторону, Собирыч перешел к другой. – Пойдем ка, Юр, покурим.

И не дожидаясь согласия, Собирыч ухватил разбитого в пух и прах Юру за рукав и вежливо, но твердо вывел из кабинета.

Курилка тонула в тумане, здесь можно было вообще не курить, просто вдыхать пропитанный никотином воздух, разведенный запахом плесени и мокрого гипса. Собирыч вынул из нагрудного кармана пачку, долго доставал из нее сигарету, потом старательно мял ее пальцами, не зная как приступить к разговору.

- Послушай, вчера Мирзоев Мурата с Каримом у себя в кабинете два часа мариновал. Не знаю, как уж он их там раскатывал, или какие горы золотые обещал, но… В общем, они ему рапорты написали, что Тохир не раз на работу пьяный являлся. За это Бадиев срочно два выговора в дело Тохира подшивал. Задним числом, естественно. А Якубов целый день как волк по тохиной территории рыскал. Выискивал на объектах кто телегу на Тохира накатать согласиться, якобы тот взятки у них вымогал. - От мощного раската грома задребезжало стекло, мелькнувшая молния на мгновенье ослепила Юру. Он присел – задрожавшие вдруг ноги отказывались его держать. Да, в выдумке Мирзоеву и компании не откажешь. Как быстро они решили проблему. Юра достал из кармана сложенный вчетверо листок, развернул, пробежал по нему глазами. То, что еще совсем недавно казалось ему хорошо, правильно написанным, теперь читалось как полный бред, неубедительный детский лепет. Да и какой смысл был в этой характеристике, внизу которой под номером один красовалась Юркина роспись. Красовалась в гордом и полном одиночестве.

Скомкав листок, Юрка бросил бывшую характеристику в темноту угла, где та и растворилась. Вспомнились слова Шухрата. «Сути дела она не изменит, но на отношение к Тохиру повлиять может». Так, кажется, он сказал. А теперь следователь получит характеристику с бывшего места работы на Ходжаева Тохира – разгильдяя, уволенного за пьянство и взяточничество. Представив, как изменится это самое мнение следствия и суда, Юрка даже вздрогнул. Это будет окончательный приговор. Даже если сейчас кто и испытывает к Тохиру некоторое подобие доверия, то после такой новости, и это подобие будет убито.

- Зря ты вчера заупрямился. – Продолжал Собирыч. - Ты же знаешь, они своего добьются. Не мытьем, так катаньем. А для Тохира первый вариант был бы лучше.

- Собирыч, а если мы все разом заявим, что это все подлог? – Собирыч промолчал, и молчание это было красноречивее любых слов. – Понятно. Дай тогда закурить что ли?

 

Через десять минут, Юра стоял у открытых дверей кабинета начальника части. Как и сутки назад, Мирзоев сидел во главе стола и, не замечая Юры, возился с какими-то бумагами, перекладывая их из одной стопки в другую.

- Разрешите, товарищ подполковник. – Голос прозвучал как-то глухо, как будто шел из-под земли.

Мирзоев поднял голову и, увидев Юру, улыбнулся. Взгляд его холодных стальных глаз изменился. Так хозяин смотрит на собаку, которая, истосковавшись по свободе, сорвалась с цепи и сбежала, но после долгих голодных скитаний, вернулась с поджатым хвостом, виновато глядя в глаза человеку. Казалось, еще вчера утром, этот маленький толстенький человек, знал, что сегодня Юра окажется здесь.

- Что вы хотели, старший лейтенант Громов?

- Я хотел… попросить… - Слова застревали в горле, царапали его, обжигали язык, но все же вырывались наружу. – Я перепишу свое заключение. Через час оно будет у вас на столе. Только не надо…

- Вот и правильно, Юра. – Мирзоев взял со стола папку, причем сделал это так, чтобы Юра увидел на ней надпись: «Личное дело Ходжаева Тохира Каримовича». Открыв ее, он с демонстративным видом выдернул оттуда два листка и бросил в корзину для мусора. «Выговоры», догадался Юра. – Я вчера ребятам сразу сказал. Юрка, парень умный. Сгоряча все это наговорил. Подумает, поймет, что мы правы. Все-таки, честь мундира, Юра…

- Да заткнитесь вы. – Не выдержал Юра.

- Не понял? – Опешивший Мирзоев действительно не мог понять.

- Чего тут непонятного? Я не люблю, когда люди рассуждают о вещах, в которых не х..я не смыслят. Через час заключение будет у вас. Разрешите идти?

Не дожидаясь ответа, Юра развернулся и, печатая шаг, словно на плаце, направился к двери.